дю Морье Дафна. Голодная Гора

   "Они будут иметь удовольствие видеть меня у себя, если им этого хочется", подумал Джоони. Он стоял, покачиваясь, на тротуаре и улыбался. По противоположной стороне улицы проезжала извозчичья карета, и он подозвал ее, взмахнув тростью.
   - Гровенор-стрит, одиннадцать, - сказал он.
   Было очень приятно сидеть, откинувшись на подушки, и Джонни показалось, что кэб прибыл на Гровенор-стрит слишком быстро. Он осторожно выбрался из кареты и заплатил кучеру за проезд. Окна в доме были ярко освещены, от входной двери до дороги был положен красный ковер. На улице собралась толпа зевак, они глазели на подъезжающих гостей. Дверь на минуту отворилась, пропуская одного из собратьев-офицеров с женой, а затем снова закрылась.
   - А у вас, видно, женушки нет? - сказала девушка, стоявшая рядом с Джонни.
   Он снял шляпу и поклонился.
   - К сожалению, нет, - сказал он. - Не соблаговолите ли вы сопровождать меня вместо нее?
   Девица пронзительно расхохоталась. Это была сильно накрашенная проститутка, которая пришла сюда с Пикадилли, привлеченная зрелищем.
   - Что они, интересно, скажут, если я у них появлюсь? - задорно отозвалась она.
   - Вот это мне и хотелось бы узнать, - сказал Джонни. - Пойдешь со мной? Или боишься? Я дам тебе пять фунтов, если ты согласишься.
   Девица беспокойно засмеялась, а подруга потянула ее за рукав.
   - Пойдем отсюда, - сказала она. - Разве ты не видишь, что джентльмен навеселе?
   - Какое, к черту, навеселе! - сказал Джонни. - Пьян в доску, если желаете знать. Ну, как тебе нравится вот это? - и он подбросил на ладони пять золотых монет.
   - Ладно, пойду, - храбро сказала девица. - Пусти, Энни, не держи меня, слышишь?
   Джонни предложил ей руку и позвонил. Дверь снова отворилась, и на пороге появился напудренный лакей. Гул голосов встретил Джонни и его спутницу. На лестнице толпились мужчины в мундирах и женщины в вечерних туалетах. На верхней площадке Джонни увидел своего седовласого команжира и его величественную супругу.
   - Как тебя зовут, золотце мое? - спросил Джонни у девушки, опиравшейся на его руку.
   - Вера, - сказала она, слегка подаваясь назад. - Вера Потс. Неужели вы собираетесь вести меня туда, наверх, мистер?
   - Обязательно и бесповоротно, - сказал Джонни. Он отдал свои шляпу и трость второму лакею, который что-то возбужденно шептал своему товарищу. Будьте любезны доложить, - сказал он, подходя к лестнице. - Капитан Бродрик и Вера Потс. Приветствую вас, мой дорогой Робин. Как вы поживаете? А как ваша жена? Страшно рад вас видеть. Мне кажется, вы не знакомы с мисс Потс. Мисс Потс, это капитан сэр Робин и леди Фрейзер. Сюда, пожалуйста, милая Вера...
   Толпа на лестнице расступилась, когда Джонни поднимался наверх, ведя под руку свою девицу, которая испуганно к нему прижималась. Сам он плохо видел, что происходит, однако чувствовал, что к нему обращаются, заметил смущенные взгляды, услышал, как кто-то настоятельно окликает его снизу, но в него вселилась какая-то мощная сила, он был полон уверенности в себе. Теперь к нему обернулся полковник, любезная приветственная улыбка на губах его жены застыла, а рука в длинной белой перчатке опустилась при виде грязной пятерни, которую протягивала ей непрошенная гостья.
   - Добрый вечер, миссис Гревиль, - сказал Джонни. - Добрый вечер, сэр. Позвольте представить вам мисс Веру Потс с Пикадилли.
   - Приятно познакомиться с вами, право слово, - сказала его спутница.
   На лице миссис Гревиль застыло отрешенное недоуменное выражение, как у человека, только что получившего удар между глаз, и Джонни на минуту показалось, что она лишится чувств. Однако она вновь обрела свою величественную осанку, она поклонилась, она что-то пробормотала.
   Полковник казался невозмутимым. Он вежливо поздоровался с Джонни, пожал руку его спутнице. Только маленькая жилка, пульсировавшая у него на лбу, выдавала его истинные чувства.
   - Мортон, - обратился он к красному, как рак, молодому субалтерну, стоявшему рядом с ним. - Мне кажется, мисс Потс будет лучше себя чувствовать, если выйдет на улицу. Будьте так добры, проводите ее, пожалуйста, к дверям. Здесь есть еще одна лестница, с площадки направо. Благодраю вас. А вы, Фрейзер, или кто-нибудь другой, кликните кэб, чтобы отвезти Бродрика домой. Мне кажется, он не очень хорошо себя чувствует.
   - Напротив, - сказал Джонни, - я чувствую себя превосходно, и сам провожу мисс Потс к ее друзьям. Доброй ночи, сэр.
   Он поклонился, снова предложил руку своей спутнице, и они вместе спустились по лестнице в холл, провожаемые взглядами сотен глаз. Джонни снова получил свою шляпу, пальто, и вот они уже на улице, на красном ковре, и дверь за ними захлопнулась.
   Позже, значительно позже, Джонни раздвинул шторы в своей комнате на Пэл-Мэл. Утро было серое и туманное. Какое-то время он не мог припомнить, что произошло накануне вечером, и потянулся к фляжке в ящике туалетного столика. Через несколько минут он почувствовал себя лучше, и взгляд его упал на женскую фигуру - в его постели мирно спала Вера Потс. Странно, он ничего не помнил; что же было после того, как они вышли на улицу? Джонни прошел в гостиную и равнодушно огляделся. Там валялись его пальто, шляпка Веры Потс, отделанная множеством лент и перьев, боа, бывшее накануне у нее на шее и на плечах. Он сделал еще один глоток из фляги. Потом увидел телеграмму, которая лежала на конторке. Джонни протянул дрожащую руку и распечатал ее. Когда Вера Потс вошла в комнату, отыскивая свои вещи, она увидела, что Джонни стоит перед конторкой, держа в руках телеграмму.
   - Что случилось? - спросила она. - Надеюсь, не плохие новости?
   Он, казалось, не слушал ее. Смотрел, как декабрьский туман заволакивает весь окружающий мир.
   - Умер мой дед, - медленно проговорил он. - Это означает, что Клонмиэр теперь мой.
   4
   Как странно, ему все еще казалось, что библиотека принадлежит старику, и, открывая ящики секретера, верхняя крышка которого откатывалась назад, или поворачивая ключ в книжном шкафу, Джонни испытывал неловкость, как будто бы Медный Джон в любую минуту мог войти в комнату, встать на пороге, заложив руки за спину и глядя из-под густых бровей прищуренными глазами, и спросить в своей холодной неторопливой манере, что здесь делает его внук. В комнате все было проникнуто его аскетическим духом, и Джонни знал, что никогда не сможет здесь находиться, не сможет писать здесь свои письма, потому что за его спиной, заглядывая ему через плечо, всегда будет стоять тень деда.
   Но это же смешно. Дед не бывал в Клонмиэре уже более шести лет. И Джонни пытался себе представить этого глухого восьмидесятичетырехлетнего старика, который жил со своей экономкой в Летароге, ожидая смерти, ни с кем не виделся, никому не писал, если не считать одного письма в месяц, которое он неукоснительно посылал управляющему рудником на Голодной Горе. Что могло быть страшного в этой фигуре старика, который день за днем сидел в своем фермерском доме в далеком Летароге? И, тем не менее, Джонни вздрагивал, неизвестно почему, закрывал крышку секретера, отодвигал кресло и выходил на воздух, на солнечный свет, оставляя библиотеку на милость пыли и паукам. Возвращение домой его несколько разочаровало. Всю свою жизнь он дожидался этого момента, мечтал о нем, строил планы, и теперь, когда он наступил, Джонни стало неинтересно, это его больше не волновало. "Слишком поздно", думал он, бродя по саду и парку и рассеянно слушая то, что говорил ему приказчик. "Слишком поздно, меня это больше не интересует. Это должно было произойти десять лет тому назад, тогда в этом был какой-то смысл". Приказчик, человек по имени Адамс, его раздражал. Джонни не знал этого типа, а тот постоянно ссылался на Генри, словно имение было оставлено ему, а не Джонни. "Да, капитан Бродрик, эти деревья приказал посадить ваш брат Генри. Он жил здесь прошлым летом вместе с другими молодыми джентльменами, когда вы были за границей". И еще: "Мистер Генри сказал, что нужно отремонтировать фермерский дом и уладить спор между Бэрдом и новым экономом; он считает, что Бэрд слишком стар, и нанял теперешнего, Филлипса". И еще: "Мистер Генри бывал на шахтах очень часто, мне кажется, что все письма, связанные с делами рудника, посылаются ему".
   Разумеется, когда он служил в полку и находился за границей, вне Англии, а дед жил на покое в Летароге, делами занимался Генри, но теперь, когда дед умер, и Джонни вступил во владение, он возьмет все в свои руки.
   - В будущем, - коротко распорядился он, - вся корреспонденция, касающаяся имения и рудника, должна направляться непосредственно ко мне.
   Арендаторы тоже постоянно спрашивали мистера Генри, глядя на Джонни недоверчиво, словно он был посторонним и не имел права находиться в замке. То же самое было и на руднике. Прежний штейгер, старик Николсон, давно удалился на покой, его место занял управляющий Гриффитс, вежливый и, по всей видимости, знающий человек, который достаточно охотно знакомил его с отчетами, но, когда Джонни задал ему какие-то вопросы, касающиеся оборудования, он сказал: "Мистер Генри считает, что все механизмы изношены и требуют полной реконструкции. Капитану Бродрику следует переговорить с братом и выяснить, какие в связи с этим будут приняты меры".
   - Мой брат, - ответил Джонни, - в данный момент очень занят, он женится, и вообще он не имеет никакого отношения с управлению рудником.
   - Конечно, теперь, когда вы вернулись домой, положение изменилось, поспешно согласился Гриффитс. - Теперь, конечно, вы сами будете заниматься делами.
   И он стал говорить о техническом состоянии рудника, показывал Джонни цифры, в которых тот ничего не понимал. Однако, дабы не обнаружить свое невежество, он время от времени кивал головой, задавал вопросы, одним словом, не растерялся и сумел поставить управляющего на место.
   "Будь я проклят, если позволю Генри и вообще кому бы то ни было указывать мне, что я должен делать", думал Джонни. Вернувшись в замок, он созвал всех слуг и как следует их отругал, просто, чтобы они знали, что он не потерпит никаких глупостей. Он разозлился, когда старик Томас обратился к нему, сказав, что если капитан не нуждается в его услугах, он будет служить у мистера и миссис Генри в Слейне, они сняли там дом.
   - Ну и отправляйся туда, если тебе угодно, - сказал Джонни. - Я не хочу, чтобы у меня служили люди, которые меня не любят.
   - Это не так, сэр, - смущенно отозвался старый слуга. - Просто я привык к мистеру Генри, а вы так долго жили в чужих краях, что я, наверное, не сумею вам угодить.
   Итак, Томас отправился в Слейн, а с ним вместе и еще кое-кто из слуг, и Джонни в гневе и раздражении послал за своим ординарцем, который служил у него, когда он был в полку. Тот немедленно забрал в свои руки весь дом, а вскоре после этого явилась Фанни-Роза, привезя с собой еще троих слуг, весь свой багаж и трех собак, и заявила, что ее дорогой Джонни не может жить в Клонмиэре в полном одиночестве, и что она будет за ним ухаживать.
   - Знаешь, мой дорогой, - говорила Фанни-Роза, взяв его под руку и прогуливаясь вместе с ним перед домом, - тебе просто необходимо жениться. Надо найти какую-нибудь приятную спокойную особу, она нарожает тебе дюжину ребятишек и всегда будет под рукой, когда тебе захочется. Только не нужно, чтобы у нее были свои взгляды, это иногда раздражает, а так она не будет мешать ни тебе, ни мне. У нас в округе наверняка найдется девица, отвечающая этим требованиям. Разумеется, из хорошей семьи. Никаких выскочек.
   - Терпеть не могу приятных спокойных женщин, - сказал Джонни, - да и ты тоже их не любишь. Я слишком большой негодяй, за меня не выйдет ни одна женщина, так что не будем об этом говорить.
   - Генри идеально счастлив со своей Кэтрин, - заметила его мать. - Как бы я хотела, чтобы то же самое можно было сказать и о тебе. При жене ты остепенишься, потому что у тебя будет, на кого опереться. Я не так глупа, я знаю, о чем говорю.
   - Не имею никакого желания остепениться, - заявил Джонни, - и вообще, если ты собираешься читать мне нотации, я должен тебе напомнить, что это мой дом, а не твой.
   Фанни-Роза украдкой посмотрела на сына. Просто удивительно, стоит только упомянуть Генри и Кэтрин, как он тут же становится на дыбы.
   - Не говори глупостей, мой дорогой, - сказала она, - ты же знаешь, я никогда не читаю нотаций.
   Однако она тут же решила расспросить этого его камердинера, много ли пьет хозяин, где он держит ключ от погреба, что делает по вечерам и много ли получает писем. Самое главное теперь, это чтобы у Джонни было занятие. Фанни-Роза разослала приглашения всем соседям на тридцать миль в окружности приехать поохотиться, пока не кончился сезон. Своему брату Бобу Флауэру, который женился и обосновался в замке Эндрифф, своему кузену графу Мэнди, другим родственникам, многочисленным Лэмли, - одним словом, всем, кто мог составить компанию Джонни, постоянно посылались приглашения, в которых говорилось, что "милый Джон жаждет их видеть", и, если приглашение принималось и гости приезжали в Клонмиэр, их встречала эффектная словоохотливая хозяйка, необычно ярко одетая и неизменно не в тон своим огненно-рыжим волосам. Позже, значительно позже, среди дня, к ним присоединялся несколько покрасневший и слегка косноязычный хозяин, то дружелюбный, то агрессивный попеременно; он часто и громко смеялся, но иногда вдруг без всякой видимой причины погружался в мрачное уныние. Гости чувствовали себя неуверенно, им было неловко, они не знали, чего от них хотят и что им делать: то ли отправляться на охоту, то ли велеть закладывать карету и ехать домой. Как бы то ни было, когда их в следующий раз приглашали в Клонмиэр, оказывалось, что они заняты и принять приглашение не могут.
   - Какие странные люди, - говорила Фанни-Роза. - Прошлой зимой, когда здесь были Генри и Герберт, друзья приезжали к ним охотиться два или три раза в неделю, причем сами напрашивались, а теперь те же самые друзья только и знают, что извиняются, ссылаясь на плохие дороги и дальнее расстояние.
   - Ничего тут странного нет, - отвечал Джонни. - Это значит только одно: им было приятно приезжать, чтобы встретиться с Генри и Гербертом, а видеть меня они совсем не хотят. Ради Господа Бога, перестань ты посылать эти свои приглашения, я и сам могу позвать своих друзей.
   И он бродил по болотам, взяв в спутники, за неимением другого общества, егеря и двух-трех арендаторов, с которыми у него установились сомнительно-фамильярные отношения. Во время одной из таких прогулок он встретил Джека Донована, с которым почти не виделся со времен своей юности, и который живо напомнил ему тот давнишний эпизод в слейнском пабе. Парень этот мало изменился - те же самые рыжие волосы, тот же нахальный вид. Он тут же потянулся здороваться с Джонни, расспрашивать его о здоровье, хотя ружье под мышкой другой руки явно говорило о том, что он занимается браконьерством.
   - Так вы снова вернулись к нам, капитан, ну, теперь мы повеселимся на славу, - сказал Донован. - Я так и говорил ребятам в Дунхейвене, вот, говорю, наступают веселые времена, новый хозяин уж позаботится, чтобы мы тут в деревне не скучали.
   Джонни засмеялся, хотя поначалу у него было желание вздуть этого типа.
   - Пойдем-ка с нами, Джек, - позвал он, - поищи нам зайцев.
   - Зайцев я вам найду, - сказал Джек, подмигнув. - Местность эту я знаю, как свои пять пальцев. Правда, пока вы были в отсутствии, капитан, я был вынужден приходить сюда тайком. Здесь обычно охотится доктор Армстронг, а я не принадлежу к числу его друзей, так же, как и вся моя семья.
   - Доктор Армстронг тут не при чем, - сказал Джонни, - не обращай на него внимания. Теперь, для разнообразия, ты можешь приходить как мой гость.
   Того обстоятельства, что его крестный отец не одобрял Джека Донована, было достаточно, чтобы Джонни тут же зачислил последнего в свои друзья. Дядюшка Вилли появлялся два-три раза ненадолго в Клонмиэре, и всякий раз возникали неприятные разговоры, ущемлявшие самолюбие Джонни. Собирается ли Джонни предпринять то-то и то-то, делает ли он что-то другое так же, как это делал его дедушка, спросил ли он совета Генри в третьем? По правде сказать, его крестный слишком уж полагается на старые времена. Ему уже под шестьдесят, он слишком стар для того, чтобы занимать прежнее место, и если он не поостережется, Джонни его просто выгонит и передаст практику человеку помоложе.
   - Чем ты сейчас занимаешься, Джек? - спросил он, и парень пожал плечами.
   - Законный вопрос, капитан. Сами видите, в каком я виде: хожу с прорванными локтями. Торговля здесь у нас совсем захирела, лавчонка, которая осталась мне от отца, развалилась, крыша вот-вот рухнет мне на голову. Мы с Кэти, моей сестрой, думаем отправиться в Америку. Здесь нам совсем нечего делать.
   - Не нужно вам никуда уезжать, - сказал Джонни. - Я найду вам что-нибудь здесь, в Клонмиэре. Кстати сказать, мне нужен человек на место привратника - прежнего я выгнал за непочтительность. Знаете, этот дом у въезда в наши владения? Вы с сестрой можете хоть сейчас там поселиться.
   Джек Донован посмотрел на него, в его бледно-голубых глазах мелькнуло подозрение.
   - Вы со мной шутите, капитан?
   - Нисколько. Почему бы тебе там не поселиться и не занять место привратника?
   - Конечно, это вам решать. Имение принадлежит вам, и теперь, когда старый мистер Бродрик умер, вы вольны нанимать, кого хотите. Он бы никогда не допустил, чтобы на его земле жил кто-нибудь из Донованов.
   - Тем больше у меня оснований желать, чтобы это положение изменилось, сказал Джонни, - а если кто-нибудь будет возражать, пошли их ко мне, я с ними разберусь.
   Он забыл и думать об этом деле, но через несколько дней к нему явился приказчик в состоянии великого возмущения и доложил, что Джек Донован из Дунхейвена вместе с сестрой имел нахальство перетащить свои пожитки в Лодж, который он, приказчик, уже обещал одному из килинских арендаторов. Не прикажет ли капитан этим людям немдленно убраться оттуда?
   - И не подумаю, - ответил Джонни, очень довольный тем, что приказчик остался в дураках. - Это я разрешил Доновану занять место сторожа при воротах, и, соответственно, поселиться в Лодже.
   - Но ведь раньше никогда... - начал мистер Адамс, однако Джонни послал его к дьяволу и удалился из комнаты. В тот же вечер за обедом на ту же тему заговорила его мать.
   - Что за глупости я слышу, будто эти ужасные Донованы пытаются занять дом привратника? - спросила она. - Прислуга только об этом и говорит. Ты, конечно, распорядишься, чтобы они убирались?
   - Ничего подобного я не сделаю, - сказал Джонни. - Джек Донован хороший человек, и притом один из немногих, кто хорошо ко мне относится. Они будут жить в этом доме, сколько им будет угодно.
   - Но, Джонни, - возразила Фанни-Роза, - Бродрики никогда не имели никакого дела с Донованами, тебе это должно быть прекрасно известно. Это ужасное семейство. Твой отец умер от того, что общался с ними и заразился смертельной болезнью. Одного этого я никогда им не прощу.
   - То, что отец заразился дифтеритом от одного из Донованов, еще не причина для того, чтобы мне не нравилось нынешнее поколение этой семьи, заявил Джонни, - и мне казалось, что ты тоже могла бы быть поумнее. Почему бы тебе не навестить Кейт Донован и не спросить, как они там устроились?
   - Мой милый мальчик, я никогда в жизни ни с кем из них не разговаривала, не собраюсь делать это и теперь. И если это та самая девица с хитрой физиономией и волосами, точно из пакли, которую я сегодня видела в аллее, то я не могу сказать о ней ничего хорошего. В привратники нужно было взять Магони. Мне нравится миссис Магони. Почему ты с самого начала не спросил моего совета?
   - Потому что я предпочитаю поступать так, как считаю нужным сам, оборвал ее Джонни, протягивая руку к графину.
   - С твоей стороны это большая ошибка, - сказала Фанни-Роза, наблюдая за тем, сколько жидкости наливается в стакан, - нанимать людей из деревни, которая никак не связана с имением. Я пыталась брать оттуда прислугу, и ничего хорошего из этого не получалось. В конце концов, мне ведь приходилось управлять имением, - сначала я делала это сама, потом мне помогал Генри, пока ты служил в своем полку, и я знаю, что к чему. Ты что, хочешь допить все, что есть в графине?
   Джонни отставил стакан и посмотрел через стол на мать.
   - Мне кажется, настало время нам с тобой поговорить откровенно, сказал он. - Мы много лет подряд обсуждали, как будем жить вместе в имении, когда умрет дедушка. Ну вот, теперь это состоялось, и что же? Ты сама видишь, так же, как и я, что ничего хорошего из этого не получается. Что ты намереваешься делать, принимая во внимание последнее обстоятельство?
   - Что ты хочешь сказать? - спросила Фанни-Роза.
   - Только то, что и тебе и мне будет лучше, если ты уедешь и станешь жить где-нибудь в другом месте, - сказал Джонни.
   Фанни-Роза ответила не сразу. Она теребила пальцами скатерть, на щеках у нее появились два ярких пятна. Джонни угрюмо смотрел на мать; он ненавидел себя за то, что сделал, но, в то же время, знал, что слов своих назад не возьмет.
   - Понимаю, - сказала, наконец, Фанни-Роза. - Я тебя раздражаю. Хорошо, что ты мне это сказал. Матери ведь так глупы.
   Она встала, подошла к камину, постояла там, протянув руки к огню. Джонни внезапно вспомнил, какой она была двадцать лет тому назад: то же самое облако волос - теперь они были выкрашены, причем неровно, - вокруг лица, вспомнил, как он был ребенком, и она вдруг подхватывала его на руки и крепко прижимала к груди. Он помнил, какие у нее тогда были духи и как приятно пахло ее тело. Теперь кожа у нее под подбородком была уже не такой упругой, лицо было напудрено, причем так небрежно, что пудра оставила пятна на ее атласном платье. Сердце у него разрывалось, он отчаянно проклинал годы, которые встали между ними, и через которые нельзя было перейти; из беззаботной, постоянно смеющейся девушки они превратили ее в несколько нелепую молодую женщину. Та осталась в прошлом, а эта уже больше ничего для него не значила.
   - Ну что же, не будем делать из этого трагедии, - беспечно сказала она. - Если ты хочешь жить один, слава Богу, что сказал мне об этом вовремя.
   Джонни повернул свой стул и теперь тоже смотрел на огонь в камине.
   - Ты не понимаешь, - сказал он. - Это действительно трагедия. Я много думал об этом - о том, что ты будешь жить со мной, о том, что мы будем делать вместе. А теперь, когда это осуществилось, оказалось, что ничего не получается, будь оно все проклято. Разве это не величайшая трагедия, которая только может произойти с людьми?
   Они смотрели на огонь; он держал в руке стакан, она же стояла, положив руку ему на плечо.
   - Хотела бы я знать, - вдруг сказала она, - как бы все это было, если бы был жив твой отец?
   В ее голосе было что-то такое, что проникло ему в самое сердце, заставило его посмотреть на нее и быстро взять ее за руку. Но, когда он повернул ее к себе, она улыбалась, на лице ее не было слез, и она стала быстро говорить о том, что нужно найти небольшую виллу, возможно, на юге Франции, где можно было бы проводить осень и зиму. Она часто думала о том, как это было бы приятно. Когда она была молодой девушкой, они обычно жили зимой за границей, во Франции или в Италии. Было ужасно весело. Тут, конечно, есть одно затруднение: это может потребовать больших расходов.
   - К черту расходы! - сказал Джонни. - Ты отлично знаешь, что я буду давать тебе столько, сколько понадобится. Все это можно устроить.
   - Дорогой ты мой, - сказала она. - Какой ты добрый и какой щедрый, - и погладила его по голове, что было гораздо хуже, чем если бы она бушевала и кричала на него. - Как ты думаешь, не захочет ли Элиза пожить там вместе со мной, чтобы немного рассеяться, ведь ей, наверное, скучно все время в Сонби? Мы могли бы пожить в отеле и тем временем подыскивать виллу. Я, пожалуй, напишу ей сегодня вечером. Из всех мест я бы предпочла Монте-Карло. Там всегда так оживленно...
   Она открыла дверь и вышла, оставив его одного, и он вдруг подумал, что все это время ничего не знал о матери, о том, какое у нее сердце, какая душа. И никогда не узнает, не разбил ли он сегодня это сердце, или там нечего было разбивать, потому что у нее его нет. И никто на свете ничего об этом не узнает. Отныне только один Господь Бог когда-нибудь заглянет в душу Фанни-Розы и увидит, что там скрыто.
   На следующее утро он был полон раскаяния, горько сожалел о жестоких словах, которые говорил накануне, и пошел в в комнату матери, чтобы попросить у нее прощения и уговорить ее остаться. Он скажет ей, что слишком много выпил и не понимал, что говорит; но, войдя в комнату, он увидел, что она сидит среди кучи вещей - всюду стояли раскрытые коробки, вылялись книги, шляпки, давно не надеванные платья, шарфы, пояса, перчатки - словом, реликвии, скопившиеся за много лет жизни.
   - Как забавно, - говорила она, - я все время нахожу давно забытые вещи. Вот шляпка, в которой я была, когда твой отец сделал мне предложение, - и она взяла в руки помятую соломенную шляпку, крошечную, размером не более блюдца. - Может быть, наша судомойка сможет ее надеть в День Всех Святых, добавила она, отбрасывая шляпку в сторону. - А вот твой первый башмачок, смеясь, сказала она, показывая ему крошечную красную пинетку. - Это нельзя выбрасывать, ты носил их всего несколько недель, ноги у тебя росли так быстро... Посмотри на это атласное платье. Я его заказывала, когда мы с твоим отцом ездили в Бат, провели там страшно веселую неделю. Но потом вскоре в проекте появился Эдвард, и я уже не могла его надеть, оно мне было мало. Помню, как это было досадно. Если чуть-чуть переделать, я снова смогу его носить, - и она приложила платье к себе.