Страница:
— Как это противно, правда, — усмехнулся император, оглянувшись через плечо. — Вокруг меня одни подхалимы и дармоеды, они копошатся, как черви в мясе.
— Если они вам так докучают, почему бы их не уволить, — предложил Гарион.
— Не могу, у них у всех влиятельные родственники. Я подбирал их очень тщательно — так, чтобы от каждого клана было понемногу. Когда ни одна семья не имеет численного превосходства наверху, они все постоянно строят козни, и у них не остается времени на интриги против меня.
— Это прекрасный способ держать ситуацию под контролем.
Солнце поднималось все выше по ярко-голубому зимнему небу; иней, покрывавший длинные стебли пожухлой травы, постепенно исчезал, а снег, лежавший на листьях папоротника, таял, оставляя капельки воды на устилавшем землю зеленом мху.
В полдень они сделали привал, чтобы пообедать. Еда ни в чем не уступала той, которую готовили для императора в Рэк-Хагге, и была подана на белоснежной скатерти под сводами огромного шатра.
— Вроде бы съедобно, — сдержанно похвалил трапезу Закет.
— Слишком уж вы избалованы, мой господин, — сказала ему Полгара. — Если вы еще пару дней попутешествуете по сырой погоде и не будете слишком много есть, у вас появится зверский аппетит.
Закет с удивлением посмотрел на Гариона.
— Я думал, только вы так прямолинейны, — сказал он. — Но оказывается, это фамильная черта.
— Так мы экономим время, — пожал плечами Гарион.
— Извините, что я вмешиваюсь, Белгарион, — вступил в разговор Сади, — но какое вам, бессмертным, дело до времени? — Он печально вздохнул. — Наверное, бессмертным доставляет огромное удовольствие смотреть, как их враги стареют и умирают.
— Ты сильно преувеличиваешь. — Держа в руках наполненный до краев серебряный кубок, Белгарат откинулся на спинку стула. — Иногда проходят целые столетия, а врагов нет как нет, только и остается, что сидеть без дела и смотреть, как проходят годы.
Лицо Закета внезапно озарила широкая улыбка.
— Знаете что? — сказал он, обращаясь ко всей компании. — Впервые за последние двадцать пять лет я чувствую себя хорошо. У меня как гора с плеч свалилась.
— Возможно, это последствия отравления, — лукаво произнесла Бархотка. — Отдохните хорошенько, и через месяц-другой все пройдет.
— Она всегда такая? — спросил Закет.
— Иногда даже хуже, — зловещим тоном произнес Шелк.
Выйдя из шатра, Гарион поискал взглядом своего коня, безотказного чалого с длинной, немного печальной мордой, но его верного друга нигде не было. Седло и багаж непонятным образом переместились на другого коня — рослого темно-серого жеребца. Он удивленно взглянул на Закета, пристально за ним наблюдавшего.
— В чем дело?
— Небольшой знак моего безграничного уважения, Гарион, — ответил Закет, и глаза его засветились. — Ваш чалый, несомненно, хорош, но явно не королевских кровей. У короля и лошадь должна быть королевская, и тут, я думаю, Кретьен сослужит вам хорошую службу.
— Кретьен?
— Да. Это гордость моей конюшни в Хтол-Мургосе. Разве у вас в Риве нет конюшни?
Гарион рассмеялся.
— Мое королевство — это остров, Закет. Нам больше нужны лодки, чем лошади. — Он взглянул на серого, который стоял, гордо выгнув шею, и бил копытом землю, и в порыве благодарности горячо сжал руку маллорейского императора. — Это великолепный подарок, Закет, — произнес он.
— Да я и сам великолепен, разве вы этого не заметили? Берите его, Гарион. Пусть ветер бьет в лицо, а от топота копыт вскипает кровь.
Гарион подошел к серому, который косил на них темным глазом.
— Ну что ж, не сесть ли и мне в седло, — сказал Эрионд. — Если не возражаешь, я проедусь с тобой. Моему коню тоже не грех поразмяться.
Гарион никогда ничего подобного не испытывал. Он много времени проводил в седле, иногда неделями не слезал с лошади. И конечно, заботился о своих лошадях, в общем не испытывая к ним личной привязанности. Для него лошадь была лишь средством передвижения, способом добраться из одного места в другое, и езда верхом никогда особенного удовольствия не доставляла. Но с этим жеребцом, Кретьеном, все было совсем по-другому. Они скакали по бурой зимней траве к холму, стоящему в миле от них, рядом был Эрионд на своем гнедом жеребце, и по телу Гариона пробежал электрический разряд от того, что он чувствовал, когда конь перекатывал под ним упругими мышцами.
Когда они взлетели на вершину холма, Гарион задыхался, но испытывал ни с чем не сравнимое удовольствие. Он натянул поводья, и Кретьен взвился на дыбы, перебирая в воздухе копытами; он хотел скакать дальше.
— Ну, теперь ты знаешь, что это такое? — спросил Эрионд, широко улыбаясь.
— Да, — смеясь, признался Гарион. — Теперь знаю. Понять не могу, почему я раньше не испытывал ничего похожего.
— Все дело в коне, — наставительно произнес Эрионд, искоса взглянув на Гариона. — Теперь у тебя многое изменится.
— Ну и прекрасно, — ответил Гарион. — Мне уже надоело жить по-старому. — Он указал рукой на длинную цепь холмов, вырисовывающуюся вдали на фоне ясного голубого неба. — Поедем посмотрим, что за ними, — предложил он.
— А почему бы и нет? — рассмеялся Эрионд. Так они и сделали.
Императорская свита была хорошо вымуштрована, поэтому добрая ее часть поскакала вперед, чтобы разбить лагерь как раз на полпути к побережью и заняться приготовлением к ночлегу. На следующее утро встали рано и двинулись в путь по заснеженной дороге, а к полудню добрались до вершины холма, с которого была видна гладь Восточного моря. Волны не спеша перекатывались под зимним солнцем, неясные желтоватые очертания берегов тонули в туманной дымке. Внизу, в мелкой бухте с изрезанными берегами, стояло на якоре десятка два кораблей со спущенными красными парусами. Гарион с недоумением взглянул на Закета.
— Все то же вульгарное хвастовство, о котором я уже говорил, — пожал плечами Закет. — Я приказал, чтобы эти корабли привели сюда из порта в Ктэне. Около дюжины понадобится, чтобы перевезти всех моих приспешников и подхалимов, а также более скромных людей, которые действительно делают дело. Еще дюжина нужна, чтобы окружить наше путешествие подобающей пышностью. Пышность же нужна, Гарион, чтобы люди случайно не приняли короля или императора за честного человека.
— Странное у вас сегодня настроение.
— Может быть, это еще один запоздалый симптом болезни. Помните, Лизелль о них говорила. Сегодня мы переночуем на кораблях, а завтра с восходом отправимся в путь.
Гарион кивнул и, с сожалением передавая поводья конюху, потрепал Кретьена по гриве.
Судно, на которое их переправили на пароме с песчаного берега, было великолепно. В отличие от низких кают на тех кораблях, на которых Гариону до сих пор доводилось плавать, помещения здесь были почти размером с комнаты в довольно большом доме. Вскоре он сообразил, почему на других кораблях каютам отводилось так мало места — все основное пространство там занимал груз. На этом же корабле единственным грузом всегда был император Маллореи.
На ужин в слабо освещенную столовую на борту плавучего дворца Закета были поданы омары. За последнюю неделю непредсказуемый император поглощал все внимание Гариона, и у него не было времени поговорить со своими друзьями. Поэтому теперь, когда все рассаживались за столом, он специально занял место как можно дальше от маллорейца. Он чувствовал себя непринужденно, сидя между Полгарой и Дарником. Сенедра и Бархотка развлекали императора остроумной женской болтовней.
— У тебя усталый вид, Гарион, — заметила Полгара.
— Я все время находился в напряжении, — ответил он. — Этот человек постоянно меняется. Всякий раз, когда мне кажется, что я наконец-то раскусил его, он вдруг становится совершенно другим.
— Не надо так говорить о людях, мой дорогой, — посоветовала она мягко, дотронувшись до его руки. — Это свидетельствует о сумбуре в твоей душе.
— А это что, едят? — спросил Дарник, брезгливо ткнув ножом в ярко-красного омара, который, растопырив клешни, казалось, уставился на него с блюда выпуклыми глазами.
— Для этого существуют щипцы, Дарник, — объяснила Полгара спокойно.
Он отодвинул от себя тарелку.
— Я не собираюсь есть нечто, похожее на большого красного клопа, — заявил он, постепенно распаляясь. — Всему есть предел.
— Омар — это деликатес, Дарник, — сказала она.
— Для некоторых улитки тоже деликатес, — фыркнул он.
Глаза Полгары сверкнули, но она сдержала гнев и продолжала тем же спокойным тоном:
— Тогда можно попросить убрать его и принести тебе что-нибудь другое.
Гарион переводил взгляд с Дарника на Полгару и обратно. Но, решив, что они уже достаточно давно знакомы и нечего церемониться, спросил напрямик:
— В чем дело, Дарник? Ты сердит, как барсук, у которого разболелся нос.
— Да все нормально, — огрызнулся Дарник.
Гарион начал кое-что понимать. Он вспомнил, как Андель просила тетушку Полгару за Тофа. Он посмотрел на немого великана, который, опустив глаза в тарелку, хотел, казалось, сделаться невидимым. Затем он перевел взгляд на Дарника, намеренно не смотревшего в сторону своего бывшего друга.
— Ага, — сказал он, — теперь я, кажется, понимаю. Тетушка сообщила тебе нечто очень неприятное. Некто, кого ты очень любил, сделал нечто такое, что тебя разгневало. И тогда ты сказал ему то, о чем сейчас сожалеешь, ибо выяснилось, что у него тогда не было выбора и в результате он поступил правильно. Ты хотел бы с ним помириться, но не знаешь как. Поэтому и ведешь себя подобным образом — грубишь тетушке Полгаре?
Дарник был ошеломлен. Сначала он залился краской, затем побледнел.
— Я не собираюсь все это слушать, — вскричал он, вскочив на ноги.
— Ну, присядь же, Дарник, — попросил его Гарион. — Кончай сердиться, давай лучше подумаем, как можно все уладить.
Не в силах выдержать взгляд Гариона, Дарник опустил глаза, пунцовый до корней волос.
— Я с ним плохо обращался, Гарион, — пробормотал он.
— Да, плохо, — согласился тот. — Но ты же не понимал его. Я и сам не понимал до позавчерашнего дня, когда Закет наконец передумал и решил отправиться с нами в Мал-Зэт. Цирадис знала, что он так поступит, и это она заставила Тофа выдать нас людям Атески. Она хочет, чтобы мы добрались до Сардиона и встретились с Зандрамас. В данных обстоятельствах лучшего друга, чем он, нам не найти.
— Но разве это возможно — после моего с ним безобразного обращения? Как же я…
— Признайся честно, что ты был не прав, и извинись.
Лицо Дарника окаменело.
— Не обязательно словами, Дарник, — терпеливо втолковывал Гарион своему другу. — Вы с Тофом можете общаться без слов. Мы находимся на корабле, так? И выходим в океан. Как ты думаешь, водится здесь какая-нибудь рыбка?
Лицо Дарника озарилось улыбкой.
Полгара понимающе вздохнула.
Он робко взглянул на нее.
— Как, ты сказала, нужно вынимать этого клопа из скорлупы, Пол? — спросил он, указывая на омара.
Они шли от Рэк-Хагги в северо-восточном направлении, и вскоре зима осталась позади. В какой-то момент они пересекли экватор и снова оказались в северном полушарии.
Дарник и Тоф сперва робко, а затем все увереннее возобновляли свои отношения и теперь часто сидели на корме, забросив в море удочки с яркими поплавками и насаженной на крючок приманкой, взятой на камбузе.
Закет продолжал пребывать в прекраснейшем расположении духа, хотя предмет его бесед с Белгаратом и Полгарой — демоны и их природа — большого веселья не должен был вызывать. Наконец, в один прекрасный день, после недели путешествия, к Гариону, стоявшему у бортовых перил и наблюдавшему, как ветер пляшет по гребням сверкающих волн, подошел слуга и сообщил, что император желает его видеть. Гарион кивнул и направился в буфетную каюту, где Закет обычно принимал посетителей. Как и большинство кают в этом плавучем дворце, она была просторна и роскошна. Сквозь широкие окна, выходящие на корму, лился свет. Занавески на окнах алели дорогим бархатом, пол устилал тонкой работы маллорейский ковер ярко-голубого цвета. Закет, одетый, как всегда, в простую полотняную одежду, сидел на низком, обтянутом кожей диване, глядя на барашки волн и летящих за кораблем белоснежных чаек. Он рассеянно гладил за ушками мурлыкающую у него на коленях кошку.
— Вы хотели меня видеть, Закет? — спросил Гарион, входя в комнату.
— Да. Входите, Гарион, — ответил маллореец. — В последние несколько дней мы что-то не виделись. Вы чем-то недовольны?
— Нет, — пожал плечами Гарион. — Просто вы занимались изучением законов, я же не очень сведущ в этом вопросе, поэтому от меня в беседах было бы мало проку. — Подходя к императору, он остановился, чтобы отцепить от себя котенка, который, бросившись к вошедшему, повис на его штанине.
— Шалунишки, они обожают вот так внезапно в кого-нибудь вцепиться, — улыбнулся Закет.
Вдруг Гарион с опаской огляделся по сторонам.
— А Зит тоже здесь?
Закет рассмеялся.
— Нет, Сади нашел способ держать ее взаперти. — Он посмотрел на Гариона с любопытством и спросил: — Она и в самом деле так опасна, как он утверждает?
Гарион кивнул.
— В Рэк-Хагге она укусила гролима, — сказал он. — Через полминуты тот умер.
Закет поежился.
— Не надо говорить об этом Сади, — произнес он, — но у меня от змей идет мороз по коже.
— Тогда поговорите с Шелком. Он может написать целый трактат о том, как их ненавидит.
— У него довольно сложный характер, не так ли?
Гарион улыбнулся.
— О да. Жизнь его полна опасности и неожиданностей, поэтому нервы натянуты, как струны лютни. Подчас он немного неуравновешен, но со временем к этому привыкаешь. — Гарион окинул своего собеседника оценивающим взглядом. — Вы на редкость хорошо выглядите, — заметил он, садясь на другой конец кожаного дивана. — Морской воздух вам, должно быть, пошел на пользу.
— Я думаю, тут дело не в воздухе, Гарион. Дело в том, что я в последнее время сплю по восемь — десять часов.
— Вы? Спите?
— Удивительно, правда? — Лицо Закета внезапно помрачнело. — Я бы не хотел, чтобы и дальше так продолжалось, Гарион, — сказал он.
— Еще бы.
— Ургит рассказывал вам, что произошло со мной в молодости?
— Да, — кивнул Гарион.
— С тех пор я сплю очень мало. Лицо дорогого мне человека неотступно являлось во сне, и спать для меня стало просто пыткой.
— И эти видения не стали реже? Даже теперь, через тридцать лет?
— Нисколько. Я жил под постоянным гнетом угрызений совести и чувства вины, думая лишь об одном: как отомстить Таур-Ургасу. Сабля Хо-Хэга отняла у меня эту цель. Я придумал дюжину разных смертей для этого безумца — одна страшней другой, — но он обвел меня вокруг пальца, без мучений погиб в бою.
— Нет, — возразил Гарион. — Смерть его была более тяжка, чем любая из тех, которые вы ему уготовили. Я говорил об этом с Хо-Хэгом. Таур-Ургас сошел с ума до того, как Хо-Хэг его убил, но он успел понять, что потерпел полное поражение. Он умер, грызя от ярости землю. Поражение было превыше его сил.
Закет задумался.
— Да-а, — произнес он. — Это для него настоящая трагедия. Теперь я в какой-то степени удовлетворен.
— А почему исчез призрак, так долго мучивший вас? Не потому ли, что вы узнали о конце рода Ургов?
— Нет, Гарион. Это тут ни при чем. Просто теперь мне является во сне другое лицо… Лицо с завязанными глазами.
— Цирадис? Я бы на вашем месте не позволял себе так о ней думать.
— Вы меня неправильно поняли, Гарион. Совсем еще ребенок, она каким-то чудесным образом скрасила мое существование неизвестным мне доселе миром и покоем. Ночью я сплю, как младенец, а днем во мне так и кипит идиотская радость. — Он покачал головой. — Я сам себя не узнаю, но ничего не могу с этим поделать.
Гарион глядел в окно, не замечая ни блеска солнца в волнах, ни парящих в воздухе чаек. На него вдруг нашло озарение, и он знал, что прав.
— Как сказала Цирадис, вы были на распутье. Теперь выбрали правильный путь — и вот вознаграждение.
— Вознаграждение? От кого?
Гарион взглянул на него и рассмеялся.
— Я думаю, вы еще не совсем готовы воспринять его. Можете поверить, что вы так хорошо себя чувствуете благодаря Цирадис?
— Пожалуй, это так.
— Все в действительности несколько глубже, но для начала неплохо. — Гарион взглянул на своего озадаченного собеседника. — Нам вместе предстоит пройти через нечто такое, над чем мы абсолютно не властны, — произнес он, нахмурившись. — Я уже бывал раньше в подобных переделках, поэтому попытаюсь, как смогу, смягчить те потрясения, которые ожидают вас. Только постарайтесь понять нашу не совсем обычную точку зрения на то, что происходит в этом мире. — Он опять задумался. — Мне кажется, что нам предстоит действовать вместе — по крайней мере до определенного момента, — так что мы могли бы стать друзьями. — И он протянул императору руку. Закет рассмеялся.
— Почему бы и нет, в конце концов? — сказал он, крепко сжимая руку Гариона. — Мне кажется, мы оба так же безумны, как и Таур-Ургас… Мы — одни из самых могущественнейших людей в этом мире. Нам надлежит быть заклятыми врагами, а ты предлагаешь дружбу. Ну, хорошо, идет. — И он снова рассмеялся от удовольствия.
— У нас с тобой есть куда более заклятые враги, Закет. — Гарион вскинул голову. — И от всей твоей армии, да и от моей не будет никакого проку в тех краях, куда мы сейчас стремимся.
— А где это, мой юный друг?
— По-моему, его называют Местом, которого больше нет.
— Как раз об этом я и хотел тебя спросить. Это название просто абсурдно. Как мы можем ехать туда, где уже ничего нет?
— Сам не знаю, — ответил Гарион. — Но все объясню, когда прибудем на место.
Через два дня они причалили в Мал-Гемиле — одном из портов древней Маллореи — и пересели на лошадей. Легким галопом они проскакали на восток по хорошей широкой дороге, пролегающей через зазеленевшую молодой травой долину. Перед ними скакал отряд кавалеристов в красных туниках, расчищая им дорогу, продвигались они с такой скоростью, что свита, обычно сопровождавшая императора, осталась далеко позади. На дороге попадались почтовые станции, похожие на толнедрийские гостиницы с трактирами, которыми изобиловали дороги на Западе, и императорская охрана довольно бесцеремонно вышвыривала оттуда постояльцев, освобождая место для императора и его свиты.
По мере продвижения в глубь страны Гарион постепенно стал понимать, почему Маллорею называют безграничной. Равнины Алгарии, которые раньше казались ему невероятно обширными, не шли ни в какое сравнение с этими просторами.
Снежные вершины Далазийских гор, лежащих к югу от дороги, по которой они ехали, впивались в небо белоснежными длинными ногтями. Гарион даже как-то внутренне сжался, ощущая свою ничтожность, незначительность по сравнению с огромными пространствами.
Сенедра тоже ощущала нечто подобное, и ей это, разумеется, очень не нравилось. Ее замечания становились все более колкими, всё, что она видела вокруг, раздражало. Просторная крестьянская одежда казалась ей грубой. Ей не нравилось, как сделаны огромные плуги, которыми можно было вспахать сразу несколько акров земли, каждый из которых тянуло за собой целое стадо быков.
Еда ей тоже не нравилась. Даже вода — прозрачная, как кристалл, холодная и сладкая, ничем не хуже воды из любого родника в Толнедрийских горах — была ей не по вкусу.
Путешествие подходило к концу. Однажды утром Шелк, в глазах которого горел хитрый огонек, подъехал к Сенедре и начал такой разговор.
— Берегитесь, ваше величество, — лукаво произнес он, когда вся кавалькада взбиралась на вершину холма, покрытого такой нежной весенней травой, что казалось, это был прозрачный зеленый туман. — От первого взгляда на Мал-Зэт некоторые неосторожные путешественники, случалось, просто слепли. Почему бы вам на всякий случай не прикрыть один глаз рукой? Тогда вы хотя бы частично сохраните зрение.
Надменно подняв голову, она выпрямилась в седле — что, возможно, и произвело бы впечатление при чуть большем росте — и начала высокомерным тоном:
— Глупая шутка, принц Хелдар. Как может варварский город на краю землю соперничать в величии с Тол-Хонетом, единственным воистину царственным городом во всем… — И тут она остановилась, а вслед за ней и все остальные.
Под ними на многие мили вперед простиралась долина, до краев заполненная строениями. Улицы Мал-Зэта были прямыми, как туго натянутые струны, дома сияли — не мрамором, потому что во всем мире не хватило бы мрамора, чтобы украсить им здания в этом огромном городе, а слоем белой извести, струящейся ослепительным светом. Они стояли как завороженные.
— Ничего особенного, — произнес Закет с деланным равнодушием. — Просто маленькое уютное гнездышко, куда мы рады снова вернуться. — Он взглянул на побледневшее лицо Сенедры. — Нам нужно поторопиться, ваше величество, — сказал он ей. — Отсюда до императорского дворца полдня пути.
Часть вторая
Глава 6
— Если они вам так докучают, почему бы их не уволить, — предложил Гарион.
— Не могу, у них у всех влиятельные родственники. Я подбирал их очень тщательно — так, чтобы от каждого клана было понемногу. Когда ни одна семья не имеет численного превосходства наверху, они все постоянно строят козни, и у них не остается времени на интриги против меня.
— Это прекрасный способ держать ситуацию под контролем.
Солнце поднималось все выше по ярко-голубому зимнему небу; иней, покрывавший длинные стебли пожухлой травы, постепенно исчезал, а снег, лежавший на листьях папоротника, таял, оставляя капельки воды на устилавшем землю зеленом мху.
В полдень они сделали привал, чтобы пообедать. Еда ни в чем не уступала той, которую готовили для императора в Рэк-Хагге, и была подана на белоснежной скатерти под сводами огромного шатра.
— Вроде бы съедобно, — сдержанно похвалил трапезу Закет.
— Слишком уж вы избалованы, мой господин, — сказала ему Полгара. — Если вы еще пару дней попутешествуете по сырой погоде и не будете слишком много есть, у вас появится зверский аппетит.
Закет с удивлением посмотрел на Гариона.
— Я думал, только вы так прямолинейны, — сказал он. — Но оказывается, это фамильная черта.
— Так мы экономим время, — пожал плечами Гарион.
— Извините, что я вмешиваюсь, Белгарион, — вступил в разговор Сади, — но какое вам, бессмертным, дело до времени? — Он печально вздохнул. — Наверное, бессмертным доставляет огромное удовольствие смотреть, как их враги стареют и умирают.
— Ты сильно преувеличиваешь. — Держа в руках наполненный до краев серебряный кубок, Белгарат откинулся на спинку стула. — Иногда проходят целые столетия, а врагов нет как нет, только и остается, что сидеть без дела и смотреть, как проходят годы.
Лицо Закета внезапно озарила широкая улыбка.
— Знаете что? — сказал он, обращаясь ко всей компании. — Впервые за последние двадцать пять лет я чувствую себя хорошо. У меня как гора с плеч свалилась.
— Возможно, это последствия отравления, — лукаво произнесла Бархотка. — Отдохните хорошенько, и через месяц-другой все пройдет.
— Она всегда такая? — спросил Закет.
— Иногда даже хуже, — зловещим тоном произнес Шелк.
Выйдя из шатра, Гарион поискал взглядом своего коня, безотказного чалого с длинной, немного печальной мордой, но его верного друга нигде не было. Седло и багаж непонятным образом переместились на другого коня — рослого темно-серого жеребца. Он удивленно взглянул на Закета, пристально за ним наблюдавшего.
— В чем дело?
— Небольшой знак моего безграничного уважения, Гарион, — ответил Закет, и глаза его засветились. — Ваш чалый, несомненно, хорош, но явно не королевских кровей. У короля и лошадь должна быть королевская, и тут, я думаю, Кретьен сослужит вам хорошую службу.
— Кретьен?
— Да. Это гордость моей конюшни в Хтол-Мургосе. Разве у вас в Риве нет конюшни?
Гарион рассмеялся.
— Мое королевство — это остров, Закет. Нам больше нужны лодки, чем лошади. — Он взглянул на серого, который стоял, гордо выгнув шею, и бил копытом землю, и в порыве благодарности горячо сжал руку маллорейского императора. — Это великолепный подарок, Закет, — произнес он.
— Да я и сам великолепен, разве вы этого не заметили? Берите его, Гарион. Пусть ветер бьет в лицо, а от топота копыт вскипает кровь.
Гарион подошел к серому, который косил на них темным глазом.
— Ну что ж, не сесть ли и мне в седло, — сказал Эрионд. — Если не возражаешь, я проедусь с тобой. Моему коню тоже не грех поразмяться.
Гарион никогда ничего подобного не испытывал. Он много времени проводил в седле, иногда неделями не слезал с лошади. И конечно, заботился о своих лошадях, в общем не испытывая к ним личной привязанности. Для него лошадь была лишь средством передвижения, способом добраться из одного места в другое, и езда верхом никогда особенного удовольствия не доставляла. Но с этим жеребцом, Кретьеном, все было совсем по-другому. Они скакали по бурой зимней траве к холму, стоящему в миле от них, рядом был Эрионд на своем гнедом жеребце, и по телу Гариона пробежал электрический разряд от того, что он чувствовал, когда конь перекатывал под ним упругими мышцами.
Когда они взлетели на вершину холма, Гарион задыхался, но испытывал ни с чем не сравнимое удовольствие. Он натянул поводья, и Кретьен взвился на дыбы, перебирая в воздухе копытами; он хотел скакать дальше.
— Ну, теперь ты знаешь, что это такое? — спросил Эрионд, широко улыбаясь.
— Да, — смеясь, признался Гарион. — Теперь знаю. Понять не могу, почему я раньше не испытывал ничего похожего.
— Все дело в коне, — наставительно произнес Эрионд, искоса взглянув на Гариона. — Теперь у тебя многое изменится.
— Ну и прекрасно, — ответил Гарион. — Мне уже надоело жить по-старому. — Он указал рукой на длинную цепь холмов, вырисовывающуюся вдали на фоне ясного голубого неба. — Поедем посмотрим, что за ними, — предложил он.
— А почему бы и нет? — рассмеялся Эрионд. Так они и сделали.
Императорская свита была хорошо вымуштрована, поэтому добрая ее часть поскакала вперед, чтобы разбить лагерь как раз на полпути к побережью и заняться приготовлением к ночлегу. На следующее утро встали рано и двинулись в путь по заснеженной дороге, а к полудню добрались до вершины холма, с которого была видна гладь Восточного моря. Волны не спеша перекатывались под зимним солнцем, неясные желтоватые очертания берегов тонули в туманной дымке. Внизу, в мелкой бухте с изрезанными берегами, стояло на якоре десятка два кораблей со спущенными красными парусами. Гарион с недоумением взглянул на Закета.
— Все то же вульгарное хвастовство, о котором я уже говорил, — пожал плечами Закет. — Я приказал, чтобы эти корабли привели сюда из порта в Ктэне. Около дюжины понадобится, чтобы перевезти всех моих приспешников и подхалимов, а также более скромных людей, которые действительно делают дело. Еще дюжина нужна, чтобы окружить наше путешествие подобающей пышностью. Пышность же нужна, Гарион, чтобы люди случайно не приняли короля или императора за честного человека.
— Странное у вас сегодня настроение.
— Может быть, это еще один запоздалый симптом болезни. Помните, Лизелль о них говорила. Сегодня мы переночуем на кораблях, а завтра с восходом отправимся в путь.
Гарион кивнул и, с сожалением передавая поводья конюху, потрепал Кретьена по гриве.
Судно, на которое их переправили на пароме с песчаного берега, было великолепно. В отличие от низких кают на тех кораблях, на которых Гариону до сих пор доводилось плавать, помещения здесь были почти размером с комнаты в довольно большом доме. Вскоре он сообразил, почему на других кораблях каютам отводилось так мало места — все основное пространство там занимал груз. На этом же корабле единственным грузом всегда был император Маллореи.
На ужин в слабо освещенную столовую на борту плавучего дворца Закета были поданы омары. За последнюю неделю непредсказуемый император поглощал все внимание Гариона, и у него не было времени поговорить со своими друзьями. Поэтому теперь, когда все рассаживались за столом, он специально занял место как можно дальше от маллорейца. Он чувствовал себя непринужденно, сидя между Полгарой и Дарником. Сенедра и Бархотка развлекали императора остроумной женской болтовней.
— У тебя усталый вид, Гарион, — заметила Полгара.
— Я все время находился в напряжении, — ответил он. — Этот человек постоянно меняется. Всякий раз, когда мне кажется, что я наконец-то раскусил его, он вдруг становится совершенно другим.
— Не надо так говорить о людях, мой дорогой, — посоветовала она мягко, дотронувшись до его руки. — Это свидетельствует о сумбуре в твоей душе.
— А это что, едят? — спросил Дарник, брезгливо ткнув ножом в ярко-красного омара, который, растопырив клешни, казалось, уставился на него с блюда выпуклыми глазами.
— Для этого существуют щипцы, Дарник, — объяснила Полгара спокойно.
Он отодвинул от себя тарелку.
— Я не собираюсь есть нечто, похожее на большого красного клопа, — заявил он, постепенно распаляясь. — Всему есть предел.
— Омар — это деликатес, Дарник, — сказала она.
— Для некоторых улитки тоже деликатес, — фыркнул он.
Глаза Полгары сверкнули, но она сдержала гнев и продолжала тем же спокойным тоном:
— Тогда можно попросить убрать его и принести тебе что-нибудь другое.
Гарион переводил взгляд с Дарника на Полгару и обратно. Но, решив, что они уже достаточно давно знакомы и нечего церемониться, спросил напрямик:
— В чем дело, Дарник? Ты сердит, как барсук, у которого разболелся нос.
— Да все нормально, — огрызнулся Дарник.
Гарион начал кое-что понимать. Он вспомнил, как Андель просила тетушку Полгару за Тофа. Он посмотрел на немого великана, который, опустив глаза в тарелку, хотел, казалось, сделаться невидимым. Затем он перевел взгляд на Дарника, намеренно не смотревшего в сторону своего бывшего друга.
— Ага, — сказал он, — теперь я, кажется, понимаю. Тетушка сообщила тебе нечто очень неприятное. Некто, кого ты очень любил, сделал нечто такое, что тебя разгневало. И тогда ты сказал ему то, о чем сейчас сожалеешь, ибо выяснилось, что у него тогда не было выбора и в результате он поступил правильно. Ты хотел бы с ним помириться, но не знаешь как. Поэтому и ведешь себя подобным образом — грубишь тетушке Полгаре?
Дарник был ошеломлен. Сначала он залился краской, затем побледнел.
— Я не собираюсь все это слушать, — вскричал он, вскочив на ноги.
— Ну, присядь же, Дарник, — попросил его Гарион. — Кончай сердиться, давай лучше подумаем, как можно все уладить.
Не в силах выдержать взгляд Гариона, Дарник опустил глаза, пунцовый до корней волос.
— Я с ним плохо обращался, Гарион, — пробормотал он.
— Да, плохо, — согласился тот. — Но ты же не понимал его. Я и сам не понимал до позавчерашнего дня, когда Закет наконец передумал и решил отправиться с нами в Мал-Зэт. Цирадис знала, что он так поступит, и это она заставила Тофа выдать нас людям Атески. Она хочет, чтобы мы добрались до Сардиона и встретились с Зандрамас. В данных обстоятельствах лучшего друга, чем он, нам не найти.
— Но разве это возможно — после моего с ним безобразного обращения? Как же я…
— Признайся честно, что ты был не прав, и извинись.
Лицо Дарника окаменело.
— Не обязательно словами, Дарник, — терпеливо втолковывал Гарион своему другу. — Вы с Тофом можете общаться без слов. Мы находимся на корабле, так? И выходим в океан. Как ты думаешь, водится здесь какая-нибудь рыбка?
Лицо Дарника озарилось улыбкой.
Полгара понимающе вздохнула.
Он робко взглянул на нее.
— Как, ты сказала, нужно вынимать этого клопа из скорлупы, Пол? — спросил он, указывая на омара.
Они шли от Рэк-Хагги в северо-восточном направлении, и вскоре зима осталась позади. В какой-то момент они пересекли экватор и снова оказались в северном полушарии.
Дарник и Тоф сперва робко, а затем все увереннее возобновляли свои отношения и теперь часто сидели на корме, забросив в море удочки с яркими поплавками и насаженной на крючок приманкой, взятой на камбузе.
Закет продолжал пребывать в прекраснейшем расположении духа, хотя предмет его бесед с Белгаратом и Полгарой — демоны и их природа — большого веселья не должен был вызывать. Наконец, в один прекрасный день, после недели путешествия, к Гариону, стоявшему у бортовых перил и наблюдавшему, как ветер пляшет по гребням сверкающих волн, подошел слуга и сообщил, что император желает его видеть. Гарион кивнул и направился в буфетную каюту, где Закет обычно принимал посетителей. Как и большинство кают в этом плавучем дворце, она была просторна и роскошна. Сквозь широкие окна, выходящие на корму, лился свет. Занавески на окнах алели дорогим бархатом, пол устилал тонкой работы маллорейский ковер ярко-голубого цвета. Закет, одетый, как всегда, в простую полотняную одежду, сидел на низком, обтянутом кожей диване, глядя на барашки волн и летящих за кораблем белоснежных чаек. Он рассеянно гладил за ушками мурлыкающую у него на коленях кошку.
— Вы хотели меня видеть, Закет? — спросил Гарион, входя в комнату.
— Да. Входите, Гарион, — ответил маллореец. — В последние несколько дней мы что-то не виделись. Вы чем-то недовольны?
— Нет, — пожал плечами Гарион. — Просто вы занимались изучением законов, я же не очень сведущ в этом вопросе, поэтому от меня в беседах было бы мало проку. — Подходя к императору, он остановился, чтобы отцепить от себя котенка, который, бросившись к вошедшему, повис на его штанине.
— Шалунишки, они обожают вот так внезапно в кого-нибудь вцепиться, — улыбнулся Закет.
Вдруг Гарион с опаской огляделся по сторонам.
— А Зит тоже здесь?
Закет рассмеялся.
— Нет, Сади нашел способ держать ее взаперти. — Он посмотрел на Гариона с любопытством и спросил: — Она и в самом деле так опасна, как он утверждает?
Гарион кивнул.
— В Рэк-Хагге она укусила гролима, — сказал он. — Через полминуты тот умер.
Закет поежился.
— Не надо говорить об этом Сади, — произнес он, — но у меня от змей идет мороз по коже.
— Тогда поговорите с Шелком. Он может написать целый трактат о том, как их ненавидит.
— У него довольно сложный характер, не так ли?
Гарион улыбнулся.
— О да. Жизнь его полна опасности и неожиданностей, поэтому нервы натянуты, как струны лютни. Подчас он немного неуравновешен, но со временем к этому привыкаешь. — Гарион окинул своего собеседника оценивающим взглядом. — Вы на редкость хорошо выглядите, — заметил он, садясь на другой конец кожаного дивана. — Морской воздух вам, должно быть, пошел на пользу.
— Я думаю, тут дело не в воздухе, Гарион. Дело в том, что я в последнее время сплю по восемь — десять часов.
— Вы? Спите?
— Удивительно, правда? — Лицо Закета внезапно помрачнело. — Я бы не хотел, чтобы и дальше так продолжалось, Гарион, — сказал он.
— Еще бы.
— Ургит рассказывал вам, что произошло со мной в молодости?
— Да, — кивнул Гарион.
— С тех пор я сплю очень мало. Лицо дорогого мне человека неотступно являлось во сне, и спать для меня стало просто пыткой.
— И эти видения не стали реже? Даже теперь, через тридцать лет?
— Нисколько. Я жил под постоянным гнетом угрызений совести и чувства вины, думая лишь об одном: как отомстить Таур-Ургасу. Сабля Хо-Хэга отняла у меня эту цель. Я придумал дюжину разных смертей для этого безумца — одна страшней другой, — но он обвел меня вокруг пальца, без мучений погиб в бою.
— Нет, — возразил Гарион. — Смерть его была более тяжка, чем любая из тех, которые вы ему уготовили. Я говорил об этом с Хо-Хэгом. Таур-Ургас сошел с ума до того, как Хо-Хэг его убил, но он успел понять, что потерпел полное поражение. Он умер, грызя от ярости землю. Поражение было превыше его сил.
Закет задумался.
— Да-а, — произнес он. — Это для него настоящая трагедия. Теперь я в какой-то степени удовлетворен.
— А почему исчез призрак, так долго мучивший вас? Не потому ли, что вы узнали о конце рода Ургов?
— Нет, Гарион. Это тут ни при чем. Просто теперь мне является во сне другое лицо… Лицо с завязанными глазами.
— Цирадис? Я бы на вашем месте не позволял себе так о ней думать.
— Вы меня неправильно поняли, Гарион. Совсем еще ребенок, она каким-то чудесным образом скрасила мое существование неизвестным мне доселе миром и покоем. Ночью я сплю, как младенец, а днем во мне так и кипит идиотская радость. — Он покачал головой. — Я сам себя не узнаю, но ничего не могу с этим поделать.
Гарион глядел в окно, не замечая ни блеска солнца в волнах, ни парящих в воздухе чаек. На него вдруг нашло озарение, и он знал, что прав.
— Как сказала Цирадис, вы были на распутье. Теперь выбрали правильный путь — и вот вознаграждение.
— Вознаграждение? От кого?
Гарион взглянул на него и рассмеялся.
— Я думаю, вы еще не совсем готовы воспринять его. Можете поверить, что вы так хорошо себя чувствуете благодаря Цирадис?
— Пожалуй, это так.
— Все в действительности несколько глубже, но для начала неплохо. — Гарион взглянул на своего озадаченного собеседника. — Нам вместе предстоит пройти через нечто такое, над чем мы абсолютно не властны, — произнес он, нахмурившись. — Я уже бывал раньше в подобных переделках, поэтому попытаюсь, как смогу, смягчить те потрясения, которые ожидают вас. Только постарайтесь понять нашу не совсем обычную точку зрения на то, что происходит в этом мире. — Он опять задумался. — Мне кажется, что нам предстоит действовать вместе — по крайней мере до определенного момента, — так что мы могли бы стать друзьями. — И он протянул императору руку. Закет рассмеялся.
— Почему бы и нет, в конце концов? — сказал он, крепко сжимая руку Гариона. — Мне кажется, мы оба так же безумны, как и Таур-Ургас… Мы — одни из самых могущественнейших людей в этом мире. Нам надлежит быть заклятыми врагами, а ты предлагаешь дружбу. Ну, хорошо, идет. — И он снова рассмеялся от удовольствия.
— У нас с тобой есть куда более заклятые враги, Закет. — Гарион вскинул голову. — И от всей твоей армии, да и от моей не будет никакого проку в тех краях, куда мы сейчас стремимся.
— А где это, мой юный друг?
— По-моему, его называют Местом, которого больше нет.
— Как раз об этом я и хотел тебя спросить. Это название просто абсурдно. Как мы можем ехать туда, где уже ничего нет?
— Сам не знаю, — ответил Гарион. — Но все объясню, когда прибудем на место.
Через два дня они причалили в Мал-Гемиле — одном из портов древней Маллореи — и пересели на лошадей. Легким галопом они проскакали на восток по хорошей широкой дороге, пролегающей через зазеленевшую молодой травой долину. Перед ними скакал отряд кавалеристов в красных туниках, расчищая им дорогу, продвигались они с такой скоростью, что свита, обычно сопровождавшая императора, осталась далеко позади. На дороге попадались почтовые станции, похожие на толнедрийские гостиницы с трактирами, которыми изобиловали дороги на Западе, и императорская охрана довольно бесцеремонно вышвыривала оттуда постояльцев, освобождая место для императора и его свиты.
По мере продвижения в глубь страны Гарион постепенно стал понимать, почему Маллорею называют безграничной. Равнины Алгарии, которые раньше казались ему невероятно обширными, не шли ни в какое сравнение с этими просторами.
Снежные вершины Далазийских гор, лежащих к югу от дороги, по которой они ехали, впивались в небо белоснежными длинными ногтями. Гарион даже как-то внутренне сжался, ощущая свою ничтожность, незначительность по сравнению с огромными пространствами.
Сенедра тоже ощущала нечто подобное, и ей это, разумеется, очень не нравилось. Ее замечания становились все более колкими, всё, что она видела вокруг, раздражало. Просторная крестьянская одежда казалась ей грубой. Ей не нравилось, как сделаны огромные плуги, которыми можно было вспахать сразу несколько акров земли, каждый из которых тянуло за собой целое стадо быков.
Еда ей тоже не нравилась. Даже вода — прозрачная, как кристалл, холодная и сладкая, ничем не хуже воды из любого родника в Толнедрийских горах — была ей не по вкусу.
Путешествие подходило к концу. Однажды утром Шелк, в глазах которого горел хитрый огонек, подъехал к Сенедре и начал такой разговор.
— Берегитесь, ваше величество, — лукаво произнес он, когда вся кавалькада взбиралась на вершину холма, покрытого такой нежной весенней травой, что казалось, это был прозрачный зеленый туман. — От первого взгляда на Мал-Зэт некоторые неосторожные путешественники, случалось, просто слепли. Почему бы вам на всякий случай не прикрыть один глаз рукой? Тогда вы хотя бы частично сохраните зрение.
Надменно подняв голову, она выпрямилась в седле — что, возможно, и произвело бы впечатление при чуть большем росте — и начала высокомерным тоном:
— Глупая шутка, принц Хелдар. Как может варварский город на краю землю соперничать в величии с Тол-Хонетом, единственным воистину царственным городом во всем… — И тут она остановилась, а вслед за ней и все остальные.
Под ними на многие мили вперед простиралась долина, до краев заполненная строениями. Улицы Мал-Зэта были прямыми, как туго натянутые струны, дома сияли — не мрамором, потому что во всем мире не хватило бы мрамора, чтобы украсить им здания в этом огромном городе, а слоем белой извести, струящейся ослепительным светом. Они стояли как завороженные.
— Ничего особенного, — произнес Закет с деланным равнодушием. — Просто маленькое уютное гнездышко, куда мы рады снова вернуться. — Он взглянул на побледневшее лицо Сенедры. — Нам нужно поторопиться, ваше величество, — сказал он ей. — Отсюда до императорского дворца полдня пути.
Часть вторая
МАЛ-ЗЭТ
Глава 6
В Мал-Зэт вели бронзовые ворота, такие же широкие и до блеска отполированные, как и в Тол-Хонете. Однако город, лежащий за этими воротами, очень отличался от столицы Толнедрийской империи. Все здания были удивительно схожи между собой и стояли так близко друг к другу, что широкие улицы города походили на коридор со сплошными, по обе его стороны, ослепительно белыми стенами, в которые иногда вклинивались глубокие сводчатые дверные проемы с узкими белыми лестницами, ведущими на плоские крыши. Кое-где штукатурка на домах обвалилась, обнажая тесаные бревна. Дарник, считавший, что все здания должны строиться из камня, увидев это, с неодобрением покачал головой.
Когда они углубились в город, Гарион заметил, что в домах почти нет окон.
— Я не хочу показаться занудой, но вам не кажется, что город выглядит довольно уныло?
Закет бросил на него недоуменный взгляд.
— Все дома одинаковы, и окон очень немного.
— Ах вот что, — улыбнулся Закет, — да, такое случается, когда поручаешь планировку города военным. Им нравятся одинаковые дома, как солдаты в форме. А окна у них, очевидно, выходят на другую сторону. При каждом доме есть небольшой сад — туда и смотрят окна. Летом люди проводят большую часть времени либо в этих садах, либо на крышах.
— И весь город так выглядит? — спросил Дарник, глядя на плотно прижавшиеся друг к другу домики.
— Нет, не весь, — ответил император. — Этот квартал был построен для капралов. Улицы, где живут офицеры, украшены побогаче, а та часть, где селятся рядовые и рабочие, выглядит куда непригляднее. Военные придают очень большое значение внешним проявлениям субординации.
На одной из улиц, отходящих от той, по которой они ехали, на расстоянии в несколько домов от них, толстая краснолицая женщина визгливым голосом бранила сухопарого мужчину. Вид у мужчины был очень виноватый. Еще бы: несколько солдат выносили из этого дома мебель и сваливали ее на телегу.
— И что тебе, Актас, приспичило хулиганить? — визгливо вопрошала женщина. — Тебе непременно надо было напиться и оскорбить капитана? Что теперь с нами будет? Я всю жизнь прожила в этом мерзком солдатском квартале, дожидаясь, пока тебя повысят в должности, и когда наконец что-то сдвинулось, ты напился как свинья! Теперь тебя снова разжаловали в рядовые, и все полетело к черту!
Мужчина что-то виновато бормотал.
— Ты у меня еще попомнишь, Актас, я тебе обещаю, — грозила ему жена кулаком.
— В жизни всегда бывают взлеты и падения, правда? — тихо сказал Сади, когда они отъехали от злополучного дома.
— По-моему, смеяться тут нечего, — неожиданно горячо откликнулась Сенедра. — Их вышвырнули из дома в наказание за минутную оплошность. С кем не случается?
Закет смерил ее оценивающим взглядом, затем кивнул одному из своих офицеров в красном плаще, скакавшему за ними на почтительном расстоянии.
— Выясни, из какого полка этот человек, — приказал он. — А затем пойди к капитану и скажи, что он меня лично обяжет, если восстановит Актаса в прежнем звании — при условии, конечно, что тот всегда будет трезвым.
— Слушаюсь, ваше величество, — отсалютовал офицер.
— Ну, спасибо, Закет, — произнесла Сенедра с изумлением.
— Не стоит благодарности, королева, — поклонился он ей. Затем коротко рассмеялся. — В любом случае жена Актаса позаботится о том, чтобы он понес заслуженное наказание.
— А вы не боитесь, ваше величество, что, проявив подобное сострадание, подорвете свою репутацию? — спросил его Сади.
— Нет, — ответил Закет. — Правитель всегда должен стараться быть непредсказуемым, Сади. Это выбивает подчиненных из колеи. А кроме того, иногда полезно проявить милосердие к низшим чинам, чтобы укрепить их преданность.
— А вы когда-нибудь делаете что-либо, не думая о политике? — спросил Гарион. Его почему-то задело за живое такое циничное объяснение Закета.
— Нет, такого я что-то не припомню, — ответил Закет. — Политика — величайшая в мире игра, Гарион, но нужно все время в нее играть, чтобы тебя не обошли.
Когда они углубились в город, Гарион заметил, что в домах почти нет окон.
— Я не хочу показаться занудой, но вам не кажется, что город выглядит довольно уныло?
Закет бросил на него недоуменный взгляд.
— Все дома одинаковы, и окон очень немного.
— Ах вот что, — улыбнулся Закет, — да, такое случается, когда поручаешь планировку города военным. Им нравятся одинаковые дома, как солдаты в форме. А окна у них, очевидно, выходят на другую сторону. При каждом доме есть небольшой сад — туда и смотрят окна. Летом люди проводят большую часть времени либо в этих садах, либо на крышах.
— И весь город так выглядит? — спросил Дарник, глядя на плотно прижавшиеся друг к другу домики.
— Нет, не весь, — ответил император. — Этот квартал был построен для капралов. Улицы, где живут офицеры, украшены побогаче, а та часть, где селятся рядовые и рабочие, выглядит куда непригляднее. Военные придают очень большое значение внешним проявлениям субординации.
На одной из улиц, отходящих от той, по которой они ехали, на расстоянии в несколько домов от них, толстая краснолицая женщина визгливым голосом бранила сухопарого мужчину. Вид у мужчины был очень виноватый. Еще бы: несколько солдат выносили из этого дома мебель и сваливали ее на телегу.
— И что тебе, Актас, приспичило хулиганить? — визгливо вопрошала женщина. — Тебе непременно надо было напиться и оскорбить капитана? Что теперь с нами будет? Я всю жизнь прожила в этом мерзком солдатском квартале, дожидаясь, пока тебя повысят в должности, и когда наконец что-то сдвинулось, ты напился как свинья! Теперь тебя снова разжаловали в рядовые, и все полетело к черту!
Мужчина что-то виновато бормотал.
— Ты у меня еще попомнишь, Актас, я тебе обещаю, — грозила ему жена кулаком.
— В жизни всегда бывают взлеты и падения, правда? — тихо сказал Сади, когда они отъехали от злополучного дома.
— По-моему, смеяться тут нечего, — неожиданно горячо откликнулась Сенедра. — Их вышвырнули из дома в наказание за минутную оплошность. С кем не случается?
Закет смерил ее оценивающим взглядом, затем кивнул одному из своих офицеров в красном плаще, скакавшему за ними на почтительном расстоянии.
— Выясни, из какого полка этот человек, — приказал он. — А затем пойди к капитану и скажи, что он меня лично обяжет, если восстановит Актаса в прежнем звании — при условии, конечно, что тот всегда будет трезвым.
— Слушаюсь, ваше величество, — отсалютовал офицер.
— Ну, спасибо, Закет, — произнесла Сенедра с изумлением.
— Не стоит благодарности, королева, — поклонился он ей. Затем коротко рассмеялся. — В любом случае жена Актаса позаботится о том, чтобы он понес заслуженное наказание.
— А вы не боитесь, ваше величество, что, проявив подобное сострадание, подорвете свою репутацию? — спросил его Сади.
— Нет, — ответил Закет. — Правитель всегда должен стараться быть непредсказуемым, Сади. Это выбивает подчиненных из колеи. А кроме того, иногда полезно проявить милосердие к низшим чинам, чтобы укрепить их преданность.
— А вы когда-нибудь делаете что-либо, не думая о политике? — спросил Гарион. Его почему-то задело за живое такое циничное объяснение Закета.
— Нет, такого я что-то не припомню, — ответил Закет. — Политика — величайшая в мире игра, Гарион, но нужно все время в нее играть, чтобы тебя не обошли.