Страница:
С Платоном и Терьяном Марк познакомился в студенческие годы, на зимних каникулах, в одном из подмосковных домов отдыха, куда приехал с товарищем по группе Леней Донских за день до общего заезда. Когда Марк и Леня вошли в столовую, заведующая показала стол, за которым им предстояло завтракать, обедать и ужинать в течение ближайших десяти дней, Марк заметил двух молодых людей, сидевших за столиком у окна. Больше в столовой не было никого.
— Вы знаете, Зинаида Прокофьевна, — повернулся Марк к заведующей, — мы хотели бы питаться у окна. Все-таки мы первыми заехали, а природа здесь красивая, аппетит будет улучшаться.
— Пожалуйста, пожалуйста, — сказала заведующая, — только учтите, что у окна подают в последнюю очередь.
— Так надо, чтобы подавали в первую, — оживился Марк, обаятельно улыбаясь Зинаиде Прокофьевне.
Леня сразу понял, что Марик нацелился на подавление, и пошел к столику у окна, ближайшему к тому, за которым сидели ребята. Когда через двадцать минут он, разделавшись с ужином, наливал себе чай, к нему наконец-то присоединился Марк.
— Что ты бегаешь? — обрушился он на Леню. — Почему я один должен все разгребать? Тебе это не нужно? Я, между прочим, договорился, теперь надо официантке объяснить. Девушка! Вы не могли бы подойти на минутку?
Пятидесятилетняя девушка приблизилась к столу.
— Простите, пожалуйста, — Марк встал, — разрешите, я представлюсь. Меня зовут Марк. А как ваше имя?
— Елизавета Ивановна, — сказала несколько очумевшая официантка.
— Очень приятно, Елизавета Ивановна. Видите ли, мы с молодым человеком будем питаться за этим столиком. Я договорился с Зинаидой Прокофьевной, что нас будут кормить не в последнюю, а в первую очередь.
Леня обратил внимание, что ребята за соседним столиком перестали разговаривать и с интересом прислушиваются.
— Да мне хоть в какую, — спокойно ответила Елизавета Ивановна. — Только я с завтрева в отгулах на неделю, так что надо со сменщицей говорить.
— А где сменщица? — не сдавался Марк, — Утром и будет, к завтраку, ее Надей зовут.
— Ладно, Елизавета Ивановна, большое спасибо. У меня еще одна просьба есть. Вот тут мальчонка, — Марк покровительственно обнял Леню за плечи, — у него организм молодой и растущий, ему надо много кушать, вы не принесли бы нам какую-нибудь добавку, и побольше?
— Сейчас посмотрю, — сказала Елизавета Ивановна и удалилась на кухню.
Через минуту она появилась с большой миской, в которой еле помещалась гора картофельного пюре и кусков десять жареной рыбы, а потом поставила на стол тарелку с тремя плавающими в рассоле худосочными солеными огурцами.
— Класс! — произнес Марк и, не садясь, прошествовал к столику, за которым сидели два молодых человека. — Ребята, давайте познакомимся. Меня зовут Марк, я из института связи, юное дарование рядом с миской — это Леня. Я предлагаю сдвинуть столы и доужинать вместе.
Ребята переглянулись. Тот, кто был ниже ростом, сказал:
— Вообще-то мы уже поели.
— Так ведь я предлагаю начать с того, что сдвинем столы, — резонно возразил Марк. — А потом разберемся. Тот, кто повыше, улыбнулся и сказал:
— Поехали.
Марк повернулся лицом к кухне.
— Елизавета Ивановна, кормилица, можно вас попросить — две чистые вилки, хлеба, горчицы и четыре стаканчика.
Елизавета Ивановна покорно принесла требуемое и попросила:
— Только не курите тут, а то начальство ругается.
— Начальство не увидит, — пообещал Марк, после чего вытащил из карманов пачку «Шипки», коробку спичек, длинный костяной мундштук и алюминиевую фляжку.
Фляжка досталась ему в наследство от дяди Володи.
— Меня зовут Платон, — сказал высокий, — я из инженерно-строительного, а Сережа — из Новосибирского университета. Марк разлил по стаканам коричневую жидкость.
— Коньяк? — с недоверием спросил Сергей Терьян, рассматривая жидкость на свет.
— Коньяк — не напиток, а дерьмо, — заявил Марк. — Это «Мурзилка», основные компоненты — спирт, кофе и еще кое-что по специальному рецепту. Готовлю исключительно сам. Ну, за знакомство и начало заслуженного отдыха.
Знакомство состоялось.
Марк влюбился в Платона, как говорится, с первого взгляда, и ему очень захотелось произвести на нового приятеля впечатление. Марк положил на это много сил, закручивая вокруг себя водоворот общественной активности и всяческих затей. Правда, с первоочередным питанием получилось не очень. Сменщица Надя оказалась женщиной с твердым характером, договоренность с Зинаидой Прокофьевной, как выяснилось, была не совсем окончательной, поэтому в первые дни в столовой постоянно вспыхивали скандалы. Они прекратились после того, как Марку пришлось посетить кабинет директора пансионата. Точное содержание их беседы так и осталось неизвестным, но после нее Марк стал затягивать появление всей компании в столовой.
С утра он затеял обтирание снегом, организовал футбольные матчи, удлинил на несколько километров лыжные прогулки. В результате, когда компания, разросшаяся до десяти человек, приходила в столовую с получасовым опозданием, все уже стояло на столах, и конфликт был исчерпан. Вот только в результате игры в снежки во время одного из утренних обтираний было разбито окно бухгалтерии пансионата, а футбольный матч во время «тихого часа» прекратился только после личного вмешательства директора. И еще был сигнал про дяди-Володину фляжку, неизменно возникавшую во время обеда и ужина. Так что со временем популярность Марка могла конкурировать только с раздражением, которое он вызывал у пансионатского начальства.
Угроза гонконгского гриппа, который в то время свирепствовал в Москве, не приостановила процесс активного отдыха. Марк неизменно появлялся в столовой с получасовым опозданием. Его голову окутывала шаль Ирочки Лепской из МИИТа, а на лице была марлевая повязка. Все остальное время Марк проводил в своей комнате, где было страшно накурено и где постоянно находилось не менее пяти человек.
Марк поил всех кофе, который варил тут же на привезенной из Москвы спиртовке. В один прекрасный вечер, как и следовало ожидать, спиртовка, стоявшая на стуле, опрокинулась, и стул загорелся. Пока открывали окно и выкидывали стул на улицу, дым успел просочиться в коридор. Через пятнадцать минут в комнате появилось пансионатское начальство во главе с директором.
— Почему дым? — спросил директор, стараясь не смотреть в сторону Марка, который уже исчерпал запас директорского терпения.
— Накурили, — так же лаконично ответил Марк.
— Вы мне это бросьте, — отмахнулся директор. — Пахнет гарью. Что спалили?
Лекцию Марка о специфическом запахе отечественных сортов табака прервало появление завхоза с обгоревшим стулом в руках, — Ну все, Цейтлин, — подвел итог директор. — Вести себя не умеете, в столовой скандалите в нетрезвом виде, окно в бухгалтерии разбили, нарушаете режим. Теперь устроили пожар. Давно вас надо было попросить отсюда со всей честной компанией, а уж теперь…
Не закончив фразы, директор вышел из комнаты. За ним потянулись остальные руководители.
Снести такое при Платоне было решительно невозможно.
— Много о себе думаете! — нарочно противным голосом затянул лежавший на кровати Марк. — Много на себя берете! Места своего не знаете!
Выходивший последним завхоз обернулся, взглянул на Марка и аккуратно прикрыл за собой дверь, погрозив на прощание пальцем.
С уходом начальства в комнате воцарилась тревожная тишина, — Леня, собирай коллектив, — жизнерадостно сказал Марк, хотя понимал, что наступил перебор и будущее приобретает мрачную окраску. — Будем веселиться. У меня есть классная идея.
Собирать никого не пришлось, потому что половина компании уже была в комнате, а остальные, повинуясь привычному распорядку, быстро подтянулись без особых приглашений.
— Сегодня я предлагаю вспомнить далекое детство и сыграть в садовника, — сказал Марк. — Чур, я буду рододендрон.
Понятно, что именно Марк оказался в выигрыше. После нескольких выпитых бутылок и тридцати минут игры выяснилось, что практически никто не в состоянии правильно выговорить слово «рододендрон». Только Платону удалось подсадить Марка на один фант.
Фанты были разложены на столе, Марка развернули лицом к двери, и он приступил к раздаче заданий.
Звездой вечера оказался Терьян, которому выпало в одних трусах пробежать на лыжах по коридору, громко крича «Пожар!» Сергей успел юркнуть обратно в дверь за секунду до того, как из комнат высыпали другие отдыхающие, поэтому скандал, по причине отсутствия видимого источника возмущения, не разгорелся.
Парочка любопытных, заглянув в комнату, получила возможность увидеть, как Ирочка Лепская, исполняя задание изобретательного Марка, пытается почесать ногой левое ухо.
Последним свой фант отрабатывал сам Марк. Если бы он знал, что из этого получится, то пожелал бы себе чего-нибудь полегче, но фант есть фант — Марк должен был, одевшись в модное платье и туфли на высоком каблуке, спуститься в холл и без очереди позвонить из телефона-автомата в Москву. Девочки начали обряжать Марка. Колготки и парик принесла Ирочка Лепская, подходящие по размеру туфли нашлись в восемнадцатом номере, а платье пожертвовала Ирочкина соседка Люда. Когда все было готово, Марик взял в левую руку несколько двушек, зажал в правой дымящуюся сигарету в мундштуке и развязной походкой двинулся в холл.
Остальные, давясь от смеха, потянулись за ним.
У единственного автомата в холле стояла очередь из пяти человек.
Неподалеку за столом сидела вахтерша, которую все называли бабой Маней. Марк подошел к автомату и, повернувшись к онемевшей очереди, сказал:
— Товарищи, позвольте беззащитной девушке позвонить без очереди.
Невозможно, знаете ли, пройти по этому заведению, чтобы кто-нибудь не пристал.
Надо срочно выписать воспитанного кавалера, чтобы подавал шубу и защищал от домогательств. Мужчина, отойдите, не видите, что мешаете благородной девице?
Нажав пальцем на рычаг, он прервав разговор коренастого парня с широким веснушчатым лицом, в спортивном костюме и вязаной шапочке. Парень неторопливо повернулся и положил Марку руку на плечо:
— Слушай, девица, хочешь я тебе прямо сейчас рыло начищу? Или как?
— Фи! что за тоy в общении с дамой! — Марк попытался свести все к шутке. — Где манеры, где воспита…
Парень с виду несильно толкнул Марка в плечо. Марк отлетел к столу бабы Мани.
— Вы что, вы что! — заверещала баба Маня. — Чего девку-то бить? Ой, матушки! — вскрикнула она, взглянув «девке» в лицо. — Это ты, что ли? Ну удумал! Ты хоть почитал бы, что про тебя пишут! — И баба Маня ткнула пальцем в доску объявлений.
— Прошу прощения, молодой человек, — Марк бросил тревожный взгляд на Платона и поклонился, пытаясь сохранить достоинство, — сейчас изучу настенную надпись, и мы продолжим беседу.
Настенная надпись представляла собой приказ по пансионату. Марк Цейтлин и Леонид Донских выселялись досрочно за многократные грубые нарушения режима, появление в общественных местах в нетрезвом виде, а также за сожжение «нового полумягкого стула».
Марк и обступившие доску ребята прочли приказ в гробовом молчании. Марк повернулся и изобразил на лице надменную улыбку. Побледнев, но еще сильнее раскачивая бедрами, он подошел к очереди.
— Видите, товарищи, что происходит. Директор пристает ко мне с гнусными домогательствами, я, как честная девушка, естественно, отказываю, — и вот результат. Выбрасывают прямо на улицу.
Очередь захохотала. Коренастый перестал набирать номер, выудил из автомата свою монету и сказал:
— Черт с тобой, лишенец, звони.
Марк жеманно опустил монету в автомат, набрал несколько цифр и защебетал в трубку:
— Алло, это ВЦСПС? Дайте женотдел. Алло, женотдел? Это я, Нонна. Тут у нас происходит форменное безобразие. Ущемляют женщину. Меня ущемляют в правах.
Директор — натуральная скотина и мужлан. Предупредите председателя-пусть примет меры. Нет, нет! Снять с работы и с волчьим билетом на комсомольскую стройку — пусть там мужским общежитием заведует. Да, жду решения до утра. Вот прямо сюда в телефон-автомат и доложите. Целую, милочка.
Марк повесил трубку на рычаг. Фант был честно отработан. Все находившиеся в вестибюле катались со смеху. Кроме бабы Мани, которая смотрела на Марка круглыми глазами и что-то неслышно шептала.
Компания удалилась в номер Марка. Допили последнюю бутылку. Настроение у всех было не очень. Досрочная выписка из пансионата означала направление соответствующей «телеги» в институт. В преддипломный год такой подарок никому не был нужен. Хуже всего чувствовал себя Леня, поскольку его вина заключалась лишь в том, что он шел у Марка на поводу. По доброй воле Леня ни одной из затей Марка осуществлять не стал бы, и вот — в результате должен пострадать за непротивление.
— Вот что, — сказал наконец напряженно думавший о чем-то Платон. — Давай я утром схожу к директору? У меня есть одна идея.
— Какая? — заинтересовался Марк.
— Потом скажу. А пока давайте собираться. Все равно до конца осталось три дня. Мы их в Москве не хуже проведем. Автобус на станцию уходит в полдвенадцатого, так что сразу после завтрака можем отваливать. Кто поедет?
Утром Марк и Леня на завтрак не пошли. В одиннадцатом часу к ним в комнату заглянул Платон.
— Директор сидит злой как собака. Секретарша, когда я пришел, печатала «телегу» в институт. Что ты вчера ляпнул, когда они выходили из комнаты?
— Да вроде ничего.
— Нет, что-то ты сказал. Он убежден, что ты обещал поставить его на место, и просто булькает от ярости. Какой-то сопляк, говорит, меня, заслуженного человека… И так далее. Я ему сказал, что сам был в комнате, ничего такого не слышал, наверное, его не правильно информировали. Тут директор мне и говорит: а то, что он вечером в Москву звонил, в ЦК КПСС, и требовал снять меня с работы, — это тоже не правильно информировали?
— Ну, баба Маня! Ну, разведка у них поставлена! — только и смог прокряхтеть Марк.
— В общем, я сообразил, что тут можно уцепиться. Я директору и говорю, что человек ты, конечно, дерьмовый, со всеми здесь отношения испортил, но родственник у тебя — большая шишка. И звонил ты как раз родственнику, просил заступиться. Поэтому наказать тебя надо, и надо выгнать отсюда в три шеи. Но ты больше не будешь звонить родственнику, а директор не пошлет «телегу». Примерно в таком ключе. Директор еще поупирался, потом сообразил, что, выгнав тебя и не написав кляузу, он и авторитет сохранит, и неприятностей не будет. Помимо прочего, я ему пообещал, что с тобой уедет вся гоп-компания. Так он вообще на седьмом небе.
— Платоша, а он не обманет? — обеспокоился Марк.
— Не должен, Смысла нет. И потом — ты ведь ничего не теряешь. В том плане, что ситуацию уже не изменишь. Будем считать, что баба Маня его здорово пуганула. А вообще, есть одна идея. Дай двушку.
Платон забрал у Марка несколько двухкопеечных монет и побежал вниз к автомату. Через десять минут он вернулся.
— Все в порядке. Через сорок минут будь готов к отъезду.
— Так до автобуса еще час, — не понял Марк.
— А ты поедешь не автобусом. Свои лыжи отдай Лене. И жди нас всех на станции. Все, больше ничего не обсуждаем, а то мы с Серегой не успеем собраться. Ровно через сорок минут жду тебя в холле.
Когда Марк спустился в холл, он сначала увидел сверкающую белую «Волгу» у главного корпуса и только затем Платона, который стоял у двери. Марк подошел к Платону.
— Сейчас ты выйдешь на улицу, — тихо сказал Платон. — Не вздумай хвататься за дверную ручку машины. Водитель выскочит из кабины, возьмет у тебя рюкзак и откроет дверцу. Прежде чем садиться, посмотри — просто посмотри, но чтоб было заметно — в сторону директорских окон. И все. Сядешь, водитель закроет за тобой дверцу, и поедете. На станции подождешь нас.
Расчет Платона состоял в том, что директор, конечно, не пропустит появления на территории пансионата машины, у которой в номере буквы МОС. Это поддержит версию о наличии у Марка неких могущественных заступников. А достать машину было очень просто — друг детства Платона Муса Тариев работал шофером в Управлении делами Совмина, и договориться с ним ничего не стоило.
Топ-топ, топает малыш…
Сейчас уже смешно вспоминать, как все начиналось. Смешно вспоминать первую зарплату, выплаченную за счет распродажи подержанной конторской мебели, что осталась в наследство от папы Гриши; битые старые «Жигули» и «Москвичи», на которых разъезжало инфокаровское начальство, мечтая о далеком будущем, когда удастся пересесть на новые машины; краснеющего от безысходности Платона, пообещавшего вечером какому-то начальнику распредвал и утром обнаружившего, что денег в кассе нет, купить обещанное не на что и вообще распредвалов в Москве нет ни одного…
«Инфокар» вырос на беспрецедентных по объемам поставках с Завода. Дело в том, что Завод, будучи государственной организацией, имел право продавать машины только по твердым государственным ценам. Поэтому машины не продавались, а распределялись — по звонкам, по лимитам, по карточкам… И значительная их часть перепродавалась тут же за забором, но уже по цене, более соответствующей реальности. «Инфокар» же, будучи структурой коммерческой, оттянул на себя все «подзаборные» продажи, получая на каждой машине сотни процентов защищенного от инфляции навара. Защищенного потому, что доллары ходили по стране наравне с рублями и продажа шла только за валюту. На худой конец — за рубли по биржевому курсу плюс несколько процентов на покрытие возможных потерь, и с немедленной конвертацией.
Понятно, что любая схема быстрого обогащения может действовать только на исторически коротком отрезке времени. По мере возникновения внешних обстоятельств, осложняющих жизнь, появлялись все новые варианты действий.
Каждая законодательная или ведомственная новация получала достойный отпор, либо спокойно подготовленный загодя, либо возникший в результате интенсивного мозгового штурма с бессонными ночами, криками, взаимными оскорблениями и валокордином. Решения были изящны и сверхнадежны.
Бешеная инфляция требовала немедленного принятия эффективных мер для защиты капиталов. Платон разработал и реализовал схему с участием некой иностранной компании, через которую должна была проходить вся выручка за машины. При этом в «Инфокар» возвращались только те деньги, которые были необходимы для расчетов с Заводом и для поддержания жизнедеятельности фирмы.
Все остальное оседало в Швейцарии.
Расстановка сил в верхнем эшелоне сИнфокара» определилась сама собой.
Генеральным был Платон. Однако значительную часть времени он проводил за границей, отслеживая движение денег и определяя направления инвестиций, а если залетал в Москву, то начинал трудно предсказуемое передвижение по разнообразным инстанциям, плетя паутину интриг, цель которых определялась только в тот момент, когда все ниточки уже приобретали необходимую прочность на разрыв. В конторе Платон появлялся ближе к ночи, немедленно собирал всех, скороговоркой сообщал о достигнутых договоренностях, спрашивал, как дела и что нового, и, не дослушав ответы до конца, переходил к директивам, суть которых часто состояла в том, что такое-то количество машин надо продать такому-то по заводской цене.
Или отдать бесплатно. Но чтобы все по закону. Ларри, займись!
Поэтому первым лицом фактически был Муса, замкнувший на себя бухгалтерию, кадры, вопросы безопасности, взаимоотношения с городским и районным начальством, а также запутанные и неструктурированные вопросы внутреннего инфокаровского устройства. В коммерции он разбирался слабо и полностью передоверил эту область Ларри.
Ларри же, несмотря на то, что через него шли все товарные потоки, приносившие, в конечном счете, живые деньги, значился в штатном расписании всего лишь коммерческим директором, правда, с правом банковской подписи, и на большее не претендовал. Круг его внешних связей ограничивался Заводом, ГАИ и некоторыми другими структурами, которые могли оказывать хоть какое-то влияние на процесс приобретения и эксплуатации транспортных средств. Прочие контакты Ларри отсекал, а если, по настоянию Платона, ему и приходилось принимать участие в каких-либо протокольных мероприятиях, то он подчеркнуто держался в тени, в светских беседах и дискуссиях участия не принимал и довольно талантливо изображал из себя застенчивого и скромного провинциала, занятого скучными и малоинтересными для окружающих делами, — этакого старательного крота-работягу.
И взгляды присутствовавших на этих мероприятиях людей, завороженных красноречием Платона, немногословным обаянием Мусы и бьющей через край общительностью Марка, скользили мимо пристроившегося где-то на периферии грузина, чье безразличие к происходящему плохо скрывала дежурная вежливая улыбка, робко прятавшаяся в соломенных усах.
Что касается Марка, то он, смирившись с тем, что при живом Мусе ему никогда не стать самым главным, решил сделаться самым нужным. Он попытался было влезть в деятельность Ларри, но потерпел сокрушительное поражение. Ларри, который демонстративно не вмешивался в чужие дела, к себе никого не допускал.
Попытки Марка принять участие в переговорах по автомобильным проектам, чему Ларри формально воспрепятствовать не мог, привели к тому, что переговоры эти стали проводиться за пределами центрального офиса, в местах, известных только Ларри.
Тогда Марк начал планомерную осаду Мусы. Памятуя о разоблачении директоров стоянок, состоявшемся в дни павловской реформы, он принялся методично заваливать Тариева разнообразными сведениями — мол, там-то и там-то, возможно, подворовывают, а там-то и там-то теряются большие деньги из-за бесхозяйственности, и знает ли Муса, как соотносится зарплата директоров дочерних предприятий с прибылями, которые они приносят в «Инфокар», и так далее и тому подобное. Сведения эти, как правило, ни на чем не основывались, поскольку квалификации, необходимой для такой агентурной работы, у Марка не было, однако законам природы и экономики они тоже не противоречили, поэтому Муса, задавленный текучкой, в ответ на требования Марка немедленно наладить всеобъемлющую систему контроля и учета покорно кивал головой и безропотно подписывал изготавливаемые Марком приказы. Постепенно Марк подмял под себя всю инфокаровскую систему документооборота. В самом процессе коммерческой деятельности это мало что изменило, поскольку процесс этот регулировался не бумагами, а негромкими распоряжениями Ларри, просачивающимися через табачный дым, но зато в организационно-бюрократической сфере произошла настоящая революция. Марк встал между теми, кто подписывал документы, и теми, кто хотел, чтобы их подписали. И всему среднему звену, всем директорам, небо показалось в овчинку.
Как ты там? Недавно Юрка ездил в ваши края, я просил его зайти к тебе, проведать. А он вернулся, говорит — три раза заходил, ни разу застать не мог.
Что за дела?
У меня все нормально. Месяц походил, поприсматривался, потом устроился на фирму. Называется «Инфокар». Торгуют машинами. Затащил меня сюда Костик, он у них охранником. Я сначала посмотрел, мужики все в порядке, все на «девятках», ну, думаю, годится. А мне выдали старую «шестерку». Сперва я был прикрепленный к ихнему буфету. Лафа! С утра на рынок, потом по магазинам, вечером официантов по домам развезу — и порядок. Месяц поездил, Костик меня устроил службу безопасности обслуживать. Тут уж пересадили на новую «девятку», штуку такую дали, представляешь, если тебе хотят чего-то передать, то звонят куда-то по телефону, и штука эта сразу начинает пищать. Нажимаешь кнопочку, а там на экране сразу сообщение — куда ехать, чего делать. Все такое. Балдеж! Педжер, называется.
Короче, езжу с охраной, потом вызывает меня их главный охранник, говорит, о тебе, мол, хорошо отзываются, не пойдешь ли на машину сопровождения. Это знаешь чего? Едет впереди бугор на мерине, а ты за ним с охраной. И плевать на светофор или еще там на что, как есть пять метров дистанции, так и должно быть.
А если тебя кто-то обходит, надо шефа прикрывать, то слева, то справа. А чего ж, говорю. Давай в сопровождение. Дали мне американский джип. Ну я тебе скажу!
Навороченный весь, сверху люстра, впереди кенгурятник, телефон внутри стоит.
Да, три охранника со мной. И понеслась. Так вот и езжу теперь.
Со временем у меня никак. Раньше часов двенадцать оттрубишь, и в койку. И то считал — много. А тут сутками приходится не вылезать. Правда, сменщика дали, через день работаем. Только от этого мало проку. Вот вчера в шесть утра выехал, в четыре утра вернулся. День проспал — опять за баранку. Платят мало. Да еще говорят, чтоб никому не рассказывал сколько. Коммерческая тайна. Смех! Но охрана говорит, что шеф всем обещал лично подбрасывать. Так что ждем. Мужики говорят, что я попал в аристократы. Тут так считается: сперва разгон, потом охрана, потом персоналки, потом сопровождение, а потом начальство возить. Эти, которые с начальством, те самые крутые. А я зачуток пониже их. Только мне это до лампочки. Лучше всего живут которые на разгоне. Его послали бумажку везти, он поехал и закосил часа на два. Или вечером, к примеру. Рванул куда-нибудь на Тверскую, телку снял и — хорош. И машина в его распоряжении круглые сутки.
— Вы знаете, Зинаида Прокофьевна, — повернулся Марк к заведующей, — мы хотели бы питаться у окна. Все-таки мы первыми заехали, а природа здесь красивая, аппетит будет улучшаться.
— Пожалуйста, пожалуйста, — сказала заведующая, — только учтите, что у окна подают в последнюю очередь.
— Так надо, чтобы подавали в первую, — оживился Марк, обаятельно улыбаясь Зинаиде Прокофьевне.
Леня сразу понял, что Марик нацелился на подавление, и пошел к столику у окна, ближайшему к тому, за которым сидели ребята. Когда через двадцать минут он, разделавшись с ужином, наливал себе чай, к нему наконец-то присоединился Марк.
— Что ты бегаешь? — обрушился он на Леню. — Почему я один должен все разгребать? Тебе это не нужно? Я, между прочим, договорился, теперь надо официантке объяснить. Девушка! Вы не могли бы подойти на минутку?
Пятидесятилетняя девушка приблизилась к столу.
— Простите, пожалуйста, — Марк встал, — разрешите, я представлюсь. Меня зовут Марк. А как ваше имя?
— Елизавета Ивановна, — сказала несколько очумевшая официантка.
— Очень приятно, Елизавета Ивановна. Видите ли, мы с молодым человеком будем питаться за этим столиком. Я договорился с Зинаидой Прокофьевной, что нас будут кормить не в последнюю, а в первую очередь.
Леня обратил внимание, что ребята за соседним столиком перестали разговаривать и с интересом прислушиваются.
— Да мне хоть в какую, — спокойно ответила Елизавета Ивановна. — Только я с завтрева в отгулах на неделю, так что надо со сменщицей говорить.
— А где сменщица? — не сдавался Марк, — Утром и будет, к завтраку, ее Надей зовут.
— Ладно, Елизавета Ивановна, большое спасибо. У меня еще одна просьба есть. Вот тут мальчонка, — Марк покровительственно обнял Леню за плечи, — у него организм молодой и растущий, ему надо много кушать, вы не принесли бы нам какую-нибудь добавку, и побольше?
— Сейчас посмотрю, — сказала Елизавета Ивановна и удалилась на кухню.
Через минуту она появилась с большой миской, в которой еле помещалась гора картофельного пюре и кусков десять жареной рыбы, а потом поставила на стол тарелку с тремя плавающими в рассоле худосочными солеными огурцами.
— Класс! — произнес Марк и, не садясь, прошествовал к столику, за которым сидели два молодых человека. — Ребята, давайте познакомимся. Меня зовут Марк, я из института связи, юное дарование рядом с миской — это Леня. Я предлагаю сдвинуть столы и доужинать вместе.
Ребята переглянулись. Тот, кто был ниже ростом, сказал:
— Вообще-то мы уже поели.
— Так ведь я предлагаю начать с того, что сдвинем столы, — резонно возразил Марк. — А потом разберемся. Тот, кто повыше, улыбнулся и сказал:
— Поехали.
Марк повернулся лицом к кухне.
— Елизавета Ивановна, кормилица, можно вас попросить — две чистые вилки, хлеба, горчицы и четыре стаканчика.
Елизавета Ивановна покорно принесла требуемое и попросила:
— Только не курите тут, а то начальство ругается.
— Начальство не увидит, — пообещал Марк, после чего вытащил из карманов пачку «Шипки», коробку спичек, длинный костяной мундштук и алюминиевую фляжку.
Фляжка досталась ему в наследство от дяди Володи.
— Меня зовут Платон, — сказал высокий, — я из инженерно-строительного, а Сережа — из Новосибирского университета. Марк разлил по стаканам коричневую жидкость.
— Коньяк? — с недоверием спросил Сергей Терьян, рассматривая жидкость на свет.
— Коньяк — не напиток, а дерьмо, — заявил Марк. — Это «Мурзилка», основные компоненты — спирт, кофе и еще кое-что по специальному рецепту. Готовлю исключительно сам. Ну, за знакомство и начало заслуженного отдыха.
Знакомство состоялось.
Марк влюбился в Платона, как говорится, с первого взгляда, и ему очень захотелось произвести на нового приятеля впечатление. Марк положил на это много сил, закручивая вокруг себя водоворот общественной активности и всяческих затей. Правда, с первоочередным питанием получилось не очень. Сменщица Надя оказалась женщиной с твердым характером, договоренность с Зинаидой Прокофьевной, как выяснилось, была не совсем окончательной, поэтому в первые дни в столовой постоянно вспыхивали скандалы. Они прекратились после того, как Марку пришлось посетить кабинет директора пансионата. Точное содержание их беседы так и осталось неизвестным, но после нее Марк стал затягивать появление всей компании в столовой.
С утра он затеял обтирание снегом, организовал футбольные матчи, удлинил на несколько километров лыжные прогулки. В результате, когда компания, разросшаяся до десяти человек, приходила в столовую с получасовым опозданием, все уже стояло на столах, и конфликт был исчерпан. Вот только в результате игры в снежки во время одного из утренних обтираний было разбито окно бухгалтерии пансионата, а футбольный матч во время «тихого часа» прекратился только после личного вмешательства директора. И еще был сигнал про дяди-Володину фляжку, неизменно возникавшую во время обеда и ужина. Так что со временем популярность Марка могла конкурировать только с раздражением, которое он вызывал у пансионатского начальства.
Угроза гонконгского гриппа, который в то время свирепствовал в Москве, не приостановила процесс активного отдыха. Марк неизменно появлялся в столовой с получасовым опозданием. Его голову окутывала шаль Ирочки Лепской из МИИТа, а на лице была марлевая повязка. Все остальное время Марк проводил в своей комнате, где было страшно накурено и где постоянно находилось не менее пяти человек.
Марк поил всех кофе, который варил тут же на привезенной из Москвы спиртовке. В один прекрасный вечер, как и следовало ожидать, спиртовка, стоявшая на стуле, опрокинулась, и стул загорелся. Пока открывали окно и выкидывали стул на улицу, дым успел просочиться в коридор. Через пятнадцать минут в комнате появилось пансионатское начальство во главе с директором.
— Почему дым? — спросил директор, стараясь не смотреть в сторону Марка, который уже исчерпал запас директорского терпения.
— Накурили, — так же лаконично ответил Марк.
— Вы мне это бросьте, — отмахнулся директор. — Пахнет гарью. Что спалили?
Лекцию Марка о специфическом запахе отечественных сортов табака прервало появление завхоза с обгоревшим стулом в руках, — Ну все, Цейтлин, — подвел итог директор. — Вести себя не умеете, в столовой скандалите в нетрезвом виде, окно в бухгалтерии разбили, нарушаете режим. Теперь устроили пожар. Давно вас надо было попросить отсюда со всей честной компанией, а уж теперь…
Не закончив фразы, директор вышел из комнаты. За ним потянулись остальные руководители.
Снести такое при Платоне было решительно невозможно.
— Много о себе думаете! — нарочно противным голосом затянул лежавший на кровати Марк. — Много на себя берете! Места своего не знаете!
Выходивший последним завхоз обернулся, взглянул на Марка и аккуратно прикрыл за собой дверь, погрозив на прощание пальцем.
С уходом начальства в комнате воцарилась тревожная тишина, — Леня, собирай коллектив, — жизнерадостно сказал Марк, хотя понимал, что наступил перебор и будущее приобретает мрачную окраску. — Будем веселиться. У меня есть классная идея.
Собирать никого не пришлось, потому что половина компании уже была в комнате, а остальные, повинуясь привычному распорядку, быстро подтянулись без особых приглашений.
— Сегодня я предлагаю вспомнить далекое детство и сыграть в садовника, — сказал Марк. — Чур, я буду рододендрон.
Понятно, что именно Марк оказался в выигрыше. После нескольких выпитых бутылок и тридцати минут игры выяснилось, что практически никто не в состоянии правильно выговорить слово «рододендрон». Только Платону удалось подсадить Марка на один фант.
Фанты были разложены на столе, Марка развернули лицом к двери, и он приступил к раздаче заданий.
Звездой вечера оказался Терьян, которому выпало в одних трусах пробежать на лыжах по коридору, громко крича «Пожар!» Сергей успел юркнуть обратно в дверь за секунду до того, как из комнат высыпали другие отдыхающие, поэтому скандал, по причине отсутствия видимого источника возмущения, не разгорелся.
Парочка любопытных, заглянув в комнату, получила возможность увидеть, как Ирочка Лепская, исполняя задание изобретательного Марка, пытается почесать ногой левое ухо.
Последним свой фант отрабатывал сам Марк. Если бы он знал, что из этого получится, то пожелал бы себе чего-нибудь полегче, но фант есть фант — Марк должен был, одевшись в модное платье и туфли на высоком каблуке, спуститься в холл и без очереди позвонить из телефона-автомата в Москву. Девочки начали обряжать Марка. Колготки и парик принесла Ирочка Лепская, подходящие по размеру туфли нашлись в восемнадцатом номере, а платье пожертвовала Ирочкина соседка Люда. Когда все было готово, Марик взял в левую руку несколько двушек, зажал в правой дымящуюся сигарету в мундштуке и развязной походкой двинулся в холл.
Остальные, давясь от смеха, потянулись за ним.
У единственного автомата в холле стояла очередь из пяти человек.
Неподалеку за столом сидела вахтерша, которую все называли бабой Маней. Марк подошел к автомату и, повернувшись к онемевшей очереди, сказал:
— Товарищи, позвольте беззащитной девушке позвонить без очереди.
Невозможно, знаете ли, пройти по этому заведению, чтобы кто-нибудь не пристал.
Надо срочно выписать воспитанного кавалера, чтобы подавал шубу и защищал от домогательств. Мужчина, отойдите, не видите, что мешаете благородной девице?
Нажав пальцем на рычаг, он прервав разговор коренастого парня с широким веснушчатым лицом, в спортивном костюме и вязаной шапочке. Парень неторопливо повернулся и положил Марку руку на плечо:
— Слушай, девица, хочешь я тебе прямо сейчас рыло начищу? Или как?
— Фи! что за тоy в общении с дамой! — Марк попытался свести все к шутке. — Где манеры, где воспита…
Парень с виду несильно толкнул Марка в плечо. Марк отлетел к столу бабы Мани.
— Вы что, вы что! — заверещала баба Маня. — Чего девку-то бить? Ой, матушки! — вскрикнула она, взглянув «девке» в лицо. — Это ты, что ли? Ну удумал! Ты хоть почитал бы, что про тебя пишут! — И баба Маня ткнула пальцем в доску объявлений.
— Прошу прощения, молодой человек, — Марк бросил тревожный взгляд на Платона и поклонился, пытаясь сохранить достоинство, — сейчас изучу настенную надпись, и мы продолжим беседу.
Настенная надпись представляла собой приказ по пансионату. Марк Цейтлин и Леонид Донских выселялись досрочно за многократные грубые нарушения режима, появление в общественных местах в нетрезвом виде, а также за сожжение «нового полумягкого стула».
Марк и обступившие доску ребята прочли приказ в гробовом молчании. Марк повернулся и изобразил на лице надменную улыбку. Побледнев, но еще сильнее раскачивая бедрами, он подошел к очереди.
— Видите, товарищи, что происходит. Директор пристает ко мне с гнусными домогательствами, я, как честная девушка, естественно, отказываю, — и вот результат. Выбрасывают прямо на улицу.
Очередь захохотала. Коренастый перестал набирать номер, выудил из автомата свою монету и сказал:
— Черт с тобой, лишенец, звони.
Марк жеманно опустил монету в автомат, набрал несколько цифр и защебетал в трубку:
— Алло, это ВЦСПС? Дайте женотдел. Алло, женотдел? Это я, Нонна. Тут у нас происходит форменное безобразие. Ущемляют женщину. Меня ущемляют в правах.
Директор — натуральная скотина и мужлан. Предупредите председателя-пусть примет меры. Нет, нет! Снять с работы и с волчьим билетом на комсомольскую стройку — пусть там мужским общежитием заведует. Да, жду решения до утра. Вот прямо сюда в телефон-автомат и доложите. Целую, милочка.
Марк повесил трубку на рычаг. Фант был честно отработан. Все находившиеся в вестибюле катались со смеху. Кроме бабы Мани, которая смотрела на Марка круглыми глазами и что-то неслышно шептала.
Компания удалилась в номер Марка. Допили последнюю бутылку. Настроение у всех было не очень. Досрочная выписка из пансионата означала направление соответствующей «телеги» в институт. В преддипломный год такой подарок никому не был нужен. Хуже всего чувствовал себя Леня, поскольку его вина заключалась лишь в том, что он шел у Марка на поводу. По доброй воле Леня ни одной из затей Марка осуществлять не стал бы, и вот — в результате должен пострадать за непротивление.
— Вот что, — сказал наконец напряженно думавший о чем-то Платон. — Давай я утром схожу к директору? У меня есть одна идея.
— Какая? — заинтересовался Марк.
— Потом скажу. А пока давайте собираться. Все равно до конца осталось три дня. Мы их в Москве не хуже проведем. Автобус на станцию уходит в полдвенадцатого, так что сразу после завтрака можем отваливать. Кто поедет?
Утром Марк и Леня на завтрак не пошли. В одиннадцатом часу к ним в комнату заглянул Платон.
— Директор сидит злой как собака. Секретарша, когда я пришел, печатала «телегу» в институт. Что ты вчера ляпнул, когда они выходили из комнаты?
— Да вроде ничего.
— Нет, что-то ты сказал. Он убежден, что ты обещал поставить его на место, и просто булькает от ярости. Какой-то сопляк, говорит, меня, заслуженного человека… И так далее. Я ему сказал, что сам был в комнате, ничего такого не слышал, наверное, его не правильно информировали. Тут директор мне и говорит: а то, что он вечером в Москву звонил, в ЦК КПСС, и требовал снять меня с работы, — это тоже не правильно информировали?
— Ну, баба Маня! Ну, разведка у них поставлена! — только и смог прокряхтеть Марк.
— В общем, я сообразил, что тут можно уцепиться. Я директору и говорю, что человек ты, конечно, дерьмовый, со всеми здесь отношения испортил, но родственник у тебя — большая шишка. И звонил ты как раз родственнику, просил заступиться. Поэтому наказать тебя надо, и надо выгнать отсюда в три шеи. Но ты больше не будешь звонить родственнику, а директор не пошлет «телегу». Примерно в таком ключе. Директор еще поупирался, потом сообразил, что, выгнав тебя и не написав кляузу, он и авторитет сохранит, и неприятностей не будет. Помимо прочего, я ему пообещал, что с тобой уедет вся гоп-компания. Так он вообще на седьмом небе.
— Платоша, а он не обманет? — обеспокоился Марк.
— Не должен, Смысла нет. И потом — ты ведь ничего не теряешь. В том плане, что ситуацию уже не изменишь. Будем считать, что баба Маня его здорово пуганула. А вообще, есть одна идея. Дай двушку.
Платон забрал у Марка несколько двухкопеечных монет и побежал вниз к автомату. Через десять минут он вернулся.
— Все в порядке. Через сорок минут будь готов к отъезду.
— Так до автобуса еще час, — не понял Марк.
— А ты поедешь не автобусом. Свои лыжи отдай Лене. И жди нас всех на станции. Все, больше ничего не обсуждаем, а то мы с Серегой не успеем собраться. Ровно через сорок минут жду тебя в холле.
Когда Марк спустился в холл, он сначала увидел сверкающую белую «Волгу» у главного корпуса и только затем Платона, который стоял у двери. Марк подошел к Платону.
— Сейчас ты выйдешь на улицу, — тихо сказал Платон. — Не вздумай хвататься за дверную ручку машины. Водитель выскочит из кабины, возьмет у тебя рюкзак и откроет дверцу. Прежде чем садиться, посмотри — просто посмотри, но чтоб было заметно — в сторону директорских окон. И все. Сядешь, водитель закроет за тобой дверцу, и поедете. На станции подождешь нас.
Расчет Платона состоял в том, что директор, конечно, не пропустит появления на территории пансионата машины, у которой в номере буквы МОС. Это поддержит версию о наличии у Марка неких могущественных заступников. А достать машину было очень просто — друг детства Платона Муса Тариев работал шофером в Управлении делами Совмина, и договориться с ним ничего не стоило.
Топ-топ, топает малыш…
Сейчас уже смешно вспоминать, как все начиналось. Смешно вспоминать первую зарплату, выплаченную за счет распродажи подержанной конторской мебели, что осталась в наследство от папы Гриши; битые старые «Жигули» и «Москвичи», на которых разъезжало инфокаровское начальство, мечтая о далеком будущем, когда удастся пересесть на новые машины; краснеющего от безысходности Платона, пообещавшего вечером какому-то начальнику распредвал и утром обнаружившего, что денег в кассе нет, купить обещанное не на что и вообще распредвалов в Москве нет ни одного…
«Инфокар» вырос на беспрецедентных по объемам поставках с Завода. Дело в том, что Завод, будучи государственной организацией, имел право продавать машины только по твердым государственным ценам. Поэтому машины не продавались, а распределялись — по звонкам, по лимитам, по карточкам… И значительная их часть перепродавалась тут же за забором, но уже по цене, более соответствующей реальности. «Инфокар» же, будучи структурой коммерческой, оттянул на себя все «подзаборные» продажи, получая на каждой машине сотни процентов защищенного от инфляции навара. Защищенного потому, что доллары ходили по стране наравне с рублями и продажа шла только за валюту. На худой конец — за рубли по биржевому курсу плюс несколько процентов на покрытие возможных потерь, и с немедленной конвертацией.
Понятно, что любая схема быстрого обогащения может действовать только на исторически коротком отрезке времени. По мере возникновения внешних обстоятельств, осложняющих жизнь, появлялись все новые варианты действий.
Каждая законодательная или ведомственная новация получала достойный отпор, либо спокойно подготовленный загодя, либо возникший в результате интенсивного мозгового штурма с бессонными ночами, криками, взаимными оскорблениями и валокордином. Решения были изящны и сверхнадежны.
Бешеная инфляция требовала немедленного принятия эффективных мер для защиты капиталов. Платон разработал и реализовал схему с участием некой иностранной компании, через которую должна была проходить вся выручка за машины. При этом в «Инфокар» возвращались только те деньги, которые были необходимы для расчетов с Заводом и для поддержания жизнедеятельности фирмы.
Все остальное оседало в Швейцарии.
Расстановка сил в верхнем эшелоне сИнфокара» определилась сама собой.
Генеральным был Платон. Однако значительную часть времени он проводил за границей, отслеживая движение денег и определяя направления инвестиций, а если залетал в Москву, то начинал трудно предсказуемое передвижение по разнообразным инстанциям, плетя паутину интриг, цель которых определялась только в тот момент, когда все ниточки уже приобретали необходимую прочность на разрыв. В конторе Платон появлялся ближе к ночи, немедленно собирал всех, скороговоркой сообщал о достигнутых договоренностях, спрашивал, как дела и что нового, и, не дослушав ответы до конца, переходил к директивам, суть которых часто состояла в том, что такое-то количество машин надо продать такому-то по заводской цене.
Или отдать бесплатно. Но чтобы все по закону. Ларри, займись!
Поэтому первым лицом фактически был Муса, замкнувший на себя бухгалтерию, кадры, вопросы безопасности, взаимоотношения с городским и районным начальством, а также запутанные и неструктурированные вопросы внутреннего инфокаровского устройства. В коммерции он разбирался слабо и полностью передоверил эту область Ларри.
Ларри же, несмотря на то, что через него шли все товарные потоки, приносившие, в конечном счете, живые деньги, значился в штатном расписании всего лишь коммерческим директором, правда, с правом банковской подписи, и на большее не претендовал. Круг его внешних связей ограничивался Заводом, ГАИ и некоторыми другими структурами, которые могли оказывать хоть какое-то влияние на процесс приобретения и эксплуатации транспортных средств. Прочие контакты Ларри отсекал, а если, по настоянию Платона, ему и приходилось принимать участие в каких-либо протокольных мероприятиях, то он подчеркнуто держался в тени, в светских беседах и дискуссиях участия не принимал и довольно талантливо изображал из себя застенчивого и скромного провинциала, занятого скучными и малоинтересными для окружающих делами, — этакого старательного крота-работягу.
И взгляды присутствовавших на этих мероприятиях людей, завороженных красноречием Платона, немногословным обаянием Мусы и бьющей через край общительностью Марка, скользили мимо пристроившегося где-то на периферии грузина, чье безразличие к происходящему плохо скрывала дежурная вежливая улыбка, робко прятавшаяся в соломенных усах.
Что касается Марка, то он, смирившись с тем, что при живом Мусе ему никогда не стать самым главным, решил сделаться самым нужным. Он попытался было влезть в деятельность Ларри, но потерпел сокрушительное поражение. Ларри, который демонстративно не вмешивался в чужие дела, к себе никого не допускал.
Попытки Марка принять участие в переговорах по автомобильным проектам, чему Ларри формально воспрепятствовать не мог, привели к тому, что переговоры эти стали проводиться за пределами центрального офиса, в местах, известных только Ларри.
Тогда Марк начал планомерную осаду Мусы. Памятуя о разоблачении директоров стоянок, состоявшемся в дни павловской реформы, он принялся методично заваливать Тариева разнообразными сведениями — мол, там-то и там-то, возможно, подворовывают, а там-то и там-то теряются большие деньги из-за бесхозяйственности, и знает ли Муса, как соотносится зарплата директоров дочерних предприятий с прибылями, которые они приносят в «Инфокар», и так далее и тому подобное. Сведения эти, как правило, ни на чем не основывались, поскольку квалификации, необходимой для такой агентурной работы, у Марка не было, однако законам природы и экономики они тоже не противоречили, поэтому Муса, задавленный текучкой, в ответ на требования Марка немедленно наладить всеобъемлющую систему контроля и учета покорно кивал головой и безропотно подписывал изготавливаемые Марком приказы. Постепенно Марк подмял под себя всю инфокаровскую систему документооборота. В самом процессе коммерческой деятельности это мало что изменило, поскольку процесс этот регулировался не бумагами, а негромкими распоряжениями Ларри, просачивающимися через табачный дым, но зато в организационно-бюрократической сфере произошла настоящая революция. Марк встал между теми, кто подписывал документы, и теми, кто хотел, чтобы их подписали. И всему среднему звену, всем директорам, небо показалось в овчинку.
* * *
Шурик — Петьке Привет, Петюня!Как ты там? Недавно Юрка ездил в ваши края, я просил его зайти к тебе, проведать. А он вернулся, говорит — три раза заходил, ни разу застать не мог.
Что за дела?
У меня все нормально. Месяц походил, поприсматривался, потом устроился на фирму. Называется «Инфокар». Торгуют машинами. Затащил меня сюда Костик, он у них охранником. Я сначала посмотрел, мужики все в порядке, все на «девятках», ну, думаю, годится. А мне выдали старую «шестерку». Сперва я был прикрепленный к ихнему буфету. Лафа! С утра на рынок, потом по магазинам, вечером официантов по домам развезу — и порядок. Месяц поездил, Костик меня устроил службу безопасности обслуживать. Тут уж пересадили на новую «девятку», штуку такую дали, представляешь, если тебе хотят чего-то передать, то звонят куда-то по телефону, и штука эта сразу начинает пищать. Нажимаешь кнопочку, а там на экране сразу сообщение — куда ехать, чего делать. Все такое. Балдеж! Педжер, называется.
Короче, езжу с охраной, потом вызывает меня их главный охранник, говорит, о тебе, мол, хорошо отзываются, не пойдешь ли на машину сопровождения. Это знаешь чего? Едет впереди бугор на мерине, а ты за ним с охраной. И плевать на светофор или еще там на что, как есть пять метров дистанции, так и должно быть.
А если тебя кто-то обходит, надо шефа прикрывать, то слева, то справа. А чего ж, говорю. Давай в сопровождение. Дали мне американский джип. Ну я тебе скажу!
Навороченный весь, сверху люстра, впереди кенгурятник, телефон внутри стоит.
Да, три охранника со мной. И понеслась. Так вот и езжу теперь.
Со временем у меня никак. Раньше часов двенадцать оттрубишь, и в койку. И то считал — много. А тут сутками приходится не вылезать. Правда, сменщика дали, через день работаем. Только от этого мало проку. Вот вчера в шесть утра выехал, в четыре утра вернулся. День проспал — опять за баранку. Платят мало. Да еще говорят, чтоб никому не рассказывал сколько. Коммерческая тайна. Смех! Но охрана говорит, что шеф всем обещал лично подбрасывать. Так что ждем. Мужики говорят, что я попал в аристократы. Тут так считается: сперва разгон, потом охрана, потом персоналки, потом сопровождение, а потом начальство возить. Эти, которые с начальством, те самые крутые. А я зачуток пониже их. Только мне это до лампочки. Лучше всего живут которые на разгоне. Его послали бумажку везти, он поехал и закосил часа на два. Или вечером, к примеру. Рванул куда-нибудь на Тверскую, телку снял и — хорош. И машина в его распоряжении круглые сутки.