Эддингс Дэвид. Повелитель демонов из Каранды

   — Хорошо. Мы с вами должны потом еще побеседовать и познакомиться поближе. Для вас и ваших друзей приготовлено удобное жилье. К тому же я прекрасно помню, что вы беспокоитесь за свою жену. А сейчас прошу меня извинить, мне нужно нести «утомительный груз ответственности», о котором упомянул Белгарат.
   Хотя резиденция и была очень большой, она не являлась дворцом в строгом смысле слова. Здание было построено по приказу мургского генерал-губернатора Хапи, который, в отличие от правителей Урги, не страдал манией величия, поэтому оно носило строго функциональный, а не декоративный характер.
   — Прошу прощения, — обратился к пленникам генерал Атеска, когда они вышли из комнаты для аудиенций. — Я должен представить его величеству подробный отчет о разных делах, а затем незамедлительно вернуться в Рэк-Веркат. — Он взглянул на Гариона. — Мы встретились не при самых удачных обстоятельствах, ваше величество, — сказал он, — но все равно не поминайте лихом. — Атеска сдержанно поклонился, а затем передал пленников в распоряжение члена императорского штаба.
   Человек, который вел их по длинному темному коридору к центру здания, явно не был ангараканцем, ибо не обладал ни раскосыми глазами, ни суровой надменностью, отличавшими этот народ. В его жизнерадостном круглом лице угадывалось что-то мельсенское, и Гарион вспомнил, что чиновники, контролирующие все основные сферы жизни в Маллорее, были почти исключительно мельсенского происхождения.
   — Его величество попросил меня заверить вас, что ваше жилье ни в коем случае не является тюрьмой, — произнес сопровождающий их чиновник, когда они подошли к обитой железом двери, запертой на тяжелый замок. — Прежде чем мы заняли город, этот дом принадлежал мургам, поэтому у него довольно необычная планировка. Ваши комнаты находятся на бывшей женской половине, а мурги до фанатизма ревностно оберегают своих женщин. По-моему, это связано с их понятием о расовой чистоте.
   Приготовления ко сну мало занимали Гариона. Он беспокоился лишь о Сенедре.
   — Вы случайно не знаете, где я могу найти свою жену? — обратился он к круглолицему чиновнику.
   — Вон там, в конце коридора, ваше величество, — ответил мельсенец, указывая на синюю дверь.
   — Благодарю вас. — Гарион взглянул на остальных своих спутников. — Я скоро вернусь, — сказал он и размашистым шагом направился в конец коридора.
   Он вошел в слабо освещенную комнату. Пол ее был покрыт толстыми, с затейливым узором маллорейскими коврами, а на узких высоких окнах висели мягкие, бархатные зеленые занавески. В комнате было тепло. Сенедра лежала на высокой кровати у противоположной от входа стены, рядом с ней сидела, нахмурившись, Полгара.
   — Есть какие-нибудь изменения? — спросил ее Гарион, мягко закрывая за собой дверь.
   — Пока нет, — ответила она. Лицо Сенедры было бледным, а волосы беспорядочно разметались по подушке.
   — Но с ней все будет в порядке, правда? — спросил Гарион.
   — Я в этом уверена.
   У кровати сидела незнакомая женщина. Плечи ее укутывала светло-зеленая накидка с капюшоном; капюшон был спущен, скрывая лицо. Сенедра пробормотала что-то и беспокойно заметалась во сне. Женщина в капюшоне озабоченно спросила:
   — Это ее обычный голос, госпожа Полгара?
   Полгара сурово посмотрела на нее.
   — Нет, — ответила она. — Конечно нет.
   — Лекарство, которое вы ей дали, каким-то образом влияет на тональность ее речи?
   — Нет, не должно. Она, собственно, вообще ничего не должна говорить.
   — Ага, — произнесла женщина, — теперь я, кажется, понимаю.
   Она склонилась над Сенедрой и нежно коснулась пальцами ее губ. Затем, понимающе кивнув, убрала руку и пробормотала:
   — Я так и думала.
   Полгара тоже протянула руку к лицу Сенедры. До Гариона донесся слабый шепот ее заклинаний; свеча у изголовья кровати ярко вспыхнула, а затем пламя снова уменьшилось до размеров булавочной головки.
   — Я должна была догадаться, — с досадой сказала Полгара.
   — Что такое? — встревоженно спросил Гарион.
   — Какой-то дух хочет завладеть вашей женой и подчинить ее своей воле, ваше величество, — ответила ему женщина в капюшоне. — Иногда таким способом действуют гролимы. Они открыли его давно, еще в третьем веке.
   — Это Андель, Гарион, — сказала Полгара. — Закет прислал ее сюда, чтобы она помогла позаботиться о Сенедре.
   Гарион кивнул женщине.
   — Что именно вы подразумеваете под словом «завладеть»? — спросил он.
   — Тебе это должно быть известно лучше, чем кому бы то ни было, Гарион, — сказала Полгара. — Ты наверняка помнишь Ашарака, мургского гролима.
   По спине Гариона пробежал холодок, когда он вспомнил о неведомой силе, которая с раннего детства пыталась вот так же обрести власть над его сознанием.
   — Изгоните его, — с мольбой произнес он, — кто бы это ни был. Освободите ее разум.
   — Пока не буду этого делать, Гарион, — холодно сказала Полгара. — У нас есть прекрасная возможность. Не будем ее терять.
   — Я не понимаю.
   — Сейчас поймешь, — ответила она. Затем поднялась, присела на край кровати и мягко положила руки на виски Сенедры. Снова послышался шепот, на этот раз более громкий, и снова все свечи, вспыхнув на мгновение, померкли. — Я знаю, что ты там, — сказала она. — Теперь ты можешь говорить.
   Лицо Сенедры стало осмысленным, она замотала головой из стороны в сторону, как бы пытаясь освободиться от сжимающих ее виски рук. Полгара с посуровевшим лицом удерживала руки на висках Сенедры. Светлая прядь в ее волосах засветилась, и комнату наполнила странная прохлада, исходящая, казалось, от самой кровати.
   Сенедра внезапно закричала.
   — Говори! — приказала Полгара. — Ты не скроешься, пока я тебя не отпущу, а я не отпущу тебя, пока ты не заговоришь.
   Глаза Сенедры внезапно открылись. В них горела ненависть.
   — Я не боюсь тебя, Полгара, — произнесла она хриплым скрипучим голосом, в котором слышался странный акцент.
   — А я тебя и подавно. Итак, кто ты?
   — Ты знаешь меня, Полгара.
   — Возможно, но ты сама назовешь свое имя. — Последовала длинная пауза, исходивший от Полгары волевой поток усилился.
   Сенедра снова закричала. Крик был исполнен муки, заставившей Гариона вздрогнуть.
   — Хватит! — вскричал хриплый голос. — Я буду говорить!
   — Твое имя, — настойчиво потребовала Полгара.
   — Я — Зандрамас.
   — Так. Чего ты пытаешься этим добиться?
   Сенедра зловеще усмехнулась.
   — Я уже похитила ее ребенка, Полгара, ее сердце. Теперь я заберу ее разум. Если бы я захотела, могла бы без труда убить ее, но мертвую королеву можно похоронить, а могилу ее — позабыть. А сумасшедшая доставит вам немало хлопот и отвлечет от поисков Сардиона.
   — Я могу прогнать тебя щелчком пальцев, Зандрамас.
   — А я могу тут же вернуться.
   Ледяная улыбка заиграла на губах Полгары.
   — А ты далеко не так умна, как я думала, — сказала она. — Полагаешь, я лишь для развлечения добивалась, чтобы ты произнесла свое имя? Разве ты не знаешь, какую власть над тобой мне это дало? Власть имени — самая главная. Теперь я могу изгнать тебя из сознания Сенедры. Я могу еще очень многое. Например, я знаю, что ты сейчас в Ашабе и как жалкое привидение бродишь среди летучих мышей по развалинам дома Торака.
   Удивленный возглас эхом наполнил комнату.
   — Я бы тебе еще кое-что сказала, Зандрамас, но мне это уже начинает докучать.
   Она встала, по-прежнему держа руки на голове Сенедры. Белая прядь на лбу излучала яркое сияние. Легкий шепот перешел в оглушительный рев.
   — А теперь сгинь! — приказала она.
   Сенедра застонала, ее лицо исказилось мукой. Ледяной зловещий ветер с воем пронесся по комнате, задувая огонь свечей и мерцающих светильников, — комната погрузилась в сумрак.
   — Сгинь! — повторила Полгара.
   Губы Сенедры исторгли мучительный вопль, который как бы отделился от тела и теперь исходил, казалось, из пустого пространства над кроватью. Свечи и светильники окончательно погасли. Вопль пронесся по комнате, постепенно стал затихать, пока наконец не превратился в едва уловимый шорох, доносящийся неизвестно откуда.
   — Зандрамас сгинула? — спросил Гарион дрожащим голосом.
   — Да, — спокойно прозвучал из темноты ответ Полгары.
   — Что мы скажем Сенедре? Я имею в виду, когда она проснется?
   — Она ни о чем не вспомнит. Придумайте что-нибудь. Зажги свет, дорогой.
   Пытаясь нащупать свечу, Гарион задел ее рукавом и, прежде чем она упала на пол, проворно подхватил. Он был горд своей ловкостью.
   — Не играй с ней, Гарион, просто зажги.
   Ее голос прозвучал так буднично, что он засмеялся, поэтому волна энергии, которую он послал, чтобы зажечь свечу, получилась неровной. Золотое пламя, вспыхнувшее на фитиле, в ответ безмолвно и весело засмеялось.
   Полгара взглянула на веселящуюся свечу и прикрыла глаза.
   — Эх, Гарион, — вздохнула она с упреком.
   Он прошел по комнате, зажигая свечи и раздувая светильники. Все они горели ровно и спокойно, лишь пламя первой зажженной свечи продолжало танцевать и подпрыгивать в жизнерадостном ликовании.
   Полгара повернулась к закутанной в капюшон далазийской знахарке.
   — У вас на редкость хорошее чутье, Андель, — сказала она. — Такие вещи трудно распознать, если вы точно не знаете, что ищете.
   — Это не моя заслуга, госпожа Полгара, — ответила Андель. — Я получила указание о причине болезни ее величества.
   — От Цирадис?
   Андель кивнула.
   — Все умы нашего народа объединены ее разумом, потому что мы не более чем орудия для выполнения той задачи, которая возложена на нее. Забота о здоровье королевы побудила ее вмешаться. — Андель замялась. — Святая пророчица попросила меня также поговорить о том, чтобы вы заступились перед вашим мужем за Тофа. Его гнев доставляет вашему смиренному проводнику невыразимые страдания. А его боль — это и ее боль. То, что произошло в Веркате, должно было произойти — иначе встреча Дитя Света и Дитя Тьмы отодвинулась бы еще на века.
   Полгара кивнула.
   — Я предполагала что-то в этом роде. Передайте ей, что я поговорю с Дарником по поводу Тофа.
   Андель с благодарностью поклонилась.
   — Гарион, — прошептала Сенедра сквозь дремоту, — где мы?
   Он тут же повернулся к ней.
   — С тобой все в порядке? — спросил он, взяв ее за руку.
   — М-м-м, — пробормотала она. — Мне просто очень хочется спать. Что случилось и где мы?
   — Мы в Рэк-Хагге. — Он бросил быстрый взгляд на Полгару, затем снова повернулся к постели. — У тебя был всего лишь легкий обморок, — произнес он преувеличенно небрежным тоном. — Как ты себя чувствуешь?
   — Все в порядке, мой дорогой, но сейчас мне бы хотелось поспать. — И глаза ее закрылись. Затем она снова приоткрыла их и произнесла сонным голосом: — Гарион, что такое со свечой?
   Он нежно поцеловал ее в щеку.
   — Об этом не волнуйся, дорогая, — сказал он ей, но она уже спала крепким спокойным сном.
   Было далеко за полночь, когда Гариона разбудил легкий стук в дверь.
   — Кто там? — спросил он, садясь в постели.
   — Посланник императора, ваше величество, — ответил голос за дверью. — Он дал мне поручение просить вас оказать любезность и составить ему компанию.
   — Сейчас? Посреди ночи?
   — Таково поручение императора, ваше величество.
   — Хорошо, — сказал Гарион, откидывая одеяло и спустив ноги, — его ступни ощутили холодный пол. — Подождите минутку, я должен одеться.
   — Конечно, ваше величество.
   Бормоча себе под нос, Гарион стал натягивать одежду в тусклом свете горевшего в углу светильника. Одевшись, он плеснул в лицо холодной воды и провел пятерней по волосам, пытаясь более или менее привести их в порядок. Уже собираясь уходить, он вспомнил про свой меч и, просунув голову и руку в ремень, привязанный к ножнам, подвинул железную рукоять к левому боку. Затем открыл дверь.
   — Все в порядке, — сказал он посланнику, — пошли.
   В кабинете Каль Закета стояли полки с книгами, несколько обтянутых кожей стульев, большой полированный стол. В очаге потрескивали торящие поленья. Император, все еще одетый в простую полотняную мантию, сидел за столом и при свете масляной лампы перебирал кучку пергаментных рукописей.
   — Вы хотели меня видеть, Закет? — спросил Гарион, войдя в комнату.
   — Ах да, Белгарион, — сказал Закет, откладывая пергаменты. — Хорошо, что вы пришли. Насколько я понимаю, ваша жена поправляется.
   Гарион кивнул.
   — Спасибо, что прислали Андель. Она нам очень помогла.
   — Рад был помочь, Белгарион. — Закет протянул руку к лампе и прикрутил фитиль — в углах комнаты стало темно. — Я подумал: не побеседовать ли нам немного, — сказал он.
   — Вам не кажется, что уже несколько поздно?
   — Я не так много сплю, Белгарион. На сон уходит треть жизни. День наполнен ярким светом и отвлекает от дел; ночь темна и спокойна и позволяет лучше сосредоточиться. Пожалуйста, садитесь.
   Гарион отстегнул меч и прислонил его к книжному шкафу.
   — Вы знаете, я не столь уж опасен, — сказал император, глядя на грозное оружие гостя.
   Гарион улыбнулся, устраиваясь поближе к огню.
   — Я принес его не из-за вас, Закет. Просто привычка. Это не такой меч, который можно бросить где попало.
   — Я думаю, его никто не украдет, Гарион.
   — Его нельзя украсть. Я просто не хочу, чтобы кто-нибудь пострадал, случайно дотронувшись до него.
   — Вы хотите сказать, что это тот самый меч?
   Гарион кивнул.
   — Я некоторым образом обязан его охранять. Большую часть времени это обуза, но в некоторых случаях я бывал рад, что он при мне.
   — Что же на самом деле произошло в Хтол-Мишраке? — внезапно спросил Закет. — Чего мне только об этом не рассказывали…
   Гарион криво усмехнулся.
   — Мне тоже. Во всех этих россказнях только имена соответствовали действительности, да и то не всегда. Ни я, ни Торак ситуацией не владели. Мы сражались, и я вонзил меч ему в грудь.
   — И он умер? — спросил Закет.
   — В конце концов, да.
   — В конце концов?
   — Сначала он изверг огонь и заплакал языками пламени. Затем закричал.
   — И что же он выкрикнул?
   — Мамочка, — коротко ответил Гарион.
   У него не было никакого желания об этом говорить.
   — Как это на него не похоже. А что же все-таки случилось с его телом? Мои люди полностью прочесали развалины Хтол-Мишрака, чтобы найти его.
   — За ним явились другие боги и забрали его. Вам не кажется, что мы могли бы поговорить о чем-нибудь ином? Эти воспоминания причиняют мне боль.
   — Но ведь это был ваш враг.
   Гарион вздохнул.
   — Это был еще и бог, Закет, а когда приходится убивать бога — это ужасно.
   — Вы до странности мягкий человек, Белгарион. Мне кажется, я уважаю вас за это еще больше, чем за ваше несокрушимое мужество.
   — Вряд ли несокрушимое. Мне было все время страшно, и Тораку, я думаю, тоже. О чем же вы хотели со мной поговорить?
   Закет откинулся на спинку стула и задумчиво постучал пальцами по плотно сомкнутым губам.
   — Вы знаете, что рано или поздно нам придется стать противниками, так ведь?
   — Нет, — возразил Гарион. — Это не обязательно.
   — У мира может быть только один король.
   Взгляд Гариона исказился мукой.
   — Я управляю одним маленьким островом, и мне хватает проблем. Я никогда не хотел быть королем мира.
   — Но я хотел — и хочу.
   Гарион вздохнул.
   — Тогда, возможно, рано или поздно нам предстоит борьба. Я думаю, мир создан не для того, чтобы им управлял один человек. Если вы попытаетесь это сделать, мне придется вас остановить.
   — Меня нельзя остановить, Белгарион.
   — Торак тоже так думал!
   — Сказано недвусмысленно.
   — Это поможет избежать непонимания в дальнейшем. Вы пока не пытались завоевать мое королевство — или королевства моих друзей, — вам хватает своих забот. Не говоря уже о том, что здесь, в Хтол-Мургосе, вы зашли в тупик.
   — Вы хорошо проинформированы.
   — Королева Поренн — мой близкий друг. Они держит меня в курсе, к тому же Шелк тоже собирает информацию, занимаясь своими делами.
   — Шелк?
   — Извините. Я хотел сказать — принц Хелдар. Шелк — это нечто вроде прозвища.
   Закет пристально посмотрел на него.
   — В чем-то мы очень схожи, Белгарион, а в чем-то очень различны. Но тем не менее мы оба делаем то, к чему нас принуждает необходимость. Часто мы полагаемся на волю событий, над которыми не властны.
   — Как я понял, вы говорите о двух пророчествах?
   Закет усмехнулся.
   — Я не верю в пророчества, я верю только в силу. Однако забавно, что в последнее время мы оба занимались одинаковыми проблемами. Недавно вам пришлось подавлять мятеж в Алории — кажется, восстала кучка религиозных фанатиков. У меня сейчас нечто очень похожее происходит в Даршиве. Религия — это бельмо в глазу любого правителя, согласны?
   — Мне почти всегда удавалось обходить эту проблему.
   — Тогда вы счастливчик. Торак не был ни хорошим, ни добрым богом, а его гролимское духовенство просто отвратительно. Если бы я не был занят делами здесь, в Хтол-Мургосе, я заслужил бы, думаю, любовь и уважение тысячи-другой последующих поколений тем, что стер бы каждого гролима с лица земли.
   Гарион усмехнулся.
   — Я бы охотно к вам присоединился. Может, заключим союз? — предложил он.
   Последовал короткий смешок, затем лицо Закета снова помрачнело.
   — Имя Зандрамас о чем-нибудь вам говорит? — спросил он.
   Гарион не знал, что было известно Закету о настоящей цели их пребывания в Хтол-Мургосе, поэтому ответил очень осторожно.
   — До меня дошли кое-какие слухи, — сказал он.
   — А Ктраг-Сардиус?
   — Слышал.
   — Вы не слишком разговорчивы, Белгарион. — Закет пристально поглядел на него, затем устало провел рукой по глазам.
   — Мне кажется, вам нужно немного поспать, — сказал ему Гарион.
   — Я лягу спать, как только закончу работу.
   — Как вам будет угодно.
   — Что вам известно о Маллорее, Белгарион?
   — Я получаю информацию — иногда несколько хаотичную, но достаточно свежую.
   — Нет, я имею в виду прошлое.
   — Боюсь, что немногое. Западные историки попытались обойти даже сам факт существования Маллореи.
   Закет криво усмехнулся.
   — Мельсенский университет так же близорук по отношению к Западу, — заметил Закет. — Но как бы то ни было, за последние несколько веков — после происшествия под Bo-Мимбром — маллорейское общество стало почти светским. Торак лежал без сознания, Ктучик претворял в жизнь свои извращенные идеи здесь, в Хтол-Мургосе, а Зедар скитался по свету как бродяга без роду и племени, кстати, что с ним случилось? Мне казалось, что он был в Хтол-Мишраке.
   — Да, он там был.
   — Но мы не нашли его тела.
   — Он не умер.
   — Не умер? — ошеломленно спросил Закет. — Где же он тогда?
   — Под городом. Белгарат разверз землю и замуровал его в скалу под руинами.
   — Живьем? — От изумления Закет чуть не поперхнулся.
   — Это было оправдано, — сказал Гарион.
   По телу Закета пробежала дрожь. Придя в себя, он продолжил:
   — Итак, в Маллорее оставался один Урвон, все остальные были устранены. А его занимали лишь заботы о том, чтобы его дворец в Мал-Яске превзошел в роскоши императорский дворец в Мал-Зэте. Он изредка читал проповеди, где нес всякую чушь о поклонении богу, но в остальное время о Тораке, казалось, и не вспоминал. Ни самого бога, ни его учеников поблизости не было, и гролимская церковь потеряла влияние. Ну, конечно, священники болтали о возвращении Торака, пустозвонили о том, что однажды спящий бог проснется, однако воспоминания о нем все больше стирались у людей из памяти. Власть церкви все слабела, а власть армии — а значит, и императорского трона — крепла.
   — В маллорейской политике много темного, — заметил Гарион. Закет кивнул.
   — Я думаю, так уж мы устроены. Во всяком случае, наше государство развивалось, и темные времена для него стали уходить в прошлое — медленно, но верно. Затем неизвестно откуда появились вы и пробудили Торака и тут же снова усыпили его навеки. С этого и начались наши проблемы.
   — Я всегда считал, что на этом они вроде бы должны закончиться.
   — Мне кажется, вы плохо разбираетесь в природе религиозного сознания, Белгарион. Пока Торак — пусть спящий — существовал, гролимы и все остальные фанатики чувствовали себя спокойно, уютно и уверенно, так как верили в то, что однажды он проснется, накажет всех их врагов и вновь установит полное господство грязного и разлагающегося духовенства. Но, убив Торака, вы сокрушили это чувство уверенности. Они должны были признать тот факт, что без Торака они ничто. Некоторые из них сошли с ума от огорчения. Другие впали в полное отчаяние. А кое-кто и принялся создавать новую мифологию — взамен той, что вы разрушили одним взмахом меча.
   — Я этого совсем не хотел, — заметил Гарион.
   — Важны не намерения, Белгарион, а результат. А результат был таков, что Урвону пришлось оторваться от погони за роскошью и вместо того, чтобы купаться в лучах лести и подхалимства, снова взяться за дело. Какое-то время его захлестнул приступ активности. Он откопал все быльем поросшие пророчества и исказил их до такой степени, что они приняли нужный ему вид.
   — Какой именно?
   — Он пытается убедить людей, что явится новый бог и будет править Ангараком, или сам Торак воскреснет, или его дух вселится в новое божество. У него уже есть кандидат на должность этого нового ангараканского бога.
   — Да? И кто же это?
   — Он видит своего нового бога каждый раз, когда смотрится в зеркало, — ответил Закет, усмехнувшись.
   — Не может быть!
   — Еще как может. Урвон пытается убедить самого себя, что он по крайней мере уже несколько веков полубог, возможно, он проехался бы по всей Маллорее в золотой колеснице, если бы не боялся покинуть Мал-Яск. Насколько я понимаю, за ним уже тысячелетия охотится какой-то отвратительный горбун, чтобы убить его, вроде бы один из учеников Алдура.
   Гарион кивнул.
   — Белдин, — сказал он. — Я с ним встречался.
   — И он действительно так ужасен, как о нем рассказывают?
   — Возможно, даже ужаснее. Если он когда-нибудь настигнет Урвона, я не пожелал бы оказаться рядом и увидеть, что он с ним сделает.
   — Я желаю ему удачной охоты, но Урвон — не единственная моя проблема. Вскоре после смерти Торака из Даршивы стали поступать новые сведения. Гролимская жрица — по имени Зандрамас — также стала пророчествовать появление нового бога.
   — Я не знал, что она из гролимов, — с удивлением сказал Гарион.
   Закет кивнул.
   — В прошлом она пользовалась в Даршиве очень плохой репутацией. Затем у нее открылся так называемый дар провидения, который ее внезапно изменил. Теперь, когда она говорит, никто не может противиться ее словам. Она проповедует миллионам и зажигает их огнем непобедимого пыла. Ее пророчество о приходе нового бога с невероятной быстротой распространилось по Даршиве и достигло также Ренгеля, Воресебо и Замада. Ей принадлежит практически все северо-восточное побережье Маллореи.
   — А какое отношение имеет к этому Сардион? — спросил Гарион.
   — Я думаю, что это ключ ко всему, — ответил Закет. — И Зандрамас, и Урвон, по-моему, полагают, что тот, кто найдет его и завладеет им, победит.
   — Агахак — иерарх Рэк-Урги — тоже так считает.
   Закет угрюмо кивнул.
   — Я должен был это понять. Гролимы есть гролимы — и в Маллорее, и в Хтол-Мургосе.
   — Мне кажется, вам, может быть, следовало бы вернуться в Маллорею и навести там порядок.
   — Нет, Белгарион, я не могу прекратить кампанию здесь, в Хтол-Мургосе.
   — И все ради личной мести?
   Закет был поражен.
   — Я знаю, почему вы ненавидели Таур-Ургаса, но он умер, а Ургит совсем на него не похож. Не могу поверить, что вы готовы пожертвовать всей империей только ради того, чтобы отомстить человеку, который этого даже не почувствует.
   — Вы знаете? — ошеломленно спросил Закет. — Кто рассказал вам?
   — Ургит. Он поведал мне все, что произошло.
   — Наверное, с гордостью. — Закет сжал зубы, лицо его побледнело.
   — Вовсе нет. С сожалением и с презрением к Таур-Ургасу. Он ненавидел его еще больше вашего.
   — Это невозможно, Белгарион. Я отвечу на ваш вопрос: да. Я готов принести в жертву мою империю, а если понадобится, то и весь мир, чтобы пролилась последняя капля крови Таур-Ургаса. Я не буду знать ни сна, ни покоя, пока не сокрушу все, что станет у меня на пути.
   «Скажи ему», — приказал вдруг Гариону внутренний голос.
   «Что?»
   «Скажи ему правду об Ургите».
   «Но…»
   «Сделай это, Гарион. Он должен знать. Он не сделает того, что должен сделать, пока одержим этой мыслью».
   Закет с любопытством взглянул на него.
   — Извините, я получил указания, — не очень убедительно объяснил Гарион.
   — Указания? От кого?
   — Вы все равно не поверите. Мне было приказано кое-что вам сообщить. — Он глубоко вздохнул и быстро произнес: — Ургит — не мург.
   — О чем вы?
   — Я сказал, что Ургит — не мург, по крайней мере не полностью. По матери — да, но отец его — не Таур-Ургас.
   — Вы лжете!
   — Нет. Мы обнаружили это, когда были во дворце Дроим в Рэк-Урге. Ургит сам об этом не знал.
   — Я не верю вам, Белгарион! — почти прокричал мертвенно побледневший Закет.
   — Таур-Ургас мертв, — устало произнес Гарион. — Ургит имел возможность в этом убедиться, так как самолично перерезал ему глотку и засыпал землей. Он также утверждает, что убил всех своих братьев — настоящих сыновей Таур-Ургаса, — чтобы обеспечить безопасность своего трона. Теперь, думаю, в мире не осталось ни капли ургасской крови.