Энтони Марк. За гранью

   — Может быть, я смогу вам чем-то помочь, миледи?
   Глубокий, звучный и чистый голос исходил не из-за запертой двери, а из-за ее спины. Грейс обернулась как ужаленная и в растерянности уставилась прямо в лицо лорда Логрена Эриданского У нее перехватило дыхание и помутилось в голове. Он выглядел еще более мужественно и привлекательно, чем во время их предыдущей встречи. Никогда прежде она так остро не ощущала близость мужчины.
   В умных, проницательных глазах эриданского вельможи вспыхнул огонек узнавания, а губы расплылись в широкой доброжелательной улыбке.
   Какие у него великолепные зубы. Хоть в рекламе снимай!
   Грейс чуть не рассмеялась вслух — столь абсурдной показалась ей эта мысль. С другой стороны, она успела привыкнуть к тому, что у здешних обитателей зубы, как правило, либо вовсе или частично отсутствуют, либо находятся в жутком состоянии, поэтому идеально ровные и белые зубы Логрена были в этом мире чрезвычайно редким явлением. Да и кожу его не уродовали многочисленные оспины, к которым Грейс так пригляделась, что перестала замечать их на лицах окружающих. Даже длинный белый шрам не портил облик эриданца, напротив, придавая ему дополнительный шарм. Так асимметрично установленная ваза в японском интерьере только подчеркивает безупречное совершенство всей остальной обстановки.
   Логрен вопросительно приподнял бровь, и это единственное проявление нетерпения с его стороны заставило Грейс наконец-то сообразить, что она ведет себя в высшей степени невежливо, бесцеремонно пялясь на него вот уже почти целую минуту. Необходимо было срочно исправлять положение.
   — Доброго дня вам, лорд Логрен, — пролепетала она, поспешно присев в реверансе. — Я… я надеялась найти здесь вас…
   — В самом деле, миледи? — насмешливо, но без ехидства усмехнулся советник. — Интересно, кого же еще вы могли найти в моих апартаментах?
   Жаркая волна стыда и паники охватила Грейс. Что он имел в виду? Неужели он тоже видел ее в тот день в саду, когда она оказалась невольной (не лги хотя бы самой себе, Грейс!) свидетельницей его любовных игр с зеленоглазой графиней Силезской? Нет, не может быть, он просто шутит! Внезапно заискрившиеся весельем глаза Логрена дали ей понять, что догадка верна. Грейс с облегчением перевела дыхание, лихорадочно подыскивая слова для достойного ответа. К счастью, советник, не дождавшись, заговорил снова:
   — Еще немного — и мы с вами разминулись бы, леди Грейс. Ее величество Эминда задержала меня сегодня дольше обычного на утреннем докладе, и я заскочил к себе буквально на пять минут переодеться, чтобы не опоздать на верховую прогулку с лордом Ольстином. Он ко мне целую неделю приставал, пока не уговорил.
   Грейс отступила на шаг.
   — О, прошу прощения, милорд! В таком случае не смею вас задерживать. Я и не подумала, что у вас может быть намечена важная встреча.
   Логрен театрально пригорюнился.
   — Ах, миледи, неужели вы столь безжалостны, что бросите меня на произвол судьбы? Если бы вы только знали, как мне не хочется с ним встречаться!
   — Что ж, положение обязывает, — заметила Грейс, пытаясь вспомнить, где она слышала это выражение.
   — Полностью с вами согласен, миледи, — подхватил Логрен, — однако, прошу вас, не забывайте, что речь в данном случае идет не о ком-нибудь другом, а об Ольстине Брелегондском. Если не ошибаюсь, вы уже имели удовольствие с ним встречаться, не так ли? Вы никогда не видели, как он ездит верхом? В одной руке он держит поводья, а в другой кубок с вином. Нисколько не удивлюсь, если мне придется поминутно спешиваться, поднимать его жирную тушу с земли и снова усаживать на коня. При этом он ничуть не рискует разбиться, потому что напяливает на себя совершенно невероятное количество меховых одежд, объясняя это якобы тем, что боится простудиться.
   — Могу себе представить, — кивнула Грейс. — Их, наверное, хватит, чтобы набить не одну подушку.
   Логрен рассмеялся и зааплодировал. Грейс, к ее собственному изумлению, присоединилась — и смех ее был веселым и искренним, как в тот вечер, когда они впервые встретились. И вновь, как тогда, она забыла обо всем в его обществе, испытывая радостное чувство легкости и раскрепощенности.
   — Так как же мы поступим, милорд, дабы спасти вас от незавидной участи скакать по заснеженным полям бок о бок в стельку пьяным лордом Ольстином? — окончательно осмелев, поинтересовалась Грейс.
   Эриданец в задумчивости погладил подбородок.
   — Как вы верно подметили, миледи, положение обязывает. Я уже дал слово. Боюсь, у меня нет другого выбора, если только…
   — Если что?
   — Если только мои услуги не потребуются кому-либо из тех, кто стоит выше меня в табели о рангах. К сожалению, учитывая мое собственное высокое положение, ранг должен быть не ниже герцога.
   — А как насчет герцогини?
   Логрен обрадованно прищелкнул пальцами.
   — Годится!
   — В таком случае, милорд, объявляю вам, что ваша поездка с лордом Ольстином отменяется. Вы мне нужны.
   Советник приложил правую руку к груди и низко поклонился
   — Как будет угодно вашей светлости, — проговорил он, пряча улыбку.
   Невольный озноб пробежал по коже Грейс. Зачем она позволила вовлечь себя в эту опасную игру? Ведь ясно же, что Логрен не станет выполнять ничьи капризы, кроме своей королевы, и только делает вид, что подчиняется ей, цепляясь за любой предлог, лишь бы увильнуть от неприятной обязанности.
   — Надеюсь, вы позволите пригласить вас в мою скромную обитель, миледи?
   Он жестом указал в сторону двери. До Грейс наконец дошло, что все это время она прижималась к ней спиной. Поспешно отступив, она освободила проход. Логрен открыл дверь и посторонился, пропуская ее. Не вполне отдавая себе отчет в том, что она делает, Грейс и опомниться не успела, как очутилась внутри. Дверь за ее спиной захлопнулась, и к ней сразу вернулась прежняя неуверенность. Положение и в самом деле было двусмысленным: она-то знала, что явилась сюда шпионить, а не комплименты выслушивать!
   — Вина?
   Грейс приняла предложенный бокал и стиснула его в ладонях. Логрен прикоснулся к нему своим — в знак того, что пьет в ее честь, — и сделал несколько глотков. Грейс использовала короткую паузу, чтобы осмотреться. Размерами и убранством комната не шла ни в какое сравнение даже с ее собственной. Ни ковров, ни гобеленов, ни высоченной кровати под балдахином. Из мебели — только самое необходимое. Из узенького высокого окна виднеется лишь каменная кладка крепостной стены.
   Поймав ее взгляд, Логрен улыбнулся:
   — Не удивляйтесь, миледи, и не ищите чьего-то злого умысла в убогости моей обстановки. Я специально просил короля Бореаса выделить мне именно эти покои. Признаюсь вам, я с юных лет предпочитаю простоту пышности. Это обостряет мозг и позволяет лучше сосредоточиться. Я вовсе не против привилегий, сопряженных с высоким постом и знатным происхождением, но всегда следует держать в уме, что в них таится скрытый соблазн. порой заставляющий их носителей помнить только о своих правах и начисто забывать об обязанностях.
   Грейс пригубила вино. Слова Логрена заинтересовали ее. За месяц, проведенный в Кейлавере, она еще ни от кого не слышала столь глубокомысленных рассуждений.
   — Если можно, поясните подробнее, что вы имеете в виду, милорд, — попросила она.
   — Охотно, миледи, — с серьезным видом кивнул советник. — Начнем с того, что благородное происхождение само по себе уже является привилегией, полученной от рождения. В то же время подобная наследственность накладывает на ее обладателя определенные обязанности. Наш долг состоит в том, чтобы принимать мудрые решения, обеспечивающие тем, кто стоит ниже и во всем зависит от нас, безопасность, порядок и возможность спокойно трудиться.
   — Но они же бесправны и несвободны! — не удержалась Грейс. Логрен поставил свой бокал на столик.
   — За порядок и безопасность всегда приходится платить, миледи. Так уж устроен мир. Да, сервы бесправны и вынуждены отдавать нам львиную долю всего произведенного. Да, они кормят нас. Но ведь и мы защищаем их и тоже кормим из своих запасов в случае неурожая, не так ли? Кроме того, мы строим для них храмы, в которых те совершенно свободно могут отправлять религиозные обряды любых культов мистерий, к которым питают склонность.
   Грейс, воспитанной в демократических принципах, уже сама система, основанная на неприкрытом угнетении большинства меньшинством, внушала непреодолимое отвращение. С другой стороны, кое-какие высказывания собеседника находили в ее душе живой отклик. В конце концов, что плохого, если во главе государства стоят самые сильные? С тем условием, разумеется, что у них в достатке и других необходимых качеств — справедливости, терпения, мудрости.
   — А кто же защищает вас, милорд? — спросила она, повинуясь внезапному порыву.
   Логрен шутливо погрозил ей пальцем:
   — Запрещенный прием, миледи. Мы с вами так не договаривались! А если серьезно, то я вам так скажу: власть — страшная штука, и те, кто добирается до вершины, вынуждены защищаться сами. Или пасть.
   Грейс охватил охотничий азарт. Вот он, долгожданный Шанс! Она поднесла к губам бокал и отпила глоток, чтобы, с одной стороны, выглядеть непринужденно, а с другой — немного промочить пересохшее горло.
   — Вы хотите сказать, что нечто подобное случилось и с королевой Эминдой? — невинно спросила она.
   Мгновение он непонимающе смотрел на нее, потом разразился оглушительным хохотом:
   — Браво, миледи! Великолепно исполнено! Ловко вы меня подловили — а ведь у меня врожденное чутье на такие дела. Грейс охватил панический ужас.
   — Я не понимаю, о чем вы говорите, милорд, — пролепетала она.
   Логрен придвинулся ближе. Его горячее дыхание обдавало ей лицо и пахло пряностями.
   — Бросьте! Все вы прекрасно понимаете, миледи. Типичный прием: острый вопрос под прикрытием невинной беседы. Нет-нет, не тревожьтесь! Я все понимаю и ни в чем вас не виню. Более того, я восхищен вашим искусством, миледи! Но не стоит и меня недооценивать. Я прекрасно знаю вашу историю и хорошо изучил характер короля Бореаса. Вы его гостья, вы от него зависите, и он был бы плохим монархом, не ухватившись за словно Небом ниспосланную возможность выведать — с вашей помощью — планы и намерения участников Совета Королей.
   У Грейс все поплыло перед глазами. Так, наверное, чувствует себя бабочка, приколотая булавкой к картонке детской коллекции.
   — Но вам, леди Грейс Беккетт, как я уже говорил, не о чем тревожиться, — продолжал советник, делая вид, что не замечает ее состояния. — Вы избавили меня от общения с лордом Ольстином, и я показал бы себя неблагодарной свиньей, позволив вам вернуться к Бореасу с пустыми руками. Если я правильно понял, вас интересуют истинные мотивы, которыми руководствовалась моя госпожа, сделав свой выбор на Совете?
   Не в силах что-либо сказать, Грейс судорожно кивнула.
   — Рассмотрим две возможности, — начал Логрен. — Либо Бледный Властелин не более чем миф, придуманный, чтобы пугать непослушных детей и вдохновлять странствующих бардов, либо прав Фолкен Черная Рука, утверждающий, что он ожил и пробудился в Имбрифейле. В первом случае мне представляется верхом идиотизма собирать огромную армию и отправлять ее чуть ли не через весь материк для сражения с несуществующим врагом, да еще в такое время, когда проблем и дома хватает — разбойничьи банды, варвары, недород, чума… Грейс облизала пересохшие губы.
   — Но что, если Фолкен прав? Эриданец окинул ее задумчивым взглядом.
   — А ведь вы ему поверили, не правда ли, миледи? — Он поднял руку, предупреждая ее ответ. — Нет, не нужно возражать, в этом нет ничего предосудительного. Я не знаю наверняка, тот ли он человек, за кого себя выдает, но сведущие люди рассказывали мне, что все пророчества Сурового Барда имеют поразительное свойство сбываться с необыкновенной точностью. Поэтому я тоже склонен всерьез относиться к его словам. Итак, предположим. Бераш действительно зашевелился и вот-вот вырвется на свободу. Помешать ему в этом мы не можем, и я опять же не вижу смысла посылать войска за сотни лиг от родного дома. Фолкен преувеличивает, говоря об армии, не уступающей численностью той, что собрали под свои знамена Ультер и Эльзара. Доминионы не смогут выставить и половины бойцов. Так не лучше ли оставить их здесь, заняться укреплением крепостей и поиском Великих Камней, в которых, если верить легендам, кроется основа могущества Бледного Властелина?
   Логрен замолчал, потянулся к кувшину, наполнил бокал Грейс, затем налил себе. Выпил половину и только тогда возобновил свой монолог:
   — Теперь вы, надеюсь, сами видите, миледи, что собирать войска преждевременно в любом варианте? Королева Эминда не всегда способна совладать с собой — уж это мне, поверьте, известно лучше многих, — но вчера она выбрала единственно верный путь, чтобы сохранить и защитить не только Эридан, но и все остальные доминионы. В чем я полностью ее поддерживаю.
   Грейс дрожащей рукой подняла бокал и жадно выпила. Аргументы Логрена звучали убедительно и произвели на нее впечатление. В их свете позиция Бореаса, ратующего за немедленную мобилизацию и войну и упрямо не желающего рассматривать компромиссные решения, представлялась ей теперь далеко не бесспорной. И кто знает, какой выбор сделала бы она сама, окажись вчера на месте Эминды?
   От вина у нее внутри разлилось приятное тепло и немного закружилась голова. Уже ни чуточки не стесняясь, Грейс откровенно пожирала глазами лицо и фигуру сидящего напротив Логрена. Впервые в жизни встретила она такого потрясающего мужчину — умного, красивого, благородного, рассудительного, хладнокровного… Ей уже с трудом верилось, что именно его она видела тогда в лабиринте — обнаженным, потным, пылающим животной страстью. До сих пор она не понимала, как мог Логрен Эриданский соблазниться дешевыми прелестями этой зеленоглазой шлюхи Кайрен, но сегодня, когда их разделяло чуть более фута, Грейс показалось, что она нашла ответ. Все просто: он ведь не только государственный деятель, но и мужчина до мозга костей — высокий, сильный, привлекательный. И как у всякого мужчины, помимо служебных обязанностей, у него имеются определенные физиологические потребности. А что до Кайрен — так она просто подвернулась под руку. Придя к такому выводу, Грейс сразу успокоилась и почувствовала невыразимое облегчение.
   Отпив еще глоток, она поставила бокал на столик. Хотя Лог-рен без труда ее «расколол», задание все же нельзя было считать проваленным. Во всяком случае, у нее есть теперь что поведать Бореасу.
   — Благодарю вас за гостеприимство и угощение, милорд, — сказала Грейс, приподнимаясь из кресла, — но мне пора.
   Тяжелая мужская рука опустилась на ее плечо, не позволяя встать.
   — Не припомню, чтобы я давал вам позволение покинуть мои покои, миледи, — громом отдался в ее ушах ироничный голос Логрена.
   Грейс дернулась, как от пощечины, и завороженно уставилась на сжимающую ее плечо руку. На смуглой коже отчетливо проступали выпуклые синие жилки. Перед мысленным взором вновь вспыхнула не дававшая ей покоя картина: обнаженные тела любовников, лоснящиеся от пота, несмотря на мороз, голые ноги женщины, бесстыдно сплетенные за его спиной, ритмично дергающиеся белые ягодицы мужчины… Она подняла голову и прочла вожделение в его глазах.
   — Нет! — почти закричала Грейс, сбрасывая его руку с плеча. Логрен немедленно отступил в сторону и отвесил церемонный поклон.
   — Как будет угодно миледи. Прошу прощения, если мои действия показались вам оскорбительными.
   Господи, какая же она дура! Своим «нет» она отказывала вовсе не ему — любезному кавалеру и настоящему джентльмену, — а впервые проснувшейся в ней женщине! Но где найти слова, чтобы объяснить это Логрену?
   Она поднялась и пошла к выходу — медленно, опустив голову, как побитая собака. Она не помнила, как очутилась за дверью, как куда-то бежала, не разбирая дороги… Опомнилась Грейс в каком-то пустынном коридоре, вся в слезах, а когда окончательно пришла в себя, с ужасом осознала, что в том мысленном воспроизведении любовной сцены в саду она видела в объятиях Логрена не Кайрен, а совсем другую женщину, чьи глаза тоже были зелеными, но с ярко выраженным золотистым оттенком.
   Себя.
   А почему бы и нет, Грейс? Чем ты хуже других? У тебя украли детство и юность и обрекли на постоянный страх. Так что же ты медлишь воспользоваться столь благоприятной возможностью разом вознаградить себя за все лишения?
   Она тряхнула головой, кулачком вытерла слезы и огляделась. Прямо перед ней высилась большая резная дверь, а сбоку от нее свисал с флагштока государственный флаг Толории — желтый круг на зеленом поле. Это были покои королевы Иволейны. Грейс бросила взгляд в окно. В узком проеме виднелся маленький клочок быстро темнеющего свинцово-серого неба. Смеркалось. С карниза под окном слышалось громкое голубиное воркование. По спине у нее побежали мурашки — слишком уж точное для обычной случайности совпадение.
   Шелест юбок за спиной заставил Грейс оглянуться. На нее в упор смотрели удивленные и радостные васильковые глаза Эйрин.
   — Я до последней минуты не верила, что решусь пойти сюда, — призналась баронесса.
   — Я тоже, — кивнула Грейс, не вдаваясь в подробности. Они взялись за руки.
   — О Мать Зея, что же мы творим?! — замирающим голосом прошептала Эйрин.
   — Не знаю, — вздохнула Грейс.
   Дверные створки распахнулись, и они рука об руку вошли внутрь.

74

   Обучение Трэвиса толкователями рун началось на следующее утро после знакомства с Рином. Фолкен безжалостно поднял его с постели задолго до рассвета.
   — Вставай, лежебока, пора в школу! — приговаривал бард, сначала сдернув с него одеяло, а затем выхватив из-под головы и подушку.
   Ворча и чертыхаясь спросонья, Трэвис кое-как продрал глаза, натянул тунику, закутался в плащ и, поблуждав немного, вывалился во двор. В этот ранний час там не было ни души. Подрагивая от морозца, он рысью пересек двор и очутился у входа в полуразвалившуюся башню, милостиво выделенную королем Бореасом в полное распоряжение рунных мастеров. Уже поднявшись по ступеням, он вдруг заколебался и остановился под дверью, выбивая зубами барабанную дробь. Но холод быстро взял верх над нерешительностью, и Трэвис постучал. Дверь тотчас отворилась, открывая тускло освещенный прямоугольный проем.
   — Входи же! — повелительно произнес чей-то резкий голос.
   Трэвис повиновался. Дверь за ним захлопнулась.
   Очень скоро он обнаружил в своих новых учителях по меньшей мере одно достойное восхищения качество: те обожали мэддок и пили его с утра до вечера. В главном зале на медном треножнике постоянно висел котелок с булькающим ароматным варевом. В тот первый день Трэвис выпил не меньше полудюжины больших кружек, отчего все его тело наполнилось бодростью и легкостью, а голова сделалась ясной и прозрачной, как пузырь на кончике стеклодувной трубки. Но избежать естественных для начинающего ошибок не помог даже волшебный напиток.
   — Тебе известно, что это такое? — спросил Джемис, старший из рунных мастеров — худой старик со строгим, неулыбчивым лицом, одетый в ветхий серый балахон, не стиранный, должно быть, вот уже лет пять, если не больше, — показывая ему знак, начертанный им стилосом на восковой табличке.
   Трэвис поправил очки и сощурился, силясь разглядеть изображение в неярком свете тлеющих в очаге углей. Башню насквозь продували свободно гуляющие здесь сквозняки, поэтому все трое теснились как можно ближе к огню. Он без труда узнал нарисованный Джемисом символ — эту руну Фолкен ему уже показывал. Он открыл рот и уверенно сказал:
   — Здесь изображена руна… Ой!
   Трэвис чуть язык не прикусил, потому что Джемис хлестко и очень больно с размаху врезал ему по пальцам своим стилосом — довольно длинным и увесистым заостренным металлическим стержнем. Он резко отдернул руку и спрятал ее за спину.
   — Неверно! — произнес Джемис, чей снисходительно высокомерный тон уязвил Трэвиса не меньше, чем боль от удара. — Запомни раз и навсегда, ученик: ты ничего не знаешь. И забудь все. чему тебя учили раньше. Выкинь из головы, как ненужный мусор. Отныне ты должен знать лишь то, чему мы тебя научим. Никогда не забывай об этом, если хочешь остаться учеником!
   Рин, сочувственно улыбаясь, протянул ему в утешение глиняную кружку с дымящимся мэддоком.
   — Не обижайся, Трэвис, и ни о чем пока не спрашивай. Я знаю, у тебя накопилась масса вопросов, но сейчас ты должен просто довериться нам. Опыт и методы обучения накапливались и оттачивались мастерами Серой башни веками. Быть может, первые уроки покажутся тебе во многом бессмысленными и ненужными — как и мне в свое время, — но позже, поверь, ты поймешь, что по-другому нельзя.
   Карие глаза светились добротой, ободряющая улыбка на выпяченных, как у негра, губах молодого мастера была открытой и искренней. Трэвис взял предложенную кружку, отхлебнул глоток и согласно кивнул:
   — Продолжим урок.
   Первое занятие не отличалось сложностью. Он сидел, закутавшись в плащ, слушал и запоминал. Под воркование многочисленных голубей, облюбовавших себе в качестве насеста трухлявые деревянные балки и стропила высоко под потолком, Джемис неторопливо рассказывал старинные легенды, повествующие об Ор-лиге, одном из Древних Богов, похитившем у драконов секреты рунной магии и прихватившем заодно ноу-хау по пивоварению и стихосложению. Трэвис не отрывал глаз от пляшущего в очаге пламени, внимательно вслушиваясь в размеренную речь старика и мысленно переносясь в те незапамятные времена, когда мир еще был молод. Тогда в нем правили Древние Боги, обитавшие в скалах, реках, небесах, а их дети — Маленький Народец — жили весело и беззаботно, оглашая смехом и пением зеленые луга и чащи девственных лесов. Были там и драконы — могучие, грозные, жестокие и невероятно мудрые, ревниво оберегавшие в своих логовищах скопленные с Начала Времен сокровища и тайны.
   Джемис закончил. Лишь отсветы языков пламени в очаге багрово отражались на его морщинистом лице.
   Трэвис пошевелился.
   — Но что же все-таки они собой представляют? Руны, я имею в виду? Почему они так важны? — заговорил он, стараясь не прикасаться к зачесавшейся вдруг правой ладони.
   Джемис промолчал, предоставив ответить на вопрос новичка своему юному собрату.
   — До сотворения мира не было ничего, — начал Рин. — Точнее говоря, было все: свет и тьма, огонь и лед, ночь и день — но они были перемешаны между собой в великом сумеречном океане, не знающем ни времени, ни границ. Потом пришел Кузнец Миров, произнес Первую Руну — Зея, — и все изменилось.
   — Зея? — Трэвис наморщил лоб: что-то здесь не увязывалось. — Но разве не так называется весь этот… наш мир?
   — Все правильно, — кивнул Рин. — Только это еще и название Первой Руны, произнеся которую Кузнец Миров создал его и запустил вершить свой бесконечный путь сквозь эфирный туман. Вот ее изображение.
   С этими словами он нарисовал на восковой табличке квадрат и пересек его по диагонали прямой линией, отстоящей на равные отрезки от вершин фигуры:
 

   — Затем Первотворец связал руну Зея внутри Рассветного камня, дабы созданный им мир познал постоянство, — продолжал Рин. — А следом, одну за другой, произнес руны, обозначающие солнце, луну и звезды, — и те тотчас появились. Но это было только начало. За ними последовали руны небес и гор, морей и рек, камней и деревьев и еще многих и многих вещей и явлений, каждому из которых соответствовала своя руна. И все эти руны Кузнец Миров тоже навечно связал в Рассветном камне, дабы ничто сущее в мире не сгладилось и не исчезло.
   По мере того как Трэвис проникался смыслом сказанного, возбуждение в нем нарастало.
   — Но это же означает, что буквально для всего в мире существует своя руна! — вырвалось у него.
   — Совершенно верно, — подтвердил Рин. — И когда ты произносишь название руны, тем самым ты пробуждаешь заключенную в ней мощь — точно так же, как делал это Кузнец Миров в Начале Начал.
   Трэвис почесал бороду, стараясь разложить по полочкам все услышанное от рунных мастеров. Язык у обоих был подвешен совсем неплохо, да и сказки они рассказывали прелюбопытные — если, конечно, не учитывать, что это всего лишь сказки.
   А Бледные Призраки, Трэвис? Или фейдримы? Это что, тоже сказки?
   — Знаете, я все-таки не понял один момент, — заговорил он после паузы. — Вот вы говорите, что пользоваться рунами научил людей Орлиг. Но мне казалось… Фолкен рассказывал… Короче говоря, я был уверен, что никто больше не верит в Древних Богов.
   Джемис так сильно стукнул кулаком по столику, что его восковая табличка слетела на пол. Трэвис и Рин в изумлении уставились на него.