Дубов Юлий Анатольевич. Большая пайка

   Сергей снова выслушивал их, кивал головой и протягивал для ознакомления уже подписанный приказ об увольнении. Если кому-либо было что-то еще непонятно, в приемной его встречали ахметовские джигиты. И вопрос считался исчерпанным.
   Джигиты появились у Сергея в первый же день его директорства и заявили, что им поручена безопасность предприятия. Они кое-чего прикинули и считают, что эта безопасность стоит пять штук в месяц. Пока что. А потом видно будет. Плюс две машины и каждому по пейджеру. Сергей вежливо попросил их пойти пообедать, связался с Ахметом, потом с Мусой, потом снова с Ахметом, а когда сытые джигиты вернулись, объявил, что эти условия его не устраивают. Он купит две машины, один пейджер для старшего и будет платить тысячу долларов в месяц, пока станции не войдут в строй. Один человек должен постоянно находиться здесь — с утра и до ночи. Если это не устраивает, то большое спасибо, можете позвонить в Москву и отказаться от работы. Джигиты немного побузили, потом позвонили из кабинета Сергея в Москву, что-то кричали в трубку на неизвестном Терьяну языке, а закончив разговор, с предложениями Сергея согласились.
   Илья Игоревич порекомендовал Сергею взять заместителя по строительству.
   Анкета у заместителя была любопытной: Ленинградский университет, факультет вычислительной техники, потом какая-то воинская часть, потом Высшая школа профдвижения, снова воинская часть, но уже другая, два года в должности культурного атташе в Осло… Последнее место работы — институт социально-экономических проблем, замдиректора по общим вопросам.
   — А он в строительстве-то понимает? — спросил Сергей, изучив анкету.
   — Он только в нем и понимает, — почему-то раздраженно ответил Илья Игоревич. — На этот счет можете не сомневаться.
   Посетив своего будущего зама сначала на его городской квартире, а затем на даче в Репино, Сергей понял, что в строительстве тот и вправду разбирается здорово. И еще он понял, что за замом придется серьезно приглядывать.
   Стайка еропкинских секретарш разлетелась в первые же дни. Как выяснилось, официально числилась в штате только одна, та самая Танька, а остальные проходили нечто вроде испытательного срока.
   Вместо них Сергей взял на работу Настю.
   Это было непросто. Лева, узнав, что Сергей забирает девушку к себе, устроил дикую сцену.
   — Это мое хозяйство! — обиженно кричал он. — Ты отсюда через месяц свалишь, а где я другую такую найду? Ты что, не знаешь, что в «Инфокаре» людей из одного предприятия в другое не сманивают? Это, если хочешь знать, не по-товарищески!
   — Насчет «по-товарищески» ты бы лучше молчал, — посоветовал ему Терьян, двигая по столу микрофон, снятый со шкафа в Левином офисе. — По-товарищески мы с тобой потом будем разговаривать. Через месяц она у тебя все равно работать не будет, я ее увожу в Москву. А этот месяц я так или иначе буду жить там, на квартире. Так что, если кто в гости и заявится, тебе придется его куда-нибудь в другое место пристраивать.
   Через три дня после снятия Еропкина Настя перебралась ночевать в гостевую квартиру. Она приходила, когда Сергей уже доедал ужин, мыла посуду, готовила еду на завтра. Спала она в гостиной. Та, начавшаяся с поиска отвертки ночь больше не повторялась. Дверь между гостиной и спальней оставалась открытой, и Сергей, просыпаясь ночью от навязчивого и порядком уже надоевшего сна, слышал ее тихое дыхание.
   А со сном и вправду творилось что-то непонятное. Сергею все так же снился Платон, снились загадочные автоматчики, выстрелы и взрывы, каждую ночь он отчетливо видел руки Платона, вставлявшие патроны в никелированный барабан кольта, с пугающей четкостью ощущал в руках тяжесть автомата, сперва холодного, потом раскалившегося от стрельбы и снова начинающего остывать. Это ощущение было настолько жизненным, что когда Сергей внезапно, рывком, просыпался, чувствуя, как и в первое пришествие сна, что не может пошевелить ногами, то сразу же смотрел на руки, дабы убедиться в отсутствии оружия. Постепенно ощущение тяжести автомата проходило, ноги начинали шевелиться, Сергей прислушивался к дыханию Насти и снова засыпал. Но с каждым днем ему становилось все труднее.
   Как бы не выматывался Сергей на работе, когда бы он не заявлялся в квартиру, стоило ему опустить голову на подушку — и убойное желание спать пропадало немедленно. Настя пыталась кормить его таблетками, лекарства не помогли, только весь следующий день Сергей маялся с сильнейшей головной болью.
   Он стал глушить себя спиртным, выпивая на ночь когда двести, а когда и триста грамм водки. Бесполезно. И как-то ночью, глядя в потолок и борясь с желанием разыскать отбираемые Настей на ночь сигареты, он понял, что сам не дает себе заснуть, потому что боится навязчивого сюжета, который неминуемо придет, боится вновь испытать жуткое веселье, с которым он во сне нажимал на спусковой крючок автомата, боится почувствовать, как отнимаются ноги, и услышать непонятные, но грозные шаги по битому стеклу и кирпичной крошке.
   Вот тогда Сергей и решил вышибать клин клином. Надо приучить себя к идиотскому сну. В конце концов, любой кошмар — не более чем бред, дурацкая игра подсознания. Старый детский рецепт — скажи себе, что все это выдумка, и кошмар разлетится в пыль. Теперь, закрывая глаза, Сергей сам начинал вызывать из памяти эпизоды преследующего его сна — вот они сидят у стола, вот Платон выдвигает ящик и достает пистолет, вот его пальцы вставляют патроны в барабан, вот затянутые черным лица за окном… Детский рецепт сработал. Терьян тут же проваливался в темноту и досматривал продолжение независимо от своей воли.
   Бессонница, таблетки и водка достали Сергея настолько сильно, что он добровольно выбрал еженощный кошмар.
   Со временем он настолько привык к нему, что даже стал досадовать на внезапные пробуждения, не позволяющие понять, кто же это размеренным и неторопливым шагом подбирается к его неподвижному телу, отбрасывая ногой осколки стекла, лежащие на пути. Однажды, уже понимая, что он проснулся, Терьян в последнее мгновение сна вроде бы почувствовал какое-то движение в воздухе коридора, затянутом пылью и дымом. Усилием воли — оно-то и пробудило его окончательно — Сергей вызвал из темноты смутное видение мужской руки с короткими, усеянными веснушками пальцами, однако на этом все и кончилось. Как он ни старался продлить сон, ничего не получалось. Осталось только отчетливое понимание, что перестрелка, взрывы и пугающая его неподвижность ног — это ерунда и детский лепет по сравнению с неведомой угрозой, приближающейся по битому стеклу.
   Каждое утро, измученный неумолимо повторяющимися ночными событиями, Сергей брился, принимал душ, равнодушно поглощал завтрак и, стараясь не разбудить Настю, тихо прикрывал за собой входную дверь. У подъезда его ждала машина. От штурминской «вольво» он отказался вскоре после памятного собрания, на еропкинский «мерседес» пересесть не захотел, предпочтя продать его, на вырученные деньги купить «Волгу», а оставшиеся деньги пустить на строительство.
   Водителя Терьян нашел, дав объявление в вечернюю газету. Алик был вежлив, безотказен, распахивал перед Сергеем дверцу машины, спрашивал разрешения закурить и включить радио, никогда не отпрашивался, постоянно был под рукой и, во сколько бы не закончился рабочий день, назавтра обязательно ровно в восемь уже стоял у подъезда в выглаженном костюме и белой рубашке с галстуком. Правила дорожного движения Алика интересовали постольку поскольку, за рулем он руководствовался исключительно соображениями целесообразности и сбрасывал скорость только перед ухабами и рытвинами, которыми изобиловали дороги в граде Петра. Если Алика тормозили гаишники, он разбирался с ними сам, тут же отсчитывая положенную мзду. Поездив с новым водителем неделю, Сергей прикинул в уме и сообразил, что зарплаты Алику хватает в аккурат на штрафы и взятки. Когда же он попытался дать водителю денег, тот вежливо, но решительно отказался.
   — Это моя работа, Сергей Ашотович, — сказал он. — Я нарушаю — я плачу.
   — Так ты же всю зарплату раздаешь. — Сергей пожал плечами и засунул в бумажник отвергнутые Аликом купюры. — Давай я тебе прибавлю, что ли.
   — Если вы мной довольны, прибавьте. Только штрафы тут ни при чем. — Алик улыбнулся Сергею, пересек осевую и погнал по встречной полосе.
   Когда Терьян взял Настю к себе, они стали по утрам ездить на работу вместе. Вечером Сергей отпускал Настю пораньше, Алик отвозил ее и возвращался за ним. С ней, как и с Терьяном, Алик был вежлив и предупредителен, называл Настю по имени-отчеству, по ее указаниям объезжал магазины и рынки, покупая продукты. Однако у Сергея довольно быстро возникло ощущение, что Настя Алика недолюбливает. Прямо она этого не говорила, но, когда утром они садились в машину, Настя сразу же умолкала, отворачивалась к окну и на вопросы Сергея отвечала односложно.
   — Он тебе не нравится? — спросил как-то вечером Сергей.
   — Почему же, — ответила Настя. — Нравится.
   Но из того, что она, ничего не уточняя, поняла о ком идет речь, Сергей сделал соответствующие выводы.
   Если бы не ночные сны, если бы не постоянная, непривычная, отбирающая все силы нервотрепка на работе, если бы не новый ритм жизни с постоянной необходимостью принимать решения, определяющие судьбу проекта, многотысячных инвестиций и подчиненных ему сотен людей, Терьян, скорее всего, чувствовал бы себя счастливым. И он прекрасно понимал, что обязан этим Насте.
   Все сложилось как бы само собой. Переехав к Сергею, Настя держалась так, будто была его младшей сестрой. Она сразу перестала называть его по имени-отчеству, отбросила обращение на «вы» и в один из первых дней сказала Сергею, что если он захочет кого-нибудь привести, то все нормально, пусть только сначала предупредит, но Терьян понял по ее тону, что Настю это вовсе не обрадует. Она всегда ждала его с работы, отнимала на ночь сигареты, реквизировала будильник и сама приходила будить его по утрам, уже одетая в неизменное темное платье с белым воротничком. Как-то в субботу Сергей повез ее в магазин, дал денег на покупки и устроился в углу с газетой. Настя долго возилась в примерочной, потом вышла с двумя большими пакетами. Дома оказалось, что она купила три платья — одно на выход, открывающее спину и длиной до пола, а два — точно таких же, как ее домашнее, только других цветов, плюс несколько белых отложных воротничков.
   — Зачем тебе одинаковые платья? — недоуменно спросил Сергей, когда примерка закончилась.
   Настя, устав бороться с молнией на спине, подошла к Сергею и, глядя на него через плечо, сказала:
   — Мне очень нравится этот фасон. Всегда нравился. У нас мама такие платья носила. Она была красивая. Разве мне не идет?
   — Идет, — согласился Сергей, справившись с молнией. — Тебе, пожалуй, все идет.
   Ему очень нравилось, как Настя говорит, смеется, ходит. Несколько раз он заставал ее, когда она занималась своими волосами, накручивая их на маленькие разноцветные расчески, которые торчали в разные стороны, как маленькие рожки, и это ему тоже нравилось. Сергей редко общался с кем-либо, кроме своих сверстников, и с интересом выслушивал всякие новые словообразования, появившиеся за последние годы. Они много беседовали. О Лике Настя говорила так, будто та была еще жива, и Сергей испытывал к ней за это благодарность. И еще — Настя никогда ни о чем не спрашивала, за что Сергей был благодарен вдвойне.
   Лишь однажды разговор зашел о том, как Сергей познакомился с Ликой, и он рассказал о случайно поехавшей машине, о том, как Лика кормила его курицей.
   Сергею нравилось, когда Настя смеялась.
   Однажды в воскресенье Настя, как обычно, потащила Сергея гулять. Он плохо знал город, для него Ленинград всегда начинался в Эрмитаже и заканчивался в Русском музее. Настя же водила его по местам, о существовании которых он и не подозревал, — по закрытым со всех сторон дворам, в которых росли неизвестные Сергею огромные деревья, по церквям и мечетям, заставляла в строго определенное время приходить к какой-нибудь точке на набережной Невы, откуда именно сейчас и обязательно в солнечную погоду должен был открыться совершенно невероятный вид.
   Она показала Сергею все питерские пригороды; конечно же, они побывали в Петергофе и Царском Селе, целый день провели в Павловске, промеряли ногами Репино, где пообедали на даче у зама по строительству. А сегодня было запланировано знакомство с мостами.
   Август в Санкт-Петербурге был каким-то необычным. По-июльски жаркое солнце раскаляло асфальт, вдруг откуда ни возьмись набегали облака, небо темнело, потоки воды слизывали с улиц грязь, прохожие разбегались, а через полчаса снова начиналась летняя жара.
   Один такой шквал застал Сергея и Настю на набережной. Через секунду они, схватившись за руки, уже неслись к находящемуся неподалеку обшарпанному двухэтажному домику, чтобы найти защиту от дождя и ветра.
   Крыши у дома практически не было. Но были стены, и была лестница, пролеты которой обеспечивали вполне надежное укрытие. За короткое время, пока Сергей и Настя бежали под дождем, оба успели вымокнуть до нитки, и сейчас, спрятавшись под лестницей, переводили дух, капая водой на пол, покрытый толстым слоем мусора.
   Дождь прекратился так внезапно, словно кто-то наверху перекрыл кран, и сквозь наполовину разобранную кровлю снова протянулись солнечные лучи.
   — Постой здесь, — сказала вдруг Настя. Опершись на руку Сергея, она легко перескочила через дыру в лестничном пролете и поднялась на несколько ступенек вверх.
   Уже два или три раза Сергей замечал, что, собираясь на воскресную прогулку, Настя берет с собой какой-то продолговатый футляр. Но до сегодняшнего дня его содержимое так и оставалось для Терьяна тайной. В футляре оказалась темная, отделанная перламутром свирель. Настя достала ее, улыбнулась Сергею, отбросила с лица мокрые волосы, поднесла свирель к губам и заиграла.
   Великий город, вызванный к жизни волей великого императора… Выстроенный на гиблом месте и унесший жизни сотен тысяч людей, которые легли в фундаменты православных храмов и перенесенных с далеких берегов Адриатики палаццо.
   Проклятое место, где ночами, по продуваемым морскими ветрами проспектам блуждают тени запоротых, повешенных, посаженных на кол. Где задушенный император все еще взывает об отмщении, поименно перечисляя своих убийц. Где окровавленный топор Родиона Раскольникова открыл для человечества новую эру и где впервые было сказано: «Бога нет. Все позволено». Город красного террора и голодных смертей, город призраков и легенд, город белых ночей, где тьма все еще не отделена от света. Сумасшедший, немыслимый город, в котором все люди и здания куда-то исчезли, остался один только дом без крыши, и в этом доме, посреди накопившейся за много лет грязи и мерзости, совершенно мокрая, удивительно красивая девочка играет на старой свирели в столбе солнечного света…
   — Вот, — сказала Настя, доиграв и спрыгнув вниз к Сергею. — Так мы и живем. Надо поцеловать.
   И она, зажмурившись, подставила Сергею щеку.
   Точно так же и с той же интонацией произнесла когда-то эти слова Лика в самое первое утро, когда, ощущая припрятанный под подушкой молоток, она проснулась на квартире Терьяна. Целуя Настю, Сергей вдруг понял, что длинная дорога, начавшаяся четыре года назад, подходит к концу…
   Девочка Настя — Ты только не думай ни о чем, — неразборчиво шептала Настя, чуть шевеля щекочущими его плечо губами. — Тебе не нужно ни о чем думать. Пусть все будет как будет. Мне Лика про тебя много рассказывала. И я все время завидовала ей.
   Надо же, думала, все у нее есть — и старшая, и родители ее больше любят, и красивая, и муж вот такой попался…
   — Какой? — спросил Сергей, поправляя ее волосы.
   — Такой. — Настя, свернувшись в клубок, спрятала лицо в подушку. — Я, еще в школе, все хотела, чтобы у меня был такой же… Нет, нет, — заторопилась она, заметив, что Сергей пошевелился, — я ничего больше не буду говорить, пусть будет как будет. Все равно ты у меня уже есть. Я сама этого очень хотела. И больше мне ничего не надо.
   — Не надо, — повторил задумчиво Сергей. — Или надо. Смотри, я здесь еще немного побуду — может, месяц, может, чуть больше, — а потом мы все равно переберемся в Москву. И ты будешь моей женой. Я этого очень хочу.
   Настя чуть слышно сказала «спасибо», замолкла, перебирая пальцами у него на груди, а потом стала очень быстро, одно за другим, сыпать слова:
   — Ты хорошо подумал? Ты правда хочешь? Ты же меня не любишь, ты Лику любишь, я ведь знаю, я чувствую, а со мной это потому, что я на нее похожа… И у нас детей не может быть, я же говорила… Помнишь? И у меня другие мужчины были. Помнишь, я говорила? За деньги. Ты же все это будешь помнить, да? Ты не сможешь любить меня как Лику, ну скажи, ведь не сможешь, да? Ты потом пожалеешь, а я уже буду твоей женой. Ты пожалеешь потом, да?
   — Я — не — по — жа — ле — ю, — выговорил Сергей, делая ударение на каждом слоге. — Выброси эту ерунду из головы. Это я должен тебе дурацкие вопросы задавать, все-таки я тебе по возрасту в отцы гожусь.
   — Ой, — сказала Настя. — Папочка. Прелесть какая. Тогда вылезай отсюда и делай мне настоящее предложение. С цветами и шампанским. В смокинге и бабочке.
   А то взяли моду — затащат бедную и доверчивую в постель и думают, что уже насовсем победили.
   Через час, несмотря на глухую ночь, безотказный Алик, в костюме и галстуке, уже звонил в дверь с огромным букетом роз и бумажным пакетом, из которого выглядывали два затянутых серебряной фольгой горлышка. Спросив, в котором часу утром подавать машину, он без всякого удивления выслушал ответ и отбыл досыпать.
   Больше в эту ночь не ложились. И утром Сергей в черном, ни разу до того не надеванном костюме, торжественно вывел Настю из подъезда к поджидавшей их машине. По дороге Сергей попросил остановиться, скупил у бабушек все имевшиеся в наличии белые хризантемы и положил их Насте на колени.
   В тот день все заходили в кабинет к Сергею с одним и тем же идиотским вопросом: «У вас событие, Сергей Ашотович, можно поздравить?» Терьян краснел, как мальчишка, и бурчал в ответ что-то неразборчивое. Настю, похоже, тоже достали расспросами, потому что около пяти она отпросилась у Сергея и сбежала домой.
   Информация расходилась кругами. К вечеру заехал Лева, вроде бы по делу, долго обсуждал то да се, ходил кругами, косился на Сергеев костюм, спросил, как вообще жизнь, выпил три чашки кофе, не задал ни одного прямого вопроса и уехал.
   Потом начались звонки из Москвы. Первой на связь вышла Ленка.
   — Привет, — сказала она. — Как живешь?
   — Нормально, — ответил Сергей. — А что?
   — Ничего, — рявкнула в трубку Ленка. — Вижу, что нормально.
   И шмякнула трубку на рычаг.
   Через десять минут позвонил Марк.
   — Ну как ты там? — поинтересовался он, и по его бархатному голосу Сергей понял, что Марк тоже в курсе дела. — Тут слухи ходят… Говорят, ты наконец-то делом занялся. А то все стройка, стройка, о простом человеческом счастье подумать некогда. Я всегда знал, что ты настоящий русский интеллигент, они в былые времена тоже на прислугах женились. И поднимали их до своего уровня. Так что принимай поздравления. Нет, я искренне говорю, — заторопился он, почувствовав в молчании Терьяна неладное, — я рад, что у тебя все складывается.
   От души поздравляю и желаю всего наилучшего. Что молчишь?
   — Я не молчу, — ответил Сергей. — Я слушаю. За поздравления спасибо.
   Только немного рановато. Еще ничего не произошло.
   — Ну да, — хохотнул Марк. — Тебе виднее. На работу вместе, с работы вместе. Конечно, не произошло, просто некогда было. Ладно, ты давай заканчивай дела в Питере и приезжай. А то замотаешь свадьбу, с тебя станется. Ну бывай.
   После Марка позвонил Муса.
   — Послушай… — начал Тариев, и по голосу было слышно, что он улыбается. — Мне тут сказали… Это правда?
   — Не знаю, что тебе сказали. Но, наверное, правда.
   — Старик, ты даешь! Когда только успеваешь? Мы тут вкалываем сутками, вся личная жизнь побоку, а у тебя, видать, свободного времени до черта. Надо же, еще кричал — не справлюсь, не справлюсь… А тут не просто справился, даже план перевыполнил. Слушай, это правда, что вы уже заявление подали?
   — Нет.
   — А мне сказали, что уже все. Так ты женишься или нет?
   — Женюсь. Но в Москве. А кто вас всех информирует, интересно знать. Лева?
   — Есть люди, — уклончиво ответил Муса. — Ладно, привози молодую жену, обмоем в Москве. Привет тебе от Тошки. Обнимаю.
   Последним был Ларри.
   — Послушай, — протянул он в трубку, — я хотел выяснить… Как у тебя «мерседесы» продаются?
   — На прошлой неделе ушли три штуки, — отчитался Сергей. — А что?
   — Разве деньги за них ты в Москву не переводишь? — недоуменно спросил Ларри.
   — Я договорился с Мусой, что деньги остаются у меня. В счет финансирования стройки.
   — Погоди, погоди. Ведь машины я даю. Как это ты договорился?
   — Не знаю, как. Я сказал Мусе, что у меня кончаются деньги, и он разрешил пустить выручку за машины на строительство. Разве он с тобой не согласовал?
   — Я вообще ни фига не понимаю, — раздраженно сказал Ларри. — Просто ни фига. Мне звонят немцы, спрашивают, где оплата за машины, я не знаю, что отвечать, а тут все между собой договариваются. Почему за твою стройку надо моими бабками платить?
   — Ларри, дорогой, — начал оправдываться Сергей, — я откуда знаю, какие там у вас отношения? Стройка, между прочим, не моя, она инфокаровская. Мне обещали деньги и не дают. Я спросил, как быть, мне ответили. Значит, Муса тебе из какого-нибудь другого места отдаст.
   — Вот именно. Из другого места. Откуда же еще он может отдать, если все деньги в машинах?
   — Ну так скажи мне, что надо делать. У меня еще порядка ста тысяч осталось, я могу перевести…
   — Зачем? Не надо. Если ты с Мусой договорился, оставь деньги на свою стройку. Я здесь разберусь. Послушай… Правда, что ты там семьей обзавелся?
   Дурацкий сон наконец-то оставил Сергея в покое. Он больше не видел ни Платона, вращающего барабан кольта, ни расплывчатую фигуру в затянутом дымом коридоре офиса. Тихо и незаметно Сергей уплывал куда-то в теплую и беззаботную страну, где не было места врагам и бизнесу, где ему были рады друзья, где ждали его выросшие дочки и где, взявшись за руки, ему улыбались две сестры — старшая и младшая. Так же тихо он приплывал обратно и встречал взгляд Насти.
   — Тебе хорошо со мной? — спрашивала Настя шепотом.
   — Мне с тобой счастье, — тоже шепотом отвечал Сергей. — Ты сама не знаешь, что ты для меня сделала.
   — Я ничего для тебя не сделала, — возражала Настя. — Я для себя сделала. Я тебя просто очень люблю. А ты меня любишь?
   — Не знаю. Я просто очень счастлив. Не обиделась?
   — Нет, что ты! Я как раз этого и хотела. Чтобы ты был счастлив. Со мной.
   Мы всегда будем вместе?
   — Всегда. Пока живы.
   — Почему ты со мной никогда не разговариваешь о работе? — спросил Сергей за завтраком.
   Настя помедлила, наливая кофе, а потом ответила лаконично:
   — Не хочу.
   — Почему?
   Она уселась с чашкой в кресло, подумала и сказала:
   — Не знаю, как тебе объяснить. Мне кажется, что все это ненадолго. Эта работа, она не для тебя. Нет, нет, ты не подумай, — заторопилась Настя, боясь обидеть, — не потому, что у тебя не получается. Тебя слушаются, уважают, просто ты… как сказать… ты им всем веришь. Ты думаешь, что они все хотят того же, что и ты. А у них своя жизнь. Мне иногда даже страшно бывает, когда я вижу, что ты веришь человеку, а он совсем не такой…
   — Ты про этого, по строительству? Да с ним все ясно. С чего ты взяла, что я ему верю?
   — Нет, я не про него. Он смешной. Я про других.
   — Про Алика, что ли? Я давно заметил, что он тебе не нравится.
   — Не скажу, — Настя допила кофе, спрыгнула с кресла и, убежав одеваться в спальню, крикнула оттуда:
   — Я сегодня пораньше уйду, ладно? Я мастера вызвала.
   — Какого мастера?
   — Поменять замки на входной двери. Ключ заедает.
   Когда Сергей вернулся вечером, мастер еще возился у двери. Сергей прошел мимо него, увидел, что Насти нет дома, и вернулся.
   — А где девушка? — спросил он.
   — Выскочила за хлебом, — ответил слесарь. — Слышь, хозяин, давай я тебе сейчас одну штуку покажу.
   На кухне он аккуратно постелил на стол газету, положил на нее личинку извлеченного из двери замка и стал быстро развинчивать ее черными от масла пальцами.
   — Посмотри сюда, — сказал слесарь, закончив операцию по разборке.
   Из личинки высыпалось немного странного светло-коричневого песка.
   — Что это? — равнодушно поинтересовался Сергей.
   — Кто-то с твоего замка слепок делал. Только не получилось. Потому и заедало. У тебя квартира на сигнализации?
   — Нет, — ответил Сергей, чувствуя смутную тревогу. — А может, это просто грязь?
   — Не бывает такой грязи, — объяснил слесарь. — Так что имей в виду. Сейчас я новый замок врезал, он похитрее будет. Но против лома — сам понимаешь. Если заинтересовались квартирой, жди гостей.
   — Так, — сказал Сергей шепотом, заметив, что Настя входит в квартиру. — При ней молчим. Спасибо. Я разберусь.
   Вечером, когда Настя была в ванной, он позвонил Илье Игоревичу.