Страница:
— Вот-вот, — закивал папа Гриша. — Маленькие деньги — маленькие беды, большие деньги-большие беды, а очень большие деньги… Я себе на днях честное слово дал — не заниматься больше торговыми предприятиями, а заниматься только такими, которые хоть что-то производят.
— Правильные слова, — согласился Ларри. — Когда производят — это конечно.
Это лучше, чем когда только торгуют. Вы уж поучите нас, дорогой Григорий Павлович, покомандуйте.
— Я тебя, уважаемый коллега, в первую очередь хочу поздравить. Мы давно знакомы, ты знаешь, как я тебя уважаю. Люблю. Нам сейчас что нужно — строгая игра по строгим правилам. Вот так-то. Сегодня тебе нужно очень много мужества, чтобы правильно себя поставить. И нужно быть очень хорошо информированным, иначе можно сделать крупную ошибку.
— Вопрос можно? — Ларри, как на уроке, поднял руку. — С чем вы меня поздравляете?
— Ну как же! — Григорий Павлович изобразил на лице удивление. — Векселя подписал. Это честный и мужественный поступок. И я за это прямо сейчас готов обнять тебя и расцеловать.
— Ха! — сказал Ларри. — Я-то подписал. А через день ко мне приехали машины арестовывать. С этим вы меня тоже хотите поздравить?
Папа Гриша сделал вид, что вопроса не слышит.
— Вы, Ларри Георгиевич, — продолжил он, — по всем вопросам должны только сами думать. Лично. И всяких там… индивидуумов… которые будут вам советы давать или стараться приказывать, просто посылать подальше, и все! А на всякие там слухи, на молву людскую — плевать. Вам сейчас надо создавать новую команду.
Совсем новую. Из своих людей. Старых-то — нет уже.
— Это как же? — спросил заместитель министра. — Насчет новой команды? Он ведь не какой-нибудь, родства не помнящий. Папа Гриша развел руки.
— Я же не говорю, что одних надо выгнать, а других взять. Надо просто порядок навести, чтобы знали, кто хозяин.
Позиция обозначилась. Судя по всему, на Заводе приняли окончательное решение. Платон стал персоной нон грата. И теперь папа Гриша, с помощью кнута в виде сидящего рядом курбаши и пряника в виде еще не обозначенных посулов, будет переманивать Ларри на свою сторону.
— Ладно, — сказал Ларри. — Про команду ясно. Меня сейчас больше отношения с Заводом интересуют.
— Отношения должны быть чеcтными, — отчеканил папа Гриша. — Пока что они таковыми не являются.
— Это как же?
— А вот так! Приоритеты у нас как расставлены? У тебя рассрочка-сто дней.
А у всех остальных-только тридцать. И первое дело — поменять на тридцать. Чтоб без всяких исключений. Я теперь буду неотвратимо этого придерживаться. Потому что когда начинаются исключения, то приходят эти… бритоголовые. И разговоры всякие… Все должно быть честно и открыто.
— Договорились, — сказал Ларри. — С завтрашнего дня все будет открыто.
Папа Гриша изобразил на лице обиду.
— Для определенной категории доверенных лиц.
— А что, до сих пор наши отношения для этой определенной категории были закрыты?
— Были закрыты.
— Это как же?
— Мне не нравится «Инфокар», — неожиданно сообщил папа Гриша. — Мне не нравится «Инфокар» амбициями своими неумеренными. И тем, что он совершенно не управляется. Я не понимаю, как он управляется. И как СНК управляется — тоже не понимаю. Поэтому у нас будут сложные отношения.
— Ладно, — согласился Ларри. — Значит, вы не любите «Инфокар»?
— Как это — не люблю?
— Вы же сказали — я не люблю «Инфокар».
— Я сегодня не люблю «Инфокар».
— Сегодня не любите?
— А что это за барабанная дробь? На весь мир? — начал горячиться папа Гриша. — Как мне себя чувствовать, когда, например, приезжают и меня допрашивают? Мне такое зачем нужно? Я что, заработал такое? Или спрашивают все — ты что это создал? Что это за явление? Зачем ты нас наказываешь этим явлением? Вот я тебе и скажу, дорогой ты мой человек, такое явление получилось потому, что у вас мозгов нет. Потому что вы дискредитируете Завод. Тебе объяснить? — Папа Гриша принялся постукивать по столу кулаком. — Сережа Терьян, оппонентом у меня на диссертации был, в Вене погиб? Погиб. Ко мне приезжают, допрашивают. Вот зачем вы его туда посылали? Я все же член Совета директоров, я должен знать, что вы тут затеваете? Нет, сделали втихаря, что-то там сварганили — и молчок. С льготниками связались… Со мной кто-нибудь посоветовался? Я был вообще против всех этих иномарок, с самого начала. Если вы работаете с Заводом, извольте вести себя прилично. Вы махинации затеваете, а на нас — на меня! — пальцем показывают. Мне это зачем надо? Я всегда против единоличных решений по крупным делам. А у вас здесь, в Москве, иначе не бывает. Когда решили крутить деньги СНК, со мной кто-нибудь переговорил как с членом Совета? А я ведь с самого начала в «Инфокаре» был. Мне даже по телефону не соизволили сказать о крутеже. Я после этого что должен делать? Не рано ли вы меня за пешку брать стали? Ребята, я вас очень люблю, но я, по жизни, теперь такое заключение сделал. Вот собираются три человека, очень хорошие люди в нашей России. Когда денег нет, у них глаза горят, они последними копейками складываются, чтобы сделать дело. Идея хорошая, начало получаться, появились деньги — принялись смотреть друг на друга с некоторым подозрением. Появились большие деньги — еще меньше стали доверять друг другу. Появились очень большие деньги — все, конец!
Ты не заметил, что у «Инфокара» такая траектория? Были бы вы одни — так и хер бы с вами. Но за вами же Завод стоит, вот что страшно. Вот вы сейчас обанкротитесь…
— А с чего вы взяли, что мы обанкротимся?
— Обанкротитесь. Машин-то набрали, а денег отдавать — нету! А вместе с вами СНК полетит. И останется Завод голым! Мы же в эту историю вместе пошли, поверили вам, подставились… А вы, ни с кем не советуясь, ударились в уголовщину. У нас так просто людей не стреляют, вот специалист сидит, — папа Гриша кивнул в сторону курбаши, — он скажет… И что получилось? Этого нет, того нет… Один ты остался. Да я. И надо срочно кумекать, как жить дальше. Я тебе так скажу, дорогой ты мой человек. Первое дело сейчас — это рассчитаться с Заводом. Если ты все сделаешь, как надо, мы СНК сами вытянем. И еще поработаем с тобой. Но только тогда все уже будет по правилам. Все будем согласовывать.
Что нам мешает все согласовывать? Вот взять меня. Я на Заводе двадцать восемь лет работаю, не последний человек. Но прежде чем что-то сделать, всегда иду к директору и говорю: «Разреши мне сделать такое-то дело». Он говорит: «Давай позовем мужиков». Зовет Борю, зовет Сашу. Собираемся, он и говорит: «Гриша предлагает то-то и то-то. Мужики, давайте посоветуемся, как в этом случае быть.
Дело касается миллиардов». Переговорим — и договоримся. А если тебе тут из Рио да из Жанейро указания дают и ни с кем не советуются, эдак любое дело угробить можно. Вот ты мне честно скажи — у тебя сейчас бабки есть? Чтобы рассчитаться?
Ларри сузил глаза и закурил. Он знал, что отвечать необязательно.
— То-то же, — папа Гриша выдержал паузу. — А рассчитаться надо. Иначе вся работа псу под хвост. И Заводу кранты настанут, а в нем половина национального достояния России. Поэтому я тебе откровенно и говорю — ищи деньги. Сам не найдешь, я искать пойду. К Стефану пойду, к другим тоже. А не найду — не обессудь, обанкротим вашу контору, заведение это продадим, станции ваши туда же. Хоть что-то вернем, и то хлеб. Зато Завод спасем. Вот такое мое слово.
Когда беседа завершилась и гости отбыли на выделенном папе Грише «кадиллаке», Ларри вернулся за стол, выпил, одну за другой, две рюмки водки, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Сунувшийся было в зал Федор Федорович посмотрел на него и тихо прикрыл дверь, решив не беспокоить. Ларри сидел в зале долго, потом вышел и приказал администратору соединить его с Марией.
— Сделай приказ, — распорядился Ларри. — С завтрашнего дня контора закрывается. На месяц. Всех отправляем в отпуска. С главбухом свяжись, пусть выдаст всем по пятьсот долларов. Каждому. Останешься ты, мой секретариат, охрана… Водителей оставишь человек десять, по своему выбору. На утро закажи самолет. Мы с Федором Федоровичем вылетаем… Да, к нему…
Люди с улицы Обручева — Так, — сказал белый от волнения Платон. — Я ничего не понял. Расскажи еще раз.
— Я думаю, они насмерть перепуганы, — медленно произнес Ларри. — Они сделали ставку на СНК, а теперь испугались. Тебя нет. Рулить некому. Они боятся, что СНК попадет в чужие руки. Тогда им всем хана. Подожди. Не хватайся за телефон. Не надо никуда звонить. Сначала послушай. От всей этой стрельбы вокруг «Инфокара» они просто с ума посходили. Это раз. Ты уехал, когда приедешь — неизвестно. Они считают, что уже никогда. И выкатывают сейчас все сорок бочек… Терьяна вспомнили. Сысоева. Петьку и Марика — само собой. Прокрутку денег СНК… У них к тебе претензии. Лично. В то, что мы поднимемся и сможем удержать ситуацию, они не верят. Это два. Поэтому Завод решил забрать СНК под себя. Любыми путями. Для этого бабки нужны, а бабок нет. Для начала их из нас будут вышибать.
— Конкретно он что сказал?
— Конкретно он предлагает нам отдать деньги добром. Распродать все. А если нет — будут банкротить. У них наших векселей на шестьдесят миллионов.
— Сколько мы сейчас стоим?
— По последнему аудиту — около миллиарда.
— Нормально, — звенящим голосом сказал Платон. — Классный бизнес.
Шестьдесят миллионов-это сколько? Шесть процентов? Значит, они нас за шесть процентов решили взять…
— Решили. Ты им не нужен. Совсем. А мне он предлагал в открытую — если я деньги сам верну, то меня посадят генеральным, буду у них на каждый чих разрешения испрашивать. Бандита какого-то с собой приволок…
— Да, замминистра! Кто он? Федор Федорович, расскажите. Федор Федорович раскрыл лежащую перед ним папку и достал два листка бумаги.
— Ну, про Ассоциацию сотрудников правоохранительных органов вы уже знаете.
У меня тут есть один матерьяльчик-я бы сказал, для иллюстрации. Вот, послушайте. Так… так… это опускаем… ага! «…Имеются достоверные сведения о многочисленных контактах К., — это как раз он, — с представителями одной из структур Министерства обороны и о тесном сотрудничестве К. с существовавшей нелегально безымянной группой этой же структуры, которая обеспечивала отдельные аспекты деятельности бывшего Главного управления одного из министерств РФ.
Данная группа до 01.09.94 г. не входила в структуру этого управления, в ее составе были офицеры, имевшие продолжительный спецназовский опыт. Группа обладала совершенной материальной базой, не вела документирования своей деятельности, осуществляла разнообразные операции — от прикрытия определенных коммерческих и некоммерческих организаций (в том числе новозеландской золотодобывающей фирмы, скрыто принадлежащей одному из руководителей МО РФ) до запугивания и ликвидации, по заданию, неугодных лиц. Есть основания полагать, что именно этой группой осуществлена ликвидация Отари Квантришвили».
Платон и Ларри переглянулись.
— «Задача исполнителям была сформулирована так, — невозмутимо продолжал читать Федор Федорович, — акцию провести в течение месяца, при этом достичь абсолютной гарантии „зачистки“ концов. Исполнителям обеспечивалась поддержка в виде целенаправленной подачи выгодной точки зрения (компрометация объекта покушения) как непосредственно через средства массовой информации, так и через свои каналы в пресс-службах силовых структур, а также через дружественные организации, в число которых входят ведущие аналитические центры страны. Как известно, до покушения и после него проводилось грамотное масштабное активное мероприятие по дезориентированию как правоохранительных органов, так и общественности. Располагая точными и надежными данными о передвижениях объекта, было принято решение использовать стрелковую схему. Оружие было передано исполнителю через упомянутую выше безымянную группу силовой структуры в одном из занимаемых ею помещений на улице Обручева». Хватит, пожалуй?
— Сильно, — сказал Платон. — Крутой мужик. И ребята у него крутые. Нам бы таких. А, Ларри?
— Хорошо бы, — согласился Ларри. — Только в отношениях с Заводом они нам не помогут. Скорее, наоборот. А так-то познакомиться было бы неплохо.
Платон встал из-за стола и потянулся.
— Ладно. На сегодня — хватит. Мне нужно подумать. Ларри искоса посмотрел на Платона.
— Над чем думать будешь?
Платон неожиданно расхохотался, запрокинув голову:
— Над жизнью. Знаешь, что? Мы их всех сделаем. Вчистую. Только немного подумать надо.
Раздумья затянулись. К вечеру третьего дня после прилета Ларри и Федора Федоровича никаких идей у Платона так и не появилось. Он сидел, запершись, в номере, непрерывно названивал по телефонам, выходил только к ужину и о делах не говорил. Но Ларри чувствовал, как что-то варится, ибо в глазах у Платона уже начинали свою пляску привычные чертики.
За ужином Платон молчал, лениво ковыряя вилкой форель. Не разговорился он и за кофе. Беседовали только Ларри и Федор Федорович — в основном, на темы гастрономические. Разошлись рано. Ларри, не привыкший спать по ночам, сел за телефон. Звонков предстояло сделать много — надо было связаться с директорами, со службой безопасности, с администраторами. Кого-то разыскивали секретарши, кого-то он сам поднимал с постели, но в подавляющем большинстве люди, покорно подчиняющиеся его режиму, находились на рабочих местах и с трепетом и восторгом дожидались, не соизволит ли выйти на связь Ларри Георгиевич.
В самый разгар переговоров в дверь забарабанили. Ларри встал, воткнул сигарету в пепельницу, прошагал к двери. На пороге стоял Платон в белом махровом халате.
— До тебя не дозвонишься, — пожаловался Платон, кося глазом. — Ты с кем треплешься?
— С директорами.
Ларри вернулся к столу и без объяснений бережно положил трубку на аппарат.
— Позвони, — сказал Платон. — Пусть коньяка принесут. И фрукты. И Федора Федоровича разбуди. Пусть зайдет.
Трое в белых халатах сидели вокруг сервировочного столика на колесах.
— Я понял, — говорил Платон. — Мне с самого начала казалось, что здесь что-то не так. Теперь я точно все понял. Смотрите. Они нас просто пытаются напугать. Так, чтобы коленки затряслись. Чтобы соображать перестали. Им вовсе не деньги нужны.
Он крутанулся вокруг столика, выпил залпом рюмку, вскочил и забегал по номеру, подгоняемый внутренним напряжением.
— Во-первых! — Платон резко повернулся, захватив большими пальцами пояс халата. — Чисто по-человечески их можно понять — и директора, и папу Гришу. Им вся эта пальба вокруг нас на дух не нужна, у них всегда имелся и имеется свойи вполне нормальный — заработок. То, что они меня списали, считают, что я уже никогда не вернусь, — это похоже на правду. Во-вторых! Им не хуже нас известно, сколько стоит «Инфокар». И что мы всегда можем расплатиться. Без всяких этих… курбаши… без банкротств. Не сегодня — так через полгода. Если пять станций выставить на продажу сразу, мы и половины денег не соберем. А за полгода — вполне. Если так уж приперло с деньгами, вполне могут пошерстить свою систему техобслуживания, те тряхнут мошной — и нет проблем. В третьих! Почему папа Гриша к тебе поперся, да еще этого… курбаши… с собой прихватил? Что, у «Инфокара» генерального директора нет?
— Я тоже об этом подумал, — кивнул Ларри. — Но ведь Муса в больнице…
— Ну и что! Хоть десять раз в больнице! Ты что, можешь такие решения сам принимать? Ты ведь все равно к нему побежишь, правда? Так в сто раз логичнее с ним и разговаривать. А он примет решение и тебя потом озадачит. Правильно?
Федор Федорович неожиданно встал, подошел к Платону, вгляделся ему в лицо, отошел к окну и отвернулся.
— Хорошо, — сказал Ларри. — Допустим. Что из этого следует? Платон кивнул в спину Федору Федоровичу.
— А ты еще не понял? Федор Федорович, вы поняли?
— Понял, — глухо ответил Федор Федорович.
— Надо рассчитываться с Заводом?
— Обязательно. И чем быстрее, тем лучше.
— Мне объясни, — потребовал Ларри, — Я еще не понял.
— Они нас еще немного попугают, — сказал Платон. — В газетах шум поднимут.
Счета будут наши арестовывать. А потом к тебе благодетель заявится.
— Какой еще благодетель?
— Я откуда знаю? Специально подготовленного человечка пришлют, гниду бесцветную. Он придет, когда тебя уже достанут, и скажет, будто знает, как проблему решить.
— И ты знаешь, что он скажет?
— Федор Федорович. — Платон тоже подошел к окну и обнял Эф-Эф за плечи. — Скажите ему.
Тем же бесцветным голосом Федор Федорович произнес:
— Он вам скажет, что сможет договориться… Если вы согласитесь обменять инфокаровскую долю в СНК на долги Заводу, то все уладится.
— Теперь понял? — Платон снова повернулся к Ларри. — Кто владеет СНК, тот владеет Заводом. Реально владеет! И мы, с нашими разборками, им в качестве совладельцев совсем не нужны.
— И сколько же этот человек с нас запросит за то, что он спишет долги? — задумчиво промурлыкал Ларри, выпустив, одно за другим, три синих кольца дыма.
— Откуда я знаю?! Тысяч сто. А вы как думаете, Федор Федорович?
Федор Федорович отошел от окна, встал напротив Ларри, помолчал немного, потом поднял голову.
— Может так случиться, что и ничего не попросит, — сказал он. — Может такое быть, Ларри Георгиевич?
Ларри посмотрел в глаза Федору Федоровичу — словно тонкая огненная ниточка на мгновение натянулась между ними и сразу же погасла.
— Может такое быть, Федор Федорович, — ласково сказал он. — Вполне такое может быть.
— Вы про что это? — нетерпеливо спросил Платон. — Я вот о чем сейчас думаю. Они ведь могли по-нормальному… Прилетел бы кто-нибудь сюда… А они…
Не по-людски. Короче, Они с нами, как не знаю с кем. И мы тоже так будем. Я предлагаю сделать вот что. Долги заплатить, и немедленно. Но так, чтобы живых денег они никогда не увидели.
— Интересно, — пробормотал Ларри, продолжая о чем-то думать. — Очень интересно. Деньги отдать. Но так, чтобы не отдать. Слушай, это как же?
— Я потом скажу. — Бурлившая внутри Платона энергия будто погасла, он широко зевнул и потер лоб. — Давайте допьем и будем расходиться. Завтра вылетайте обратно. А на следующей неделе я позвоню и скажу, что надо делать.
Уже от двери он повернулся и сказал:
— Ларри, слушай, у меня к тебе просьба… Ты этого… благодетеля… когда он заявится… ты его сразу не отшивай, ты его поманежь. Пусть походит. Бумаги готовь, документы… Пусть они думают, что мы лапки подняли…
— Уж как-нибудь, — недовольно пробормотал Ларри. — А то я сам до этого не додумаюсь. Обязательно просить надо?
— Я не об этом. Просьба в другом. Когда рассчитаемся, а он еще не будет знать и придет в последний раз, возьми его за шиворот, выведи на лестницу и дай ему ботинком в жопу. Как следует. Чтобы до входной двери летел. Обещаешь?
Ларри снова поймал взгляд Федора Федоровича и кивнул:
— Обещаю. Будет лететь.
Круг
Пожалуйста, заплатите налоги
— Правильные слова, — согласился Ларри. — Когда производят — это конечно.
Это лучше, чем когда только торгуют. Вы уж поучите нас, дорогой Григорий Павлович, покомандуйте.
— Я тебя, уважаемый коллега, в первую очередь хочу поздравить. Мы давно знакомы, ты знаешь, как я тебя уважаю. Люблю. Нам сейчас что нужно — строгая игра по строгим правилам. Вот так-то. Сегодня тебе нужно очень много мужества, чтобы правильно себя поставить. И нужно быть очень хорошо информированным, иначе можно сделать крупную ошибку.
— Вопрос можно? — Ларри, как на уроке, поднял руку. — С чем вы меня поздравляете?
— Ну как же! — Григорий Павлович изобразил на лице удивление. — Векселя подписал. Это честный и мужественный поступок. И я за это прямо сейчас готов обнять тебя и расцеловать.
— Ха! — сказал Ларри. — Я-то подписал. А через день ко мне приехали машины арестовывать. С этим вы меня тоже хотите поздравить?
Папа Гриша сделал вид, что вопроса не слышит.
— Вы, Ларри Георгиевич, — продолжил он, — по всем вопросам должны только сами думать. Лично. И всяких там… индивидуумов… которые будут вам советы давать или стараться приказывать, просто посылать подальше, и все! А на всякие там слухи, на молву людскую — плевать. Вам сейчас надо создавать новую команду.
Совсем новую. Из своих людей. Старых-то — нет уже.
— Это как же? — спросил заместитель министра. — Насчет новой команды? Он ведь не какой-нибудь, родства не помнящий. Папа Гриша развел руки.
— Я же не говорю, что одних надо выгнать, а других взять. Надо просто порядок навести, чтобы знали, кто хозяин.
Позиция обозначилась. Судя по всему, на Заводе приняли окончательное решение. Платон стал персоной нон грата. И теперь папа Гриша, с помощью кнута в виде сидящего рядом курбаши и пряника в виде еще не обозначенных посулов, будет переманивать Ларри на свою сторону.
— Ладно, — сказал Ларри. — Про команду ясно. Меня сейчас больше отношения с Заводом интересуют.
— Отношения должны быть чеcтными, — отчеканил папа Гриша. — Пока что они таковыми не являются.
— Это как же?
— А вот так! Приоритеты у нас как расставлены? У тебя рассрочка-сто дней.
А у всех остальных-только тридцать. И первое дело — поменять на тридцать. Чтоб без всяких исключений. Я теперь буду неотвратимо этого придерживаться. Потому что когда начинаются исключения, то приходят эти… бритоголовые. И разговоры всякие… Все должно быть честно и открыто.
— Договорились, — сказал Ларри. — С завтрашнего дня все будет открыто.
Папа Гриша изобразил на лице обиду.
— Для определенной категории доверенных лиц.
— А что, до сих пор наши отношения для этой определенной категории были закрыты?
— Были закрыты.
— Это как же?
— Мне не нравится «Инфокар», — неожиданно сообщил папа Гриша. — Мне не нравится «Инфокар» амбициями своими неумеренными. И тем, что он совершенно не управляется. Я не понимаю, как он управляется. И как СНК управляется — тоже не понимаю. Поэтому у нас будут сложные отношения.
— Ладно, — согласился Ларри. — Значит, вы не любите «Инфокар»?
— Как это — не люблю?
— Вы же сказали — я не люблю «Инфокар».
— Я сегодня не люблю «Инфокар».
— Сегодня не любите?
— А что это за барабанная дробь? На весь мир? — начал горячиться папа Гриша. — Как мне себя чувствовать, когда, например, приезжают и меня допрашивают? Мне такое зачем нужно? Я что, заработал такое? Или спрашивают все — ты что это создал? Что это за явление? Зачем ты нас наказываешь этим явлением? Вот я тебе и скажу, дорогой ты мой человек, такое явление получилось потому, что у вас мозгов нет. Потому что вы дискредитируете Завод. Тебе объяснить? — Папа Гриша принялся постукивать по столу кулаком. — Сережа Терьян, оппонентом у меня на диссертации был, в Вене погиб? Погиб. Ко мне приезжают, допрашивают. Вот зачем вы его туда посылали? Я все же член Совета директоров, я должен знать, что вы тут затеваете? Нет, сделали втихаря, что-то там сварганили — и молчок. С льготниками связались… Со мной кто-нибудь посоветовался? Я был вообще против всех этих иномарок, с самого начала. Если вы работаете с Заводом, извольте вести себя прилично. Вы махинации затеваете, а на нас — на меня! — пальцем показывают. Мне это зачем надо? Я всегда против единоличных решений по крупным делам. А у вас здесь, в Москве, иначе не бывает. Когда решили крутить деньги СНК, со мной кто-нибудь переговорил как с членом Совета? А я ведь с самого начала в «Инфокаре» был. Мне даже по телефону не соизволили сказать о крутеже. Я после этого что должен делать? Не рано ли вы меня за пешку брать стали? Ребята, я вас очень люблю, но я, по жизни, теперь такое заключение сделал. Вот собираются три человека, очень хорошие люди в нашей России. Когда денег нет, у них глаза горят, они последними копейками складываются, чтобы сделать дело. Идея хорошая, начало получаться, появились деньги — принялись смотреть друг на друга с некоторым подозрением. Появились большие деньги — еще меньше стали доверять друг другу. Появились очень большие деньги — все, конец!
Ты не заметил, что у «Инфокара» такая траектория? Были бы вы одни — так и хер бы с вами. Но за вами же Завод стоит, вот что страшно. Вот вы сейчас обанкротитесь…
— А с чего вы взяли, что мы обанкротимся?
— Обанкротитесь. Машин-то набрали, а денег отдавать — нету! А вместе с вами СНК полетит. И останется Завод голым! Мы же в эту историю вместе пошли, поверили вам, подставились… А вы, ни с кем не советуясь, ударились в уголовщину. У нас так просто людей не стреляют, вот специалист сидит, — папа Гриша кивнул в сторону курбаши, — он скажет… И что получилось? Этого нет, того нет… Один ты остался. Да я. И надо срочно кумекать, как жить дальше. Я тебе так скажу, дорогой ты мой человек. Первое дело сейчас — это рассчитаться с Заводом. Если ты все сделаешь, как надо, мы СНК сами вытянем. И еще поработаем с тобой. Но только тогда все уже будет по правилам. Все будем согласовывать.
Что нам мешает все согласовывать? Вот взять меня. Я на Заводе двадцать восемь лет работаю, не последний человек. Но прежде чем что-то сделать, всегда иду к директору и говорю: «Разреши мне сделать такое-то дело». Он говорит: «Давай позовем мужиков». Зовет Борю, зовет Сашу. Собираемся, он и говорит: «Гриша предлагает то-то и то-то. Мужики, давайте посоветуемся, как в этом случае быть.
Дело касается миллиардов». Переговорим — и договоримся. А если тебе тут из Рио да из Жанейро указания дают и ни с кем не советуются, эдак любое дело угробить можно. Вот ты мне честно скажи — у тебя сейчас бабки есть? Чтобы рассчитаться?
Ларри сузил глаза и закурил. Он знал, что отвечать необязательно.
— То-то же, — папа Гриша выдержал паузу. — А рассчитаться надо. Иначе вся работа псу под хвост. И Заводу кранты настанут, а в нем половина национального достояния России. Поэтому я тебе откровенно и говорю — ищи деньги. Сам не найдешь, я искать пойду. К Стефану пойду, к другим тоже. А не найду — не обессудь, обанкротим вашу контору, заведение это продадим, станции ваши туда же. Хоть что-то вернем, и то хлеб. Зато Завод спасем. Вот такое мое слово.
Когда беседа завершилась и гости отбыли на выделенном папе Грише «кадиллаке», Ларри вернулся за стол, выпил, одну за другой, две рюмки водки, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Сунувшийся было в зал Федор Федорович посмотрел на него и тихо прикрыл дверь, решив не беспокоить. Ларри сидел в зале долго, потом вышел и приказал администратору соединить его с Марией.
— Сделай приказ, — распорядился Ларри. — С завтрашнего дня контора закрывается. На месяц. Всех отправляем в отпуска. С главбухом свяжись, пусть выдаст всем по пятьсот долларов. Каждому. Останешься ты, мой секретариат, охрана… Водителей оставишь человек десять, по своему выбору. На утро закажи самолет. Мы с Федором Федоровичем вылетаем… Да, к нему…
Люди с улицы Обручева — Так, — сказал белый от волнения Платон. — Я ничего не понял. Расскажи еще раз.
— Я думаю, они насмерть перепуганы, — медленно произнес Ларри. — Они сделали ставку на СНК, а теперь испугались. Тебя нет. Рулить некому. Они боятся, что СНК попадет в чужие руки. Тогда им всем хана. Подожди. Не хватайся за телефон. Не надо никуда звонить. Сначала послушай. От всей этой стрельбы вокруг «Инфокара» они просто с ума посходили. Это раз. Ты уехал, когда приедешь — неизвестно. Они считают, что уже никогда. И выкатывают сейчас все сорок бочек… Терьяна вспомнили. Сысоева. Петьку и Марика — само собой. Прокрутку денег СНК… У них к тебе претензии. Лично. В то, что мы поднимемся и сможем удержать ситуацию, они не верят. Это два. Поэтому Завод решил забрать СНК под себя. Любыми путями. Для этого бабки нужны, а бабок нет. Для начала их из нас будут вышибать.
— Конкретно он что сказал?
— Конкретно он предлагает нам отдать деньги добром. Распродать все. А если нет — будут банкротить. У них наших векселей на шестьдесят миллионов.
— Сколько мы сейчас стоим?
— По последнему аудиту — около миллиарда.
— Нормально, — звенящим голосом сказал Платон. — Классный бизнес.
Шестьдесят миллионов-это сколько? Шесть процентов? Значит, они нас за шесть процентов решили взять…
— Решили. Ты им не нужен. Совсем. А мне он предлагал в открытую — если я деньги сам верну, то меня посадят генеральным, буду у них на каждый чих разрешения испрашивать. Бандита какого-то с собой приволок…
— Да, замминистра! Кто он? Федор Федорович, расскажите. Федор Федорович раскрыл лежащую перед ним папку и достал два листка бумаги.
— Ну, про Ассоциацию сотрудников правоохранительных органов вы уже знаете.
У меня тут есть один матерьяльчик-я бы сказал, для иллюстрации. Вот, послушайте. Так… так… это опускаем… ага! «…Имеются достоверные сведения о многочисленных контактах К., — это как раз он, — с представителями одной из структур Министерства обороны и о тесном сотрудничестве К. с существовавшей нелегально безымянной группой этой же структуры, которая обеспечивала отдельные аспекты деятельности бывшего Главного управления одного из министерств РФ.
Данная группа до 01.09.94 г. не входила в структуру этого управления, в ее составе были офицеры, имевшие продолжительный спецназовский опыт. Группа обладала совершенной материальной базой, не вела документирования своей деятельности, осуществляла разнообразные операции — от прикрытия определенных коммерческих и некоммерческих организаций (в том числе новозеландской золотодобывающей фирмы, скрыто принадлежащей одному из руководителей МО РФ) до запугивания и ликвидации, по заданию, неугодных лиц. Есть основания полагать, что именно этой группой осуществлена ликвидация Отари Квантришвили».
Платон и Ларри переглянулись.
— «Задача исполнителям была сформулирована так, — невозмутимо продолжал читать Федор Федорович, — акцию провести в течение месяца, при этом достичь абсолютной гарантии „зачистки“ концов. Исполнителям обеспечивалась поддержка в виде целенаправленной подачи выгодной точки зрения (компрометация объекта покушения) как непосредственно через средства массовой информации, так и через свои каналы в пресс-службах силовых структур, а также через дружественные организации, в число которых входят ведущие аналитические центры страны. Как известно, до покушения и после него проводилось грамотное масштабное активное мероприятие по дезориентированию как правоохранительных органов, так и общественности. Располагая точными и надежными данными о передвижениях объекта, было принято решение использовать стрелковую схему. Оружие было передано исполнителю через упомянутую выше безымянную группу силовой структуры в одном из занимаемых ею помещений на улице Обручева». Хватит, пожалуй?
— Сильно, — сказал Платон. — Крутой мужик. И ребята у него крутые. Нам бы таких. А, Ларри?
— Хорошо бы, — согласился Ларри. — Только в отношениях с Заводом они нам не помогут. Скорее, наоборот. А так-то познакомиться было бы неплохо.
Платон встал из-за стола и потянулся.
— Ладно. На сегодня — хватит. Мне нужно подумать. Ларри искоса посмотрел на Платона.
— Над чем думать будешь?
Платон неожиданно расхохотался, запрокинув голову:
— Над жизнью. Знаешь, что? Мы их всех сделаем. Вчистую. Только немного подумать надо.
Раздумья затянулись. К вечеру третьего дня после прилета Ларри и Федора Федоровича никаких идей у Платона так и не появилось. Он сидел, запершись, в номере, непрерывно названивал по телефонам, выходил только к ужину и о делах не говорил. Но Ларри чувствовал, как что-то варится, ибо в глазах у Платона уже начинали свою пляску привычные чертики.
За ужином Платон молчал, лениво ковыряя вилкой форель. Не разговорился он и за кофе. Беседовали только Ларри и Федор Федорович — в основном, на темы гастрономические. Разошлись рано. Ларри, не привыкший спать по ночам, сел за телефон. Звонков предстояло сделать много — надо было связаться с директорами, со службой безопасности, с администраторами. Кого-то разыскивали секретарши, кого-то он сам поднимал с постели, но в подавляющем большинстве люди, покорно подчиняющиеся его режиму, находились на рабочих местах и с трепетом и восторгом дожидались, не соизволит ли выйти на связь Ларри Георгиевич.
В самый разгар переговоров в дверь забарабанили. Ларри встал, воткнул сигарету в пепельницу, прошагал к двери. На пороге стоял Платон в белом махровом халате.
— До тебя не дозвонишься, — пожаловался Платон, кося глазом. — Ты с кем треплешься?
— С директорами.
Ларри вернулся к столу и без объяснений бережно положил трубку на аппарат.
— Позвони, — сказал Платон. — Пусть коньяка принесут. И фрукты. И Федора Федоровича разбуди. Пусть зайдет.
Трое в белых халатах сидели вокруг сервировочного столика на колесах.
— Я понял, — говорил Платон. — Мне с самого начала казалось, что здесь что-то не так. Теперь я точно все понял. Смотрите. Они нас просто пытаются напугать. Так, чтобы коленки затряслись. Чтобы соображать перестали. Им вовсе не деньги нужны.
Он крутанулся вокруг столика, выпил залпом рюмку, вскочил и забегал по номеру, подгоняемый внутренним напряжением.
— Во-первых! — Платон резко повернулся, захватив большими пальцами пояс халата. — Чисто по-человечески их можно понять — и директора, и папу Гришу. Им вся эта пальба вокруг нас на дух не нужна, у них всегда имелся и имеется свойи вполне нормальный — заработок. То, что они меня списали, считают, что я уже никогда не вернусь, — это похоже на правду. Во-вторых! Им не хуже нас известно, сколько стоит «Инфокар». И что мы всегда можем расплатиться. Без всяких этих… курбаши… без банкротств. Не сегодня — так через полгода. Если пять станций выставить на продажу сразу, мы и половины денег не соберем. А за полгода — вполне. Если так уж приперло с деньгами, вполне могут пошерстить свою систему техобслуживания, те тряхнут мошной — и нет проблем. В третьих! Почему папа Гриша к тебе поперся, да еще этого… курбаши… с собой прихватил? Что, у «Инфокара» генерального директора нет?
— Я тоже об этом подумал, — кивнул Ларри. — Но ведь Муса в больнице…
— Ну и что! Хоть десять раз в больнице! Ты что, можешь такие решения сам принимать? Ты ведь все равно к нему побежишь, правда? Так в сто раз логичнее с ним и разговаривать. А он примет решение и тебя потом озадачит. Правильно?
Федор Федорович неожиданно встал, подошел к Платону, вгляделся ему в лицо, отошел к окну и отвернулся.
— Хорошо, — сказал Ларри. — Допустим. Что из этого следует? Платон кивнул в спину Федору Федоровичу.
— А ты еще не понял? Федор Федорович, вы поняли?
— Понял, — глухо ответил Федор Федорович.
— Надо рассчитываться с Заводом?
— Обязательно. И чем быстрее, тем лучше.
— Мне объясни, — потребовал Ларри, — Я еще не понял.
— Они нас еще немного попугают, — сказал Платон. — В газетах шум поднимут.
Счета будут наши арестовывать. А потом к тебе благодетель заявится.
— Какой еще благодетель?
— Я откуда знаю? Специально подготовленного человечка пришлют, гниду бесцветную. Он придет, когда тебя уже достанут, и скажет, будто знает, как проблему решить.
— И ты знаешь, что он скажет?
— Федор Федорович. — Платон тоже подошел к окну и обнял Эф-Эф за плечи. — Скажите ему.
Тем же бесцветным голосом Федор Федорович произнес:
— Он вам скажет, что сможет договориться… Если вы согласитесь обменять инфокаровскую долю в СНК на долги Заводу, то все уладится.
— Теперь понял? — Платон снова повернулся к Ларри. — Кто владеет СНК, тот владеет Заводом. Реально владеет! И мы, с нашими разборками, им в качестве совладельцев совсем не нужны.
— И сколько же этот человек с нас запросит за то, что он спишет долги? — задумчиво промурлыкал Ларри, выпустив, одно за другим, три синих кольца дыма.
— Откуда я знаю?! Тысяч сто. А вы как думаете, Федор Федорович?
Федор Федорович отошел от окна, встал напротив Ларри, помолчал немного, потом поднял голову.
— Может так случиться, что и ничего не попросит, — сказал он. — Может такое быть, Ларри Георгиевич?
Ларри посмотрел в глаза Федору Федоровичу — словно тонкая огненная ниточка на мгновение натянулась между ними и сразу же погасла.
— Может такое быть, Федор Федорович, — ласково сказал он. — Вполне такое может быть.
— Вы про что это? — нетерпеливо спросил Платон. — Я вот о чем сейчас думаю. Они ведь могли по-нормальному… Прилетел бы кто-нибудь сюда… А они…
Не по-людски. Короче, Они с нами, как не знаю с кем. И мы тоже так будем. Я предлагаю сделать вот что. Долги заплатить, и немедленно. Но так, чтобы живых денег они никогда не увидели.
— Интересно, — пробормотал Ларри, продолжая о чем-то думать. — Очень интересно. Деньги отдать. Но так, чтобы не отдать. Слушай, это как же?
— Я потом скажу. — Бурлившая внутри Платона энергия будто погасла, он широко зевнул и потер лоб. — Давайте допьем и будем расходиться. Завтра вылетайте обратно. А на следующей неделе я позвоню и скажу, что надо делать.
Уже от двери он повернулся и сказал:
— Ларри, слушай, у меня к тебе просьба… Ты этого… благодетеля… когда он заявится… ты его сразу не отшивай, ты его поманежь. Пусть походит. Бумаги готовь, документы… Пусть они думают, что мы лапки подняли…
— Уж как-нибудь, — недовольно пробормотал Ларри. — А то я сам до этого не додумаюсь. Обязательно просить надо?
— Я не об этом. Просьба в другом. Когда рассчитаемся, а он еще не будет знать и придет в последний раз, возьми его за шиворот, выведи на лестницу и дай ему ботинком в жопу. Как следует. Чтобы до входной двери летел. Обещаешь?
Ларри снова поймал взгляд Федора Федоровича и кивнул:
— Обещаю. Будет лететь.
Круг
Платона, будто состоявшего из одних только острых углов и зигзагов, геометрический образ круга всегда пленял своим законченным совершенством. Он видел в круге альфу и омегу всего сущего, змею, пожирающую собственный хвост, сплющенную спираль мирового развития, незримую границу воздушной волны в первые секунды после взрыва. Самые удачные его идеи неизменно были связаны с кругом:
«Мельница» на заре инфокаровского бизнеса, когда ничего не созидающие веники лениво перемещались по кругу, принося фантастические дивиденды; хитроумные расчеты с таможней времен работы с льготниками…
И сейчас, когда совершалось покушение на святая святых, на проект, которому он посвятил столько времени и сил, на уже реально ощущаемую им власть над Заводом, Платон снова вернулся к идее круга, черпая в ней вдохновение.
Формально говоря, при перемещении по замкнутому контуру не совершается работа. Не расходуется энергия. Не выделяется тепло. Не растут огурцы и не воздвигаются дома. Из всех видов движения этот-самый бессмысленный. Из всех теоретических моделей эта — самая плодотворная.
Завод не зря считался флагманом отечественной экономики, хотя и существовал не благодаря, а вопреки всем постулатам экономического развития.
Его не интересовали ни законы рынка, ни предпочтения потребителей, Завод слишком долго сам был законотворцем и диктатором, чтобы вот так просто, в одночасье, измениться в эпоху рынка и нарождающегося либерализма. Белые телефоны, соединявшие в прежние времена заводскую верхушку со Старой площадью, Госпланом и Совмином, никуда не делись, они остались, сменились лишь собеседники на том конце провода. Да и то не все.
Что? Налоговая инспекция возникает? Николай, у нас проблемы с налоговой?
Так… так… Ну вот что. Не умеешь решать вопросы, пошел на фиг с Завода.
Понял меня?.. Иван Иванович, это я, здравия желаю… Как семья?.. Как там у вас обстановочка?.. Что вообще слышно? Тут у меня вопросик есть. Твои обнаглели совсем, лезут с проверкой, грозятся счета заблокировать Ты же понимаешь, сколько на Заводе народу, да смежники, то-се.. Рабочий класс нельзя обижать…
Ты скажи своим, чтобы угомонились.. Заплачу, конечно… В следующем квартале начну платить… Есть… Есть… Привет семье… Николай, пошли ты этих инспекторов сами знают куда и распорядись на проходной, чтобы больше не пускали… Решил я все… Работать надо, мил человек, работать…
И налоговики, на которых безжалостно давили и из центра, и из местной администрации, быстро понимали свое место и разве только в ногах не валялись, вымаливая хоть что-то, когда на улицы в очередной раз выкатывались толпы осатаневших пенсионеров и бюджетников и исполнительная власть, доведенная постоянными неплатежами до полного психоза, начинала метать громы и молнии.
Хоть что-то дайте! Хоть немножко! Хоть часть! Задницу прикрыть! Ведь выгонят же с работы, ей-богу выгонят!
Что-то, конечно, подкидывали. В местный бюджет старались платить побольше — все же свои. В федеральный — поменьше: Москва далеко. Во всякие фонды — да гори они огнем! Туда сколько ни плати, все равно непонятно, куда оно девается.
Пенсионному фонду Завод должен был какие-то уж совершенно немыслимые деньги. Завод считался — да и на самом деле был — градообразующим предприятием, в городе на нем работал каждый пятый. А если считать по семьям, то каждая вторая семья так или иначе кормилась вокруг Завода. Но как ни крути, а три четверти денег, уплаченных в Пенсионный фонд, из города уходили в область, но и там не задерживались — прямиком перекачивались в Москву. И так уж повелось, что четверть положенного Завод более или менее исправно отстегивал, а остальное — извини-подвинься. Неизвестно кого кормить — дураков нет. Одно время инстанции пытались наезжать, но белые телефоны исправно отрабатывали свое. Десяток-другой машин отгрузишь, куда скажут, — и все путем. Местный налоговый босс уже перестал трястись за свое кресло — удрученно вздыхая, он лишь сочинял и ежеквартально подписывал с заводским начальством сводку взаиморасчетов, в которой суммы долгов росли выше неба, да составлял очередной график погашения, зная, что он никогда не исполнится, как ни разу не исполнились все предыдущие.
«Мельница» на заре инфокаровского бизнеса, когда ничего не созидающие веники лениво перемещались по кругу, принося фантастические дивиденды; хитроумные расчеты с таможней времен работы с льготниками…
И сейчас, когда совершалось покушение на святая святых, на проект, которому он посвятил столько времени и сил, на уже реально ощущаемую им власть над Заводом, Платон снова вернулся к идее круга, черпая в ней вдохновение.
Формально говоря, при перемещении по замкнутому контуру не совершается работа. Не расходуется энергия. Не выделяется тепло. Не растут огурцы и не воздвигаются дома. Из всех видов движения этот-самый бессмысленный. Из всех теоретических моделей эта — самая плодотворная.
Завод не зря считался флагманом отечественной экономики, хотя и существовал не благодаря, а вопреки всем постулатам экономического развития.
Его не интересовали ни законы рынка, ни предпочтения потребителей, Завод слишком долго сам был законотворцем и диктатором, чтобы вот так просто, в одночасье, измениться в эпоху рынка и нарождающегося либерализма. Белые телефоны, соединявшие в прежние времена заводскую верхушку со Старой площадью, Госпланом и Совмином, никуда не делись, они остались, сменились лишь собеседники на том конце провода. Да и то не все.
Что? Налоговая инспекция возникает? Николай, у нас проблемы с налоговой?
Так… так… Ну вот что. Не умеешь решать вопросы, пошел на фиг с Завода.
Понял меня?.. Иван Иванович, это я, здравия желаю… Как семья?.. Как там у вас обстановочка?.. Что вообще слышно? Тут у меня вопросик есть. Твои обнаглели совсем, лезут с проверкой, грозятся счета заблокировать Ты же понимаешь, сколько на Заводе народу, да смежники, то-се.. Рабочий класс нельзя обижать…
Ты скажи своим, чтобы угомонились.. Заплачу, конечно… В следующем квартале начну платить… Есть… Есть… Привет семье… Николай, пошли ты этих инспекторов сами знают куда и распорядись на проходной, чтобы больше не пускали… Решил я все… Работать надо, мил человек, работать…
И налоговики, на которых безжалостно давили и из центра, и из местной администрации, быстро понимали свое место и разве только в ногах не валялись, вымаливая хоть что-то, когда на улицы в очередной раз выкатывались толпы осатаневших пенсионеров и бюджетников и исполнительная власть, доведенная постоянными неплатежами до полного психоза, начинала метать громы и молнии.
Хоть что-то дайте! Хоть немножко! Хоть часть! Задницу прикрыть! Ведь выгонят же с работы, ей-богу выгонят!
Что-то, конечно, подкидывали. В местный бюджет старались платить побольше — все же свои. В федеральный — поменьше: Москва далеко. Во всякие фонды — да гори они огнем! Туда сколько ни плати, все равно непонятно, куда оно девается.
Пенсионному фонду Завод должен был какие-то уж совершенно немыслимые деньги. Завод считался — да и на самом деле был — градообразующим предприятием, в городе на нем работал каждый пятый. А если считать по семьям, то каждая вторая семья так или иначе кормилась вокруг Завода. Но как ни крути, а три четверти денег, уплаченных в Пенсионный фонд, из города уходили в область, но и там не задерживались — прямиком перекачивались в Москву. И так уж повелось, что четверть положенного Завод более или менее исправно отстегивал, а остальное — извини-подвинься. Неизвестно кого кормить — дураков нет. Одно время инстанции пытались наезжать, но белые телефоны исправно отрабатывали свое. Десяток-другой машин отгрузишь, куда скажут, — и все путем. Местный налоговый босс уже перестал трястись за свое кресло — удрученно вздыхая, он лишь сочинял и ежеквартально подписывал с заводским начальством сводку взаиморасчетов, в которой суммы долгов росли выше неба, да составлял очередной график погашения, зная, что он никогда не исполнится, как ни разу не исполнились все предыдущие.
Пожалуйста, заплатите налоги
…На банкете после ежегодного собрания трудового коллектива налоговый босс, приглашенный наравне с иным начальством, дождался, когда произнесут официальные тосты, когда наступит долгожданная расслабуха, и затем, скромно подойдя к директору, промямлил:
— Тут дело такое… Задолженность… Поговорить бы надо…
— Господи, — расстроился директор. — Нашел время! Завтра приходи.
— У меня есть одна идея, — не отставал налоговик. — Я тут в газете прочел.
Можно весь долг погасить сразу. Или частями. Как скажете. Главное, что без денег…
— Без денег? — директор заинтересовался. — Это как же?
— Выдайте мне векселя. Хотите — на всю сумму. Хотите — на часть. Я их приму в оплату долга. И пусть лежат. Вам это не будет ничего стоить, а у меня… ну, дыра-то… она и прикроется…
— Ага! — иронично сказал директор. — А больше ты ничего не хочешь? Я тебе векселя, ты их завтра продашь, а послезавтра ко мне судебный исполнитель придет. Умнее ничего не мог придумать?
— Да кто ж к вам придет? — налоговик даже расхохотался. — Кто же к вам сунется? А и попадет этот вексель к кому-нибудь, так что? Учтете его за десять процентов, да с выплатой в рублях, да без интереса, да в течение пяти лет.
Впрочем, что я вам рассказываю? Вы же с поставщиками так и рассчитываетесь.
Разве нет?
Директор призадумался. Налоговик говорил правду. И хотя на Пенсионный фонд директор давно махнул рукой, но что-то все-таки внутри поднывало: не может ведь эта лафа длиться вечно, когда-нибудь да обломится. Может, и вправду лучше рассчитаться одним махом? Здесь все же не шутка — бюджет! налоговое законодательство! — а с векселями свой брат производственник или коммерсант придет, с ними понятно, как разговаривать.
И директор принял решение.
— Заходи завтра. В десять, — сказал он. — Потолкуем. Назавтра договорились так. Заводские финансисты подсказали директору, что долго держать векселя в Пенсионном фонде негоже — долг он и в Африке долг. Правильно будет, если налоговик от этих векселей избавится-и чем быстрее, тем лучше. Хотелось бы, конечно, знать, кому он их будет продавать.
— Тут дело такое… Задолженность… Поговорить бы надо…
— Господи, — расстроился директор. — Нашел время! Завтра приходи.
— У меня есть одна идея, — не отставал налоговик. — Я тут в газете прочел.
Можно весь долг погасить сразу. Или частями. Как скажете. Главное, что без денег…
— Без денег? — директор заинтересовался. — Это как же?
— Выдайте мне векселя. Хотите — на всю сумму. Хотите — на часть. Я их приму в оплату долга. И пусть лежат. Вам это не будет ничего стоить, а у меня… ну, дыра-то… она и прикроется…
— Ага! — иронично сказал директор. — А больше ты ничего не хочешь? Я тебе векселя, ты их завтра продашь, а послезавтра ко мне судебный исполнитель придет. Умнее ничего не мог придумать?
— Да кто ж к вам придет? — налоговик даже расхохотался. — Кто же к вам сунется? А и попадет этот вексель к кому-нибудь, так что? Учтете его за десять процентов, да с выплатой в рублях, да без интереса, да в течение пяти лет.
Впрочем, что я вам рассказываю? Вы же с поставщиками так и рассчитываетесь.
Разве нет?
Директор призадумался. Налоговик говорил правду. И хотя на Пенсионный фонд директор давно махнул рукой, но что-то все-таки внутри поднывало: не может ведь эта лафа длиться вечно, когда-нибудь да обломится. Может, и вправду лучше рассчитаться одним махом? Здесь все же не шутка — бюджет! налоговое законодательство! — а с векселями свой брат производственник или коммерсант придет, с ними понятно, как разговаривать.
И директор принял решение.
— Заходи завтра. В десять, — сказал он. — Потолкуем. Назавтра договорились так. Заводские финансисты подсказали директору, что долго держать векселя в Пенсионном фонде негоже — долг он и в Африке долг. Правильно будет, если налоговик от этих векселей избавится-и чем быстрее, тем лучше. Хотелось бы, конечно, знать, кому он их будет продавать.