Страница:
разложения русской армии. Очень скоро русские стали замечать (и жаловались)
, что на братания "ходят к ним одни и те же лица"68. Со стороны
германских и австро-венгерских войск переговоры о перемирии и братания вели
специальные "пропагандные отделы" и особые парламентеры. 6 (19) декабря
командующий 30-й дивизией о проделанной работе писал в своем приказе
следующее:
"Смена дивизии дает мне повод вспомнить о больших услугах, оказанных
начальниками пропагандных отделов. Почти целый месяц, многие еще дольше,
работали в этом деле и своей неустрашимостью и ловкостью оказали отечеству
неоценимую услугу. Находясь постоянно на открытом поле против
неприятельского огня и коварства, они все время с железной энергией и
последовательностью пытались сближаться с русскими. Успех явился. Они [... ]
ловко использовали работу русской революции, вносили в русские войска нашу
пропаганду. Что этим наши пропагандные отделы совершили, в -настоящее время
понять еще нельзя. Бесспорно, им принадлежит львиная доля в разложении
русской дисциплины"69.
Методы пропагандных отделов были различны. В районе сосредоточения
русских войск, противостоящих 30-й дивизии, с 11 декабря 1917 г. по н. ст.
рассылалось на русском языке письмо с призывом отправляться по
домам70. В расположении русских войск, противостоящих 7-й
австро-венгерской армии, пропагандные отделы раздавали русским, с которыми
шли брататься, "планы Восточного фронта с обозначением районов отдельных
армий", уже заключивших перемирие71, поскольку, по мнению
командования Центральных держав, перемирие на одном участке непре-
42
менно должно было вызвать цепную реакцию и "с быстротой молнии"
распространиться "на большие участки фронта"72. В то же время
спонтанные братания с неприятелем в германской и австро-венгерской армиях
были строго воспрещены73 и сурово карались74.
Благодаря ли пропаганде Центральных держав, или разрушительному влиянию
революции, русская армия слабела с каждым часом. По сведениям
австро-венгерского командования на 5 (18) ноября, на русском фронте
чувствовалось "сильное стремление к скорому миру и возврату к спокойной
жизни", причем солдатами на фронте "от социалистического правительства"
ожидалось "исполнение всех желаний"75. За исключением
незначительных случаев, на фронте уже не велись военные действия. Участились
мнения, что условия мира в конце концов совершенно не важны. Нередки были
случаи, когда солдаты указывали, что они не будут воевать, даже если
переговоры не закончатся миром. Росло недовольство союзниками76.
После предварительной работы по разложению русской армии, проделанной
революцией и германской пропагандой, 14 (27) ноября германское Верховное
командование дало согласие на ведение официальных переговоров о мире с
представителями советского власти. Начало переговоров было назначено на 19
ноября (2 декабря). Со своей стороны в заявлении от 15 (28) ноября советское
правительство указало, что в случае отказа Франции, Великобритании, Италии,
США, Бельгии, Сербии, Румынии, Японии и Китая присоединиться к большевикам,
Россия и страны Четверного блока начнут сепаратные переговоры77.
Именно такой декларации ждало германское правительство78. На
следующий день, 16 (29) ноября, выступавший в рейхстаге канцлер Г. Гертлинг
подтвердил, что "готов вступить в переговоры, как только русское
правительство направит специальных представителей"79. 17 (30)
ноября на указанных условиях к переговорам согласилась присоединиться
Австро-Венгрия80.
Оставалось только удержать большевиков у власти до момента подписания
соглашения. И Германия оказала
большевикам помощь в трех направлениях: финансовом, дипломатическом и
военном. Различными путями Германия финансировала большевистское
правительство81. Она оказала давление на нейтральные страны,
пытаясь заставить их признать большевиков в качестве законного правительства
России**2. Если при этом победы на дипломатическом фронте
оказались незначительными, то во многом из-за противодействия
Антанты83.
Внутри страны немцы способствовали укреплению большевиков тем, что
вступили с ними в переговоры как с равной стороной84; и когда
4(17) декабря 1917 года корреспондент петроградской газеты "День" спросил в
интервью у главы прибывшей в Петроград германской миссии графа Р.
Кейзерлингка, собираются ли немцы оккупировать Петроград, граф ответил, что
у немцев нет таких намерений в настоящее время, но что подобный акт может
стать необходимостью в случае антибольшевистских выступлений в
Петрограде85.
Германия не хотела теперь иметь дело ни с кем, кроме большевиков,
отказываясь от переговоров с другими социалистическими партиями, в частности
с эсерами, поскольку считала, что, находясь в стадии переговоров с
большевиками, завязывать отношения с другими политическими группировками
России неуместно; к тому же после образования ПЛСР В. М. Чернов утратил
значительную часть своего политического влияния86.
Поставив на большевиков, германское правительство рисковало и,
безусловно, понимало это. В марте 1917 года оно запросило мнение о
большевиках Иосифа Колышко, бывшего заместителя министра финансов при графе
Витте, жившего во время войны в Стокгольме и, как считалось,
симпатизировавшего немцам. Колышко ответил:
"Они сегодня выступают за "мир любой ценой", и сегодня им все равно,
что при этом Россия потеряет значительные территории. Но это настроение
всего лишь предлог для укрепления мирного движения. Если социал-демократы
придут к власти, они откажутся от лозунга "мир любой ценой" и вместе с
английскими и французскими социал-де-
мократами выдвинут требование: мир без аннексий. [...] Однако может
случиться и так, что социал-демократы придут к власти не по всей стране, что
в некоторых районах образуется мощное противодействие и будут созданы
собственные правительства. Тогда война на Востоке увязнет, и конца ей не
будет. Неясно также, достаточно ли активно будет выступать за мир хотя бы
одно правительство. Тот, кто желает скорейшего заключения мира, пусть не
рассчитывает на то, что социал-демократическое правительство будет
способствовать приближению этого момента".
Удивительно, но из всех пророчеств именно это выдержало испытание
первого года русской революции: пришедшие к власти большевики немедленно и
настойчиво заговорили о германской революции, а отнюдь не о
мире87. Даже Ленин, инициатор сепаратного мира с Германией,
публично на заседании ВЦИК 10 (23) ноября отдал дань революционной фразе и
сделал оговорку: "Наша партия не заявляла никогда, что она может дать
немедленный мир. Она говорила, что даст немедленное предложение о мире и
опубликует тайные договоры. И это сделано. [... ] Мы [... ] не заключаем
перемирия [... ] -- указывал Ленин, заключающий перемирие. -- Мы не верим ни
на каплю германскому генералитету"88.
Не желая связывать себе руки в вопросе о войне и мире, большевистская
фракция во ВЦИК, располагавшая большинством голосов, провела резолюцию о
том, что решения, связанные с заключением мира или перемирия, должны
приниматься Советом народных комиссаров (в котором в тот момент были одни
большевики), а не многопартийным ВЦИКом89. Но очевидно, что СНК
получал право не только на заключение мира, но и на разрыв его. Тем более,
что планы революционной войны на Западе для ускорения мировой революции не
покидали умы ведущих русских революционеров. Привычно стало считать, что за
нее выступал Троцкий90. В этом вопросе он был поддержан и левыми
эсерами91, и меньшевиками-интернационалистами92, и
будущими левыми коммунистами93, и даже "правыми" -- противниками
Октябрьского переворота --
45
Л. Б. Каменевым94 и Зиновьевым95. Лишь позиция
Ленина была отличной уже в самые первые дни советской власти. 4 (17) ноября
на заседании ВЦИК Ленин доказывал собравшимся, что революция на Западе
разразится скоро:
"Только слепой не может видеть того брожения, которым охвачены массы в
Германии и на Западе [...]. Пролетарские низы [... ] готовы отозваться на
наш зов [...]. Группа "Спартак" все интенсивнее развивает свою революционную
пропаганду. Имя Либкнехта [... ] с каждым днем все становится популярней в
Германии. Мы верим в революцию на Западе, мы знаем, что она неизбежна".
Ленин мог бы здесь остановиться и так не отличиться ничем от общего
хора русских революционеров. Но для Ленина все выше сказанное было лишь
данью революционной риторике ради основной части:
"Но, конечно, нельзя по заказу ее создать. Разве мы в декабре прошлого
года могли с точностью знать о грядущих февральских днях? Разве мы в
сентябре знали достоверно о том, что через месяц революционная демократия в
России совершит величайший в мире переворот? [... ] Пророчествовать о дне и
часе этой грозы мы не могли. Ту же картину, что и у нас, мы видим сейчас в
Германии"96.
Уже через неделю после прихода к власти Ленин, вопреки всеобщему
желанию форсировать германскую революцию, предлагал терпеливо ждать, пока
она разразится сама. В ответе на вопрос о причинах столь отличной позиции
Ленина -- ключ к понимаю всей его брестской политики. Но чтобы ответить на
этот вопрос необходимо внимательней ознакомиться с историей первого года
русской революции -- с историей Брестского мира.
ПРИМЕЧАНИЯ
Так, в резолюции Третьего съезда партии эсеров в мае 1917 года
указывалось, ПСР "категорически отвергает сепаратный мир и
сепаратное перемирие, как в корне противоречащее методам ин
тернационального действия". (Резолюции, принятые на 3-м съез
де ПСР, с. 11.) Эту точку зрения можно считать общей.
Применительно к Ленину трудно говорить о тех или иных симпа
тиях -- слишком был он подчинен собственным сверхчеловече
ским идеям. Но какая-то симпатия к Германии у Ленина была.
А. А. Иоффе вспоминает, что Ленин любил "говорить по-немецки
и часто переходил на этот язык, хотя и отдельными фразами
только". (Бакинский рабочий, No 233, 12 октября 1927; Из вос
поминаний Иоффе, с. 203.) Троцкий в "Моей жизни" также
вспоминает, что Ленин иногда переходил на немецкий и вставлял
немецкие слова (Троцкий. Моя жизнь, т. 2, с. 59).
Статья Бернштейна вызвала протесты германских коммунистов,
обвинивших его в клевете и потребовавших официального ответа
у МИДа по вопросу о финансировании Германией ленинской
группы. МИД по существу ушел от ответа. Тогда Бернштейн
опубликовал вторую статью -- "Немецкие миллионы Ленина":
"На запрос правительству коммуниста В. Дювеля относительно выдвинутого
мною утверждения о выдаче Ленину и его товарищам 50 миллионов марок
министерство иностранных дел дало именно тот ответ, какой предполагала
расплывчатая формулировка вопроса. МИД заявил, что в его документах нет
никаких указаний на то, что МИД дал согласие на поддержку Ленина и его
товарищей немецкими военными властями.
Если бы [коммунистическая] газета "Роте Фане" была заинтересована в
том, чтобы выяснить правду, а не осыпать меня ругательствами, она бы на это
возразила министерству, что в его ответе обойдена суть [...]. Этот ответ
отрицает то, чего я не утверждал, зато тщательно обходит всякое высказывание
о том, соответствует ли действительности или нет сказанное мною [...]. В
ответе даже не сказано, что министерству ничего не известно об этом деле. В
ответе лишь говорится, что в документах МИД на эту' тему ничего нет. Но на
войне происходит множество событий, которые никоим образом не отражаются в
документах правительственных учреждений. [.,.] Не разделяя приверженности
"Роте Фане" к судам, я более всего желал бы представить этот случай на
рассмотрение международного следственного комитета, составленного
исключительно из социалистов. Но поскольку создание такого комитета -- дело
чрезвычайно трудное и может
47
занять еще много месяцев, [...] я решил выбрать другой путь. Сразу
после нового собрания рейхстага я обращусь к нему с запросом передать это
дело, с целью ускоренного рассмотрения, второму подкомитету комитета по
расследованию возникновения войны [...]".
Не удовлетворившись статьей, Бернштейн опубликовал еще и заявление:
"В коммунистических и националистических газетах выдвигается
утверждение, будто мои данные о крупных суммах, которые Ленин и товарищи
получили в 1917 году из средств кайзерской Германии на деятельность в
России, базируются исключительно на публикациях правительств Антанты [...].
Это утверждение высосано из пальца. Данные публикации прессы Антанты и
Вашингтонского информационного агентства появились летом 1917 года, я же,
как я писал в своей первой статье по этому вопросу, получил информацию об
этом в конце 1917-го. Добавлю, что эта информация исходила от немцев [...].
Но так как тогда я не узнал точных данных о размере суммы, я ограничился
тем, что поставил в известность об этом лишь близких своих
друзей-единомышленников, не считая эту информацию достаточной, чтобы довести
ее до публичного сведения. Публикации документов Антанты [так называемые
Сиссоновские документы] не заставили меня изменить этой точки зрения. Все
время войны я придерживался принципа, что не могу использовать для атаки
такие обвинения прессы Антанты, если только их подлинность не может быть
установлена вне всяких сомнений. И лишь когда совсем недавно некий
чрезвычайно осведомленный и заслуживающий доверия немец подтвердил то, что
стало мне известно в конце 1917 года, и к тому же уточнил размер сумм, я
счел своим долгом довести дело до сведения общественности и особенно
социалистического Интернационала. [...] Пока же я ограничусь заявлением, что
я не для того обнародовал это дело, чтобы его снова замолчали или направили
бы по ложному пути. Вопрос должен быть сформулирован гораздо более
определенно, более прямо".
Однако Бернштейн затронул проблему, в обсуждении которой было не
заинтересовано слишком много людей, прежде всего в правительственных кругах
Германии. Не были заинтересованы в огласке и германские социалисты. Не
приходится удивляться, что так всех заинтриговавший вопрос остался
безответным, а Бернштейн, равно как и немецкие коммунисты, предпочел не
настаивать на создании комиссии расследования вопроса о германских золотых
марках.
4 АИГН, 786/6. На эту запись указывал Николаевский в одном из своих
писем Бурцеву: "Рассказ его записан и хранится" (АИГН,
48
475/8. Б.И. Николаевский [далее: БИН]. -В.Л. Бурцеву [далее: ВЛБ],
6июня 1931,с. 1).
Сиссоновские документы, изданные в Вашингтоне в 1919 году на
английском языке, содержали документы, обличающие связи боль
шевиков и немцев. Очевидно, однако, что, достоверные в своей
основе, документы были "подредактированы" заинтересованны
ми лицами, гнавшимися за политической сенсацией. Историкам
не слишком трудно было доказать, что ряд документов носит от
четливые следы фабрикации; и вся публикация в целом была
объявлена фальшивкой. На немецком языке Сиссоновские доку
менты также были изданы-с критическим их разбором и предисло
вием Ф. Шейдемана. Брошюра эта представляет библиогра
фическую редкость. Анализ Сиссоновских документов, равно
как и историографии, их изучающей, см. в опубл. на англ, статьях
Д. Кеннана и Елены Стоун.
АИГН, 475/8. БИН-ВЛБ, 6 июня 1931, с. 1.
"Простите меня, Владимир Львович, - писал Николаевский
Бурцеву в письме от 6 июня 1931, -неужели Вы думаете, что
Ваша эта работа может быть принята к изданию каким-либо
немецким социал-демократическим издательством? Ведь это
абсолютно невозможная вещь. Ведь Вы, наверное, знаете, что
в 1920 г. Э. Бернштейн получил некоторые материалы относи
тельно отношений в годы войны между немецким штабом и боль
шевиками и начал было их публиковать [...], но ему пришлось это
дело приостановить и он до сих пор к нему не возвращается"
(АИГН, 475/8. БИН - ВЛБ, б июня 1931, с.1).
АИГН, 475/8. ВЛБ - БИН, 10 июня 1931, с. 2.
Земан. Германия и революция в России; Германия; Хальвег. Воз
вращение Ленина в Россию.
Моор был связан с Воровским, "который опасался Парвуса как
слишком скомпрометированного", - пишет Михаил Наумович
Павловский (АИГН, 496/3. БИН - М.Н. Павловскому [далее:
МНП], 3 января 1962, с. 3).
АИГН, 496/3. БИН - МНП, 3 января 1962, с. 3.
О сотрудничестве Рубакина с германским правительством во вре
мя первой мировой войны в коллекции Николаевского имеется
подробнейшее письмо Павловского (АИГН, 496/3. МНП - БИН,
26 ноября 1962). В числе прочих революционеров немцы пробова
ли вербовать и анархистов, в частности Рощина (Гросмана), но тот
отказался [см. АИГ, кол. Охрана, индекс VHIb, папка 14. Донесе
ние директору департамента полиции. Париж, 27 января (9 фев
раля) 1915. No 172, 1л.].
13 "Вкратце мой вывод, -- продолжал Николаевский, -- исключи
тельно для Вас лично: Ганецкий был связан с немцами или
австрийцами еще с 1910 -- 11 гг., и переезд Ленина в Краков,
49
произведенный при помощи Ганецкого, стоял в связи с новой политикой
австро-немецких властей. Возможно, что как-то к этому был причастен и
Пилсудский, который около этого времени установил такую связь. (О. Бауэр
рассказывал, как он в 1910-11 г.г. разговаривал с Пилсудским). Думаю, раскол
в польской с.-д. (Главное правление против Варшавы) вырос в конечном счете
на этой почве (Роза Люксембург была решительно против какого-либо терпимого
отношения к таким связям). Ленин, думаю, уже тогда знал (не мог не
догадываться) и пользовался этими "благоприятными возможностями". (МИСИ,
кол. Суварина [далее: БКС], БИН -- БКС, 11 апреля 1957, 1 л.)
"Конечно, брал не он [Ленин] сам, но он знал, что это были деньги
немецкие и давал согласие. Больше того, я теперь считаю, что
Ганецкий был связан с австрийцами у же с 1911 -12 г. и что переезд
Ленина в Галицию был организован с ведома австро-немецких
властей [...]. [Я прихожу к выводу,] что раскол в польской с.-д.
имел те же корни (Роза [Люксембург] была против "ориента
ции"). Больше того: я прихожу к убеждению, что деньги, на
которые летом 1904 г. было основано первое большое издательство
("Бонч и Ленин"), были японские и что тогдашний "примиренче
ский" ЦК знал, что делал, запретив Бончу посылать литера
туру "японскому правительству" (это была действительная
причина, почему партийная экспедиция была тогда отобрана от
Бонча)". (МИСИ, кол. Суварина, БИН -- БКС, 6 декабря 1957,
1 л.)
АИГН, 502/21. БИН -- БКС, 4 мая 1962, 1 л.; МИСИ, то же
письмо.
"14 февраля я отправил в "Возрождение" [...] опровержение
инсинуаций и клеветы, возведенных на ряд лиц и, в частности, на
меня [...]. Содержание его таково: "В печати появился документ
из германского архива, в котором говорится, что некий Цивин-
Вейс, будучи членом партии социалистов-революционеров и
находясь, по его словам, "в наилучших отношениях с [...] Черно
вым и Бобровым [М.Натансоном]" получал значительные суммы
от австрийского, а потом немецкого правительства для революци
онной и пацифистской пропаганды в России и среди русских
военнопленных. [...] Непосредственно за этим следует: "Секрета
рем Чернова, если мы не ошибаемся, был тогда М. Вишняк.
Неужели он не знал о предательстве социал-революционеров?"
(Вишняк. Клеветническому "Возрождению").
В источниках имеется некоторое расхождение. Николаевский
считает, что Цивин стал работать на немцев с сентября 1916 года
(АИГН, 496/3. МНП -- БИН, 26 ноября 1962, с. 4). Английский
историк С. Поссони придерживается мнения, что Цивин стал
сотрудничать с немцами с середины 1916 года (АИГН, 614/7.
50
С. Поссони -- Р. А. Абрамовичу [далее: РАА], 24 мая 1958, 1 л. На
английском языке). О сотрудничестве Цивина с немцами смотри фотостаты
документов на немецком и письма (АИГН, папка 614). Письма включают
следующие: РАА -- Д. Р. Голдш-тейну [далее: ДРГ], 30 апреля 1958, Зл.; РАА
-- Поссони, 5 мая 1958, 1 л.; ДРГ -- РАА, 16 мая 1958, из Флоренции,
рукопись (6 л.) и машинописная копия (3 л.), где рассказывается о том, что
Цивин во время войны жил в Швейцарии и имел большие деньги, а когда
заподозрившие Цивина революционеры устроили ему очную ставку с Натансоном и
несколькими другими лицами, Цивин указал, что Чернов точно знает о
происхождении денег и отчитываться перед собравшимися не стал; тот же
источник указывает, что Цивин получал 25000 швейцарских франков (по другим
источникам -- 25000 марок) в месяц -- большие по тем временам деньги, и что,
видимо, часть этих денег шла партии; РАА -- ДРГ, 4 июня 1958,3 л., с
анализом отношений между Цивиным и Черновым; ДРГ -- РАА, 10 июня 1958, 1 л.;
РАА -- МНП, 3 февраля 1959, 5 с.; МНП -- РАА, 2 мая 1959, 4 л.; РАА -- ДРГ,
15 июля 1958,1 л..где Абрамович указывает причины, по которым важно
установить детали относительно сотрудничества Цивина с австрийским и
германским правительствами: "Биография Цивина является "ключевым" вопросом
по отношению к проблеме германских денег для эсеров. Во всех документах,
которые до сих пор были опубликованы, фигурирует Цивин и только один Цивин
[...]. В то время как о большевиках имеется очень много материала и
открытого и полузаконспирированного, который надо расшифровать, об эсерах
нет ни одного другого документа, кроме Цивина. Если бы удалось убедительно
показать, что Цивин был прежде всего авантюрист [...], то миф о Цивине был
бы окончательно разбит, а факт расследования, произведенный Натансоном в
момент, когда у него появились подозрения относительно Цивина, являлся бы
моральной реабилитацией и Натансона и, я думаю, Чернова".
18 "Он хотя и был в Берне (играл первостепенную роль в швейцарском
социал-демократическом движении, умный, способный и начитанный социалист),
-- писала Балабанова Николаевскому, -- но был немецкого происхождения, и я
не исключала возможности, что он был или старался быть посредником. Хотя я
принимала деятельное участие в комитете, который хлопотал о возможности
вернуться в Россию эмигрантам, большевики от меня скрыли предпринятые ими
шаги -- поездки в Берн для хлопот и т. п., а когда я накануне их
окончательного отъезда в Россию увидела, что они собираются в Берн, Зина,
тогдашняя жена Зиновьева, дала мне понять, что мое вмешательство не
желательно (не входя, конечно, в подробности). Когда я приехала в Стокгольм,
51
я застала там Моора. С ним была одна дама, жена швейцарского социалиста
[Роб. Гримма], которая принимала деятельное участие во всех его деяниях, т.
е. они были неразлучны, она присоединялась к нему в беседах, спорах и т. п.
Несмотря на мою тогдашнюю наивность, во мне вызвал подозрение их образ
жизни, т. е. их затраты, совершенно необычные для швейцарцев. У них я
никогда не была, но они заходили ко мне. Когда они однажды сделали мне
подарок, насколько помню часы, я тотчас же подарила им что-то, не помню,
большей ценностью, чем их подарок. Таким образом я отняла у них охоту
продолжать. [...] У меня с ним было довольно резкое столкновение, я
отказалась принять от него взнос на Циммервальдское движение. Он принес мне
1000 шведских крон, что для тех времен было колоссальной суммой, в
особенности для циммервальдского бюджета. Моор очень рассердился на меня,
грозил привлечь к партийному суду и был даже груб по отношению ко мне. Точно
так же он реагировал, когда (не помню по какому поводу) сказала, что если бы
хоть самый крупный успех деятельности в пользу мира зависел от каких бы то
ни было сношений с посольством, я бы на них не согласилась. Он перестал со
мной встречаться." Балабанова коснулась и других большевиков, так или иначе
упомянутых в документах Земана: "Что он [Моор] имел сношения с Радеком не
доказывает, что Радек был его сообщником (хотя я, конечно, считаю Радека
способным на сообщничество; когда Парвус приехал в Стокгольм я отказалась
встречаться с ним и запретила Радеку приходить с ним в циммервальдское бюро,
находившееся на моей квартире. Что касается Ганецкого, то я хотя имела с ним
сношения на Циммервальдской конференции, но принципиально отказывалась
бывать у него (он с семьей жил в роскошной квартире, куда по воскресеньям
приезжали гости, в частности Радек). Что касается Воровского, то я полагаю,
что он, несмотря на свою личную честность, способен был прибегать к
большевистским методам для достижения фракционных результатов. Меня эта
двойственность поражала, так как у меня с ним лично были хорошие отношения."
(АИГН, 292/2. А. Балабанова -- БИН, 19 марта 1962).
Карл Моор играл особую роль в большевистско-германских связях. Работая
под кличкой "Баер", он был посредником между большевиками и германским
правительством в самые критические годы их совместной работы. Не
удивительно, что личность Моора привлекла внимание Николаевского: "Карл Моор
-- псевдоним. Настоящую фамилию я сейчас припомнить не могу. Он был из
Австрии, принадлежал к какой-то аристократической фамилии, кажется, был
военным. У него вышла грязная история, и он был вынужден уехать в Швейцарию,
переменил фамилию и стал называть себя социалистом. Его история была
известна и к нему
52
относились с недоверием. Уже в 1880-90-х г.г. говорили об его связи с
немецкой военной разведкой. Это верно. [...] Был хорошо знаком с Радеком,
Ганецким. Потом поехал в советскую Россию, где и осел. Жил в санатории, как
, что на братания "ходят к ним одни и те же лица"68. Со стороны
германских и австро-венгерских войск переговоры о перемирии и братания вели
специальные "пропагандные отделы" и особые парламентеры. 6 (19) декабря
командующий 30-й дивизией о проделанной работе писал в своем приказе
следующее:
"Смена дивизии дает мне повод вспомнить о больших услугах, оказанных
начальниками пропагандных отделов. Почти целый месяц, многие еще дольше,
работали в этом деле и своей неустрашимостью и ловкостью оказали отечеству
неоценимую услугу. Находясь постоянно на открытом поле против
неприятельского огня и коварства, они все время с железной энергией и
последовательностью пытались сближаться с русскими. Успех явился. Они [... ]
ловко использовали работу русской революции, вносили в русские войска нашу
пропаганду. Что этим наши пропагандные отделы совершили, в -настоящее время
понять еще нельзя. Бесспорно, им принадлежит львиная доля в разложении
русской дисциплины"69.
Методы пропагандных отделов были различны. В районе сосредоточения
русских войск, противостоящих 30-й дивизии, с 11 декабря 1917 г. по н. ст.
рассылалось на русском языке письмо с призывом отправляться по
домам70. В расположении русских войск, противостоящих 7-й
австро-венгерской армии, пропагандные отделы раздавали русским, с которыми
шли брататься, "планы Восточного фронта с обозначением районов отдельных
армий", уже заключивших перемирие71, поскольку, по мнению
командования Центральных держав, перемирие на одном участке непре-
42
менно должно было вызвать цепную реакцию и "с быстротой молнии"
распространиться "на большие участки фронта"72. В то же время
спонтанные братания с неприятелем в германской и австро-венгерской армиях
были строго воспрещены73 и сурово карались74.
Благодаря ли пропаганде Центральных держав, или разрушительному влиянию
революции, русская армия слабела с каждым часом. По сведениям
австро-венгерского командования на 5 (18) ноября, на русском фронте
чувствовалось "сильное стремление к скорому миру и возврату к спокойной
жизни", причем солдатами на фронте "от социалистического правительства"
ожидалось "исполнение всех желаний"75. За исключением
незначительных случаев, на фронте уже не велись военные действия. Участились
мнения, что условия мира в конце концов совершенно не важны. Нередки были
случаи, когда солдаты указывали, что они не будут воевать, даже если
переговоры не закончатся миром. Росло недовольство союзниками76.
После предварительной работы по разложению русской армии, проделанной
революцией и германской пропагандой, 14 (27) ноября германское Верховное
командование дало согласие на ведение официальных переговоров о мире с
представителями советского власти. Начало переговоров было назначено на 19
ноября (2 декабря). Со своей стороны в заявлении от 15 (28) ноября советское
правительство указало, что в случае отказа Франции, Великобритании, Италии,
США, Бельгии, Сербии, Румынии, Японии и Китая присоединиться к большевикам,
Россия и страны Четверного блока начнут сепаратные переговоры77.
Именно такой декларации ждало германское правительство78. На
следующий день, 16 (29) ноября, выступавший в рейхстаге канцлер Г. Гертлинг
подтвердил, что "готов вступить в переговоры, как только русское
правительство направит специальных представителей"79. 17 (30)
ноября на указанных условиях к переговорам согласилась присоединиться
Австро-Венгрия80.
Оставалось только удержать большевиков у власти до момента подписания
соглашения. И Германия оказала
большевикам помощь в трех направлениях: финансовом, дипломатическом и
военном. Различными путями Германия финансировала большевистское
правительство81. Она оказала давление на нейтральные страны,
пытаясь заставить их признать большевиков в качестве законного правительства
России**2. Если при этом победы на дипломатическом фронте
оказались незначительными, то во многом из-за противодействия
Антанты83.
Внутри страны немцы способствовали укреплению большевиков тем, что
вступили с ними в переговоры как с равной стороной84; и когда
4(17) декабря 1917 года корреспондент петроградской газеты "День" спросил в
интервью у главы прибывшей в Петроград германской миссии графа Р.
Кейзерлингка, собираются ли немцы оккупировать Петроград, граф ответил, что
у немцев нет таких намерений в настоящее время, но что подобный акт может
стать необходимостью в случае антибольшевистских выступлений в
Петрограде85.
Германия не хотела теперь иметь дело ни с кем, кроме большевиков,
отказываясь от переговоров с другими социалистическими партиями, в частности
с эсерами, поскольку считала, что, находясь в стадии переговоров с
большевиками, завязывать отношения с другими политическими группировками
России неуместно; к тому же после образования ПЛСР В. М. Чернов утратил
значительную часть своего политического влияния86.
Поставив на большевиков, германское правительство рисковало и,
безусловно, понимало это. В марте 1917 года оно запросило мнение о
большевиках Иосифа Колышко, бывшего заместителя министра финансов при графе
Витте, жившего во время войны в Стокгольме и, как считалось,
симпатизировавшего немцам. Колышко ответил:
"Они сегодня выступают за "мир любой ценой", и сегодня им все равно,
что при этом Россия потеряет значительные территории. Но это настроение
всего лишь предлог для укрепления мирного движения. Если социал-демократы
придут к власти, они откажутся от лозунга "мир любой ценой" и вместе с
английскими и французскими социал-де-
мократами выдвинут требование: мир без аннексий. [...] Однако может
случиться и так, что социал-демократы придут к власти не по всей стране, что
в некоторых районах образуется мощное противодействие и будут созданы
собственные правительства. Тогда война на Востоке увязнет, и конца ей не
будет. Неясно также, достаточно ли активно будет выступать за мир хотя бы
одно правительство. Тот, кто желает скорейшего заключения мира, пусть не
рассчитывает на то, что социал-демократическое правительство будет
способствовать приближению этого момента".
Удивительно, но из всех пророчеств именно это выдержало испытание
первого года русской революции: пришедшие к власти большевики немедленно и
настойчиво заговорили о германской революции, а отнюдь не о
мире87. Даже Ленин, инициатор сепаратного мира с Германией,
публично на заседании ВЦИК 10 (23) ноября отдал дань революционной фразе и
сделал оговорку: "Наша партия не заявляла никогда, что она может дать
немедленный мир. Она говорила, что даст немедленное предложение о мире и
опубликует тайные договоры. И это сделано. [... ] Мы [... ] не заключаем
перемирия [... ] -- указывал Ленин, заключающий перемирие. -- Мы не верим ни
на каплю германскому генералитету"88.
Не желая связывать себе руки в вопросе о войне и мире, большевистская
фракция во ВЦИК, располагавшая большинством голосов, провела резолюцию о
том, что решения, связанные с заключением мира или перемирия, должны
приниматься Советом народных комиссаров (в котором в тот момент были одни
большевики), а не многопартийным ВЦИКом89. Но очевидно, что СНК
получал право не только на заключение мира, но и на разрыв его. Тем более,
что планы революционной войны на Западе для ускорения мировой революции не
покидали умы ведущих русских революционеров. Привычно стало считать, что за
нее выступал Троцкий90. В этом вопросе он был поддержан и левыми
эсерами91, и меньшевиками-интернационалистами92, и
будущими левыми коммунистами93, и даже "правыми" -- противниками
Октябрьского переворота --
45
Л. Б. Каменевым94 и Зиновьевым95. Лишь позиция
Ленина была отличной уже в самые первые дни советской власти. 4 (17) ноября
на заседании ВЦИК Ленин доказывал собравшимся, что революция на Западе
разразится скоро:
"Только слепой не может видеть того брожения, которым охвачены массы в
Германии и на Западе [...]. Пролетарские низы [... ] готовы отозваться на
наш зов [...]. Группа "Спартак" все интенсивнее развивает свою революционную
пропаганду. Имя Либкнехта [... ] с каждым днем все становится популярней в
Германии. Мы верим в революцию на Западе, мы знаем, что она неизбежна".
Ленин мог бы здесь остановиться и так не отличиться ничем от общего
хора русских революционеров. Но для Ленина все выше сказанное было лишь
данью революционной риторике ради основной части:
"Но, конечно, нельзя по заказу ее создать. Разве мы в декабре прошлого
года могли с точностью знать о грядущих февральских днях? Разве мы в
сентябре знали достоверно о том, что через месяц революционная демократия в
России совершит величайший в мире переворот? [... ] Пророчествовать о дне и
часе этой грозы мы не могли. Ту же картину, что и у нас, мы видим сейчас в
Германии"96.
Уже через неделю после прихода к власти Ленин, вопреки всеобщему
желанию форсировать германскую революцию, предлагал терпеливо ждать, пока
она разразится сама. В ответе на вопрос о причинах столь отличной позиции
Ленина -- ключ к понимаю всей его брестской политики. Но чтобы ответить на
этот вопрос необходимо внимательней ознакомиться с историей первого года
русской революции -- с историей Брестского мира.
ПРИМЕЧАНИЯ
Так, в резолюции Третьего съезда партии эсеров в мае 1917 года
указывалось, ПСР "категорически отвергает сепаратный мир и
сепаратное перемирие, как в корне противоречащее методам ин
тернационального действия". (Резолюции, принятые на 3-м съез
де ПСР, с. 11.) Эту точку зрения можно считать общей.
Применительно к Ленину трудно говорить о тех или иных симпа
тиях -- слишком был он подчинен собственным сверхчеловече
ским идеям. Но какая-то симпатия к Германии у Ленина была.
А. А. Иоффе вспоминает, что Ленин любил "говорить по-немецки
и часто переходил на этот язык, хотя и отдельными фразами
только". (Бакинский рабочий, No 233, 12 октября 1927; Из вос
поминаний Иоффе, с. 203.) Троцкий в "Моей жизни" также
вспоминает, что Ленин иногда переходил на немецкий и вставлял
немецкие слова (Троцкий. Моя жизнь, т. 2, с. 59).
Статья Бернштейна вызвала протесты германских коммунистов,
обвинивших его в клевете и потребовавших официального ответа
у МИДа по вопросу о финансировании Германией ленинской
группы. МИД по существу ушел от ответа. Тогда Бернштейн
опубликовал вторую статью -- "Немецкие миллионы Ленина":
"На запрос правительству коммуниста В. Дювеля относительно выдвинутого
мною утверждения о выдаче Ленину и его товарищам 50 миллионов марок
министерство иностранных дел дало именно тот ответ, какой предполагала
расплывчатая формулировка вопроса. МИД заявил, что в его документах нет
никаких указаний на то, что МИД дал согласие на поддержку Ленина и его
товарищей немецкими военными властями.
Если бы [коммунистическая] газета "Роте Фане" была заинтересована в
том, чтобы выяснить правду, а не осыпать меня ругательствами, она бы на это
возразила министерству, что в его ответе обойдена суть [...]. Этот ответ
отрицает то, чего я не утверждал, зато тщательно обходит всякое высказывание
о том, соответствует ли действительности или нет сказанное мною [...]. В
ответе даже не сказано, что министерству ничего не известно об этом деле. В
ответе лишь говорится, что в документах МИД на эту' тему ничего нет. Но на
войне происходит множество событий, которые никоим образом не отражаются в
документах правительственных учреждений. [.,.] Не разделяя приверженности
"Роте Фане" к судам, я более всего желал бы представить этот случай на
рассмотрение международного следственного комитета, составленного
исключительно из социалистов. Но поскольку создание такого комитета -- дело
чрезвычайно трудное и может
47
занять еще много месяцев, [...] я решил выбрать другой путь. Сразу
после нового собрания рейхстага я обращусь к нему с запросом передать это
дело, с целью ускоренного рассмотрения, второму подкомитету комитета по
расследованию возникновения войны [...]".
Не удовлетворившись статьей, Бернштейн опубликовал еще и заявление:
"В коммунистических и националистических газетах выдвигается
утверждение, будто мои данные о крупных суммах, которые Ленин и товарищи
получили в 1917 году из средств кайзерской Германии на деятельность в
России, базируются исключительно на публикациях правительств Антанты [...].
Это утверждение высосано из пальца. Данные публикации прессы Антанты и
Вашингтонского информационного агентства появились летом 1917 года, я же,
как я писал в своей первой статье по этому вопросу, получил информацию об
этом в конце 1917-го. Добавлю, что эта информация исходила от немцев [...].
Но так как тогда я не узнал точных данных о размере суммы, я ограничился
тем, что поставил в известность об этом лишь близких своих
друзей-единомышленников, не считая эту информацию достаточной, чтобы довести
ее до публичного сведения. Публикации документов Антанты [так называемые
Сиссоновские документы] не заставили меня изменить этой точки зрения. Все
время войны я придерживался принципа, что не могу использовать для атаки
такие обвинения прессы Антанты, если только их подлинность не может быть
установлена вне всяких сомнений. И лишь когда совсем недавно некий
чрезвычайно осведомленный и заслуживающий доверия немец подтвердил то, что
стало мне известно в конце 1917 года, и к тому же уточнил размер сумм, я
счел своим долгом довести дело до сведения общественности и особенно
социалистического Интернационала. [...] Пока же я ограничусь заявлением, что
я не для того обнародовал это дело, чтобы его снова замолчали или направили
бы по ложному пути. Вопрос должен быть сформулирован гораздо более
определенно, более прямо".
Однако Бернштейн затронул проблему, в обсуждении которой было не
заинтересовано слишком много людей, прежде всего в правительственных кругах
Германии. Не были заинтересованы в огласке и германские социалисты. Не
приходится удивляться, что так всех заинтриговавший вопрос остался
безответным, а Бернштейн, равно как и немецкие коммунисты, предпочел не
настаивать на создании комиссии расследования вопроса о германских золотых
марках.
4 АИГН, 786/6. На эту запись указывал Николаевский в одном из своих
писем Бурцеву: "Рассказ его записан и хранится" (АИГН,
48
475/8. Б.И. Николаевский [далее: БИН]. -В.Л. Бурцеву [далее: ВЛБ],
6июня 1931,с. 1).
Сиссоновские документы, изданные в Вашингтоне в 1919 году на
английском языке, содержали документы, обличающие связи боль
шевиков и немцев. Очевидно, однако, что, достоверные в своей
основе, документы были "подредактированы" заинтересованны
ми лицами, гнавшимися за политической сенсацией. Историкам
не слишком трудно было доказать, что ряд документов носит от
четливые следы фабрикации; и вся публикация в целом была
объявлена фальшивкой. На немецком языке Сиссоновские доку
менты также были изданы-с критическим их разбором и предисло
вием Ф. Шейдемана. Брошюра эта представляет библиогра
фическую редкость. Анализ Сиссоновских документов, равно
как и историографии, их изучающей, см. в опубл. на англ, статьях
Д. Кеннана и Елены Стоун.
АИГН, 475/8. БИН-ВЛБ, 6 июня 1931, с. 1.
"Простите меня, Владимир Львович, - писал Николаевский
Бурцеву в письме от 6 июня 1931, -неужели Вы думаете, что
Ваша эта работа может быть принята к изданию каким-либо
немецким социал-демократическим издательством? Ведь это
абсолютно невозможная вещь. Ведь Вы, наверное, знаете, что
в 1920 г. Э. Бернштейн получил некоторые материалы относи
тельно отношений в годы войны между немецким штабом и боль
шевиками и начал было их публиковать [...], но ему пришлось это
дело приостановить и он до сих пор к нему не возвращается"
(АИГН, 475/8. БИН - ВЛБ, б июня 1931, с.1).
АИГН, 475/8. ВЛБ - БИН, 10 июня 1931, с. 2.
Земан. Германия и революция в России; Германия; Хальвег. Воз
вращение Ленина в Россию.
Моор был связан с Воровским, "который опасался Парвуса как
слишком скомпрометированного", - пишет Михаил Наумович
Павловский (АИГН, 496/3. БИН - М.Н. Павловскому [далее:
МНП], 3 января 1962, с. 3).
АИГН, 496/3. БИН - МНП, 3 января 1962, с. 3.
О сотрудничестве Рубакина с германским правительством во вре
мя первой мировой войны в коллекции Николаевского имеется
подробнейшее письмо Павловского (АИГН, 496/3. МНП - БИН,
26 ноября 1962). В числе прочих революционеров немцы пробова
ли вербовать и анархистов, в частности Рощина (Гросмана), но тот
отказался [см. АИГ, кол. Охрана, индекс VHIb, папка 14. Донесе
ние директору департамента полиции. Париж, 27 января (9 фев
раля) 1915. No 172, 1л.].
13 "Вкратце мой вывод, -- продолжал Николаевский, -- исключи
тельно для Вас лично: Ганецкий был связан с немцами или
австрийцами еще с 1910 -- 11 гг., и переезд Ленина в Краков,
49
произведенный при помощи Ганецкого, стоял в связи с новой политикой
австро-немецких властей. Возможно, что как-то к этому был причастен и
Пилсудский, который около этого времени установил такую связь. (О. Бауэр
рассказывал, как он в 1910-11 г.г. разговаривал с Пилсудским). Думаю, раскол
в польской с.-д. (Главное правление против Варшавы) вырос в конечном счете
на этой почве (Роза Люксембург была решительно против какого-либо терпимого
отношения к таким связям). Ленин, думаю, уже тогда знал (не мог не
догадываться) и пользовался этими "благоприятными возможностями". (МИСИ,
кол. Суварина [далее: БКС], БИН -- БКС, 11 апреля 1957, 1 л.)
"Конечно, брал не он [Ленин] сам, но он знал, что это были деньги
немецкие и давал согласие. Больше того, я теперь считаю, что
Ганецкий был связан с австрийцами у же с 1911 -12 г. и что переезд
Ленина в Галицию был организован с ведома австро-немецких
властей [...]. [Я прихожу к выводу,] что раскол в польской с.-д.
имел те же корни (Роза [Люксембург] была против "ориента
ции"). Больше того: я прихожу к убеждению, что деньги, на
которые летом 1904 г. было основано первое большое издательство
("Бонч и Ленин"), были японские и что тогдашний "примиренче
ский" ЦК знал, что делал, запретив Бончу посылать литера
туру "японскому правительству" (это была действительная
причина, почему партийная экспедиция была тогда отобрана от
Бонча)". (МИСИ, кол. Суварина, БИН -- БКС, 6 декабря 1957,
1 л.)
АИГН, 502/21. БИН -- БКС, 4 мая 1962, 1 л.; МИСИ, то же
письмо.
"14 февраля я отправил в "Возрождение" [...] опровержение
инсинуаций и клеветы, возведенных на ряд лиц и, в частности, на
меня [...]. Содержание его таково: "В печати появился документ
из германского архива, в котором говорится, что некий Цивин-
Вейс, будучи членом партии социалистов-революционеров и
находясь, по его словам, "в наилучших отношениях с [...] Черно
вым и Бобровым [М.Натансоном]" получал значительные суммы
от австрийского, а потом немецкого правительства для революци
онной и пацифистской пропаганды в России и среди русских
военнопленных. [...] Непосредственно за этим следует: "Секрета
рем Чернова, если мы не ошибаемся, был тогда М. Вишняк.
Неужели он не знал о предательстве социал-революционеров?"
(Вишняк. Клеветническому "Возрождению").
В источниках имеется некоторое расхождение. Николаевский
считает, что Цивин стал работать на немцев с сентября 1916 года
(АИГН, 496/3. МНП -- БИН, 26 ноября 1962, с. 4). Английский
историк С. Поссони придерживается мнения, что Цивин стал
сотрудничать с немцами с середины 1916 года (АИГН, 614/7.
50
С. Поссони -- Р. А. Абрамовичу [далее: РАА], 24 мая 1958, 1 л. На
английском языке). О сотрудничестве Цивина с немцами смотри фотостаты
документов на немецком и письма (АИГН, папка 614). Письма включают
следующие: РАА -- Д. Р. Голдш-тейну [далее: ДРГ], 30 апреля 1958, Зл.; РАА
-- Поссони, 5 мая 1958, 1 л.; ДРГ -- РАА, 16 мая 1958, из Флоренции,
рукопись (6 л.) и машинописная копия (3 л.), где рассказывается о том, что
Цивин во время войны жил в Швейцарии и имел большие деньги, а когда
заподозрившие Цивина революционеры устроили ему очную ставку с Натансоном и
несколькими другими лицами, Цивин указал, что Чернов точно знает о
происхождении денег и отчитываться перед собравшимися не стал; тот же
источник указывает, что Цивин получал 25000 швейцарских франков (по другим
источникам -- 25000 марок) в месяц -- большие по тем временам деньги, и что,
видимо, часть этих денег шла партии; РАА -- ДРГ, 4 июня 1958,3 л., с
анализом отношений между Цивиным и Черновым; ДРГ -- РАА, 10 июня 1958, 1 л.;
РАА -- МНП, 3 февраля 1959, 5 с.; МНП -- РАА, 2 мая 1959, 4 л.; РАА -- ДРГ,
15 июля 1958,1 л..где Абрамович указывает причины, по которым важно
установить детали относительно сотрудничества Цивина с австрийским и
германским правительствами: "Биография Цивина является "ключевым" вопросом
по отношению к проблеме германских денег для эсеров. Во всех документах,
которые до сих пор были опубликованы, фигурирует Цивин и только один Цивин
[...]. В то время как о большевиках имеется очень много материала и
открытого и полузаконспирированного, который надо расшифровать, об эсерах
нет ни одного другого документа, кроме Цивина. Если бы удалось убедительно
показать, что Цивин был прежде всего авантюрист [...], то миф о Цивине был
бы окончательно разбит, а факт расследования, произведенный Натансоном в
момент, когда у него появились подозрения относительно Цивина, являлся бы
моральной реабилитацией и Натансона и, я думаю, Чернова".
18 "Он хотя и был в Берне (играл первостепенную роль в швейцарском
социал-демократическом движении, умный, способный и начитанный социалист),
-- писала Балабанова Николаевскому, -- но был немецкого происхождения, и я
не исключала возможности, что он был или старался быть посредником. Хотя я
принимала деятельное участие в комитете, который хлопотал о возможности
вернуться в Россию эмигрантам, большевики от меня скрыли предпринятые ими
шаги -- поездки в Берн для хлопот и т. п., а когда я накануне их
окончательного отъезда в Россию увидела, что они собираются в Берн, Зина,
тогдашняя жена Зиновьева, дала мне понять, что мое вмешательство не
желательно (не входя, конечно, в подробности). Когда я приехала в Стокгольм,
51
я застала там Моора. С ним была одна дама, жена швейцарского социалиста
[Роб. Гримма], которая принимала деятельное участие во всех его деяниях, т.
е. они были неразлучны, она присоединялась к нему в беседах, спорах и т. п.
Несмотря на мою тогдашнюю наивность, во мне вызвал подозрение их образ
жизни, т. е. их затраты, совершенно необычные для швейцарцев. У них я
никогда не была, но они заходили ко мне. Когда они однажды сделали мне
подарок, насколько помню часы, я тотчас же подарила им что-то, не помню,
большей ценностью, чем их подарок. Таким образом я отняла у них охоту
продолжать. [...] У меня с ним было довольно резкое столкновение, я
отказалась принять от него взнос на Циммервальдское движение. Он принес мне
1000 шведских крон, что для тех времен было колоссальной суммой, в
особенности для циммервальдского бюджета. Моор очень рассердился на меня,
грозил привлечь к партийному суду и был даже груб по отношению ко мне. Точно
так же он реагировал, когда (не помню по какому поводу) сказала, что если бы
хоть самый крупный успех деятельности в пользу мира зависел от каких бы то
ни было сношений с посольством, я бы на них не согласилась. Он перестал со
мной встречаться." Балабанова коснулась и других большевиков, так или иначе
упомянутых в документах Земана: "Что он [Моор] имел сношения с Радеком не
доказывает, что Радек был его сообщником (хотя я, конечно, считаю Радека
способным на сообщничество; когда Парвус приехал в Стокгольм я отказалась
встречаться с ним и запретила Радеку приходить с ним в циммервальдское бюро,
находившееся на моей квартире. Что касается Ганецкого, то я хотя имела с ним
сношения на Циммервальдской конференции, но принципиально отказывалась
бывать у него (он с семьей жил в роскошной квартире, куда по воскресеньям
приезжали гости, в частности Радек). Что касается Воровского, то я полагаю,
что он, несмотря на свою личную честность, способен был прибегать к
большевистским методам для достижения фракционных результатов. Меня эта
двойственность поражала, так как у меня с ним лично были хорошие отношения."
(АИГН, 292/2. А. Балабанова -- БИН, 19 марта 1962).
Карл Моор играл особую роль в большевистско-германских связях. Работая
под кличкой "Баер", он был посредником между большевиками и германским
правительством в самые критические годы их совместной работы. Не
удивительно, что личность Моора привлекла внимание Николаевского: "Карл Моор
-- псевдоним. Настоящую фамилию я сейчас припомнить не могу. Он был из
Австрии, принадлежал к какой-то аристократической фамилии, кажется, был
военным. У него вышла грязная история, и он был вынужден уехать в Швейцарию,
переменил фамилию и стал называть себя социалистом. Его история была
известна и к нему
52
относились с недоверием. Уже в 1880-90-х г.г. говорили об его связи с
немецкой военной разведкой. Это верно. [...] Был хорошо знаком с Радеком,
Ганецким. Потом поехал в советскую Россию, где и осел. Жил в санатории, как