Страница:
большевиков, но и весь блок русских социалистических партий.
Рискнув захватить власть в Петрограде в октябре
года, выдержав состязание внутри собственного ЦК по
вопросу о формировании однопартийного большевистского
правительства, Ленин, далекий от принципов буржуазного
парламентаризма, не собирался уходить в отставку, хотя в
году всем, от противников большевиков до их союзни
ков, было ясно, что большевистский период правления при
вел Россию к катастрофе. У Ленина и большевиков в пер
вый год русской революции был не очень широкий выбор.
Они могли либо уступить власть блоку социалистических
партий, либо уничтожить эти партии, установив однопар
тийную диктатуру. Большевики пошли по второму пути.
Споры о том, в какой степени этот выбор был свободным
или вынужденным, следует считать академическими. Ка
жется, за всем этим стояло упорное желание Ленина сохра-
18
нить за собой власть20, но не ради власти, как таковой, а
для реализации Лениным своей программы. А поскольку с авторитетом Ленина
готова была, иногда с оговорками, считаться только партия большевиков, ему
уже в первые часы революции пришлось стать на путь репрессий, очень скоро
приведший его к однопартийной диктатуре.
Главы, посвященные сотрудничеству большевиков и левых эсеров, не ставят
своей задачей изучение их деятельности на местах. К политической жизни
партийного руководства в Петрограде и Москве эта работа не имела
непосредственного отношения. Куда большее значение играла в этот период
способность левоэсеровского руководства вести тактическую борьбу за власть.
В отличие от большевиков, у которых Ленин считался непревзойденным лидером,
левые эсеры не смогли найти руководителя, способного объединить партию своим
авторитетом и волей. Виднейший русский революционер М. А. Натансон, один из
лидеров левого крыла эсеровской партии, всегда предпочитал держаться в тени
и не претендовал на роль партийного вождя. В. А. Карелин или Б. Д. Камков
были слишком мелки для ведущих ролей. М. А. Спиридонова, признанный вождь
ПЛСР, была только символом, чье имя с успехом использовалось для пропаганды
в "низах". Однако Спиридонова как партийный работник и тактик не шла ни в
какое сравнение с Лениным.
Как давно не удивляет нас соперничество большевиков и меньшевиков,
недавно принадлежавших к единой социал-демократической партии, так не должен
удивлять нас и разрыв левого крыла эсеровской партии с ПСР. Первые трещины
этого раскола обозначились в 1915 году по вопросу об отношении к войне.
Однако это были не те "левые эсеры", по крайней мере, не всегда те, кто
формировал затем ПЛСР21. Очевидно, бурные события 1917 года не
могли сохранить в целости партию, в которой состояли столь разные люди, как
правый эсер Марк Вишняк, с одной стороны, и архилевый Прошьян, с другой.
"Историческая причина раскола [... ] лежит далеко за пределами нашей партии,
-- писал в те дни Камков, -- ее нельзя объяснить
19
узкопартийными моментами. Мы имеем дело с частным, конкретным видом
общего международного явления. Война ярко обнаружила, что в пределах одной
партии оказались чуждые элементы и они не могли не разойтись"22.
Настоящая работа поэтому касается причин выхода левого крыла из
эсеровской партии лишь поверхностно. Теоретические разногласия, если
считать, что они были, имели небольшое отношение к тому фактическому
расколу, который определила практическая борьба левоэсеровских функционеров
за власть на местах и в центре в 1917-18 годах2-*. И не случайно
именно признание левыми эсерами правомерности созыва Второго съезда Советов
(т. е. -- захвата власти большевиками) сделало окончательным разрыв левых
эсеров с ПСР. Борьба левого крыла эсеровской партии за место в революции и
за власть сделала раскол неизбежным.
Не касается исследование и факторов, которые мы можем назвать
"постоянными". К ним относятся экономическая разруха, из месяца в месяц
усугубляемая большевистским правлением; анархия как результат отсутствия
стабильного режима в стране; полная беззащитность мирного населения в городе
и деревне перед любой вооруженной силой -- как результат анархии; голод и
безработица -- как результат разрухи24. Можно было бы добавить
сюда и опасность контрреволюционных выступлений. В меньшей степени -- до
прихода к власти большевиков и левых эсеров, в большей -- после их прихода,
эти явления сопутствовали русской революции (как когда-то французской) и
вряд ли были так уж неожиданны для русских революционеров. Скорее, казалось
бы, все эти опасности должны были сплотить социалистические партии России,
заставить их сформировать "однородное социалистическое правительство" (на
чем так настаивали эсеры, меньшевики и профсоюзы и против чего так резко
выступали Ленин и Троцкий). Однако Ленину важна была не столько
социалистическая революция вообще, сколько социалистическая революция под
его руководством. И это еще одна причина, по которой "постоянным факторам
революции" в работе не уделено места:
20
борьба Ленина за однопартийную диктатуру в стране не была вызвана этими
трудностями, а лишь усугубляла их все большим и большим отрывом правящего
меньшинства от основных слоев населения России.
Когда 1 августа 1914 года канцлера Германии Т. Бетмана-Гольве-
га, торопящегося с объявлением войны России, спросили, зачем,
собственно, ему это нужно, канцлер ответил: "Иначе я не заполучу
социал-демократов". "Он думал достигнуть этого, -- комменти
рует в своих мемуарах Бернхард фон Бюлов, -- заострив войну
[...] против русского царизма". (Хвостов. История дипломатии,
том II, с. 796.) И германские социал-демократы проголосовали в
рейхстаге за предоставление правительству военных кредитов.
Русский солдат-гражданин во Франции (Париж) .No211.9 июня
1918, с. 1. Передовица.
Партия, которой по существу руководил Брантинг, перед войной
была сильнейшей партией в нижней палате шведского парламен
та. Она удержала свои позиции и на осенних выборах 1917 года.
(АИГН, 61/5, с. 21.)
АИГН, 39/9, с. 5-6.
АИГН, 61/5, с. 21.
"Был ли он прав в своей трезвой до пессимизма оценке шансов
германской революции?" -- спрашивал себя позже один из уча
стников совещания с Брантингом П. Гарви и отвечал: "История
показала, что истина лежала посредине. Русская революция свое
влияние на германских рабочих и на германскую армию оказала.
Но [...] лишь военное поражение развязало германскую револю
цию" (АИГН, 39/9, с. 5-6).
К 1920 году, после того как потерпела поражение германская
революция, Ленин перестал делать из этого секрет. Вот что пока
зал один из большевистских функционеров, беседовавший с Ле
ниным в первой половине 1920 года:
"Хочет ли Ленин мировой революции. Да, к этому он стремится. Хочет ли
Ленин власти Советов во всех странах. Нет, этого Ленин не хочет. [...] Ленин
полагает, что мировая революция будет осуществлена не сейчас, а много позже.
В настоящий момент советская России лишь расчищает путь для пришествия
революции всемирной. [...] Все, кто по этим вопросам говорил с Лениным, в
том числе Горький, утверждают, что Ленин давно уже стал пессимистически
смотреть на возможность осуществления мировой социальной революции в
ближайшее время. Всю советскую печать обошли [...] слова Ленина, сказанные
им на одном из митингов: "В тот день, когда меня повесят..." Это было
сказано тогда, когда Деникин приближался к Москве. Сомнения Ленина в
возможности осуществления в ближайшее время. [...] Ленин постоянно жалуется
на то, что нет работников и что его окружают
22
мерзавцы и подлецы из "примазавшихся к коммунистической партии".
Тяжелое хозяйственное положение России также не обещает ничего
благоприятного в ближайшем будущем. Пессимизм и тяжелые условия жизни в
России поставили перед группой друзей Ленина в прошлом году, когда были
разбиты Колчак, Юденич и Деникин, вопрос о том, чтобы коммунисты ушли от
власти. [...] Лучше заняться критикой и пропагандой своих идей для того,
чтобы в нужный момент захватить власть не только в отсталой России, но и в
капиталистических странах Запада. Однако эта точка зрения была отвергнута.
Ленин определенно заявил: Мы должны делать все для того, чтобы определенно
твердо остаться у власти. Каждый наш лишний день укрепляет нас и
обеспечивает в будущем правду нашей партии перед правдами других
социалистических партий. Чем продолжительнее будет наш опыт, тем легче будет
доказать, что именно наш путь является более правильным и более коротким для
достижения идеалов социализма. Мы должны какими бы то ни было путями и какой
бы то ни было ценой добиваться длительности нашей власти. [...] Всякая
передышка, говорит Ленин, усиливает советскую власть и во всяком случае
обеспечивает ей более длительный период существования. [...] Нет ничего,
перед чем бы остановился Ленин для сохранения советской власти" (АИГ, кол.
Голдера, ящик 21, л. 1-3).
8 С точки зрения революционеров самым страшным последствием
этого первого компромисса могла быть "капитуляция" перед внут
ренней буржуазией: "Брестский мир, начав с капитуляции во вне,
вынужден будет переходить к капитуляции внутренней, к сдаче
социальных позиций октябрьской революции и внутри страны",
-- предупреждал И. 3. Штейнберг (Штейнберг. Почему мы про
тив Брестского мира, с. 24). Такая капитуляция произошла не
сколько позже, в 1921.году, когда советское правительство, не
сумевшее осуществить мировую революцию, пошло на "передыш-
ку" с собственником и ввело НЭП.
9 АИГН, 510/24, с. 3.
Измаилович. Послеоктябрьские ошибки, с. 12.
Штейнберг. Почему мы против Брестского мира, с. 25.
Отчет господина Нассе. Против политики Брестского мира кате
горически выступил Либкнехт. Он считал, что без победы герман
ской революции нельзя будет удержать советскую власть, а под
писав сепаратный мир с Россией, германское правительство пол
учит передышку, необходимую для стабилизации положения и
облегчения взрывоопасной ситуации в Германии. Следует отме-
тить, что публично Либкнехт не считал возможным резко крити-
ковать руководителей русской революции -- Ленина и Троцкого.
Это дало возможность Троцкому в "Моей жизни" привести доста-
23
точное количество цитат из опубликованных работ Либкнехта, указывающих,
дескать, на то, что Либкнехт понимал и разделял позицию советского
правительства в германском (Брестском) вопросе [Троцкий. Моя жизнь, т. 2, с.
105 и др.]. Куда более показательны, однако, заметки Либкнехта о Брестском
мире, не предназначавшиеся к публикации. Нельзя не отметить, что некоторыми
из этих цитат располагал Троцкий и они заимствованы из его архива. Тем не
менее Троцкий не спешил использовать их на страницах своей автобиографии.
Вот что писал Либкнехт:
"Германия -- ключевой, высший пункт мировой революции. Победивший
немецкий империализм после падения царизма станет оплотом мировой реакции.
[...] Правительство Ленина-Троцкого 1917 года стоит перед тяжелой опасностью
и искушением открыть немецким штыкам путь не только в Россию, не только
против русской революции, но и против западной и южное-вро-пейской
демократии, прежде всего против итальянского народа, находящегося в начале
революционного восстания. [...] "Брест-Литовск", то есть та мирная политика,
которая привела к нему и обусловила дальнейшее, стала [...] спасительным
деянием для немецкого империализма. [Брест-Литовский договор -- это] комедия
мира, которая должна послужить тому, чтобы дать [германскому] империализму
необходимую передышку. Не английская и не французская, а именно немецкая
революция -- единственно возможное спасение для русской революции [...].
Немецкая революция -- единственный выход.
Но революционизирующему воздействию русских событий противостоят
противоположные воздействия: укрепление немецкого империализма,
антиреволюционных сил и недоумение немецкого пролетариата по поводу
двузначности отношения советского правительства к немецкому империализму.
Так, Чичерин сказал об [убитом 6 июля 1918 г. германском после в России
графе] Мирбахе: он умер за дело мира!!! Высылаются соболезнования по случаю
смерти Эйхгорна (разве это не то же самое, что сочувствие по случаю смерти
Плеве? Это уж просто уму непостижимо!) Немецкому правительству выражается
благодарность за его содействие в русско-финляндских мирных переговорах.
Если немецкая революция не произойдет, альтернатива одна: гибель
[русской] революции или позорная жизнь в обмане и показухе. Брестский мир
был в действительности не чем иным, как капитуляцией русского революционного
пролетариата перед немецким империализмом [...]. И теперь перед большевиками
возникает как конечная станция их тернистого пути самое страшное: жутким
привидением надвигается союз большевиков с Германией [...] [которая ставит
перед собой следующие задачи:] 1. Посредством переговоров, а по возможности
и заключением
24
мира упрочить правительство Ленина-Троцкого в России, что бы
использовать его до конца в интересах Центральных империй и против
будущности революционной России. 2. [...] Использовать правительство
Ленина-Троцкого для военного упрочения Центральных империй против
революционной будущности этих последних.
Перспективы и возможности революции в Германии уменьшаются с каждой
победой и каждым укреплением немецкого милитаризма. Есть только одно решение
трагедии, в которой оказалась Россия: восстание за спиной немецкого
империализма, немецкое массовое восстание." МИСИ, кол. Т. Либкнехта, п. 10.
Заметки Т. Либкнехта. Пункт 90. Карл Либкнехт. Политические заметки из его
наследия, с. 52-53; Письма "Спартаку". "Русская трагедия", с. 181-183;
Письма Спартаку. "Условия мира", с. 192; AT, Т-3742. Цитаты из не
предназначенных к публикации записок Либкнехта.)
Баумгарт. Брест-Литовск и "разумный" мир, с. 60.
Немцы понимали это. Вот что доносил 13 (26) декабря 1917 года
в МИД один из германских дипломатов: "Несомненно, в нынеш
нем русском правительстве есть силы, которые стараются вся
чески помешать тому, чтобы начавшиеся мирные переговоры
закончились слишком быстро. Одна из причин -- это желание не
слишком обострять отношения с Антантой, вторая -- надежда на
революцию в Германии, которая может поставить вопрос о мире
на более выгодную для большевиков основу. [...] Трудно сказать,
насколько большевики действительно верят в эту возможность.
[... ] Но даже здесь они могут принимать желаемое за действитель
ное. Не следует забывать, что большевики часто провозглашали
мир своей целью, однако не мир с буржуазными правительствами,
заключенный путем переговоров, но путь разжигания революции
в нашей стране, что тоже, естественно, приведет к миру" (Отчет
господина Нассе).
AT, Т-3742. "Если не явится немецкая революция, то останется
альтернатива: революционная гибель или постыдная мнимая
жизнь -- на срок, предоставленный прусским империализмом
[...]. Есть ли кто-либо, кто думает о втором исходе? Он должен
был бы до конца миров стоять у позорного столба. Каин и Иуда
плюнули бы на него" (там же).
МИСИ, кол. Красина. Письмо Л. Красиной, 18 мая 1919.
"Империализм центральных империй получает со стороны своих
антиподов Ленина-Троцкого отнюдь не маловажную поддержку",
-- записал Либкнехт, а уже после подписания Брестского мира
добавил: "Теперь не трудно выступать судьею над ошибками
Ленина-Троцкого" (AT, Т-3742).
25
Winfried Baumgart. Deutsche Ostpolitik 1918-1926, c. 62, 240. Радек
в декабре 1917 года указал немцам, что Германия настаивает на
мире на Востоке, так как "хочет начать крупное наступление на
Западном фронте в феврале 1918 г. и разом освободить весь свой
тыл" (Отчет господина Нассе).
Советская и западная историографии богаты трудами о Брестском
мире. Однако вопрос о Брестском мире никогда не считался
спорным: ленинская позиция всегда признавалась единственно
правильной, в то время как позиция левых коммунистов объявля
лась авантюристической, а позиция Троцкого -- провокационной
и предательской. При таком взгляде на проблему историкам до
самого последнего времени только и оставалось, что затушевывать
факт одиночества Ленина при голосовании по вопросу о мире в
ЦК партии или в крупных партийных организациях (например,
в Москве или Петрограде). Тем более избегали они указаний на
то, что большинство партийного актива вплоть до подписания
мирного договора поддерживало формулировку Троцкого "ни
война, ни мир".
Германскую историографию, что естественно, больше интересовала немецкая
сторона проблемы, например, планы и намерения германского верховного
главнокомандования и германского МИДа при заключении Брестского мира,
разногласия между МИДом и верховным главнокомандованием. Меньшее внимание
поэтому уделяла западногерманская историография спорам о Брестском мире,
разыгрывавшимся внутри большевистской партии или же, например, вопросу о
взаимозависимости проблемы заключения Брестского мира и ноябрьской революции
в Германии 1918 года.
На и без того сложную историческую проблему накладывались еще и
политические моменты, связанные с негативным отношением к Троцкому вообще и
его роли и позиции в брестских переговорах, в частности. По этой причине в
настоящей работе позиции Троцкого, как наименее исследованной, будет уделено
существенное внимание. В частности, будет подвергнута критическому анализу
общепринятая на сегодня в историографии оценка формулы Троцкого "ни война,
ни мир" и тех результатов, к которым привел разрыв Троцким переговоров в
Бресте 11 февраля 1918 года.
20 Н. А. Угланов описывает в воспоминаниях настроение, с которым
приехал в Петроград Ленин. 4 апреля 1917 года Ленин выступал
на собрании объединенных социал-демократических групп. После
доклада Ленина выступил Церетели и, повернувшись в сторону
Ленина, сказал: "Как ни непримирим Владимир Ильич, но я
уверен, что мы помиримся". Ленин встал и громко крикнул:
"Никогда". Затем выступил И. П. Гольденберг (Мешковский). В
26
какой-то момент во время речи он ударил кулаком по трибуне и крикнул:
"Я утверждаю, что царивший тридцать лет мир среди демократии сегодня здесь
нарушен и здесь сегодня Лениным водружено знамя гражданской войны". Ленин
снова встал и крикнул: "Верно, правильно". На собрании в 700 человек почти
все ораторы выступали против Ленина (в защиту доклада которого выступила
только Коллонтай). А когда меньшевики предложили создать организационное
бюро по подготовке созыва съезда партии, большевики заявили, что участвовать
в нем не будут. "Поднялся шум, -- пишет Угланов, -- раздались крики по
нашему адресу: раскольники, узурпаторы, демагоги и т. д. Идя домой с
собрания, некоторые мои друзья говорили -- а все-таки Старик [Ленин]
завернул через край. Ясности по всем вопросам у меня тоже не было, но
чувствовал я, что приехал решительный человек". (Воспоминания Угланова, с.
192). После этого трудно согласиться с тем, что Ленин был принужден к курсу
на однопартийную диктатуру под давлением внешних обстоятельств.
На Третьем Всероссийском съезде ПСР при выборе ЦК было
заявлено три списка делегатов: правый, центр и левый. Левые
выдвинули в ЦК Натансона, Спиридонову, Биценко, Чернова,
Ракитникова, Русанова, Гоца, Архангельского, Герштейна, Лун-
кевича, Когана-Бернштейна, Веденяпина, Е. Ратнер, Фирсова
(Розенблюма), Гендельмана, Затонского, Ракова и Берга. Только
первые трое вошли затем в руководство партии левых эсеров.
Камков. Две тактики, с. 11.
Подтверждением этому служит, например, тот факт, что левые
эсеры, отколовшись от ПСР и даже создав собственную партию,
ни в чем не изменили эсеровской программе. "Надо идти за
жизнью, -- указывал на Первом съезде ПЛСР делегат Данильке-
вич. -- [...] Если бы мы стали тут вырабатывать программу
партии, то это у нас заняло бы массу времени, а время не терпит,
нужна работа на местах. Мы должны отправляться на места и там
строить партию [...]. Мое предложение сводится к тому, чтобы
здесь не изобретать никакой программы, ограничиться старой,
уехать на места, и там жизнь покажет, какие изменения внести в
эту программу". (Протоколы Первого съезда ПЛСР, с. 32.).
24 Для иллюстрации происходящего можно привести выдержки из
одного обширного документа -- протокола "Объединенного засе
дания Ростово-Нахичеванского на Дону Совета рабочих депута
тов, фабрично-заводских комитетов и правлений профессиональ
ных союзов", созванного 15 (28) февраля 1918 года:
"Я. И. Коломейцев предлагает включить в порядок дня вопрос о снятии
военного положения [...]. Представитель от комитета рабочих из Донских гирл
говорит, что в порту арестовывают рабочих, что жизнь их в опасности [...]
они не могут нормально
27
работать [...] Б. С. Васильев заявляет, что в данный момент есть нечто
поважнее хлеба -- нужно в первую очередь говорить об ужасах, творящихся в
городе, о непрекращающихся расстрелах и о спасении человеческих жизней.
Предложение это вызывает замешательство среди членов военно-революционного
комитета. После совещания слово получает Антонов [Овсеенко], начальник
Красной гвардии. В короткой речи он рассказывает [...] [что] в тех
организованных расстрелах, которые производятся до сих пор,
военно-революционный комитет неповинен. Их производят по приказу штаба
Сиверса [...]. Все арестованные, находящиеся в военно-революционном комитете
и Красной гвардии, надежно охраняются и оттуда никто выведен [на расстрел]
не был [...]. Вторым докладчиком выступает Частнов -- по продовольственному
вопросу. Положение в городе -- по мнению докладчика -- катастрофическое.
[...] Никаких запасов [...] нет. (...) Транспорт совершенно расстроен. Еще
хуже на рудниках и в Донецком округе -- оттуда приезжают делегаты и умоляют
спасти их от голода. Угля в Ростове также нет, так как подвоз его также
прекратился [...]. Равикович -- секретарь военно-революционного комитета
[говорит, что] [...] сейчас у нас в городе царит двоевластие. Штаб Сиверса
[...] [и] военные комиссары Антонов, Войцеховский, объявившие себя высшей и
неограниченной властью в городе. Эти гастролеры приехали из Харькова и
мешают всей нашей работе. [...] Нам объявили, что вводится цензура для всей
печати -- в том числе и для Известий военно-революционного комитета. Мы
заявили категорический протест, на что последовало разъяснение, что [...] в
случае сопротивления нас будут арестовывать! [...] Тогда мы обратились к
тов. Антонову. "Власть принадлежит Совету, -- заявил нам Антонов, -- но
только Совету революционному, а ваш Совет никуда не годится и я его
разгоню!" После долгих убеждений Антонов согласился, что этого делать не
следует, но что пока будет военное положение -- будет и диктатура
Войцеховского [...]. Степанов (левый эсер), заявляет, что ему и его
товарищам по комитету обидно слышать упреки, что их руки в крови [...]. Да,
германцы идут на Россию, но это идут империалисты, и их движение вызовет
революцию в Германии и пожар во всей Европе. Я верю, товарищи, еще не все
пропало. [...] Войцеховский. Не для конфликтов с товарищами большевиками шел
я сюда в Ростов [...]. Но я заявляю, что мы не остановимся перед репрессиями
по отношению к тем Советам, которые станут на нашей дороге [...]. Собрание
расходится при общем подавленном настроении" (АИГН, 6/3).
28
Уже в первые дни после Октябрьского переворотд Ленин разошелся с
большинством своей партии по вопросу, касающемуся заключения мира: вопреки
ожиданиям социалистов он выступил с принципиальным согласием подписать с
"империалистическим" германским правительством не всеобщий, а сепаратный
мир1. Неудивительно, что самым простым объяснением ленинского
шага были взятые им еще до возвращения в Россию обязательства перед
германским правительством2.
Взаимоотношения между большевистской партией и кайзеровским
правительством в годы мировой войны долгое время оставались для историков
загадкой. Сенсацией разнеслись по миру первые сведения о том, что германское
правительство, заинтересованное в скорейшем ослаблении Российской империи и
выходе последней из войны, нашло выгодным для себя финансирование
социалистических партий, стоявших за поражение России в войне и ведших
усиленную пораженческую пропаганду. Германский социал-демократ Эдуард
Бернштейн, занимавший одно время пост заместителя министра финансов в
германском правительстве, указал на связь с немцами Ленина в статье "Темная
история", опубликованной 14 января 1921 года в утреннем выпуске газеты
"Форвертс":
"Антанта утверждала, и утверждает до сих пор, что кайзерская Германия
предоставила Ленину и товарищам большие суммы денег, предназначенных на
агитацию в России. Действительно, Ленин и его товарищи получили от
кайзерской Германии огромные суммы. Я узнал об этом еще в конце декабря 1917
года. Через одного друга я осведомился об этом у некоего лица, которое,
вследствие своих связей с различными учреждениями, должно было быть в курсе
дела, и получил утвердительный ответ. Правда, тогда
29
я не знал размера этих сумм и кто был посредником при их передаче.
Рискнув захватить власть в Петрограде в октябре
года, выдержав состязание внутри собственного ЦК по
вопросу о формировании однопартийного большевистского
правительства, Ленин, далекий от принципов буржуазного
парламентаризма, не собирался уходить в отставку, хотя в
году всем, от противников большевиков до их союзни
ков, было ясно, что большевистский период правления при
вел Россию к катастрофе. У Ленина и большевиков в пер
вый год русской революции был не очень широкий выбор.
Они могли либо уступить власть блоку социалистических
партий, либо уничтожить эти партии, установив однопар
тийную диктатуру. Большевики пошли по второму пути.
Споры о том, в какой степени этот выбор был свободным
или вынужденным, следует считать академическими. Ка
жется, за всем этим стояло упорное желание Ленина сохра-
18
нить за собой власть20, но не ради власти, как таковой, а
для реализации Лениным своей программы. А поскольку с авторитетом Ленина
готова была, иногда с оговорками, считаться только партия большевиков, ему
уже в первые часы революции пришлось стать на путь репрессий, очень скоро
приведший его к однопартийной диктатуре.
Главы, посвященные сотрудничеству большевиков и левых эсеров, не ставят
своей задачей изучение их деятельности на местах. К политической жизни
партийного руководства в Петрограде и Москве эта работа не имела
непосредственного отношения. Куда большее значение играла в этот период
способность левоэсеровского руководства вести тактическую борьбу за власть.
В отличие от большевиков, у которых Ленин считался непревзойденным лидером,
левые эсеры не смогли найти руководителя, способного объединить партию своим
авторитетом и волей. Виднейший русский революционер М. А. Натансон, один из
лидеров левого крыла эсеровской партии, всегда предпочитал держаться в тени
и не претендовал на роль партийного вождя. В. А. Карелин или Б. Д. Камков
были слишком мелки для ведущих ролей. М. А. Спиридонова, признанный вождь
ПЛСР, была только символом, чье имя с успехом использовалось для пропаганды
в "низах". Однако Спиридонова как партийный работник и тактик не шла ни в
какое сравнение с Лениным.
Как давно не удивляет нас соперничество большевиков и меньшевиков,
недавно принадлежавших к единой социал-демократической партии, так не должен
удивлять нас и разрыв левого крыла эсеровской партии с ПСР. Первые трещины
этого раскола обозначились в 1915 году по вопросу об отношении к войне.
Однако это были не те "левые эсеры", по крайней мере, не всегда те, кто
формировал затем ПЛСР21. Очевидно, бурные события 1917 года не
могли сохранить в целости партию, в которой состояли столь разные люди, как
правый эсер Марк Вишняк, с одной стороны, и архилевый Прошьян, с другой.
"Историческая причина раскола [... ] лежит далеко за пределами нашей партии,
-- писал в те дни Камков, -- ее нельзя объяснить
19
узкопартийными моментами. Мы имеем дело с частным, конкретным видом
общего международного явления. Война ярко обнаружила, что в пределах одной
партии оказались чуждые элементы и они не могли не разойтись"22.
Настоящая работа поэтому касается причин выхода левого крыла из
эсеровской партии лишь поверхностно. Теоретические разногласия, если
считать, что они были, имели небольшое отношение к тому фактическому
расколу, который определила практическая борьба левоэсеровских функционеров
за власть на местах и в центре в 1917-18 годах2-*. И не случайно
именно признание левыми эсерами правомерности созыва Второго съезда Советов
(т. е. -- захвата власти большевиками) сделало окончательным разрыв левых
эсеров с ПСР. Борьба левого крыла эсеровской партии за место в революции и
за власть сделала раскол неизбежным.
Не касается исследование и факторов, которые мы можем назвать
"постоянными". К ним относятся экономическая разруха, из месяца в месяц
усугубляемая большевистским правлением; анархия как результат отсутствия
стабильного режима в стране; полная беззащитность мирного населения в городе
и деревне перед любой вооруженной силой -- как результат анархии; голод и
безработица -- как результат разрухи24. Можно было бы добавить
сюда и опасность контрреволюционных выступлений. В меньшей степени -- до
прихода к власти большевиков и левых эсеров, в большей -- после их прихода,
эти явления сопутствовали русской революции (как когда-то французской) и
вряд ли были так уж неожиданны для русских революционеров. Скорее, казалось
бы, все эти опасности должны были сплотить социалистические партии России,
заставить их сформировать "однородное социалистическое правительство" (на
чем так настаивали эсеры, меньшевики и профсоюзы и против чего так резко
выступали Ленин и Троцкий). Однако Ленину важна была не столько
социалистическая революция вообще, сколько социалистическая революция под
его руководством. И это еще одна причина, по которой "постоянным факторам
революции" в работе не уделено места:
20
борьба Ленина за однопартийную диктатуру в стране не была вызвана этими
трудностями, а лишь усугубляла их все большим и большим отрывом правящего
меньшинства от основных слоев населения России.
Когда 1 августа 1914 года канцлера Германии Т. Бетмана-Гольве-
га, торопящегося с объявлением войны России, спросили, зачем,
собственно, ему это нужно, канцлер ответил: "Иначе я не заполучу
социал-демократов". "Он думал достигнуть этого, -- комменти
рует в своих мемуарах Бернхард фон Бюлов, -- заострив войну
[...] против русского царизма". (Хвостов. История дипломатии,
том II, с. 796.) И германские социал-демократы проголосовали в
рейхстаге за предоставление правительству военных кредитов.
Русский солдат-гражданин во Франции (Париж) .No211.9 июня
1918, с. 1. Передовица.
Партия, которой по существу руководил Брантинг, перед войной
была сильнейшей партией в нижней палате шведского парламен
та. Она удержала свои позиции и на осенних выборах 1917 года.
(АИГН, 61/5, с. 21.)
АИГН, 39/9, с. 5-6.
АИГН, 61/5, с. 21.
"Был ли он прав в своей трезвой до пессимизма оценке шансов
германской революции?" -- спрашивал себя позже один из уча
стников совещания с Брантингом П. Гарви и отвечал: "История
показала, что истина лежала посредине. Русская революция свое
влияние на германских рабочих и на германскую армию оказала.
Но [...] лишь военное поражение развязало германскую револю
цию" (АИГН, 39/9, с. 5-6).
К 1920 году, после того как потерпела поражение германская
революция, Ленин перестал делать из этого секрет. Вот что пока
зал один из большевистских функционеров, беседовавший с Ле
ниным в первой половине 1920 года:
"Хочет ли Ленин мировой революции. Да, к этому он стремится. Хочет ли
Ленин власти Советов во всех странах. Нет, этого Ленин не хочет. [...] Ленин
полагает, что мировая революция будет осуществлена не сейчас, а много позже.
В настоящий момент советская России лишь расчищает путь для пришествия
революции всемирной. [...] Все, кто по этим вопросам говорил с Лениным, в
том числе Горький, утверждают, что Ленин давно уже стал пессимистически
смотреть на возможность осуществления мировой социальной революции в
ближайшее время. Всю советскую печать обошли [...] слова Ленина, сказанные
им на одном из митингов: "В тот день, когда меня повесят..." Это было
сказано тогда, когда Деникин приближался к Москве. Сомнения Ленина в
возможности осуществления в ближайшее время. [...] Ленин постоянно жалуется
на то, что нет работников и что его окружают
22
мерзавцы и подлецы из "примазавшихся к коммунистической партии".
Тяжелое хозяйственное положение России также не обещает ничего
благоприятного в ближайшем будущем. Пессимизм и тяжелые условия жизни в
России поставили перед группой друзей Ленина в прошлом году, когда были
разбиты Колчак, Юденич и Деникин, вопрос о том, чтобы коммунисты ушли от
власти. [...] Лучше заняться критикой и пропагандой своих идей для того,
чтобы в нужный момент захватить власть не только в отсталой России, но и в
капиталистических странах Запада. Однако эта точка зрения была отвергнута.
Ленин определенно заявил: Мы должны делать все для того, чтобы определенно
твердо остаться у власти. Каждый наш лишний день укрепляет нас и
обеспечивает в будущем правду нашей партии перед правдами других
социалистических партий. Чем продолжительнее будет наш опыт, тем легче будет
доказать, что именно наш путь является более правильным и более коротким для
достижения идеалов социализма. Мы должны какими бы то ни было путями и какой
бы то ни было ценой добиваться длительности нашей власти. [...] Всякая
передышка, говорит Ленин, усиливает советскую власть и во всяком случае
обеспечивает ей более длительный период существования. [...] Нет ничего,
перед чем бы остановился Ленин для сохранения советской власти" (АИГ, кол.
Голдера, ящик 21, л. 1-3).
8 С точки зрения революционеров самым страшным последствием
этого первого компромисса могла быть "капитуляция" перед внут
ренней буржуазией: "Брестский мир, начав с капитуляции во вне,
вынужден будет переходить к капитуляции внутренней, к сдаче
социальных позиций октябрьской революции и внутри страны",
-- предупреждал И. 3. Штейнберг (Штейнберг. Почему мы про
тив Брестского мира, с. 24). Такая капитуляция произошла не
сколько позже, в 1921.году, когда советское правительство, не
сумевшее осуществить мировую революцию, пошло на "передыш-
ку" с собственником и ввело НЭП.
9 АИГН, 510/24, с. 3.
Измаилович. Послеоктябрьские ошибки, с. 12.
Штейнберг. Почему мы против Брестского мира, с. 25.
Отчет господина Нассе. Против политики Брестского мира кате
горически выступил Либкнехт. Он считал, что без победы герман
ской революции нельзя будет удержать советскую власть, а под
писав сепаратный мир с Россией, германское правительство пол
учит передышку, необходимую для стабилизации положения и
облегчения взрывоопасной ситуации в Германии. Следует отме-
тить, что публично Либкнехт не считал возможным резко крити-
ковать руководителей русской революции -- Ленина и Троцкого.
Это дало возможность Троцкому в "Моей жизни" привести доста-
23
точное количество цитат из опубликованных работ Либкнехта, указывающих,
дескать, на то, что Либкнехт понимал и разделял позицию советского
правительства в германском (Брестском) вопросе [Троцкий. Моя жизнь, т. 2, с.
105 и др.]. Куда более показательны, однако, заметки Либкнехта о Брестском
мире, не предназначавшиеся к публикации. Нельзя не отметить, что некоторыми
из этих цитат располагал Троцкий и они заимствованы из его архива. Тем не
менее Троцкий не спешил использовать их на страницах своей автобиографии.
Вот что писал Либкнехт:
"Германия -- ключевой, высший пункт мировой революции. Победивший
немецкий империализм после падения царизма станет оплотом мировой реакции.
[...] Правительство Ленина-Троцкого 1917 года стоит перед тяжелой опасностью
и искушением открыть немецким штыкам путь не только в Россию, не только
против русской революции, но и против западной и южное-вро-пейской
демократии, прежде всего против итальянского народа, находящегося в начале
революционного восстания. [...] "Брест-Литовск", то есть та мирная политика,
которая привела к нему и обусловила дальнейшее, стала [...] спасительным
деянием для немецкого империализма. [Брест-Литовский договор -- это] комедия
мира, которая должна послужить тому, чтобы дать [германскому] империализму
необходимую передышку. Не английская и не французская, а именно немецкая
революция -- единственно возможное спасение для русской революции [...].
Немецкая революция -- единственный выход.
Но революционизирующему воздействию русских событий противостоят
противоположные воздействия: укрепление немецкого империализма,
антиреволюционных сил и недоумение немецкого пролетариата по поводу
двузначности отношения советского правительства к немецкому империализму.
Так, Чичерин сказал об [убитом 6 июля 1918 г. германском после в России
графе] Мирбахе: он умер за дело мира!!! Высылаются соболезнования по случаю
смерти Эйхгорна (разве это не то же самое, что сочувствие по случаю смерти
Плеве? Это уж просто уму непостижимо!) Немецкому правительству выражается
благодарность за его содействие в русско-финляндских мирных переговорах.
Если немецкая революция не произойдет, альтернатива одна: гибель
[русской] революции или позорная жизнь в обмане и показухе. Брестский мир
был в действительности не чем иным, как капитуляцией русского революционного
пролетариата перед немецким империализмом [...]. И теперь перед большевиками
возникает как конечная станция их тернистого пути самое страшное: жутким
привидением надвигается союз большевиков с Германией [...] [которая ставит
перед собой следующие задачи:] 1. Посредством переговоров, а по возможности
и заключением
24
мира упрочить правительство Ленина-Троцкого в России, что бы
использовать его до конца в интересах Центральных империй и против
будущности революционной России. 2. [...] Использовать правительство
Ленина-Троцкого для военного упрочения Центральных империй против
революционной будущности этих последних.
Перспективы и возможности революции в Германии уменьшаются с каждой
победой и каждым укреплением немецкого милитаризма. Есть только одно решение
трагедии, в которой оказалась Россия: восстание за спиной немецкого
империализма, немецкое массовое восстание." МИСИ, кол. Т. Либкнехта, п. 10.
Заметки Т. Либкнехта. Пункт 90. Карл Либкнехт. Политические заметки из его
наследия, с. 52-53; Письма "Спартаку". "Русская трагедия", с. 181-183;
Письма Спартаку. "Условия мира", с. 192; AT, Т-3742. Цитаты из не
предназначенных к публикации записок Либкнехта.)
Баумгарт. Брест-Литовск и "разумный" мир, с. 60.
Немцы понимали это. Вот что доносил 13 (26) декабря 1917 года
в МИД один из германских дипломатов: "Несомненно, в нынеш
нем русском правительстве есть силы, которые стараются вся
чески помешать тому, чтобы начавшиеся мирные переговоры
закончились слишком быстро. Одна из причин -- это желание не
слишком обострять отношения с Антантой, вторая -- надежда на
революцию в Германии, которая может поставить вопрос о мире
на более выгодную для большевиков основу. [...] Трудно сказать,
насколько большевики действительно верят в эту возможность.
[... ] Но даже здесь они могут принимать желаемое за действитель
ное. Не следует забывать, что большевики часто провозглашали
мир своей целью, однако не мир с буржуазными правительствами,
заключенный путем переговоров, но путь разжигания революции
в нашей стране, что тоже, естественно, приведет к миру" (Отчет
господина Нассе).
AT, Т-3742. "Если не явится немецкая революция, то останется
альтернатива: революционная гибель или постыдная мнимая
жизнь -- на срок, предоставленный прусским империализмом
[...]. Есть ли кто-либо, кто думает о втором исходе? Он должен
был бы до конца миров стоять у позорного столба. Каин и Иуда
плюнули бы на него" (там же).
МИСИ, кол. Красина. Письмо Л. Красиной, 18 мая 1919.
"Империализм центральных империй получает со стороны своих
антиподов Ленина-Троцкого отнюдь не маловажную поддержку",
-- записал Либкнехт, а уже после подписания Брестского мира
добавил: "Теперь не трудно выступать судьею над ошибками
Ленина-Троцкого" (AT, Т-3742).
25
Winfried Baumgart. Deutsche Ostpolitik 1918-1926, c. 62, 240. Радек
в декабре 1917 года указал немцам, что Германия настаивает на
мире на Востоке, так как "хочет начать крупное наступление на
Западном фронте в феврале 1918 г. и разом освободить весь свой
тыл" (Отчет господина Нассе).
Советская и западная историографии богаты трудами о Брестском
мире. Однако вопрос о Брестском мире никогда не считался
спорным: ленинская позиция всегда признавалась единственно
правильной, в то время как позиция левых коммунистов объявля
лась авантюристической, а позиция Троцкого -- провокационной
и предательской. При таком взгляде на проблему историкам до
самого последнего времени только и оставалось, что затушевывать
факт одиночества Ленина при голосовании по вопросу о мире в
ЦК партии или в крупных партийных организациях (например,
в Москве или Петрограде). Тем более избегали они указаний на
то, что большинство партийного актива вплоть до подписания
мирного договора поддерживало формулировку Троцкого "ни
война, ни мир".
Германскую историографию, что естественно, больше интересовала немецкая
сторона проблемы, например, планы и намерения германского верховного
главнокомандования и германского МИДа при заключении Брестского мира,
разногласия между МИДом и верховным главнокомандованием. Меньшее внимание
поэтому уделяла западногерманская историография спорам о Брестском мире,
разыгрывавшимся внутри большевистской партии или же, например, вопросу о
взаимозависимости проблемы заключения Брестского мира и ноябрьской революции
в Германии 1918 года.
На и без того сложную историческую проблему накладывались еще и
политические моменты, связанные с негативным отношением к Троцкому вообще и
его роли и позиции в брестских переговорах, в частности. По этой причине в
настоящей работе позиции Троцкого, как наименее исследованной, будет уделено
существенное внимание. В частности, будет подвергнута критическому анализу
общепринятая на сегодня в историографии оценка формулы Троцкого "ни война,
ни мир" и тех результатов, к которым привел разрыв Троцким переговоров в
Бресте 11 февраля 1918 года.
20 Н. А. Угланов описывает в воспоминаниях настроение, с которым
приехал в Петроград Ленин. 4 апреля 1917 года Ленин выступал
на собрании объединенных социал-демократических групп. После
доклада Ленина выступил Церетели и, повернувшись в сторону
Ленина, сказал: "Как ни непримирим Владимир Ильич, но я
уверен, что мы помиримся". Ленин встал и громко крикнул:
"Никогда". Затем выступил И. П. Гольденберг (Мешковский). В
26
какой-то момент во время речи он ударил кулаком по трибуне и крикнул:
"Я утверждаю, что царивший тридцать лет мир среди демократии сегодня здесь
нарушен и здесь сегодня Лениным водружено знамя гражданской войны". Ленин
снова встал и крикнул: "Верно, правильно". На собрании в 700 человек почти
все ораторы выступали против Ленина (в защиту доклада которого выступила
только Коллонтай). А когда меньшевики предложили создать организационное
бюро по подготовке созыва съезда партии, большевики заявили, что участвовать
в нем не будут. "Поднялся шум, -- пишет Угланов, -- раздались крики по
нашему адресу: раскольники, узурпаторы, демагоги и т. д. Идя домой с
собрания, некоторые мои друзья говорили -- а все-таки Старик [Ленин]
завернул через край. Ясности по всем вопросам у меня тоже не было, но
чувствовал я, что приехал решительный человек". (Воспоминания Угланова, с.
192). После этого трудно согласиться с тем, что Ленин был принужден к курсу
на однопартийную диктатуру под давлением внешних обстоятельств.
На Третьем Всероссийском съезде ПСР при выборе ЦК было
заявлено три списка делегатов: правый, центр и левый. Левые
выдвинули в ЦК Натансона, Спиридонову, Биценко, Чернова,
Ракитникова, Русанова, Гоца, Архангельского, Герштейна, Лун-
кевича, Когана-Бернштейна, Веденяпина, Е. Ратнер, Фирсова
(Розенблюма), Гендельмана, Затонского, Ракова и Берга. Только
первые трое вошли затем в руководство партии левых эсеров.
Камков. Две тактики, с. 11.
Подтверждением этому служит, например, тот факт, что левые
эсеры, отколовшись от ПСР и даже создав собственную партию,
ни в чем не изменили эсеровской программе. "Надо идти за
жизнью, -- указывал на Первом съезде ПЛСР делегат Данильке-
вич. -- [...] Если бы мы стали тут вырабатывать программу
партии, то это у нас заняло бы массу времени, а время не терпит,
нужна работа на местах. Мы должны отправляться на места и там
строить партию [...]. Мое предложение сводится к тому, чтобы
здесь не изобретать никакой программы, ограничиться старой,
уехать на места, и там жизнь покажет, какие изменения внести в
эту программу". (Протоколы Первого съезда ПЛСР, с. 32.).
24 Для иллюстрации происходящего можно привести выдержки из
одного обширного документа -- протокола "Объединенного засе
дания Ростово-Нахичеванского на Дону Совета рабочих депута
тов, фабрично-заводских комитетов и правлений профессиональ
ных союзов", созванного 15 (28) февраля 1918 года:
"Я. И. Коломейцев предлагает включить в порядок дня вопрос о снятии
военного положения [...]. Представитель от комитета рабочих из Донских гирл
говорит, что в порту арестовывают рабочих, что жизнь их в опасности [...]
они не могут нормально
27
работать [...] Б. С. Васильев заявляет, что в данный момент есть нечто
поважнее хлеба -- нужно в первую очередь говорить об ужасах, творящихся в
городе, о непрекращающихся расстрелах и о спасении человеческих жизней.
Предложение это вызывает замешательство среди членов военно-революционного
комитета. После совещания слово получает Антонов [Овсеенко], начальник
Красной гвардии. В короткой речи он рассказывает [...] [что] в тех
организованных расстрелах, которые производятся до сих пор,
военно-революционный комитет неповинен. Их производят по приказу штаба
Сиверса [...]. Все арестованные, находящиеся в военно-революционном комитете
и Красной гвардии, надежно охраняются и оттуда никто выведен [на расстрел]
не был [...]. Вторым докладчиком выступает Частнов -- по продовольственному
вопросу. Положение в городе -- по мнению докладчика -- катастрофическое.
[...] Никаких запасов [...] нет. (...) Транспорт совершенно расстроен. Еще
хуже на рудниках и в Донецком округе -- оттуда приезжают делегаты и умоляют
спасти их от голода. Угля в Ростове также нет, так как подвоз его также
прекратился [...]. Равикович -- секретарь военно-революционного комитета
[говорит, что] [...] сейчас у нас в городе царит двоевластие. Штаб Сиверса
[...] [и] военные комиссары Антонов, Войцеховский, объявившие себя высшей и
неограниченной властью в городе. Эти гастролеры приехали из Харькова и
мешают всей нашей работе. [...] Нам объявили, что вводится цензура для всей
печати -- в том числе и для Известий военно-революционного комитета. Мы
заявили категорический протест, на что последовало разъяснение, что [...] в
случае сопротивления нас будут арестовывать! [...] Тогда мы обратились к
тов. Антонову. "Власть принадлежит Совету, -- заявил нам Антонов, -- но
только Совету революционному, а ваш Совет никуда не годится и я его
разгоню!" После долгих убеждений Антонов согласился, что этого делать не
следует, но что пока будет военное положение -- будет и диктатура
Войцеховского [...]. Степанов (левый эсер), заявляет, что ему и его
товарищам по комитету обидно слышать упреки, что их руки в крови [...]. Да,
германцы идут на Россию, но это идут империалисты, и их движение вызовет
революцию в Германии и пожар во всей Европе. Я верю, товарищи, еще не все
пропало. [...] Войцеховский. Не для конфликтов с товарищами большевиками шел
я сюда в Ростов [...]. Но я заявляю, что мы не остановимся перед репрессиями
по отношению к тем Советам, которые станут на нашей дороге [...]. Собрание
расходится при общем подавленном настроении" (АИГН, 6/3).
28
Уже в первые дни после Октябрьского переворотд Ленин разошелся с
большинством своей партии по вопросу, касающемуся заключения мира: вопреки
ожиданиям социалистов он выступил с принципиальным согласием подписать с
"империалистическим" германским правительством не всеобщий, а сепаратный
мир1. Неудивительно, что самым простым объяснением ленинского
шага были взятые им еще до возвращения в Россию обязательства перед
германским правительством2.
Взаимоотношения между большевистской партией и кайзеровским
правительством в годы мировой войны долгое время оставались для историков
загадкой. Сенсацией разнеслись по миру первые сведения о том, что германское
правительство, заинтересованное в скорейшем ослаблении Российской империи и
выходе последней из войны, нашло выгодным для себя финансирование
социалистических партий, стоявших за поражение России в войне и ведших
усиленную пораженческую пропаганду. Германский социал-демократ Эдуард
Бернштейн, занимавший одно время пост заместителя министра финансов в
германском правительстве, указал на связь с немцами Ленина в статье "Темная
история", опубликованной 14 января 1921 года в утреннем выпуске газеты
"Форвертс":
"Антанта утверждала, и утверждает до сих пор, что кайзерская Германия
предоставила Ленину и товарищам большие суммы денег, предназначенных на
агитацию в России. Действительно, Ленин и его товарищи получили от
кайзерской Германии огромные суммы. Я узнал об этом еще в конце декабря 1917
года. Через одного друга я осведомился об этом у некоего лица, которое,
вследствие своих связей с различными учреждениями, должно было быть в курсе
дела, и получил утвердительный ответ. Правда, тогда
29
я не знал размера этих сумм и кто был посредником при их передаче.