Эддингс Дэвид. Повелитель демонов из Каранды

   Гарион и его друзья ждали в небольшой прихожей, пока не было названо имя последней из местных знаменитостей. Суетливый церемониймейстер, маленького роста мельсенец с искусно подстриженной каштановой бородкой, предложил гостям построиться в соответствии со своими заслугами, но, не зная, какими званиями наградить членов этой странной группы, пришел в полное замешательство. Он мужественно пытался решить проблему, не зная, кого поставить выше — волшебника, короля или его супругу, пока Гарион попросту не вышел на лестницу, взяв под руку Сенедру.
   — Их королевские величества король Белгарион и королева Сенедра Ривские, — торжественно провозгласил глашатай, и вслед за этим грянули фанфары.
   Гарион, одетый во все голубое, ведя под руку Сенедру в платье кремового цвета, остановился в верху лестницы, чтобы дать возможность столпившимся внизу пестро разодетым людям поглазеть на них. Но это вышло не совсем по доброй воле: Сенедра, вонзив ноготки в его ладонь, мертвой хваткой сжала ее и прошипела: «Стой смирно!»
   Оказалось, что Закет тоже был склонен к театральности, так как внезапное молчание, последовавшее за словами глашатая, говорило о том, что император до самого последнего момента держал имена гостей в строгом секрете. Гарион был достаточно честен, чтобы признаться самому себе, что изумленное перешептывание, пробежавшее по толпе, не было ему неприятно.
   Сделав первый шаг по лестнице, он почувствовал себя как норовистая лошадь, которую осадили на галопе.
   — Не беги! — прошипела Сенедра.
   Да его жена обладала поистине удивительным талантом — она умела говорить, не двигая губами! Она улыбнулась любезно и немного надменно, и эта улыбка выжимала из нее чуть слышные приказания.
   Взволнованный шепот, наполнивший банкетный зал, когда объявили их имена, сменился почтительным молчанием, пока королевская чета спускалась по лестнице, и волной поклонов и реверансов, пробежавшей по толпе, когда они проследовали по ковровой дорожке к стоящему на небольшом возвышении столу, предназначенному для императора и его особо почетных гостей — своих и иностранных.
   Сам Закет, одетый, как всегда, в белое, но, уступая торжественности случая, украсивший голову венцом из искусно сделанных золотых листьев, поднялся со своего места и пошел им навстречу, чтобы избежать неловкости, которая возникает, когда два высокопоставленных лица встречаются на глазах у людей.
   — Очень мило, что вы пришли, — произнес он, целуя Сенедру.
   Со стороны император выглядел как деревенский помещик или мелкий аристократ, приветствующий своего соседа.
   — Очень мило, что вы нас пригласили, — ответила Сенедра, любезно улыбаясь.
   — Вы хорошо выглядите, Гарион, — произнес маллореец все тем же протокольным тоном, протягивая руку. — Не согласитесь ли присесть за мой стол? Мы поболтаем, пока не все еще собрались.
   — С удовольствием, — согласился Гарион деланно небрежным голосом.
   Однако, когда они подошли к столу, Гарион не мог больше сдерживать любопытства.
   — Почему мы играем в «простой народ»? — спросил он Закета, подавая Сенедре стул. — Прием, сдается мне, слишком серьезный, чтобы разговаривать о погоде и отвешивать комплименты, вы так не считаете?
   — Это сбивает их с толку, — с апломбом ответил Закет. — Никогда не делайте того, чего от вас ожидают, Гарион. Надо дать им понять, что мы очень старые друзья, это разжигает любопытство, а те, кто думает, что им известно все, делаются менее самоуверенными. — Он улыбнулся Сенедре. — Вы сегодня просто восхитительны, моя дорогая.
   Сенедра зарделась и лукаво взглянула на Гариона.
   — Почему бы тебе не взять кое-что на заметку, мой дорогой? — предложила она. — У его величества есть чему поучиться. — Затем снова обернулась к Закету. — Вы очень любезны, — сказала она, — но моя прическа — сплошное безобразие. — Со слегка трагическим выражением лица Сенедра потрогала пальчиками свои кудряшки. На самом деле она была великолепна: на голове — сооружение из кос с вплетенными в них нитями жемчуга, а на левое плечо падали кольцами медно-красные локоны.
   Пока происходил этот обмен любезностями, глашатай представлял всех остальных гостей.
   Шелк и Бархотка произвели сущий фурор: он — своим расшитым драгоценностями камзолом, а она бледно-лиловым парчовым платьем.
   Сенедра с завистью вздохнула.
   — Ах, если бы я могла носить этот цвет, — прошептала она.
   — Ты можешь носить все, что пожелаешь, — сказал ей Гарион.
   — Ты что, ослеп? — возразила она. — Как может девушка с рыжими волосами носить лиловый цвет?
   — Если тебя только это беспокоит, я могу изменить цвет твоих волос, как только ты пожелаешь.
   — Только посмей! — шепнула она, прикрывая рукой медно-красные локоны у плеча, как бы пытаясь защитить их.
   Глашатай на верхней площадке объявил Сади, Эрионда и Тофа — всех вместе, явно затрудняясь приписать мальчику и великану какое-либо звание. Однако при представлении следующего гостя голос его наполнился почтительным восторгом, а по тощему телу пробежала дрожь.
   — Ее высочество, герцогиня Эратская, — провозгласил он. — Волшебница госпожа Полгара. — И последовало ошеломленное молчание. — Дарник Сендарийский, — добавил глашатай. — Человек с двумя жизнями.
   Сопровождаемые гробовым молчанием, Полгара и кузнец спустились вниз.
   Легендарную пару приветствовали глубокими поклонами и реверансами, больше походившими на коленопреклонение перед алтарем. Полгара в своем обычном, расшитом серебром голубом платье прошествовала через зал с величием императрицы. На ее губах блуждала загадочная улыбка, а знаменитая белая прядь в волосах тускло мерцала. Наконец и эта парочка уселась за стол.
   Тем временем стоящий на верхней площадке глашатай с побледневшим лицом и расширенными глазами в ужасе отпрянул, завидев следующего гостя.
   — Ну говори же, — услышал Гарион слова своего деда, обращенные к испуганному человеку. — Я думаю, мое имя всем известно.
   Глашатай подошел к мраморным перилам и, запинаясь, проговорил:
   — Ваше величество, милостивые господа, мне выпала неожиданная честь представить вам волшебника Белгарата.
   По залу пронесся изумленный вздох, когда старик в простой накидке с капюшоном зашагал вниз по лестнице. Маллорейская знать расступилась, освобождая ему дорогу к столу.
   На полпути к возвышению он приостановился — его привлекла юная малышка в платье с глубоким вырезом. Она стояла, застыв в благоговении, не в силах даже реверансом приветствовать приближавшегося к ней известного всему миру человека. Белгарат оглядел ее с головы до ног, многозначительно улыбнулся, и голубые глаза его сверкнули.
   — Милое платье, — сказал он. Девушка вспыхнула до корней волос. Он засмеялся и потрепал ее по щеке.
   — Ты милая девушка, — сказал он.
   — Отец, — с упреком произнесла Полгара.
   — Сейчас иду, Пол. — Он хмыкнул и направился к столу.
   Хорошенькая мельсенка расширенными глазами смотрела ему вслед, рука ее была прижата к щеке, до которой дотронулся волшебник.
   — Не правда ли, он ведет себя отвратительно? — прошептала Сенедра.
   — Просто он таков, каков есть, — возразил Гарион. — И не скрывает этого.
   На банкете подали несколько экзотических блюд, названий которых Гарион не знал, были, на его взгляд, и несъедобные. Рис, казалось бы вполне безобидный, подали с такими обжигающими приправами, что из глаз бежали слезы, а руки сами собой тянулись к кубку с водой.
   — Белар, Мара и Недра, — задыхаясь, проговорил Дарник, судорожно хватая воздух ртом.
   На памяти Гариона Дарник выругался в первый раз и проделал это совсем неплохо.
   — Пикантно, — прокомментировал Сади, невозмутимо глотая огнедышащую стряпню.
   — Как ты можешь это есть? — поразился Гарион. Сади улыбнулся.
   — Вы забываете, что я привык к отравам. Яд делает язык выносливым, а глотку — нечувствительной к огню.
   Закет забавлялся, наблюдая за ними.
   — Простите, я забыл предупредить вас, — извинился он. — Это блюдо пришло к нам из Гандахара, обитатели которого во время сезона дождей забавляются тем, что разжигают костры друг у друга в желудках. Их ремесло — охота на слонов, и они гордятся своей отвагой.
   После продолжительного банкета к Гариону подошел Брадор, обряженный в красный плащ.
   — Если ваше величество не против, — сказал он, наклоняясь к Гариону так, чтобы тот смог услышать его в общем шуме, — с вами кое-кто жаждет поговорить.
   Гарион приветливо улыбнулся, хотя внутренне сжался. Он знал по опыту, как докучны бывают подобные разговоры. Глава министерства внутренних дел провел Гариона через пеструю веселящуюся толпу, то и дело останавливаясь, чтобы поздороваться со всеми коллегами-чиновниками и представить Гариона.
   Гарион приготовился к нескольким часам невыносимой скуки. Однако толстый лысый Брадор оказался интересным собеседником. Под видом светской беседы он прямо на ходу сообщал ему краткую и точную деловую информацию.
   — А сейчас мы поговорим с паллийским корольком, — прошептал он, когда они приблизились к группе людей в высоких треугольных войлочных шляпах и кожаных штанах и куртках, выкрашенных в какой-то нездорового оттенка зеленый цвет. — Знакомьтесь: Варазин, низкий подхалим, лжец и трус, которому ни в коем случае нельзя доверять.
   — А, вот и вы, Брадор, — приветствовал его один из «кожаных» с притворным радушием.
   — Ваше величество, — произнес Варазин, неуклюже кланяясь Гариону. У него было узкое рябое лицо, близко поставленные глаза и толстогубый рот. Его руки, как заметил Гарион, были не очень чистые. — Я как раз говорил моим придворным, что скорее поверил бы тому, что солнце взойдет завтра на севере, чем появлению у нас Повелителя Запада.
   — Мир полон неожиданностей, — ответил Гарион.
   — Клянусь бородой Торака, вы правы, Белгарион. Вы ведь не возражаете, если я буду звать вас Белгарионом, ваше величество.
   — У Торака не было бороды, — осадил его Гарион.
   — Как вы сказали?
   — У Торака не было бороды. По крайней мере, когда я видел его в последний раз.
   — Когда вы… — Глаза Варазина вдруг округлились. — Вы хотите сказать, будто россказни о случившемся в Хтол-Мишраке в самом деле правда? — задыхаясь от волнения, произнес он.
   — Понятия не имею, — ответил Гарион. — Я толком не знаю, что об этом болтают. Но был ужасно рад с тобой познакомиться, старик, — сказал он, панибратски похлопав изумленного королька по плечу. — Жаль, что у нас нет больше времени для разговоров. Пошли, Брадор. — Кивнув паллийцу, он повернулся и увел Брадора прочь.
   — Вы очень ловки, Белгарион, — прошептал мельсенец. — Гораздо более ловки, чем я предполагал, если принять во внимание… — Он замялся.
   — Если принять во внимание, что у меня вид неграмотного деревенского олуха? — закончил Гарион.
   — Я не совсем так хотел выразиться.
   — А почему бы и нет? — пожал плечами Гарион. — Ведь это правда? Так что нужно было от меня этому типу с поросячьими глазками? Совершенно очевидно, он хотел перевести разговор на какую-то определенную тему.
   — Все очень просто, — улыбнулся Брадор. — Он сообразил, что в настоящий момент вы очень близки к Каль Закету. Вся власть в Маллорее не у того, кто сидит на троне, а у того, кого слушает император. У Варазина сейчас вышел спор с принцем-регентом Дельчинским по поводу границ, и, наверное, он хотел, чтобы вы замолвили за него словечко. — Брадор с интересом оглядел его. — Вы знаете, в вашем теперешнем положении вы могли бы нажить миллионы.
   Гарион рассмеялся.
   — Мне столько не унести, Брадор. Однажды я побывал в королевской сокровищнице в Риве и знаю, сколько весит миллион. Кто следующий?
   — Министр торговли — необузданный беспринципный осел.
   Гарион улыбнулся.
   — А ему что нужно?
   Брадор задумчиво потеребил мочку уха.
   — Точно не знаю. Я ведь уезжал из страны. Васка очень хитер, будьте с ним осторожны.
   — Я всегда осторожен, Брадор.
   Барон Васка, министр торговли, был лыс и морщинист. Его коричневая одежда смахивала на форму чиновника, а золотая цепь казалась слишком тяжелой для его тощей шеи. Хотя на первый взгляд он был стар и немощен, в его подвижных глазах проглядывал хищник.
   — Ах, ваше величество, — произнес он, когда их представили друг другу. — Я так рад, что мы наконец-то познакомились.
   — Мне тоже очень приятно, — вежливо ответил Гарион.
   Они немного поболтали, и Гарион не мог уловить в словах барона ничего, кроме обычной банальности.
   — Я заметил, что принц Хелдар Драснийский тоже в вашей свите, — сказал наконец барон.
   — Мы старые друзья. Так вы знакомы с Хелдаром, барон?
   — У нас были кое-какие общие дела — обычные финансовые формальности. Хотя, как правило, он избегает контактов с официальными лицами.
   — Да, я это замечал, — сказал Гарион.
   — Я так и знал. Ну, не буду задерживать ваше величество. Еще очень многие с нетерпением ждут встречи с вами, не рискую злоупотреблять вашим временем. Мы еще увидимся. — Барон повернулся к министру внутренних дел. — Было очень мило с вашей стороны познакомить нас, мой дорогой Брадор.
   — Не стоит благодарности, барон, — ответил Брадор. Он взял Гариона под руку, и они пошли дальше.
   — А что этому от меня нужно? — спросил Гарион.
   — Я не разобрался, — ответил Брадор, — но кажется, он получил то, что хотел.
   — Но мы ведь ни о чем таком не говорили.
   — Знаю. Вот это меня и волнует. Думаю, мне надо понаблюдать за моим старым другом Ваской. Он меня заинтересовал.
   В течение последующих двух часов Гарион познакомился еще с двумя расфуфыренными корольками, порядочным количеством более скромно одетых чиновников и несколькими не очень важными дворянами и их дамами. Большинству из них нужно было одно: «отметиться», чтобы потом они могли в обществе небрежным тоном заявить: «Пару дней назад мы беседовали с Белгарионом, и он сказал…»
   В конце концов Бархотка пришла ему на помощь. Она подошла туда, где Гариона поймала королевская семья из Пельдана, — грузный маленький королек в чалме горчичного цвета, его костлявая жеманная жена в розовом платье, которое удивительно не шло к ее ярко-рыжим волосам, и три избалованных, постоянно хнычущих маленьких королевича и громко сообщила:
   — Ваше величество, ваша жена просит у вас разрешения удалиться.
   — Просит что?
   — Ей немного дурно.
   Гарион с благодарностью посмотрел на нее.
   — Простите, я немедленно должен подойти к ней, — поспешно сказал он королевской чете. — Прошу прощения еще раз.
   — Я готов тебя расцеловать, — шепнул он на ухо девушке.
   — Интересная мысль.
   Гарион взглянул вслед удаляющейся горчичной чалме и розовому платью, прошипев:
   — Им бы следовало утопить этих трех маленьких чудовищ и воспитать вместо них выводок щенков.
   — Поросят, — поправила его Бархотка. — Тогда они смогли бы продать сало, — объяснила она. — И усилия по воспитанию не пропали бы даром.
   — Сенедра на самом деле больна?
   — Конечно нет. Она считает покоренные сердца. Пока ей достаточно. Остальные останутся до следующего случая. Теперь же пора торжественно удалиться, оставив за собой толпу поклонников, умирающих от отчаяния, что им не удалось познакомиться с такой женщиной.
   — Интересная философия…
   Бархотка весело рассмеялась и взяла его под руку
   — Обычная философия женщины.
   На следующее утро, сразу после завтрака, Гариона и Белгарата вызвали в личный кабинет императора на встречу с Закетом и Брадором. Встреча состоялась в просторной комнате, вдоль стен которой стояли полки с книгами, а у низких столов — обитые плотной материей стулья. В простенках висели карты. Все прочно и удобно. Стоял теплый день, в открытые окна дул весенний ветерок, наполненный цветочным ароматом.
   — Доброе утро, господа, — приветствовал их Закет. — Надеюсь, вам хорошо спалось.
   — Да, после того, как мне удалось вытащить Сенедру из ванны, — рассмеялся Гарион. — Слишком уж здесь все удобно. Вы не поверите — она купалась вчера три раза.
   — Летом в Мал-Зэте очень жарко и пыльно, — пожав плечами, ответил Закет. — Ванны помогают переносить неудобство.
   — Как вы набираете в них воду? — поинтересовался Гарион. — Я не видел, чтобы кто-то носил по коридорам ведра с водой.
   — Ее накачивают в трубы, проложенные под полом, — ответил император. — Мастер, разработавший эту систему, был удостоен звания баронета.
   — Надеюсь, вы не будете возражать, если мы украдем идею. Дарник сделает чертежи.
   — Сам-то я вижу в этом мало проку, — сказал Белгарат. — Купаться нужно на свежем воздухе и в холодной воде, а все эти ванны — баловство для неженок. — Он взглянул на Закета. — Но я уверен, что вы пригласили нас сюда не для того, чтобы обсуждать философские аспекты купания.
   — Только если вы сами этого захотите, Белгарат. — Закет выпрямился. — Теперь, когда мы все пришли в себя после путешествия, пора бы нам действительно приступить к работе. Брадор собрал отчеты своих людей и готов дать нам оценку ситуации в Каранде. Прошу вас, Брадор.
   — Да, ваше величество.
   Лысый толстяк поднялся со стула и подошел к огромной карте Маллорейского континента, висящей на стене. На карте пестрели голубые реки и озера, зеленые равнины, темно-зеленые леса и коричневые горы с белыми вершинами. Города были обозначены не просто точками, как на обычной карте, а символами находящихся в них зданий и укреплений. Система дорог в Маллорее, как заметил Гарион, была почти такой же разветвленной, как и транспортная сеть на Западе.
   Брадор откашлялся, отнял у разыгравшегося котенка указку и начал:
   — Как я уже сообщил вам в Рэк-Хагге, некто по имени Менх полгода назад вышел вот из этого огромного леса к северу от озера Каранда. — Он ткнул указкой в изображение большого лесного массива, простиравшегося от Карандийской горной цепи до Замадских гор. — О его прошлом нам почти ничего не известно.
   — Это не совсем так, Брадор, — возразил Белгарат. — Цирадис сообщила нам, что он гролимский священник или был таковым. Это наводит на некоторые размышления.
   — Интересно послушать какие, — сказал Закет.
   Белгарат, прищурившись, оглядел комнату, и взгляд его остановился на графинах с напитками и нескольких бокалах, стоящих в буфете у противоположной стены.
   — Вы не возражаете? — спросил он, указывая на графины. — С бокалом в руке мне лучше думается.
   — Угощайтесь, — ответил Закет. Старик поднялся, подошел к буфету и налил себе бокал ярко-красного вина.
   — Гарион? — спросил он, держа в руке графин.
   — Нет, спасибо, дедушка.
   Белгарат поставил хрустальный сосуд на место и начал ходить взад и вперед по голубому ковру.
   — Ну, давайте поразмышляем, — начал он. — Нам известно, что поклонение демонам продолжает существовать в глухих районах Каранды, хотя гролимы и пытались искоренить эти обычаи, когда во втором тысячелетии карандийцы были обращены в веру Торака. Мы знаем также, что Менх сам был священником. Далее. Если гролимы в Маллорее отреагировали на известие о смерти Торака так же, как и в Хтол-Мургосе, значит, они были полностью деморализованы. Тот факт, что Урвон провел несколько лет в поисках пророков, которые захотели бы возвысить голос в пользу сохранения церкви, свидетельствует о том, что он столкнулся с почти полным отчаянием гролимов. — Старик замолчал, чтобы отхлебнуть вина. — Недурно, — одобрительно причмокнул он, обращаясь к Закету. — Совсем недурно.
   — Благодарю вас.
   — Далее, — продолжал Белгарат. — На разочарование в религии можно посмотреть по-разному. Некоторые сходят с ума, некоторые пытаются, как могут, найти забвение, иные отказываются признать реальность и продолжают сохранять старые формы существования. Но есть, однако, и такие, кто пускается в поиски новой религии — обычно полностью противоположной той, какую они исповедовали раньше. И так как на протяжении многих веков гролимская церковь яростно боролась против поклонения демонам, то логично было бы предположить, что кое-кто из отчаявшихся священников стал искать повелителей демонов с тем, чтобы овладеть их секретами. Вспомните: тот, кто действительно смог подчинить себе демона, обладает большой властью, а жажда власти всегда была присуща гролимам.
   — Немного не сходится, почтеннейший, — возразил Брадор.
   — Почему же? Смотрите. Торак умер, и Менх внезапно обнаруживает, что у него из-под ног выбили почву. Возможно, какое-то время он занимается тем, что обычно священникам запрещается: пьянство, разврат и так далее. Но если не знать меры, человек рано или поздно пресыщается. Ведь даже распутство со временем становится скучным.
   — Тетушка Пол очень удивится, если услышит от тебя подобное, — хмыкнул Гарион.
   — Надеюсь, ты ей не скажешь. Наши споры о моих вредных привычках — главное в наших отношениях. — Белгарат отхлебнул еще вина. — Оно просто великолепно, — произнес он, поднимая бокал, чтобы насладиться игрой солнечного света в хрустале. — Итак, в одно прекрасное утро Менх просыпается, у него разламывается голова, во рту — вкус медной проволоки, а в желудке — такой пожар, что его и бочкой воды не потушить. Он не видит смысла в жизни. Может быть, он даже берет в руки жертвенный нож и приставляет его к своей груди.
   — Не слишком ли вы даете волю своей фантазии? — осведомился Закет.
   Белгарат рассмеялся.
   — Когда-то я был профессиональным рассказчиком, — с поклоном сказал он. — И не могу не добавить в повествование некоторых художественных подробностей. Ну ладно, может быть, он и не помышлял о самоубийстве. Важно то, что он дошел до точки. Вот тогда-то ему в голову и пришла мысль о демонах. Вызывать демонов так же опасно, как первым лезть на стену при осаде города, но Менху нечего было терять. Итак, он пробирается в лес, находит одного из карандийских колдунов и каким-то образом уговаривает его научить его этому искусству, если так можно сказать. У него уходит около двенадцати лет на то, чтобы постичь все тайны.
   — Да почему вы так решили? — спросил Брадор. Белгарат пожал плечами.
   — Со смерти Торака прошло четырнадцать лет или около того. Ни один нормальный человек не может больше двух лет подряд предаваться разгулу — иначе он просто начнет деградировать, поэтому, вероятно, около двенадцати лет назад Менх отправился на поиски колдуна, который стал его наставником. Затем, выучившись всем премудростям ремесла, он убивает своего учителя и…
   — Подождите минутку, — прервал его Закет. — Зачем ему было его убивать?
   — Его учитель слишком много знал о нем, да и сам мог вызвать демонов и послать их на вашего переродившегося гролима. И еще: дело в том, что в таких случаях между учеником и учителем существует соглашение о пожизненной службе, подкрепленное клятвой. Менх не смог бы уйти от своего хозяина, пока тот не умрет.
   — Откуда вам столько известно, Белгарат? — поинтересовался Закет.
   — Я сам прошел через все это, когда жил среди мориндимцев несколько тысяч лет назад. Мне нечем было заняться, а волшебство меня всегда интересовало.
   — И вы убили своего хозяина?
   — Нет, не совсем. Когда я ушел от него, он послал за мной демона. Я овладел им и послал обратно.
   — И он его убил?
   — По всей вероятности. Так обычно происходит. Но вернемся к Менху. Полгода назад он подходит к воротам Калиды с целым полчищем демонов. Ни один здравомыслящий человек не вызывает одновременно более одного демона, потому что их очень трудно держать под контролем. — Он хмуро продолжал мерить шагами комнату, глядя в пол. — Единственное, что я могу предположить, — ему удалось вызвать и подчинить себе Повелителя демонов.
   — Повелителя демонов? — переспросил Гарион.
   — У них, как и у людей, есть свои правители. Если Менх подчинил себе Повелителя демонов, то это существо собрало армию из своих подчиненных. — Старик с довольным видом налил себе еще вина. — Так скорее всего выглядит история жизни Менха, — добавил он, наконец усаживаясь на место.
   — Вы настоящий виртуоз, Белгарат, — поздравил его Закет.
   — Спасибо, — ответил старик. — Я и сам так думаю. — Он взглянул на Брадора. — Теперь, когда мы все знаем о Менхе, расскажите нам подробнее, что же произошло.
   Брадор снова подошел к карте, отгоняя указкой все того же котенка.
   — После того как Менх взял Калиду, слава о его подвигах прошла по всей Каранде, — продолжал он. — И в первую очередь выяснилось, что поклонение Тораку на самом деле не прижилось среди карандийцев и выйти из повиновения им не позволял лишь страх перед жертвенными ножами монахов-гролимов.
   — Та же история, что и с туллами? — поинтересовался Гарион.
   — Очень похожая, ваше величество. Однако, когда Торак погиб и церковь его пошатнулась, карандийцы стали обращаться к своей прежней вере. Снова появились старые молитвенники и возродились прежние обряды. — Брадор содрогнулся. — Отвратительные обычаи, — сказал он, — мерзкие.
   — Хуже, чем гролимский обряд жертвоприношения? — мягко осведомился Гарион.
   — Для него есть оправдание, Гарион, — возразил Закет. — Быть избранным для подобной церемонии — честь, и жертвы добровольно шли под нож.