Страница:
285
ту созыва Шестого съезда в июле 1917, когда партия еще не была
правящей, в ее рядах числилось около 240 тысяч26, причем
численность партии с апреля по июль 1917 возросла в три раза27.
Теперь же Ларин вынужден был указать, что "многие организации фактически за
последнее время не выросли"28. А Свердлов, выступивший на Седьмом
съезде с отчетом ЦК, обратил внимание партийного актива еще на два
прискорбных обстоятельства: "членские взносы поступали крайне неаккуратно",
а тираж "Правды" упал с 220 тысяч в октябре 1917 г. до 85 тысяч, причем
распространялась она фактически только в Петрограде и
окрестностях29. 7 марта в 12 часов дня с первым докладом съезда
-- о Брестском мирено -- выступил Ленин, попытавшийся убедить делегатов в
необходимости ратифицировать соглашение. Поистине удивительным можно считать
тот факт, что текст договора держался в тайне и делегатам съезда сообщен не
был. Между тем за знакомым сегодня каждому Брестским мирным договором стояли
условия более тяжкие, чем Версальские. В смысле территориальных изменений
Брест-Литовское соглашение предусматривало очищение Россией провинций
Восточной Анатолии, Ардаганского, Карсского и Батумского округов "и их
упорядоченное возвращение Турции"; подписание немедленного мира с Украинской
народной республикой и признание мирного договора между Украиной и странами
Четверного союза. Фактически это означало передачу Украины, из которой
должны были быть выведены все русские и красногвардейские части, под
контроль Германии. Эстляндия и Лифляндия также очищались от русских войск и
Красной гвардии. Восточная граница Эстляндии проходила теперь примерно по
реке Нарве. Восточная граница Лифляндии -- через Чудское и Псковское озера.
Финляндия и Аландские острова тоже освобождались от русских войск и Красной
гвардии, а финские порты -- от русского флота и военно-морских
сил31.
На отторгнутых территориях общей площадью в 780 тыс. кв. км с
населением 56 миллионов человек32 (треть населения Российской
империи) до революции находилось
286
27% обрабатываемой в стране земли, 26% всей железнодорожной сети, 33%
текстильной промышленности, выплавлялось 73% железа и стали, добывалось 89%
каменного угля, находилось 90% сахарной промышленности, 918 текстильных
фабрик, 574 пивоваренных завода, 133 табачных фабрики, 1685 винокуренных
заводов, 244 химических предприятия, 615 целлюлозных фабрик, 1073
машиностроительных завода и, главное, 40% промышленных рабочих, которые
уходили теперь "под иго капитала". Очевидно, что без всего этого нельзя было
"построить социалистического хозяйства"33 (ради чего заключалась
брестская передышка). Ленин сравнил этот мир с Тильзитским: по Тильзит-скому
миру Пруссия лишилась примерно половины своей территории и 50% населения.
Россия -- лишь трети34. Но в абсолютных цифрах территориальные и
людские потери были несравнимы. Территория России была теперь меньше, чем в
допетровскую эпоху3^.
Именно этот мир и стал защищать Ленин. Он зачитывал свой доклад, как
классический сторонник мировой революции, говоря прежде всего о надежде на
революцию в Германии и о принципиальной невозможности сосуществования
социалистических и капиталистических государств. По существу, Ленин
солидаризировался с левыми коммунистами по всем основным пунктам:
приветствовал революционную войну, партизанскую борьбу, мировую революцию,
признавал, что война с Германией неизбежна, что Петроград и Москву, скорее
всего, придется отдать немцам, подготавливающимся для очередного прыжка, что
"передышка" всего-то может продлиться -- день. Но левые коммунисты из этого
выводили, что следует объявлять революционную войну. Ленин же считал, что
передышка, пусть и в один день, стоит трети России и, что более существенно
-- отхода от революционных догм. В этом левые коммунисты никак не могли
сойтись с Лениным.
С ответной речью выступил Бухарин. Он сказал, что русская революция
будет либо "спасена международной революцией, либо погибнет под ударами
международного капитала". О мирном сосуществовании поэтому говорить
287
не приходится. Выгоды от мирного договора с Германией -- иллюзорны.
Прежде чем подписывать договор, нужно понимать, зачем нужна предлагаемая
Лениным передышка. Ленин утверждает, что она "нужна для упорядочения
железных дорог", для организации экономики и "налаживания того самого
советского аппарата", который "не могли наладить в течение четырех месяцев".
Бухарин считал, что "если бы была возможность такой передышки", левые
коммунисты согласились бы подписать мир. Но если передышка берется только на
несколько дней, то "овчинка выделки не стоит", потому что в несколько дней
разрешить те задачи, которые перечислил Ленин, нельзя: на это требуется
минимум несколько месяцев, а такого срока не предоставит ни Гофман, ни
Либкнехт. "Дело вовсе не в том, что мы протестуем против позорных и прочих
условий мира как таковых, -- продолжал Бухарин, -- а мы протестуем против
этих условий, потому что они фактически этой передышки нам не дают", так как
отрезают от России Украину (и хлеб), Донецкий бассейн (и уголь), раскалывают
и ослабляют рабочих и рабочее движение. Такие просоветски настроенные
территории, как Латвия отдаются под германскую оккупацию. Фактически
аннулируются мероприятия советской власти по национализации иностранной
промышленности, поскольку "в условиях мира имеются пункты относительно
соблюдения интересов иностранных подданных". Затем, по договору запрещается
коммунистическая агитация советским правительством в странах Четверного
союза и на занимаемых ими территориях, что, по мнению Бухарина, сводило "на
нет" международное значение русской революции, в конечном итоге зависящей от
того, "победит или не победит международная революция", поскольку только в
ней и есть "спасение".
Наконец, Бухарин категорически протестовал против нового пункта
Брестского договора, "добавленного уже после", согласно которому "Россия
обязана сохранить независимость Персии и Афганистана". Бухарин считал, что
уже из-за этого не стоит подписывать договора о двухне-
288
дельной передышке. Единственный выход Бухарин видел в том, чтобы начать
против "германского империализма" революционную войну, которая, несмотря на
неизбежные поражения первого этапа такой войны, принесет в конечном итоге
победу, поскольку "чем дальше неприятель будет продвигаться вглубь России,
тем в более невыгодные для него условия он будет попадать"36.
После речи Бухарина заседание было закрыто. Вечером в прениях по
докладам Ленина и Бухарина выступил Урицкий, сказавший, что Ленин "в правоте
своей позиции" не убедил. Можно было бы добиваться продолжительной
передышки. Но "успокоиться на передышке в два-три дня", которая "ничего не
даст, а угрожает разрушить оставшиеся железные дороги и ту небольшую армию",
которую только что начали создавать, это значит согласиться на "никому не
нужную, бесполезную и вредную передышку с тем, чтобы на другой день, при
гораздо более скверных условиях", возобновлять войну, отступая "до
бесконечности", вплоть до Урала, эвакуируя "не только Петроград, но и
Москву", поскольку, как всякому очевидно, "общее положение может значительно
ухудшиться".
Урицкий не согласился с ленинским сравнением Брестского мира с
Тильзитским. "Не немецкий рабочий класс заключал мир в Тильзите, -- сказал
он, -- подписала его другая сторона. Немцам пришлось принять его как
совершившийся факт". Урицкий предложил поэтому "отказаться от ратификации
договора", хотя и понимал, что разрыв с Германией "принесет вначале на поле
брани целый ряд поражений", которые, впрочем, "могут гораздо больше
содействовать развязке социалистической революции в Западной Европе", чем
"похабный мир" Ленина37.
Бубнов указал, что в момент, когда "уже назрел революционный кризис в
Западной Европе" и "международная революция готовится перейти в самую
острую, самую развернутую форму гражданской войны, согласие заключить мир"
наносит непоправимый "удар делу международного пролетариата", перед которым
в настоящее время "встала задача развития гражданской войны в международном
мас-
289
штабе", задача "не фантастическая, а вполне реальная". В этом и
заключается содержание лозунга "революционная война". Ленин же с левых
позиций октября 1917 перешел на правые и ссылается теперь на то, что "массы
воевать не хотят, крестьянство хочет мира". "С каких это пор мы ставим
вопрос так, как ставит его сейчас тов. Ленин?" -- спрашивал Бубнов, намекая
на лицемерие3*.
Точку зрения сторонников передышки подверг критике Радек. Он назвал
политику Ленина невозможной и неприемлемой, указав, что большевики никогда
не надеялись на то, что "немецкий империализм оставит нас в покое".
Наоборот, все исходили из неизбежности войны с Германией и поэтому "стояли
на точке зрения демонстративной политики мира, политики возбуждения масс в
Европе". Такая политика советского правительства "вызвала всеобщую
забастовку в Германии" и "стачки в Австрии".
Даже сейчас, после совершившегося германского наступления, Радек
считал, что противники подписания мира были правы, когда утверждали, будто
"крупных сил у немцев нет" и будто немцы готовы пойти на соглашение "без
заключения формального мира" (о чем писала германская пресса). Радек сказал,
что планы объявления партизанской войны против германских оккупационных
войск не были фразой, и если бы большевики оставили Петроград и отступили
вглубь страны, они смогли бы "создать новые военные кадры" за три месяца, в
течение которых немцы не смогли бы продвигаться вглубь России "ввиду
международного положения, ввиду положения дел на Западе"3^.
Выступивший против подписания мира и за революционную войну Рязанов
фактически обвинил Ленина в измене. Эвакуация Петрограда возможна как
эвакуация учреждений, сказал он. "Всякая попытка сдать этот Питер без
сопротивления, подписав и ратифицировав этот мир", была бы "неизбежной
изменой по отношению к русскому пролетариату", поскольку "провоцировала бы
немцев на дальнейшее наступление". Ленин, -- продолжал Рязанов, -- готов
отдать "Питер, Москву, Урал, он не боится пойти во Владивосток, если японцы
его примут", готов отступать и
290
[ступать; "этому отступлению есть предел"40. Противник
подписания мира Коллонтай указала, что никакого мира не
Сбудет, даже если договор ратифицируют; Брестское согла
шение останется на бумаге. Доказательством этому служит
от факт, что после подписания перемирия война все равно
продолжается. Коллонтай считала, что возможности для
передышки нет, что мир с Германией невероятен, что со
здавшуюся ситуацию следует использовать для формиро-
нания "интернациональной революционной армии", и если
советская власть в России падет, знамя коммунизма "под
нимут другие"41.
Седьмой партийный съезд был знаменателен тем, что большинство его
делегатов проголосовало за ратификацию мира, в то время как большинство
ораторов высказывалось против, а поддерживающее Ленина меньшинство
выступавших, да и сам Ленин ратовали за принятие соглашения с
многочисленными оговорками (Зиновьев42, Смилга43,
Сокольников44). Свердлов, еще один сторонник ратификации мира,
пытаясь реабилитировать Троцкого после выдвинутых Лениным обвинений в
нарушении Троцким инструкций ЦК, выступил с разъяснением, что политика
Троцкого на Брестских переговорах была политикой ЦК45.
После этого Троцкий изложил на съезде "третью позицию" -- ни мира, ни
войны -- и сказал, что воздержался от голосования в ЦК по вопросу о
подписании мира, так как не считал "решающим для судеб революции то или
другое отношение к этому вопросу". Если Троцкий был искренен, то сказанное
лучше всего подтверждает его неспособность придавать значение мелочам
революции и бороться за них со всем упорством. По словам Иоффе, Троцкому
всегда не хватало "ленинской непреклонности, неуступчивости", "готовности
остаться хоть одному на признаваемом им правильном пути в предвидении
будущего большинства". А именно в этом, считал Иоффе, был "секрет побед"
Ленина. Троцкий слишком часто отказывался от собственной позиции ради
компромисса46.
Выступая на съезде, Троцкий признал, что шансов победить больше "не на
той стороне, на которой стоит" Ле-
291
нин. Он указал, что переговоры с Германией преследовали прежде всего
цели пропаганды, и если бы нужно было заключать действительный мир, то не
стоило оттягивать соглашения, а надо было подписывать договор в ноябре,
когда немцы пошли на наиболее выгодные для советского правительства условия.
Троцкий подтвердил, что не верил в способность Германии наступать, но при
этом считал, что возможность "подписать мир, хотя бы и в худших условиях",
всегда будет.
Троцкий отвел довод о том, что немцы в случае отказа советского
правительства ратифицировать мир захватят Петроград и сослался на свой
разговор с Лениным. Даже Ленин считал, указывал Троцкий, что "факт взятия
Петрограда подействовал бы слишком революционизирующим образом на германских
рабочих". "Все зависит от скорости пробуждения европейской
революции"47, -- заключил Троцкий, но не высказался против
ратификации мира: "Я не буду предлагать вам не ратифицировать его", добавив,
однако, что "есть известный предел", дальше которого большевики идти не
могут, так как "это уже будет предательством в полном смысле слова". Этот
предел -- подпись советского правительства под мирным договором с Украинской
Радой48. И поскольку содержание Брестского договора делегатам
съезда известно не было, никто не поправил Троцкого, что заключение мира с
Украинской республикой предусматривается Брестским соглашением, под которым
уже стоит подпись советского правительства и которое должен ратифицировать
слушающий Троцкого съезд.
В 9.45 вечера 7 марта заседание закрылось. На следующий день в 11.40
дня открылось четвертое, предпоследнее заседание съезда. Вторично получил
слово Бухарин, вновь призвавший к революционной войне: "Возможна ли теперь
вообще война? Нужно решить, возможна ли она объективно или нет". Если
возможна и если она все равно начнется "через два-три дня", для чего
покупать "такой ценой этот договор", наносящий неисчислимый вред и
шельмующий советскую власть "в глазах всего мирового
пролетариата"?49 В ответ Ленин признал, что "на девять десятых"
292
согласен с Бухариным50, что большевики маневрируют "в
интересах революционной войны", и в этих пунктах имеется "согласие обеих
частей партии", а спор только о том, "продолжать ли без всякой передышки
войну или нет". Ленин указал также, что Бухарин напрасно пугается подписи
под договором, который, мол, можно разорвать в любой момент: "Никогда в
войне формальными соображениями связывать себя нельзя", "договор есть
средство собирать силы". "Революционная война придет, тут у нас разногласий
нет". Но пока что пригрозил отставкой в случае отказа съезда ратифицировать
передышку51.
При поименном голосовании за ленинскую резолюцию высказалось 30
человек, против -- 1252- Четверо воздержалось. За резолюцию левых
коммунистов голосовало 9 человек, против -- 28. Но резолюция Ленина,
получившая большинство, о мире не упоминала, а оговаривала передышку для
подготовки к революционной войне. Публиковать такую резолюцию было
совершенно невозможно, поскольку немцами она была бы воспринята как
расторжение мира. Поэтому Ленин настоял на принятии съездом поправки:
"Настоящая резолюция не публикуется в печати, а сообщается только о
ратификации договора".
Ленину важно было подписать мир и добиться его ратификации. Во всем
остальном он готов был уступить левым коммунистам. В частности, он предложил
утвердить поправку о том, что ЦК в любое время имеет право разорвать
соглашение: "Съезд дает полномочия ЦК партии как порвать все мирные
договоры, так и объявить войну любой империалистической державе и всему
миру, когда ЦК партии признает для этого момент подходящим". Разумеется,
такая поправка нарушала не только прерогативы ВЦИКа, но и Совнаркома. Но она
развязывала руки большевистскому активу, имевшему право не созывать
специального съезда для расторжения договора. Очевидно, что сам Ленин в этой
поправке заинтересован не был, но, победив при голосовании по вопросу о
ратификации, он пытался уменьшить оппозицию Брестскому миру, уступив во всех
возможных (и ничего не значащих на практике) пунктах. Впрочем,
293
Свердлов отказался ставить на голосование ленинскую поправку на том
основании, что ЦК "само собою разумеется" имеет право в период между
съездами принимать те или иные принципиально важные решения, в том числе
касающиеся войны и мира53.
Поскольку съезд принял резолюцию не о мире, а о передышке, т. е.
объявлял о том, что скоро возобновит с Германией войну, Ленин попытался
сделать все, что в его силах, для предотвращения утечки информации за стены
Таврического дворца. В конце концов, он мог опасаться и прямого саботажа со
стороны левых коммунистов -- публикации ими резолюции съезда. Ленин
потребовал поэтому "взять на этот счет личную подписку с каждого
находящегося в зале" ввиду "государственной важности вопроса"54.
Съезд утвердил и эту поправку. И только требование Ленина к делегатам съезда
вернуть текст резолюции о мире ради "сохранения военной тайны" встретило
сопротивление прежде всего Свердлова: "Каждый вернувшийся домой должен
сделать отчет в своей организации, по крайней мере центрам, и вы должны
будете иметь эти резолюции". Ленин пытался настаивать, утверждая, что
"сообщения, содержащие военную тайну, делаются устно"55. Но при
голосовании проиграл. Эту поправку Ленина съезд отверг.
Ничего не менявшим эпилогом к работе съезда были заявления Рязанова о
выходе из партии и Троцкого о том, что он слагает с себя "какие бы то ни
было ответственные посты, которые до сих пор" занимал56. Бухарин
никаких заявлений не делал, а просто ушел со съезда. Урицкий от имени левых
коммунистов, голосовавших против резолюции Ленина, заявил, что члены группы
отказываются входить в ЦК. Вскоре, однако, Бухарин вернулся в зал заседаний,
Троцкий "забыл" об уходе с постов, а Рязанов остался с большевиками. В
общем, как заметил Урицкий, "мы слишком дисциплинированная
партия"57. Так оно в действительности и было.
Заставив расписаться под Брестским договором всю партию, Ленин одержал
блестящую тактическую победу. В то же время, настаивая на брестской
передышке и противо-
294
i гоя революционной войне, он терял авторитет в собст-иснной
организации и контроль над нею. Его положение усложнилось еще и тем, что в
оппозиции большевикам но этому вопросу оказывались основные социалистиче-i
кие партии России, представленные во ВЦИКе - левые >серы, меньшевики,
эсеры и анархисты-коммунисты. С >тими партиями еще только предстояло
столкнуться во нремя ратификации Брестского договора съездом Советов. Ленин
также должен был считаться с вероятностью того, что левые эсеры и левые
коммунисты в знак протеста против передышки уйдут со своих постов и сольются
в одну партию, что приведет к отстранению Ленина от власти. Однако в марте
1918 года левые эсеры и левые коммунисты не сблокировались. Произошел куда
более неожиданный для Ленина поворот: выдвинувшийся в те дни С'вердлов,
оттесняя терявшего авторитет Ленина и предотвращая блок между левыми
коммунистами и ПЛСР, 11 опытался в марте-апреле 1918 года объединить
большевиков и левых эсеров для неизбежной и скорой революционной войны с
Германией и с внутренними врагами.
* * *
Германское правительство в целом было осведомлено о внутрипартийной
борьбе у большевиков и левых эсеров в связи с вопросом о подписании мира. 11
марта статс-секретарь иностранных дел Германии Кюльман в телеграмме МИДу
указывал, что общая ситуация крайне "неопределенна", и предлагал
"воздержаться от каких бы то ни было комментариев" по поводу предстоящей на
съезде Советов ратификации договоров. "Можно, вероятно, сказать, что с
восточной стороны небосклона появляются просветы, но лучше пока что не
утверждать, что перевод войны с двух фронтов на один гарантирован", -
закончил он. Перенос столицы России из Петрограда в Москву (где и должен был
собраться съезд Советов), подальше от линии фронта, также говорил отнюдь не
о мирных намерениях советского
295
правительства. "Правительство бежит в Москву! Две трети немецкого
боевого флота сосредоточились у островов Рижского залива [...]. Неизмеримо
слабейший Балтийский флот вынужден отступить. Чем отвечает на эти известия
правительство? Оно бежит в Москву. Оно решает сбежать в Москву, и только
взрыв негодования солдат и рабочих вынуждает его отсрочить решение [... ].
Правительство исподволь подготовляет свой переезд, уже перевозит ряд
правительственных учреждений в Москву и в решительный момент поставит
Петроград перед свершившимся фактом [... ]. Оно заявило, что Петрограду
грозит опасность, а посему оно должно обеспечить себе безопасность"^.
Так писал Зиновьев 10 октября 1917 года в анонимной статье в газете
"Рабочий путь", когда прошел слух о переезде в Москву Временного
правительства59. Теперь же, когда речь шла об эвакуации
большевиков и Советов, Зиновьев смотрел на дело иначе: в резолюции съезда
Советов, автором которой он был, указывалось, что столица переносится из
Петрограда в Москву, поскольку "в условиях того кризиса, который переживает
русская революция в данный момент, положение Петрограда как столицы резко
изменилось"60. Столица переносилась в Москву "временно", в
надежде на то, что "берлинский пролетариат" поможет "перенести ее обратно в
Красный Петроград". Правда, Зиновьев предупреждал, что "может быть и
обратное", что столицу придется переносить "на Волгу или на Урал -- это
будет диктоваться положением международной революции"61.
Советское правительство покидало город. По соображениям безопасности
ехали не вместе. 9 марта выехал в Москву Свердлов, прибывший туда 10-го. 11
марта с поездом Совнаркома в Москву прибыл Ленин, через неделю-полторы после
него -- Троцкий. В пути правительственные поезда охраняли латышские стрелки.
Первоначально в Москве правительство поселилось в гостинице "Националь",
ставшей "1-м домом Советов". ("Метрополь", в котором также расселились члены
правительства, стал "2-м домом Советов")62.
296
После переезда в Москву началась подготовка к съезду, открывшемуся 14
марта. Как и Седьмой партийный съезд, съезд Советов не был представительным
и получил название "Чрезвычайного". Впервые специально для делегатов съезда
был отпечатан текст Брест-Литовского мирного договора в количестве 1000
экземпляров63. Это давало в руки противников мира, особенно не из
числа большевиков, серьезное оружие. Получить большинство Ленин смог бы
теперь, если бы большевистская фракция высказалась за передышку абсолютным
большинством голосов. 13 марта, за день до начала работы съезда, Свердлов и
Ленин провели генеральную репетицию предстоящего голосования: на
состоявшемся заседании неполного состава фракции большевиков Четвертого
Чрезвычайного съезда Советов после выступления Ленина, объяснившего, что
речь идет о подписании формального соглашения для передышки и подготовки к
революционной войне, а не о мире с германским правительством, 453 голосами
против 36 ратификация договора была одобрена64. Одновременно
некоторым левым коммунистам пригрозили административными мерами, вплоть до
исключения из партии65.
На съезде Советов присутствовало 1172 делегата, в том числе 814
большевиков и 238 левых эсеров66. Последние на только что
проведенной ими в Петрограде партийной конференции большинством голосов
высказались за формулу Троцкого "ни мира, ни войны". Резолюцию ЦК ПЛСР с
призывом разорвать мир с Германией из 160 делегатов поддержали лишь 15. Для
Ленина результаты такого голосования были и обнадеживающими, и тревожными:
революционную войну левые эсеры не поддержали, но и не высказались за
передышку. Получалось, что на съезде столкнутся две средние линии: Троцкого
(ни мира, ни войны) и Ленина (передышка), и победит та, за которую
проголосует большинство советского актива, причем Ленин боялся, что под
влиянием тех или иных событий дня перевесят противники ратификации. Опасения
Ленина подтверждались телеграммами, присланными в адрес съезда местными
партийными организациями большевиков и левых эсе-
297
ров. На местах не было единого мнения, и между сторонниками и
противниками ратификации установилось известное равновесие67.
На самом съезде левые эсеры также заняли "промежуточное
положение"68, т. е. поддержали формулу Троцкого. При этом ЦК ПЛСР
был более склонен к компромиссу с ленинским большинством, чем левоэсеровские
низы. ЦК ПЛСР из-за этого столкнулся с дилеммой. Не поддержать низы своей
партии он не мог, даже если бы искренне желал этого. Поэтому ЦК левых эсеров
ту созыва Шестого съезда в июле 1917, когда партия еще не была
правящей, в ее рядах числилось около 240 тысяч26, причем
численность партии с апреля по июль 1917 возросла в три раза27.
Теперь же Ларин вынужден был указать, что "многие организации фактически за
последнее время не выросли"28. А Свердлов, выступивший на Седьмом
съезде с отчетом ЦК, обратил внимание партийного актива еще на два
прискорбных обстоятельства: "членские взносы поступали крайне неаккуратно",
а тираж "Правды" упал с 220 тысяч в октябре 1917 г. до 85 тысяч, причем
распространялась она фактически только в Петрограде и
окрестностях29. 7 марта в 12 часов дня с первым докладом съезда
-- о Брестском мирено -- выступил Ленин, попытавшийся убедить делегатов в
необходимости ратифицировать соглашение. Поистине удивительным можно считать
тот факт, что текст договора держался в тайне и делегатам съезда сообщен не
был. Между тем за знакомым сегодня каждому Брестским мирным договором стояли
условия более тяжкие, чем Версальские. В смысле территориальных изменений
Брест-Литовское соглашение предусматривало очищение Россией провинций
Восточной Анатолии, Ардаганского, Карсского и Батумского округов "и их
упорядоченное возвращение Турции"; подписание немедленного мира с Украинской
народной республикой и признание мирного договора между Украиной и странами
Четверного союза. Фактически это означало передачу Украины, из которой
должны были быть выведены все русские и красногвардейские части, под
контроль Германии. Эстляндия и Лифляндия также очищались от русских войск и
Красной гвардии. Восточная граница Эстляндии проходила теперь примерно по
реке Нарве. Восточная граница Лифляндии -- через Чудское и Псковское озера.
Финляндия и Аландские острова тоже освобождались от русских войск и Красной
гвардии, а финские порты -- от русского флота и военно-морских
сил31.
На отторгнутых территориях общей площадью в 780 тыс. кв. км с
населением 56 миллионов человек32 (треть населения Российской
империи) до революции находилось
286
27% обрабатываемой в стране земли, 26% всей железнодорожной сети, 33%
текстильной промышленности, выплавлялось 73% железа и стали, добывалось 89%
каменного угля, находилось 90% сахарной промышленности, 918 текстильных
фабрик, 574 пивоваренных завода, 133 табачных фабрики, 1685 винокуренных
заводов, 244 химических предприятия, 615 целлюлозных фабрик, 1073
машиностроительных завода и, главное, 40% промышленных рабочих, которые
уходили теперь "под иго капитала". Очевидно, что без всего этого нельзя было
"построить социалистического хозяйства"33 (ради чего заключалась
брестская передышка). Ленин сравнил этот мир с Тильзитским: по Тильзит-скому
миру Пруссия лишилась примерно половины своей территории и 50% населения.
Россия -- лишь трети34. Но в абсолютных цифрах территориальные и
людские потери были несравнимы. Территория России была теперь меньше, чем в
допетровскую эпоху3^.
Именно этот мир и стал защищать Ленин. Он зачитывал свой доклад, как
классический сторонник мировой революции, говоря прежде всего о надежде на
революцию в Германии и о принципиальной невозможности сосуществования
социалистических и капиталистических государств. По существу, Ленин
солидаризировался с левыми коммунистами по всем основным пунктам:
приветствовал революционную войну, партизанскую борьбу, мировую революцию,
признавал, что война с Германией неизбежна, что Петроград и Москву, скорее
всего, придется отдать немцам, подготавливающимся для очередного прыжка, что
"передышка" всего-то может продлиться -- день. Но левые коммунисты из этого
выводили, что следует объявлять революционную войну. Ленин же считал, что
передышка, пусть и в один день, стоит трети России и, что более существенно
-- отхода от революционных догм. В этом левые коммунисты никак не могли
сойтись с Лениным.
С ответной речью выступил Бухарин. Он сказал, что русская революция
будет либо "спасена международной революцией, либо погибнет под ударами
международного капитала". О мирном сосуществовании поэтому говорить
287
не приходится. Выгоды от мирного договора с Германией -- иллюзорны.
Прежде чем подписывать договор, нужно понимать, зачем нужна предлагаемая
Лениным передышка. Ленин утверждает, что она "нужна для упорядочения
железных дорог", для организации экономики и "налаживания того самого
советского аппарата", который "не могли наладить в течение четырех месяцев".
Бухарин считал, что "если бы была возможность такой передышки", левые
коммунисты согласились бы подписать мир. Но если передышка берется только на
несколько дней, то "овчинка выделки не стоит", потому что в несколько дней
разрешить те задачи, которые перечислил Ленин, нельзя: на это требуется
минимум несколько месяцев, а такого срока не предоставит ни Гофман, ни
Либкнехт. "Дело вовсе не в том, что мы протестуем против позорных и прочих
условий мира как таковых, -- продолжал Бухарин, -- а мы протестуем против
этих условий, потому что они фактически этой передышки нам не дают", так как
отрезают от России Украину (и хлеб), Донецкий бассейн (и уголь), раскалывают
и ослабляют рабочих и рабочее движение. Такие просоветски настроенные
территории, как Латвия отдаются под германскую оккупацию. Фактически
аннулируются мероприятия советской власти по национализации иностранной
промышленности, поскольку "в условиях мира имеются пункты относительно
соблюдения интересов иностранных подданных". Затем, по договору запрещается
коммунистическая агитация советским правительством в странах Четверного
союза и на занимаемых ими территориях, что, по мнению Бухарина, сводило "на
нет" международное значение русской революции, в конечном итоге зависящей от
того, "победит или не победит международная революция", поскольку только в
ней и есть "спасение".
Наконец, Бухарин категорически протестовал против нового пункта
Брестского договора, "добавленного уже после", согласно которому "Россия
обязана сохранить независимость Персии и Афганистана". Бухарин считал, что
уже из-за этого не стоит подписывать договора о двухне-
288
дельной передышке. Единственный выход Бухарин видел в том, чтобы начать
против "германского империализма" революционную войну, которая, несмотря на
неизбежные поражения первого этапа такой войны, принесет в конечном итоге
победу, поскольку "чем дальше неприятель будет продвигаться вглубь России,
тем в более невыгодные для него условия он будет попадать"36.
После речи Бухарина заседание было закрыто. Вечером в прениях по
докладам Ленина и Бухарина выступил Урицкий, сказавший, что Ленин "в правоте
своей позиции" не убедил. Можно было бы добиваться продолжительной
передышки. Но "успокоиться на передышке в два-три дня", которая "ничего не
даст, а угрожает разрушить оставшиеся железные дороги и ту небольшую армию",
которую только что начали создавать, это значит согласиться на "никому не
нужную, бесполезную и вредную передышку с тем, чтобы на другой день, при
гораздо более скверных условиях", возобновлять войну, отступая "до
бесконечности", вплоть до Урала, эвакуируя "не только Петроград, но и
Москву", поскольку, как всякому очевидно, "общее положение может значительно
ухудшиться".
Урицкий не согласился с ленинским сравнением Брестского мира с
Тильзитским. "Не немецкий рабочий класс заключал мир в Тильзите, -- сказал
он, -- подписала его другая сторона. Немцам пришлось принять его как
совершившийся факт". Урицкий предложил поэтому "отказаться от ратификации
договора", хотя и понимал, что разрыв с Германией "принесет вначале на поле
брани целый ряд поражений", которые, впрочем, "могут гораздо больше
содействовать развязке социалистической революции в Западной Европе", чем
"похабный мир" Ленина37.
Бубнов указал, что в момент, когда "уже назрел революционный кризис в
Западной Европе" и "международная революция готовится перейти в самую
острую, самую развернутую форму гражданской войны, согласие заключить мир"
наносит непоправимый "удар делу международного пролетариата", перед которым
в настоящее время "встала задача развития гражданской войны в международном
мас-
289
штабе", задача "не фантастическая, а вполне реальная". В этом и
заключается содержание лозунга "революционная война". Ленин же с левых
позиций октября 1917 перешел на правые и ссылается теперь на то, что "массы
воевать не хотят, крестьянство хочет мира". "С каких это пор мы ставим
вопрос так, как ставит его сейчас тов. Ленин?" -- спрашивал Бубнов, намекая
на лицемерие3*.
Точку зрения сторонников передышки подверг критике Радек. Он назвал
политику Ленина невозможной и неприемлемой, указав, что большевики никогда
не надеялись на то, что "немецкий империализм оставит нас в покое".
Наоборот, все исходили из неизбежности войны с Германией и поэтому "стояли
на точке зрения демонстративной политики мира, политики возбуждения масс в
Европе". Такая политика советского правительства "вызвала всеобщую
забастовку в Германии" и "стачки в Австрии".
Даже сейчас, после совершившегося германского наступления, Радек
считал, что противники подписания мира были правы, когда утверждали, будто
"крупных сил у немцев нет" и будто немцы готовы пойти на соглашение "без
заключения формального мира" (о чем писала германская пресса). Радек сказал,
что планы объявления партизанской войны против германских оккупационных
войск не были фразой, и если бы большевики оставили Петроград и отступили
вглубь страны, они смогли бы "создать новые военные кадры" за три месяца, в
течение которых немцы не смогли бы продвигаться вглубь России "ввиду
международного положения, ввиду положения дел на Западе"3^.
Выступивший против подписания мира и за революционную войну Рязанов
фактически обвинил Ленина в измене. Эвакуация Петрограда возможна как
эвакуация учреждений, сказал он. "Всякая попытка сдать этот Питер без
сопротивления, подписав и ратифицировав этот мир", была бы "неизбежной
изменой по отношению к русскому пролетариату", поскольку "провоцировала бы
немцев на дальнейшее наступление". Ленин, -- продолжал Рязанов, -- готов
отдать "Питер, Москву, Урал, он не боится пойти во Владивосток, если японцы
его примут", готов отступать и
290
[ступать; "этому отступлению есть предел"40. Противник
подписания мира Коллонтай указала, что никакого мира не
Сбудет, даже если договор ратифицируют; Брестское согла
шение останется на бумаге. Доказательством этому служит
от факт, что после подписания перемирия война все равно
продолжается. Коллонтай считала, что возможности для
передышки нет, что мир с Германией невероятен, что со
здавшуюся ситуацию следует использовать для формиро-
нания "интернациональной революционной армии", и если
советская власть в России падет, знамя коммунизма "под
нимут другие"41.
Седьмой партийный съезд был знаменателен тем, что большинство его
делегатов проголосовало за ратификацию мира, в то время как большинство
ораторов высказывалось против, а поддерживающее Ленина меньшинство
выступавших, да и сам Ленин ратовали за принятие соглашения с
многочисленными оговорками (Зиновьев42, Смилга43,
Сокольников44). Свердлов, еще один сторонник ратификации мира,
пытаясь реабилитировать Троцкого после выдвинутых Лениным обвинений в
нарушении Троцким инструкций ЦК, выступил с разъяснением, что политика
Троцкого на Брестских переговорах была политикой ЦК45.
После этого Троцкий изложил на съезде "третью позицию" -- ни мира, ни
войны -- и сказал, что воздержался от голосования в ЦК по вопросу о
подписании мира, так как не считал "решающим для судеб революции то или
другое отношение к этому вопросу". Если Троцкий был искренен, то сказанное
лучше всего подтверждает его неспособность придавать значение мелочам
революции и бороться за них со всем упорством. По словам Иоффе, Троцкому
всегда не хватало "ленинской непреклонности, неуступчивости", "готовности
остаться хоть одному на признаваемом им правильном пути в предвидении
будущего большинства". А именно в этом, считал Иоффе, был "секрет побед"
Ленина. Троцкий слишком часто отказывался от собственной позиции ради
компромисса46.
Выступая на съезде, Троцкий признал, что шансов победить больше "не на
той стороне, на которой стоит" Ле-
291
нин. Он указал, что переговоры с Германией преследовали прежде всего
цели пропаганды, и если бы нужно было заключать действительный мир, то не
стоило оттягивать соглашения, а надо было подписывать договор в ноябре,
когда немцы пошли на наиболее выгодные для советского правительства условия.
Троцкий подтвердил, что не верил в способность Германии наступать, но при
этом считал, что возможность "подписать мир, хотя бы и в худших условиях",
всегда будет.
Троцкий отвел довод о том, что немцы в случае отказа советского
правительства ратифицировать мир захватят Петроград и сослался на свой
разговор с Лениным. Даже Ленин считал, указывал Троцкий, что "факт взятия
Петрограда подействовал бы слишком революционизирующим образом на германских
рабочих". "Все зависит от скорости пробуждения европейской
революции"47, -- заключил Троцкий, но не высказался против
ратификации мира: "Я не буду предлагать вам не ратифицировать его", добавив,
однако, что "есть известный предел", дальше которого большевики идти не
могут, так как "это уже будет предательством в полном смысле слова". Этот
предел -- подпись советского правительства под мирным договором с Украинской
Радой48. И поскольку содержание Брестского договора делегатам
съезда известно не было, никто не поправил Троцкого, что заключение мира с
Украинской республикой предусматривается Брестским соглашением, под которым
уже стоит подпись советского правительства и которое должен ратифицировать
слушающий Троцкого съезд.
В 9.45 вечера 7 марта заседание закрылось. На следующий день в 11.40
дня открылось четвертое, предпоследнее заседание съезда. Вторично получил
слово Бухарин, вновь призвавший к революционной войне: "Возможна ли теперь
вообще война? Нужно решить, возможна ли она объективно или нет". Если
возможна и если она все равно начнется "через два-три дня", для чего
покупать "такой ценой этот договор", наносящий неисчислимый вред и
шельмующий советскую власть "в глазах всего мирового
пролетариата"?49 В ответ Ленин признал, что "на девять десятых"
292
согласен с Бухариным50, что большевики маневрируют "в
интересах революционной войны", и в этих пунктах имеется "согласие обеих
частей партии", а спор только о том, "продолжать ли без всякой передышки
войну или нет". Ленин указал также, что Бухарин напрасно пугается подписи
под договором, который, мол, можно разорвать в любой момент: "Никогда в
войне формальными соображениями связывать себя нельзя", "договор есть
средство собирать силы". "Революционная война придет, тут у нас разногласий
нет". Но пока что пригрозил отставкой в случае отказа съезда ратифицировать
передышку51.
При поименном голосовании за ленинскую резолюцию высказалось 30
человек, против -- 1252- Четверо воздержалось. За резолюцию левых
коммунистов голосовало 9 человек, против -- 28. Но резолюция Ленина,
получившая большинство, о мире не упоминала, а оговаривала передышку для
подготовки к революционной войне. Публиковать такую резолюцию было
совершенно невозможно, поскольку немцами она была бы воспринята как
расторжение мира. Поэтому Ленин настоял на принятии съездом поправки:
"Настоящая резолюция не публикуется в печати, а сообщается только о
ратификации договора".
Ленину важно было подписать мир и добиться его ратификации. Во всем
остальном он готов был уступить левым коммунистам. В частности, он предложил
утвердить поправку о том, что ЦК в любое время имеет право разорвать
соглашение: "Съезд дает полномочия ЦК партии как порвать все мирные
договоры, так и объявить войну любой империалистической державе и всему
миру, когда ЦК партии признает для этого момент подходящим". Разумеется,
такая поправка нарушала не только прерогативы ВЦИКа, но и Совнаркома. Но она
развязывала руки большевистскому активу, имевшему право не созывать
специального съезда для расторжения договора. Очевидно, что сам Ленин в этой
поправке заинтересован не был, но, победив при голосовании по вопросу о
ратификации, он пытался уменьшить оппозицию Брестскому миру, уступив во всех
возможных (и ничего не значащих на практике) пунктах. Впрочем,
293
Свердлов отказался ставить на голосование ленинскую поправку на том
основании, что ЦК "само собою разумеется" имеет право в период между
съездами принимать те или иные принципиально важные решения, в том числе
касающиеся войны и мира53.
Поскольку съезд принял резолюцию не о мире, а о передышке, т. е.
объявлял о том, что скоро возобновит с Германией войну, Ленин попытался
сделать все, что в его силах, для предотвращения утечки информации за стены
Таврического дворца. В конце концов, он мог опасаться и прямого саботажа со
стороны левых коммунистов -- публикации ими резолюции съезда. Ленин
потребовал поэтому "взять на этот счет личную подписку с каждого
находящегося в зале" ввиду "государственной важности вопроса"54.
Съезд утвердил и эту поправку. И только требование Ленина к делегатам съезда
вернуть текст резолюции о мире ради "сохранения военной тайны" встретило
сопротивление прежде всего Свердлова: "Каждый вернувшийся домой должен
сделать отчет в своей организации, по крайней мере центрам, и вы должны
будете иметь эти резолюции". Ленин пытался настаивать, утверждая, что
"сообщения, содержащие военную тайну, делаются устно"55. Но при
голосовании проиграл. Эту поправку Ленина съезд отверг.
Ничего не менявшим эпилогом к работе съезда были заявления Рязанова о
выходе из партии и Троцкого о том, что он слагает с себя "какие бы то ни
было ответственные посты, которые до сих пор" занимал56. Бухарин
никаких заявлений не делал, а просто ушел со съезда. Урицкий от имени левых
коммунистов, голосовавших против резолюции Ленина, заявил, что члены группы
отказываются входить в ЦК. Вскоре, однако, Бухарин вернулся в зал заседаний,
Троцкий "забыл" об уходе с постов, а Рязанов остался с большевиками. В
общем, как заметил Урицкий, "мы слишком дисциплинированная
партия"57. Так оно в действительности и было.
Заставив расписаться под Брестским договором всю партию, Ленин одержал
блестящую тактическую победу. В то же время, настаивая на брестской
передышке и противо-
294
i гоя революционной войне, он терял авторитет в собст-иснной
организации и контроль над нею. Его положение усложнилось еще и тем, что в
оппозиции большевикам но этому вопросу оказывались основные социалистиче-i
кие партии России, представленные во ВЦИКе - левые >серы, меньшевики,
эсеры и анархисты-коммунисты. С >тими партиями еще только предстояло
столкнуться во нремя ратификации Брестского договора съездом Советов. Ленин
также должен был считаться с вероятностью того, что левые эсеры и левые
коммунисты в знак протеста против передышки уйдут со своих постов и сольются
в одну партию, что приведет к отстранению Ленина от власти. Однако в марте
1918 года левые эсеры и левые коммунисты не сблокировались. Произошел куда
более неожиданный для Ленина поворот: выдвинувшийся в те дни С'вердлов,
оттесняя терявшего авторитет Ленина и предотвращая блок между левыми
коммунистами и ПЛСР, 11 опытался в марте-апреле 1918 года объединить
большевиков и левых эсеров для неизбежной и скорой революционной войны с
Германией и с внутренними врагами.
* * *
Германское правительство в целом было осведомлено о внутрипартийной
борьбе у большевиков и левых эсеров в связи с вопросом о подписании мира. 11
марта статс-секретарь иностранных дел Германии Кюльман в телеграмме МИДу
указывал, что общая ситуация крайне "неопределенна", и предлагал
"воздержаться от каких бы то ни было комментариев" по поводу предстоящей на
съезде Советов ратификации договоров. "Можно, вероятно, сказать, что с
восточной стороны небосклона появляются просветы, но лучше пока что не
утверждать, что перевод войны с двух фронтов на один гарантирован", -
закончил он. Перенос столицы России из Петрограда в Москву (где и должен был
собраться съезд Советов), подальше от линии фронта, также говорил отнюдь не
о мирных намерениях советского
295
правительства. "Правительство бежит в Москву! Две трети немецкого
боевого флота сосредоточились у островов Рижского залива [...]. Неизмеримо
слабейший Балтийский флот вынужден отступить. Чем отвечает на эти известия
правительство? Оно бежит в Москву. Оно решает сбежать в Москву, и только
взрыв негодования солдат и рабочих вынуждает его отсрочить решение [... ].
Правительство исподволь подготовляет свой переезд, уже перевозит ряд
правительственных учреждений в Москву и в решительный момент поставит
Петроград перед свершившимся фактом [... ]. Оно заявило, что Петрограду
грозит опасность, а посему оно должно обеспечить себе безопасность"^.
Так писал Зиновьев 10 октября 1917 года в анонимной статье в газете
"Рабочий путь", когда прошел слух о переезде в Москву Временного
правительства59. Теперь же, когда речь шла об эвакуации
большевиков и Советов, Зиновьев смотрел на дело иначе: в резолюции съезда
Советов, автором которой он был, указывалось, что столица переносится из
Петрограда в Москву, поскольку "в условиях того кризиса, который переживает
русская революция в данный момент, положение Петрограда как столицы резко
изменилось"60. Столица переносилась в Москву "временно", в
надежде на то, что "берлинский пролетариат" поможет "перенести ее обратно в
Красный Петроград". Правда, Зиновьев предупреждал, что "может быть и
обратное", что столицу придется переносить "на Волгу или на Урал -- это
будет диктоваться положением международной революции"61.
Советское правительство покидало город. По соображениям безопасности
ехали не вместе. 9 марта выехал в Москву Свердлов, прибывший туда 10-го. 11
марта с поездом Совнаркома в Москву прибыл Ленин, через неделю-полторы после
него -- Троцкий. В пути правительственные поезда охраняли латышские стрелки.
Первоначально в Москве правительство поселилось в гостинице "Националь",
ставшей "1-м домом Советов". ("Метрополь", в котором также расселились члены
правительства, стал "2-м домом Советов")62.
296
После переезда в Москву началась подготовка к съезду, открывшемуся 14
марта. Как и Седьмой партийный съезд, съезд Советов не был представительным
и получил название "Чрезвычайного". Впервые специально для делегатов съезда
был отпечатан текст Брест-Литовского мирного договора в количестве 1000
экземпляров63. Это давало в руки противников мира, особенно не из
числа большевиков, серьезное оружие. Получить большинство Ленин смог бы
теперь, если бы большевистская фракция высказалась за передышку абсолютным
большинством голосов. 13 марта, за день до начала работы съезда, Свердлов и
Ленин провели генеральную репетицию предстоящего голосования: на
состоявшемся заседании неполного состава фракции большевиков Четвертого
Чрезвычайного съезда Советов после выступления Ленина, объяснившего, что
речь идет о подписании формального соглашения для передышки и подготовки к
революционной войне, а не о мире с германским правительством, 453 голосами
против 36 ратификация договора была одобрена64. Одновременно
некоторым левым коммунистам пригрозили административными мерами, вплоть до
исключения из партии65.
На съезде Советов присутствовало 1172 делегата, в том числе 814
большевиков и 238 левых эсеров66. Последние на только что
проведенной ими в Петрограде партийной конференции большинством голосов
высказались за формулу Троцкого "ни мира, ни войны". Резолюцию ЦК ПЛСР с
призывом разорвать мир с Германией из 160 делегатов поддержали лишь 15. Для
Ленина результаты такого голосования были и обнадеживающими, и тревожными:
революционную войну левые эсеры не поддержали, но и не высказались за
передышку. Получалось, что на съезде столкнутся две средние линии: Троцкого
(ни мира, ни войны) и Ленина (передышка), и победит та, за которую
проголосует большинство советского актива, причем Ленин боялся, что под
влиянием тех или иных событий дня перевесят противники ратификации. Опасения
Ленина подтверждались телеграммами, присланными в адрес съезда местными
партийными организациями большевиков и левых эсе-
297
ров. На местах не было единого мнения, и между сторонниками и
противниками ратификации установилось известное равновесие67.
На самом съезде левые эсеры также заняли "промежуточное
положение"68, т. е. поддержали формулу Троцкого. При этом ЦК ПЛСР
был более склонен к компромиссу с ленинским большинством, чем левоэсеровские
низы. ЦК ПЛСР из-за этого столкнулся с дилеммой. Не поддержать низы своей
партии он не мог, даже если бы искренне желал этого. Поэтому ЦК левых эсеров