Джонс Белинда. Летим в Лас-Вегас!

   Словом, тине очень неуютно. И от этого я злюсь.
   – А это ты делаешь, чтобы кому-то что-то доказать? – указываю я на коробку с красками.
   Он поднимает глаза. Что это – вспышка боли? Затем улыбается:
   – Нет, не для этого.
   Что за глупость я сморозила! Умирая от стыда, хочу загладить свой промах какой-нибудь милой репликой – но, как назло, ничего не лезет в голову. Однако это неважно: несколько секунд спустя он вновь погружен в свое рисование. Я снова злюсь – теперь оттого, что про меня забыли. Так, а это что свербит в сердце? Старая знакомая – зависть!
   Я еще помню, что такое увлеченность своим делом. Помню, что это значит – когда забываешь обо всем на свете и ни чужое одобрение, ни чужие насмешки не имеют уже никакого значения.
   Беспомощные юношеские вирши принесли мне пользу: я изучила свои чувства и научилась выплескивать на бумагу то, что кипит в голове. Или в сердце. Горечь, гнев, отчаяние не так уж страшны, Когда они – всего лишь ровные строчки на белом листе.
   Я заглядываю Финну через плечо:
   – Можно посмотреть?
   – Конечно.
   Я вижу, как он подбирает с земли щепоть красной пыли и легонько втирает в только что нарисованные горы.
   – В каждую картину я добавляю немного почвы из того места, где она была написана. Теперь ты можешь прикоснуться и почувствовать: это настоящее. Вечная проблема иллюзии и реальности.
   – А как ты думаешь, – вдруг выпаливаю я, – что лучше? Иллюзия или реальность?
   – А тебе как кажется? – отвечает он вопросом на вопрос.
   «Не заплывай на глубину!» – мысленно предупреждаю я себя. – Не знаю. Наверно, иллюзия – ведь реальность по большей части такая дрянь! Я, конечно, не говорю о Лас-Вегасе: здесь все иллюзии реальны, – улыбаюсь я.
   – Но этот рисунок – тоже иллюзия, – возражает Финн. – Он создает впечатление, что ты смотришь на горы. Но горы реальны. Что ты выберешь: клочок бумаги – или все это?
   Рисунок очень хорош, но с великолепием гор его не сравнить даже из вежливости.
   – А как ты думаешь, откуда берутся иллюзии?
   Я беспомощно пожимаю плечами. Вот так влипла!
   – Иллюзии основаны на реальности, – говорит он. – Твои мечты – это тоже реальность, только повернутая наилучшим для тебя образом. Когда кого-то любишь, то мечтаешь о нем, верно? Не о космическом корабле, не о ковре-самолете, а только о нем. Если бы тебе предложили выбор: мечтать о ком-то – или на самом деле быть с ним, прикасаться к нему, лежать в его объятиях, что бы ты выбрала?
   – Ну да, ясно, – неуверенно киваю я.
   В данный момент я мечтаю об одном: поскорее свернуть эту дискуссию.
   – Так что же ты выберешь? – Финн не дает мне сорваться с крючка. – Наверно, реальность. Ладно, признаю: она не так уж плоха. – И я заискивающе улыбаюсь, надеясь, что философский диалог подошел к концу.
   – Джейми….
   – Ш-ш-ш! Что это? – прерываю я его. Финн прислушивается.
   – Ничего. Я ничего не слышу.
   – Боже мой! Это оно! Вдохновение! Вдохновение пришло! – восклицаю я. – Вовремя! – смеется он.
   – Молчи и не мешай мне писать!
   Солнце клонится к горизонту, и краски неба становятся еще более фантастическими: теперь, на синем фоне, словно на мексиканском одеяле, розовеют размытые полосы, как будто природа говорит мне «Думаешь, нет ничего лучше неоновых огней? Взгляни-ка на это!»
   Я так поглощена творчеством, что не замечаю холода, пока Финн не говорит, что я вся дрожу.
   – Наверно, пора назад, – говорит он, помогая мне встать на ноги. – Движение нас согреет.
   И мы отправляемся в обратный путь.
   – Ты скучаешь по морю? – спрашиваю я, когда мы останавливаемся передохнуть.
   – Конечно. Может быть, зимой я вернусь домой. Очень не хватает серфинга.
   – Почему же ты уехал?
   – Как тебе сказать… Не мог там оставаться после смерти мамы. Все вокруг напоминало о ней. А всякий раз, как я смотрел на море… – Он замолкает. Я хочу спросить, отчего она умерла, но не осмеливаюсь.
   – В общем, – продолжает он, овладев собой, – мне предложили работу во «Дворце Цезаря», и я подумал, что это знак судьбы. Указание, что пора переменить декорации. Дома меня окружало слишком много воспоминаний.
   – Откуда ты? – осторожно спрашиваю я, боясь причинить ему боль и этим вопросом.
   – Из Калифорнии. Не так уж далеко отсюда. Милый маленький городок под названием Сен-Луис-Обиспо. Тебе стоит туда заглянуть, если будет возможность.
   – Да, хотелось бы посмотреть Америку. А то пока я ничего, кроме Вегаса, не видела. Ты доволен, что переехал сюда?
   – Конечно! Столько нового увидел!
   – Еще бы!
   – И завел новых друзей.
   – Это ты о Зейне? – спрашиваю я.
   – Вообще-то о рыбах! – парирует он. – А Зейн – классный парень. Правда, любит играть роль Купидона и иногда чересчур этим увлекается…
   – В каком смысле?
   – Ну, знаешь, вечно кого-то кому-то сватает. – А, понятно. Я тоже заметила!
   – Вот как?
   – В первый же вечер. Он очень старался свести Ларса и Иззи.
   Финн корчит гримасу.
   – Не думаю, что этим двоим требовалось поощрение. Ну и как, удачно?
   – Даже слишком. Ларс заработал растяжение в паху, и остальная труппа теперь к Иззи и подойти боится!
   – Значит, понимаешь, о чем я. Когда Зейн в романтическом настрое, к нему тоже лучше близко не подходить.
   – А ты не пробовал его сосватать? Я хочу сказать, познакомить с какой-нибудь девушкой? – спрашиваю я, Финн смеется от души. – Думаю, ему такая помощь не нужна! Господи, только не это!
   – Он что, бабник?!
   – Наоборот. Хранит верность Миа.
   – Спасательнице из «Миража»?
   – Да, ей. С тех пор, как они разошлись, он сам не свой. Он – из тех людей, что не выносят одиночества. Искренне верит, что «нехорошо человеку быть одному».
   – А ты как считаешь?
   – Думаю, для одних это верно, для других – нет.
   – О-о, какой ты загадочный!
   – А ты как считаешь, Джейми? Верно ли, что у каждого из насесть своя половинка, без которой человек не может быть счастлив?
   Передо мной встают образы моих «половинок». Кристиан в постели с Надин. Зейн целуется со своей спасательницей.
   – Надеюсь, что нет! – с чувством отвечаю я.

ГЛАВА 21

   Мы возвращаемся к машине, и Финн возвращает мне мою одежду. С «сельскохозяйственными штанами» я уже успела сродниться; однако мы собираемся поужинать в местном ресторанчике, а распугивать посетителей своим видом мне не хочется.
   – Подожди минутку! – говорю я ему. – А ты пока можешь причесаться…
   Он приглаживает свой ежик и усмехается.
   – Мне нравится ходить растрепанным!
   По дороге я сдергиваю бейсболку и взъерошиваю слипшиеся от пота волосы. Пусть прическа далека от совершенства – что с того? Не на бал ведь иду, черт возьми, а возвращаюсь из турпохода! Пусть смотрят и завидуют! Так я рассуждаю и буквально наслаждаюсь своим затрапезным видом… пока не подхожу к зеркалу.
   Собственное отражение повергает меня в недоверчивый ужас. Превращение из городской неженки в бравую альпинистку не прошло безболезненно. Я думала, что приобрету бронзовый загар, вроде того, каким хвалились в «Тельме и Луизе» Сьюзен Сарандон и Джина Дэвис, и буду лучиться энергией и здоровьем – а вместо этого лицо покрылось какими-то пятнами, веснушки размножились, и общий вид такой, словно я подхватила кожную болезнь. От теней на веках и следа не осталось – если не считать размазанного коричневого пятна во внешнем углу левого глаза. На нижней губе трещина. Словом, персонаж из фильма ужасов.
   «А какая, собственно, разница? – спрашиваю я себя. – Кого я здесь собираюсь очаровывать?»; Но старые клише так легко не сдаются: мужчина+закат=любовь, даже если это не тот мужчина. Да и женщина не та, коли уж на то пошло. Финна я вижу с какой-нибудь прелестной океанографичкой или специалисткой по водорослям, в мини-топике, трусиках-бикини и в ластах. Лицо сияет и без косметики, волосы – как в рекламе «Уош энд Гоу».
   Везет же натуральным красоткам – если приятель заглядывает к ним без звонка, они не кидаются в панику, не прячутся в шкафу, а просто щебечут: «Рада тебя видеть, дорогой! Буду готова через пять минут!» А я, когда меня в последний раз так застали врасплох, словно черепаха, нырнула в топ с капюшоном и завопила: «Не смотри на меня! Я не причесана, и глаз вообще нет!»
   Я снова гляжу на себя в зеркало. Интересно, с кем рядом видит меня Финн? Увы, почему-то мне кажется, что не с Зейном.
   Знакомясь с человеком, я всегда стараюсь представить, как выглядит его «вторая половинка». Есть у меня даже дурная привычка мысленно подбирать своим приятелям «более подходящих» женщин. Однажды на улице я заметила лохматую девчушку с серьгой в носу и подумала, что они с Тревисом очень друг другу подходят. И до чего же мне стало горько и обидно, когда он прошел мимо своей «половинки», даже не взглянув!
   Мне всегда хотелось с кем-нибудь «хорошо смотреться». Знаете, как говорят: «Они хорошо смотрятся вместе». Это звучит-как окончательное подтверждение: да, Он и Она действительно созданы друг для друга. В прямом смысле. Их парность ласкает взор. А что подумал бы сторонний зритель, увидев нас с Тревисом? Скорее всего: «Почему бедная девушка не зовет на помощь?» Как я ни старалась, так и не смогла приноровиться к его помоечному шику.
   Думаю, чем экстремальнее одеваешься, тем проще найти партнера. Зебра в любом стаде отыщет другую зебру. Едва ли она примет савраску за жеребца своей мечты. Слон только взглянет на бегемотиху – и скажет: «Хм, не знаю даже, как объяснить, но с хоботом у нее явно что-то не то!» Точно так же любительница «готики» – бледнолицая и черногубая – не влюбится в пиджачного клерка, а девица в косухе и кожаных штанах не обратит внимания на типа в заношенных трениках. Проблемы начинаются у тех, кто не имеет ярко выраженного стиля. Если ты – не часть определенной группы, твои опознавательные знаки нелегко различить: з результате ты вечно встречаешься с существами иной породы, от которых одни неприятности. Но это еще не самое страшное. Хуже всего – когда не знаешь, к какой породе принадлежишь. Когда ты одна такая, одна на всем белом свете, как та бедная желтенькая толстушка в аквариуме. Кто бы ни оказался рядом – тебе бросается в глаза не сходство, а различие.
   – Финн! Рад тебя видеть, дружище!
   – Привет, Джо! – Финн крепко пожимает руку здоровяку-хозяину. – Это Джейми. Она из Англии.
   – Да неужели? – расплывается в улыбке хозяин. – Ну, деточка, сегодня все мои официантки будут вам завидовать! Не знаю, как они переживут, что Финн явился с такой хорошенькой юной леди!
   Ушам своим не верю – он назвал меня хорошенькой! Не перевелись еще на свете добрые самаритяне.
   – Если хотите, могу предоставить уютную отдельную кабинку, – добавляет он.
   Слишком добрые, я бы сказала….
   – Великолепно! – отвечает Финн, знаком показывая, чтобы я шла следом за Джо. – Я только инструменты занесу и вернусь!
   Я сажусь в кресло, обитое красной кожей, и беру у Джо меню.
   – Как вам здесь?
   – О, очень мило! – отвечаю я, погладив рукой красно-белую скатерть. – Как в швейцарском шале – повсюду резная деревянная мебель и свечи!
   – Это все жена придумала. Хотя, наверно, у нас тут все-таки не так, как в Швейцарии, – улыбается он. Нагнувшись, чтобы зажечь свечу, добавляет: – Удивительное дело! Я всегда знал, что Финна завоюет какая-нибудь особенная девушка, но англичанка? Никак не ожидал!
   Я собираюсь развеять его заблуждение, но тут появляется Финн, и я понимаю, что с этим лучше подождать. И потом, приятно, когда тебе завидуют официантки. Особенно вон та кошечка за стойкой, что, едва мы вошли, вперилась в меня злобным взглядом – пусть помучается!
   – Здесь просто здорово! – говорю я Финну. – Трудно поверить, что мы в самом сердце пустыни!
   Тут мой желудок издает вой голодного койота.
   – А теперь – меню!
   – Меню! – соглашается он.
   Киска из-за стойки нависает над нами с блокнотом. Интересно, скольких своих товарок она придушила, чтобы захапать себе этот столик? Перечисляя «особые блюда», она обращается исключительно к Финну, меня же не замечает в упор. Представляю, как ей сладко смотреть на мою пятнистую физиономию.
   Мы оба заказываем вегетарианский гуляш. Кошечка приносит две одинаковые тарелки, одну аккуратно ставит перед Финном, другую со звоном шваркает передо мной. Держу пари, в мою она плюнула.
   Час спустя к камину подходят вперевалочку беременная женщина и беременный мужчина. По крайней мере, так мы выглядим. После гуляша мы с Финном заказали по большой порции пюре с чесноком, добавили салат из помидоров, заели все это громадным фруктовым пирогом – и теперь наконец готовы заплатить по счету.
   – Шведский стол или не шведский, все одно жадность свое возьмет! – отдуваясь, объявляет Финн.
   Жаль, что здесь нет мамы: с каким удовольствием она вдыхала бы запах горящего смолистого дерева и прислушивалась к шепоту пепла в камине! Ах да, забыла сказать: мы еще и выпимши. Джо выделил нам, как старым друзьям, бесплатную бутылку самбуки. Большую часть опрокинул в себя Финн, и мне это, пожалуй, понравилось – терпеть не могу парней, которые корчат из себя трезвенников. Я обошлась кофе.
   Нам хорошо вдвоем, но приятнее всего сознавать, что скоро я вернусь домой. «Ну, как она тебе?» – спросит Зейн друга. Надеюсь, вместо ответа Финн поднимет оба больших пальца вверх!
   Несколько секунд я играю с мыслью исповедаться: перед Финном в своих чувствах к Зейну. Вдруг даст полезный совет? Особенно теперь, когда вино развязало ему язык…
   Мысль о языке вызывает неуместные ассоциации. Я смотрю на рот Финна – крупные чувственные губы. Сколько градусов, интересно, в этой самбуке? Сердце у меня колотится, а чресла ощущают на себе возбуждающее действие кофеина. Ах, был бы здесь Зейн! Бедняга Финн – он и не подозревает, как близок к тому, чтобы заменить отсутствующего друга.
   Мы сидим рядышком и смотрим на догорающие угли. Рассеянно прислушиваемся к обрывкам чужих разговоров, к звучащей на заднем плане музыке. Молчим – так наелись, что даже говорить тяжело. Кошечка не оставляет нас в покое: приносит то еще одну порцию кофе, то шоколад, то презервативы. Насчет презервативов, конечно, шучу: но в последний раз она пронзает Финна таким откровенным взглядом, что тот багровеет и заговаривает о том, какими сортами рыбы лучше кормить акул.
   – Ну, нам, наверно, пора! – говорит он наконец, не без труда поднимается и на подгибающихся ногах идет к выходу. Налетев плечом на юную официантку, едва не сбивает ее с ног. Она с восторгом его подхватывает. Крепче держи, девочка!
   Я смотрю на часы. Одиннадцать вечера. Что-то поделывает Иззи? – Небось уже свернулась клубочком под боком у своего Элвиса.
   По дороге к выходу Финн стукается головой о притолоку и громогласно объявляет, что у него, как в мультике, вокруг головы вертятся звезды. Джо предлагает нам комнату: но я опасаюсь, что в ванной встречу Кошечку с разделочным ножом в лапе, и обещаю, что машину поведу сама.
   Мы выходим в холодную ночь. Финн открывает, пассажирскую дверцу и плавным кошачьим движением проскальзывает внутрь. Рубашка его при этом задирается. Я мельком вижу резинку шорт и мускулистый живот с татуировкой: над самым пупком вздымается в прыжке бирюзовый дельфинчик.
   Дельфин на животе – нет, этого я не вынесу! Прыгаю на место водителя и завожу мотор, чтобы заглушить сорвавшееся с губ кошачье мурлыканье. Отчаянно моргаю, желая прогнать эту картину с глаз долой. Включаю фары и выезжаю на дорогу.
   Мы мчимся вперед, и меня опьяняет такой восторг, словно это и вправду моя машина. И вправду моя жизнь.
   – Я приду, я приду, я приду к тебе в отель… – во весь голос распевает Иззи. – Ну, как? Похоже, здорово повеселилась с Зейном – прямо сияешь!
   – Зейн не пришел. Ему понадобилось срочно лететь в Лос-Анджелес. Мы были вдвоем с Финном. И вовсе я не сияю – это все солнечные ожоги и красная пыль.
   Незачем ей знать, что мне понравилось. Бросила меня одну – пусть теперь ее совесть помучает!
   – А-а, ясно, – глубокомысленно замечает Иззи.
   Я и забыла, что совести у нее отродясь не водилось.
   Поворачиваюсь к ней спиной и начинаю перетряхивать сумочку в поисках бальзама для губ.
   – Ну и как он на суше? Не задыхается?
   Я присаживаюсь на кровать.
   – Ты не поверишь. Совсем другой человек! Веселый, живой, совершенно нормальный. Даже пару раз отошел по нужде.
   – Быть не может! – ахает Иззи. – Я-то думала, он, как медуза, целиком состоит из воды!
   – Вовсе нет. А еще в нем много детского: любит шутить, радоваться жизни, и еще… он очень чистый! – с удивлением слышу я собственные слова.
   – Чистый?! – фыркает Иззи. – Хм… Чистый мужчина. Кажется, это называется «оксюморон».
   – И очень умный!
   – Шизики все умные.
   – Нет, правда!
   – Ты тоже сойдешь за умную, если будешь целыми днями трепаться о своей навязчивой идее. Правда, у нас с тобой, кажется, навязчивых идей нет.
   – Вот именно! – подхватываю я. – В чем мы с тобой по-настоящему разбираемся? Да ни в чем! Нам не хватает любимого дела. Я читаю стихи, ты соблазняешь мужчин. Но разве это дело? А настоящих увлечений у нас нет.
   – Увлечений? Это что-то из школьного лексикона. Лично у меня нет времени ни на какие увлечения! – гордо объявляет Иззи.
   – И напрасно! Любимое дело вносит в жизнь новое измерение… – Хочешь исследовать новое измерение – сходи в зал виртуальных игр. Мне моих трех пока хватает.
   – Послушай, да он о рыбе вообще ни слова не сказал…
   В этот момент звонит телефон. Зейн просит прощения, что подвел нас. Ах, какой лапочка! Радостно говорит, что у него для меня сюрприз, и предлагает завтра вместе пообедать. Я вешаю трубку и пускаюсь в пляс: Финн, рыба, любимое дело, новое измерение – все забыто.
   – Вот теперь пой! – командую я. И Иззи запевает:
   – Я приду, я приду, я приду к тебе в постель…

ГЛАВА 22

   Я давно уже не сплю, но глаз не открываю. Очень хочется потянуться, но боюсь привлечь внимание Иззи. Мне нужно подумать.
   Сегодня я расскажу Зейну о своих чувствах. Не стану отпугивать пафосными признаниями – скорее, мягко предложу забыть о Миа и стать моим навеки.
   Лежа с закрытыми глазами, я прокручиваю в голове сценарии нашего объяснения. В самом первом сценарии Зейн вздыхает с облегчением и говорит: «Слава богу! Я надеялся, что ты чувствуешь то же, что и я, но боялся спросить, потому что я так мало тебя знаю, и к тому же ты ко всем относишься так по-дружески, и я думал…» – и тут я прерываю его взволнованный лепет поцелуем.
   Потом соображаю, что взволнованно лепетать свойственно скорее мне, чем ему, и переделываю сценарий – теперь Зейн просто одаряет меня сногсшибательной улыбкой и говорит: «Я надеялся, что ты это скажешь!»
   Версия без слов: он робко сжимает мою руку и смотрит на меня глазами, полными чистой любви.
   Самый симпатичный сценарий: смеясь и держась за руки, мы вбегаем к нему в комнату и…
   На соседней кровати шевелится Иззи. Я крепко обнимаю подушку и еще минут пять лежу совершенно неподвижно, Хотя мозги напряженно работают…
   Немалая смелость нужна, чтобы говорить о своих чувствах в открытую. Моя манера речи способна погубить любое признание. Убедительно и трогательно признаваться в любви умеют лишь немногие избранные – и большинство из них живет в Голливуде. Вот Кристиан – тот знал, как говорить от чистого сердца… Кстати, я ведь привезла с собой «Любовную лирику английских поэтов». Может, перелистать в поисках подходящего четверостишия? Только потихоньку, чтобы Иззи не заметила. Я выпрастываю руку из-под подушки и тянусь к тумбочке.
   – Джейми? Ты не спишь? – подает голос Иззи.
   Я откликаюсь не сразу – не хочется расставаться с грезами о Зейне, шепчущем прекрасные банальности вроде «С первой нашей встречи я знал, что это случится…», «Никогда не думал, что снова смогу полюбить…» или хотя бы: «Наконец-то нашел себе подружку-Стрельчиху!»
   – Джейми!
   – М-м-да…
   – Я уже давно не сплю. Только вид делаю, – сообщает Иззи. – М-м-м-ну…
   Но она не отстает.
   – Ну что, готова выпустить в Зейна свой любовный заряд?
   Началось!
   – И не смей прятать голову в песок! Если и дальше будешь тянуть, кончится тем, что вы останетесь друзьями. И никогда тебе не щупать его «киви в карамели»! – грозит она.
   – Знаю. Сегодня я ему во всем признаюсь. Только пока не знаю, какими словами…
   – Джейми, при чем тут слова? – Иззи садится и спускает ноги с кровати. – Ты уже вволю с ним наговорилась, выяснила, что вы отлично ладите, что вам хорошо вместе, – замечательно! Пора переходить к следующему уровню. Единственный способ – пробудить в нем физический интерес. А если ты вдруг, ни с того ни с сего заговоришь о чувствах, эффект будет прямо противоположный: он испугается и сбежит! Лучше послушай меня…
   – Слушаю и повинуюсь, о учитель, – сдаюсь я, зевая.
   – Прежде всего: как только поздороваешься, чмокни его в губы. Обниматься вы уже научились, целоваться в щечку тоже, а вот поцелуй в губы сразу привлечет его внимание. Сделай это бодро и весело, так, словно каждое утро этим занимаешься. При этом обними его за шею или положи руку на плечо – и не спеши убирать, укрепи физический контакт! Держись к нему ближе обычного, дай вашим феромонам почуять друг дружку. – Она останавливается, чтобы перевести дух. – Все бы упростилось, если бы вы оба выпили. Не хочешь перенести операцию на вечер?
   – Иззи, я не хочу любой ценой затаскивать его в постель. Мне нужно знать, что он чувствует на самом, деле. Я хочу быть честной и получить честный ответ.
   – Надо же, что делает с людьми свежий воздух и горные пейзажи! Ты словно заново родилась!
   – Вовсе нет. Просто, если все произойдет «по пьяному делу», на следующее утро у меня начнется паранойя. Я начну спрашивать себя, что это было – любовь или действие алкогольных паров. Постараюсь убедить себя, что действие паров, и откажусь от Зейна. Нет, нужно все выяснить сразу и наверняка!
   – Ладно, но не жди слишком многого. Если ему самому это в голову не приходило, то сразу переключиться из режима «друг» в режим «любовник» он не сможет. Ты же знаешь мужчин – они должны до всего дойти своим умом.
   – Боже мой, кто только придумал эту любовь! – восклицаю я, охваченная внезапным приступом ужаса. – Человеческие отношения, словно погода – такие же изменчивые и непредсказуемые. Однажды я сочинила стихотворение, где тучи символизировали неразделенную любовь, а капли дождя – слезы тоски и разочарования…
   – Да ты оптимистка! – ворчит Иззи.
   – Правда, в конце появлялась радуга – символ – счастья, которое в конце концов обязательно придет. Но ты же знаешь, как редко после грозы бывает радуга!
   – Кстати, о дожде. Ты как, не страдаешь от обезвоживания?
   Только сейчас замечаю, что в глотке у меня сухо и шершаво, словно в пересохшем колодце, а в желудке воют голодные волки.
   – В самом деле, – хриплю я. – Давай-ка закажем завтрак в номер!
   Сегодня я не пью на завтрак «Маргариту». Иззи долго убеждает меня, что «чем больше тела на виду, тем лучше», и в конце концов почти насильно всучивает топик с голой спиной и воротником-ошейником и лифчик без бретелек. В таком непривычном наряде мне очень не по себе. Я беспрерывно ощупываю себя, чтобы убедиться, что все в порядке: цепочка не порвалась, швы не разошлись, ниоткуда не торчат ярлычки и не выглядывает шелушащаяся после вчерашнего кожа.
   Но больше всего меня беспокоит «секретное оружие» Иззи – две цыплячьи грудки. По крайней мере, так они выглядят. Вы, наверное, видели такие штуки. Два бледно-розовых пластиковых мешочка с гелем внутри. Поднимают температуру тела и увеличивают грудь. Их подкладывают в лифчик, и во время жарких объятий такая штучка запросто может выпасть. Бедный парень решит, наверно, что его любимая потеряла имплантат! Представляю, как после этого оживятся их отношения.
   Поначалу эффект цыплячьих грудок мне нравится: но чем дальше я удаляюсь от нашего логова, тем более смешной себя чувствую. Топик Иззи – с земляничным рисунком и приглашением: «Попробуй ягодку!» – тоже уверенности в себе не прибавляет. Если кто-то и решит последовать приглашению, я этого не замечу – грудь, сдавленная гелевыми подушечками, совершенно онемела.
   Войдя в «Мираж», последний раз смотрю на себя в зеркало и, стараясь двигаться плавно и неторопливо, направляюсь в сторону бара «Кокомб». Сажусь, неестественно выпрямив спину, и ищу предлог, чтобы как бы между прочим пощупать свою новую грудь. Холод, как на полюсе – я совсем забыла об особенностях местного кондиционирования. Скоро начинаю дрожать. Сейчас бы безразмерную мужскую рубашку, какие я носила в пятнадцать лет! Я уже подумываю, не зайти ли в сувенирный магазин и не купить ли канареечно-желтый свитер с эмблемой отеля, как вдруг сзади слышится голос Зейна. Я дрожу еще сильнее. Он кладет руку мне на голое плечо. Я конвульсивно сжимаюсь, слишком поздно вспоминаю, что собиралась встретить его поцелуем, и вместо туб тыкаюсь ртом в благоухающую одеколоном шею. Зейн крепко обнимает меня в ответ. Я вывертываюсь из его объятий и хватаюсь за грудь – проверяю, на месте ли «секретное оружие». Он смотрит на меня с легким удивлением.
   – Да ты замерзла! – говорит он и принимается сильными загорелыми пальцами растирать мои покрытые мурашками плечи. Я тихо умираю от счастья и смущения.