дю Морье Дафна. Голодная Гора

   - Посыльный ждет у дверей, - сказал он. - Мне кажется, что-то случилось на руднике, и ваш отец посылает за вами.
   Джон нахмурился и вскрыл письмо.
   "Приезжай, пожалуйста, на новую шахту, не медля ни минуты", - гласило послание, - "положение серьезное, шахту затопляет, и нам нужен каждый человек, если мы хотим ее спасти. Иначе - полная катастрофа".
   Джон бросил записку доктору через стол.
   - Прости-прощай моя поездка в Эндрифф, - сказал он. - Мне кажется, вам следует поехать вместе со мной, Вилли. Боюсь, что положение серьезное. Отец только сегодня говорил мне об угрожающем положении на шахте. Насколько я понимаю, они прошли на слишком большую глубину, а тамошний насос вышел из строя. Этим неприятностям не будет конца.
   Через двадцать минут Джон и доктор в сопровождении слуги прибыли на шахту. Когда они доехали до рельсового пути, им пришлось спешиться, оставив лошадей на попечении слуги, потому что там собралась толпа человек в двести, если не больше, и верхом было не проехать, так как нужно было бы прокладывать себе путь, расталкивая людей.
   - Вода все время прибывает, - сказал один из рабочих, приложив руку к полям шляпы при виде Джона и доктора. - Один бедняга там уже утонул. Тело только что подняли на-гора, а еще двоих не могут найти. Мистер Бродрик сам спускался на первый горизонт, однако капитан Николсон уговорил его вернуться наверх. Вот он там, сэр, у самого входа на шахту.
   Джон увидел отца. С непокрытой головой, сняв сюртук и засучив по локоть рукава, он помогал рабочим вычерпывать воду, а потом отбросил в сторону бадью, полную воды, и покачал головой.
   - Этим мы ничего не добьемся, - сказал он. - Вода прибывает непрерывно, уже поднялась на фут или даже больше. Это ты, Джон? Добрый день, Армстронг. Боюсь, что и вам найдется работа, прежде чем все это кончится. Вот этому бедняге вы, к сожалению, уже ничем не поможете.
   Каждые несколько минут на скрипящих стонущих цепях из шахты поднимались бадьи с водой, которую выплескивали на землю, и она текла широким ручьем вдоль рельс, убыстряя свой бег на склоне горы. В огромных бадьях, которые в обычное время использовались для того, чтобы поднимать на-гора руду, теперь поднималась вода, а на лестнице, на каждой ее ступеньке, длинной цепочкой стояли шахтеры, которые поднимали наверх воду ведрами, передавая их снизу вверх из рук в руки. Когда кто-нибудь из них выбивался из сил, на его место тут же становился свежий человек, и Джон через минуту уже сбросил свой сюртук, так же как это сделал его отец, и занял место в цепочке шахтеров. Он спустился почти до самого первого горизонта, до которого к этому времени уже почти поднялась вода, и рабочие, которые работали там, стоя по пояс в воде, обливаясь потом и изнемогая от усталости, с удивлением на него посмотрели.
   - Доложите капитану и мистеру Бродрику, что это все без толку, - сказал один из них, здоровенный детина из Корнуола, который снял с себя всю одежду и работал голым, - вода все время прибывает, быстрее, чем мы ее откачиваем. Там, кажется, еще один бедолага застрял в штольне и утонул, еще до того, как мы сюда спустились. Я видел его руку, вон там она плавала, а теперь ее куда-то унесло... Конец пришел этой шахте, мы больше ничего не можем сделать.
   Джон всматривался в темную зияющую пропасть. Было тихо, слышались только скрип цепей, тяжелое дыхание усталых людей да еще мерные всплески воды, которая билась о стенки шахты. Пол штольни залило водой, и теперь она представляла собой темный узкий тоннель, теряющийся во мраке. Где-то внизу в этом тоннеле плавало тело человека. У воды был противный кисловатый запах. Джон повернулся и полез наверх по длинной лестнице, протискиваясь мимо шахтеров, которые передавали наверх бесполезные ведра с водой. У входа в шахту его поджидал Медный Джон; на лице его застыло твердое решительное выражение, так хорошо знакомое его сыну.
   - Вода прибывает с каждой минутой, - сказал Джон. - Люди не могут там оставаться, еще четверть часа, и будет поздно. Вы должны приказать им немедленно подняться наверх.
   - Этого я и боялся, - поддержал его Николсон. - Мистер Джон прав, сэр, нужно поднять людей наверх, иначе у нас опять будут потери.
   - Я отказываюсь пасовать перед водой, - заявил Медный Джон. - Если мы с ней справимся, уберем ее из шахты, на этом горизонте снова можно будет работать. Есть один способ, с помощью которого можно спасти шахту, и я предлагаю его использовать. Это можно сделать, взорвав скалу, тогда вода пойдет наружу по склону горы. Я намерен использовать любой, самый малый шанс.
   - Очень хорошо, сэр, - сказал маркшейдер, - но если нам это удастся, взрывом разрушит скалу прямо над дорогой, и потоком воды размоет насыпь.
   - К дьяволу дорогу! - заревел Медный Джон. - Дорогу можно выстроить снова, тем более что платить за это будет правительство, а на новую шахту правительство мне денег не даст.
   Джон отвернулся, пожав плечами. Если отцу угодно подвергать риску жизнь людей, устраивая эксперименты с порохом, ради того, чтобы спасти обреченную шахту, это его дело. Где-то плакала женщина, вероятно, вдова того несчастного, тело которого подняли на поверхность. Вокруг него собралась небольшая толпа. Среди них был Вилли Армстронг. У шахтеров были бледные напряженные лица, и все время слышался лязг цепей лебедки, с помощью которой на поверхность поднимались все новые бадьи с водой, образующей все расширяющийся поток на выходе из шахты. Ну почему отец просто не закроет шахту, не прикажет людям разойтись по домам, положив конец всему делу? Было что-то чудовищное в этой отчаянной борьбе за спасение нескольких сотен тонн меди, которая уже стоила жизни трем или четырем шахтерам. Капитан Николсон отдавал приказания, и вот уже показалась вагонетка, в которой везли бочонок с порохом. Вокруг теснились возбужденные шахтеры, Медный Джон крикнул, вызывая добровольцев. "Если бы жив был Генри, - подумал Джон, - он непременно спустился бы в шахту вместе с отцом и его помощниками", и ему живо вспомнилась сцена трехлетней давности. Он снова увидел, как Генри, мокрый, дрожащий под дождем и возбужденный, наблюдает за тем, как отец поджигает фитиль, соединенный с бочонком пороха. В ту роковую ночь пять человек поплатились жизнью во имя этой меди. Шесть, если считать Генри, который простудился и умер от этого всего полгода спустя. Сколько жизней потребуется на этот раз? Джон вышел из толпы шахтеров, испытывая ненависть и отвращение ко всему, что происходило вокруг. Он снова ощутил свою бесполезность. Он не мог помочь даже несчастной вдове утонувшего шахтера, вокруг которой хлопотал Вилли Армстронг. Мог только стоять в стороне от людей и ждать... На сей раз не было ни драки, ни возбужденных криков, и когда под землей раздались негромкие глухие взрывы, они скорее напоминали отдаленные раскаты грома. Люди, собравшиеся у входа в шахту, переговаривались негромкими голосами, и в толпе тут и там заговорили о том, что взрывы достигли цели, в
   ода получила выход, и впервые за четыре часа уровень ее не поднялся. Джона снова потянуло к лестнице, ведущей в шахту. Шахтеры потеснились, давая ему дорогу. Он начал спускаться, и в нос ему ударил едкий резкий запах пороха и дыма, перебивая зловоние воды. По мере того, как он приближался к нижнему горизонту, все слышней становился беспорядочный говор, голоса шахтеров звучали резки и отчетливо, резонируя в пустоте, образованной взрывом, а потом возник еще один звук - гул тугого потока воды, устремившегося во вновь образованный проход, пробитый в скалах. В тот самый момент, когда Джон спускался по лестнице - теперь за ним по пятам следовал доктор Армстронг, - раздались оглушительные раскаты очередного взрыва, сопровождаемые грохотом, с которым с потолка и стен штольни сыпались обломки породы. Из темноты возникли лица: глаза и зубы, а потом руки, и вот показался сам Медный Джон, черный от пороха, с огромной ссадиной на виске, из которой сочилась кровь.
   - Удалось! - кричал он. - Вода уже упала на два фута. Вон, посмотри, видишь отметку на стене возле себя? А вон там пролом в скале, он служит выходом для воды...
   Вода булькала и шипела, словно живое существо, устремляясь широким темным потоком в проход, пробитый для нее, а люди работали ломами и кирками, расширяя этот проход, чтобы еще облегчить доступ воде. Медный Джон выхватил лом из рук стоявшего возле него шахтера.
   - Работай энергичнее, парень! - крикнул он и, подняв лом, с силой вонзил его в стену, из которой брызнули камни и обломки.
   Со стороны шахтеров раздался взрыв хохота, и они, один за другим, в свою очередь с жаром принялись за работу, двигаясь вдоль штрека и не испытывая страха теперь, когда угроза затопления миновала. Их энтузиазм оказался заразительным, и Джон вместе с доктором Армстронгом тоже схватили ломы и включились в общее смешение звуков, расчищая и расширяя проход, в то время как черная вязкая вода опускалась, сначала до уровня колена, потом до щиколотки - дурно пахнущая, пузыристая, она неслась темным потоком по проходу, проделанному в скале.
   - Вашего отца победить невозможно, - сказал Капитан Николсон. - Я никогда не решился бы на такое, если бы его не было рядом.
   А Медный Джон, услышав эти слова, обернулся и коротко рассмеялся.
   - Неужели просто стояли бы и смотрели, как безвозвратно гибнут тысячи фунтов? Полно, любезный, здесь ведь есть и ваша доля труда.
   Было уже около восьми часов вечера, когда все они поднялись на поверхность - грязные, усталые, но торжествующие, - для того, чтобы сообщить, что в шахте воды больше нет и что благодаря взрыву и образовавшемуся в результате проходу затопление ей больше не грозит.
   - А как только мы установим новую машину, - говорил Медный Джон, обратившийся с короткой речью к рабочим, собравшимся у входа в шахту, - мы сможем регулировать уровень воды постоянно, и ни о каком затоплении больше не будет речи. Я хочу поблагодарить вас всех за вашу преданность и за ту работу, которую вы сегодня проделали. Обещаю, что я этого не забуду.
   Он оглядел собравшуюся толпу людей, и что-то поразительное и неустрашимое в его облике - острый взгляд на черном от грязи лице, седеющие волосы, твердый решительный подбородок и кровоточащая царапина у самого глаза - заставило этих усталых людей разразиться приветственными криками. "Трижды ура Медному Джону!", - крикнул кто-то, и вся толпа восторженно подхватила: "Ура!". В этом крике был оттенок истерии, вызванной внезапным освобождением от страха, и люди стали тесниться вокруг него, стремясь пожать ему руку, забыв свой страх перед ним как перед хозяином, ибо он сделался лидером, и Медный Джон, смеясь и отбиваясь, вдруг оказался в воздухе, шахтеры несли его на руках, так что он мог собственными глазами видеть разрушения, возникшие на горе по его воле.
   - Ваш отец - везучий человек, - сказал доктор Армстронг, - он спас свою медь и, к тому же, завоевал популярность. Пойдем посмотрим, какой разгром он там учинил.
   Заходящее солнце, склоняясь к горизонту, задержалось над заливом Мэнди-Бэй, и Джон, щурясь после темноты шахты, увидел, что на небе собираются первые вечерние облачка. Было позднее, чем он предполагал.
   Слуга, который весь день дожидался хозяев, держа в поводу лошадей, подошел к нему, добродушно усмехаясь.
   - Посмотрели бы вы на дорогу, сэр, - сказал он. - Там на нее льется целый водопад, говорят, она уже никуда не годится, весь склон еле держится после взрыва, а насыпь вот-вот сползет в море. Какое счастье, что это не со стороны Дунхейвена.
   Вдруг Джон увидел, что лицо доктора Армстронга окаменело, и в тот же миг его охватил безумный страх, он почувствовал, как вся кровь отхлынула от его лица.
   - Боже правый! Фанни-Роза... - вскричал он.
   Он помчался вниз к дороге, но тут же сообразил, что это бесполезно вода хлестала из пролома, бурным каскадом обрушиваясь на дорогу, неся с собой землю, камни, обломки скалы. Неподалеку от него в земле уже появились трещины, и толпа шахтеров со смехом указывала на них, бросая в поток камни и палки, забавляясь тем, что происходит. Они даже бились об заклад, споря о том, сколько еще выдержит эта дорога.
   - Позовите отца! - крикнул Джон доктору Армстронгу. - Скажите, что из Эндриффа едет двуколка, она находится на дороге... - Не дожидаясь ответа, он бросился в поток и, по пояс в воде, стал перебираться на другую сторону, чтобы оказаться на дороге, в той ее части, которая еще не пострадала от потопа. У него перед глазами стояла страшная картина того, что могло произойти: пони, запряженный в двуколку, резво бежит по дороге, молодые женщины беспечно болтают, не подозревая о том, что ждет их впереди, и вдруг за поворотом на них обрушивается град каменьев и земли и мощный поток воды, вырвавшийся на свободу.
   Он бросился вниз по склону горы - каждый вздох его был похож на рыдание, в глазах темнело от страха. Один раз он оглянулся через плечо и увидел, что отец вместе с доктором Армстронгом бегут следом, а с ними несколько шахтеров, среди которых был и Николсон - все они поняли, что может произойти. Джон молился Богу, он, который не молился с самого детства, и все время повторял ее имя: "Фанни-Роза... Фанни-Роза...".
   Наконец он добрался до места, откуда видна была дорога, - и вот она перед ним, заваленная валунами, обломками скалы и землей; всюду сочится вода, проникая из потока; дорога разрушена еще больше, чем он предполагал и - о, Боже Всемогущий! Что это там? Среди груды камней и крупных обломков лежит перевернутая двуколка, рядом - пони, у него дергаются ноги, а на дороге кто-то стоит, взывая о помощи...
   - Фанни-Роза... Фанни-Роза... - И он спрыгивает вниз на дорогу, и вот она уже рыдает, дрожа, в его объятиях, указывает пальцем на лошадь, которая дергается, пытаясь из последних сил освободиться от сбруи, на колеса перевернутой двуколки, и все это время у него в ушах стоит шум воды, грохот потока, обрушившегося на дорогу, а его отец и Вилли Армстронг с ужасом смотрят на груду обломков, на эти камни, и в их глазах он читает отчаяние...
   - Фанни-Роза... Фанни-Роза...
   Он прижимает ее к сердцу, поднимает на руки и несет прочь от воды и обломков, на край дороги, на склон, еще не тронутый разрушением, на мягкую влажную траву, целует ее руки, губы, волосы, а она прижимается к нему с рыданием...
   - Я жива, - рыдает она, - жива, со мной ничего не случилось, а где Джейн? Что с ней? Пусть они найдут Джейн...
   Рушится дорога на склоне горы, катятся камни, сыплется земля, льются гневные воды из шахты на Голодной Горе.
   В ту ночь в Клонмиэре родился Джон Саймон Бродрик, тот самый, что будет впоследствии известен в семье как "Бешеный Джонни", но не было волшебницы-крестной, которая осенила бы благословением его темную головку и взмахнула бы волшебной палочкой; она покинула его, ускользнула, вслед за своим братом Генри.
   5
   Когда младенцу сравнялось три месяца, Фанни-Роза заявила, что ему необходимо сменить обстановку, и, хотя доктор Армстронг уверял, что никогда еще не встречал такого здорового младенца - во всяком случае, с такими здоровыми легкими, - Фанни-Роза возразила, что доктора ничего не понимают в маленьких детях и что самое главное - это материнский инстинкт.
   Итак, Джон вместе с женой, сыном и со всеми собаками переправились на ту сторону воды и водворились на несколько месяцев в Летароге.
   Жизнь в этом доме на ферме текла мирно и счастливо; по вечерам, когда младенец спокойно спал наверху на попечении старухи Марты, в гостиной царила атмосфера тишины и покоя - занавеси задернуты, горят свечи, в камине теплится огонек, Фанни-Роза сидит возле него в кресле и шьет какой-нибудь новый наряд для Джонни, который моментально из всего вырастал, и время от времени поглядывает на мужа со своей быстрой оживленной улыбкой, чаще всего для того, чтобы что-нибудь ему рассказать о необыкновенном уме их сына.
   Джон считал, что Фанни-Роза очень хорошо придумала, когда решила переехать на ту сторону и поселиться в Летароге. Здесь, в этой уютной долине, на ферме, полной разных животных, гдя рядом расположена маленькая деревушка, а возле дома течет спокойный ручей, несчастье, случившееся в начале лета, казалось далеким, и о нем можно было не вспоминать по несколько часов кряду. Боль от трагедии, унесшей жизнь Джейн, немного притупилась, и со временем стали даже думать, что смерть избавила ее от долгих безрадостных лет стародевичества. Забыть, не успев проститься, это не для нее. Нельзя было себе представить, что она через год или через два вышла бы замуж за кого-нибудь другого. Она бы вздыхала, стала бы вянуть и зачахла бы, словно цветок, у которого поникла головка. Лучше уж уйти сразу, мгновенно и бесстрашно, у подножья Голодной Горы, не оставив после себя горьких воспоминаний, у только портрет восемнадцатилетней девушки, у которой такие теплые карие глаза, полные надежды, и маленькая изящная ручка, перебирающая жемчужины ожерелья на шейке. Джон тосковал по ней, в его сердце, там, где была она, образовалась пустота, но здесь, в Летароге, он стал думать: это к лучшему, что она умерла.
   Первые недели после ее смерти были очень тяжелыми. Отец был потрясен; он сразу сильно состарился - заперся у себя в библиотеке и не желал ни с кем разговаривать, даже с Барбарой. Какие муки, какие страдания он испытывал, сидя один в темной безрадостной комнате, этого никто из них не знал. Но когда он, наконец, оттуда вышел - они ведь боялись, что он превратится в сломанного человека, тень прежнего Медного Джона, - они увидели, что изменился он мало, разве что морщины на лице стали глубже да глаза смотрели еще более твердо.
   Джон, чья ненависть к шахте усилилась после наводнения чуть не в десять раз, обнаружил, что он окончательно не может обсуждать с отцом деловые вопросы, и каждое утро смотрел, как отец после завтрака отправляется на шахту, с чувством недоумения, почти что отвращения. Когда, меньше чем через три месяца после того, как Джейн покинула их, отец объявил, что прибыла новая паровая машина, что она уже установлена и будет выкачивать воду из новой шахты без малейших затруднений, так что через месяц они уже смогут отгружать медь в Бронси, Джон встал и вышел из комнаты. Вскоре после этого Фанни-Роза предложила переехать в Летарог, и Джон, в первый раз в своей жизни, с радостью покинул Клонмиэр.
   Он рассуждал сам с собой, что теперь, когда у него есть жена и ребенок и большая вероятность дальнейшего прибавления семейства, он больше не может жить в доме отца с прежним удовольствием. Шесть коротких месяцев после женитьбы он испытывал гордость обладания, однако после возвращения семьи в Клонимэр последний перестал ему принадлежать. Когда-нибудь, возможно, через много лет, он к нему вернется, но до этого времени лучше, если он будет туда приезжать только в качестве гостя, а пока подыщет что-нибудь для себя, Фанни-Розы и маленького Джонни.
   - Вся беда в том, - говорила ему Фанни-Роза, - что ты не можешь противостять отцу. И ты, и сестры - все вы его боитесь. А между тем, хорошая ссора иногда помогает: когда как следует покричишь, воздух становится чище...
   - Ссоры и крики я ненавижу еще больше, - отвечал Джон, - Клонмиэр принадлежит отцу, и пока он жив, лучше не пытаться жить вместе с ним. А теперь, радость моя, у нас есть наш собственный дом по эту сторону воды, и я могу здесь заниматься своими борзыми, а ты - производить на свет наших детишек.
   - По-моему, в тебе сидит какая-то сатанинская гордость, Джон, ты так любишь свой Клонмиэр, так хочешь им владеть, что не желаешь делить его ни с кем.
   - Возможно, ты права, у меня сатанинская гордость, но правда и то, что я не хочу делить свою Фанни-Розу с этим чернявым дьяволенком, моим горластым сыночком, который обладает всеми недостатками своего отца и избалованной маменьки, но при этом начисто лишен их достоинств. Так что чем скорее ты заведешь следующего, тем лучше, хотя бы для того, чтобы этому чертенку пришлось немного потесниться.
   Фанни-Роза обвила руками шею своего мужа и улыбнулась ему так, как она умела, говоря ему, что он ревнивец и медведь, что она его нисколечко не любит, и потом исчезла с веселым смехом - та самая неуловимая Фанни-Роза, что некогда пленила его на Голодной Горе.
   Проблема отчасти разрешилась зимой, когда отец неожиданно купил дом милях в тридцати от Летарога в новом модном курортном местечке Сонби, до которого от Бронси можно было добраться пароходом в течение одного часа. Туда было легче добираться и зимой по сравнению с Летарогом - ведь позедка в Летарог и обратно - это долгое и утомительное путешествие. Поэтому было решено, что Джон и Фанни-Роза останутся жить на ферме, которая и будет их постоянным местопребыванием, в то время как Медный Джон с дочерьми будут проводить зиму в новом доме в Сонби, - он сразу же получил наименование Бродрик-Хаус и сделался их постоянным адресом, когда они жили по ту сторону воды. Это устраивало всех, и Джону не нужно было беспокоиться о том, чтобы искать себе жилище. Он вполне удовлетворился фермерским домом в Летароге, так же, как и Фанни-Роза, и, по-видимому, Джонни, который и не подумал потесниться, чтобы уступить немного места своей сестренке Фанни, которая родилась в апреле следующего года. Столь же прочно он занимал свое законное место и еще через год, когда на свет появился маленький Генри. Джонни превратился в тирана, и никому, кроме матери, не разрешалось ни в чем ему перечить. Это был красивый ребенок, темноволосый и черноглазый, как отец, но, как говорила Марта, все повадки он унаследовал от своей маменьки и, к тому же, ее характер - Джонни, как и она, выходил из себя при малейшем противоречии. Если ему чего-нибудь хотелось, он принимался орать, требуя, чтобы ему немедленно это дали, но как только просимый предмет оказывался у него в руках, он тут же ему надоедал, и Джонни пускался в рев, требуя чего-то другого.
   - Мальчик постоянно чем-то недоволен, - заметил Джон, глядя в недоумении на своего маленького сына, который швырнул в огонь новую игрушку, потому что ему не понравился цвет. - Почему он никогда не сидит тихо, как Фанни?
   - Он такой живой, у него масса энергии, - отвечала его мать, - верно ведь, моя прелесть?
   "Прелесть" нахмурился и начал колотить ногами по полу.
   - Я ни разу не ударил ни одного из щенков, которые у меня росли, заметил Джон, - и не собираюсь пороть собственного сына, но видит Бог, я бы хотел, чтобы кто-нибудь меня научил, как следует обращаться с этим ребенком, чтобы он хотя бы был поспокойнее. Посмотри, теперь он дергает за волосы Фанни. Не могу припомнить, чтобы я когда-нибудь дернул за волосы Барбару.
   - Ну, конечно, дергал, просто ты об этом забыл, - сказала Фанни-Роза, беря сына на руки и давая ему конфету. - Позови Марту и скажи, чтобы она унесла Фанни наверх. Эта глупышка плачет и расстраивает Джонни.
   - Мне кажется, что все совсем наоборот, - заметил Джон.
   - Глупости! Фанни вечно хнычет, когда ее таскают за волосы, а Джонни от этого сердится. Слезы его страшно раздражают. Пойдем с тобой в деревню и посмотрим, не найдется ли в лавке миссис Эванс чего-нибудь интересного. А если ты будешь хорошим мальчиком, то получишь награду: будешь обедать с папой и мамой и пить эль из кружки, которую тебе подарили на Новый Год.
   Отец никак не мог понять, чем, собственно, Джонни заслужил эту особую награду, после того, как бросил в огонь игрушку и оттаскал за волосы сестру, но обещание, по крайней мере, оказало желаемое действие: хмурое выражение лица исчезло, его место заняла сияющая улыбка, и безобразный чертенок превратился в очаровательного маленького мальчика, который послушно поешл с мамой за ручку - образец воспитанного ребенка. Джон покачал головой, пожал плечами и, свистнув, отправился на псарню к своим собакам. Воспитание детей было выше его понимания. Женщины, конечно, знают, как надо с ними обращаться, хотя его не оставляло тревожное чувство, что Медный Джон выдрал бы его хорошенько, если бы он вел себя по отношению к сестрам так, как это делает Джонни, но он не мог спустить мальчишке штаны и высечь его, у него просто не поднималась рука. Когда Джонни начинал кричать и скандалить, его отец уходил в сад или на реку и возвращался только тогда, когда все стихало. Ему казалось, что это легче всего. И мало-помалу эта политика - его стремление избегать всего неприятного - стала распространяться и на все другое. Фанни-Роза правила Летарогом, значит, она должна была разбираться со слугами. Если кто-нибудь из них ленится или говорит грубости, ну что же, пусть она их рассчитает. Если старая Марта не понимает Джонни и ссорится из-за этого с Фанни-Розой, значит, ее нужно отправить на покой, но, ради Бога, только чтобы не было сцен в его присутствии.
   - Ты ничем не лучше, чем мой отец, - говорила Фанни-Роза. - Он тоже всегда старался увильнуть от ответственности. Тебе очень повезло, что я не принадлежу к робким, пугливым созданиям и не завишу во всем от тебя.
   - Ты зависишь от меня только в одном отношении, зато в самом важном, сказал Джон, обнимая ее за талию.
   - Эх ты, бездельник несчастный, - рассмеялась его жена. - Разве ты забыл, что у меня уже трое детей, и не успеешь оглянуться, как будет четвертый. А ты только и знаешь, что сидишь да смотришь на меня, зеваешь да улыбаешься. А то пойдешь на псарню возиться со своими собаками, они у тебя такие же лентяи и бездельники, как ты сам.
   И верно, Джон потерял интерес к собачьим бегам. Сезон наступал раньше, чем он успевал сообразить, что прошло уже много месяцев, а его собакам, избаловавшимся и обленившимся - их постоянно перекармливали и редко выезжали с ними в поле - потребуется много недель интенсивной тренировки, прежде чем они будут в состоянии соревноваться с другими. Для этого их хозяину было бы необходимо собраться с силами и проявить максимум энергии, однако Джон понял, что он на это не способен.