Страница:
Где же искать оружие для ведения современных битв?
В «Агентстве Лекока», если вам угодно. Фирма снабдит вас необходимой информацией: можете мне поверить, что информация, с толком употребленная, куда опаснее, чем три или четыре револьвера. Прежняя война уходит в прошлое, это ясно. Тем лучше! Завтра, когда война отпляшет свою последнюю джигу, мы проведем смотр дипломатического оружия.
Господин Лекок был настоящим дипломатом. Он организовал в Париже первую контору по поставке информации. Он принадлежит истории и среди великого множества эпигонов выделяется своим масштабом. К нему, видимо, обращался и сам стоглазый Аргус, когда к старости у него подупало зрение, даже полиция не гнушалась скупать у него кое-какие слушки и слухи.
Можно было, конечно, ожидать большей роскоши в доме человека столь значительного, однако контора его располагалась в квартале богатом, но завистливом и бесцеремонном, где следовало избегать излишней роскоши. Денег зарабатывалось гораздо больше, чем тратилось: в противоположность банкирским домам здесь было нежелательно афишировать свое богатство.
Давно уже не доводилось нам видеть господина Лекока лицом к лицу. Мы частенько упоминали его имя, и читатель уже осведомлен о том, что бывший коммивояжер знаменитой фирмы «Бертье» успел проделать блистательную дорогу, но любопытно и поучительно приглядеться к тем превращениям, которые произвело время в богатой натуре. Столь неординарная юность вызревает богатыми плодами. Потому не без чувства законной гордости мы представляем читателю нашего преображенного героя: господин Лекок де ла Перьер, кавалер многих орденов.
Он оставил далеко позади себя оболочку коммивояжера, блистательного, но подпорченного дурным вкусом, пропитавшим этот социальный слой. Господин Лекок не сохранил ничего от тех весьма примечательных манер, которые Комеди Франсез так удачно выставила в карикатуре: он не потряхивал жабо, не крутился на каблуках, не щелкал пальцами. Нагловатость превратилась у него в уверенность, грубость выглядела прямотой, а склонность к фанфаронсту – значительностью: сущность его оставалась прежней, но формы проявления ее утончились и облагородились. Господин Лекок просто-напросто сделался прочищенной квинтэссенцией того удачливого молодца, которого мы впервые встретили в дешевенькой гостинице города Кана.
Теперь он переместился в роскошную квартирку и в собственной спальне занят доверительной беседой не абы с кем, а с самим маркизом де Гайарбуа. Птица высокого полета: человек сановный и влиятельный, связанный с министрами и даже со двором, по слухам, сумевший очень дорого продать власти, почти королевской, свое прошлое вандейского[23] заговорщика. Господин маркиз и господин Лекок находились в отношениях довольно тесных, это было видно сразу. Маркиз курил сигару и попивал shot ale[24], удобно развалившись в кресле и поместив ноги в отлакированных, как китайский столик, ботинках на каминную решетку. Господин Лекок, полулежа на козетке попивал shot ale и курил большую албанскую трубку с янтарным чубуком. Выбор напитка удивлять не должен: пиво – универсальное питье для курящих, будь то простые мужики или принцы.
Господин Лекок имел на себе черный бархатный халат, подбитый вишневым атласом и подпоясанный золотым шнуром.
Мы знаем, что ему перевалило за сорок, но он сохранился отменно и выглядел молодым человеком, несмотря на вызванные веселостью нрава морщинки, веером расположившиеся в уголках светлых глаз. Черты лица его высечены твердо, особенно римской формы нос; каштановые, с рыжим отливом волосы курчавятся над высоким лбом: брови светлее волос; взгляд с прищуром; рот большой, энергичный, с саркастической складкой у губ; бороды не носит. Особенно молодой казалась его фигура, гибкая и сильная. С первого взгляда на него становилось ясно, что он большой весельчак и гуляка.
Маркиз, лет на десять постарше хозяина, бывший красавец, хоть и поистрепанный жизнью, все еще выглядел достаточно импозантно. Вполне вероятно, что волосы он не красил, хотя такое подозрение возникало, ибо борода и усы его тоже были черны как смоль. Сразу было видно, что это человек высокопоставленный и светский, несмотря на то сомнительное место, куда его занесло. Преувеличенная небрежность, которую он на себя напустил, не могла скрыть изысканности его манер, особенно явственно проступающей по сравнению с развязными повадками господина Лекока. Одет он был элегантно и с благородной простотой, отличающей людей высшего света. И еще одна деталь: высокомерно взирающие на окружающих глаза господина маркиза, черные, раскосые, с большими темными кругами, изредка, словно принуждаемые какой-то неодолимой силой, клонились долу, но он преодолевал себя и возвращал взгляду необходимую дозу самоуверенности.
В тот момент, когда мы проникли в сей тайный храм, беседующие как раз заканчивали легкую передышку, перед тем как приступить к продолжению серьезного разговора. Господин Лекок отвел от своих губ трубку со словами:
– Черные Мантии у меня в кармане, и если префект захочет, я их ему уступлю не очень дорого.
Маркиз хранил молчание, пуская под потолок огромные клубы дыма. Господин Лекок отложил трубку и снял со стены похожее на рожок слуховое устройство из слоновой кости. Два зеленых провода, гибкие по-змеиному, шли по стене в противоположных направлениях. Господин Лекок поднес рожок ко рту и дунул в раструб. Ответив вздохом, рожок свистящим звуком объявил о готовности слушать. Приблизив его к губам, он тихонько спросил:
– Трехлапый вернулся?
– Еще нет, – ответили из раструба.
Долгим вздохом вздохнул другой рожок. Господин Лекок тотчас же приложил его к уху и получил следующее сообщение:
– Кокотт и Пиклюс ждут.
XXIX
В «Агентстве Лекока», если вам угодно. Фирма снабдит вас необходимой информацией: можете мне поверить, что информация, с толком употребленная, куда опаснее, чем три или четыре револьвера. Прежняя война уходит в прошлое, это ясно. Тем лучше! Завтра, когда война отпляшет свою последнюю джигу, мы проведем смотр дипломатического оружия.
Господин Лекок был настоящим дипломатом. Он организовал в Париже первую контору по поставке информации. Он принадлежит истории и среди великого множества эпигонов выделяется своим масштабом. К нему, видимо, обращался и сам стоглазый Аргус, когда к старости у него подупало зрение, даже полиция не гнушалась скупать у него кое-какие слушки и слухи.
Можно было, конечно, ожидать большей роскоши в доме человека столь значительного, однако контора его располагалась в квартале богатом, но завистливом и бесцеремонном, где следовало избегать излишней роскоши. Денег зарабатывалось гораздо больше, чем тратилось: в противоположность банкирским домам здесь было нежелательно афишировать свое богатство.
Давно уже не доводилось нам видеть господина Лекока лицом к лицу. Мы частенько упоминали его имя, и читатель уже осведомлен о том, что бывший коммивояжер знаменитой фирмы «Бертье» успел проделать блистательную дорогу, но любопытно и поучительно приглядеться к тем превращениям, которые произвело время в богатой натуре. Столь неординарная юность вызревает богатыми плодами. Потому не без чувства законной гордости мы представляем читателю нашего преображенного героя: господин Лекок де ла Перьер, кавалер многих орденов.
Он оставил далеко позади себя оболочку коммивояжера, блистательного, но подпорченного дурным вкусом, пропитавшим этот социальный слой. Господин Лекок не сохранил ничего от тех весьма примечательных манер, которые Комеди Франсез так удачно выставила в карикатуре: он не потряхивал жабо, не крутился на каблуках, не щелкал пальцами. Нагловатость превратилась у него в уверенность, грубость выглядела прямотой, а склонность к фанфаронсту – значительностью: сущность его оставалась прежней, но формы проявления ее утончились и облагородились. Господин Лекок просто-напросто сделался прочищенной квинтэссенцией того удачливого молодца, которого мы впервые встретили в дешевенькой гостинице города Кана.
Теперь он переместился в роскошную квартирку и в собственной спальне занят доверительной беседой не абы с кем, а с самим маркизом де Гайарбуа. Птица высокого полета: человек сановный и влиятельный, связанный с министрами и даже со двором, по слухам, сумевший очень дорого продать власти, почти королевской, свое прошлое вандейского[23] заговорщика. Господин маркиз и господин Лекок находились в отношениях довольно тесных, это было видно сразу. Маркиз курил сигару и попивал shot ale[24], удобно развалившись в кресле и поместив ноги в отлакированных, как китайский столик, ботинках на каминную решетку. Господин Лекок, полулежа на козетке попивал shot ale и курил большую албанскую трубку с янтарным чубуком. Выбор напитка удивлять не должен: пиво – универсальное питье для курящих, будь то простые мужики или принцы.
Господин Лекок имел на себе черный бархатный халат, подбитый вишневым атласом и подпоясанный золотым шнуром.
Мы знаем, что ему перевалило за сорок, но он сохранился отменно и выглядел молодым человеком, несмотря на вызванные веселостью нрава морщинки, веером расположившиеся в уголках светлых глаз. Черты лица его высечены твердо, особенно римской формы нос; каштановые, с рыжим отливом волосы курчавятся над высоким лбом: брови светлее волос; взгляд с прищуром; рот большой, энергичный, с саркастической складкой у губ; бороды не носит. Особенно молодой казалась его фигура, гибкая и сильная. С первого взгляда на него становилось ясно, что он большой весельчак и гуляка.
Маркиз, лет на десять постарше хозяина, бывший красавец, хоть и поистрепанный жизнью, все еще выглядел достаточно импозантно. Вполне вероятно, что волосы он не красил, хотя такое подозрение возникало, ибо борода и усы его тоже были черны как смоль. Сразу было видно, что это человек высокопоставленный и светский, несмотря на то сомнительное место, куда его занесло. Преувеличенная небрежность, которую он на себя напустил, не могла скрыть изысканности его манер, особенно явственно проступающей по сравнению с развязными повадками господина Лекока. Одет он был элегантно и с благородной простотой, отличающей людей высшего света. И еще одна деталь: высокомерно взирающие на окружающих глаза господина маркиза, черные, раскосые, с большими темными кругами, изредка, словно принуждаемые какой-то неодолимой силой, клонились долу, но он преодолевал себя и возвращал взгляду необходимую дозу самоуверенности.
В тот момент, когда мы проникли в сей тайный храм, беседующие как раз заканчивали легкую передышку, перед тем как приступить к продолжению серьезного разговора. Господин Лекок отвел от своих губ трубку со словами:
– Черные Мантии у меня в кармане, и если префект захочет, я их ему уступлю не очень дорого.
Маркиз хранил молчание, пуская под потолок огромные клубы дыма. Господин Лекок отложил трубку и снял со стены похожее на рожок слуховое устройство из слоновой кости. Два зеленых провода, гибкие по-змеиному, шли по стене в противоположных направлениях. Господин Лекок поднес рожок ко рту и дунул в раструб. Ответив вздохом, рожок свистящим звуком объявил о готовности слушать. Приблизив его к губам, он тихонько спросил:
– Трехлапый вернулся?
– Еще нет, – ответили из раструба.
Долгим вздохом вздохнул другой рожок. Господин Лекок тотчас же приложил его к уху и получил следующее сообщение:
– Кокотт и Пиклюс ждут.
XXIX
ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ГОДИТСЯ
Сообщение о Кокотте и Пиклюсе не произвело на могущественного Лекока должного впечатления: оставив его без ответа, он небрежно отбросил рожок и снова взялся за свою албанскую трубку. Маркиз не уловил ничего из состоявшегося на его глазах обмена вопросами и ответами.
– Наделали эти Черные Мантии шума! – заметил он после молчания. – Пресса ими увлечена, и наверху беспокоятся.
– Шума они действительно наделали, – пожав плечами, согласился Лекок. – Но если префект пойдет мне навстречу и мы сговоримся, я позволю ему их сокрушить.
– Я не уполномочен заниматься делами господина префекта, – кислым тоном ответил маркиз.
Господин Лекок оценивающе поглядел на него сквозь дым и не без иронии произнес:
– Ясное дело, не уполномочены. Местечко хорошее и вполне вам по силам… Я уже думал об этом.
– О чем?
– О префектуре полиции для вас.
Маркиз убрал ноги с каминной решетки, переместив их на пол, и обеспокоенно промолвил в ответ:
– Только без глупостей. Мне эти люди нужны.
– Неужели они предел ваших амбиций? – презрительно поинтересовался Лекок. – А ведь в вашем славном роду были и крестоносцы!
Маркиз собрался было что-то ответить, но рожок, объявивший о прибытии Кокотта и Пиклюса, вздохнул снова. Лекок небрежно приблизил его к уху.
– К вам в башню кое-что поступило, – сообщили оттуда.
Он тотчас поднялся: нажав кнопку, отворил маленький стенной шкафчик с одной створкой и вынул оттуда картонную коробку и большой конверт, который сразу же распечатал, пробормотав извинение:
– С вашего разрешения… Браво! – вскричал он, бросив взгляд на содержимое конверта. – А к вам все еще благоволят При дворе, господин маркиз?
Надеюсь, – пробурчал тот с демонстративной холодностью.
Господин Лекок открыл картонную коробку, и, углядев там кусок воска, еще раз выразил одобрение:
– Браво!
Маркиз, стряхивая пепел с сигары, заговорил:
– Дружище, я упомянул Черные Мантии просто так, мимоходом. Нельзя сказать, чтобы у вас были так называемые враги в министерстве или даже в префектуре полиции. Но, поймите меня правильно, положение ваше неопределенно, хотя вы делаетесь все заметнее… Во всех странах, где имеется администрация, вопрос полномочий ставится довольно остро. Пусть вас это не огорчает, но…
– Меня это не огорчает, – отрезал Лекок. – Ваши министры и ваша префектура нужны мне как прошлогодний снег!
– Вы можете не огорчаться и хорохориться сколько угодно, – ответил маркиз, – но все-таки, по моему мнению, неосторожных выходок вам следует избегать.
Господин Лекок внимательно изучал присланный документ, время от времени бросая взгляд на вынутый из коробки кусок воска.
– Есть такой малый по кличке Пиклюс, – заговорил он наконец, – который служит мне вернее пса только за то, что время от времени я бросаю ему обглоданную кость со своего стола. Этого парня я не променяю на полдюжины ваших чиновников, получающих по двадцать тысяч франков в год… В чем дело? Мне собираются чинить помехи? Прошу вас говорить откровенно!
– Дорогой мой господин де ла Перьер, – отвечал маркиз, стараясь сохранять дистанцию, – нет ничего опаснее, чем пытаться обвести вокруг пальца такого человека, как я. Мне так и не довелось узнать истинной подоплеки вашей деятельности. Если бы я ее знал, я мог бы быть вам гораздо полезнее.
Господин Лекок восхищенно созерцал клочок бумаги, исписанный отчетливым почерком нашего друга Пиклюса. Усмехнувшись, он взял кусок воска и, внимательно исследовав его, пробормотал: «Кокотт тоже славный мальчик!»
Слуховой рожок, расположенный слева от него, снова задышал и сообщил в подставленное ухо:
– Барон Шварц ожидает вас в кабинете!
– Через несколько минут я к услугам господина барона, – пообещал Лекок в раструб и, повернувшись к маркизу, без обиняков объявил:
– Вы полезны мне точно настолько, насколько я этого желаю.
Заметив, что обидчивый дворянин покраснел от злости, он почел нужным разъяснить:
– Есть один пункт, насчет которого мы должны договориться с вами раз и навсегда… Что там еще? – раздраженно прервался он, хватая нетерпеливо посвистывающий рожок, который доложил:
– Баронесса Шварц ожидает вас в будуаре! Разразившись смехом, Лекок ответил:
– Через несколько минут я к услугам госпожи баронессы!
– Счастливчик! Вас посещают баронессы да еще в такое позднее время, – игриво заметил маркиз, ухватив на лету последнее слово.
Господин Лекок вместо ответа повторил:
– Так вот, есть один пункт, насчет которого мы должны договориться раз и навсегда: без всякой обиды вы должны довольствоваться тем, во что я могу вас посвятить. Мне пришлось вращаться в таком мире, о каком вы понятия не имеете, и свой богатый опыт я вовсе не намерен терять. У меня нет ни малейшей претензии стать выше вас или хотя бы сравняться с вами. Мы с вами делаем дела, для этого нам обоим необходимы связи. Дорогой маркиз, по необходимости я вынужден поддерживать отношения с людьми, стоящими очень низко на социальной лестнице, в плане дружеском я общаюсь с людьми своего круга и наверх не рвусь. Я – господин Лекок, если угодно – де ла Перьер, на чем не настаиваю, занимаюсь предпринимательством, ни больше ни меньше. Мне очень важно точно знать, что происходит в министерствах и префектуре, так как мною затеяны предприятия смелые и… огромные. Вы один из тех, кто поставляет мне отменную информацию, и я это учитываю. Но чтобы опасаться каких-то там министров или префектуры – увольте. Если они вздумают атаковать меня, это будет мне только на руку: я подсчитал, что подобное остолопство сделает мне рекламы на сто тысяч экю. Надеюсь, теперь вам ясно, как обстоят дела?
Речь эта была произнесена спокойно и вразумляюще, чуть ли не отчеканена по слогам. Маркиз бросил в огонь сигару и, вставая, сказал:
– Приходится принимать вас таким, каков вы есть.
– Позвольте, – остановил его хозяин, – вы куда? Мы еще не закончили.
– Госпожа баронесса заждалась, – фривольным тоном напомнил маркиз, чтобы разрядить обстановку.
Зажав между большим и указательным пальцем реляцию, полученную от Пиклюса, господин Лекок попытался успокоить себя словами:
– Не думайте, что я собираюсь втянуть вас в какую-то спекуляцию, хотя моя идея может принести много денег. В каждой хорошей идее скрыты деньги. Будьте добры сесть и дослушать меня.
Маркиз повиновался. Слово «деньги» заставило его навострить уши.
– У меня деятельная натура, – продолжал господин Лекок. – Планы так и бурлят в моей голове. Я затеваю много всяких дел, может быть, слишком много… впрочем, нет, я не разбрасываюсь, а просто пытаюсь разными способами выполнять одну и ту же работу. Нам многое предстоит обсудить в этот вечер, и вам, вероятно, покажется, что мы говорим о не связанных между собой вещах, но уверяю вас, речь пойдет об одном только деле, причем огромном. Хотите вы поприсутствовать завтра или самое позднее послезавтра на курьезнейшей церемонии?
– На какой?
– На похоронах предводителя Черных Мантий.
– Вот как! – изумленно вскричал маркиз. – Значит, они все-таки существуют, Черные Мантии.
– Конечно, существуют. Человек, который только что умер и которого вы имели честь лично знать, командовал двухтысячной шайкой бандитов в Париже.
– В Париже! Две тысячи бандитов!
– Да, мужчины, женщины, дети, я не преувеличиваю. Впрочем, вы увидите сами.
– И вы можете назвать имя этого человека?
– Могу. Полковник Боццо-Корона.
– Полковник умер?
– Час тому назад. Отошел в мир иной праведником.
– И вы выдвигаете против него обвинение?
– Вот еще! Для этого требуются амбиции, а их у меня почти нет, так, самая малость, которая подсказывает мне, что господину Лекоку нечего в этой истории делать.
– Но если полковник…
– Полковник? Почтеннейший человек, не правда ли… Мои визитеры, кажется, начинают выходить из себя!
Оба рожка застонали одновременно. Маркиз принялся за пиво, в то время как хозяин говорил со своими невидимыми собеседниками. Голова у маркиза шла кругом не от сигарного дыма и не от пива, а от тех головокружительных скачков, что позволял себе Лекок в разговоре.
– Я как раз занимаюсь делом госпожи баронессы! – заверил Лекок рожок, расположенный справа от него, и столь же чистосердечным тоном заверил левый раструб: – Я как раз занимаюсь делом господина барона!
И, улыбнувшись своему собеседнику, добавил:
– С помощью этой простенькой формулы, дорогой мой, можно выиграть добрую четверть часа, даже имея дело с нетерпеливцами. Как только скажешь даме или господину: я занимаюсь именно вами, буря стихает, и самые бесноватые становятся мягкими как шелк. Секрет профессии. Ко мне люди приходят за помощью, и надо уметь обнадеживать их. К тому же я вовсе не лгу: занимаясь вами, собой и тысячью других вещей, я одновременно занимаюсь и теми, кто меня ждет сейчас. Чтобы как следует использовать оставшиеся нам четверть часа, двинемся прямо к цели: вы бы много дали за то, чтобы оказать значительную услугу общественной безопасности?
– Много.
– Сколько?.. Ладно, не отвечайте, цену вашей признательности я определю сам. Позвольте вас спросить: не сохранилось ли в глубинах вашего сердца старой легитимистской закваски?
– Гм, – хмыкнул маркиз, скрестив ноги.
– Понял. Бывают чувства и бывают выгоды. Старые чувства не мешают заботиться о новых выгодах. Наш король человек умный, философ, почти ученый…
– Мы будем говорить о государственных делах? – искренне удивился маркиз.
– Мы будем говорить о многом. Наше дело очень вместительно.
– И о том, что вам хотелось бы стать министром?
Господин Лекок одарил собеседника снисходительным взглядом.
– Пока что речь идет о короле. Я бы охотно отвалил от трех до пяти сотен луидоров за то, чтобы быть принятым в Тюильри. Аудиенция может быть очень короткой, но с глазу на глаз.
– Значит, вы вышли на какое-то серьезное дело! – воскликнул маркиз, и глаза его заблестели.
– Однако, – продолжал Лекок, – своих луидоров я тратить попусту не люблю. Для всех, кто общается со мной, дорогой маркиз, гарантией может служить одно мое неизменное качество: я вовсе не филантроп. У меня нет никакого желания добывать богатство для вас, но добывая для вас богатство, я выигрываю очко для себя. Вы можете этим воспользоваться, если хотите.
– Хочу, – проворчал маркиз, – чтобы хоть раз в жизни вы выражались человеческим языком. Я ничего не могу понять.
– Я объясню, хотя для этого придется прибегнуть к алгебре. У меня нет патента, и осторожность не повредит. Я хочу сказать, что наш король, наделенный многими добродетелями, не лишен и некоторых слабостей. Среди слабостей короля наиболее заметной является его страсть высмеивать приверженцев легитимизма кстати и некстати…
– Ну, это уже из высокой политики, – прервал его маркиз улыбаясь.
– Это имеет касательство к нашему делу. Я сказал «страсть», и тут нет никакого преувеличения. Вот вы, к примеру, господин маркиз, пользуетесь при дворе настоящим авторитетом, только потому что притворились отступником от прежней веры…
– Господин Лекок!.. – возмущенно одернул собеседника Маркиз.
Позвольте продолжить. Я сказал: притворились – вы ни от чего не отреклись, это совершенно ясно. Политических ренегатов не бывает. Еще говорят: продались, но это вульгарное выражение тех, кого не покупают. Так вот, продавшиеся заговорщики никого не выдают королю, и его фанатичная вражда к легитимистам вынуждена довольствоваться тенями вместо реальности.
– Надеюсь, господин Лекок, вы не собираетесь меня оскорблять?
– Ни в коем случае, господин маркиз, я пытаюсь пояснить вам сущность моей идеи. Признаете вы, что главная слабость короля именно такова, как я ее описал?
– Пожалуй, если вам угодно…
– Да или нет? На моем деле вы можете добиться того, что от вас ускользало всю жизнь: богатства!
В пристальном взгляде господина Лекока, в его хладнокровном и решительном тоне, во всем его облике, наконец, была настоящая убедительность. Маркиз де Гайарбуа, поразмышляв какое-то время, ответил с видом наставника, вынужденного отрабатывать свое жалованье:
– Я могу вам дать по этому вопросу точную информацию. Король мною изучен основательно, и кое в чем вы действительно правы: он недолюбливает легитимистов, хотя старается побороть свое злопамятство. Республиканцы его беспокоят мало – он не верит в радикальную оппозицию. Более того, он верит, что радикальная оппозиция даже нужна его правительству. Во Франции любят настоящих королей. Наш король не со всем настоящий[25]. Среди его министров есть замечательные умы, и сам он достаточно умен, но между правительством и королем нет согласия по двум причинам: во-первых, король трактует политику как дело чисто семейное, как будто речь идет о процветании его собственного предприятия.
Он внезапно остановился. Господин Лекок, внимавший ему с исключительным интересом, сделал поощрительный жест головой.
– Золотые слова, господин маркиз. Я вижу в вас вчерашнего легитимиста…
– И завтрашнего республиканца, хотите вы сказать, – прервал его маркиз, открывая портсигар. – Вы ошибаетесь: я пойду пешком или посижу дома, но омнибусом пользоваться не стану.
Ладонь господина Лекока легла на руку гостя.
– Я уважаю верность убеждениям, – широко улыбаясь, произнес он. – Что наш король такой и сякой, значения не имеет, на пятнадцать минут аудиенции, необходимой для моего дела, он – король. И вы совершенно правы: бельмо на глазу у короля всего одно – предместье Сен-Жермен. Так в чем же дело? У меня есть средство успокоить эту боль, я знаю, как разрубить предместье на две части. – Как?
– Очень просто. Как разрубает гильотина? Голова катится в одну сторону, тело – в другую. От человека остаются два немых куска.
Король не жалует выдумок.
– Выдумки тут ни при чем, просто у меня широкие понятия О чести. Вернемся к Черным Мантиям.
Маркиз, державший в одной руке сигару, в другой спичку, застыл от изумления и, глянув на Лекока, спросил:
– Так это политическая организация?
– А сколько бы вы за это дали?
Гайарбуа залился краской и стал зажигать сигару, чтобы скрыть смущение.
– Вы – оттуда! – отчеканил господин Лекок.
В разговорном языке словечко «оттуда» перестало быть намеком, смысл его был доступен всем: из тайной полиции.
Краска на лице аристократа сменилась бледностью.
– Глупых профессий не бывает, – продолжал господин Лекок. – Я это понял давно. Парижский лес – мои угодья, изученные мной насквозь: я знаю всех охотников и всю дичь. В моих кущах диковинные нравы, я знаю зайцев, которые выслеживают псов… вы не поверите, мой дорогой, как много есть мошенников, способных вас переиграть. Полковник, только что почивший в бозе, в течение шестидесяти лет вертел всеми ищейками Европы. Он умер в своей постели, и я надеюсь, официальные власти почтят своим присутствием торжественную церемонию его похорон.
– Вам угодно его не выдавать?
Он был лучшим клиентом моего агентства и… может быть… Улыбаетесь? Ведь это я вам на него указал. Вы только и делаете, что ищете, и не находите ничего; я не ищу, но нахожу: что может быть страннее этого? Вы подумали, что это политическая организация? Да ничего подобного! Но сие вовсе не означает, что в ней не состоят политики. Именно в ней я нашел орудие, которое вас сделает префектом, а меня, если мне захочется, министром.
– Ваше превосходительство, – вымолвил маркиз, сумевший придать своему тону прежнюю насмешливость, – вы так и будете до конца беседы вводить меня в курс дела параболами?
– Про свое орудие я доложу вам отчетливо и ясно: это – герцог…
– И герцог тоже…
– Тем лучше, что и герцог тоже! Дорогой маркиз, фирма Лекокa – это паутина, раскинутая над всем Парижем с его пригородами и даже дальше. Окружность та же, что у вашей префектуры, но у вас работают наемники, которые приходят и уходят, а фирме Лекока служат преданные ребята, добывающие мне деньги. Разница большая. Поначалу я тоже не верил в таинственную организацию. Не верить – глупейшая привычка, нет ничего идиотичнее атеизма. Вера дает шанс. Однажды ветром ко мне принесло обрывок фразы, кабалистический пароль для входа в склеп: «Будет ли завтра день?»
– «Будет ли завтра день?» – повторил маркиз. – Где же я это слышал?
– Да повсюду! Песни и пароли быстро обесцениваются в Париже. Опасной фразой уже играют ребятишки. Но разве кинжал теряет остроту, если им играет малыш? «Будет ли завтра день?» Эту фразу я услышал от одного из малышей, она привела меня к жене банкира-миллионера, не отказывающей в свиданиях бывшему секретарю своего супруга. Черных Мантий нет, кроме тех, что у меня в руке! Однако этот самый секретарь живет в квартире вместе с парой вертопрахов, что пишут мелодрамы, а деньги занимают у маклера, торгующего старьем, маклер опекает учительницу музыки, чья мать, наполовину чокнутая, владеет боевой рукавицей. Внимание! Это вторая веха: боевая рукавица в нашей истории еще важнее, чем пароль. Притом заметьте, что учительница музыки – дульцинея бывшего секретаря, которая дает уроки дочери жены миллионера…
– Черт возьми! – вскричал маркиз, вытирая пот со лба. – Что за белиберду вы несете? Я перестаю что-либо понимать, предупреждаю вас!
– Это цепочка, – спокойно пояснил Лекок.
– Куда она ведет, ваша цепочка?
Она ведет к неожиданности, чуть ли не романической. Вы способны увлекаться шедеврами? Я иду по следу монументального ограбления.
– Значит, мы удаляемся от политики?
Как знать, дорогой маркиз, как знать! Я вынашиваю шедевр, это преступление распустится удивительными цветами. Оно сделает целую эпоху – ограбление с прологом, эпилогом и множеством разветвлений, и совершат его настоящие артисты, мастера своего дела: они хорошенько откормят кассу, прежде чем ее скушать. Так именно поступают гурманы с гусиной печенкой – растягивают, чтобы поплотнее набить ее трюфелями. Оно разыграется как по нотам, это ограбление, оно станет настоящей битвой, рассчитанной алгебраически, как военный маневр о предусмотренными запасными ходами. Феерическая драма! Тридцать шесть картин и сотни две персонажей! Нет, честное слово, прогресс делает большие успехи – такое ограбление по сравнению с прежними все равно что мощный локомотив рядом с заезженной почтовой клячей. И представьте себе, я видел, как оно готовилось, я присутствовал на репетициях и я осуществлю его постановку на сцене. Это мой шедевр, слышите! И одним моим словом может быть разрушена вся эта великолепная постройка.
– Поберегите ее!
Взгляды их встретились. Маркиз уже выдал себя невольно вырвавшимся восклицанием, Лекок буравил его испытующим взором. Затем улыбнулся и, протянув руку к заволновавшемуся рожку, ласковым тоном, но сквозь зубы сказал:
– Вот вы и признались, что вы – оттуда.
Он приблизил к своему уху раструб, который произнес одно только слово: «Трехлапый!» Лицо его тотчас переменилось, и он живо вскочил на ноги.
– Подведем итоги, – сказал Лекок, протягивая на прощание руку маркизу де Гайарбуа. – Триста луидоров за аудиенцию у короля с последующим участием в намеченном деле, и в вашей руке конец веревки, которую я накину на шею Черных Мантий. Вам это подходит?
– Наделали эти Черные Мантии шума! – заметил он после молчания. – Пресса ими увлечена, и наверху беспокоятся.
– Шума они действительно наделали, – пожав плечами, согласился Лекок. – Но если префект пойдет мне навстречу и мы сговоримся, я позволю ему их сокрушить.
– Я не уполномочен заниматься делами господина префекта, – кислым тоном ответил маркиз.
Господин Лекок оценивающе поглядел на него сквозь дым и не без иронии произнес:
– Ясное дело, не уполномочены. Местечко хорошее и вполне вам по силам… Я уже думал об этом.
– О чем?
– О префектуре полиции для вас.
Маркиз убрал ноги с каминной решетки, переместив их на пол, и обеспокоенно промолвил в ответ:
– Только без глупостей. Мне эти люди нужны.
– Неужели они предел ваших амбиций? – презрительно поинтересовался Лекок. – А ведь в вашем славном роду были и крестоносцы!
Маркиз собрался было что-то ответить, но рожок, объявивший о прибытии Кокотта и Пиклюса, вздохнул снова. Лекок небрежно приблизил его к уху.
– К вам в башню кое-что поступило, – сообщили оттуда.
Он тотчас поднялся: нажав кнопку, отворил маленький стенной шкафчик с одной створкой и вынул оттуда картонную коробку и большой конверт, который сразу же распечатал, пробормотав извинение:
– С вашего разрешения… Браво! – вскричал он, бросив взгляд на содержимое конверта. – А к вам все еще благоволят При дворе, господин маркиз?
Надеюсь, – пробурчал тот с демонстративной холодностью.
Господин Лекок открыл картонную коробку, и, углядев там кусок воска, еще раз выразил одобрение:
– Браво!
Маркиз, стряхивая пепел с сигары, заговорил:
– Дружище, я упомянул Черные Мантии просто так, мимоходом. Нельзя сказать, чтобы у вас были так называемые враги в министерстве или даже в префектуре полиции. Но, поймите меня правильно, положение ваше неопределенно, хотя вы делаетесь все заметнее… Во всех странах, где имеется администрация, вопрос полномочий ставится довольно остро. Пусть вас это не огорчает, но…
– Меня это не огорчает, – отрезал Лекок. – Ваши министры и ваша префектура нужны мне как прошлогодний снег!
– Вы можете не огорчаться и хорохориться сколько угодно, – ответил маркиз, – но все-таки, по моему мнению, неосторожных выходок вам следует избегать.
Господин Лекок внимательно изучал присланный документ, время от времени бросая взгляд на вынутый из коробки кусок воска.
– Есть такой малый по кличке Пиклюс, – заговорил он наконец, – который служит мне вернее пса только за то, что время от времени я бросаю ему обглоданную кость со своего стола. Этого парня я не променяю на полдюжины ваших чиновников, получающих по двадцать тысяч франков в год… В чем дело? Мне собираются чинить помехи? Прошу вас говорить откровенно!
– Дорогой мой господин де ла Перьер, – отвечал маркиз, стараясь сохранять дистанцию, – нет ничего опаснее, чем пытаться обвести вокруг пальца такого человека, как я. Мне так и не довелось узнать истинной подоплеки вашей деятельности. Если бы я ее знал, я мог бы быть вам гораздо полезнее.
Господин Лекок восхищенно созерцал клочок бумаги, исписанный отчетливым почерком нашего друга Пиклюса. Усмехнувшись, он взял кусок воска и, внимательно исследовав его, пробормотал: «Кокотт тоже славный мальчик!»
Слуховой рожок, расположенный слева от него, снова задышал и сообщил в подставленное ухо:
– Барон Шварц ожидает вас в кабинете!
– Через несколько минут я к услугам господина барона, – пообещал Лекок в раструб и, повернувшись к маркизу, без обиняков объявил:
– Вы полезны мне точно настолько, насколько я этого желаю.
Заметив, что обидчивый дворянин покраснел от злости, он почел нужным разъяснить:
– Есть один пункт, насчет которого мы должны договориться с вами раз и навсегда… Что там еще? – раздраженно прервался он, хватая нетерпеливо посвистывающий рожок, который доложил:
– Баронесса Шварц ожидает вас в будуаре! Разразившись смехом, Лекок ответил:
– Через несколько минут я к услугам госпожи баронессы!
– Счастливчик! Вас посещают баронессы да еще в такое позднее время, – игриво заметил маркиз, ухватив на лету последнее слово.
Господин Лекок вместо ответа повторил:
– Так вот, есть один пункт, насчет которого мы должны договориться раз и навсегда: без всякой обиды вы должны довольствоваться тем, во что я могу вас посвятить. Мне пришлось вращаться в таком мире, о каком вы понятия не имеете, и свой богатый опыт я вовсе не намерен терять. У меня нет ни малейшей претензии стать выше вас или хотя бы сравняться с вами. Мы с вами делаем дела, для этого нам обоим необходимы связи. Дорогой маркиз, по необходимости я вынужден поддерживать отношения с людьми, стоящими очень низко на социальной лестнице, в плане дружеском я общаюсь с людьми своего круга и наверх не рвусь. Я – господин Лекок, если угодно – де ла Перьер, на чем не настаиваю, занимаюсь предпринимательством, ни больше ни меньше. Мне очень важно точно знать, что происходит в министерствах и префектуре, так как мною затеяны предприятия смелые и… огромные. Вы один из тех, кто поставляет мне отменную информацию, и я это учитываю. Но чтобы опасаться каких-то там министров или префектуры – увольте. Если они вздумают атаковать меня, это будет мне только на руку: я подсчитал, что подобное остолопство сделает мне рекламы на сто тысяч экю. Надеюсь, теперь вам ясно, как обстоят дела?
Речь эта была произнесена спокойно и вразумляюще, чуть ли не отчеканена по слогам. Маркиз бросил в огонь сигару и, вставая, сказал:
– Приходится принимать вас таким, каков вы есть.
– Позвольте, – остановил его хозяин, – вы куда? Мы еще не закончили.
– Госпожа баронесса заждалась, – фривольным тоном напомнил маркиз, чтобы разрядить обстановку.
Зажав между большим и указательным пальцем реляцию, полученную от Пиклюса, господин Лекок попытался успокоить себя словами:
– Не думайте, что я собираюсь втянуть вас в какую-то спекуляцию, хотя моя идея может принести много денег. В каждой хорошей идее скрыты деньги. Будьте добры сесть и дослушать меня.
Маркиз повиновался. Слово «деньги» заставило его навострить уши.
– У меня деятельная натура, – продолжал господин Лекок. – Планы так и бурлят в моей голове. Я затеваю много всяких дел, может быть, слишком много… впрочем, нет, я не разбрасываюсь, а просто пытаюсь разными способами выполнять одну и ту же работу. Нам многое предстоит обсудить в этот вечер, и вам, вероятно, покажется, что мы говорим о не связанных между собой вещах, но уверяю вас, речь пойдет об одном только деле, причем огромном. Хотите вы поприсутствовать завтра или самое позднее послезавтра на курьезнейшей церемонии?
– На какой?
– На похоронах предводителя Черных Мантий.
– Вот как! – изумленно вскричал маркиз. – Значит, они все-таки существуют, Черные Мантии.
– Конечно, существуют. Человек, который только что умер и которого вы имели честь лично знать, командовал двухтысячной шайкой бандитов в Париже.
– В Париже! Две тысячи бандитов!
– Да, мужчины, женщины, дети, я не преувеличиваю. Впрочем, вы увидите сами.
– И вы можете назвать имя этого человека?
– Могу. Полковник Боццо-Корона.
– Полковник умер?
– Час тому назад. Отошел в мир иной праведником.
– И вы выдвигаете против него обвинение?
– Вот еще! Для этого требуются амбиции, а их у меня почти нет, так, самая малость, которая подсказывает мне, что господину Лекоку нечего в этой истории делать.
– Но если полковник…
– Полковник? Почтеннейший человек, не правда ли… Мои визитеры, кажется, начинают выходить из себя!
Оба рожка застонали одновременно. Маркиз принялся за пиво, в то время как хозяин говорил со своими невидимыми собеседниками. Голова у маркиза шла кругом не от сигарного дыма и не от пива, а от тех головокружительных скачков, что позволял себе Лекок в разговоре.
– Я как раз занимаюсь делом госпожи баронессы! – заверил Лекок рожок, расположенный справа от него, и столь же чистосердечным тоном заверил левый раструб: – Я как раз занимаюсь делом господина барона!
И, улыбнувшись своему собеседнику, добавил:
– С помощью этой простенькой формулы, дорогой мой, можно выиграть добрую четверть часа, даже имея дело с нетерпеливцами. Как только скажешь даме или господину: я занимаюсь именно вами, буря стихает, и самые бесноватые становятся мягкими как шелк. Секрет профессии. Ко мне люди приходят за помощью, и надо уметь обнадеживать их. К тому же я вовсе не лгу: занимаясь вами, собой и тысячью других вещей, я одновременно занимаюсь и теми, кто меня ждет сейчас. Чтобы как следует использовать оставшиеся нам четверть часа, двинемся прямо к цели: вы бы много дали за то, чтобы оказать значительную услугу общественной безопасности?
– Много.
– Сколько?.. Ладно, не отвечайте, цену вашей признательности я определю сам. Позвольте вас спросить: не сохранилось ли в глубинах вашего сердца старой легитимистской закваски?
– Гм, – хмыкнул маркиз, скрестив ноги.
– Понял. Бывают чувства и бывают выгоды. Старые чувства не мешают заботиться о новых выгодах. Наш король человек умный, философ, почти ученый…
– Мы будем говорить о государственных делах? – искренне удивился маркиз.
– Мы будем говорить о многом. Наше дело очень вместительно.
– И о том, что вам хотелось бы стать министром?
Господин Лекок одарил собеседника снисходительным взглядом.
– Пока что речь идет о короле. Я бы охотно отвалил от трех до пяти сотен луидоров за то, чтобы быть принятым в Тюильри. Аудиенция может быть очень короткой, но с глазу на глаз.
– Значит, вы вышли на какое-то серьезное дело! – воскликнул маркиз, и глаза его заблестели.
– Однако, – продолжал Лекок, – своих луидоров я тратить попусту не люблю. Для всех, кто общается со мной, дорогой маркиз, гарантией может служить одно мое неизменное качество: я вовсе не филантроп. У меня нет никакого желания добывать богатство для вас, но добывая для вас богатство, я выигрываю очко для себя. Вы можете этим воспользоваться, если хотите.
– Хочу, – проворчал маркиз, – чтобы хоть раз в жизни вы выражались человеческим языком. Я ничего не могу понять.
– Я объясню, хотя для этого придется прибегнуть к алгебре. У меня нет патента, и осторожность не повредит. Я хочу сказать, что наш король, наделенный многими добродетелями, не лишен и некоторых слабостей. Среди слабостей короля наиболее заметной является его страсть высмеивать приверженцев легитимизма кстати и некстати…
– Ну, это уже из высокой политики, – прервал его маркиз улыбаясь.
– Это имеет касательство к нашему делу. Я сказал «страсть», и тут нет никакого преувеличения. Вот вы, к примеру, господин маркиз, пользуетесь при дворе настоящим авторитетом, только потому что притворились отступником от прежней веры…
– Господин Лекок!.. – возмущенно одернул собеседника Маркиз.
Позвольте продолжить. Я сказал: притворились – вы ни от чего не отреклись, это совершенно ясно. Политических ренегатов не бывает. Еще говорят: продались, но это вульгарное выражение тех, кого не покупают. Так вот, продавшиеся заговорщики никого не выдают королю, и его фанатичная вражда к легитимистам вынуждена довольствоваться тенями вместо реальности.
– Надеюсь, господин Лекок, вы не собираетесь меня оскорблять?
– Ни в коем случае, господин маркиз, я пытаюсь пояснить вам сущность моей идеи. Признаете вы, что главная слабость короля именно такова, как я ее описал?
– Пожалуй, если вам угодно…
– Да или нет? На моем деле вы можете добиться того, что от вас ускользало всю жизнь: богатства!
В пристальном взгляде господина Лекока, в его хладнокровном и решительном тоне, во всем его облике, наконец, была настоящая убедительность. Маркиз де Гайарбуа, поразмышляв какое-то время, ответил с видом наставника, вынужденного отрабатывать свое жалованье:
– Я могу вам дать по этому вопросу точную информацию. Король мною изучен основательно, и кое в чем вы действительно правы: он недолюбливает легитимистов, хотя старается побороть свое злопамятство. Республиканцы его беспокоят мало – он не верит в радикальную оппозицию. Более того, он верит, что радикальная оппозиция даже нужна его правительству. Во Франции любят настоящих королей. Наш король не со всем настоящий[25]. Среди его министров есть замечательные умы, и сам он достаточно умен, но между правительством и королем нет согласия по двум причинам: во-первых, король трактует политику как дело чисто семейное, как будто речь идет о процветании его собственного предприятия.
Он внезапно остановился. Господин Лекок, внимавший ему с исключительным интересом, сделал поощрительный жест головой.
– Золотые слова, господин маркиз. Я вижу в вас вчерашнего легитимиста…
– И завтрашнего республиканца, хотите вы сказать, – прервал его маркиз, открывая портсигар. – Вы ошибаетесь: я пойду пешком или посижу дома, но омнибусом пользоваться не стану.
Ладонь господина Лекока легла на руку гостя.
– Я уважаю верность убеждениям, – широко улыбаясь, произнес он. – Что наш король такой и сякой, значения не имеет, на пятнадцать минут аудиенции, необходимой для моего дела, он – король. И вы совершенно правы: бельмо на глазу у короля всего одно – предместье Сен-Жермен. Так в чем же дело? У меня есть средство успокоить эту боль, я знаю, как разрубить предместье на две части. – Как?
– Очень просто. Как разрубает гильотина? Голова катится в одну сторону, тело – в другую. От человека остаются два немых куска.
Король не жалует выдумок.
– Выдумки тут ни при чем, просто у меня широкие понятия О чести. Вернемся к Черным Мантиям.
Маркиз, державший в одной руке сигару, в другой спичку, застыл от изумления и, глянув на Лекока, спросил:
– Так это политическая организация?
– А сколько бы вы за это дали?
Гайарбуа залился краской и стал зажигать сигару, чтобы скрыть смущение.
– Вы – оттуда! – отчеканил господин Лекок.
В разговорном языке словечко «оттуда» перестало быть намеком, смысл его был доступен всем: из тайной полиции.
Краска на лице аристократа сменилась бледностью.
– Глупых профессий не бывает, – продолжал господин Лекок. – Я это понял давно. Парижский лес – мои угодья, изученные мной насквозь: я знаю всех охотников и всю дичь. В моих кущах диковинные нравы, я знаю зайцев, которые выслеживают псов… вы не поверите, мой дорогой, как много есть мошенников, способных вас переиграть. Полковник, только что почивший в бозе, в течение шестидесяти лет вертел всеми ищейками Европы. Он умер в своей постели, и я надеюсь, официальные власти почтят своим присутствием торжественную церемонию его похорон.
– Вам угодно его не выдавать?
Он был лучшим клиентом моего агентства и… может быть… Улыбаетесь? Ведь это я вам на него указал. Вы только и делаете, что ищете, и не находите ничего; я не ищу, но нахожу: что может быть страннее этого? Вы подумали, что это политическая организация? Да ничего подобного! Но сие вовсе не означает, что в ней не состоят политики. Именно в ней я нашел орудие, которое вас сделает префектом, а меня, если мне захочется, министром.
– Ваше превосходительство, – вымолвил маркиз, сумевший придать своему тону прежнюю насмешливость, – вы так и будете до конца беседы вводить меня в курс дела параболами?
– Про свое орудие я доложу вам отчетливо и ясно: это – герцог…
– И герцог тоже…
– Тем лучше, что и герцог тоже! Дорогой маркиз, фирма Лекокa – это паутина, раскинутая над всем Парижем с его пригородами и даже дальше. Окружность та же, что у вашей префектуры, но у вас работают наемники, которые приходят и уходят, а фирме Лекока служат преданные ребята, добывающие мне деньги. Разница большая. Поначалу я тоже не верил в таинственную организацию. Не верить – глупейшая привычка, нет ничего идиотичнее атеизма. Вера дает шанс. Однажды ветром ко мне принесло обрывок фразы, кабалистический пароль для входа в склеп: «Будет ли завтра день?»
– «Будет ли завтра день?» – повторил маркиз. – Где же я это слышал?
– Да повсюду! Песни и пароли быстро обесцениваются в Париже. Опасной фразой уже играют ребятишки. Но разве кинжал теряет остроту, если им играет малыш? «Будет ли завтра день?» Эту фразу я услышал от одного из малышей, она привела меня к жене банкира-миллионера, не отказывающей в свиданиях бывшему секретарю своего супруга. Черных Мантий нет, кроме тех, что у меня в руке! Однако этот самый секретарь живет в квартире вместе с парой вертопрахов, что пишут мелодрамы, а деньги занимают у маклера, торгующего старьем, маклер опекает учительницу музыки, чья мать, наполовину чокнутая, владеет боевой рукавицей. Внимание! Это вторая веха: боевая рукавица в нашей истории еще важнее, чем пароль. Притом заметьте, что учительница музыки – дульцинея бывшего секретаря, которая дает уроки дочери жены миллионера…
– Черт возьми! – вскричал маркиз, вытирая пот со лба. – Что за белиберду вы несете? Я перестаю что-либо понимать, предупреждаю вас!
– Это цепочка, – спокойно пояснил Лекок.
– Куда она ведет, ваша цепочка?
Она ведет к неожиданности, чуть ли не романической. Вы способны увлекаться шедеврами? Я иду по следу монументального ограбления.
– Значит, мы удаляемся от политики?
Как знать, дорогой маркиз, как знать! Я вынашиваю шедевр, это преступление распустится удивительными цветами. Оно сделает целую эпоху – ограбление с прологом, эпилогом и множеством разветвлений, и совершат его настоящие артисты, мастера своего дела: они хорошенько откормят кассу, прежде чем ее скушать. Так именно поступают гурманы с гусиной печенкой – растягивают, чтобы поплотнее набить ее трюфелями. Оно разыграется как по нотам, это ограбление, оно станет настоящей битвой, рассчитанной алгебраически, как военный маневр о предусмотренными запасными ходами. Феерическая драма! Тридцать шесть картин и сотни две персонажей! Нет, честное слово, прогресс делает большие успехи – такое ограбление по сравнению с прежними все равно что мощный локомотив рядом с заезженной почтовой клячей. И представьте себе, я видел, как оно готовилось, я присутствовал на репетициях и я осуществлю его постановку на сцене. Это мой шедевр, слышите! И одним моим словом может быть разрушена вся эта великолепная постройка.
– Поберегите ее!
Взгляды их встретились. Маркиз уже выдал себя невольно вырвавшимся восклицанием, Лекок буравил его испытующим взором. Затем улыбнулся и, протянув руку к заволновавшемуся рожку, ласковым тоном, но сквозь зубы сказал:
– Вот вы и признались, что вы – оттуда.
Он приблизил к своему уху раструб, который произнес одно только слово: «Трехлапый!» Лицо его тотчас переменилось, и он живо вскочил на ноги.
– Подведем итоги, – сказал Лекок, протягивая на прощание руку маркизу де Гайарбуа. – Триста луидоров за аудиенцию у короля с последующим участием в намеченном деле, и в вашей руке конец веревки, которую я накину на шею Черных Мантий. Вам это подходит?