Страница:
– За семью печатями тайна! Все тщательно продумано, ну прямо как у франкмасонов: секретная переписка, таинственные пароли, множество членов… Я, пока добрался до замка, имел случай убедиться, что чуть ли не половина Парижа греет руки на этом деле. Штука рискованная, но без риска в люди не выбьешься.
– Согласен! – с готовностью откликнулся Эшалот. – Куда ты, туда и я!
– Так поклянемся же быть верными делу…
– До самой смерти, Амедей!.. А какому делу?
А такому, чтобы и нам проникнуть в господские секреты и протоптать малышу дорогу в будущее!
В бледном звездном сиянии они протянули друг другу руки, непроизвольно приняв классические позы античных героев. Дорога была пустынна, так что только небо и Саладен стали свидетелями заключенного пакта. Момент торжественный и трогательный.
Симилор и Эшалот шуток не признавали: они вполне серьезно организовали сообщество, целью которого было ужение сокровищ в фантастическом океане мути. Два поэта с нежной душой и пылким воображением, два парижских дикаря, заплутавшиеся в кустиках из папье-маше, насаженных мелодрамой… Театр воспитал в них возвышенность чувств, выработал у них специфический лексикон – выспренный, слащавый и, увы безжалостно пожиравший остатки крепкого и выразительного народного языка. Я не утверждаю, что именно театр привил им привычку к праздности, но работу наши приятели не жаловали, посему послушайтесь моего совета: если встретится вам в Париже чувствительная душа, отлынивающая от труда, берегите ваши карманы.
Задумчивая тишина воцарилась вслед за заключением пакта. За разговором друзья незаметно удалились от почтовой конторы. Глухой шум, долетевший издалека, заставил их остановиться.
– Омнибус! – воскликнул Симилор. – Я бы не отказался от местечка на империале, чтобы не промочить свои туфли.
– Саладен любит кататься, – поддержал его Эшалот.
– Сколько у нас в кассе?
– Двадцать су, вырученные за карасей.
– И у меня пятнадцать. Негусто.
Позади них отворилась дверь одного из домов, и мужской голос крикнул:
– Поторапливайтесь, мадам Шампион, чуточку поживее! Вы взяли рыбок? Фелисита, фонарь! Мое местечко займут, вот увидите!
Дверь осветилась большим фонарем с ручками, которым помахивала угрюмого вида служанка. Вслед за ней появилась весьма дородная дама, увешанная пакетами и задыхающаяся; путаясь в юбках, она изо всех сил старалась поспеть за супругом.
– Вечно одно и то же, Адольф! – плаксиво причитала она. – Ждать до последнего мгновения, вместо того чтобы явиться в контору пораньше! Я взяла платок, Фелисита? Хорошенько закройте шкаф с продуктами, чтобы не заползли насекомые. А насчет кота разузнайте, гулена нам не подходит…
– Да побыстрее же, – понукал ее Адольф, вырвавшийся вперед. – Ты взяла рыбок, мадам Шампион?
– Я взяла рыбок, Фелисита?
Адольф обернулся. Свет фонаря окружил его фигуру блистающим ореолом – во всей своей красе предстал уже знакомый читателю франтоватый рыбак, задумавший изловить щуку весом в четырнадцать фунтов. Он путешествовал налегке, только удочка – шикарная, последней модели, отягощала его руки, в то время как несчастная супруга пригибалась к земле под тяжестью багажа. (Заметим, кстати, что парижане весьма сурово осуждают нравы варварских племен, заставляющих женщину чувствовать себя существом второго сорта. Женушка господина Шампиона носила имя Селеста и на последней ярмарке в Сен-Клу потянула на добрых двести два фунта.)
При виде нарядного рыбака Эшалот испустил радостный крик.
– Старый знакомый! – умилился он, подтягивая Саладена как можно выше. – Порядок, нам будет на что купить билеты в омнибус.
И пояснил ничего не понимающему Симилору:
– Сейчас я все устрою, Амедей. В нашем деле главное догадаться, за какую ниточку дернуть. Я знаю, как подцепить этого разряженного типа. Подержи Саладена.
Освободившись от своей ноши, Эшалот скинул шляпу и преградил господину с удочкой дорогу.
– Добрый вечер, сударь… Как я вижу, моих букашек приходится нести вашей супруге?
Господин Шампион прыгнул в сторону, словно на ногу ему наехало колесо.
– Что вы тут изволите делать? – возмущенно поинтересовался он, ускоряя шаг.
– То же, что и вы, сударь: возвращаюсь в Париж… Захотелось с вами поболтать о рыбалке: как ни верти, а карасики мои все-таки стоили су за штуку.
– Цену мы обсудили, – возразил господин Шампион, – рыба оплачена, так что давайте распрощаемся.
– Нет, не обсудили, – стоял на своем Эшалот, следуя за ним, словно тень, – вон идет ваша супруга, дамы лучше разбираются в ценах, предлагаю спросить у нее.
– Адольф! – взывала выбившаяся из сил госпожа Шампион. – Неужели трудно меня подождать?
Адольф круто остановился. Покраснев от злости, он вынул из кошелька три монеты по двадцать су и вручил преследователю со словами:
– Только бесчестный человек способен воспользоваться столь деликатной ситуацией!
И пошел прочь. Кровь ударила Эшалоту в голову, но вслед за обидчиком он не кинулся, а, пробормотав проклятье себе под нос, неторопливо вернулся к Симилору. Когда он рассказал эту историю другу, тот очень развеселился и одобрительно произнес, возвращая ему Саладена:
– Дружище, из тебя будет толк!
К омнибусу компания подошла без всяких угрызений совести. Взбираясь на империал, они заметили под рессорами корзину, в которой лежал пес господина Матье, а наверху торчала из-под брезента плетеная тачка калеки.
– Вот тебе и новая загадка! – пришел в изумление Симилор. – Экипаж Трехлапого! А где хозяин? Не остался же он ночевать в замке!
…Купе, как и предполагала конторщица, оказалось свободным. Господин Брюно устроился в нем рядом с Эдме Лебер, которая поднялась в омнибус не без его помощи. Госпожи Шампион, увешанную пакетами, пришлось прямо-таки пропихивать в дверь: после последней ярмарки в Сен-Клу она, видимо, сильно прибавила в весе. В салоне уже расположились вожурские пассажиры, которые яростно обороняли свои места от пришельцев из Ливри. Причем все, кроме Адольфа, были со свертками и тюками. Наконец, после обмена язвительными репликами, люди и вещи пристроились кто куда; салон, как только дверца закрылась, оказался набитым не хуже туго заряженной пушки.
А наверху вальяжно развалились на лавке Эшалот с Симилором. Эшалот приобрел пару сигар, и едкий дым заволакивал остатки совести приятелей: они покуривали за здоровье Адольфа, первой жертвы их аморального пакта.
– Главное – отыскать нужную ниточку, чтобы дернуть за нее, – говорил Эшалот.
– Отыщем, – успокаивал его компаньон. – Откормимся и мы не хуже других, не все же нам питаться сухими корками… Мы пойдем на все, чтобы вывести нашего ребенка в люди!
Последние слова относились к Саладену, надежде этого фантастического семейства. Вопреки всем законам природы, на долю Эшалота, бывшего в истории с ребенком совершенно ни при чем, достались трудные материнские хлопоты. Малютка походил на те чахленькие, но упорные былинки, которые умудряются вырастать в расщелинах меж камней. Жизнь ему досталась нелегкая: с ним никогда не церемонились, его раскачивали и швыряли, как мешок, и частенько ему приходилось засыпать вниз головой. Щенок на его месте давно бы сдох, а Саладен ничего, поживал себе и временами даже чувствовал себя недурно. Попыхивая сигарой, Эшалот сунул ему «в клювик», как он любил выражаться, замызганную бутылочку с соской, и малыш с удовольствием потягивал из нее нечто, отдаленно напоминающее молоко.
А внизу, в купе, господин Брюно, стараясь освободить для своей юной спутницы, откинувшейся на подушки, как можно больше места, говорил тоном довольно-таки властным, который, впрочем, легко объяснялся его возрастом и оказанной услугой:
– И никаких секретов, дитя мое. Мне должны быть известны все детали вашего визита к баронессе Шварц.
VIII
– Согласен! – с готовностью откликнулся Эшалот. – Куда ты, туда и я!
– Так поклянемся же быть верными делу…
– До самой смерти, Амедей!.. А какому делу?
А такому, чтобы и нам проникнуть в господские секреты и протоптать малышу дорогу в будущее!
В бледном звездном сиянии они протянули друг другу руки, непроизвольно приняв классические позы античных героев. Дорога была пустынна, так что только небо и Саладен стали свидетелями заключенного пакта. Момент торжественный и трогательный.
Симилор и Эшалот шуток не признавали: они вполне серьезно организовали сообщество, целью которого было ужение сокровищ в фантастическом океане мути. Два поэта с нежной душой и пылким воображением, два парижских дикаря, заплутавшиеся в кустиках из папье-маше, насаженных мелодрамой… Театр воспитал в них возвышенность чувств, выработал у них специфический лексикон – выспренный, слащавый и, увы безжалостно пожиравший остатки крепкого и выразительного народного языка. Я не утверждаю, что именно театр привил им привычку к праздности, но работу наши приятели не жаловали, посему послушайтесь моего совета: если встретится вам в Париже чувствительная душа, отлынивающая от труда, берегите ваши карманы.
Задумчивая тишина воцарилась вслед за заключением пакта. За разговором друзья незаметно удалились от почтовой конторы. Глухой шум, долетевший издалека, заставил их остановиться.
– Омнибус! – воскликнул Симилор. – Я бы не отказался от местечка на империале, чтобы не промочить свои туфли.
– Саладен любит кататься, – поддержал его Эшалот.
– Сколько у нас в кассе?
– Двадцать су, вырученные за карасей.
– И у меня пятнадцать. Негусто.
Позади них отворилась дверь одного из домов, и мужской голос крикнул:
– Поторапливайтесь, мадам Шампион, чуточку поживее! Вы взяли рыбок? Фелисита, фонарь! Мое местечко займут, вот увидите!
Дверь осветилась большим фонарем с ручками, которым помахивала угрюмого вида служанка. Вслед за ней появилась весьма дородная дама, увешанная пакетами и задыхающаяся; путаясь в юбках, она изо всех сил старалась поспеть за супругом.
– Вечно одно и то же, Адольф! – плаксиво причитала она. – Ждать до последнего мгновения, вместо того чтобы явиться в контору пораньше! Я взяла платок, Фелисита? Хорошенько закройте шкаф с продуктами, чтобы не заползли насекомые. А насчет кота разузнайте, гулена нам не подходит…
– Да побыстрее же, – понукал ее Адольф, вырвавшийся вперед. – Ты взяла рыбок, мадам Шампион?
– Я взяла рыбок, Фелисита?
Адольф обернулся. Свет фонаря окружил его фигуру блистающим ореолом – во всей своей красе предстал уже знакомый читателю франтоватый рыбак, задумавший изловить щуку весом в четырнадцать фунтов. Он путешествовал налегке, только удочка – шикарная, последней модели, отягощала его руки, в то время как несчастная супруга пригибалась к земле под тяжестью багажа. (Заметим, кстати, что парижане весьма сурово осуждают нравы варварских племен, заставляющих женщину чувствовать себя существом второго сорта. Женушка господина Шампиона носила имя Селеста и на последней ярмарке в Сен-Клу потянула на добрых двести два фунта.)
При виде нарядного рыбака Эшалот испустил радостный крик.
– Старый знакомый! – умилился он, подтягивая Саладена как можно выше. – Порядок, нам будет на что купить билеты в омнибус.
И пояснил ничего не понимающему Симилору:
– Сейчас я все устрою, Амедей. В нашем деле главное догадаться, за какую ниточку дернуть. Я знаю, как подцепить этого разряженного типа. Подержи Саладена.
Освободившись от своей ноши, Эшалот скинул шляпу и преградил господину с удочкой дорогу.
– Добрый вечер, сударь… Как я вижу, моих букашек приходится нести вашей супруге?
Господин Шампион прыгнул в сторону, словно на ногу ему наехало колесо.
– Что вы тут изволите делать? – возмущенно поинтересовался он, ускоряя шаг.
– То же, что и вы, сударь: возвращаюсь в Париж… Захотелось с вами поболтать о рыбалке: как ни верти, а карасики мои все-таки стоили су за штуку.
– Цену мы обсудили, – возразил господин Шампион, – рыба оплачена, так что давайте распрощаемся.
– Нет, не обсудили, – стоял на своем Эшалот, следуя за ним, словно тень, – вон идет ваша супруга, дамы лучше разбираются в ценах, предлагаю спросить у нее.
– Адольф! – взывала выбившаяся из сил госпожа Шампион. – Неужели трудно меня подождать?
Адольф круто остановился. Покраснев от злости, он вынул из кошелька три монеты по двадцать су и вручил преследователю со словами:
– Только бесчестный человек способен воспользоваться столь деликатной ситуацией!
И пошел прочь. Кровь ударила Эшалоту в голову, но вслед за обидчиком он не кинулся, а, пробормотав проклятье себе под нос, неторопливо вернулся к Симилору. Когда он рассказал эту историю другу, тот очень развеселился и одобрительно произнес, возвращая ему Саладена:
– Дружище, из тебя будет толк!
К омнибусу компания подошла без всяких угрызений совести. Взбираясь на империал, они заметили под рессорами корзину, в которой лежал пес господина Матье, а наверху торчала из-под брезента плетеная тачка калеки.
– Вот тебе и новая загадка! – пришел в изумление Симилор. – Экипаж Трехлапого! А где хозяин? Не остался же он ночевать в замке!
…Купе, как и предполагала конторщица, оказалось свободным. Господин Брюно устроился в нем рядом с Эдме Лебер, которая поднялась в омнибус не без его помощи. Госпожи Шампион, увешанную пакетами, пришлось прямо-таки пропихивать в дверь: после последней ярмарки в Сен-Клу она, видимо, сильно прибавила в весе. В салоне уже расположились вожурские пассажиры, которые яростно обороняли свои места от пришельцев из Ливри. Причем все, кроме Адольфа, были со свертками и тюками. Наконец, после обмена язвительными репликами, люди и вещи пристроились кто куда; салон, как только дверца закрылась, оказался набитым не хуже туго заряженной пушки.
А наверху вальяжно развалились на лавке Эшалот с Симилором. Эшалот приобрел пару сигар, и едкий дым заволакивал остатки совести приятелей: они покуривали за здоровье Адольфа, первой жертвы их аморального пакта.
– Главное – отыскать нужную ниточку, чтобы дернуть за нее, – говорил Эшалот.
– Отыщем, – успокаивал его компаньон. – Откормимся и мы не хуже других, не все же нам питаться сухими корками… Мы пойдем на все, чтобы вывести нашего ребенка в люди!
Последние слова относились к Саладену, надежде этого фантастического семейства. Вопреки всем законам природы, на долю Эшалота, бывшего в истории с ребенком совершенно ни при чем, достались трудные материнские хлопоты. Малютка походил на те чахленькие, но упорные былинки, которые умудряются вырастать в расщелинах меж камней. Жизнь ему досталась нелегкая: с ним никогда не церемонились, его раскачивали и швыряли, как мешок, и частенько ему приходилось засыпать вниз головой. Щенок на его месте давно бы сдох, а Саладен ничего, поживал себе и временами даже чувствовал себя недурно. Попыхивая сигарой, Эшалот сунул ему «в клювик», как он любил выражаться, замызганную бутылочку с соской, и малыш с удовольствием потягивал из нее нечто, отдаленно напоминающее молоко.
А внизу, в купе, господин Брюно, стараясь освободить для своей юной спутницы, откинувшейся на подушки, как можно больше места, говорил тоном довольно-таки властным, который, впрочем, легко объяснялся его возрастом и оказанной услугой:
– И никаких секретов, дитя мое. Мне должны быть известны все детали вашего визита к баронессе Шварц.
VIII
РАЗБОЙНИЧЬИ СКАЗКИ
В салоне между пассажирами из Вожура возобновилась прерванная беседа, начатая, судя по всему, еще в лесах Бонди. Вожурцев было трое: дама и двое мужчин, один из которых был чрезвычайно говорлив, а другой, напротив, все время молчал.
– Нет, с этим давно покончено, – говорила дама. – Я имею в виду все эти лесные сказки. Грабители теперь орудуют в городах.
– Ага! – воскликнул пассажир, севший в Ливри и зажатый между двумя штабелями пакетов. – Перемываем кости разбойничкам?.. Мое почтение, госпожа Бло, как поживаете?
– О! А я вас и не узнала, господин Туранжо! Как здоровье супруги?
– Мается ревматизмом, бедняжка, совсем ее одолели всяческие хвори.
– У нас в Вожуре климат куда здоровее, чем у вас в Ливри! – поспешила высказать свое мнение госпожа Бло.
– Ну уж нет! – живо возразил господин Туранжо. – Что касается здоровья, то Ливри…
– Ты взяла рыбок, Селеста? – забеспокоился вдруг Адольф, и на лоб его набежало облачко при мысли о том, как дорого обошлись ему карасики.
– О Боже! – простонала госпожа Шампион, измученная обилием багажа. – Я взяла рыбок и все остальное тоже. Вы не находите, что здесь очень жарко?
– Вечера сейчас слишком прохладны, – ответила госпожа Бло. – Уж лучше посидеть в жаре, чем подхватить простуду.
Господин Туранжо закончил свою мысль:
– …то Ливри, слава Богу, славится чистотой воздуха. Лучшие медики столицы рекомендуют легочным больным пребывание в его окрестностях.
– Так вот, – вернулся к прежней теме говорливый господин, – от разбойников все же был кое-какой прок: они придавали путешествиям пикантность. Посреди пути раздавало вдруг молодецкий посвист…
– Ничего себе пикантность, благодарю покорно!
– Кавалеры успокаивали дам, и сколько очаровательных романов завязывалось в те волнующие минуты!..
– Ах! – прервала его госпожа Бло, вдова рантье и судебного исполнителя. – Избавьте нас от продолжения вашего рассказа!
– Вы ведь, кажется, не из этих мест, сударь? – подозрительно поинтересовался у говоруна господин Туранжо. – Насколько помнится, я еще не имел чести путешествовать вместе с вами.
– Як вам наведывался по делу, тут у вас продается одно недурное поместье.
– Ах да! Вы, надо полагать, имеете в виду поместье генерала! Какой был изумительный человек! Блестящая военная карьера, солидное состояние, а уж выправка…
– Зато наследников не оставил, – заметил Адольф. – Впрочем, рыбак из него был так себе, довольно никудышный.
– Теперь его добро продадут по дешевке. Наехали родственники из провинции и раздирают поместье на куски.
– Говорят, колбасник из Кана.
– И скотовод из Бейо. Генерал был нормандцем.
– Ох уж эти мне нормандцы!
– Осторожнее, господа, – предупредила Селеста, – мой Адольф родом из Нормандии.
– Когда я говорю «никудышный рыбак», – отозвался Адольф, – я имею в виду, что… что не было в нем размаха, никогда ему не удавалось выловить что-нибудь эдакое…
– Давайте поговорим о рыбной ловле на море! – оживился господин Туранжо. – У меня есть кузен в Дьеппе, который снабжает нас омарами. Посылает их совсем свеженькими, и они приходят…
– Протухшими, – язвительно докончила госпожа Бло.
– Адольф, – тихонько попросила госпожа Шампион, – достань из моего кармана табакерку.
Но Адольф, не обращая на нее внимания, гнул свое:
– В реках водится такая живность, какую и в океане не сыщешь.
Говорун попытался было вернуть разговор в прежнее русло:
– Железные дороги начисто стирают живописную прелесть путешествий, это признают все мыслители.
– Кстати, сударь, – обращаясь к нему, заметил господин Туранжо, – в наших местах тоже собираются провести железнодорожную линию, и если вы серьезно надумали прикупить поместье, то советую поспешить, ибо земля дорожает с каждым днем. Вот, к примеру, барон Шварц, о котором вы наверняка слыхали…
– Разумеется!
– Тут у нас, знаете ли, не очень-то его жалуют…
– Сударь, – суровым тоном прервал говорившего Адольф, – многословие зачастую приводит к пагубным последствиям. Я имею честь служить помощником главного кассира в банкирском доме господина Шварца.
– Ну и что? – неприязненно отозвалась госпожа Бло. – В наших местах барона недолюбливают, это точно.
Однако господин Туранжо поспешил загладить свою оплошность:
– Сударь, вы совершенно правы, вступаясь за начальство. К тому же у меня и в мыслях не было порицать столь видного финансиста! Я бываю на его приемах. То, что я собирался сказать, можно поставить в заслугу господину барону. Ему предлагают теперь за его землю миллион четыреста пятьдесят тысяч франков, а года три-четыре назад он купил его всего за шестьсот тысяч. Сто двадцать процентов за четыре года! И все это благодаря железной дороге, в проектировании которой он принимал участие.
– Ничего себе! Недаром мой бедный Бло всегда порицал этого человека!
– Что ни говорите, а все-таки паровые машины – это прекрасное изобретение.
– Нет, я сейчас задохнусь! – простонала Селеста, бросив взгляд на закрытую дверцу салона.
– Вечера прохладны, – твердо стояла на своем госпожа Бло, – лучше посидеть в жаре, но без насморка.
Говорун решил, что пора вернуться к разбойникам.
– Я, сударыня, абсолютно согласен с вашим утверждением, – заговорил он, обращаясь к вдове рантье, – что Париж превратился в сборище злоумышленников, изгоняемых отовсюду. Право слово, настоящий лес… черный лес, вот как можно назвать наш Париж!
– В прошлом году у меня в переполненном омнибусе украли серебряную табакерку.
С этими словами госпожа Бло вынула свой табачный припас, и Селеста обратилась к ней с просьбой:
– Вы меня не угостите, сударыня? Я так завалена вещами, что мне до своей не дотянуться, а сами понимаете, привычка берет свое…
– Разумеется, прошу не стесняться!
Все присутствующие, имевшие слабость к табачку, попотчевались из табакерки госпожи Бло, за исключением молчаливого господина, который прихватил изрядную понюшку из собственного бумажного фунтика.
– Та, которую украли, была чуть похуже этой, – сообщила госпожа Бло, захлопывая табакерку, – но я очень ею дорожила, ведь мне ее подарил мой бедный Бло, хотя он никогда не одобрял пристрастия к табаку у дам.
– А у моей жены табакерка за восемьдесят франков, фабричного производства, – объявил Адольф. – Следи за рыбками, госпожа Шампион.
– Черный лес! – повторил говорун. – Уверяю вас! И заметьте, какое фатальное совпадение: когда-то Париж стоял посреди леса.
– Быть не может! – изумилась вдова.
– Сущая правда, сударыня, – поддержал говоруна господин Туранжо. – Леса вокруг Бонди, вернее сказать, вокруг Ливри – это его остатки… Лес, сплошной лес рос на месте Парижа. На оленей и кабанов охотились прямо на улице Ришелье.
– А теперь нам осталась только рыбная ловля, – заметил Адольф, – в реках все еще можно кое-чего поймать.
– В том месте, где теперь находится биржа, банды обнаглевших разбойников…
Последовал дружный смех. Какими бы плоскими ни были остроты насчет биржи, они всегда пользуются неизменным успехом…
– Ах! – вскричала вдовушка. – Мой бедный Бло так любил пройтись по поводу биржи!
– На бирже задержался – без кошелька остался, – попытался сострить Адольф, внося свою лепту в общее веселье.
Селеста, освободив одну из рук, ущипнула его в знак восхищения за колено.
– Следи за рыбками, – одернул супругу Адольф.
– Однако если говорить откровенно, – продолжал велеречивый господин, – с тех пор мало что изменилось. Парижский лес существует по-прежнему, разве что деревьев стало поменьше. Олени, украшенные рогами, стадами разгуливают по Парижу – об этом частенько рассказывается в водевилях: водятся в изобилии свиньи, дикие и домашние. А уж змеи! Кто станет отрицать наличие в Париже змей? Имеются также розовые кусты, где укрываются эти гады, имеется множество птичек, распевающих веселенькие куплетцы. Впрочем, есть и кое-какая разница: в старом лесу для любви был отведен всего лишь один сезон, весенний, теперь же в нашем Париже любовное воркование продолжается все четыре сезона…
– Вы так неосторожны в выражениях, сударь, здесь же дамы!
Вдова судебного исполнителя не смогла удержаться от замечания, но большинство слушателей настаивало на продолжении:
– Что вы, что вы! Пускай говорит, не мешайте! Это так забавно!
– Но разница все-таки незначительна, сходства гораздо больше, достаточно вспомнить рыскающих по Парижу волков…
– Парижские бродяги куда хуже волков!
– Сударь, – прервал остроумного пассажира господин Туранжо, – если вы купите поместье в наших местах, я буду счастлив продолжить знакомство с вами.
– Лес охраняется лесниками, в Париже этим делом заняты полицейские…
– А браконьеров сколько!
– А старьевщики! Собирают вместо хвороста тряпье и всякую прочую дрянь!
– А английские туристы! Прохаживаются себе, точно в Фонтенбло!
– Он так элегантно выражается, этот господин, – одобрила Селеста, – сразу видно приличного человека.
Адольф ответил:
Слишком болтлив. Не отвлекайся от рыбок.
– Что касается самих разбойничков, – продолжал импровизировать говорун, – то никаким пущам не собрать столь славной коллекции, какой знаменит Париж. Смешно слушать про нынешних лесных бедолаг: они и в подметки не годятся ловким парижским молодцам!.. Ничего себе общество! Помните вы, судари и сударыни, банду Монроза!
– Ах! – тотчас откликнулась Селеста. – Мошенник куролесил как раз в то время, когда я выходила замуж. Адольф тогда рыбачил не так часто.
– Рыбки! – забеспокоился господин Шампион. – Не отвлекайся!
– А банда Натана! – продолжал эрудированный пассажир. – А дамы: Нинетта и Розина! У них появился даже собственный автор, господин Бальзак, вспомните-ка его Вотрена. Наверняка он имел обширные знакомства в лесных дебрях… И снова прекрасный пол: ловкачи Лина Мондор и Клара Вандель способствовали созданию драм – люди дна очень любят, когда их показывают на сцене… При Луи-Филиппе парижский лес зажил бурной жизнью. Тысяча восемьсот тридцать третий год – банда Гарнье, семьдесят пять приговоров сразу. Банда Шатлэна: кастеты и тряпочные туфли для бесшумного скольжения по мостовой.
– У нас на империале тоже едут двое типов в тряпочных туфлях! – таинственно сообщила госпожа Шампион.
– У моей жены такой острый глаз, ничего от нее не скроешь, – похвалился Адольф. – Не отвлекайся от рыбок!
Господин Туранжо, завидуя успеху говорливого пассажира, лихорадочно рылся в памяти. Наконец и ему удалось вставить словечко:
– Вспомнил: Гюг! У него была целая шайка!
– Пятьдесят пять злодеев. А еще: банда Шива, банда Жамее банда Дагори, – отчеканила госпожа Бло.
Молчаливый господин чихнул. Это был первый шум, который он произвел. Сунув руку в карман за носовым платком, он вытаращил глаза: платок исчез.
– Вы его потеряли, сударь, – конфузливо заметил господин Туранжо. – В наших краях нет воришек.
Мы не унизимся до описания человека, сморкающегося без помощи носового платка. Молчаливого господина к этому вынудили обстоятельства… Дамы улыбались. Вдова развернула свой совершенно новенький, внушительного размера фуляр, а Селеста попросила:
– Адольф, достань мой носовой платок.
Адольф выполнил просьбу, разумеется, напомнив жене про рыбок. Человеческий род слаб: через минуту сморкался весь салон. Молчаливый господин не выказывал никакого смущения. Пассажир с хорошо подвешенным языком вернулся к обзору бандитской жизни:
– Пошли дальше… Банда Карпантье – семьдесят три человека на скамье подсудимых! А вот совсем недавние имена: Курвуазье, Миньяр, Готье, Сук, Шапон, который руководил двумя сотнями бандитов, а шайка Пульмана, а молодчики Маркетти!.. И наконец те, до кого еще не добралась полиция, самая ловкая из всех когда-либо существовавших банд: знаменитые Черные, Мантии, имеющие своих людей не только в сомнительных воровских кварталах, но и на самом верху социальной лестницы…
– Газеты о них ничего не пишут, – прервала говорившего мадам Бло.
– Боятся напугать коммерсантов. Банда работает по-крупному и остается неуловимой для полиции.
– Говорят, что их поддерживают сильные мира сего…
– И что правосудие их страшится!
– Какие страсти! – ужаснулась госпожа Шампион, слушавшая с разинутым ртом. – Меня дрожь от таких вещей пробирает!
– Ни за какие деньги не согласился бы я жить в этом Париже! – объявил господин Туранжо.
Адольф снисходительно пожал плечами.
– Я служу помощником кассира, – начал он с той неколебимой спесивостью, которая столь возвышала его в глазах Селесты, – главным помощником кассира, а поскольку начальник мой относится к работе с прохладцей, то вся ответственность за дело падает на меня. И справляюсь я превосходно! Береги рыбок! Наш банк, как известно, один из самых солидных в столице, а располагаемся мы, прошу это заметить, в пустынном квартале, уже завоевавшем дурную славу, – улица Энгиен нередко мелькает на страницах криминальной хроники. Однако меня это нисколько не волнует. Человек умный, образованный, отважный и осторожный преуспеет в счетоводстве точно так же, как в рыбной ловле. Утверждают, что рыбная ловля смягчает нравы не хуже музыки, хотя я до оперной музыки не охотник. Слишком уж она напыщенна, не правда ли? Впрочем, популярные арии, введенные в водевиль для пущего оживления, звучат иногда очень мило… Пардон! Я говорил о… Да, я говорил о бандитах и о рыбной ловле, и тут имеется связь: человек, часто бывающий в обществе рыб, научается у них множеству уловок и хитростей, – рыба по природе своей очень хитра! – которые могут ему пригодиться в жизни. Я обведу вокруг пальца кого хотите – даже эти самые Черные Мантии, перед которыми вы все гак робеете, совершенно мне не страшны…
– Ого! – с недоверием воскликнул господин Туранжо. – Если бы они были здесь, у них нашлось бы, что вам ответить!
– Если бы они были здесь, я не стал бы распространяться о службе в банке, а с людьми приличными я вполне могу поделиться своим немалым опытом. Держи рыбок как следует, Селеста!.. О, да мы уже в Бонди!
Омнибус остановился. Ринувшаяся к нему пара незадачливых пассажиров с корзинками была остановлена фатальной фразой: «Мест нет!», прозвучавшей с облучка кучера; служанка из придорожного трактира поднесла ему традиционную рюмку водки, которую все уважающие свое дело извозчики принимают во время стоянок, помогая лошадям отдышаться.
Эшалот с Симилором распевали на своей верхотуре; в салоне решено было по прибытии держаться подальше от этих подозрительных типов, обутых в мягкие туфли. Страшные сказки действуют даже на храбрецов. Селеста, державшая карасей в руках, дабы они не утеряли свежести, робко спросила, нельзя ли наконец открыть дверцу, но вдовушка вспомнила своего бедного Бло, который терпеть не мог сквозняков.
– Я не отказываюсь от обещания поделиться своим опытом, – начал Адольф тотчас же, как только омнибус тронулся, – а надо сказать, что опытен я не только в счетоводстве, но и во многих других делах. Несколько лет уже я хлопочу об учреждении в департаменте Сена общества рыбаков, дабы внести в нашу городскую цивилизацию новый благодатный элемент.
Но это так, к слову… Что же касается парижского леса, то мы в нашем банке не дремлем, нас врасплох не застать. Для тех, кого не имею чести знать, сообщаю: я занимаю антресоль в особняке Шварца, Париж, улица Энгиен, 19. Там же помещается и служащий, ведающий ценными бумагами, но дело, однако, не в этом. Я уже сказал, что плевать хотел на всех хитрецов-преступников вместе взятых. Вот так-то. Не буду делать тайны из принятых мною на вооружение способов защиты. Во-первых, никогда не остаюсь ночевать в своей загородной вилле, которая служит мне для хранения удочек: большая часть всех парижских ограблений происходит из-за пагубной привычки горожан ночевать вне дома. Как только открывается входная дверь особняка Шварца, у меня раздается звонок. Разумеется, это причиняет излишнее беспокойство, учитывая число посетителей банка, но зато я получаю первый сигнал, избавляющий меня от дальнейших сюрпризов. Второй звонок раздается, когда открывается дверь моей передней, и это второй сигнал; если первый предупреждает меня: «Будь начеку!», то второй приказывает: «Вооружайся!» Но и это еще не все. Имеется еще один звонок, третий, он начинает трезвонить прямо над моей кроватью, как только кто-нибудь коснется двери моего кабинета. Дамы и господа! Даже если я предаюсь отдыху, первый звонок приводит меня в сидячее положение, второй поднимает на ноги, а третий звонок вопит: «Шампион, защищай сокровища, вверенные твоей бдительности!»
– Очень любопытно! – заметил господин Туранжо.
– Очень, очень! – подтвердил говорун и, как ни странно, пристально посмотрел на молчаливого пассажира. Тот не спеша вынул из кармана бумагу и карандаш и принялся что-то писать.
– Нам выпала честь путешествовать с поэтом! – насмешливо проговорил словоохотливый пассажир, на что господин Туранжо вполне серьезно ответил:
– Ничего удивительного, сударь, в наших местах поэтов хоть отбавляй.
– Нет, с этим давно покончено, – говорила дама. – Я имею в виду все эти лесные сказки. Грабители теперь орудуют в городах.
– Ага! – воскликнул пассажир, севший в Ливри и зажатый между двумя штабелями пакетов. – Перемываем кости разбойничкам?.. Мое почтение, госпожа Бло, как поживаете?
– О! А я вас и не узнала, господин Туранжо! Как здоровье супруги?
– Мается ревматизмом, бедняжка, совсем ее одолели всяческие хвори.
– У нас в Вожуре климат куда здоровее, чем у вас в Ливри! – поспешила высказать свое мнение госпожа Бло.
– Ну уж нет! – живо возразил господин Туранжо. – Что касается здоровья, то Ливри…
– Ты взяла рыбок, Селеста? – забеспокоился вдруг Адольф, и на лоб его набежало облачко при мысли о том, как дорого обошлись ему карасики.
– О Боже! – простонала госпожа Шампион, измученная обилием багажа. – Я взяла рыбок и все остальное тоже. Вы не находите, что здесь очень жарко?
– Вечера сейчас слишком прохладны, – ответила госпожа Бло. – Уж лучше посидеть в жаре, чем подхватить простуду.
Господин Туранжо закончил свою мысль:
– …то Ливри, слава Богу, славится чистотой воздуха. Лучшие медики столицы рекомендуют легочным больным пребывание в его окрестностях.
– Так вот, – вернулся к прежней теме говорливый господин, – от разбойников все же был кое-какой прок: они придавали путешествиям пикантность. Посреди пути раздавало вдруг молодецкий посвист…
– Ничего себе пикантность, благодарю покорно!
– Кавалеры успокаивали дам, и сколько очаровательных романов завязывалось в те волнующие минуты!..
– Ах! – прервала его госпожа Бло, вдова рантье и судебного исполнителя. – Избавьте нас от продолжения вашего рассказа!
– Вы ведь, кажется, не из этих мест, сударь? – подозрительно поинтересовался у говоруна господин Туранжо. – Насколько помнится, я еще не имел чести путешествовать вместе с вами.
– Як вам наведывался по делу, тут у вас продается одно недурное поместье.
– Ах да! Вы, надо полагать, имеете в виду поместье генерала! Какой был изумительный человек! Блестящая военная карьера, солидное состояние, а уж выправка…
– Зато наследников не оставил, – заметил Адольф. – Впрочем, рыбак из него был так себе, довольно никудышный.
– Теперь его добро продадут по дешевке. Наехали родственники из провинции и раздирают поместье на куски.
– Говорят, колбасник из Кана.
– И скотовод из Бейо. Генерал был нормандцем.
– Ох уж эти мне нормандцы!
– Осторожнее, господа, – предупредила Селеста, – мой Адольф родом из Нормандии.
– Когда я говорю «никудышный рыбак», – отозвался Адольф, – я имею в виду, что… что не было в нем размаха, никогда ему не удавалось выловить что-нибудь эдакое…
– Давайте поговорим о рыбной ловле на море! – оживился господин Туранжо. – У меня есть кузен в Дьеппе, который снабжает нас омарами. Посылает их совсем свеженькими, и они приходят…
– Протухшими, – язвительно докончила госпожа Бло.
– Адольф, – тихонько попросила госпожа Шампион, – достань из моего кармана табакерку.
Но Адольф, не обращая на нее внимания, гнул свое:
– В реках водится такая живность, какую и в океане не сыщешь.
Говорун попытался было вернуть разговор в прежнее русло:
– Железные дороги начисто стирают живописную прелесть путешествий, это признают все мыслители.
– Кстати, сударь, – обращаясь к нему, заметил господин Туранжо, – в наших местах тоже собираются провести железнодорожную линию, и если вы серьезно надумали прикупить поместье, то советую поспешить, ибо земля дорожает с каждым днем. Вот, к примеру, барон Шварц, о котором вы наверняка слыхали…
– Разумеется!
– Тут у нас, знаете ли, не очень-то его жалуют…
– Сударь, – суровым тоном прервал говорившего Адольф, – многословие зачастую приводит к пагубным последствиям. Я имею честь служить помощником главного кассира в банкирском доме господина Шварца.
– Ну и что? – неприязненно отозвалась госпожа Бло. – В наших местах барона недолюбливают, это точно.
Однако господин Туранжо поспешил загладить свою оплошность:
– Сударь, вы совершенно правы, вступаясь за начальство. К тому же у меня и в мыслях не было порицать столь видного финансиста! Я бываю на его приемах. То, что я собирался сказать, можно поставить в заслугу господину барону. Ему предлагают теперь за его землю миллион четыреста пятьдесят тысяч франков, а года три-четыре назад он купил его всего за шестьсот тысяч. Сто двадцать процентов за четыре года! И все это благодаря железной дороге, в проектировании которой он принимал участие.
– Ничего себе! Недаром мой бедный Бло всегда порицал этого человека!
– Что ни говорите, а все-таки паровые машины – это прекрасное изобретение.
– Нет, я сейчас задохнусь! – простонала Селеста, бросив взгляд на закрытую дверцу салона.
– Вечера прохладны, – твердо стояла на своем госпожа Бло, – лучше посидеть в жаре, но без насморка.
Говорун решил, что пора вернуться к разбойникам.
– Я, сударыня, абсолютно согласен с вашим утверждением, – заговорил он, обращаясь к вдове рантье, – что Париж превратился в сборище злоумышленников, изгоняемых отовсюду. Право слово, настоящий лес… черный лес, вот как можно назвать наш Париж!
– В прошлом году у меня в переполненном омнибусе украли серебряную табакерку.
С этими словами госпожа Бло вынула свой табачный припас, и Селеста обратилась к ней с просьбой:
– Вы меня не угостите, сударыня? Я так завалена вещами, что мне до своей не дотянуться, а сами понимаете, привычка берет свое…
– Разумеется, прошу не стесняться!
Все присутствующие, имевшие слабость к табачку, попотчевались из табакерки госпожи Бло, за исключением молчаливого господина, который прихватил изрядную понюшку из собственного бумажного фунтика.
– Та, которую украли, была чуть похуже этой, – сообщила госпожа Бло, захлопывая табакерку, – но я очень ею дорожила, ведь мне ее подарил мой бедный Бло, хотя он никогда не одобрял пристрастия к табаку у дам.
– А у моей жены табакерка за восемьдесят франков, фабричного производства, – объявил Адольф. – Следи за рыбками, госпожа Шампион.
– Черный лес! – повторил говорун. – Уверяю вас! И заметьте, какое фатальное совпадение: когда-то Париж стоял посреди леса.
– Быть не может! – изумилась вдова.
– Сущая правда, сударыня, – поддержал говоруна господин Туранжо. – Леса вокруг Бонди, вернее сказать, вокруг Ливри – это его остатки… Лес, сплошной лес рос на месте Парижа. На оленей и кабанов охотились прямо на улице Ришелье.
– А теперь нам осталась только рыбная ловля, – заметил Адольф, – в реках все еще можно кое-чего поймать.
– В том месте, где теперь находится биржа, банды обнаглевших разбойников…
Последовал дружный смех. Какими бы плоскими ни были остроты насчет биржи, они всегда пользуются неизменным успехом…
– Ах! – вскричала вдовушка. – Мой бедный Бло так любил пройтись по поводу биржи!
– На бирже задержался – без кошелька остался, – попытался сострить Адольф, внося свою лепту в общее веселье.
Селеста, освободив одну из рук, ущипнула его в знак восхищения за колено.
– Следи за рыбками, – одернул супругу Адольф.
– Однако если говорить откровенно, – продолжал велеречивый господин, – с тех пор мало что изменилось. Парижский лес существует по-прежнему, разве что деревьев стало поменьше. Олени, украшенные рогами, стадами разгуливают по Парижу – об этом частенько рассказывается в водевилях: водятся в изобилии свиньи, дикие и домашние. А уж змеи! Кто станет отрицать наличие в Париже змей? Имеются также розовые кусты, где укрываются эти гады, имеется множество птичек, распевающих веселенькие куплетцы. Впрочем, есть и кое-какая разница: в старом лесу для любви был отведен всего лишь один сезон, весенний, теперь же в нашем Париже любовное воркование продолжается все четыре сезона…
– Вы так неосторожны в выражениях, сударь, здесь же дамы!
Вдова судебного исполнителя не смогла удержаться от замечания, но большинство слушателей настаивало на продолжении:
– Что вы, что вы! Пускай говорит, не мешайте! Это так забавно!
– Но разница все-таки незначительна, сходства гораздо больше, достаточно вспомнить рыскающих по Парижу волков…
– Парижские бродяги куда хуже волков!
– Сударь, – прервал остроумного пассажира господин Туранжо, – если вы купите поместье в наших местах, я буду счастлив продолжить знакомство с вами.
– Лес охраняется лесниками, в Париже этим делом заняты полицейские…
– А браконьеров сколько!
– А старьевщики! Собирают вместо хвороста тряпье и всякую прочую дрянь!
– А английские туристы! Прохаживаются себе, точно в Фонтенбло!
– Он так элегантно выражается, этот господин, – одобрила Селеста, – сразу видно приличного человека.
Адольф ответил:
Слишком болтлив. Не отвлекайся от рыбок.
– Что касается самих разбойничков, – продолжал импровизировать говорун, – то никаким пущам не собрать столь славной коллекции, какой знаменит Париж. Смешно слушать про нынешних лесных бедолаг: они и в подметки не годятся ловким парижским молодцам!.. Ничего себе общество! Помните вы, судари и сударыни, банду Монроза!
– Ах! – тотчас откликнулась Селеста. – Мошенник куролесил как раз в то время, когда я выходила замуж. Адольф тогда рыбачил не так часто.
– Рыбки! – забеспокоился господин Шампион. – Не отвлекайся!
– А банда Натана! – продолжал эрудированный пассажир. – А дамы: Нинетта и Розина! У них появился даже собственный автор, господин Бальзак, вспомните-ка его Вотрена. Наверняка он имел обширные знакомства в лесных дебрях… И снова прекрасный пол: ловкачи Лина Мондор и Клара Вандель способствовали созданию драм – люди дна очень любят, когда их показывают на сцене… При Луи-Филиппе парижский лес зажил бурной жизнью. Тысяча восемьсот тридцать третий год – банда Гарнье, семьдесят пять приговоров сразу. Банда Шатлэна: кастеты и тряпочные туфли для бесшумного скольжения по мостовой.
– У нас на империале тоже едут двое типов в тряпочных туфлях! – таинственно сообщила госпожа Шампион.
– У моей жены такой острый глаз, ничего от нее не скроешь, – похвалился Адольф. – Не отвлекайся от рыбок!
Господин Туранжо, завидуя успеху говорливого пассажира, лихорадочно рылся в памяти. Наконец и ему удалось вставить словечко:
– Вспомнил: Гюг! У него была целая шайка!
– Пятьдесят пять злодеев. А еще: банда Шива, банда Жамее банда Дагори, – отчеканила госпожа Бло.
Молчаливый господин чихнул. Это был первый шум, который он произвел. Сунув руку в карман за носовым платком, он вытаращил глаза: платок исчез.
– Вы его потеряли, сударь, – конфузливо заметил господин Туранжо. – В наших краях нет воришек.
Мы не унизимся до описания человека, сморкающегося без помощи носового платка. Молчаливого господина к этому вынудили обстоятельства… Дамы улыбались. Вдова развернула свой совершенно новенький, внушительного размера фуляр, а Селеста попросила:
– Адольф, достань мой носовой платок.
Адольф выполнил просьбу, разумеется, напомнив жене про рыбок. Человеческий род слаб: через минуту сморкался весь салон. Молчаливый господин не выказывал никакого смущения. Пассажир с хорошо подвешенным языком вернулся к обзору бандитской жизни:
– Пошли дальше… Банда Карпантье – семьдесят три человека на скамье подсудимых! А вот совсем недавние имена: Курвуазье, Миньяр, Готье, Сук, Шапон, который руководил двумя сотнями бандитов, а шайка Пульмана, а молодчики Маркетти!.. И наконец те, до кого еще не добралась полиция, самая ловкая из всех когда-либо существовавших банд: знаменитые Черные, Мантии, имеющие своих людей не только в сомнительных воровских кварталах, но и на самом верху социальной лестницы…
– Газеты о них ничего не пишут, – прервала говорившего мадам Бло.
– Боятся напугать коммерсантов. Банда работает по-крупному и остается неуловимой для полиции.
– Говорят, что их поддерживают сильные мира сего…
– И что правосудие их страшится!
– Какие страсти! – ужаснулась госпожа Шампион, слушавшая с разинутым ртом. – Меня дрожь от таких вещей пробирает!
– Ни за какие деньги не согласился бы я жить в этом Париже! – объявил господин Туранжо.
Адольф снисходительно пожал плечами.
– Я служу помощником кассира, – начал он с той неколебимой спесивостью, которая столь возвышала его в глазах Селесты, – главным помощником кассира, а поскольку начальник мой относится к работе с прохладцей, то вся ответственность за дело падает на меня. И справляюсь я превосходно! Береги рыбок! Наш банк, как известно, один из самых солидных в столице, а располагаемся мы, прошу это заметить, в пустынном квартале, уже завоевавшем дурную славу, – улица Энгиен нередко мелькает на страницах криминальной хроники. Однако меня это нисколько не волнует. Человек умный, образованный, отважный и осторожный преуспеет в счетоводстве точно так же, как в рыбной ловле. Утверждают, что рыбная ловля смягчает нравы не хуже музыки, хотя я до оперной музыки не охотник. Слишком уж она напыщенна, не правда ли? Впрочем, популярные арии, введенные в водевиль для пущего оживления, звучат иногда очень мило… Пардон! Я говорил о… Да, я говорил о бандитах и о рыбной ловле, и тут имеется связь: человек, часто бывающий в обществе рыб, научается у них множеству уловок и хитростей, – рыба по природе своей очень хитра! – которые могут ему пригодиться в жизни. Я обведу вокруг пальца кого хотите – даже эти самые Черные Мантии, перед которыми вы все гак робеете, совершенно мне не страшны…
– Ого! – с недоверием воскликнул господин Туранжо. – Если бы они были здесь, у них нашлось бы, что вам ответить!
– Если бы они были здесь, я не стал бы распространяться о службе в банке, а с людьми приличными я вполне могу поделиться своим немалым опытом. Держи рыбок как следует, Селеста!.. О, да мы уже в Бонди!
Омнибус остановился. Ринувшаяся к нему пара незадачливых пассажиров с корзинками была остановлена фатальной фразой: «Мест нет!», прозвучавшей с облучка кучера; служанка из придорожного трактира поднесла ему традиционную рюмку водки, которую все уважающие свое дело извозчики принимают во время стоянок, помогая лошадям отдышаться.
Эшалот с Симилором распевали на своей верхотуре; в салоне решено было по прибытии держаться подальше от этих подозрительных типов, обутых в мягкие туфли. Страшные сказки действуют даже на храбрецов. Селеста, державшая карасей в руках, дабы они не утеряли свежести, робко спросила, нельзя ли наконец открыть дверцу, но вдовушка вспомнила своего бедного Бло, который терпеть не мог сквозняков.
– Я не отказываюсь от обещания поделиться своим опытом, – начал Адольф тотчас же, как только омнибус тронулся, – а надо сказать, что опытен я не только в счетоводстве, но и во многих других делах. Несколько лет уже я хлопочу об учреждении в департаменте Сена общества рыбаков, дабы внести в нашу городскую цивилизацию новый благодатный элемент.
Но это так, к слову… Что же касается парижского леса, то мы в нашем банке не дремлем, нас врасплох не застать. Для тех, кого не имею чести знать, сообщаю: я занимаю антресоль в особняке Шварца, Париж, улица Энгиен, 19. Там же помещается и служащий, ведающий ценными бумагами, но дело, однако, не в этом. Я уже сказал, что плевать хотел на всех хитрецов-преступников вместе взятых. Вот так-то. Не буду делать тайны из принятых мною на вооружение способов защиты. Во-первых, никогда не остаюсь ночевать в своей загородной вилле, которая служит мне для хранения удочек: большая часть всех парижских ограблений происходит из-за пагубной привычки горожан ночевать вне дома. Как только открывается входная дверь особняка Шварца, у меня раздается звонок. Разумеется, это причиняет излишнее беспокойство, учитывая число посетителей банка, но зато я получаю первый сигнал, избавляющий меня от дальнейших сюрпризов. Второй звонок раздается, когда открывается дверь моей передней, и это второй сигнал; если первый предупреждает меня: «Будь начеку!», то второй приказывает: «Вооружайся!» Но и это еще не все. Имеется еще один звонок, третий, он начинает трезвонить прямо над моей кроватью, как только кто-нибудь коснется двери моего кабинета. Дамы и господа! Даже если я предаюсь отдыху, первый звонок приводит меня в сидячее положение, второй поднимает на ноги, а третий звонок вопит: «Шампион, защищай сокровища, вверенные твоей бдительности!»
– Очень любопытно! – заметил господин Туранжо.
– Очень, очень! – подтвердил говорун и, как ни странно, пристально посмотрел на молчаливого пассажира. Тот не спеша вынул из кармана бумагу и карандаш и принялся что-то писать.
– Нам выпала честь путешествовать с поэтом! – насмешливо проговорил словоохотливый пассажир, на что господин Туранжо вполне серьезно ответил:
– Ничего удивительного, сударь, в наших местах поэтов хоть отбавляй.