Джонс Белинда. Летим в Лас-Вегас!

   Еще шаг.
   – «Вся прелесть тьмы и сияния звезд…
   Мы украдкой косимся друг на друга.
   – «Соединилась в ее глазах…»
   – Никаких разговоров! Джейми, ты идешь навстречу судьбе, навстречу новой жизни. А теперь обернись и одари гостей безмятежной улыбкой. Не вздумай выделять кого-то в отдельности! Хорошо, пошли дальше.
   Я едва слышу Надин: в ушах, заглушая ее голос, гулко отдается стук сердца. Вот я и перед алтарем. С Кристианом. У меня кружится голова.
   – Братья и сестры! – начинает Иззи, взяв на себя роль священника и бросая мне ободряющий взгляд. – Мы собрались здесь, пред лицом Господа нашего… Но Надин спешит ее прервать:
   – Нет-нет, здесь Кристиан отходит в сторонку, и его место занимает Скотт!
   «Что, если он не захочет «отойти в сторонку»? Что, если останется?» – скачут у меня в голове безумные мысли.
   – А если бы Кристиан был женихом, – говорит Иззи, – где бы он стоял?
   Надин, увлеченная любимым делом, попадается в ее ловушку.
   – Вот здесь, – и она подталкивает Кристиана вперед.
   – Насколько близко к невесте?
   – Примерно вот так, – отвечает Надин, двигая нас, словно безделушки на каминной полке. – Да, вот так! Отлично! Теперь смотрите друг другу в глаза…
   – Джейми, включи воображение, представь, что ты его любишь! – издевается Иззи.
   – Свадьба будет сниматься на видео, так что постарайся смотреть на жениха так выразительно, как только можешь. Ага, вот так хорошо.
   – Объявляю вас мужем и женой! – провозглашает Иззи. – Скрепите свой союз поцелуем!
   – А поцелуй я продемонстрирую сама! – вмешивается Надин и отодвигает меня в сторону.
   – Стоите лицом друг к другу, в профиль к гостям – они хотят все видеть. Главное в поцелуе – соблюсти меру. Показывать языки – неописуемо дурной тон, но поцелуй с закрытым ртом обличает недостаток страсти. Значит, будем искать золотую середину… – С этими словами она дарит Кристиану комбинацию из трех поцелуйчи-ков: чмок-чмок-чмо-ок! – Я просмотрела, должно быть, сотню видеозаписей и должна вам сказать, что лучше этого не найдешь! Во-первых, ты даешь понять, что одного поцелуя недостаточно. Во-вторых, есть сюжетное движение: первые два совершенно невинны, а третий уже более… гм… интенсивен.
   – Я запомню, – обещает Иззи.
   – Для вас с Ридом я бы этого не рекомендовала, – морщится Надин. – Вам и формального поцелуя хватит.
   – Правда? И почему же?
   – Хочешь, чтобы я объяснила вслух?
   – Надин, перестань! – вздыхает Кристиан. Но, Иззи уже потеряла терпение.
   – Знаешь что, Надин? Иди к черту со своими советами! И на свадьбу ко мне не приходи! Я люблю Рида и буду целовать его так, как мне захочется!
   И она бросается вон из часовни. Я бегу за ней.
   – Подожди! Иззи!
   В фойе она останавливается так резко, что я налетаю на нее.
   – Нет, объясни мне, зачем она это делает? Сука чертова! Как она смеет…
   – Иззи, – вздыхаю я. – Не принимай близко к сердцу. Она же только этого и добивается. Просто не обращай внимания.
   – Знаю, но… Но зачем, зачем? Ей что, нравится, когда всем вокруг плохо? Хотела бы я, чтобы с ней случилось что-нибудь ужасное, чтобы вдребезги разбился весь ее идеальный мирок с отрепетированными поцелуями…
   – Карма…
   – Не надо. Я совершенно спокойна.
   – Нет, Иззи. Я хочу сказать, что карма все-таки существует. Рано или поздно все, что она творит, вернется к ней и схватит за шкирку.
   – Когда? В следующей жизни? – вздыхает Иззи. – Джейми, я тебя умоляю: уведи у нее жениха! Пожалуйста! По гроб жизни меня обяжешь!
   – Постараюсь, – обещаю я.
   – Я просто представила, как мы с Ридом будем выглядеть перед алтарем… – с грустью говорит Иззи. Странно – никогда прежде она о подобных вещах не задумывалась.
   – Знаешь, – она смущенно поднимает глаза, – сегодня ночью я попробовала повести дело начистоту.
   – То есть как?
   – Признаться, что никогда не работала в стриптиз-клубе. Но, едва об этом заговорила, он начал уверять, что мое прошлое ему безразлично, и так и не дал договорить. Мне кажется, ему нравится думать, что он вытащил меня из пропасти.
   – Ладно, пусть фантазирует на здоровье. По крайней мере, ты попыталась.
   – Ну да. Просто хочу, чтобы ты знала.
   – Теперь знаю. – Я улыбаюсь и крепко обнимаю Иззи. – Пойдем пообедаем?
   – С удовольствием, – просияв, отвечает она. – А за обедом ты наконец расскажешь, где пропадала всю ночь…

ГЛАВА 40

   – Хочешь мой огурец? – интересуюсь я, слизывая с пальцев последние следы тунца.
   – Ну что ты глупые вопросы задаешь? – вздыхает Иззи. – Я когда-нибудь доедала твои огурцы?
   – Да нет, просто жалко выбрасывать… – Я пожимаю плечами. – Не понимаю, кто вообще их ест?
   – Как ни увлекательна наша беседа об огурцах, а все-таки давай вернемся к вопросу о прошлой ночи. Где ты была?
   Я отставляю тарелку и делаю большой глоток «Доктора Пеппера».
   – С Финном.
   – Так и знала! Так и знала! Я же говорила, ты к нему неравнодушна! – вопит Иззи.
   – Да нет, все было совсем не так…
   – Да? А как же?
   – Красиво. И очень печально.
   – Печально? Печальный секс – это что-то новенькое! Он расстроился, что ты выходишь за другого? Ты не сказала ему, что Скотт голубой?
   – Да не было у нас секса.
   – Что-о? Так, начни сначала. Я, должно быть, что-то упустила.
   – Вчера была годовщина смерти его матери. Она умерла три года назад. Вот почему Зейн не хотел осгавлять его одного. Если бы я только знала…
   – И что же? – теребит меня Иззи.
   – Он заговорил о ней и вдруг заплакал. У него был такой одинокий, несчастный вид, что мое сердце так и рванулось ему навстречу…
   – Ясно. Секс из жалости.
   – Да говорю тебе, не было никакого секса! Я ощутила его боль как свою и поняла – нет, почувствовала, – что могу хоть немного облегчить его страдания. Словами тут не поможешь – это я знала точно, – поэтому просто взяла его за руку и повела в спальню…
   – Ну, ну, ну!
   – Мы даже не раздевались. Просто легли на кровать, прижавшись друг к другу. Я обняла его и гладила по стриженой голове. И это было так… не знаю даже, как сказать… естественно, понимаешь, как будто иначе и быть не может. Словно мы созданы для того, чтобы лежать рядом, сплетясь руками, и смотреть друг другу в глаза. Это было что-то… настоящее. Искренность, сердечность. И нежность, если ты простишь мне затертое слово.
   – А потом вы просто заснули? – недоверчиво уточняет Иззи.
   – Да. И, знаешь, уже несколько дней я так спокойно не спала. Все время что-то вертится в голове – Кристиан, папа, свадьба… Но рядом с Финном мне было спокойно, словно в раю. Все проблемы вдруг показались такими мелкими по сравнению с его горем! У меня было чувство, словно все вокруг исчезло и остался только он. Наверно, материнский инстинкт или что-то в этом роде.
   – Так вот как это теперь называется! Неужели даже разочек поцеловать не захотелось?
   – Это было бы не вовремя. Не к месту. Нарушило бы особую атмосферу… Скотт, наверно, назвал бы ее целительной.
   – А утром что?
   – Я проснулась раньше и не стала его будить. Подумалось, так будет правильнее. Что он мог мне сказать после такого?..
   – Понятия не имею, – задумывается Иззи. На лице ее отражается напряженная мыслительная работа: как это возможно – лечь с мужчиной в постель и не заняться любовью? – И что ты теперь к нему чувствуешь?
   – Не знаю, право. Не было времени подумать: от него я попала в когти Надин, а из когтей Надин – прямо к алтарю с Кристианом!
   – Да, вот так круиз! – смеется Иззи. – Кстати, вчера я пригляделась к Кристиану повнимательнее – он твой. Определенно твой. Когда ты с ним увидишься? Чем скорее, тем лучше.
   – Сегодня точно не выйдет. – Я смотрю на часы. – Через час Скотт везет меня в аэропорт, и вечер я провожу со своими гостями. Ладно, если что, он знает, где меня найти.
   – Браво, мисс Самоуверенность! – аплодирует Иззи.
   – Ты же знаешь мой девиз – «дие зега, зега!»
   – Правильно! Чему быть, того не миновать!
   – Нам сюда! – указывает Скотт и ведет меня куда-то сквозь ряды покинутых тележек и пузатых чемоданов.
   Я рассчитывала проститься с ним в аэропорту, но Скотт настоял, что встретит гостей вместе со мной и отвезет в отель. Знакомить его с мамой я не боюсь, а вот Колина опасаюсь – если рыбак рыбака видит издалека, то гей гея тем более. Минуты идут, я медленно, но верно превращаюсь в комок нервов. А вот разлюбезный суженый, кажется, ничего не боится и наслаждается своей ролью.
   – Что ты там высматриваешь? – слабо улыбаюсь я, видя, что он перегнулся через барьер. – Ты даже не знаешь, как они выглядят!
   – Так просвети меня!
   – Ладно. – Я подхожу и встаю с ним рядом. – На маме, скорее всего, будет что-нибудь пурпурное. Но самое замечательное в ней то, что она всегда носит вечерние туфли. Всегда – даже со спортивным костюмом! Никаких кроссовок, никакой плоской подошвы. Только «рюмочки» или «шпильки».
   – Настоящая дива Лас-Вегаса!
   – Колин считает, что с виду непохож на гея, но заблуждается. Одни его штаны в обтреск чего стоят! Он, скорее всего, будет с рюкзаком.
   – А Аманда?
   – Четыре фута девять дюймов, блестящий черный «боб», безупречная белоснежная кожа и губы алым бутончиком.
   – Дочка Белоснежки от одного из семи гномов?
   Я от души смеюсь.
   – Если так, то повезло Счастливчику. Аманда – самый жизнерадостный человек из всех, кого я знаю. Ее невозможно огорчить или вывести из себя.
   – А из-за роста она не комплексует?
   – Ни капельки, так что держи свою терапию, при себе! Ростом она, может, и не вышла, зато бюста-хватит на двоих!
   Бюст у Аманды и вправду примечательный. Однажды она потеряла тюбик губной помады и долго его искала, прежде чем догадалась заглянуть себе в декольте. Другой раз такая же история случилась с зажигалкой. Думаю, если хорошенько пошарить у нее меж грудей, там отыщется щетка для волос, телевизионный пульт и, возможно, пара незадачливых любовников.
   – Тебе, я вижу, не терпится их увидеть! – замечает Скотт, обняв меня за плечи.
   Это верно. Особенно Аманду. Без нее и праздник – не в праздник.
   Дело в том, что пьяная Аманда – это концертный зал, театр и цирк в одном лице. Все, что надо – налить ей рюмочку, сесть и наслаждаться представлением. Поначалу, правда, спросит пару раз: «А я не слишком глупо выгляжу?» – но со следующей рюмкой все дурацкие условности вылетят у нее из головы.
   Самое интересное, что наутро она ничего не помнит. Мне кажется, здесь работает некий подсознательный механизм, оберегающий Аманду от неизбежного утреннего потрясения или стыда. «Боже мой!» – говорит она после очередной бурной ночки. – Откуда у меня эти синяки – да еще на таком месте?» Но если мы пытаемся что-то объяснить, она машет руками и кричит: «Не надо, не надо, ничего не хочу слушать, это вы меня подначили!» Хотя это гнусная клевета. Никто ее не подначивал. Наоборот, за руки держали и умоляли остановиться.
   Вот помню, был однажды случай… Мы втроем отправились на день рождения к одной девчонке, живущей в Торквее. Возвращаться темной ночью в Эксетер никому не хотелось, и именинница договорилась со своими дядей и тетей, живущими неподалеку, что они пустят нас переночевать. Мистер и миссис Стерн объяснили, как до них добраться, и вручили нам ключ от дома, чтобы мы не будили их среди ночи. И вот в час, когда Крошка Вилли-Винки входит в окно к хорошим детям, мы поднимаемся на крыльцо и тихо-тихо, чтобы, упаси бог, не разбудить почтенную пару (а вы понимаете, что означает «тихо-тихо» применительно к трем наклюкавшимся девицам – сдавленный визг, приглушенное хихиканье и хоровое: «Ш-ш-ш!», от которого просыпаются окрестные собаки), так вот, тихо-тихо вставляем ключ в замочную скважину, поворачиваем… А он не поворачивается. Пробуем еще раз. И еще. Пятый. Десятый. Ни фига. Шепчем хором: «Сезам, откройся!» Никакого эффекта.
   На дворе три часа ночи. Мы устали, замерзли и безумно хотим спать, Но звонить в дверь не можем, понимая, что почтенную пару неминуемо хватит удар, если они узрят подруг любимой племянницы в таком виде. Половик на крыльце коротенький – на троих такого одеяла не хватит. И мы решаем попробовать альтернативный метод. Неподалеку от черного хода находим лаз для собаки. Мы с Иззи дружно смотрим на Аманду. Пролезет, куда денется! Однако на Аманде платье от Карен Миллен, на которое ушла вся ее зарплата и в котором Аманда даже не садится – боится помять или испортить блестки. Что делать – снимаем платье. Под ним обнаруживается поддерживающий бюстгальтер, утягивающий пояс и еще какие-то приспособления из этой серии: словом, в одном белье Аманда напоминает то ли андроида, то ли манекен из магазина протезов и медицинских бандажей. Вид не слишком соблазнительный, но для предстоящего испытания как нельзя более подходящий… Так, пошла… Голова, плечи, грудь (сначала одна, потом другая), все идет по плану… Стоп. Бедра застряли. Накрепко. Ни туда, ни сюда. Торчит из собачьего лаза, словно свернутая газета из почтового ящика. Мы с Иззи попробовали взять Аманду за ноги и пропихнуть внутрь, но так ослабели от смеха, что у нас ничего не вышло. Вдруг в доме зажигается свет. Аманда начинает яростно (и совершенно безрезультатно) брыкаться. Секунду спустя скрипит дверь. Мы поднимаем глаза – на пороге стрит мистер Стерн в фиолетовой пижаме…
   Я эту картину никогда не забуду, а Аманда никогда не вспомнит. Так что у алкогольной амнезии есть свои плюсы.
   – ДЖЕ-Е-ЕЙМИ-И-И!!!!!!
   Три лица озаряются счастливейшими улыбками. Я бросаюсь навстречу и оказываюсь в кольце шести рук.
   – Не могу поверить, что мы здесь! – визжит Аманда.
   – Ты бы видела, какой стюард нас обслуживал, – вылитый Руперт Эверетт! – Это, конечно, Колин – у него слабость к мужчинам в форме.
   – Джейми, доченька, какая ты у меня красавица! – А это, конечно, мама.
   Я отступаю на шаг, чтобы на них полюбоваться. На маме белые носки – и, разумеется, туфли на шпильках. Мамочка, как я тебя люблю!
   – А это Скотт! – представляю я своего «нареченного» и хозяйским, как надеюсь, жестом беру его под руку.
   – Бог ты мой, какие белые зубы! – поражается Аманда. – Неужели настоящие?
   – Боюсь, напрасно Аманда заказала в самолете двойную порцию мартини, – извиняется за нее Колин, – Рад с вами познакомиться, Скотт.
   Мужчины пожимают друг другу руки и чересчур пристально, на мой подозрительный взгляд, смотрят в глаза.
   – Милый вы мой! – восклицает мама. Глаза ее наполняются слезами: она крепко обнимает Скотта, шепча ему на ушко что-то вроде «Сделайте ее счастливой!», и к машине ведет, держа меня за руку.
   Прежде чем отвезти нас в «Белладжо», Скотт проводит небольшую экскурсию по Стрипу. Колин и Аманда вопят, визжат и едва не выпрыгивают из машины перед каждым новым отелем, а меня снедает ностальгия: подумать только, совсем недавно и я приходила в бурный восторг при виде самых обыкновенных неоновых вывесок…
   Мама не визжит и не скачет ее объемлет священный трепет.
   – Всего два дня назад я брала в видеопрокате «Дивы Лас-Вегаса» – и все равно оказалась не готова к тому, что увидела. Да и как можно к этому подготовиться? – вздыхает она.
   – Смотри! Смотри! – кричат наперебой мои друзья. – Какой красивый… какой величественный… какой ОГРОМНЫЙ!
   Я гордо улыбаюсь, словно родитель, демонстрирующий миру гениального ребенка! Что-то типа: «Видите извергающийся вулкан рядом с «Миражом»? Моя работа!»
   Все трое так и сыплют вопросами. Я отвечаю без запинки, поражаясь тому, сколько успела узнать о Лас-Вегасе, не прожив здесь и трех недель.
   – Это тот самый отель «Аладдин», где Элвис венчался с Присциллой? – спрашивает Аманда.
   – Не совсем. Тот отель снесли весной девяносто восьмого. Это новый, открывается через пару недель.
   – Он выступал в «Хилтоне» – это здесь?
   – Нет, это «Фламинго Хилтон», а Элвис давал концерт в «Лас-Вегас Хилтоне» – недалеко отсюда, на параллельной улице.
   – Не могу дождаться шведского стола! – вздыхает Колин. – А лягушачьи лапки и улиток в «Париже» подают?
   – Не думаю. Шведский стол – это в основном мясные блюда. Обязательно попробуйте печеные бананы – это что-то потрясающее! А вообще, по-моему, лучший шведский стол в «Белладжо». Думаю, мы сегодня там поужинаем, а потом отдохнем у нас в номере.
   – Что за парень этот Рид?
   – По телефону ты о нем говорила, как о каком-то диккенсовском чудаке, – замечает Колин.
   Мне становится стыдно.
   – Рид – настоящее сокровище. Добрый, щедрый, веселый. И выглядит не так уж плохо с тех пор, как его имиджем занялась Иззи.
   – И что, он разрешил нам всем поселиться у него в номере?
   – Верно. После свадьбы. Рид и Иззи уедут на Гавайи, а весь номер останется нам.
   – Ах да, я не спросила – куда вы со Скоттом собираетесь на медовый месяц? – говорит вдруг мама.
   Мы со Скоттом обмениваемся паническими взглядами.
   – Какая досада, совсем позабыли о медовом месяце! – лепечу я.
   – Зачем куда-то ехать, когда вы уже в раю? – во весь рот улыбается Колин. – Скотт, ты не знаешь здесь каких-нибудь хороших гей-клубов?
   – Э-э…я?
   – Ну, дорогой, ты ведь здесь живешь, наверняка слышал одно-два названия, – подбадриваю я его.
   – А… ну да. Обязательно спрошу у ребят на работе. Кстати, я сейчас как раз туда направляюсь. – Он сворачивает направо. – Леди и джентльмен, добро пожаловать в «Белладжо»!
   – Боже ты мой! – шепчет Колин, глядя из окна на уменьшенную копию озера Комо. – Должно быть, так чувствовала себя Золушка, когда попала на бал!
   Пока гости распаковывают чемоданы, я листаю привезенный Амандой номер «Экспресса и Эхо» в поисках своей статьи.
   – Теперь ты международная корреспондентка! – радостно сообщает Аманда. – Держу пари, это не последний твой репортаж для «Экспресса»! Кстати, у нашего редактора есть знакомая в одном столичном журнале, она ищет авторов на американские темы. Я дала ей твои данные, ты не против?
   – Конечно, нет! – сияю я.
   – Может, обсудим карьерные успехи Джейми за ужином? Умираю от голода! – ноет Колин.
   Шведский стол поражает гостей так же, как поразил когда-то меня. С улыбкой и легким чувством превосходства я смотрю, как они мечутся от стола к столу, нагружая тарелки невероятными кулинарными комбинациями – шпинат в устричном соусе, козий сыр с перцем, вяленый лосось, пюре из сладкого картофеля, крабовые клешни, фаршированная индейка и целая россыпь десертов, включая и фисташковый крем-брюле, на который даже я в свое время не решилась.
   Надин присоединяется к нам с опозданием и без эскорта. С нарочитой небрежностью сообщает, что Кристиан пошел в магазин помочь дяде Сэму, а затем откусывает голову официантке за то, что та, услышав слово «лимонад», принесла-таки бокал мутного лимонного напитка без газа.
   – Если хочешь газировки, скажи «Спрайт» или «Севен-Ап», – объясняю я. – Американцы наших эвфемизмов не понимают, у них «лимонад» и значит «лимонад».
   Тут Надин разражается такой антиамериканской тирадой, что мама, не выдержав, подхватывает ее под ручку и ведет к шведскому столу. Надин, разумеется, ограничивается салат-баром. Думаете, она восхищена богатым выбором блюд? Ошибаетесь.
   – Десять разных соусов! Подумать только – десять! Не понимаю, что они этим пытаются доказать?
   Моя шведскостольная истерия давно позади. Я больше не рыщу по залу голодным волком и не стремлюсь съесть все, что вижу перед собой. Почувствовав приятную тяжесть в желудке, я откладываю нож и вилку. Моим спутникам до такого самообладания еще расти и расти.
   Неужто я начинаю привыкать к Лас-Вегасу?
   Проходя через казино, мы слышим, как растерянная пожилая пара спрашивает охранника: «Скажите, пожалуйста, где здесь туалет?» – с таким благоговением в голосе, словно отыскивают звезду, взошедшую над Вифлеемом.
   Мне не нужно прислушиваться к ответу охранника – я и так знаю, где здесь туалет. Знаю, где телефоны-автоматы, откуда можно отправить факс и как пройти на почту. Знаю, как дойти пешком до «Дворца Цезаря», где посмотреть на львов, из какого ресторана открывается красивейший вид на фонтаны. Знаю даже, в каком баре дорогая проститутка имеет возможность пролить на платье ликер «Бейли»… Как ни удивительно это звучит, но самый мишурный город на свете стал моим домом.
   – Я всегда знала, что ты способна на что-то необыкновенное! – лучится улыбкой Аманда.
   – Ты еще в детстве обожала приключения, – подтверждает мама. – И независимость. Терпеть не могла, когда тебя брали за руку, – всегда шла сама, впереди всех и почти не оглядывалась назад. Не то, что Надин – та от нас с отцом дальше, чем на два шага, не отходила. Я всегда знала, что ты не такая, как все.
   – Подумать только, ты не верила, что найдешь себе достойного человека! – вздыхает Колин. – Слушай, если тебе надоест Скотт, отдай его мне, ладно? Я о таком парне всю жизнь мечтал!
   На мгновение меня охватывает ужас и стыд. Что я делаю? Зачем обманываю самых дорогих мне людей?
   – Сходим завтра в «Золотой самородок»? – спрашивает Колин.
   – А я хочу увидеть огни Фримонт-стрит! – заявляет Аманда.
   – И пиратский корабль на Острове Сокровищ!
   – И львов в «Эм-Джи-Эм»!
   – И белых тигров в «Мираже»!
   Теперь я чувствую себя, словно гувернантка с выводком детворы.
   – Мама?
   – Что, милая?
   – Знаешь, чем мы отметим прощание с девичеством?
   – Доченька, обо мне не беспокойся. Голые мужчины меня не пугают. Френсис, наша преподавательница французского, однажды пригласила к себе на день рождения директора стриптиз-клуба. Правда, сам он не выходил на сцену уже лет Двадцать и очень растолстел…
   – Мамочка! – смеюсь я. – Мы пойдем на Тома Джонса!
   Мама поднимает руки к щекам. Сейчас она напоминает картину Эдварда Мунка «Крик», с одной лишь разницей – это крик радости.
   – Джейми!! Доченька моя любимая!
   Мы кидаемся друг другу в объятия. Колин обнимает нас обеих. Сбоку пристраивается Аманда.
   – Фу, как банально! – говорит Надин, воздев глаза к потолку. – Ну ладно бы еще Майкл Болтон…

ГЛАВА 41

   Бушующая толпа вносит нас в «Эм-Джи-Эм Гранд». Чтобы не потеряться, мы цепляемся друг за дружку, а чтобы не упасть, передвигаемся мелкими осторожными шажками, стараясь не отрывать ног от земли, – и не понимаем, что коллективное шарканье подошвами по паркету вызывает к жизни опасное количество статического электричества. Надин первой хватается за металлическую дверную ручку и (есть все-таки бог на свете!) получает чувствительный удар током. Она отпрыгивает, хватается за меня, но ручки не выпускает, и скоро вся наша компания трясется и дергается, словно шеренга танцоров.
   Еще повизгивая, влетаем в холл, проносимся мимо автоматов с водой и газетами и на последнем дыхании врываемся в «Театр Голливуд». Ура, мы внутри! Пробегаем мимо касс, останавливаемся на минутку, чтобы поахать перед огромной фотографией Тома, подсвеченной золотыми неоновыми огнями, и оказываемся в зале.
   Как мы и боялись, свет уже меркнет, и пробираться к кабинке, отделанной розовой кожей, приходится в темноте. На сцене происходит что-то несообразное: шарообразный бородач в штанах до подмышек расхаживает взад-вперед и жалуется в микрофон на своего портного. Мы обмениваемся удивленными взглядами.
   – Это Макс Александер, комик, – шепотом объясняет официантка, вручая нам квадратные салфетки. – Разогревает публику. Что вам принести, девочки?
   – Клюквенной водки!
   Словно буддийская: мантра, заказ облетает всю нашу компанию: Аманда, Синди (Лейлы нет – она сегодня работает), Иззи, мама и я. Надин, разумеется, идет своим путем – просит газированной воды. Тем лучше если вдруг придется выплеснуть стакан ей в лицо, на платье не останется пятен.
   – Кто-нибудь из вас остановился здесь, в «Эм-Джи-Эм»? – спрашивает тем временем комик Макс. – Хотите знать, большой ли у нас отель? Значит, так. Захотел я сегодня утром поплавать в бассейне. Поехал туда на такси. Пока добрался, увидел, что снова бриться пора! А по монорельсовой дороге от нас до «Боллиз» уже катались? Хотите знать, быстро ли это? Куда уж быстрее: ехал я однажды на монорельсе, а бабуся моя с палочкой шла пешком – и, как вы думаете, кто пришел первым? А чтобы пассажиры не скучали в дороге, им показывают «Список Шиндлера» – по времени как раз укладывается.
   Мы прыскаем.
   – А знаете, что в нашем отеле самое интересное? Думаете, львы? Не угадали: постели! Знаменитые многослойные, постели «Эм-Джи-Эм»! Считайте сами: нижняя, простыня, перина, верхняя простыня, одеяло, покрывало… В такой постели в два счета потеряешься! Так и будешь всю ночь перекликаться со своей подружкой: «Эй, ты где?» – «На седьмом уровне!»
   Шутки довольно-таки избитые, но Макс так потешно изображает заблудившихся в кровати любовников, что мы невольно начинаем хохотать. Причем все. Не припомню, когда в последний раз я, мама и Надин смеялись вместе! Меня захлестывает волна нежности – прежде всего к маме, но, как ни удивительно, и Надин кое-что достается. Иззи толкает меня в бок и указывает на Аманду: та хохочет самозабвенно, закинув голову и держась за живот, словно механический хохотунчик на батарейках. Синди держится дольше всех, но смех Аманды заражает и ее, и тут открывается ещё один талант нашей стриптизерши – способность над любой, самой невинной, шуткой заливаться с таким видом, словно тебе шепнули на ушко что-то ужасно непристойное.
   Мимо проходит официантка: Надин трогает ее за руку и что-то шепчет на ухо. Может быть, она ощутила тягу к приключениям и попросила ломтик лайма? Но нет, все куда интереснее официантка возвращается не с пятью, а с шестью порциями клюквенной водки!