Дорошевич Влас. Сказки и легенды

   И с такой силой потянул Юн-Хо-Зана, что привязанная коса отлетела.
   - Разбойник! - завопили все кругом. - Без косы.
   А страж, моментально заколотив Юн-Хо-Зана в колодки, потащил его к главному мандарину.
   - Вот какого злодея я поймал! - воскликнул он, падая пред мандарином на колени.
   - Эге! Знакомая ласточка! - воскликнул мандарин. - Вот он кем оказался! То-то я давеча смотрю: приходит и как негодяй в чужие дела вмешивается! Ты что же это? По тюрьмам шляешься, - место себе выбираешь? В "Летопись" возмутительную страницу вписать хотел? Школяров на улице ловишь и, что не следует, говоришь? Дать ему от меня сто ударов по пяткам, и так как он без косы, - тащи его в суд! Дело не мое.
   Мандарины-судьи встретили Юн-Хо-Зана, как старого знакомого.
   - А! Тот самый молодчик, который что-то насчет применения законов полагал? И без косы, и полагает! Мандарин, который бранит подсудимых, кричал: - То-то он давеча ворчал насчет отцеубийства. Сам он, должно быть, родного отца убил, справедливые мандарины!
   И даже мандарин, который должен всех хвалить, ничего не нашелся сказать в похвалу Юн-Хо-Зана:
   - Что я, справедливые мандарины, скажу? Сами видите, - человек без косы!
   Юн-Хо-Зана отвели в тюрьму, выбрили начисто голову, и мандарин-смотритель сказал:
   - Сиди тут, пока коса не вырастет. А я тем временем буду тебе голову брить. Говорил утром: прогуляйся к бамбуковой роще. Не захотел - она теперь по твоим пяткам прогуляется.
   Тут Юн-Хо-Зан больше не выдержал и в страшном гневе воскликнул:
   - Довольно! Знаете вы, кто я? Я - богдыхан! Все так и покатились со смеха.
   - Да это сумасшедший! - сказали одни. - Посадить его напротив, в сумасшедший дом!
   - Самозванец! - решили другие. - Отрубить ему голову! Последнее мнение одержало верх.
   Так прекратилась династия Мингов в Китае. Три года ждали возвращения Юн-Хо-Зана в Пекине, а через три года избрали ему преемником манчжура Ло-То-Жоу. СОВЕСТЬ
   Случилось это в давнишние, давнишние, незапамятные времена, когда и летописей-то еще не писалось! Случалось и тогда людям делать глупости, но никто их глупостей не записывал. Оттого, может быть, мы и считаем наших предков мудрыми.
   В те незапамятные времена и родилась на свет Совесть. Родилась она тихою ночью, когда все думает. Думает речка, блестя на лунном свете, думает тростник, замерши, думает трава, думает небо. Оттого так и тихо.
   Днем-то все шумит и живет, а ночью все молчит и думает. Каждая куколка думает, с какими бы пестрыми разводами ей выпустить бабочку. Растения ночью выдумывают цветы, соловей - песни, а звезды - будущее.
   В такую ночь, когда все думало, и родилась Совесть. С глазами большими, как у ночных птиц. Лунный свет окрасил ее лицо бледным цветом. А звезды зажгли огонь в глубине ее очей.
   И пошла Совесть по земле.
   Жилось ей наполовину хорошо, наполовину плохо. Жила, как сова.
   Днем никто с ней не хотел разговаривать. Днем не до того.
   Там стройка, там канаву роют. Подойдет к кому - тот от нее и руками и ногами: - Не видишь, что кругом делается? Тут камни тащат, тут бревна волокут, тут лошади ездят. Тут надо смотреть, как бы самого не раздавили. Время ли с тобой разговаривать! Зато ночью она шла спокойно. Она заходила и в богатые фарфоровые дома, и в шалаши из тростника. Тихонько дотрагивалась до спящего. Тот просыпался, видел ее в темноте горящие глаза и спрашивал:
   - Что тебе?
   - А ты что сегодня делал? - тихонько спрашивала Совесть.
   - Что я делал! Ничего, кажется, я такого не делал!
   - А ты подумай. - Разве вот что...
   Совесть уходила к другому, а проснувшийся человек так уж и не мог заснуть до утра и все думал о том, что он делал днем. И многое, чего ему не слышалось в шуме дня, слышалось в тишине задумавшейся ночи. И мало кто спал. Напала на всех бессонница.
   Даже богатым ни доктора, ни опиум помочь не могли. Сам мудрый Ли-Хан-Дзу не знал средства от бессонницы. У Ли-Хан-Дзу было больше всех-денег, больше всех земли, больше всех домов. Потому люди и думали: - Раз у него всего больше всех, - значит, у него больше всех и ума!
   И звали Ли-Хан-Дзу премудрым. Но и сам премудрый Ли-Хан-Дзу еще больше других страдал от той же болезни и не знал, что поделать.
   Кругом все были ему должны, и все всю жизнь только и делали, что ему долг отрабатывали. Так мудро Ли-Хан-Дзу устроил.
   Как мудрый человек, он всегда знал, что надо делать. Когда кто-нибудь из должников крал у него что и попадался, Ли-Хан-Дзу колотил его, - и колотил, по своей мудрости, так примерно, чтоб и другим неповадно было.
   И днем это выходило очень мудро: потому что другие действительно боялись.
   А по ночам Ли-Хан-Дзу приходили иные мысли: - А почему он ворует? Потому что есть нечего. А почему есть нечего? Потому что заработать некогда: он весь день только и делает, что мне долг отрабатывает. Так что мудрый Ли-Хан-Дзу даже смеялся.
   - Вот хорошо! Выходит, меня же обворовали, я же и не прав!
   Смеялся, - а заснуть все-таки не мог. И до того его бессонные ночи довели, что Ли-Хан-Дзу, - несмотря на всю свою мудрость, однажды взял, да и объявил: - Верну я им все их деньги, все их земли, все их дома! Тут уж родные мудрого Ли-Хан-Дзу вой подняли: - Это с ним от бессонницы. От бессонных ночей на мудрого человека безумье напало! И доктора сказали то же. Пошел шум: - Все "она" виновата! Если уж на мудрейшего из людей безумье напало, что же с нами будет? И испугались все: и богатые, и бедные. Все жалуются:
   - И меня "она" бессонницами мучает!
   - И меня!
   - И меня!
   Бедные испугались еще больше, чем богатые:
   - У нас всего меньше всех, значит, и ума меньше. Что же с нашими умишками будет?
   А богатые сказали:
   - Видите, как "она" бедных людей пугает, надо нам хоть за бедных вступиться!
   И все стали думать, как бы от Совести отделаться. Но с кем ни советовались, ничего выдумать не могли.
   Жил тогда в Нанкине А-Пу-О, такой мудрый и такой ученый, что равного ему по мудрости и учености не было во всем Китае. Решили люди:
   - Надо у него совета спросить. Кроме него, никто помочь не может!
   Снарядили посольство, принесли дары и до земли много раз поклонились.
   - Помоги от бессонницы!
   Выслушал А-Пу-О про народное горе, подумал, улыбнулся и сказал:
   - Можно помочь! Можно и так сделать, что "она" даже и приходить не будет иметь права!
   Все так и насторожились. А-Пу-О опять улыбнулся и сказал:
   - Давайте сочинять законы. Где ж темному человеку знать, что он должен делать, чего не должен? Вот и давайте - напишем на святках, что человек должен делать и чего нет. Мандарины будут учить законы наизусть, а прочие пусть к ним приходят спрашивать: можно или нельзя. Пусть тогда "она" придет: "Что ты сегодня делал?" - "А то делал, что полагается, что в свитках написано". И будут все спать спокойно. Конечно, прочие будут мандаринам платить: не даром же мандарины будут себе мозги законами набивать!
   Обрадовались тут все.
   Мандарины - потому что все-таки легче в книжных значках ковыряться, чем, например, в земле.
   А прочие - что лучше уж мандарину заплатить да днем с ним минутку поговорить, чем по ночам с "ней" разговаривать.
   И принялись писать все, что человек должен делать и чего он не должен. И написали.
   А мудрого А-Пу-О сделали верховнейшим из мандаринов. И зажили люди отлично. Даже с лица поправляться стали.
   Нужно человеку что сделать, он сейчас к мандарину, выкладывает перед ним приношение:
   - Здравствуй, премудрый! Разворачивай-ка свитки, - что в таком случае делать надлежит?
   Зайдет спор, оба к мандарину идут, оба приношения выкладывают:
   - Разворачивай свитки. Кто по ним выходит прав? Только уж самые последние бедняки, у которых даже мандарину за совет заплатить было нечем, бессонницей страдали.
   А прочие, как только к ним приходила ночью Совесть, говорили:
   - Что ты к нам лезешь! Я по законам поступал! Как в свитках написано! Я не сам! Переворачивались на другой бок и засыпали.
   Даже мудрец Ли-Хан-Дзу, который больше всех от бессонницы страдал, теперь только посмеивался, если к нему ночью Совесть приходила:
   - Здравствуй, красавица! Что скажешь?
   - Что ж, ты имущество возвращать хотел? - спрашивала Совесть, глядя на него глазами, в которых мерцали звезды.
   - А имею я право? - похохатывал Ли-Хан-Дзу. - А что в свитках сказано? "Имущество каждого принадлежит ему и его потомству". Как же я буду чужое имущество расточать, если мое потомство на раздачу не согласно? Выходит, или я вор, у них краду, или сумасшедший, потому что у себя ворую. А в законе сказано: "Вора и сумасшедшего сажать на цепь". А потому и меня оставь спать спокойно, да и тебе советую лучше спать, а не шататься!
   Поворачивался к ней, спокойно и сладко засыпал. И всюду, куда ни приходила Совесть, она слышала одно и то же:
   - Почем мы знаем! Как мандарины говорят, так мы и делаем. У них поди и спрашивай! Мы - по закону.
   Пошла Совесть по мандаринам:
   - Почему меня никто слушать не хочет?
   Мандарины смеются:
   - А законы на что? Разве можно, чтобы люди тебя слушались и так поступали! А не поймет кто тебя, а перепутает, а переврет? А тут для всех тушью на желтой бумаге написано! Великая штука! Недаром А-Пу-О за то, что это выдумал, верхов-нейшим мандарином числится.
   Пошла тогда Совесть к самому премудрому А-Пу-О. Дотронулась до него слегка и стала. Проснулся А-Пу-О, вскочил:
   - Как ты смеешь ночью без спроса в чужой дом являться? Что в законе написано? "Кто явится ночью тайком в чужой дом, того считать за вора и сажать его в тюрьму".
   - Да я не воровать у тебя пришла! - отвечала Совесть. - Я Совесть!
   - А по закону ты развратная женщина. Ясно сказано: "Если женщина ночью является к постороннему мужчине, - считать ее развратной женщиной и сажать ее в тюрьму!" Ты развратница, значит, если не воровка?
   - Какая я развратница! - воскликнула Совесть. - Что ты?!
   - Ах, ты, значит, не развратница и не воровка, а просто не хочешь исполнять законов? В таком случае и на это закон есть: "Кто не хочет исполнять законов, - считать того беззакон-ником и сажать в тюрьму". Гей, люди! Заколотить-ка эту женщину в колодки, да посадить за решетку на веки вечные, как развратницу, подозреваемую в воровстве и уличенную в явном неповиновении законам.
   Наколотили Совести на руки колодки и заперли. С тех пор она уж, конечно, ни к кому больше не является и никого не беспокоит. Так что даже совсем про нее забыли.
   Разве иногда какой грубиян, недовольный мандаринами, крикнет:
   - Совести у вас нету!
   Так ему сейчас бумагу покажут, что Совесть под замком сидит.
   - Значит, есть, если мы ее под замком держим!
   И грубиян смолкнет: видит, что действительно правы! И живут люди с тех пор спокойно, спокойно. ГУСЛЯР
   Богдыхан Дзин-Ла-О, да будет его память священна для всего мира, который только носит косы, - был мудрый и справедливый богдыхан.
   Однажды он призвал к себе своих приближенных и сказал им: - Я хотел бы знать имя величайшего злодея во всем Пекине, - чтоб наказав его примерно, устрашить злых и поощрить к добродетелям добрых.
   Придворные поклонились в ноги и отправились. Три дня и три вечера ходили они по Пекину, посещали базары, чайные дома, курильни опиума, храмы и вообще места, где толпился народ. Внимательно прислушивались.
   А на четвертый день пришли к богдыхану, поклонились в ноги и сказали:
   - Мы сделали все, что нам только позволяли наши слабые силы, чтоб исполнить твою небесную волю. И исполнили.
   - Знаете ли вы теперь величайшего злодея в Пекине? - спросил богдыхан.
   - Да, повелитель вселенной. Мы его знаем. - Его имя? - Тзянь-Фу.
   - Чем же занимается этот негодяй? - воскликнул, вскипев благородным негодованием, богдыхан.
   - Он играет на гуслях! - ответили посланные.
   - Какие же преступления совершает этот гусляр? Он убивает людей? - спросил богдыхан.
   - Нет.
   - Он грабит?
   - Нет.
   - Он крадет?
   - Нет.
   - Да что же, наконец, такое невероятное делает этот человек? воскликнул богдыхан, теряясь в догадках.
   - Ровно ничего! - ответили посланные. - Он только играет на гуслях. И славно играет, надо сознаться. Сам ты, владыка солнца и повелитель вселенной, не раз изволил слушать его игру и даже одобрять ее.
   - Да, да! Теперь я припоминаю! Гусляр Тзянь-Фу! Припоминаю. Отличный гусляр! Но почему же вы считаете его величайшим злодеем в Пекине?
   Придворные поклонились и отвечали:
   - Потому что его ругает весь Пекин. "Негодяй Тзянь-Фу"! "Мошенник Тзянь-Фу"! "Злодей Тзянь-Фу"!- только и слышишь на каждом шагу. Мы обошли все храмы, все базары, все чайные дома, все места, где толпится народ, - и всюду все только и говорили, что о Тзянь-Фу. А говоря о нем, только и делали, что его ругали.
   - Странно! - воскликнул богдыхан. - Нет, тут что-нибудь да не так!
   И он решил сам расследовать загадочное дело. Переоделся простолюдином и в сопровождении двух тоже переодетых телохранителей отправился странствовать по улицам Пекина. Он пришел на базар.
   Утренний торг кончился, торговцы складывали свои корзины и болтали между собой.
   - Негодяй этот Тзянь-Фу! - кричал один из торговцев. - Он опять вчера вечером на празднике, по случаю новолунья, играл печальную песню. Что бы ему сыграть что-нибудь веселое!
   - Да как же! Ждите! - злобно захохотал другой. - Разве этот негодяй может играть веселые песни! Вееел тот, у кого душа бела, как цветок чайного дерева. А у этого мошенника душа черна, как тушь. Вот он и играет печальные песни.
   - Как только не повесят такого злодея! - воскликнул кто-то в толпе.
   - Его надо распилить тупой пилой пополам, и непременно вдоль! поправил сосед.
   - Нет, привязать к двум лошадям за руки и за ноги и так разорвать!
   - Посадить в мешок с давно не кормленными кошками!
   И все кричали:
   - Злодей Тзянь-Фу! - Негодяй Тзянь-Фу! - Как его терпит земля!
   Богдыхан пошел в чайный дом.
   Посетители сидели на циновках и пили чай из крошечных чашечек.
   - Добрый день, добрые люди! Пусть души предков шепчут вашим душам хорошие советы! - приветствовал богдыхан, входя и кланяясь. - Что новенького в Пекине?
   - Да вот мы только что без тебя говорили о негодяе Тзянь-Фу! сказал один из присутствовавших. - А он сделал что-нибудь? - спросил богдыхан. - Как? Разве ты не слышал? Весь город говорит об этом! воскликнули все кругом. - Вчера он нечаянно зацепил ногтем не за ту струну и взял неверную ноту! Негодяй!
   - Что это был за ужас! - воскликнул один, делая вид, что корчится.
   - И его еще не повесили! - Не растерзали!
   И все, возмущенные до глубины души, восклицали:
   - Негодяй Тзянь-Фу! - Мошенник Тзянь-Фу! - Злодей Тзянь-Фу!
   Богдыхан пошел в курильню опиума. Там стоял страшный шум.
   - Что случилось? - спросил богдыхан.
   - А! Как всегда! Спорят о Тзянь-Фу! - махнул рукой хозяин.
   Курильщики, ложась на полати, ругали Тзянь-Фу на чем свет стоит.
   - Сыграл вчера пять песен! - кричал один. - Как будто не достаточно двух! - Сыграл вчера пять песен! - ворчал другой. - Как будто не мог сыграть семь или восемь!
   И они ругательски ругали Тзянь-Фу, пока не засыпали с открытыми глазами.
   И тогда все-таки бормотали во сне: - Злодей Тзянь-Фу! - Негодяй Тзянь-Фу!
   - Мошенник из мошенников Тзянь-Фу!
   Богдыхан пошел в храм.
   Люди молились богам, но, когда уставали молиться, обменивались замечаниями и шепотом говорили друг другу:
   - А Тзянь-Фу, все-таки, негодяй!
   Короче сказать, до вечера богдыхан обошел весь город и везде только слышал: - Тзянь-Фу! Тзянь-Фу! Тзянь-Фу! Злодей! Негодяй! Мошенник! Наконец, вечером, возвращаясь домой, он зашел по дороге в дом бедного кули и, пожелав хозяевам хорошего ужина, спросил:
   - Слыхали ли вы гусляра Тзянь-Фу?
   - Где нам! - ответил бедный кули. - Разве у нас есть время развлекаться или платить за игру на гуслях! У нас не хватает на рис! Но мы знаем все-таки, что Тзянь-Фу негодяй! Об этом говорит весь Пекин.
   И вся семья принялась разбирать игру человека, которого они никогда не видали и не слыхали, и приговаривать: - Злодей Тзянь-Фу! Негодяй Тзянь-Фу! - Мошенник Тзянь-Фу!
   Богдыхан, вернувшись во дворец, был вне себя от изумления.
   - Что бы это значило?
   И, несмотря на поздний час, приказал немедленно разыскать и привести Тзянь-Фу.
   Гусляра разыскали и немедленно привели к богдыхану.
   - Здравствуй, Тзянь-Фу! - сказал богдыхаy. - Знаешь ли ты, что во всем Пекине никого не ругают, кроме тебя?
   - Знаю, небесная мудрость! - отвечал, лежа ниц, Тзянь-Фу.
   - Все только и делают, что разбирают твою игру. Докапываются до таких мелочей, что просто ужас. И ругают тебя за эти мелочи на чем свет стоит!
   - Знаю, небесная мудрость! - лепетал Тзянь-Фу.
   - Отчего же это происходит?
   - А происходит это по очень простой причине! - отвечал Тзянь-Фу. - Им не позволено ничего обсуждать, кроме моей игры на гуслях. Вот они меня одного и разбирают, и ругают.
   Богдыхан приложил палец ко лбу и сказал:
   - А!
   И приказал запретить также обсуждать и игру Тзянь-Фу. Богдыхан Дзин-Ла-О был справедливый богдыхан. НАГРАДЫ
   При дворе, ведь, любят делать шум, хотя, по этикету, и полагается полнейшая тишина.
   В Пекине однажды случилось следующее происшествие. Богдыхан Юн-Хо-Зан проснулся поздно и в дурном расположении духа.
   Он призвал к себе главного евнуха и сказал:
   - Сегодня я проспал доклад моих приближенных и не мог сделать распоряжений, как управлять страной. Вместе с тем я проспал и утреннюю молитву, - и души предков огорчены теперь, сердятся и, наверное, нашлют несчастья на Китай и на меня. И все эти беспорядки на земле и на небе происходят оттого, что какой-то зверь сегодня всю ночь рычал в саду у моего окна и мешал мне спать.
   Главный евнух задрожал всем телом и сказал:
   - Уж не забрался ли как-нибудь тигр?!
   Но богдыхан пожал плечами и ответил:
   - Ты вечно сочиняешь страхи и ужасы там, где их нет. Это не был тигр. Рычание было куда тише.
   - Не был ли в таком случае это осел? - воскликнул евнух. - Он кричит тоже пренеприятно!
   - Нет! - подумав, заметил богдыхан. - Это не был и крик осла. Я знаю, как кричит осел. Это было гораздо, гораздо тише. Зверь рычал вот так. Я хорошо запомнил.
   И богдыхан показал, как рычал неизвестный зверь.
   - Хорошо! - сказал главный евнух. - Прикажу сейчас созвать всех наших ученых. Пусть призовут на помощь все-все свои знания, пусть пороются в книгах, старых и современных, - и решат, что это был за зверь!
   С этими словами он после бесчисленных поклонов удалился, отправился преспокойно к себе, попил чаю, повалялся в постели и часа через три явился к богдыхану и сказал:
   - Ученые оказались на высоте своего звания и разгадали загадку. Животное, которое не давало тебе спать, сын неба, известно, ученым под именем - лягушки. Это - одно из самых хитрых животных, какие только существуют на свете. Оно живет в траве, - и, чтобы не быть пойманным, нарочно отличается маленькими размерами, крайней быстротой в движениях и имеет зеленый цвет!
   - Да! При таких условиях очень трудно поймать это животное в траве! - сказал богдыхан. - Тем не менее, я очень хотел бы, чтоб вы постарались. Поймайте, убейте, - вообще сделайте что-нибудь такое, чтоб я мог спать, молиться и заниматься делами.
   - Желанье, как видишь сам, сын неба, почти неисполнимое! воскликнул главный евнух. - Тем не менее, мы приложим все наши силы, всю нашу энергию, призовем на помощь все силы нашего рассудка, и, может быть, любовь и преданность к тебе помогут нам с честью выполнить задачу!
   - Благодарю заранее! - сказал тронутый богдыхан. - Передай всем, что сумею наградить усердие каждого.
   Главный евнух отдал положенное число поклонов, вышел и сказал младшему евнуху:
   - Там, в саду, завелась лягушка. Скажи, чтоб ее поймали и убили!
   Младший евнух передал приказание смотрителю дворца, смотритель дворца - садовнику, садовник - начальнику роз, начальник роз старшему поливальщику, старший поливальщик призвал рабочего Тун-Ли и сказал ему:
   - Пойди и поймай лягушку!
   Тун-Ли пошел в сад, поймал лягушку, прыгавшую по дорожке, взял ее за задние лапки, ударил головкой о камень, принес и положил:
   - Пожалуйте!
   Старший поливальщик отнес лягушку начальнику роз, начальник роз садовнику, садовник - смотрителю дворца, смотритель дворца - младшему евнуху, младший евнух принес ее к старшему:
   - Вот лягушка! Поймана и убита!
   Но старший евнух сказал:
   - Ну, нет! Это было бы чересчур просто! И приказал бить в самый большой гонг и созывать всех служащих при дворце. Охотников, стражу, войска, евнухов и жрецов.
   Поднялась страшная суматоха.
   Богдыхан видел из окна, как прошел начальник охотников и полюбовался его вооружением.
   На начальнике охотников были надеты латы, за поясом торчало до десяти кинжалов. На нем было два меча: один висел с левого бока, другой с правого, на случай, если бы первый сломался. В одной руке было у него копье с красными перьями, в другой - лук из черного дерева со страшно тугой тетивой. За плечами у него висело два колчана со стрелами. На одном крупными буквами было написано:
   - Не трогайте! Стрелы отравлены!
   На другом:
   - Можно трогать. Стрелы не отравлены.
   За ним шли рядами охотники, которые и оцепили весь сад. За каждым кустом стояло по охотнику с натянутым луком.
   Стража заняла дворец и с обнаженным оружием стояла у всех дверей и окон, на случай, если бы зверь, испугавшись облав, вздумал кинуться во дворец.
   Во дворе на всякий случай стоял отряд войска, построенный в боевой порядок.
   Жрецы в кумирне возносили молитвы богам о благополучном исходе охоты.
   А евнухи во внутренних покоях утешали плачущих жен и рассказывали им разные сказки.
   Среди всей этой суматохи ходил богдыхан и подбодрял то тех, то других обещанием награды. Так прошел весь день.
   Когда же спустилась на землю ночь, и цветы дворцового сада утонули во мраке, давая знать о своем существовании только благоуханием, - тогда вдруг раздался громовый победный клик.
   Главный евнух вбежал к богдыхану, упал ниц и воскликнул:
   - Лягушка убита!
   Следом за ним шесть евнухов внесли на большом золотом блюде маленькую зеленую лягушку с белым брюшком и разбитой головой.
   - Поразительно! - воскликнул богдыхан. - Как они в темноте могли рассмотреть такого крошечного зверька!
   - Все благодаря усердию! - поклонился главный евнух и вздохнул. Дело, как видишь сам, было нелегкое. Конечно, это я распорядился и созвать всех, и разместить. Но, следуя истине, я все же не могу приписать себе одному всю заслугу этой блестящей охоты. Все старались, все работали, все, кто только есть при дворце.
   Богдыхан нахмурился:
   - Ну, нет! Не все. Днем, обходя охотников, стражу, войско, сад, дворец и все службы, я заметил одного лентяя в одежде простого рабочего. В то время, как все были заняты охотой на зверя, он лежал на животе и грел себе спину на солнце. Сейчас же узнать мне его имя!
   Главный евнух побежал узнавать. Это был не кто иной, как Тун-Ли.
   Поймав лягушку и доставив ее старшему поливальщику, он завалился на солнце и пролежал весь день.
   Его сейчас же отыскали, и главный евнух поспешил донести богдыхану:
   - Имя лентяя - Тун-Ли!
   - Чего же он валялся, как последняя из свиней, когда все работали и ловили лягушку? - в гневе воскликнул богдыхан.
   - По привычке к лени и праздности! - пожал плечами главный евнух. - Простой народ - что с ними поделаешь! Разве им есть до чего дело? Они привыкли лентяйничать, ничего ке делать и любят валяться на боку. Из всего делают себе праздники!
   - Хорошо же! - воскликнул богдыхан. - Я сумею наградить каждого по заслугам!
   И он щедрой рукой рассыпал вокруг себя милости. Главный евнух получил на три года в свое распоряжение богатейшую провинцию со всеми доходами.
   Остальные евнухи получили по золотому кафтану за утешение жен во время несчастья.
   Жрецы были осыпаны деньгами за успешные молитвы и получили в свое распоряжение столько жертв, сколько обыкновенно не получали в течение года.
   Начальнику охотников отделали драгоценными камнями все оружие.
   Все охотники получили в подарок дорогое оружие, точно так же, как и стража, охранявшая дворец во время охоты.
   Даже ученые, совершенно неожиданно для них, получили: кто лишние шарики на шапку, кто почетную куртку, кто мандаринское достоинство.
   А Тун-Ли было приказано дать 50 ударов бамбуками по пяткам:
   - За лень, праздность и ничегонеделание во время охоты на лягушку.
   И удары лежавшему Тун-Ли давал старший садовник, а главный евнух стоял около и считал. Странно устроен свет.
   "Кто лежит - часто должен был бы стоять. А стоит тот, кто должен был бы лежать", - как говорит китайская пословица.
   И ничего!
   Пока, наконец, один факир, тридцать лет перед тем не открывавший рта, не снял ради меня с себя обет молчания. Он рассказал мне эту легенду - благословят его Брама, Вишну, Сигма и прочие индийские божества. Вот как было дело.
   РЕФОРМА (Индийская легенда)
   Мне хотелось узнать о происхождении этой прекрасной богини, и так как о происхождении богов самое лучшее наводить справки в Индии, то я и посетил добросовестно страну сказок и легенд.
   Я изъездил ее вдоль, поперек и наискось. Я был в Бомбее, в Калькутте, в священном Дели. Заезжал на минутку в Лагор, в Кашмир. Посетил Алмерабад, Гайдерабад.
   Я весело взбегал на Гималаи и топтал своими ногами белый, белый, как сахар, снег их девственных вершин, которых никогда до меня не касалась человеческая нога. На меня с изумлением смотрели своими кроткими глазами индусы, шоколадные, как шоколад, и персы, белые, как молоко, и говорили:
   - Вот молодчина русский журналист!
   Они щелкали от зависти своими великолепными зубами слоновой кости, а я на спине скатывался с Гималаев и погружался в цветущие долины Патни и Лукно.