Страница:
Противный холодок в спине предупредил Бельтана об опасности. Он был закаленным воином, ветераном множества сражений и давно научился распознавать подкрадывающуюся сзади угрозу.
Ты допустил ошибку, Бельтан Кейлаванский, позволив себе отвлечься от задания Сосредоточься, да побыстрее, иначе все пойдет прахом!
Нащупав на всякий случай рукоять столового ножа на поясе и усилием воли заставив себя не делать резких движений, рыцарь неторопливо обернулся. Сомнений не было— перед ним стоял враг, хотя лицо его не пряталось под капюшоном черного балахона, а тело не покрывала серая свалявшаяся шерсть. На ней было кроваво-красное платье с глухим кружевным воротником; глаза дразняще светились зеленоватым огнем, как два огромных изумруда чистейшей воды. Чувственные губы, накрашенные помадой того же оттенка, что и материал платья, раздвинулись в обольстительной улыбке.
— Позвольте поздравить вас с праздником, милорд Бельтан, — проворковала она, присев в кокетливом реверансе.
— Что вам от меня нужно, леди Кайрен? — сухо спросил рыцарь, делая вид, что не замечает ее ухищрений.
— Того же, что нужно от симпатичного мужчины любой девушке в этот дивный вечер, — ответила графиня, демонстрируя венок из плотных темно-зеленых листьев с вкраплениями мелких, как бусинки, красных ягод.
— Сильно сомневаюсь, миледи, что вам известны девичьи помыслы, — хмыкнул Бельтан. — На мой взгляд, вы слишком давно вышли из невинного возраста.
Кайрен весело рассмеялась. Смех ее звучал мелодично и заразительно, но чуткий слух воина без труда уловил в нем фальшь и наигрыш, делавшие его столь же неприятным, как начавшее прокисать вино.
— Известны, милорд, уверяю вас, — возразила графиня. — И гораздо лучше, нежели им самим. Хотите убедиться?
Не дожидаясь ответа, она провела рукой по его груди, животу, опустилась ниже… Пальцы ее вдруг цепко сжались у гульфика. Бельтан вскрикнул от неожиданности и отпрянул назад. Зеленые глаза графини насмешливо сверкнули.
— Что, напугала? — прищурилась она. — Выходит, не зря меня уверяли, будто ни одной женщине еще не удалось заставить могучего лорда Бельтана поднять свое копье! Наверное, вы собираетесь принять сан и стать посвященным внутреннего круга мистерий Ватриса? Или просто предпочитаете делить ложе с такими же бычками, как вы сами, только помоложе?
— С кем я предпочитаю делить ложе, вас не касается, леди Кайрен!
— Неужели? А по-моему, очень даже касается, поскольку я как раз хотела предложить вам, милорд, разделить его со мной.
Высказав столь недвусмысленно образом свои желания, графиня шагнула к Бельтану. Тот попятился.
— Возьми меня! — в экзальтации воскликнула Кайрен, протягивая к нему руки. — Когда мы будем вместе, нас не остановят никакие преграды. Вдвоем мы легко избавимся от Бореаса и станем править Кейлаваном. Ты обладаешь силой и мужеством, а я — красотой. Подумай, какие прекрасные дети родятся от нашего союза! — Она снова рассмеялась. — Не бойся, я не такая дурочка, чтобы требовать от тебя любви и верности. Если вдруг приспичит, никто тебе не помешает удалиться в лабиринт Ватриса, нацепить бычью маску и покрыть столько молоденьких послушников, сколько пожелаешь. Я не ревнива. Напротив, с удовольствием понаблюдаю за твоими подвигами из укромного уголка — если пригласишь.
Она все приближалась, а Бельтан отступал, пока не оказался стоящим спиной к тускло освещенному арочному проему.
— Оставьте меня в покое, миледи! — прохрипел он, скрипя зубами от ярости и с трудом удерживаясь от того, чтобы впервые в жизни не ударить женщину.
Кайрен театрально вздохнула:
— Очень жаль, красавчик. Зря ты отказываешься, но я не буду больше настаивать. — Она повернулась, сделав вид, что уходит, но вдруг остановилась и снова обратилась к Бельтану. — Позвольте хотя бы надеть вам мой венок, милорд, — смиренно потупившись, попросила она и добавила: — Уж не откажите в любезности за все мои старания!
Рыцарь заколебался. Инстинкт подсказывал, что эта женщина смертоносней ядовитой гадюки, что даже находиться с ней рядом опасно. Что-то с ней было не так — что-то неуловимое, подобно скрытой до поры язве, незаметно, изнутри разъедающей тело. И все-таки он решил выполнить ее просьбу, видя в этом кратчайший путь к тому, чтобы наконец от нее избавиться. Тяжело вздохнув, он наклонил голову, и Кайрен, пряча торжествующую усмешку, вытянула руки, чтобы водрузить свой венок поверх остальных.
Слишком поздно заметил Бельтан предательские шипы, искусно вплетенные и замаскированные среди листьев и ягод.
В последний миг он попытался отпрянуть, но его резкое движение только усугубило ситуацию: венок уже лег ему на шею, и когда рыцарь дернулся назад, сразу полдюжины иголок больно впились в кожу. Мозг заволокло пеленой, шея онемела, и это онемение в считанные мгновения распространилось по всему телу. Он пошатнулся, открыл рот, чтобы позвать на помощь, но паралич окончательно сковал его и лишил дара речи.
Чье-то бледное лицо маячило у него перед глазами, расплываясь, будто в тумане. Неестественно красные губы то раздвигались, то смыкались, роняя слова, эхом отдающиеся у него в черепной коробке, как в пещере:
— Вот так-то, красавчик! А теперь поспи. Когда проснешься, станешь настоящим богатырем — это я тебе обещаю!
«Что ты со мной сотворила, проклятая ведьма?! И что еще собираешься сотворить?» — закричал рыцарь, с ужасом глядя в это лицо, но непослушный язык опять не подчинился ему, и с оцепеневших губ не слетело ни единого слова.
Глаза застилал багровый туман, но Бельтан еще успел заметить вынырнувшие из арки серые тени. — Берите его, — приказала графиня.
Чьи-то холодные скользкие лапы подхватили рыцаря за руки и за ноги и повлекли во тьму. Последним звуком, достигшим его угасающего сознания, был злобный, торжествующий хохот.
101
Ты допустил ошибку, Бельтан Кейлаванский, позволив себе отвлечься от задания Сосредоточься, да побыстрее, иначе все пойдет прахом!
Нащупав на всякий случай рукоять столового ножа на поясе и усилием воли заставив себя не делать резких движений, рыцарь неторопливо обернулся. Сомнений не было— перед ним стоял враг, хотя лицо его не пряталось под капюшоном черного балахона, а тело не покрывала серая свалявшаяся шерсть. На ней было кроваво-красное платье с глухим кружевным воротником; глаза дразняще светились зеленоватым огнем, как два огромных изумруда чистейшей воды. Чувственные губы, накрашенные помадой того же оттенка, что и материал платья, раздвинулись в обольстительной улыбке.
— Позвольте поздравить вас с праздником, милорд Бельтан, — проворковала она, присев в кокетливом реверансе.
— Что вам от меня нужно, леди Кайрен? — сухо спросил рыцарь, делая вид, что не замечает ее ухищрений.
— Того же, что нужно от симпатичного мужчины любой девушке в этот дивный вечер, — ответила графиня, демонстрируя венок из плотных темно-зеленых листьев с вкраплениями мелких, как бусинки, красных ягод.
— Сильно сомневаюсь, миледи, что вам известны девичьи помыслы, — хмыкнул Бельтан. — На мой взгляд, вы слишком давно вышли из невинного возраста.
Кайрен весело рассмеялась. Смех ее звучал мелодично и заразительно, но чуткий слух воина без труда уловил в нем фальшь и наигрыш, делавшие его столь же неприятным, как начавшее прокисать вино.
— Известны, милорд, уверяю вас, — возразила графиня. — И гораздо лучше, нежели им самим. Хотите убедиться?
Не дожидаясь ответа, она провела рукой по его груди, животу, опустилась ниже… Пальцы ее вдруг цепко сжались у гульфика. Бельтан вскрикнул от неожиданности и отпрянул назад. Зеленые глаза графини насмешливо сверкнули.
— Что, напугала? — прищурилась она. — Выходит, не зря меня уверяли, будто ни одной женщине еще не удалось заставить могучего лорда Бельтана поднять свое копье! Наверное, вы собираетесь принять сан и стать посвященным внутреннего круга мистерий Ватриса? Или просто предпочитаете делить ложе с такими же бычками, как вы сами, только помоложе?
— С кем я предпочитаю делить ложе, вас не касается, леди Кайрен!
— Неужели? А по-моему, очень даже касается, поскольку я как раз хотела предложить вам, милорд, разделить его со мной.
Высказав столь недвусмысленно образом свои желания, графиня шагнула к Бельтану. Тот попятился.
— Возьми меня! — в экзальтации воскликнула Кайрен, протягивая к нему руки. — Когда мы будем вместе, нас не остановят никакие преграды. Вдвоем мы легко избавимся от Бореаса и станем править Кейлаваном. Ты обладаешь силой и мужеством, а я — красотой. Подумай, какие прекрасные дети родятся от нашего союза! — Она снова рассмеялась. — Не бойся, я не такая дурочка, чтобы требовать от тебя любви и верности. Если вдруг приспичит, никто тебе не помешает удалиться в лабиринт Ватриса, нацепить бычью маску и покрыть столько молоденьких послушников, сколько пожелаешь. Я не ревнива. Напротив, с удовольствием понаблюдаю за твоими подвигами из укромного уголка — если пригласишь.
Она все приближалась, а Бельтан отступал, пока не оказался стоящим спиной к тускло освещенному арочному проему.
— Оставьте меня в покое, миледи! — прохрипел он, скрипя зубами от ярости и с трудом удерживаясь от того, чтобы впервые в жизни не ударить женщину.
Кайрен театрально вздохнула:
— Очень жаль, красавчик. Зря ты отказываешься, но я не буду больше настаивать. — Она повернулась, сделав вид, что уходит, но вдруг остановилась и снова обратилась к Бельтану. — Позвольте хотя бы надеть вам мой венок, милорд, — смиренно потупившись, попросила она и добавила: — Уж не откажите в любезности за все мои старания!
Рыцарь заколебался. Инстинкт подсказывал, что эта женщина смертоносней ядовитой гадюки, что даже находиться с ней рядом опасно. Что-то с ней было не так — что-то неуловимое, подобно скрытой до поры язве, незаметно, изнутри разъедающей тело. И все-таки он решил выполнить ее просьбу, видя в этом кратчайший путь к тому, чтобы наконец от нее избавиться. Тяжело вздохнув, он наклонил голову, и Кайрен, пряча торжествующую усмешку, вытянула руки, чтобы водрузить свой венок поверх остальных.
Слишком поздно заметил Бельтан предательские шипы, искусно вплетенные и замаскированные среди листьев и ягод.
В последний миг он попытался отпрянуть, но его резкое движение только усугубило ситуацию: венок уже лег ему на шею, и когда рыцарь дернулся назад, сразу полдюжины иголок больно впились в кожу. Мозг заволокло пеленой, шея онемела, и это онемение в считанные мгновения распространилось по всему телу. Он пошатнулся, открыл рот, чтобы позвать на помощь, но паралич окончательно сковал его и лишил дара речи.
Чье-то бледное лицо маячило у него перед глазами, расплываясь, будто в тумане. Неестественно красные губы то раздвигались, то смыкались, роняя слова, эхом отдающиеся у него в черепной коробке, как в пещере:
— Вот так-то, красавчик! А теперь поспи. Когда проснешься, станешь настоящим богатырем — это я тебе обещаю!
«Что ты со мной сотворила, проклятая ведьма?! И что еще собираешься сотворить?» — закричал рыцарь, с ужасом глядя в это лицо, но непослушный язык опять не подчинился ему, и с оцепеневших губ не слетело ни единого слова.
Глаза застилал багровый туман, но Бельтан еще успел заметить вынырнувшие из арки серые тени. — Берите его, — приказала графиня.
Чьи-то холодные скользкие лапы подхватили рыцаря за руки и за ноги и повлекли во тьму. Последним звуком, достигшим его угасающего сознания, был злобный, торжествующий хохот.
101
Грейс с ужасом смотрела на брелок и не могла отвести от него глаз.
Шум и духота огромного зала куда-то отдалились, оставив вместо себя гулкую, мертвящую пустоту. Сгустившееся до осязаемости безмолвие окутывало ее непроницаемым коконом. Отклонившийся от вертикали острый конец брелка как будто увеличивался в размерах, заполняя собой все. Она ощутила себя невообразимо малой пылинкой в сравнении с ним — чем-то вроде метеорита, захваченного силой тяготения гигантской звезды и поневоле ставшего ее вечным спутником.
В голове у Грейс закружился, наподобие магнитной стрелки компаса, ищущей север, вихрь смятенных мыслей и чувств. Перед мысленным взором вновь предстала заплывшая жиром физиономия детектива Джексона с оловянными поросячьими глазками, внезапно загоревшимися вожделением и злобой.
Нет, не может быть! Здесь какая-то ошибка. В конце концов, это всего лишь отшлифованный обломок неизвестной породы. Она же сама гладила его грудь — мускулистую, гладкую, без единого шрама!
Следуй за ним, о Целительница Мечей, пока не научишься следовать велению своего сердца.
Страх ледяными кристаллами сковал легкие. Шрам или не шрам, а магнит лгать не умеет! Она бы закричала, но ведь звук не разносится в вакууме, не так ли? И дышать там тоже нечем, а холод такой, что кожа и плоть превращаются в лед, а кровь вскипает в жилах. Лед и огонь, холод и мрак, а потом провал в небытие, дивное, блаженное, длящееся целую вечность…
— Леди Грейс?
Непроницаемый кокон безмолвия вмиг расползся по швам, огромная черная звезда стремительно сжалась и превратилась в брелок, а в уши рокочущим прибоем ударил гул бурлящего людского моря.
Грейс очнулась. Ничего не изменилось вокруг: рука ее все так же тянулась за наполненным Логреном кубком, а острый конец магнита по-прежнему отклонялся от вертикали и указывал в центр широкой груди эриданца. Только вызванный паническим страхом сумбур в голове путал мысли и мешал сосредоточиться. Сколько секунд длилось ее оцепенение? Как долго она пялилась на этот чертов брелок? Что, если он заметил ужас в ее глазах и все понял? Грейс мысленно сжалась, готовясь к самому худшему. Вот сейчас он отшвырнет кубок в сторону, схватит ее за горло своими горячими, сильными руками и…
Но ничего не произошло. Когда она вновь осмелилась поднять глаза, то с облегчением убедилась, что лицо Логрена — такое красивое, благородное, мужественное лицо! — ничуть не изменилось. И все же пауза, похоже, недопустимо затянулась. В глазах его мелькнуло недоумение, левая бровь поползла вверх.
Сделай же что-нибудь, Грейс! Скорее!
Пальцы ее сжались вокруг протянутого кубка. Советник улыбнулся и отпустил его. Грейс обеими руками поднесла кубок ко рту, но лишь омочила в вине губы, боясь подавиться, если отхлебнет хотя бы глоток. Слегка наклонив голову в знак признательности, она ухитрилась поставить кубок на стол, не только не уронив, но и не расплескав ни капли. Так, что дальше?
— Превосходный букет, не правда ли, миледи? — заметил Лог-рен. — Между прочим, лоза, из которой его производят, произрастает лишь в пойменных виноградниках Западного Эридана. Моя королева другого не признает и приказала прихватить в дорогу целых пять бочонков.
С этими словами он поднял кубок и с удовольствием выпил несколько глотков. Это выглядело настолько естественно и непринужденно, что Грейс опять засомневалась. Казалось совершенно немыслимым даже на миг допустить, что за обликом столь уверенного в себе высокопоставленного вельможи скрывается квинтэссенция абсолютного Зла. Однако она не раз уже убеждалась на собственном опыте, что и немыслимое иногда обретает реальность.
— Вы, кажется, собирались мне кое-что сказать, миледи? — повторил свой вопрос советник.
Грейс облизала пересохшие губы. Что говорить? И как? Если она сейчас раскроет рот, то наверняка завопит и все испортит. Неожиданно, как будто со стороны, она услышала чей-то дрожащий голос, почему-то очень похожий на ее собственный:
— Вы правы, милорд. Я… я хотела извиниться перед вами и сказать, что повела себя, как… как глупая, взбалмошная девчонка, сбежав от вас в тот день. Сама не понимаю, что на меня нашло?! Еще раз приношу вам свои извинения, милорд.
Грейс не представляла, из каких глубин подсознания всплыла именно эта фраза, но без труда поняла — по сразу заблестевшим глазам Логрена, — что попала в самую точку. Растерянность, бледность, дрожь в голосе, в других обстоятельствах почти наверняка возбудившие бы в нем подозрение, несомненно, были истолкованы собеседником как дополнительное доказательство ее искренности. Но на этом сюрпризы не закончились: она вдруг увидела будто во сне, как ее рука, словно обретя полную независимость от хозяйки, скользит вдоль края стола и ложится поверх его руки. Улыбка советника сделалась еще шире, и Грейс, преодолевая тошноту, заставила себя улыбнуться в ответ.
Только сейчас она осознала, какой самонадеянной дурой оказалась, возомнив себя удачливой шпионкой, без труда читающей в сердцах и мыслях людей. Где были ее интуиция, логика, научный подход, когда на основе бесспорных, бросающихся в глаза фактов делались скоропалительные и, как теперь выяснилось, абсолютно неправильные выводы? Все эти недели она ненавидела Кайрен и ревновала к ней Логрена, пребывая в полной уверенности, что ее зеленоглазая соперница колдовством и обманом завлекла в свои объятия доверчивого эриданца. Более того, Грейс сама не раз подумывала завоевать его любовь аналогичным способом. Увы, прозрение пришло слишком поздно. Раскидывая собственные сети, графиня не заметила, как запуталась в чужих. Вспомнив свою последнюю встречу с Кайрен перед праздником и поразившие ее тогда изменения в облике и туалете бывшей наставницы, Грейс поняла, что больше не испытывает к ней никаких других чувств, кроме жалости и сострадания.
Что же ты наделала, Кайрен? Что натворила, глупая?
А она сама? Где были ее глаза? Неужели нельзя было раньше догадаться, что такую тщеславную и самовлюбленную особу, как графиня Силезская, ничто на свете не заставит добровольно отказаться от платьев с глубоким вырезом, так выгодно подчеркивающим ее роскошный бюст? Ничто, кроме одного.
Логрен посмотрел на нее в упор и сказал:
— Вы не можете себе представить, миледи, как я счастлив слышать эти слова из ваших уст!
Он говорил тихо и вкрадчиво, с обворожительной хрипотцой, как будто подчеркивая, что слова эти адресованы ей одной. Однако эффект оказался прямо противоположным ожидаемому. Грейс похолодела, внезапно осознав, что не впервые слышит фразу, произнесенную точно таким же тоном.
А теперь проваливай! Возвращайся в замок и займись делом. Задержки я больше не потерплю!
В памяти всплыли девять темных истуканов, более чем вдвое превышающих человеческий рост. Круг стоячих камней. И две человеческие фигуры внутри него. Все верно, там она и услышала этот хрипловатый шепот. Только тогда он говорил вполголоса, не желая раскрывать свою личность перед сообщником, а сегодня использовал тот же трюк, чтобы обольстить и окончательно покорить возбудившую его страсть женщину. Но и тогда, и сейчас голос принадлежал одному и тому же человеку.
— Клянусь вам, леди Грейс, что со дня нашей первой встречи я постоянно думал о вас, лелея в глубине души надежду…
Трубные звуки рогов эхом отразились от высоких стен зала, временно прервав куртуазные излияния Логрена. Грейс поспешно отдернула руку и повернула голову, изображая повышенное внимание. Король Бореас величественно поднялся со своего кресла во главе высокого стола, держа в руке наполненный кубок. Зал мгновенно притих, и взоры сотен гостей обратились к повелителю Кейлавана.
— Я рад приветствовать всех вас, друзья, в этом зале, — заговорил король. — Сегодня самая длинная ночь в году, и мы собрались здесь, чтобы возжечь Солнечное полено и призвать вернуться покинувшее нас солнце. Сегодня мы прощаемся с зимой и с надеждой ожидаем прихода весны. Если, конечно, дождемся. — Последняя фраза Бореаса вызвала ропот недоумения среди слушателей, но тот, сердито сверкнув очами, невозмутимо продолжал: — Да, друзья, долгая ночь ожидает не только Кейлаван, но и все остальные Доминионы, и я спрашиваю вас, что сделать нам всем вместе и каждому в отдельности, чтобы дожить до рассвета?
Короли и королевы, сидящие по обе стороны от него, обеспокоенно зашевелились. Эминда Эриданская нахмурилась. Даже Грейс несколько удивила странная речь Бореаса. Что он имеет в виду?
— Я хочу произнести тост, — рокочущим басом прогремел король, высоко поднимая свой кубок; гости за столами охотно последовали его примеру, втихомолку радуясь, что наконец-то слышат доступные для понимания слова. — Давайте выпьем за то, чтобы все мы благополучно пережили эту ночь и встретили утро, не потеряв никого из числа собравшихся в этом зале.
Восторженные крики «Браво! Ура!» с легкостью перекрыли перешептывание недовольных, совсем сбитых с толку столь сомнительной по смыслу здравицей, и только очень внимательный наблюдатель смог бы определить, что число последних приблизительно равно количеству первых. Грейс тоже отпила глоток вина, не ощущая ни вкуса, ни запаха. Первоначальный страх отступил, сменившись горькой безысходностью. Убийца, за которым они столько охотились, сидел рядом с ней, а к предупреждению, высказанному Бореасом, никто не желал прислушаться. Теперь доминионы никогда не объединятся, и вряд ли кому-то удастся дожить до рассвета в одиночку.
— А сейчас, — хлопнул в ладоши Бореас, — пусть войдут актеры!
От этих слов по спине Грейс побежали мурашки. Она стиснула кубок с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Внушаемый соседством с Логреном страх напрочь вытеснил у нее из головы все остальное, включая так долго и тщательно разрабатывавшийся план. Ее вновь охватила паника. Она пошарила по залу глазами, но нигде не обнаружила тоненькой фигурки в платье цвета морской лазури. Куда же подевалась Эйрин? Ей было поручено занять пост у запасного выхода и ждать условного сигнала. Грейс уже знала, кто убийца. Он сидел в соседнем кресле в великолепном сером костюме, расшитом серебром, и с видимым удовольствием потягивал эриданское из пойменных виноградников. Но подать сигнал, увы, было некому: баронесса бесследно исчезла.
Тем временем отворилась боковая дверца, и на возвышение перед королевским столом под одобрительные аплодисменты публики колесом выкатился маленький человечек. Достигнув середины подмостков, Трифкин-Клюковка высоко подпрыгнул, сделал сальто и раскланялся, метя пол красным шутовским колпачком, украшенным пером цапли. Выпрямившись, он вернул головной убор на место, обратил к зрителям круглую улыбающуюся физиономию, широко развел руки и пропищал тоненьким, но неожиданно звучным и мелодичным голоском:
Стайка женщин-дриад в платьях цвета древесной коры изображала зимний лес. Они выстроились на сцене и высоко подняли гибкие руки-ветви, изредка принимаясь шевелить пальцами, что создавало довольно-таки правдоподобную иллюзию скованной морозом рощи. Высокий старик с длинной белой бородой и в белом балахоне рыскал среди деревьев, осыпая их под видом снега пригоршнями мелких высушенных лепестков и злорадно хихикая, когда женщины притворно пугались и начинали мелко дрожать. Затем старец-Зима остановился посреди «леса» и взмахнул костлявыми руками. По его знаку заранее затаившиеся в полумраке под потолком члены труппы опорожнили сразу несколько корзин с лепестками. Закружившись в воздухе наподобие конфетти, они начали медленно опускаться на сцену, под торжествующий хохот Зимы покрывая сплошным белым ковром подмостки, близлежащие столы, блюда, тарелки и головы сидящих за ними гостей.
Внезапно на подмостки выбежала дюжина обнаженных до пояса мужчин-сатиров. Единственной их одеждой были меховые штаны в обтяжку. Из косматых волос на головах торчали козлиные рожки. В руках сатиры держали короткие дубинки. Взяв в кольцо сразу прекратившего смеяться и заметавшегося в поисках спасения старика, козлоногие фавны угрожающе подняли разом вспыхнувшие огнем дубинки и принялись скакать и приплясывать, все убыстряя и убыстряя темп и все ближе смыкаясь вокруг него. Изображающий Зиму актер очень натурально затрепетал от страха, воздел к небу руки и дрожащим голосом взмолился о пощаде. Но преследователи, не обращая внимания на стенания старца, одновременно со всех сторон поднесли факелы к его белым одеждам.
Грейс — и вместе с ней еще не одна сотня зрителей — испуганно ахнула. Просторный балахон, мешком сидевший на тощей фигуре артиста, загорелся так быстро, словно был сшит не из материи, а из целлулоидной пленки. Ослепительная вспышка пламени заставила всех на миг зажмуриться, а когда зрение вернулось, Зимы на подмостках уже не было.
Зато появилось кое-что новенькое. На том месте, где исчез охваченный огнем старик, стояли длинные деревянные носилки, сколоченные в виде гроба без крышки. В гробу лежало чье-то тело, с ног до головы укрытое черной тканью. Четверо сатиров, легко подхватили носилки, в то время как окружившие их дриады веселились и радовались, потрясая над головами внезапно зазеленевшими руками-ветками. Спустившись с подмостков, сатиры понесли гроб с Зимой в обход зала, останавливаясь перед каждым желающим возложить на тело ладонь и произнести приличествующее моменту напутствие.
— Проваливай прочь и больше не возвращайся! — со смехом кричали одни.
— Благополучно тебе растаять, ледышка! — бросали вслед другие.
— Эй, да ты еще холоднее, чем мой муж в постели! — с наигранным удивлением воскликнула одна молоденькая графиня, вызвав дружный хохот всех присутствующих в зале, за исключением сидящего рядом с ней невзрачного пожилого мужчины с сединой в волосах и постной, надутой физиономией.
Грейс неотрывно наблюдала за шествием, с ужасом гадая, куда мог подеваться Трэвис? По плану, он должен был тоже ехать на носилках в костюме шута и подать ей сигнал, как только убийца проявит себя. Затем предполагалось, что Грейс даст знак Эйрин, ну и так далее. Но ни Трэвиса, ни баронессы нигде не было видно, до мелочей продуманный и выверенный план рушился на глазах, а Грейс осталась совсем одна — лицом к лицу с сидящим рядом с ней главным заговорщиком.
Закончив обход нижней части зала, сатиры вновь вернулись на возвышение и понесли гроб вдоль королевского стола. Кое-кто из монархов брезгливо отворачивался, в частности, Эминда и Соррин, но все остальные с удовольствием включились в игру. Сначала выразили свою радость по поводу расставания с Зимой Иволейна, Кайлар и Бореас, а потом всех позабавил успевший изрядно набраться Лизандир. Мыча что-то нечленораздельное, монарх Брелегонда хотел было возложить руку на мертвое тело, но промахнулся и в результате сам чуть не свалился в гроб. К счастью, двое пажей, прислуживавших за столом, успели вовремя подхватить незадачливого пьяницу и усадить на место. Сатиры с носилками двинулись дальше.
Дыхание Грейс сделалось частым и отрывистым. Что делать? Как поступить? Ясно, что Трэвис и Эйрин уже не появятся. Сейчас процессия доберется до конца стола, и на этом все закончится, а их замысел бесславно провалится, поскольку в одиночку она бессильна что-либо предпринять.
Ты ошибаешься, Грейс! Еще ничего не закончилось, и у тебя есть шанс. Только для этого надо рискнуть жизнью.
Слова звучали жестко и клинически сухо, как медицинский диагноз. Страхи улетучились, и откуда-то из глубин со-знания выплыла и взяла на себя управление та сторона натуры Грейс Беккетт, что позволяла ей бестрепетно манипулировать скальпелем, проникать внутрь живого, страдающего человеческого тела и исправлять нанесенные природой или людьми повреждения. Время послушно замедлилось, секунды сделались долгими и растяжимыми, как резина. На смену неуверенности и смятению пришла кристальная ясность. Теперь она отчетливо видела, как ей следует действовать. Да, риск велик, но ей не впервые балансировать на грани. Более того, однажды она уже переступила эту грань и все-таки выжила.
Носилки приближались. Четверо носильщиков замедлили шаг и остановились перед Грейс. Она встала из-за стола и игриво улыбнулась.
— Ай-ай-ай, как же так? — покачала она головой в притворном изумлении. — Почему у вас бедняжка Зима вся в черном? Нет, так не годится! Зиме положен белый наряд. Ну ничего, сейчас мы это исправим.
С этими словами Грейс схватила со стола белую льняную салфетку, развернула и аккуратно накрыла ею голову и грудь лежащего в гробу «мертвеца». Затем, продолжая улыбаться, повернулась к Логрену и жестом дала понять, что передает эстафету ему.
В глазах его мелькнуло сомнение, он на миг заколебался, но тут же справился с собой, пожал плечами, улыбнулся в ответ и поднялся. Возложил руку на только что расстеленную салфетку и произнес, чуть повысив голос:
— Мы все возрадуемся, друзья, когда…
Окончание фразы потонуло в поднявшемся со всех сторон шуме. Логрен запнулся, нахмурился и перевел взгляд на носилки.
По белой ткани салфетки из-под его ладони расползалось большое алое пятно.
С шипением втянув воздух сквозь зубы, советник поспешно отдернул руку, но это не помогло: пятно продолжало разрастаться, набухая кровью уже не только в центре салфетки, но и по краям. Шум перерос в испуганные крики мужчин и женские вопли. Какая-то дама за ближним столом, закатив глаза, упала в обморок. Грейс взирала на окровавленную салфетку с чувством глубокого удовлетворения.
— Что происходит? — рявкнул Бореас, озадаченно сдвинув брови и впившись взглядом в носилки.
Грейс выпрямилась. Ее переполняли торжество и предчувствие победы.
— Взгляните сами, ваше величество!
Она одним движением сорвала с тела изменившую цвет салфетку и покров из грубой черной материи. Женщины завизжали, мужчины разразились проклятиями. В гробу оказался вовсе не старый актер, игравший в спектакле роль Зимы, а труп лорда Олрейна. Те, кто укладывал его на носилки, заботливо приставили к плечам отрубленную голову старого сенешаля. Темная кровь струилась из перерезанных жил на шее, вытекала из носа, глаз и ушей, сочилась из страшной раны, багровым косым рубцом пересекающей левую половину груди.
Бореас, побелев от ярости и омерзения, вскочил с места.
Шум и духота огромного зала куда-то отдалились, оставив вместо себя гулкую, мертвящую пустоту. Сгустившееся до осязаемости безмолвие окутывало ее непроницаемым коконом. Отклонившийся от вертикали острый конец брелка как будто увеличивался в размерах, заполняя собой все. Она ощутила себя невообразимо малой пылинкой в сравнении с ним — чем-то вроде метеорита, захваченного силой тяготения гигантской звезды и поневоле ставшего ее вечным спутником.
В голове у Грейс закружился, наподобие магнитной стрелки компаса, ищущей север, вихрь смятенных мыслей и чувств. Перед мысленным взором вновь предстала заплывшая жиром физиономия детектива Джексона с оловянными поросячьими глазками, внезапно загоревшимися вожделением и злобой.
Нет, не может быть! Здесь какая-то ошибка. В конце концов, это всего лишь отшлифованный обломок неизвестной породы. Она же сама гладила его грудь — мускулистую, гладкую, без единого шрама!
Следуй за ним, о Целительница Мечей, пока не научишься следовать велению своего сердца.
Страх ледяными кристаллами сковал легкие. Шрам или не шрам, а магнит лгать не умеет! Она бы закричала, но ведь звук не разносится в вакууме, не так ли? И дышать там тоже нечем, а холод такой, что кожа и плоть превращаются в лед, а кровь вскипает в жилах. Лед и огонь, холод и мрак, а потом провал в небытие, дивное, блаженное, длящееся целую вечность…
— Леди Грейс?
Непроницаемый кокон безмолвия вмиг расползся по швам, огромная черная звезда стремительно сжалась и превратилась в брелок, а в уши рокочущим прибоем ударил гул бурлящего людского моря.
Грейс очнулась. Ничего не изменилось вокруг: рука ее все так же тянулась за наполненным Логреном кубком, а острый конец магнита по-прежнему отклонялся от вертикали и указывал в центр широкой груди эриданца. Только вызванный паническим страхом сумбур в голове путал мысли и мешал сосредоточиться. Сколько секунд длилось ее оцепенение? Как долго она пялилась на этот чертов брелок? Что, если он заметил ужас в ее глазах и все понял? Грейс мысленно сжалась, готовясь к самому худшему. Вот сейчас он отшвырнет кубок в сторону, схватит ее за горло своими горячими, сильными руками и…
Но ничего не произошло. Когда она вновь осмелилась поднять глаза, то с облегчением убедилась, что лицо Логрена — такое красивое, благородное, мужественное лицо! — ничуть не изменилось. И все же пауза, похоже, недопустимо затянулась. В глазах его мелькнуло недоумение, левая бровь поползла вверх.
Сделай же что-нибудь, Грейс! Скорее!
Пальцы ее сжались вокруг протянутого кубка. Советник улыбнулся и отпустил его. Грейс обеими руками поднесла кубок ко рту, но лишь омочила в вине губы, боясь подавиться, если отхлебнет хотя бы глоток. Слегка наклонив голову в знак признательности, она ухитрилась поставить кубок на стол, не только не уронив, но и не расплескав ни капли. Так, что дальше?
— Превосходный букет, не правда ли, миледи? — заметил Лог-рен. — Между прочим, лоза, из которой его производят, произрастает лишь в пойменных виноградниках Западного Эридана. Моя королева другого не признает и приказала прихватить в дорогу целых пять бочонков.
С этими словами он поднял кубок и с удовольствием выпил несколько глотков. Это выглядело настолько естественно и непринужденно, что Грейс опять засомневалась. Казалось совершенно немыслимым даже на миг допустить, что за обликом столь уверенного в себе высокопоставленного вельможи скрывается квинтэссенция абсолютного Зла. Однако она не раз уже убеждалась на собственном опыте, что и немыслимое иногда обретает реальность.
— Вы, кажется, собирались мне кое-что сказать, миледи? — повторил свой вопрос советник.
Грейс облизала пересохшие губы. Что говорить? И как? Если она сейчас раскроет рот, то наверняка завопит и все испортит. Неожиданно, как будто со стороны, она услышала чей-то дрожащий голос, почему-то очень похожий на ее собственный:
— Вы правы, милорд. Я… я хотела извиниться перед вами и сказать, что повела себя, как… как глупая, взбалмошная девчонка, сбежав от вас в тот день. Сама не понимаю, что на меня нашло?! Еще раз приношу вам свои извинения, милорд.
Грейс не представляла, из каких глубин подсознания всплыла именно эта фраза, но без труда поняла — по сразу заблестевшим глазам Логрена, — что попала в самую точку. Растерянность, бледность, дрожь в голосе, в других обстоятельствах почти наверняка возбудившие бы в нем подозрение, несомненно, были истолкованы собеседником как дополнительное доказательство ее искренности. Но на этом сюрпризы не закончились: она вдруг увидела будто во сне, как ее рука, словно обретя полную независимость от хозяйки, скользит вдоль края стола и ложится поверх его руки. Улыбка советника сделалась еще шире, и Грейс, преодолевая тошноту, заставила себя улыбнуться в ответ.
Только сейчас она осознала, какой самонадеянной дурой оказалась, возомнив себя удачливой шпионкой, без труда читающей в сердцах и мыслях людей. Где были ее интуиция, логика, научный подход, когда на основе бесспорных, бросающихся в глаза фактов делались скоропалительные и, как теперь выяснилось, абсолютно неправильные выводы? Все эти недели она ненавидела Кайрен и ревновала к ней Логрена, пребывая в полной уверенности, что ее зеленоглазая соперница колдовством и обманом завлекла в свои объятия доверчивого эриданца. Более того, Грейс сама не раз подумывала завоевать его любовь аналогичным способом. Увы, прозрение пришло слишком поздно. Раскидывая собственные сети, графиня не заметила, как запуталась в чужих. Вспомнив свою последнюю встречу с Кайрен перед праздником и поразившие ее тогда изменения в облике и туалете бывшей наставницы, Грейс поняла, что больше не испытывает к ней никаких других чувств, кроме жалости и сострадания.
Что же ты наделала, Кайрен? Что натворила, глупая?
А она сама? Где были ее глаза? Неужели нельзя было раньше догадаться, что такую тщеславную и самовлюбленную особу, как графиня Силезская, ничто на свете не заставит добровольно отказаться от платьев с глубоким вырезом, так выгодно подчеркивающим ее роскошный бюст? Ничто, кроме одного.
Логрен посмотрел на нее в упор и сказал:
— Вы не можете себе представить, миледи, как я счастлив слышать эти слова из ваших уст!
Он говорил тихо и вкрадчиво, с обворожительной хрипотцой, как будто подчеркивая, что слова эти адресованы ей одной. Однако эффект оказался прямо противоположным ожидаемому. Грейс похолодела, внезапно осознав, что не впервые слышит фразу, произнесенную точно таким же тоном.
А теперь проваливай! Возвращайся в замок и займись делом. Задержки я больше не потерплю!
В памяти всплыли девять темных истуканов, более чем вдвое превышающих человеческий рост. Круг стоячих камней. И две человеческие фигуры внутри него. Все верно, там она и услышала этот хрипловатый шепот. Только тогда он говорил вполголоса, не желая раскрывать свою личность перед сообщником, а сегодня использовал тот же трюк, чтобы обольстить и окончательно покорить возбудившую его страсть женщину. Но и тогда, и сейчас голос принадлежал одному и тому же человеку.
— Клянусь вам, леди Грейс, что со дня нашей первой встречи я постоянно думал о вас, лелея в глубине души надежду…
Трубные звуки рогов эхом отразились от высоких стен зала, временно прервав куртуазные излияния Логрена. Грейс поспешно отдернула руку и повернула голову, изображая повышенное внимание. Король Бореас величественно поднялся со своего кресла во главе высокого стола, держа в руке наполненный кубок. Зал мгновенно притих, и взоры сотен гостей обратились к повелителю Кейлавана.
— Я рад приветствовать всех вас, друзья, в этом зале, — заговорил король. — Сегодня самая длинная ночь в году, и мы собрались здесь, чтобы возжечь Солнечное полено и призвать вернуться покинувшее нас солнце. Сегодня мы прощаемся с зимой и с надеждой ожидаем прихода весны. Если, конечно, дождемся. — Последняя фраза Бореаса вызвала ропот недоумения среди слушателей, но тот, сердито сверкнув очами, невозмутимо продолжал: — Да, друзья, долгая ночь ожидает не только Кейлаван, но и все остальные Доминионы, и я спрашиваю вас, что сделать нам всем вместе и каждому в отдельности, чтобы дожить до рассвета?
Короли и королевы, сидящие по обе стороны от него, обеспокоенно зашевелились. Эминда Эриданская нахмурилась. Даже Грейс несколько удивила странная речь Бореаса. Что он имеет в виду?
— Я хочу произнести тост, — рокочущим басом прогремел король, высоко поднимая свой кубок; гости за столами охотно последовали его примеру, втихомолку радуясь, что наконец-то слышат доступные для понимания слова. — Давайте выпьем за то, чтобы все мы благополучно пережили эту ночь и встретили утро, не потеряв никого из числа собравшихся в этом зале.
Восторженные крики «Браво! Ура!» с легкостью перекрыли перешептывание недовольных, совсем сбитых с толку столь сомнительной по смыслу здравицей, и только очень внимательный наблюдатель смог бы определить, что число последних приблизительно равно количеству первых. Грейс тоже отпила глоток вина, не ощущая ни вкуса, ни запаха. Первоначальный страх отступил, сменившись горькой безысходностью. Убийца, за которым они столько охотились, сидел рядом с ней, а к предупреждению, высказанному Бореасом, никто не желал прислушаться. Теперь доминионы никогда не объединятся, и вряд ли кому-то удастся дожить до рассвета в одиночку.
— А сейчас, — хлопнул в ладоши Бореас, — пусть войдут актеры!
От этих слов по спине Грейс побежали мурашки. Она стиснула кубок с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Внушаемый соседством с Логреном страх напрочь вытеснил у нее из головы все остальное, включая так долго и тщательно разрабатывавшийся план. Ее вновь охватила паника. Она пошарила по залу глазами, но нигде не обнаружила тоненькой фигурки в платье цвета морской лазури. Куда же подевалась Эйрин? Ей было поручено занять пост у запасного выхода и ждать условного сигнала. Грейс уже знала, кто убийца. Он сидел в соседнем кресле в великолепном сером костюме, расшитом серебром, и с видимым удовольствием потягивал эриданское из пойменных виноградников. Но подать сигнал, увы, было некому: баронесса бесследно исчезла.
Тем временем отворилась боковая дверца, и на возвышение перед королевским столом под одобрительные аплодисменты публики колесом выкатился маленький человечек. Достигнув середины подмостков, Трифкин-Клюковка высоко подпрыгнул, сделал сальто и раскланялся, метя пол красным шутовским колпачком, украшенным пером цапли. Выпрямившись, он вернул головной убор на место, обратил к зрителям круглую улыбающуюся физиономию, широко развел руки и пропищал тоненьким, но неожиданно звучным и мелодичным голоском:
Трифкин укатился за кулисы тем же манером, каким появился на подмостках, и представление началось. Несмотря на нервное напряжение, Грейс, завороженная бесхитростным обаянием разыгрываемого спектакля, не сводила глаз с артистов.
Закончится в полночь отмеренный срок —
Зима уберется в свой южный чертог.
Давайте же весело встретим конец
Владычицы льдов и холодных сердец.
Лакей и вельможа, вассал и король —
Сегодня любому достанется роль.
Для этого нужно, чтоб каждый из вас
Напутствие высказал в праздничный час.
Пусть всякий по сердцу слова подберет
И вслед уходящей их произнесет.
И метким словечком, как острым гвоздем,
Над ней крышку гроба надолго забьем!
Вот так мы все вместе прогоним, друзья,
Снега и метели в родные края!
Стайка женщин-дриад в платьях цвета древесной коры изображала зимний лес. Они выстроились на сцене и высоко подняли гибкие руки-ветви, изредка принимаясь шевелить пальцами, что создавало довольно-таки правдоподобную иллюзию скованной морозом рощи. Высокий старик с длинной белой бородой и в белом балахоне рыскал среди деревьев, осыпая их под видом снега пригоршнями мелких высушенных лепестков и злорадно хихикая, когда женщины притворно пугались и начинали мелко дрожать. Затем старец-Зима остановился посреди «леса» и взмахнул костлявыми руками. По его знаку заранее затаившиеся в полумраке под потолком члены труппы опорожнили сразу несколько корзин с лепестками. Закружившись в воздухе наподобие конфетти, они начали медленно опускаться на сцену, под торжествующий хохот Зимы покрывая сплошным белым ковром подмостки, близлежащие столы, блюда, тарелки и головы сидящих за ними гостей.
Внезапно на подмостки выбежала дюжина обнаженных до пояса мужчин-сатиров. Единственной их одеждой были меховые штаны в обтяжку. Из косматых волос на головах торчали козлиные рожки. В руках сатиры держали короткие дубинки. Взяв в кольцо сразу прекратившего смеяться и заметавшегося в поисках спасения старика, козлоногие фавны угрожающе подняли разом вспыхнувшие огнем дубинки и принялись скакать и приплясывать, все убыстряя и убыстряя темп и все ближе смыкаясь вокруг него. Изображающий Зиму актер очень натурально затрепетал от страха, воздел к небу руки и дрожащим голосом взмолился о пощаде. Но преследователи, не обращая внимания на стенания старца, одновременно со всех сторон поднесли факелы к его белым одеждам.
Грейс — и вместе с ней еще не одна сотня зрителей — испуганно ахнула. Просторный балахон, мешком сидевший на тощей фигуре артиста, загорелся так быстро, словно был сшит не из материи, а из целлулоидной пленки. Ослепительная вспышка пламени заставила всех на миг зажмуриться, а когда зрение вернулось, Зимы на подмостках уже не было.
Зато появилось кое-что новенькое. На том месте, где исчез охваченный огнем старик, стояли длинные деревянные носилки, сколоченные в виде гроба без крышки. В гробу лежало чье-то тело, с ног до головы укрытое черной тканью. Четверо сатиров, легко подхватили носилки, в то время как окружившие их дриады веселились и радовались, потрясая над головами внезапно зазеленевшими руками-ветками. Спустившись с подмостков, сатиры понесли гроб с Зимой в обход зала, останавливаясь перед каждым желающим возложить на тело ладонь и произнести приличествующее моменту напутствие.
— Проваливай прочь и больше не возвращайся! — со смехом кричали одни.
— Благополучно тебе растаять, ледышка! — бросали вслед другие.
— Эй, да ты еще холоднее, чем мой муж в постели! — с наигранным удивлением воскликнула одна молоденькая графиня, вызвав дружный хохот всех присутствующих в зале, за исключением сидящего рядом с ней невзрачного пожилого мужчины с сединой в волосах и постной, надутой физиономией.
Грейс неотрывно наблюдала за шествием, с ужасом гадая, куда мог подеваться Трэвис? По плану, он должен был тоже ехать на носилках в костюме шута и подать ей сигнал, как только убийца проявит себя. Затем предполагалось, что Грейс даст знак Эйрин, ну и так далее. Но ни Трэвиса, ни баронессы нигде не было видно, до мелочей продуманный и выверенный план рушился на глазах, а Грейс осталась совсем одна — лицом к лицу с сидящим рядом с ней главным заговорщиком.
Закончив обход нижней части зала, сатиры вновь вернулись на возвышение и понесли гроб вдоль королевского стола. Кое-кто из монархов брезгливо отворачивался, в частности, Эминда и Соррин, но все остальные с удовольствием включились в игру. Сначала выразили свою радость по поводу расставания с Зимой Иволейна, Кайлар и Бореас, а потом всех позабавил успевший изрядно набраться Лизандир. Мыча что-то нечленораздельное, монарх Брелегонда хотел было возложить руку на мертвое тело, но промахнулся и в результате сам чуть не свалился в гроб. К счастью, двое пажей, прислуживавших за столом, успели вовремя подхватить незадачливого пьяницу и усадить на место. Сатиры с носилками двинулись дальше.
Дыхание Грейс сделалось частым и отрывистым. Что делать? Как поступить? Ясно, что Трэвис и Эйрин уже не появятся. Сейчас процессия доберется до конца стола, и на этом все закончится, а их замысел бесславно провалится, поскольку в одиночку она бессильна что-либо предпринять.
Ты ошибаешься, Грейс! Еще ничего не закончилось, и у тебя есть шанс. Только для этого надо рискнуть жизнью.
Слова звучали жестко и клинически сухо, как медицинский диагноз. Страхи улетучились, и откуда-то из глубин со-знания выплыла и взяла на себя управление та сторона натуры Грейс Беккетт, что позволяла ей бестрепетно манипулировать скальпелем, проникать внутрь живого, страдающего человеческого тела и исправлять нанесенные природой или людьми повреждения. Время послушно замедлилось, секунды сделались долгими и растяжимыми, как резина. На смену неуверенности и смятению пришла кристальная ясность. Теперь она отчетливо видела, как ей следует действовать. Да, риск велик, но ей не впервые балансировать на грани. Более того, однажды она уже переступила эту грань и все-таки выжила.
Носилки приближались. Четверо носильщиков замедлили шаг и остановились перед Грейс. Она встала из-за стола и игриво улыбнулась.
— Ай-ай-ай, как же так? — покачала она головой в притворном изумлении. — Почему у вас бедняжка Зима вся в черном? Нет, так не годится! Зиме положен белый наряд. Ну ничего, сейчас мы это исправим.
С этими словами Грейс схватила со стола белую льняную салфетку, развернула и аккуратно накрыла ею голову и грудь лежащего в гробу «мертвеца». Затем, продолжая улыбаться, повернулась к Логрену и жестом дала понять, что передает эстафету ему.
В глазах его мелькнуло сомнение, он на миг заколебался, но тут же справился с собой, пожал плечами, улыбнулся в ответ и поднялся. Возложил руку на только что расстеленную салфетку и произнес, чуть повысив голос:
— Мы все возрадуемся, друзья, когда…
Окончание фразы потонуло в поднявшемся со всех сторон шуме. Логрен запнулся, нахмурился и перевел взгляд на носилки.
По белой ткани салфетки из-под его ладони расползалось большое алое пятно.
С шипением втянув воздух сквозь зубы, советник поспешно отдернул руку, но это не помогло: пятно продолжало разрастаться, набухая кровью уже не только в центре салфетки, но и по краям. Шум перерос в испуганные крики мужчин и женские вопли. Какая-то дама за ближним столом, закатив глаза, упала в обморок. Грейс взирала на окровавленную салфетку с чувством глубокого удовлетворения.
— Что происходит? — рявкнул Бореас, озадаченно сдвинув брови и впившись взглядом в носилки.
Грейс выпрямилась. Ее переполняли торжество и предчувствие победы.
— Взгляните сами, ваше величество!
Она одним движением сорвала с тела изменившую цвет салфетку и покров из грубой черной материи. Женщины завизжали, мужчины разразились проклятиями. В гробу оказался вовсе не старый актер, игравший в спектакле роль Зимы, а труп лорда Олрейна. Те, кто укладывал его на носилки, заботливо приставили к плечам отрубленную голову старого сенешаля. Темная кровь струилась из перерезанных жил на шее, вытекала из носа, глаз и ушей, сочилась из страшной раны, багровым косым рубцом пересекающей левую половину груди.
Бореас, побелев от ярости и омерзения, вскочил с места.