Страница:
То, что просыпалось из корзины рабочего на дорогу, невольно привлекло взгляд Эгвейн и заставило ее задрожать, — горка крупы, с таким количеством ползающих в ней долгоносиков, что создавалось впечатление, будто этих черных ползающих точек больше, чем самой крупы. Должно быть, все мужчины несли испорченную пищу к мусорным кучам. Бесполезно утруждать себя и пытаться просеять испорченные долгоносиком продукты — только кто-то очень голодный смог бы это есть — но слишком много корзин муки и зерна ежедневно приходилось отправлять в отходы. Да и половина бочек с солониной, когда их открывали для использования, воняла так, что ничего нельзя было сделать, кроме как закопать их содержимое в землю. Для слуг и рабочих, по крайней мере, для тех, кто имел опыт лагерной жизни, в этом не было ничего нового. Немного хуже, чем обычно, но ничего сверхъестественного. Долгоносик мог появиться в любое время. А торговцы, пытаясь выручить побольше, наряду со свежим мясом, всегда продавали немного тухлого. Тем не менее, для Айз Седай это было причиной крайнего беспокойства. Каждая бочка мяса, каждый мешок зерна или муки, или других продуктов, были окружены плетением Сохранения, как только продукты покупались, и независимо от того, какой это был продукт, он не мог испортиться, пока плетение не было распущено. Но тем не менее мясо гнило, а насекомые — размножались. Было похоже, что сама саидар перестала действовать. Но скорее уж Сестры начнут отпускать шуточки про Черную Айя, чем заговорят об этом.
Один из смеющихся мужчин заметил Эгвейн, наблюдавшую за ними, и подтолкнул покрытого грязью товарища, который попридержал свой язык, хотя и не слишком. Он даже смотрел с негодованием, словно обвинял ее в своем падении. Из-за того что лицо было наполовину скрыто капюшоном, а палантин Амерлин был свернут в мешочке у пояса, они, казалось, принимали ее за одну из Принятых, не все из которых имели достаточное количество надлежащей одежды, чтобы всегда одеваться как положено, или возможно, за посетительницу. Женщины нередко проскальзывали в лагерь, скрывая, пока снова не уезжали, свои лица от окружающих, носили ли они при этом прекрасные шелка или потрепанную шерсть, и показать кислую мину незнакомке или Принятой было, конечно, куда безопаснее, чем в адрес Айз Седай. Было странно не видеть поклонов и реверансов.
Она оказалась в седле задолго до рассвета, а о горячей ванне не могло быть и речи — воду нужно было носить от колодцев, которые были вырыты в полумиле к западу от лагеря, и это вынуждало всех, кроме самых утонченных или эгоцентричных Сестер, себя ограничивать. Что ж, если продолжительной горячей ванны не предвиделось, она бы с удовольствием ступила ногами на землю. Или еще лучше, устроила бы их на скамеечке для ног. Кроме того, не позволять холоду себя коснуться, совсем не то же самое, что греть руки над горячей жаровней. Ее собственный письменный стол тоже будет завален бумагами. Вчера вечером она велела Шириам передать ей отчеты о ремонте фургонов и поставках фуража для лошадей. Они будут сухими и скучными, но каждый день она проверяла различные направления, так что могла, по крайней мере, сказать, сообщали ли ей то, что соответствовало действительности, или выдавали желаемое за действительное. И, как всегда, будут сообщения от шпионов, которые Айя пожелали довести до сведения Престола Амерлин, составленные для приятного чтения, если сравнивать их с тем, что узнавали через своих агентов Суан и Лиане. Нельзя сказать, что сведения были противоречивы, и все же, то, что Айя хотели придержать для себя, могло поведать о многом. Комфорт и долг тянули ее к рабочему кабинету — на самом деле это была всего лишь еще одна палатка, хотя все называли ее Рабочим Кабинетом Амерлин — но сейчас ей представилась возможность осмотреть все вокруг, без торопливых приготовлений к ее прибытию. Натянув капюшон поглубже, чтобы лучше скрыть лицо, она слегка коснулась пятками боков Дайшара.
Конных было немного, главным образом Стражи, хотя на улице изредка мелькали конюхи, ведущие лошадей настолько близко к рыси, насколько это удавалось в доходящей до лодыжек слякоти, но никто, казалось, не узнавал ни ее, ни ее лошадь. Улица была почти свободна, а вот деревянные настилы, а вернее грубые доски, прикрепленные поверх распиленных бревен, слегка прогибались под тяжестью множества людей. Горстка мужчин, что мелькала в потоках женщин подобно изюму в дешевом пироге, двигалась вдвое быстрее, чем кто-либо еще. За исключением Стражей, мужчины, получившие работу у Айз Седай, выполняли ее как можно скорее. Почти все женщины скрывали свои лица, их дыхание туманилось в отверстиях капюшонов, и все же было довольно легко отличить Айз Седай от простых посетительниц, несмотря на разнообразие в покроях плащей: от простых — до расшитых и подбитых мехом. Перед любой Сестрой толпа расступалась. Все остальные должны были пробираться сквозь толчею. Не то чтобы в это холодное утро вокруг было много Сестер. Большинство из них еще оставались в своих палатках. Поодиночке, вдвоем или втроем, они могли читать или писать письма, или расспрашивать своих посетительниц о доставленных сведениях. Которыми они могли поделиться, или не поделиться с остальными сестрами своей Айя.
Мир представлял Айз Седай монолитом, высоким и прочным, или так было до того, пока нынешний раскол в Башне не стал общеизвестным фактом. Хотя на самом деле Айя стояли особняком во всем, кроме названия, и Совет был единственным местом, где они встречались. Сами же Сестры были похожи на группу отшельников, которые могли перемолвиться парой лишних слов сверх того, что было необходимо, только с несколькими друзьями. Или с другой Сестрой, с которой они были заняты в каком-то проекте. Как бы ни изменилось все вокруг, Башня, — Эгвейн была в этом уверена, — не изменится никогда. Нет смысла рассчитывать на то, что Айз Седай когда-то были или когда-нибудь будут кем-то еще, кроме как Айз Седай, — большая река, текущая вперед, с мощными подводными течениями и омутами, с незаметной медлительностью постоянно меняющая свое русло. Она наспех построила несколько дамб на этой реке, чтобы, преследуя свои цели, отклонить поток то тут, то там, хотя знала, что эти дамбы недолговечны. Рано или поздно эти течения их размоют. Она могла только молиться, чтобы они продержались достаточно долго. Молиться, и поддерживать их изо всех своих сил.
Совсем редко в толпе появлялся кто-то из Принятых, с семью цветными полосами на капюшоне белого плаща, но больше всего было Послушниц в однотонной одежде из белой шерсти. Всего лишь горстка из них — двадцать одна Принятая во всем лагере — были обладательницами полосатых плащей, и они берегли свои немногочисленные, украшенные разноцветными полосами платья для преподавания в классах или сопровождения Сестер. Хотя были предприняты колоссальные усилия для того, чтобы каждая Послушница была всегда одета в белое, даже если она имела только одну смену белья. Принятые неизменно пытались двигаться с лебединой грацией Айз Седай, и одной-двум это почти удавалось, несмотря на неровности настила под ногами, но Послушницы мчались стрелой, так же быстро, как редкие мужчины, спеша по поручениям или группами по шесть-семь человек на занятия в классы.
У Айз Седай очень долгое время в обучении не было такого количества Послушниц, чуть ли не со времен, предшествовавших Троллоковым Войнам, когда так же много было и Айз Седай, и результатом появления почти тысячи учениц была чрезвычайная неразбериха, пока их не объединили в подобия «семей». Название не было официальным, хотя использовалось даже Айз Седай, которые все еще не были расположены принимать всех женщин подряд, которые об этом попросили. Теперь каждая послушница знала, где, как предполагается, она должна быть и когда, и каждая Сестра могла, по крайней мере, это выяснить. Не стоило упоминать, что и число беглянок уменьшилось. Для Айз Седай это всегда было предметом особого беспокойства, и несколько сотен из этих женщин наверняка могли бы получить шаль. Никто из Сестер не хотел потерять даже одну из них, да и любую другую, но уж коли на то пошло, никак не раньше, чем будет принято решение отослать женщину восвояси. Женщины все еще иногда сбегали после того как понимали, что обучение было более суровым, чем они ожидали, и дорога к шали Айз Седай окажется дольше, но побег, казалось, стал менее привлекательным для женщин, у которых было пять или шесть «родственниц», на которых они могли опереться, независимо оттого, что благодаря семействам следить за ними стало значительно легче.
Изрядно не доехав до большого квадратного павильона, который служил Залом Совета Башни, она направила Дайшара вниз по переулку. Проход перед бледно коричневым парусиновым павильоном был пуст — Зал был не тем местом, куда приходили без дела — но испещренные заплатами полотнища были опущены, дабы не выставлять на всеобщее обозрение работу Совета, так что нельзя было сказать, кто может оттуда выйти. Любая Восседающая признала бы Дайшара с первого взгляда, но встречи кое с кем из Восседающих Эгвейн избежала бы даже с большим удовольствием, чем с остальными. Например, с Лилейн и Романдой, которые противились ее власти так же инстинктивно, как выступали друг против друга. И с любой из тех, кто затеял разговор о переговорах. Было бы слишком наивно верить в то, что они всего лишь надеялись укрепить общий дух, или что они перестанут шептаться. Правила вежливости следовало соблюдать, независимо от того, как часто Эгвейн жалела, что не может надрать кое-кому уши, а если Эгвейн никого не видела, то никто и не подумает, что с ним не захотели видеться.
Прямо перед нею, за высокой холщовой стеной, окружившей одну из двух площадок для Перемещений в лагере, появился слабый серебристый свет, и мгновение спустя из-за откинутых створок появились две Сестры. Она подумала, что ни Файдрин, ни Шемари не были настолько сильны, чтобы создать Проход в одиночку, но объединившись, вполне могли создать один, в который можно было пройти. Поглощенные беседой, они склонили головы друг к другу, и было странно видеть, что они только сейчас начали завязывать плащи. Эгвейн отвернулась, как будто просто проезжала мимо. Обе Коричневые обучали ее, когда она была Послушницей, и Файдрин все еще казалась удивленной тем, что Эгвейн стала Амерлин. Худая как цапля, она вполне могла пробраться через навозную кучу, чтобы узнать, не нуждается ли Эгвейн в помощи. Шемари, энергичная женщина с квадратным лицом, больше похожая на Зеленую, чем на библиотекаря, всегда была слишком вежлива. Даже чересчур. Ее глубокие реверансы, более приличествующие послушнице, явно отдавали насмешкой — никак не меньше — несмотря на серьезное выражение лица. Она прославилась тем, что начинала кланяться, завидев Эгвейн за сто шагов.
Где же они были, — удивилась она. — Возможно, где-нибудь в закрытом помещении, или, по крайней мере, там, где теплее, чем в лагере. На самом деле никто не следил за прибытием Сестер и их перемещениями, даже их собственные Айя. Традиция правила всеми, и традицией настоятельно запрещались прямые вопросы о том, что Сестра делала или куда направлялась. Наиболее вероятно, Файдрин и Шемари выслушивали с глазу на глаз донесения кого-то из своих шпионов. А может, просматривали книгу в какой-нибудь библиотеке. Они были Коричневыми. Но она не могла выбросить из головы слова Нисао о Сестрах, перебегающих к Элайде. Было довольно просто нанять лодочника, чтобы добраться до города, где множество небольших речных ворот позволяли войти любому, кто этого желал, но умея обращаться с Вратами не было никакой нужды подвергать себя риску разоблачения, отправляясь к реке и справляясь о лодках. Всего одна Сестра, вернувшаяся в Башню и знающая это плетение, лишила бы их самого большого их преимущества. И не было никакого способа этому воспрепятствовать. Кроме как сохранять мужество в противостоянии Элайде. Кроме как заставить Сестер поверить, что существует быстрый способ положить этому конец. Если б он только был, этот быстрый способ.
Недалеко от площадки для Перемещений, Эгвейн натянула поводья и, нахмурившись, посмотрела на длинную стену палатки, даже более залатанную, чем Зал Совета. Какая-то Айз Седай прошествовала вниз по проходу — она носила простой темно-голубой плащ, и капюшон скрывал ее лицо, но Послушницы да и все остальные отскочили с ее пути, чего, к слову, никогда не сделали бы для торговца, — и на долгое мгновение замерла перед палаткой, рассматривая ее, прежде чем отодвинула в сторону полы входа, чтобы пройти внутрь. Ее нежелание было настолько явственным, словно она кричала об этом. Эгвейн никогда не заходила туда. Она могла чувствовать направляемый внутри, садар, хотя и слабо. Необходимое количество его было на удивление маленьким. Короткий визит Амерлин не должен все-таки привлечь слишком много внимания. А ей так хотелось увидеть то, что она привела в движение.
Спешившись перед палаткой, она, тем не менее, обнаружила пустяковое затруднение. Ей некуда было привязать Дайшара. К Амерлин всегда кто-то мчался, чтобы придержать стремя и увести лошадь, но она глупо стояла, держа мерина за узду, а группы Послушниц проносились мимо, едва кинув не нее быстрый взгляд, принимая ее за одну из посетительниц. К этому времени, уже каждая Послушница знала всех Принятых в лицо, но немногие из них видели Престол Амерлин вблизи. У нее даже не было еще безвозрастного лица, которое могло сказать им, что она Айз Седай. С горькой улыбкой она засунула руку в перчатке в кошель у пояса. Палантин подсказал бы им, кто она такая, а потом она могла бы приказать кому-нибудь из них подержать ее лошадь несколько минут. По крайней мере, если бы они, конечно, не решили, что это просто глупая шутка. Некоторые послушницы из Эмондова Луга пытались стянуть палантин с ее плеч, стараясь уберечь ее от неприятностей. Нет, это прошло и забыто.
Откидной полог входа резко открылся и появилась Лиане, закрепляя свой темно-зеленый плащ серебряной булавкой в форме рыбы. Плащ был шелковым, богато расшитым серебром и золотом, как и лиф ее платья для верховой езды. Ее красные перчатки были тоже вышиты на тыльных частях. С тех пор, как выбрала Зеленую Айя, Лиане стала уделять гораздо больше внимания своей одежде. Ее глаза слегка расширились при виде Эгвейн, но лицо с кожей оттенка меди немедленно приобрело невозмутимое выражение. Сразу оценив ситуацию, она протянула руку, чтобы остановить послушницу, которая была, казалось, одна. Обычно Послушницы ходили на занятия семействами. — «Как тебя зовут, дитя?» — Многое изменилось в Лиане, но не ее манера говорить отрывисто. Кроме тех случаев, когда она сама этого хотела, так или иначе. Большинство мужчин превращалось в мягкий воск, когда голос Лин становился томным, но на женщинах она никогда его впустую не использовала. — «Ты идешь по поручению Сестры?»
Послушница, светлоглазая женщина примерно средних лет, с безупречной кожей, которая никогда не знала работы в поле под палящим солнцем, какое-то время смотрела нее, разинув рот, прежде чем опомнилась достаточно, чтобы присесть в реверансе, руками в дамских перчатках без пальцев привычным движением плавно раскинув свои белые юбки. Высокой как большинство мужчин, но гибкой, изящной и красивой Лиане тоже недоставало безвозрастного лица, хотя ее лицо было одним из двух самых известных в лагере. Послушницы показывали на нее с благоговейным трепетом — Сестра, которая когда-то была Хранительницей Летописей, которую усмирили и Исцелили, и которая опять может направлять, хотя и утратила часть своего потенциала. И она сменила Айю! К несчастью, даже новоиспеченные женщины в белом уже знали, что такого не только никогда прежде не случалось, но, кроме того, это было непреложной истиной. Сложно заставить Послушниц не торопиться при обучении, когда им невозможно внушить, что они рискуют закончить свой путь к шали, если ненароком выжгут себя и утратят Единую Силу навсегда.
«Летис Муроу, Айз Седай», — с уважением произнесла женщина с ритмичным мурандийским акцентом. Это прозвучало так, словно она хотела сказать что-то еще, возможно, добавить свой титул, но первое, что надо было усвоить при вступлении в Башню заключалось в том, что необходимо забыть, кем вы были раньше. Для некоторых это был трудный урок, особенно для тех, кто обладал титулами. — «Я собираюсь навестить свою сестру. Я видела ее не больше минуты с тех пор, как мы покинули Муранди». Родственницы всегда распределялись в различные семейства Послушниц, как и те женщины, которые знали друг друга прежде, до того момента, как их имена были внесены в Книгу Послушниц. Это способствовало новым знакомствам, и уменьшало неизбежную напряженность в отношениях, когда кто-то учился быстрее или имел более высокий потенциал. — «Она тоже свободна от занятий до полудня, и…»
«Твоей сестре придется еще немного подождать, дитя», — перебила Лиане. — «Подержи лошадь Амерлин».
Летис двинулась было, но уставилась на Эгвейн, которая, наконец-то, сумела извлечь свой палантин. Вручая поводья Дайшара женщине, Эгвейн откинула капюшон и приладила длинную узкую полосу ткани на плечи. Невесомая как перышко, пока находилась в ее кошеле, она обретала ощутимый вес, когда оказалась на плечах. Суан утверждала, что временами, она могла чувствовать каждую женщину, которая когда-либо носила палантин, потому что теперь они тянули его за его концы к земле, напоминая об ответственности и долге, и Эгвейн верила каждому ее слову. Мурандийка уставилась на нее пристальнее, чем на Лиане, и на сей раз ей потребовалось побольше времени, чтобы вспомнить о реверансе. Без сомнения, она слышала, что Амерлин молода, но едва ли задумывалась, насколько молода.
«Спасибо, дитя», —спокойно сказала Эгвейн. Было время, когда она чувствовала странную неловкость, называя «дитя» женщину лет на десять старше себя. Все изменилось, со временем. — «Это ненадолго. Лиане, не попросишь ли кого-нибудь прислать конюха за Дайшаром? Сейчас я не в седле и еще какое-то время буду отсутствовать, а Летис надо дать возможность увидеться с сестрой».
«Я прослежу за этим сама, Мать».
Лиане слегка присела в небрежном реверансе и двинулась прочь, ничем не выдав, что между ними могло быть нечто большее, чем просто случайная встреча. Эгвейн доверяла ей гораздо больше, чем Анайе или даже Шириам. Она, конечно, не скрывала никаких тайн от Лиане, так же как и от Суан. Но их дружба была еще одной тайной, которую надлежало сохранить. С одной стороны, у Лиане имелись глаза-и-уши в самом Тар Валоне, если не в самой Башне, и их сообщениях передавались Эгвейн, и только Эгвейн. С другой стороны, Лиане была слишком избалована, чтобы легко приспособиться к своему нынешнему положению, и любая Сестра приветствовала ее, хотя бы только потому, что она была живым доказательством того, что усмирение — самый потаенный страх любой Айз Седай, — могло быть полностью Исцелено. Они приветствовали ее с открытыми объятиями, а из-за того, что теперь ее потенциал был гораздо меньше и по положению она стояла ниже их, по крайней мере, половины сестер в лагере, они часто свободно говорили при ней о таких вещах, о которых никогда бы не позволили услышать Амерлин. Так что Эгвейн даже не посмотрела ей вслед. Вместо этого она улыбнулась Летис — женщина покраснела и присела еще в одном реверансе — после чего вошла в палатку, сняв на ходу перчатки и пристроив их за пояс.
Внутри палатки вдоль стен между низкими деревянными сундуками стояли восемь снабженных зеркалами ламп. Одна из них была со слегка потертой позолотой, а остальные из крашенного железа. Среди них не было двух одинаковых, но они давали хорошее освещение. Внутри было почти столь же светло как снаружи. Разнообразнейшие столы, что, казалось, были собраны с семи разных фермерских кухонь, образовали в центре палатки сплошной ряд. Скамьи трех самых дальних столов занимало с полдюжины Послушниц. Рядом с каждой лежал ее свернутый плащ, и все эти женщины были окружены сиянием саидар. Тиана, Наставница Послушниц, тревожно нависая над ними, ходила между столами, и, что удивительно, то же делала Шарина Меллой, одна из послушниц, принятых в Муранди.
Ну, хорошо, Шарина не нависала, а всего лишь спокойно наблюдала, и вероятно, ее присутствие здесь не должно было вызывать удивления. Шарина, величавая, седовласая старушка с аккуратным пучком на макушке, — весьма твердой рукой управляла довольно большим «семейством», и, казалось, считала всех других Послушниц внучками или внучатыми племянницами. Именно Шарина совершенно самостоятельно создала из послушниц эти крошечные семейки, очевидно из простого отвращения при виде того, как они неприкаянно болтаются вокруг. Большинство Айз Седай молчаливо с этим соглашались, если вообще об этом помнили, хотя и приняли такую организацию достаточно быстро, как только поняли, насколько это облегчило присмотр за Послушницами и организацию их занятий. Тиана наблюдала за работой послушниц так близко, что казалось очевидным, что она пыталась не обращать внимания на присутствие Шарины. Невысокая и хрупкая, с большими карими глазами и ямочками на щеках, Тиана, каким-то образом, выглядела юной, даже несмотря на нестареющее лицо, особенно на фоне морщинистых щек и широких бедер более высокой послушницы.
За парой Айз Седай, направляющих за ближайшим ко входу столом — Кайрен и Ашманайлой, — тоже наблюдали двое — Джания Френде, Восседающая от Коричневой Айя, и Салита Торанес, Восседающая от Желтой. И Айз Седай, и послушницы — все выполняли одну и ту же задачу. Перед каждой женщиной стоял маленький шар или кубок, или какая-то другая вещица, которую она оплетала мелкой сетью потоков Земли, Огня и Воздуха. Все эти вещи изготовили кузнецы из лагеря, которые были очень озадачены вопросом, зачем сестрам понадобились такие вещи, выкованные из железа, не говоря уже о том, что их требовалось изготовить с такой точностью, словно они были серебряными. Второе плетение, состоящее из потоков Земли и Огня, пронизывало каждую ячейку и касалось объекта, который медленно наливался белизной. Очень, и очень медленно у всех.
Способность направлять потоки улучшалась с практикой, но из Пяти Сил, способность работать с Землей была ключевой, и кроме самой Эгвейн, всего девять сестер в лагере — имели достаточный потенциал, чтобы заставить подобное плетение работать. Хотя мало кто из Сестер хотел уделять этому хоть какое-то время. Ашманайла, вытянувшись в струнку, отчего казалась выше, чем была на самом деле, легко постукивала пальцами по столешнице с обеих сторон простого металлического кубка, который стоял перед нею, и нетерпеливо хмурилась, поскольку уже больше половины кубка стало белым, и граница белого цвета продолжала медленно ползти дальше вверх. Синие глаза Кайрэн были настолько холодны, что от такого взгляда, казалось, высокий кубок, над которым она работала, может разрушиться. Пока в его основании был только тонкий белый ободок. Должно быть, именно за приходом Кайрэн в эту палатку наблюдала Эгвейн.
Но не все относились к этому без восторга. Стройная Джания в светло-бронзовых шелках и в отделанной коричневой бахромой шали, закрывавшей ее руки, изучала то, что делали Кайрен и Ашманайла с рвением человека, которому страстно хотелось делать то же самое. Джания хотела знать все, знать, как все это делается и почему это происходит именно так, а не иначе. Она была ужасно расстроена тем, что не смогла научиться делать тер’ангриал — с этим справились только три сестры, кроме Илейн, и пока с очень переменным успехом — и она предпринимала упорные попытки изучить этот навык даже после того, как испытание показало, что ее потенциал в использовании Земли далек от необходимого.
Салита была первой, кто заметил Эгвейн. Круглолицая и темнокожая, почти как уголь, она равнодушно взглянула на Эгвейн, и Желтая бахрома ее шали слегка заколебалась, когда она сделала очень точный реверанс, выверенный до дюйма. Избранная Восседающей в Салидаре, Салита была частью тревожной картины: было очень много Восседающих, которые еще слишком молоды для этой должности. Салита была Айз Седай всего лишь тридцать пять лет, а женщины, не проносившие шаль сто (или даже больше) лет, редко удостаивались кресла Восседающей. Суан видела общую тенденцию, и, так или иначе, считала, что это тревожный знак, хотя и не могла сказать почему. Действия, которые она не могла понять, всегда тревожили Суан. Однако, Салита выступала за войну против Элайды, и часто поддерживала Эгвейн в Совете. Но не всегда, и уж точно не в этом случае. — «Мать», — сказала она прохладно.
Джания вскинула голову и расцвела в сияющей улыбке. Она, единственная женщина, из тех, кто был Восседающей еще до раскола Башни, за исключением Лилейн и Лирелле, которые были из Голубой Айя, выступала за войну, и если ее поддержка Эгвейн была не всегда решительной, то в этом деле она была именно такой. Как обычно, слова из нее полились потоком: — «Я никогда к этому не привыкну, Мать. Это просто удивительно. Я знаю, что мы не должны больше удивляться, когда Вы придумываете что-то такое, о чем никто даже не задумывался — иногда я думаю, что мы стали слишком ограниченными в наших делах и слишком уверенными в том, что можно сделать, а что нельзя — но придумать, как делать квейндияр…!» Она остановилась, чтобы набрать в грудь воздуха, но Салита, тут же воспользовалась паузой. Спокойно и решительно.
Один из смеющихся мужчин заметил Эгвейн, наблюдавшую за ними, и подтолкнул покрытого грязью товарища, который попридержал свой язык, хотя и не слишком. Он даже смотрел с негодованием, словно обвинял ее в своем падении. Из-за того что лицо было наполовину скрыто капюшоном, а палантин Амерлин был свернут в мешочке у пояса, они, казалось, принимали ее за одну из Принятых, не все из которых имели достаточное количество надлежащей одежды, чтобы всегда одеваться как положено, или возможно, за посетительницу. Женщины нередко проскальзывали в лагерь, скрывая, пока снова не уезжали, свои лица от окружающих, носили ли они при этом прекрасные шелка или потрепанную шерсть, и показать кислую мину незнакомке или Принятой было, конечно, куда безопаснее, чем в адрес Айз Седай. Было странно не видеть поклонов и реверансов.
Она оказалась в седле задолго до рассвета, а о горячей ванне не могло быть и речи — воду нужно было носить от колодцев, которые были вырыты в полумиле к западу от лагеря, и это вынуждало всех, кроме самых утонченных или эгоцентричных Сестер, себя ограничивать. Что ж, если продолжительной горячей ванны не предвиделось, она бы с удовольствием ступила ногами на землю. Или еще лучше, устроила бы их на скамеечке для ног. Кроме того, не позволять холоду себя коснуться, совсем не то же самое, что греть руки над горячей жаровней. Ее собственный письменный стол тоже будет завален бумагами. Вчера вечером она велела Шириам передать ей отчеты о ремонте фургонов и поставках фуража для лошадей. Они будут сухими и скучными, но каждый день она проверяла различные направления, так что могла, по крайней мере, сказать, сообщали ли ей то, что соответствовало действительности, или выдавали желаемое за действительное. И, как всегда, будут сообщения от шпионов, которые Айя пожелали довести до сведения Престола Амерлин, составленные для приятного чтения, если сравнивать их с тем, что узнавали через своих агентов Суан и Лиане. Нельзя сказать, что сведения были противоречивы, и все же, то, что Айя хотели придержать для себя, могло поведать о многом. Комфорт и долг тянули ее к рабочему кабинету — на самом деле это была всего лишь еще одна палатка, хотя все называли ее Рабочим Кабинетом Амерлин — но сейчас ей представилась возможность осмотреть все вокруг, без торопливых приготовлений к ее прибытию. Натянув капюшон поглубже, чтобы лучше скрыть лицо, она слегка коснулась пятками боков Дайшара.
Конных было немного, главным образом Стражи, хотя на улице изредка мелькали конюхи, ведущие лошадей настолько близко к рыси, насколько это удавалось в доходящей до лодыжек слякоти, но никто, казалось, не узнавал ни ее, ни ее лошадь. Улица была почти свободна, а вот деревянные настилы, а вернее грубые доски, прикрепленные поверх распиленных бревен, слегка прогибались под тяжестью множества людей. Горстка мужчин, что мелькала в потоках женщин подобно изюму в дешевом пироге, двигалась вдвое быстрее, чем кто-либо еще. За исключением Стражей, мужчины, получившие работу у Айз Седай, выполняли ее как можно скорее. Почти все женщины скрывали свои лица, их дыхание туманилось в отверстиях капюшонов, и все же было довольно легко отличить Айз Седай от простых посетительниц, несмотря на разнообразие в покроях плащей: от простых — до расшитых и подбитых мехом. Перед любой Сестрой толпа расступалась. Все остальные должны были пробираться сквозь толчею. Не то чтобы в это холодное утро вокруг было много Сестер. Большинство из них еще оставались в своих палатках. Поодиночке, вдвоем или втроем, они могли читать или писать письма, или расспрашивать своих посетительниц о доставленных сведениях. Которыми они могли поделиться, или не поделиться с остальными сестрами своей Айя.
Мир представлял Айз Седай монолитом, высоким и прочным, или так было до того, пока нынешний раскол в Башне не стал общеизвестным фактом. Хотя на самом деле Айя стояли особняком во всем, кроме названия, и Совет был единственным местом, где они встречались. Сами же Сестры были похожи на группу отшельников, которые могли перемолвиться парой лишних слов сверх того, что было необходимо, только с несколькими друзьями. Или с другой Сестрой, с которой они были заняты в каком-то проекте. Как бы ни изменилось все вокруг, Башня, — Эгвейн была в этом уверена, — не изменится никогда. Нет смысла рассчитывать на то, что Айз Седай когда-то были или когда-нибудь будут кем-то еще, кроме как Айз Седай, — большая река, текущая вперед, с мощными подводными течениями и омутами, с незаметной медлительностью постоянно меняющая свое русло. Она наспех построила несколько дамб на этой реке, чтобы, преследуя свои цели, отклонить поток то тут, то там, хотя знала, что эти дамбы недолговечны. Рано или поздно эти течения их размоют. Она могла только молиться, чтобы они продержались достаточно долго. Молиться, и поддерживать их изо всех своих сил.
Совсем редко в толпе появлялся кто-то из Принятых, с семью цветными полосами на капюшоне белого плаща, но больше всего было Послушниц в однотонной одежде из белой шерсти. Всего лишь горстка из них — двадцать одна Принятая во всем лагере — были обладательницами полосатых плащей, и они берегли свои немногочисленные, украшенные разноцветными полосами платья для преподавания в классах или сопровождения Сестер. Хотя были предприняты колоссальные усилия для того, чтобы каждая Послушница была всегда одета в белое, даже если она имела только одну смену белья. Принятые неизменно пытались двигаться с лебединой грацией Айз Седай, и одной-двум это почти удавалось, несмотря на неровности настила под ногами, но Послушницы мчались стрелой, так же быстро, как редкие мужчины, спеша по поручениям или группами по шесть-семь человек на занятия в классы.
У Айз Седай очень долгое время в обучении не было такого количества Послушниц, чуть ли не со времен, предшествовавших Троллоковым Войнам, когда так же много было и Айз Седай, и результатом появления почти тысячи учениц была чрезвычайная неразбериха, пока их не объединили в подобия «семей». Название не было официальным, хотя использовалось даже Айз Седай, которые все еще не были расположены принимать всех женщин подряд, которые об этом попросили. Теперь каждая послушница знала, где, как предполагается, она должна быть и когда, и каждая Сестра могла, по крайней мере, это выяснить. Не стоило упоминать, что и число беглянок уменьшилось. Для Айз Седай это всегда было предметом особого беспокойства, и несколько сотен из этих женщин наверняка могли бы получить шаль. Никто из Сестер не хотел потерять даже одну из них, да и любую другую, но уж коли на то пошло, никак не раньше, чем будет принято решение отослать женщину восвояси. Женщины все еще иногда сбегали после того как понимали, что обучение было более суровым, чем они ожидали, и дорога к шали Айз Седай окажется дольше, но побег, казалось, стал менее привлекательным для женщин, у которых было пять или шесть «родственниц», на которых они могли опереться, независимо оттого, что благодаря семействам следить за ними стало значительно легче.
Изрядно не доехав до большого квадратного павильона, который служил Залом Совета Башни, она направила Дайшара вниз по переулку. Проход перед бледно коричневым парусиновым павильоном был пуст — Зал был не тем местом, куда приходили без дела — но испещренные заплатами полотнища были опущены, дабы не выставлять на всеобщее обозрение работу Совета, так что нельзя было сказать, кто может оттуда выйти. Любая Восседающая признала бы Дайшара с первого взгляда, но встречи кое с кем из Восседающих Эгвейн избежала бы даже с большим удовольствием, чем с остальными. Например, с Лилейн и Романдой, которые противились ее власти так же инстинктивно, как выступали друг против друга. И с любой из тех, кто затеял разговор о переговорах. Было бы слишком наивно верить в то, что они всего лишь надеялись укрепить общий дух, или что они перестанут шептаться. Правила вежливости следовало соблюдать, независимо от того, как часто Эгвейн жалела, что не может надрать кое-кому уши, а если Эгвейн никого не видела, то никто и не подумает, что с ним не захотели видеться.
Прямо перед нею, за высокой холщовой стеной, окружившей одну из двух площадок для Перемещений в лагере, появился слабый серебристый свет, и мгновение спустя из-за откинутых створок появились две Сестры. Она подумала, что ни Файдрин, ни Шемари не были настолько сильны, чтобы создать Проход в одиночку, но объединившись, вполне могли создать один, в который можно было пройти. Поглощенные беседой, они склонили головы друг к другу, и было странно видеть, что они только сейчас начали завязывать плащи. Эгвейн отвернулась, как будто просто проезжала мимо. Обе Коричневые обучали ее, когда она была Послушницей, и Файдрин все еще казалась удивленной тем, что Эгвейн стала Амерлин. Худая как цапля, она вполне могла пробраться через навозную кучу, чтобы узнать, не нуждается ли Эгвейн в помощи. Шемари, энергичная женщина с квадратным лицом, больше похожая на Зеленую, чем на библиотекаря, всегда была слишком вежлива. Даже чересчур. Ее глубокие реверансы, более приличествующие послушнице, явно отдавали насмешкой — никак не меньше — несмотря на серьезное выражение лица. Она прославилась тем, что начинала кланяться, завидев Эгвейн за сто шагов.
Где же они были, — удивилась она. — Возможно, где-нибудь в закрытом помещении, или, по крайней мере, там, где теплее, чем в лагере. На самом деле никто не следил за прибытием Сестер и их перемещениями, даже их собственные Айя. Традиция правила всеми, и традицией настоятельно запрещались прямые вопросы о том, что Сестра делала или куда направлялась. Наиболее вероятно, Файдрин и Шемари выслушивали с глазу на глаз донесения кого-то из своих шпионов. А может, просматривали книгу в какой-нибудь библиотеке. Они были Коричневыми. Но она не могла выбросить из головы слова Нисао о Сестрах, перебегающих к Элайде. Было довольно просто нанять лодочника, чтобы добраться до города, где множество небольших речных ворот позволяли войти любому, кто этого желал, но умея обращаться с Вратами не было никакой нужды подвергать себя риску разоблачения, отправляясь к реке и справляясь о лодках. Всего одна Сестра, вернувшаяся в Башню и знающая это плетение, лишила бы их самого большого их преимущества. И не было никакого способа этому воспрепятствовать. Кроме как сохранять мужество в противостоянии Элайде. Кроме как заставить Сестер поверить, что существует быстрый способ положить этому конец. Если б он только был, этот быстрый способ.
Недалеко от площадки для Перемещений, Эгвейн натянула поводья и, нахмурившись, посмотрела на длинную стену палатки, даже более залатанную, чем Зал Совета. Какая-то Айз Седай прошествовала вниз по проходу — она носила простой темно-голубой плащ, и капюшон скрывал ее лицо, но Послушницы да и все остальные отскочили с ее пути, чего, к слову, никогда не сделали бы для торговца, — и на долгое мгновение замерла перед палаткой, рассматривая ее, прежде чем отодвинула в сторону полы входа, чтобы пройти внутрь. Ее нежелание было настолько явственным, словно она кричала об этом. Эгвейн никогда не заходила туда. Она могла чувствовать направляемый внутри, садар, хотя и слабо. Необходимое количество его было на удивление маленьким. Короткий визит Амерлин не должен все-таки привлечь слишком много внимания. А ей так хотелось увидеть то, что она привела в движение.
Спешившись перед палаткой, она, тем не менее, обнаружила пустяковое затруднение. Ей некуда было привязать Дайшара. К Амерлин всегда кто-то мчался, чтобы придержать стремя и увести лошадь, но она глупо стояла, держа мерина за узду, а группы Послушниц проносились мимо, едва кинув не нее быстрый взгляд, принимая ее за одну из посетительниц. К этому времени, уже каждая Послушница знала всех Принятых в лицо, но немногие из них видели Престол Амерлин вблизи. У нее даже не было еще безвозрастного лица, которое могло сказать им, что она Айз Седай. С горькой улыбкой она засунула руку в перчатке в кошель у пояса. Палантин подсказал бы им, кто она такая, а потом она могла бы приказать кому-нибудь из них подержать ее лошадь несколько минут. По крайней мере, если бы они, конечно, не решили, что это просто глупая шутка. Некоторые послушницы из Эмондова Луга пытались стянуть палантин с ее плеч, стараясь уберечь ее от неприятностей. Нет, это прошло и забыто.
Откидной полог входа резко открылся и появилась Лиане, закрепляя свой темно-зеленый плащ серебряной булавкой в форме рыбы. Плащ был шелковым, богато расшитым серебром и золотом, как и лиф ее платья для верховой езды. Ее красные перчатки были тоже вышиты на тыльных частях. С тех пор, как выбрала Зеленую Айя, Лиане стала уделять гораздо больше внимания своей одежде. Ее глаза слегка расширились при виде Эгвейн, но лицо с кожей оттенка меди немедленно приобрело невозмутимое выражение. Сразу оценив ситуацию, она протянула руку, чтобы остановить послушницу, которая была, казалось, одна. Обычно Послушницы ходили на занятия семействами. — «Как тебя зовут, дитя?» — Многое изменилось в Лиане, но не ее манера говорить отрывисто. Кроме тех случаев, когда она сама этого хотела, так или иначе. Большинство мужчин превращалось в мягкий воск, когда голос Лин становился томным, но на женщинах она никогда его впустую не использовала. — «Ты идешь по поручению Сестры?»
Послушница, светлоглазая женщина примерно средних лет, с безупречной кожей, которая никогда не знала работы в поле под палящим солнцем, какое-то время смотрела нее, разинув рот, прежде чем опомнилась достаточно, чтобы присесть в реверансе, руками в дамских перчатках без пальцев привычным движением плавно раскинув свои белые юбки. Высокой как большинство мужчин, но гибкой, изящной и красивой Лиане тоже недоставало безвозрастного лица, хотя ее лицо было одним из двух самых известных в лагере. Послушницы показывали на нее с благоговейным трепетом — Сестра, которая когда-то была Хранительницей Летописей, которую усмирили и Исцелили, и которая опять может направлять, хотя и утратила часть своего потенциала. И она сменила Айю! К несчастью, даже новоиспеченные женщины в белом уже знали, что такого не только никогда прежде не случалось, но, кроме того, это было непреложной истиной. Сложно заставить Послушниц не торопиться при обучении, когда им невозможно внушить, что они рискуют закончить свой путь к шали, если ненароком выжгут себя и утратят Единую Силу навсегда.
«Летис Муроу, Айз Седай», — с уважением произнесла женщина с ритмичным мурандийским акцентом. Это прозвучало так, словно она хотела сказать что-то еще, возможно, добавить свой титул, но первое, что надо было усвоить при вступлении в Башню заключалось в том, что необходимо забыть, кем вы были раньше. Для некоторых это был трудный урок, особенно для тех, кто обладал титулами. — «Я собираюсь навестить свою сестру. Я видела ее не больше минуты с тех пор, как мы покинули Муранди». Родственницы всегда распределялись в различные семейства Послушниц, как и те женщины, которые знали друг друга прежде, до того момента, как их имена были внесены в Книгу Послушниц. Это способствовало новым знакомствам, и уменьшало неизбежную напряженность в отношениях, когда кто-то учился быстрее или имел более высокий потенциал. — «Она тоже свободна от занятий до полудня, и…»
«Твоей сестре придется еще немного подождать, дитя», — перебила Лиане. — «Подержи лошадь Амерлин».
Летис двинулась было, но уставилась на Эгвейн, которая, наконец-то, сумела извлечь свой палантин. Вручая поводья Дайшара женщине, Эгвейн откинула капюшон и приладила длинную узкую полосу ткани на плечи. Невесомая как перышко, пока находилась в ее кошеле, она обретала ощутимый вес, когда оказалась на плечах. Суан утверждала, что временами, она могла чувствовать каждую женщину, которая когда-либо носила палантин, потому что теперь они тянули его за его концы к земле, напоминая об ответственности и долге, и Эгвейн верила каждому ее слову. Мурандийка уставилась на нее пристальнее, чем на Лиане, и на сей раз ей потребовалось побольше времени, чтобы вспомнить о реверансе. Без сомнения, она слышала, что Амерлин молода, но едва ли задумывалась, насколько молода.
«Спасибо, дитя», —спокойно сказала Эгвейн. Было время, когда она чувствовала странную неловкость, называя «дитя» женщину лет на десять старше себя. Все изменилось, со временем. — «Это ненадолго. Лиане, не попросишь ли кого-нибудь прислать конюха за Дайшаром? Сейчас я не в седле и еще какое-то время буду отсутствовать, а Летис надо дать возможность увидеться с сестрой».
«Я прослежу за этим сама, Мать».
Лиане слегка присела в небрежном реверансе и двинулась прочь, ничем не выдав, что между ними могло быть нечто большее, чем просто случайная встреча. Эгвейн доверяла ей гораздо больше, чем Анайе или даже Шириам. Она, конечно, не скрывала никаких тайн от Лиане, так же как и от Суан. Но их дружба была еще одной тайной, которую надлежало сохранить. С одной стороны, у Лиане имелись глаза-и-уши в самом Тар Валоне, если не в самой Башне, и их сообщениях передавались Эгвейн, и только Эгвейн. С другой стороны, Лиане была слишком избалована, чтобы легко приспособиться к своему нынешнему положению, и любая Сестра приветствовала ее, хотя бы только потому, что она была живым доказательством того, что усмирение — самый потаенный страх любой Айз Седай, — могло быть полностью Исцелено. Они приветствовали ее с открытыми объятиями, а из-за того, что теперь ее потенциал был гораздо меньше и по положению она стояла ниже их, по крайней мере, половины сестер в лагере, они часто свободно говорили при ней о таких вещах, о которых никогда бы не позволили услышать Амерлин. Так что Эгвейн даже не посмотрела ей вслед. Вместо этого она улыбнулась Летис — женщина покраснела и присела еще в одном реверансе — после чего вошла в палатку, сняв на ходу перчатки и пристроив их за пояс.
Внутри палатки вдоль стен между низкими деревянными сундуками стояли восемь снабженных зеркалами ламп. Одна из них была со слегка потертой позолотой, а остальные из крашенного железа. Среди них не было двух одинаковых, но они давали хорошее освещение. Внутри было почти столь же светло как снаружи. Разнообразнейшие столы, что, казалось, были собраны с семи разных фермерских кухонь, образовали в центре палатки сплошной ряд. Скамьи трех самых дальних столов занимало с полдюжины Послушниц. Рядом с каждой лежал ее свернутый плащ, и все эти женщины были окружены сиянием саидар. Тиана, Наставница Послушниц, тревожно нависая над ними, ходила между столами, и, что удивительно, то же делала Шарина Меллой, одна из послушниц, принятых в Муранди.
Ну, хорошо, Шарина не нависала, а всего лишь спокойно наблюдала, и вероятно, ее присутствие здесь не должно было вызывать удивления. Шарина, величавая, седовласая старушка с аккуратным пучком на макушке, — весьма твердой рукой управляла довольно большим «семейством», и, казалось, считала всех других Послушниц внучками или внучатыми племянницами. Именно Шарина совершенно самостоятельно создала из послушниц эти крошечные семейки, очевидно из простого отвращения при виде того, как они неприкаянно болтаются вокруг. Большинство Айз Седай молчаливо с этим соглашались, если вообще об этом помнили, хотя и приняли такую организацию достаточно быстро, как только поняли, насколько это облегчило присмотр за Послушницами и организацию их занятий. Тиана наблюдала за работой послушниц так близко, что казалось очевидным, что она пыталась не обращать внимания на присутствие Шарины. Невысокая и хрупкая, с большими карими глазами и ямочками на щеках, Тиана, каким-то образом, выглядела юной, даже несмотря на нестареющее лицо, особенно на фоне морщинистых щек и широких бедер более высокой послушницы.
За парой Айз Седай, направляющих за ближайшим ко входу столом — Кайрен и Ашманайлой, — тоже наблюдали двое — Джания Френде, Восседающая от Коричневой Айя, и Салита Торанес, Восседающая от Желтой. И Айз Седай, и послушницы — все выполняли одну и ту же задачу. Перед каждой женщиной стоял маленький шар или кубок, или какая-то другая вещица, которую она оплетала мелкой сетью потоков Земли, Огня и Воздуха. Все эти вещи изготовили кузнецы из лагеря, которые были очень озадачены вопросом, зачем сестрам понадобились такие вещи, выкованные из железа, не говоря уже о том, что их требовалось изготовить с такой точностью, словно они были серебряными. Второе плетение, состоящее из потоков Земли и Огня, пронизывало каждую ячейку и касалось объекта, который медленно наливался белизной. Очень, и очень медленно у всех.
Способность направлять потоки улучшалась с практикой, но из Пяти Сил, способность работать с Землей была ключевой, и кроме самой Эгвейн, всего девять сестер в лагере — имели достаточный потенциал, чтобы заставить подобное плетение работать. Хотя мало кто из Сестер хотел уделять этому хоть какое-то время. Ашманайла, вытянувшись в струнку, отчего казалась выше, чем была на самом деле, легко постукивала пальцами по столешнице с обеих сторон простого металлического кубка, который стоял перед нею, и нетерпеливо хмурилась, поскольку уже больше половины кубка стало белым, и граница белого цвета продолжала медленно ползти дальше вверх. Синие глаза Кайрэн были настолько холодны, что от такого взгляда, казалось, высокий кубок, над которым она работала, может разрушиться. Пока в его основании был только тонкий белый ободок. Должно быть, именно за приходом Кайрэн в эту палатку наблюдала Эгвейн.
Но не все относились к этому без восторга. Стройная Джания в светло-бронзовых шелках и в отделанной коричневой бахромой шали, закрывавшей ее руки, изучала то, что делали Кайрен и Ашманайла с рвением человека, которому страстно хотелось делать то же самое. Джания хотела знать все, знать, как все это делается и почему это происходит именно так, а не иначе. Она была ужасно расстроена тем, что не смогла научиться делать тер’ангриал — с этим справились только три сестры, кроме Илейн, и пока с очень переменным успехом — и она предпринимала упорные попытки изучить этот навык даже после того, как испытание показало, что ее потенциал в использовании Земли далек от необходимого.
Салита была первой, кто заметил Эгвейн. Круглолицая и темнокожая, почти как уголь, она равнодушно взглянула на Эгвейн, и Желтая бахрома ее шали слегка заколебалась, когда она сделала очень точный реверанс, выверенный до дюйма. Избранная Восседающей в Салидаре, Салита была частью тревожной картины: было очень много Восседающих, которые еще слишком молоды для этой должности. Салита была Айз Седай всего лишь тридцать пять лет, а женщины, не проносившие шаль сто (или даже больше) лет, редко удостаивались кресла Восседающей. Суан видела общую тенденцию, и, так или иначе, считала, что это тревожный знак, хотя и не могла сказать почему. Действия, которые она не могла понять, всегда тревожили Суан. Однако, Салита выступала за войну против Элайды, и часто поддерживала Эгвейн в Совете. Но не всегда, и уж точно не в этом случае. — «Мать», — сказала она прохладно.
Джания вскинула голову и расцвела в сияющей улыбке. Она, единственная женщина, из тех, кто был Восседающей еще до раскола Башни, за исключением Лилейн и Лирелле, которые были из Голубой Айя, выступала за войну, и если ее поддержка Эгвейн была не всегда решительной, то в этом деле она была именно такой. Как обычно, слова из нее полились потоком: — «Я никогда к этому не привыкну, Мать. Это просто удивительно. Я знаю, что мы не должны больше удивляться, когда Вы придумываете что-то такое, о чем никто даже не задумывался — иногда я думаю, что мы стали слишком ограниченными в наших делах и слишком уверенными в том, что можно сделать, а что нельзя — но придумать, как делать квейндияр…!» Она остановилась, чтобы набрать в грудь воздуха, но Салита, тут же воспользовалась паузой. Спокойно и решительно.