Файнток Дэвид. Надежда патриарха

   – Он умер в своей постели, как и следует человеку. До того как стать мэром, он был компьютерщиком. Очень хорошим для тех лет.
   Я старался помалкивать. Рано или поздно Филип перейдет к сути дела.
   – Городские дела тогда не требовали много времени. Единственным бизнесом был туризм, то есть отели и рестораны, что стояли поблизости от площади.
   Дэнил остановился, чтобы поднять несколько камешков. Дорога впереди делала поворот.
   – Ты слышишь шум реки? Сейчас мы ее увидим. Все здешние поселения начинались с мельниц. Влажная земля была плодородной.
   У реки бетонное покрытие дороги сменилось галечником. Поток прокладывал себе путь среди больших круглых камней, и через него был перекинут временный, неказистый, металлический, пешеходный мостик. Фити толкнул мое кресло и покатил его по переправе:
   – Это дом Манфреда.
   – Где?
   – Эти вот развалины. Наводнение девяносто девятого года было самым большим в истории. К тому времени все дома в низине были снесены, люди перебрались повыше.
   Я зло смотрел на торчавшие из воды камни. Наводнения долго нас донимали. Еще со времен Ноя.
   Дорога впереди резко поворачивала. Фити прибавил шагу, толкая мое кресло. Мы минули поворот.
   – Последним бургомистром был Герман Рольф. Внук Манфреда, как это часто бывает. Он жил со своей женой…
   У меня перехватило дыхание.
   Перед нашими глазами предстала картина ужасных разрушений. Повсюду лежали остатки стен, дверей, окон. Поваленные деревья торчали в разные стороны.
   – Это ураганы? Торнадо?
   – Нет, папа. Наводнения. Понимаешь, эти горы когда-то были сплошь покрыты деревьями. Промышленные загрязнения убили их, а ведь именно их корни забирали влагу для листьев. И наводнения с каждым годом делались все сильнее.
   – Что ж, один город…
   – Это не один город, папа. Бедствие пронеслось по всей Центральной Европе.
   Я заерзал, наконец найдя что сказать:
   – А возьмем Балканы. В кои-то веки экономика там стала конкурентоспособной.
   Добыча каменного угля выросла, производство стали увеличилось едва ли не с нуля до чудовищного уровня. А производство современных чипов в Дрездене было символом процветания Европы в новые времена.
   – И смертность от рака легких, – присовокупил он, – возросла на тридцать семь процентов. Несмотря на новейшие препараты.
   – Это происходит повсеместно, – возразил я и, пораженный ужасом, осознал, что сказал. Среди камней моей уверенности потекли ручейки сомнения.
   Словно прочитав мои мысли, Фити ласково похлопал меня по плечу.
   Мы продолжили путь по камням. Упало несколько дождевых капель.
   – Герман Рольф жил там, над рекой. Когда он женился, ему было шестьдесят лет, а ей девятнадцать. Они искренне любили друг друга.
   – Стоп, кресло, – Я посмотрел через плечо. – Сынок, откуда ты все это узнал?
   Он наклонился ко мне:
   – Это то, чем я занимаюсь, папа, – спокойно объяснил он. – Это моя собственная программа – я ведь не все время анализирую статистические данные Уинстеда. Я провожу исследования для Совета по защите окружающей среды. Цель их – показать человечеству, что оно стоит перед лицом катастрофы. Многие ребята из нашего пиар-отдела занимаются тем же. Все мои рассказы абсолютно правдивы.
   Он говорил настолько проникновенно, что мне захотелось его обнять. Конечно же, правдивы! Это же рассказы моего Фити, которого я воспитал.
   – Я говорю с выжившими, с потомками тех людей, – продолжал он. – Нахожу фотографии, читаю старые записи. Это намного интереснее, чем заниматься статистикой.
   – Ты многое можешь, когда задашься некоей целью.
   Дождь становился все сильнее. Я поплотнее запахнул куртку.
   – В большинстве случаев. – Он и не думал лукавить. – Фрау Рольф звали Марлена. Она ангельски играла на пианино. Училась с пяти лет. Детей у них не было, но они все надеялись, несмотря на разницу в возрасте.
   Вдруг меня словно ударило:
   – Что с ним случилось?
   – Они прожили вместе шесть лет. Весной 2219-го бургомистр Рольф участвовал в конференции в Берлине. В тот год шли очень сильные дожди. Большая часть Европы была затоплена. – Он посмотрел на хмурое небо, – унылые горы со зловещими вспышками над ними. – Нам и в самом деле надо идти.
   – Заканчивай. – После насмешек с моей стороны я чувствовал себя перед ним должником.
   – Что тут сказать? По горам пронеслась ужасная буря. Мобильники отключились, и он спешил домой. Через три дня, после того как откопали их дом, под кроватью была найдена Марлена, вцепившаяся в фарфоровую куклу. Она утонула в грязи.
   – Господи Иисусе.
   – Аминь. Это свело его с ума. Он все еще жив, в доме призрения в Мюнхене. Я могу свозить тебя его посмотреть, если ты хочешь.
   – Нет. Пожалуйста, нет.
   Бевин украдкой смахнул с глаз слезу. На плечо ему как бы случайно легла рука Джареда.
   Послышались отдаленные раскаты грома.
   – После 2219-го мэр здесь был не нужен. Никто не хотел ничего восстанавливать. Папа, это были деревья. Высокие столбы без листьев стояли рядами, миля за милей подобно призрачным часовым сотворенного Им мира. Молодые побеги боролись за жизнь, но быстро погибали. Когда ветер дует с определенной стороны… – Его голос налился яростью. – Жаль, что я не могу тебе показать. Сегодня нам противогазы не нужны.
   – Я верю тебе. – Я едва мог слышать собственные слова.
   – Я собирал карты, фотографии, голографические изображения. Я не мог остановиться. Бавария была такой прекрасной, папа. Это был настоящий рай. – Он хотел еще что-то сказать, но не смог.
   Джаред взял его за руку и отвел к стоявшим неподалеку кустам. Я съежился под своим пледом, смотря, как капли дождя ударяют в галечник.
   Немного погодя Дэнил сказал:
   – Сделайте что-нибудь, господин Генеральный секретарь.
   – Что, мой мальчик? Послать кадетов, чтобы они засадили деревьями склоны гор? Закрыть заводы в Дрездене? Разрушить Восточную Европу?
   – Мы уже это делали, – горько заметил он. – Мой отец считает, что единственный способ спасти…
   – Не продолжай. Я тебя предупреждаю.
   – Сэр, я… Слушаюсь, сэр. Разрешите мне рассказать, что я думаю?
   – Нет. – Я мог выслушивать страстные речи Филипа, он, по крайней мере, был моим сыном. Но никаких «зеленых» лекций кадета не потерпел бы. Во всяком случае, не сегодня.
   Послышались шаги.
   – Прости, папа. – Голос Филипа сделался веселым. – Мы промокли. Пойдем. – Он повернул мое кресло. Дэнил в нетерпении побежал вперед.
   Ноги у меня промокли, но я их не чувствовал. Следовало мне быть осторожным, чтобы не простудиться. И не заработать никаких травм. Я рисковал, особенно об этом не задумываясь: как будто ничего серьезного произойти не должно. Через две недели я условился встретиться с Дженили. А еще через несколько дней могла состояться операция. Если она будет неудачной – мне конец.
   – Вся долина покинута?
   – Почти. Осталось только несколько фермеров. Дэнил крикнул дрожащим голосом:
   – Скорее! – Он шел впереди, прокладывая нам дорогу. – Сэр, река… – Он резко остановился. – Вода намного выше. Шум тоже сильнее. Мне это не нравится.
   – Чушь собачья! – Фити прибавил шагу. – Джаред, иди ты первым.
   – Я останусь с вами.
   – Вы что, все сошли с ума? – взревел я. – Никто здесь не останется. Кресло, вперед. Через мост. Не сбрось меня.
   – Я не могу судить… – послышалось из динамиков кресла.
   – Остановись, если услышишь мой крик снизу из ущелья.
   – Я не запрограммировано на выполнение отдаленных команд. Только когда вы сидите…
   Мы рванули по рытвинам.
   – Тогда перепрограммируйся. – Компы всю жизнь меня доставали. Я их ненавидел.
   Бевин был прав. Поток явно шумел гораздо громче. Мы приблизились к металлическому мосту. Под ним кипели буруны. Каменные берега оказались почти полностью погружены в воду. Белая пена билась об устои моста. Господи, он движется! – Джаред облизнул губы.
   – Нет. – Я приказал креслу медленно, осторожно приближаться к мосту. – Просто вибрирует. Помогите мне перебраться. Это ведро с чипами может ошибиться.
   – Моя система навигации…
   – Прекрати, кресло.
   Вода пенилась и бурлила буквально в футе под мостом.
   Филип оставался спокойным:
   – Папа, я перебегу через мост и прилечу на вертолете. Можно посадить его здесь.
   – Нет необходимости. Ребята, по счету три. Раз… Два… – Я закрутил колеса.
   Они вкатили меня на мост. Колесо за что-то зацепилось, и кресло накренилось. Я выпал на мост, ударившись головой.
   Загрохотал гром. Я лежал на мокром мосту, и меня мутило. В подбородок ударяли всплески воды.
   – Он шевелится!
   Металл под моим ухом задрожал. Мост накренился. Я покатился и ухватился за край.
   – Держите его!
   Я вцепился в перила. Филип держал меня за одну руку, Джаред за другую. Вдвоем они оттащили меня от края.
   – Я в порядке.
   Но мост был не в порядке. Через него перекатывались волны.
   – Что проис…
   – В горах сильный дождь, – сказал Филип.
   – Посадите меня в кресло!
   – Некогда. Давай, Джаред! – Вместе они наполовину вытащили, наполовину вынесли меня на противоположный берег. Дэнил беспомощно суетился рядом.
   – Кресло, крути колеса! Сейчас же! – крикнул я. Без седока кресло выкатилось с моста и застряло в грязи. Бевин бросился его вытаскивать. Вода капала мне прямо в глаза.
   Мост тяжело скрипел.
   – Надо подняться выше! – предложил я.
   Они все еще держали меня, беспомощного. Я попытался высвободиться. Они как один меня выпустили. Я шлепнулся в грязь, но на этот раз не ударился головой.
   – Фити, заводи этот прокля… вертолет. Слышишь меня? Живо! Джаред, посади меня в это долбаное кресло!
   Филип рванул с места.
   – Кадет, я потерял ботинок. Не видел его?
   К моему ужасу, кадет бросился обратно на мост и схватил ботинок. Какой я болван! Он же так рисковал.
   Ворча, Джаред подтащил меня к креслу и усадил в него.
   Весь мокрый и перепачканный, я шлепнулся на сиденье. Вытер воду со лба, и мои руки покраснели.
   В берег ударяли злые белые буруны.
   – Кресло, к вертолету! – Мы покатили по дороге к площадке на возвышении, где приземлился вертолет.
   Филип выпрыгнул, оставив открытой дверцу:
   – Ты ранен?
   – Нет.
   Кресло укоризненно проговорило:
   – Если бы мне не мешали самому выбирать дорогу, я бы не опрокинулось…
   – Заткнись, ты, долбаное!.. – Филип слегка пнул его, и колесо звякнуло.
   Я схватил его за руку:
   – Я не ранен, сынок. Правда. Он сдержался и ничего не сказал.
   Меня, точно отсыревший – мешок, с трудом подняли в вертолет. Дэнил пошарил в моих вещах и вытащил сухое белье. Минуту спустя заработали двигатели, я сидел перед тепловентилятором, прижимая носовой платок к ране на голове.
   Филип энергично заработал рычагами управления.
   – Рюмашку бы сейчас, – вздохнул я и пространно выругался.
   – И мне бы, – вставил Дэнил.
   – Ты же сказал, что никогда не пил, – вскинул брови я.
   – А сегодня бы начал. – Он посмотрел на меня с вызовом.
   Когда мы взлетели, мост все еще был на месте, раскачиваясь в бурунах воды.

12

   – Мы их выследили, – триумфально произнес генерал Доннер.
   Я уставился на мобильник, кусая губы:
   – Почему вы так в этом уверены? – Я лежал в своей кровати в номере мюнхенского отеля. Теплая ванна сделала чудеса, хотя, когда меня из нее извлекали, это напоминало ожесточенную битву. В конце концов, я шлепнулся на пол ванной, как выброшенная волной на берег рыбина.
   – Мы прослушивали каждый звонок у тех, кто имел хоть какое-то отношение к убитым террористам или семейству Букера. Компьютеры записывали образцы голосов.
   – Их только семь? – спросил я.
   – Должно быть больше. Вот почему мы их не задерживаем.
   – Это рискованно.
   – В какой-то степени, господин Генеральный секретарь. Но они и чихнуть не могут, чтобы мы об этом не узнали. У нас параболические микрофоны, сенсоры под и над их квартирами, передатчики в их машинах, агенты следуют за ними по пятам.
   – Если случится, что один из ваших ребят себя обнаружит, они все поймут.
   – И тогда мы их арестуем. Все под контролем, господин Генеральный секретарь.
   – Вы нашли Букера?
   – Пока нет. Детектор лжи с применением наркотиков выведет на его след. Один-то из них должен знать.
   – А если нет?
   – Мы продолжаем искать, – терпеливо пояснил он.
   – Будьте осторожны, Доннер. Если они скроются, я… – Смысл угрозы не было необходимости объяснять. Он и так все понимал. – Соблюдайте секретность.
   – Никто не знает, что мы их нашли, кроме миссис Варне из флотской разведки и трех моих людей из службы безопасности ООН. Я не сообщил даже армейскому начальству.
   – Очень хорошо. – И мы отключились.
   Я подумал, что применение детектора лжи для большинства из них разрешат. На этот раз доказательства были очевидными, и никакой здравомыслящий судья не откажется дать санкцию. Наши кадеты будут отомщены. И Алекс. Я сидел в задумчивости, пока мои размышления не прервал звонок мобильника.
   – Это Майкл. Миссис Сифорт сказала, что я могу позвонить.
   – Как поживаешь?
   – Позвольте мне уехать домой. – Последовало молчание, которое я не решался прервать. – Это ошибка с моей стороны – оставаться с вами.
   – Твоя мать говорила о двух месяцах.
   – Она не будет возражать.
   – Зато я буду. – На лбу у меня сильно запульсировало. Здоровенная вырастет шишка. Один Господь Бог знает, что по этому поводу наплетут журналисты.
   – Я все здесь ненавижу. Я позвоню маме.
   – Молчать! – Я обращался с ним, как с гардемарином.
   – Она закажет мне билет. Я уеду отсюда. Слышимость была плохая, и я пожалел, что Майкл не рядом.
   – На сегодня я твой опекун. Ты будешь…
   – Ну и что?
   – Дай мне Арлину! – взревел я. – Сейчас же!
   – Все, что я сказал…
   – Сию секунду!
   Несколько секунд тянулись бесконечно. Сначала супруга проверила почву:
   – Я слышала, ты ступил на тропу войны?
   – Задай ему физических упражнений, пока язык на плечо не вывалится. Приставь его к работе, или пусть сидит безвылазно в своей комнате. Я вернусь послезавтра. И не давай ему мобильника.
   – Он так тебя расстроил?
   – Я не буду терпеть… – Я был далеко от них, больной и усталый, но кипел от ярости. – Гардемаринов я посылал на порку за куда меньшие провинности!
   – Не сомневаюсь.
   Я насколько мог взял себя в руки и проговорил:
   – Он хочет уехать домой. Почему?
   – Он допустил две бестактные шутки. Я с ним была чересчур на короткой ноге.
   – В чем дело?
   – Он загадал загадку: что такое голландец в спасательном жилете? Оказывается, это рыболовный поплавок. А что голландец делает в лодке? Оказывается, дышит свежим воздухом.
   – Брр!
   – Ники, эти люди прошли через настоящий ад, когда их защищенные дамбами земли затопило. Жаль, что тебя не было тогда, чтобы выразить им сочувствие, ты как раз был в Академии. Я не стала его особенно ругать, кроме того, он взрослый юноша, но…
   – Алекс бы расстроился. – Я был в этом уверен. Однажды он услышал, как наши гардемарины шутят по поводу беспризорников-переселенцев и… Я заставил себя вернуться в настоящее. – Это дурные шутки, заслуживающие наказания, но важнее то, что Майкл был груб со мной. Займись им, дорогая. У тебя ведь есть навык обращения с такими ребятами.
   – Легко тебе говорить, через половину земного шара. – Она продолжила серьезным голосом:
   – Любимый, я поговорила с Филипом. Он очень сильно расстроен.
   Ее слова застали меня врасплох:
   – Почему?
   – Он сказал, что нанес тебе рану. А еще – что ты над ним насмехался.
   – Дорогая, это… – Я не мог ей всего объяснить, это было слишком сложно. – Со мной все в порядке. И я не буду над ним насмехаться. А теперь насчет Майкла…
   – Я его приструню, – строгим голосом пообещала она. Мне даже стало немного жаль пацана. Арлина умела добиваться своего. Даже Фити узнал это, когда был подростком.
   Раздался стук. Я подкатил к дверям. Передо мной стоял Джаред Тенер, переминаясь с ноги на ногу, как напроказивший школяр.
   – Можно мне войти? – Он проскользнул мимо меля, – Фити думает, что я пошел прогуляться.
   – Почему?
   Он сел.
   – Мистер Сифорт, я не так хорошо знал вас, чтобы… Я хочу сказать, после нашего разговора…
   – Да все в порядке.
   Он изучал глазами ковер.
   – Я пришел поговорить о Филипе, объяснить кое-что.
   Я фыркнул:
   – В этом не было необходимости.
   – Вы не правы. – Его спокойная уверенность в себе начала выводить меня из себя. – Вы думаете, что он импульсивный и вздорный, словно маленький мальчик.
   – Ты и не таким был, – улыбнулся я.
   – Я был не в себе. – Спокойное признание, которое я не мог не оценить. – Но он планировал это путешествие несколько месяцев. Даже лет.
   Я сглотнул.
   – Мой Филип… – Он встал с кресла и сел по-турецки на полу у моих ног. – Из всех молодых людей, которых я когда-либо знал, он сильнее всех подвержен страстям. – Внезапно он покрылся румянцем. – Я не то имел в виду, хотя даже в этом… – Он смущенно улыбнулся. – Он целиком отдается тому, во что верит. Он настолько впечатлительный, что пугает меня.
   – Фанатик, – сказал я.
   – Не совсем так. Он способен слушать, а фанатики – нет. Ему можно доказать, что он не прав, хотя и редко.
   – Жаль, что я не могу это сделать.
   – Он отчаянно хочет убедить вас, мистер Сифорт. Я не знаю, что с ним будет, если его постигнет неудача.
   – Есть и другие политики.
   – Мы жили с ним… сколько уже… пять лет? Я люблю его. Но вы по-прежнему остаетесь центром его жизни. Он глубоко вас почитает. Когда он увидел вашу кровь… в тот вечер я успокаивал его больше часа. Он не мог прийти в себя. Весь следующий день он сдерживался как мог, чтобы вы ничего не заметили.
   – Почему?
   – Боялся, что вы начнете соглашаться с ним из жалости. – («О, Филип!») – У вас так много власти, чтобы ранить его.
   – Мы не на благотворительном базаре.
   – Я вовсе не хочу сказать, что вы стараетесь это сделать. – Он стал подыскивать нужные слова. – Но вы не будете его слушать по-настоящему. Не откроете ему свое сердце. А знаете, так ли ужасно то, чего он хочет? Чтобы мир восстал из руин?
   – Это не так просто.
   – Это будет, если вы за это возьметесь. – Его рука быстро коснулась моего колена. – Если вы просто будете это делать.
   Несколько долгих секунд я сидел молча.
   – Роб Боланд хорошо с тобой поработал, – грубовато заметил я.
   – Дядя Робби спас мне жизнь. – Джаред нерешительно улыбнулся. – Вот все, что я хотел сказать.
   Я наклонился вперед и мягко поцеловал его в лоб:
   – Позаботься о моем сыне.
   Сразу после полуночи зазвонил мобильник. Полусонный, я включил его. – Да?
   – Мистер Сифорт? Чисно Валера.
   Я захотел принять сидячее положение, но, поняв, что для этого надо переместить ноги, отказался от своего намерения.
   – Что-нибудь случилось?
   – Мне бы очень хотелось, чтобы вы включили изображение. – Мой заместитель на посту Генсека говорил недовольным голосом. – Намного легче разговаривать, когда видишь собеседника.
   Я ненавидел видеорежим, и Чисно знал это. Это знали все, кто хоть раз мне звонил. Но он не поэтому себя так вел, его привела в замешательство моя пресс-конференция в больнице. Я постарался, чтобы мой вздох был не очень громким.
   – Секундочку. – Немалыми усилиями я переместил ноги и сел прямо, подложив под спину подушки и откинув назад волосы. Щелкнул переключателем видеорежима, дождался, чтобы линзы объектива нашли меня, закрепил фокус. – Да?
   Землистого цвета лицо Валера слабо высветилось на экране.
   – О, прошу прощения, я не знал, что вы уже в постели. Вы зашли слишком далеко с «зелеными» законами. Наши друзья обеспокоены.
   – Что за друзья?
   – Сенат пока наш. – Он говорил из своего кабинета в Ротонде. Поздно же он там засиживался. Хотя, нет, для Северной Америки это не было поздно. – Одно только хочу спросить: почему вы не прижали этих «зеленых»?
   Я вскинул брови:
   – Вы требуете от меня объяснений?
   – Не я, – вкрадчивым голосом произнес он, – Сенат требует. Мы должны показать этим прибабахнутым экологистам, что мы не собираемся им уступать. Вместо этого вы проталкиваете «зеленое» законодательство и позволяете Лиге экологического действия оставаться безнаказанной. Вы не имеете права… Мы делаем все… Чрезвычайное положение позволило бы применить детектор лжи… не оставить от них и следа. А до тех пор… Вы стали слишком мягким!
   Его речь неожиданно прервалась, и наступила тишина. Валера прокашлялся и заговорил уже менее страстно:
   – Послушайте, своими бестолковыми «зелеными» настроениями вы можете влиять на Ассамблею, но сенаторы, вне зависимости от партийной принадлежности, намереваются защищать интересы бизнеса. Вы знаете, что это так.
   – Чисно, каким все же кризисом вызван ваш звонок?
   – Сенат не будет больше поддерживать ваш Закон об уменьшении парникового эффекта. – Я уловил в его голосе нотку удовлетворения. – Я сегодня перемолвился словечком с Робом Боландом. Такое значительное сокращение выбросов…
   – Ничтожные пять процентов! – Теперь я говорил, как кадет Бевин или, хуже, как его отец. Забыв, что Валера меня видит, я закатил глаза.
   – Компании Интерстеллар Лимитед и Боинг Аэробус так не считают, и…
   – Избавьте меня от перечисления. – Я вытер лицо. – Вы поддерживаете в этом администрацию?
   – Я всегда поддерживаю вашу администрацию. – Его голос звучал неискренне.
   – Мою или ваших сторонников?
   – Вы – Генеральный секретарь. Это ваша политика.
   – И если мы проиграем битву в Сенате… Правительство не падет, отправить нас в отставку может только голосование на сессии Генеральной Ассамблеи. Но если будет провален закон, к которому уже привлечено столь сильное внимание общества, станут громче голоса за мою отставку, в том числе в моей собственной партии. Валера, конечно, при этом будет тихо сидеть в своей норе. Я почти чувствовал его ликование.
   – Итак, что же делать? – смакуя, вопросил я. – Как мы можем со всем этим справиться? Распустить Ассамблею и Сенат и назначить новые выборы?
   – Господин Генеральный секретарь! – Это было бы венцом его желаний: бросить меня в битву с ними один на один. Политические игры так ужасны. Я с трудом сдерживал отвращение.
   – Или, может, мне произвести перестановки в кабинете? – стал размышлять я. – Отдать вам Департамент; внешних территорий. Вы ведь давно хотите занять эту: должность. И поставить Робби Боланда заместителем Генсека.
   Я уйду в отставку до того, как передам Департамент внешних территорий в руки Валера, но ему незачем это знать. Его наверняка обескуражит мое предложение: сокровенной мечтой этого деятеля было занять пост колониального министра в дополнение к должности заместителя Генсека, а отнюдь не вместо нее.
   Как я и ожидал, он начал нервно возражать. Я дал ему возможность убедить меня оставить все как есть.
   Не обращая внимания на то, что Валера может догадаться о моих неозвученных мыслях, я подумал о нем как о не представляющем ценности человеке. Надо будет отправить его куда подальше при первом же проявлении нелояльности. Если он это понял, то, хоть и будет под меня копать, но станет осторожнее.
   Надо будет в ближайшие дни убрать его из правительства. Он так усердно обрабатывал партию, и многие ему поверили. Однако, если я им займусь всерьез, ему придется худо.
   Во всяком случае, пока.
   За завтраком мне кусок в горло не лез. Ночью я глаз не сомкнул. Когда стало совсем невмоготу, я сполз с кровати, неимоверными усилиями встал на колени и провел час в молитвах, которые наверняка остались неуслышанными.
   И теперь я был усталым, больным и раздраженным.
   – Папа? – коснулась меня рука Филипа. – Еще одно одолжение?
   – Что бы это ни было – хорошо. Он вздрогнул:
   – Ты на самом деле так думаешь?
   – Да. Ты что, сомневаешься во мне?
   – Когда мы сядем в вертолет, я хочу… – Он беспокойно на меня посмотрел. – Я хочу, чтобы ты сел на полу.
   – Что?! – взревел я.
   – Чтобы ты не видел, где мы летим. Это продлится недолго.
   – Ни за что! Не подлежит обсуждению! – Он, что, смеется надо мной? Такого неуважения…
   – Очень хорошо, сэр. – Больше он не сказал ни слова. Бевин посмотрел на меня укоризненно. Я едва не стукнул его:
   – Один наряд. Измени свою манеру так вести себя.
   – Слушаюсь, сэр. – Он отвязал салфетку. – Можно мне выйти из-за стола?
   – Выходите оба.
   Я проглотил свой чуть теплый кофе и налил еще. Может, хоть это меня взбодрит.
   Пока Филип загружал и заправлял вертолет, я позвонил дежурному по отелю, чтобы оплатить счет. Оказывается, Филип это уже сделал. Я попросил, чтобы счет переписали на мое имя. Они отказались: он, дескать, оставил инструкцию, чтобы это ни в коем случае не делалось. Я бросил трубку.
   Дэнил придержал дверь для моего кресла. У вертолета я сел возле двери, не в силах двигать ногами, пока они вносили мое суперкресло. Джаред забросил внутрь наши походные костюмы.
   Я кисло на него посмотрел:
   – Садись вперед, с Филипом.
   – А вы, мистер Сифорт?
   – Здесь, сзади. – Я попытался устроиться поудобнее на полу вертолета. – Дайте мне подушку. – Филип стрельнул в меня благодарным взглядом, отчего я почти перестал замечать дискомфорт своего положения.