Ефиминюк Марина. Как все начиналось (Приключения ведьмы - 1)

   - Нет, эту клячу пора либо пристрелить и сожрать, либо зарубить и тоже сожрать. Так что, кисуня, готовься - твой транспорт будет обедом!
   Я хмуро посмотрела на него:
   - А я пешком пойду? Умник!
   - А давайте ее и звереныша прибьем здесь, а сами скажем, что на нас напали! - радостно предложил Иван, сморкаясь в платочек.
   - А давайте мы все помолчим, - неожиданно зло рыкнул вампир.
   На том беседа прекратилась. Мы уже выехали за пределы города, мимо нас проплывали деревеньки. Там, где люди жили в достатке, домики были аккуратные с красивыми ставнями и наличниками, в бедных деревнях встречались покосившиеся заборы и темные от дождей и времени стены домов. Скоро мы миновали пригород и выехали на дорогу, которая тянулась, казалось, бесконечно между двух кромок темного леса. Я никогда не была дальше близлежащих к городу деревень, куда мы, дети, отправлялись на заработки, поэтому мне казалось, что я наконец-то выбралась из замкнутого маленького мирка и сейчас еду в большой, полный неожиданностей мир.
   Неожиданности не заставили себя ждать: прямо перед нами пробежал заяц.
   - Чтоб тебя! - в сердцах плюнул гном, останавливаясь. - Ох, ребятки, плохая это примета.
   - А ты что, в приметы веришь? - удивилась я.
   - Еще как!
   Буквально через несколько метров, совсем рядом со мной, на дорогу вышел вполне обыкновенный волк. Он был настолько худой, что можно было пересчитать торчащие ребра. Окинул голодным взглядом нашу компанию, и мне показалось, что даже облизнулся, когда увидел мою откормленную Буренку. Лошадь отреагировала на него с завидной для ее комплекции резвостью: фыркнула и попыталась встать на дыбы, но ноги увязли в разбухшей от талого снега дороге. Судорожно прижимая заснувшего Анука, с глухим звуком я свалилась в самую жижу. Волк испугался такой реакции и быстро ретировался обратно в чащу. Брюки немедленно промокли, а в сапоги залилась вода. Иван захохотал, глядя, как я пытаюсь встать на ноги, а Пантелеймон покрутил пальцем у виска, и, спешившись, помог мне встать:
   - Нет, эту клячу надо сожрать! - буркнул он. - Говорил же вам плохая примета.
   Меня водрузили обратно на лошадиную спину, посадили ничего не понимающего со сна мальчика и тронулись в путь.
   Через три часа езды, у меня затекло все тело, влажные штаны покрылись равномерной коркой льда, а от постоянного молчания очень захотелось что-нибудь сказать, ну хотя бы матом ругнуться.
   - А давайте сделаем привал, - осторожно предложила я, - и что-нибудь покушаем.
   - Женщины, - фыркнул Виль.
   - И дети! - грозно добавила я, - Малыш, ты не замерз?
   Мальчик поднял на меня совершенно счастливые глаза и радостным звонким голосом произнес:
   - Лошадка. Мама. Кататься.
   - Знает малец толк в развлечениях, - протянул гном. - Настоящий мужчина: жеребца ему, женщин и быстрой езды.
   Я вытаращилась, мне бы никогда не пришла в голову такая интерпретация слов Анука.
   - Только на этой кляче, парень, далеко не уедешь, - между тем продолжал Пан, - посмотри, да мы ее скоро сожрем!
   - Ага, а закусим твоей мамой, - радостно продолжил Иван, - ты ведь любишь человечину!
   Я бросила на него уничтожающий взгляд. Мои путники, пока я раскладывала припасы, принесли хворост и попытались разжечь огонь, но ветки намокли и никак не хотели гореть.
   - Дайте я, - Иван наклонился, сделал пару взмахов руками, пахнуло жасмином, и нас окатила теплая волна магии, а потом мокрые дрова вспыхнули, весело пощелкивая. Что не говори, адепт мог быть тысячу раз противным типом, но магом он был действительно отличным. Мне, к примеру, надо очень долго тренироваться, чтобы изобразить такой фокус.
   После обеда, когда каша закончилась, и чай был выпит, мы сидели у костра, просто потому, что одна мысль о растаявшей дороге вызывала неприязнь. Виль протирал свой и без того блестящий меч тряпочкой, Иван ковырялся в зубе тонкой палочкой, а я, обняв Анука, пыталась согреться. Пан вдруг спросил:
   - Вань, а за что ты Аську так ненавидишь. Глянь, девка хороша, а ты ее то сожрать, то прибить.
   Виль, явно заинтересованный сим разговором, оторвался от созерцания собственного отражения в мече.
   - Ну, э-э-э, - адепту было явно неудобно рассказывать историю нашего знакомства.
   - Я его в дуэли победила, а потом конского слабительного, вместо микстуры от аллергии дала, - выпалила я.
   - Что? - гном и вампир переглянулись, явно чего-то не понимая.
   - Ага, - закричал Ваня, - да знаешь ли ты, несчастная, что из-за тебя и твоих капель я не мог от туалета дальше, чем на три метра уйти! Да меня весь гарнизон засмеял, уже предлагали новый нужник копать рядом, что де в этот все равно уже не попадешь, и если сделать рядом, то можно со мной разговаривать и мне не будет так скучно в одиночестве! У меня теперь погоняло: Ванька - Туалетчик!
   Пан и Виль как-то сразу все поняли и дико захохотали. Вампир забыл, что ему нельзя широко открывать рот, дабы не пугать народ, поэтому замелькали белые блестящие клыки, смутившие даже Анука. Гном смеялся, утирая слезы, льющиеся ручьем.
   - Что вы ржете, дурачье! - взмахнул руками адепт и, поскользнувшись на талом снегу, упал.
   - Ох, насмешили! - причитал, отсмеявшись, альбинос. - Вот как, Ванечка, с травницей-то ссориться, тем более с той, кто почти Училище закончила. Слушай, Ася, а за что тебя оттуда турнули? - спросил он.
   Я было открыла рот, но Иван опередил меня. С детской непосредственностью он заявил:
   - За профессиональную непригодность.
   - Это официальная версия, - поморщилась я.
   - А неофициальная?
   - За то, что дала коленом между ног Директору, когда он пытался заключить меня в жаркие объятия.
   Гном и вампир, понимающе переглянулись, а Ванечка уставился на меня большими круглыми глазами.
   - Ну, ничего, - произнес Пан, - мы тебя в обиду не дадим. Хороша ты, девка, нравишься ты мне.
   На этом тему и закрыли.
   - Так, - гном достал тряпичную карту, весьма странного вида, настолько потрепанную, что на краях появилась бахрома, а некоторые надписи стерлись. Больше всего она походила на план сражения или минного поля. Возле каждого города стояли разноцветные крестики, квадратики и кружочки, по середине была выжжена дырка, а сбоку огромное желтое пятно, обведенное черным карандашом.
   - А что это? - тыкая пальцем, спросила я.
   - Это? Ну, - гном замялся, - в общем, красный крест означает, что в этом городе я пошалил, туда нельзя, синий крест, что там хорошие девочки и развлечения, а зеленый - злой надзор.
   - А квадратики?
   - Красный, что в этом городе есть харчевня, где наливают в долг. Но нас интересуют кружочки: это постоялые дворы, красные - хорошие, зеленые похуже, синие - вообще лучше и не соваться.
   - А где еще и крестик пририсован?
   - Там значит, у меня полюбовница была. И туда тоже лучше не лезть.
   - Ага, - я с интересом рассматривала карту, по всему получалось, что нам нельзя было в большую половину постоялых дворов, они были или синие или с крестом. - А это что? - я ткнула на пятно.
   - Ох, и любопытная ты, киса, - не выдержал гном, - это я суп пролил, и обвел просто так, для красоты.
   - А-а-а.
   Он поднял голову, Иван и Виль, с интересом рассматривающие сие произведение искусства, отшатнулись от его спины и со скучающим видом разошлись в разные стороны.
   - А вы, болваны, чего подглядываете? Ладно, киса, она баба, ей по природе положено, а вы-то? Да, если хотите знать, эта карта на вес золота, мне за нее эльфийского жеребца предлагали, не отдал!
   Те согласно покивали головами.
   - Ну, хорошо, - успокоился Пан, - поехали, а то до темноты не успеем добраться до первого постоялого двора, а женщинам и детям нельзя ночевать зимой в чистом поле.
   До темноты мы, конечно, не успели. Нет, мы очень торопились, но моя лошадь, если ее можно было так назвать, ну никак не могла двигаться быстро, видимо, это претило ее лошадиной природе, поэтому перемещалась она с коровьей скоростью и такой же грацией.
   Мы ехали по дороге, вокруг которой были одни поля. Надо было срочно искать ночлег.
   - Да уж, - протянул Виль, - за сто верст даже ни одной избушки-развалюшки нет.
   - Я есть хочу и спать, - вдруг простонал Иван.
   - Стыдись, Ванечка, - пробурчал гном, - даже женщины и дети не ноют, а ты же мужик!
   - Я в первую очередь че-ло-век! - произнес он по слогам. - А женщины и дети просто спят, потому не ноют!
   Я посмотрела на него.
   - Эх, Ваня, не надо было тебе давать лекарство, сейчас бы в наших рядах не было нытика!
   Адепт замолк и, кажется, надулся.
   - Что это? - вдруг подал голос Виль.
   - Где, Вилли, дружок? - поинтересовался гном.
   - Вот там, в поле, - вампир ткнул пальцем в темноту, - мы, вампиры, лучше ночью видим. Там огни.
   Не сговариваясь, мы дружно приподнялись на стременах. Действительно посреди поля была деревенька, вернее всего тройка домов, непонятно как очутившаяся здесь, и, видимо, совершенно забытая людьми.
   - И вправду! - просопел Пан. - А ну туда, может, найдем ночлег. Мальцу нельзя ночевать на снегу.
   Деревня была потерянной и забытой. Домов стояло, конечно, больше трех, но все маленькие и покосившиеся. Тучи закрыли луну, лишив нас единственного источника света, поэтому мы ехали по главной и единственной улице едва ли не на ощупь. Дорога вела к большому дому, в темноте он выглядел более чем добротно.
   - Не нравиться мне здесь, - протянул Виль, - поехали отсюда, я что-то чувствую.
   - Запихни свои обостренные чувства знаешь куда? - разозлился гном. Глянь, киса совсем устала, а малец уже спит.
   Я действительно еле держалась в седле, что ни говори, а к долгим прогулкам на лошади, которая скачет так, что может начаться морская болезнь, я не привыкла. Я бросила в сторону Виля умоляющий взгляд.
   - Ну, как знаете, - буркнул тот, - но я предупредил.
   - Эй, хозяева, - крикнул Пан, яростно колотя по воротам, открывайте.
   - Кто там? - послышался мужской бас.
   - Странники, ночлег ищем. У нас ребенок и женщина, им надо отдохнуть.
   Послышались шаги, ворота открылись, и мы увидели мужика в черном длинном тулупе, держащего фонарь.
   - Ну, заходь, коль не шутишь. Данилой меня звать.
   Мы въехали в огромный пустой двор, с какими-то постройками по углам.
   - Где лошадей поставить? - спросил гном. Мужик кивнул:
   - Пойдем, а вы, - он посмотрел на нас, - идите в избу. Жена моя, Клава, вас накормит.
   Пан и Иван взяли под уздцы лошадей и повели их в стойло, а мы с Вилем и Ануком направились в дом. Войдя, встали на пороге, на нас уставились восемь пар глаз. Семейство совсем не ждало гостей. У печки молодая женщина с длинной косой пшеничного цвета и белым лицом. Кожа без румянца казалась восковой. Дети, семеро, погодки с такими же пшеничными волосами. У меня побежали мурашки по телу, а Анук прижался к моим ногам. Глаза у всех восьмерых были совершенно безжизненные, бледно голубые, как у Пана. Только у гнома они сверкали весельем и хитрецой, а эти смотрели зло. Почему-то вспомнилась поговорка: "нежданный гость хуже чумы". Малыши сидели на длинных лавках за столом и ужинали.
   - Эх, говорю же что не чисто здесь, - прошептал мне на ухо Виль. Чует мое сердце: беда будет!
   В этот момент в избу ввалились Иван, Пантелеймон и хозяин.
   - Ну что гости, встали на пороге, проходите. Клавдия, что ж как не живая, принимай гостей, - пробасил он.
   Мне очень не хотелось думать, что Клавдия действительно выглядит мертвой. Хозяин разделся и снял шапку, он казался лет двадцати восьми. Меня заколотило: у него были точно такие же волосы пшеничного цвета и такие же безжизненно-ненавидящие глаза. Нас сразу усадили за стол, налили полные миски щей, и хотя еда была вкусная, а хозяин гостеприимный и веселый, меня не оставляла мысль, что мы попали не в избу, а какой-то склеп, где все умерли, но этого так и не поняли, а потому ходят, едят и разговаривают.
   - Девушка с ребенком ляжет в избе, Клавдия постелет, - распорядился хозяин, - а вы, - он кивнул моим друзьям, - на сеновале, там тепло, только костер не разводите.
   - Мы лучше в хлеве с лошадьми, - задумчиво протянул Виль, - и Ася с нами. Не хочется вас стеснять, вот какое семейство, самим, поди, места мало.
   - Вы как хотите, - настаивал хозяин, - а мальчик и его мать должны спать в тепле и удобстве.
   Казалось переспорить его невозможно, и Виль под напором гостеприимства все же согласился. Нам постелили с Ануком в маленькой комнатке с одним окошком. Мальчик, уставший от дороги, моментально уснул, а я крутилась, не помогали ни коровы, ни овечки, ни лошади. Я пересчитала их всех, на других животных мне не хватило воображения, хотя вполне можно было посчитать еще и хохлаток, но я передумала. Этот дом и эта семья мне, положительно, не нравились, и это очень волновало. Уж больно странными выглядели хозяева, уж больно ненавистно смотрели на хорошенького Анука дети. В конце концов, я не выдержала и, решив посовещаться с приятелями, встала, натянула одежду, нацарапала на косяке коморки пентаграмму, защищающую от всех известный мне кровопийц, даже комаров, и через большую комнату, где спали дети, тихо прошла в сени. Казалось и дом, и вся деревня вымерли, здесь даже не было слышно воя собак. Еще в сенях я прихватила фонарь, щелкнув пальцами, зажгла его, и, увидев в одном из сараев огонек, пошла на свет.
   В конюшни было тепло, почти как в избе, она оказалась огромной, снаружи сарай выглядел гораздо меньше. Освещая себе дорогу, я осторожно продвигалась рядом со стойлами, двигаясь на звуки голосов. Все они были пустыми, когда я увидела свет, то заметила и наших лошадок.
   - Ох, не нравится мне все это, - шептал Виль, - ребят, ну, сами посудите: лошади только наши, а хозяйских нет. Куда они сгинули? Если только их съели.
   - А ты своих сородичей не чувствуешь? - удивился Иван.
   - Нет, Ванечка, - ответила я, присаживаясь на какую-то оглоблю, надо было лучше учебник читать: вампиры чувствуют только природных вампиров, а переродившихся никогда.
   - Ты тоже думаешь, что с ними не все в порядке? - нахмурился гном.
   - Я думаю, что они уже дней пять, как умерли.
   - Ты что оставила Наследника с ними в одной комнате? - воскликнул Ваня.
   - Я пентаграмму нарисовала, они в комнату войти не смогут, - махнула я рукой, - пусть малыш спит, он очень устал.
   - А я оживаю, когда браги выпиваю. Вот бы сейчас кружечку, мечтательно протянул гном.
   - Пропойцы, - констатировала я.
   - Изредка можно, - поддакнул было Иван, но вовремя замолк, вспомнив нашу первую встречу.
   - Слушай, Ванятка, - вдруг просиял гном, - ты же маг, ты можешь воду в брагу превратить?
   Адепт покачал головой.
   - А в вино?
   Ваня отрицательно цокнул.
   - Ну, в пиво хотя бы? - уже горестно вздохнул Пан.
   - Не могу! Не умею! Был у нас один маг, умел любую жидкость в брагу превращать. Фирменный рецепт никому не открыл, так и сгинул, - ответил Ваня. - Прохор Вехров звали.
   Он замолчал, а потом все трое, не сговариваясь, повернулись ко мне. В их глазах читалась такая надежда и всепоглощающая любовь, что я, скромно потупив глазки и ковыряя пальчиком оглоблю, пискнула:
   - Ну, умею кой-чего!
   Это я, конечно, поскромничала. Брага у меня получалась великолепная и даже настоянная на разных травках, видимо, давала о себе знать работа в лавке у травницы.
   Папочка решил, что глупо уходить из жизни, не оставив сей благостный дар потомству, поэтому все слова и жесты подробно описал на куске пожелтевшей газеты "Вестник Стольного града". Я случайно его нашла, попробовала, и получилось. Марфа была в восторге. Она сняла первую пробу, причмокивая губами от удовольствия, и, пьянея на глазах, пела мне дифирамбы.
   Все-таки в ней умер великий махинатор. Тетка открыла новый бизнес, доходный и практически без вложений: вода, тара, и, конечно, мое колдовство, и честно предложила мне 25%. Я наколдовала из колодезной воды браги, но получился прокол: ровно через 24 часа крепкий алкоголь становился обратно водой. То ли папочка не знал о таком побочном эффекте, потому что никогда ее так долго не держал и употреблял внутрь, то ли он просто сделал ошибку, когда хотел донести сей рецепт до поколений, но факт остается фактом. Весь товар вернули, и это подорвало теткину репутацию на корню. Пришлось мне дорабатывать рецептик, в результате брага так и превращалась в воду, зато после колдовства пахла земляникой, вишней или еще чем-нибудь, о чем я в тот момент думала, стараясь не воображать всякой гадости. Тетка мысль о бизнесе оставила, но больше никогда не покупала спиртное, я колдовала его на все праздники.
   Оживившись, мои попутчики растопили снега и предложили мне колдовать. Я сделала несколько взмахов руками, произнесла про себя заветные слова, и в котелке уже плескалась чистая 76 - градусная брага. Гном понюхал ее:
   - Ох, листиками смородиновыми пахнет!
   Веселье началось. За отсутствием посуды пили по очереди прямо из котелка, закусывали солеными огурцами из припасов хозяев. Я вежливо отказалась от продукта собственного производства.
   - Киса, ты чего? Обижаешь, - надулся Пан, а потом махнул рукой, - ну нам больше достанется.
   К концу посудины Иван и гном нежно обнимались и клялись в дружбе до гроба. Виль, попробовав глоток, закашлял и сказал, что лучше уж он моей кровушки глотнет, раз я всех угощаю, за что получил подзатыльник. Я еще посмотрела на это безобразие и оставила их одних. Когда я выходила из конюшни в след мне неслась песня, исполняемая совершенно пьяными, а потому особенно мерзкими голосами:
   Плакала береза желтыми листами,
   Плакала осина кровавыми слезами...
   Уже с порога, я поняла, что что-то не так. Раздавались крики и странное шипение. Я вбежала в комнату и едва не застыла от ужаса. Маленький Анук, превратившись в звереныша, яростно и остервенело дрался со всеми хозяйскими детьми сразу. Мальчик раскидывал их, но те опять понимались и нападали. Их глаза были кроваво - красные. Мы оказались правы: все семейство было новообращенными упырями. Видимо, Малыш проснулся и, не обнаружив меня рядом, пошел искать, а чудовища все время того и ждали, в комнату-то они не могли забраться. Как я это не смогла предположить? В проеме двери стояла мать и, улыбаясь клыкастой пастью, довольно кивала. Бой, видимо, длился уже давно. Моя очередь была за Ануком, мной бы закусили, а я этого бы и не поняла.
   - Малыш, - крикнула от страха я и кинулась в гущу боя, раскидывая на ходу детей.
   - Мама!
   Мальчик прижался ко мне всем телом, тяжело дыша и пытаясь вернуть себе нормальный вид, но ощущение опасности держало его в теле уродца, отнимая последние силы.
   - Дрянь! - неожиданно для меня жутким, как завывание, голосом закричала взрослая упыриха и кинулась на нас.
   В голове пронеслись все известные мне заклинания щитов, нас накрыл энергетический купол, внутри все звуки затихли, он казался просто нагретым воздухом, но стоило одному из упырей дотронуться до оболочки, как его отбросило назад такой силы энергетическим разрядом, что он заскулил и, обнимая обожженную руку, как куклу, горестно завыл. В другой момент мне было бы его, наверное, жалко, не виноват, этот маленький мальчик, что его отец или мать принесли в дом эту заразу, но не сейчас. Сейчас я защищала свое родное существо и убила бы любого из этих кровопийц.
   - Стой! - крикнула я очередному маленькому монстру, который хотел пересечь шар.
   Закричала я таким страшным голосом, что сама испугалась. Упырь, действительно остановился и, наклонив вбок голову, посмотрел на меня кровавыми глазами. И тут я поняла, я просто почувствовала, что знаю, как это сделать.
   - Я вылечу тебя.
   - Как? - вполне разумно прохрипела загробным голосом мать.
   - Убери свой выводок!
   Упыреныши отступили назад, жадно сверля нас с Ануком кровавыми глазами, но немого приказа матери ослушаться побоялись.
   - Ты обещала, - напомнила я, сняла щит и подошла к упырихе, поглядывая на малыша, готовая в любой момент броситься к нему.
   Клавдия была почти на голову выше меня. Что надо делать, я представляла слабо и совсем не была уверена, что у меня что-то выйдет, но, повинуясь внутреннему порыву, приложила руку к ее лбу. Кожа была холодная, как мрамор, и такая же гладкая. Упыриха отшатнулась, но сдержалась. И тут случилось то, чего я даже не могла представить: маленькие звездочки у моего пальца загорелись ярко красным цветом и, потянувшись, оторвались. Дикая ни с чем не сравнимая боль сковала мою руку, от неожиданности меня отбросило на пол, с огромным трудом я не закричала. Между тем звездочки начали хаотично, но очень быстро двигаться, замедляясь и образуя идеальный по своей форме круг, а потом с огромной силой припечатались ко лбу чудовища. Клавдия издала страшный звериный рык и осела на колени.
   И тут я это увидела: я больше не была собою - я была ей, Клавдией. Я видела ее жизнь как на ладони, я читала ее как раскрытую книгу.
   ... Мне 12. Я бегу по лесу. Яркий солнечный день. Меня догоняют сестры. Они кричат, что пора уже обедать, а то батюшка будет гневаться, а мне все равно, меня переполняет счастье, радость и огромная любовь ко всем, даже к деспоту отцу...
   ... Мне 14. Бородатый, немного пьяный отец, гости. Мы с матерью угощаем их закусками. Они смеются и подшучивают надо мной. Я чувствую ужасное смущение и поминутно краснею. А потом мать показывает на какого-то лохматого мужика и говорит, что это мой будущий свекор, а это сваты, и через два года меня выдадут замуж, так отец решил...
   ... Мне 15. Я куда-то бегу простоволосая и удивительно счастливая. Сердце тянет от страха и нетерпения. Что будет, если батюшка узнает про эти тайные свидания, пускай даже с будущим мужем?..
   ... Свадьба. Пьяная. Все веселятся, а я плачу, плачу навзрыд, плачу от счастья...
   ... Какие-то люди на пороге, муж кричит, чтобы я пряталась. Я жду ребенка. Я пытаюсь залезть в погреб, но с таким большим животом это сделать сложно, они ловят меня. Удар, опять удар. Жуткая боль, кровь по ногам и одна мысль, что нет больше ребеночка, и никогда теперь не будет...
   ... Пожар, пламя, вся деревня тушит горящий дом. Семь детей мал мала меньше, я беру их к себе. Он кричит. Думаю, что пусть даже сам уйдет, но детей не выгоню. Он успокаивается и решает оставить всех семерых...
   ... Он лежит весь белый. Лоб покрыла испарина. Хочет пить. Даю воды...
   ... Гроб. Он умер. В душе огромная черная рана болит и кровоточит, и кажется, что если сейчас вздохнешь, то умрешь вместе с ним. Он был единственным любимым, солнцем в окошке, с него все начиналось и им заканчивалось...
   ... Он стоит. Я отшатываюсь, этого не может быть - он умер, завтра же хоронить будем. Ярко красные глаза видно даже в темноте. Он кидается на меня, я отбиваюсь, он кусает за руки, острые зубы больно распарывают кожу, я думаю об одном: что теперь будет с детьми? А дальше красная пелена и ничего...
   У нее дальше нет памяти, поняла я. Она не умерла, у нее просто нет воспоминаний, человек не может жить без памяти, он теряет себя, свою сущность... Надо наполнить ее память, убрать эту дыру. Я так и не поняла, когда случилось превращение, но на всякий случай начала представлять себе весну, потом лето, потом осень, очень стараясь не примешивать своих воспоминаний, а представлять пейзажи и птичек. Получалось с трудом: нахальные образы так и лезли в голову, особенно, тот момент, когда я обманывала народ с юродивым и мимолетно целовалась с Сергием...
   И тут ее начало тошнить, ее рвало черной кровью прямо на пол, жидкость впитывалась в грубые широкие доски и бесследно исчезала. Клавдия кашляла, едва ли не давилась - это выходило зло. Продолжалось сие действо некоторое время и закончилось так же внезапно, как и началось. Маленькие звездочки выскользнули из ее лба и вернулись к моему пальцу, у меня тряслись руки и подкашивались колени. Женщина подняла на меня огромные зеленые глаза и произнесла вполне человеческим голосом: "Спасибо!" Я кивнула и почувствовала совершенно не уместную в данной обстановке гордость за саму себя, но это было первое в моей жизни большое волшебство мага, которому запретили колдовать.
   В это время маленькие упыри поняли, что произошло, и, почувствовав в своей матери еще одну жертву, начали обступать ее. Все, пора было звать на помощь. Я закричала во всю силу легких единственному трезвому участнику нашего похода:
   - Виль! Виль! Помоги, Виль!
   Вампир ворвался в дом с ужасным криком:
   - Ася! Назад! Они все упыри!
   - Женщину не трогай, - заорала я, - она человек!
   Виль быстро сориентировался в сложившейся обстановке, ухмыльнулся и вытащил блестящий меч, уже скорее для острастки, чем для сражения.
   - Эй, ребятня, по-хорошему сдадитесь или как?
   - Не трогай, Повелитель, - прохрипел старший, и упырята превратились в тех же самых детей с холодными мертвыми глазами и отступили к стене.
   Я вздохнула спокойно:
   - А где отец?
   - Привязан к оглобле заговоренной веревкой. Ванечка расстарался, не выберется никогда. Он хотел меня обезвредить и связать, чтобы я его ночью не цапнул, да заснул от пьяного угара, вот тут-то она и пригодилась. А что ты с ней сделала? - он кивнул на Клавдию, которой было еще очень плохо и не хватало сил даже подняться с колен.
   - Вылечила.
   - Как?
   - Просто.
   - Такого не бывает. Обращенных нельзя вылечить! - уставился на меня Виль.
   - Слушай, умник, - рассердилась я, - я и сама знаю, что нельзя! Но ведь вылечила! Попробуй, предложи ей кровушки отведать, да она тебе скажет, что ты больной. Эта женщина сейчас живее и человечнее меня с тобой! - я подмигнула ему. - Ну, тебя уж точно!
   Клавдия выслушала нас молча, краски возвращались на ее лицо, и спросила то, чего я боялась: