Форестер Сесил Скотт. Мичман Хорнблоуэр

   Утро было сплошь серым: серое небо, серое море, серые скалы. Караван обогнул Бель-Иль и вошел в устье реки Вилены. Дальше к северу, в заливе Киберон, виднелись верхушки мачт основного конвоя. Хорнблоуэр находился на палубе "Софии" и видел сигналы, которыми "Неутомимый" обменивался с кораблем прикрытия главных сил экспедиции. Вот где проявилась мобильность и предприимчивость морского флота, его способность одним выстрелом убить двух зайцев. Это ведь надо было придумать - так расположить места высадки десанта, чтобы находиться в море в пределах видимости, тогда как на суше обе высадившиеся части разделяло бы больше сорока миль.
   Хорнблоуэр осмотрел неприветливый берег в подзорную трубу, расшифровал для себя сигналы, переданные для капитана "Софии", и снова уставился на берег. Отсюда хорошо были видны узкое устье реки Марэ и узкая коса, на которую предстояло высадить войска. "София" подбиралась к месту высадки осторожно, поминутно делая промеры глубины. Эти воды, хотя и защищенные от моря, представляли собой бурлящий котел встречных течений, с которым нелегко было справиться даже в тихую погоду. Наконец загремела якорная цепь, "София" развернулась носом по течению, а ее команда занялась спуском на воду шлюпок для перевозки десанта на берег.
   - Франция! Моя прекрасная Франция! - со слезой в голосе прошептал рядом с Хорнблоуэром маркиз де Пузаж.
   - М-р Хорнблоуэр! - донеслось с "Неутомимого".
   - Сэр! - заорал Хорнблоуэр, схватив капитанский рупор.
   - Приказываю вам сопровождать французские войска на берег и оставаться с ними впредь до получения другого приказа.
   - Так точно, сэр!
   Вот как случилось, что Хорнблоуэр, сам того особенно не желая, впервые в жизни оказался в другой стране.
   Люди де Пузажа уже выкатывались на палубу из тесного твиндека. Но погрузить их в шлюпки оказалось совсем не просто и отняло массу времени. Хорнблоуэр лениво размышлял, что высадка десанта наверняка не осталась незамеченной, и в эти минуты на юг уже мчатся курьеры с донесениями. Сколько, интересно, времени понадобится генералам революционной армии, чтобы собрать силы и двинуть их на Музильяк? Удачно, пожалуй, что этот стратегически важный пункт находится всего в десяти милях отсюда. Но пора было приступать к выполнению своих обязанностей. Ему еще следовало проследить за разгрузкой и отправкой на берег снаряжения и боеприпасов, а также лошадей, беспокойно дергающихся в импровизированных загонах рядом с грот-мачтой.
   Первые шлюпки отвалили от борта транспорта. Хорнблоуэр наблюдал, как они пристают к берегу, как тяжело выбираются по илистому дну на сухое место солдаты - французы справа, англичане слева. Чуть поодаль виднелись убогие хижины маленькой рыбацкой деревушки. Туда устремился взвод французов, чтобы захватить ее и не дать возможности жителям предупредить о высадке гарнизон в Музильяке. Пока все шло по плану - высадка проходила без единого выстрела. Когда сам Хорнблоуэр прибыл на берег с последней шлюпкой, нагруженной боеприпасами, он нашел Болтона, распоряжающегося всем этим хозяйством.
   - Ящики с боеприпасами поднять как можно выше над уровнем воды, чтобы прилив не захватил, - приказал Болтон. - Мы все равно пока не можем их перевезти, если только омары не раздобудут где-нибудь несколько телег. Для пушек тоже потребуются лошади.
   Как раз в эту минуту люди Болтона были заняты выгрузкой двух шестифунтовых орудий, уже установленных на колеса. Для их обслуживания из числа команды фрегата была выделена группа канониров. А вот лошадей должны были обеспечить местные жители - такова была давняя традиция Британского экспедиционного корпуса, да и не только его одного. Де Пузаж и его штаб нетерпеливо ожидали прибытия своих коней и, как только тех свели со шлюпок, с облегчением вскочили в седла.
   - За Францию! - воскликнул де Пузаж, выхватив свою шпагу и театральным жестом поднеся ее клинок к своим губам. - Вперед, храбрецы!
   Де Монкутан и все остальные поскакали вперед, чтобы возглавить колонну, вытянувшуюся подобно длинной красной змее с пикетами по обе стороны и впереди нее. Де Пузаж задержался, чтобы обменяться несколькими словами с лордом Эдрингтоном. Хорнблоуэр не слышал, о чем у них шла речь, но заметил, что к разговору присоединился Болтон. Они о чем-то заспорили, потом Болтон кивком подозвал мичмана.
   - Придется вам отправиться с лягушатниками, м-р Хорнблоуэр, - сказал он.
   - Я дам вам коня, - добавил Эдрингтон. - Вот, взгляните на этого чалого. Правда, хорош? Мне просто необходимо иметь у французов человека, которому я мог бы доверять. Наблюдайте за ними и дайте мне знать, как только почуете, что пахнет жареным. Видит Бог, от этих мартышек всего можно ожидать.
   - А вот и остатки вашего снаряжения, - сказал Болтон, указывая на кучу барахла у последней шлюпки, - как только мне пришлют телеги, я немедленно все вам отправлю. А это еще что такое, черт бы меня побрал?
   - Это портативная гильотина, сэр, - пояснил Хорнблоуэр. - Часть французского багажа.
   Все трое повернулись и уставились на уже сидящего верхом маркиза. Хотя тот ни слова не понял из их разговора, но, вероятно, догадался, о чем шла речь.
   - Позаботьтесь, пожалуйста, чтобы этот инструмент прислали в Музильяк в первую очередь, - сказал он Хорнблоуэру. - И переведите мои слова этим джентльменам.
   Хорнблоуэр перевел.
   - В первую очередь я отправлю пушки и боеприпасы, - заявил Болтон, но я позабочусь, чтобы этому господину не пришлось долго ждать свою игрушку.
   Хорнблоуэр с опаской приблизился к одолженному ему чалому. Все его познания в верховой езде ограничивались воспоминаниями о каникулах в детстве, проводимых на ферме, где он изредка ездил на деревенских клячах. Припомнив молодость, он решительно вдел ногу в стремя и не без труда взгромоздился в седло. Когда конь тронулся вперед, Хорнблоуэр с силой вцепился в поводья. Отсюда до земли казалось так же далеко, как с брам-стеньги грот-мачты. Де Пузаж повернул своего коня и начал взбираться по крутому береговому склону. Чалый последовал за ним. Немилосердно трясясь, Хорнблоуэр молился об одном: только бы не свалиться.
   От рыбацкой деревушки в глубь материка вела размытая проселочная дорога, поросшая вдоль обочин ярко-зеленой травой. Маркиз ехал, глубоко наслаждаясь природой и окрестностями, Хорнблоуэр - столь же глубоко страдая. Мили через четыре они нагнали арьергард пехотной колонны французов, довольно бодро топающих по грязи. Де Пузаж перевел своего жеребца на шаг. Когда они поднялись на небольшую возвышенность, стала видна голова колонны и белое знамя. Вдоль дороги тянулись каменистые поля, слева виднелась маленькая ферма с домиком, сложенным из серого камня. Пехотинец в синем мундире выводил из ворот фермы белую лошадь, запряженную в телегу, а двое или трое его товарищей удерживали разъяренную жену фермера. Итак, подумал Хорнблоуэр, реквизиция транспортных средств началась. На соседнем поле еще один солдат покалывал штыком тощую коровенку, совершенно непонятно, с какой целью. Дважды Хорнблоуэр слышал отдаленные мушкетные выстрелы, на которые никто из окружающих не обратил внимания. На спуске навстречу попались двое солдат, ведущих к месту высадки пару худых кляч. В ответ на дружные насмешки из проходящей колонны они с удовольствием скалили зубы и отшучивались. Но чуть дальше Хорнблоуэр заметил в поле одинокий плуг, а рядом убитого крестьянина в рваной одежде.
   Местность вокруг становилась все более заболоченной. Очень скоро Хорнблоуэр увидел впереди дамбу и мост, которые им предстояло захватить. От моста к городу вела довольно широкая, слегка изгибающаяся дорога. Вдоль нее было разбросано несколько коттеджей из серого камня. В самом городе выделялась церковь все из того же серого камня. За ней находилось здание, в котором, судя по всему, разместился постоялый двор, а дальше - почта. Вокруг нее во все стороны сновали вооруженные солдаты. За почтой дорога расширялась. За зеленью деревьев нельзя было разглядеть, что находится там, но Хорнблоуэр догадался - городская площадь. Когда всадники въезжали в город, Хорнблоуэр заметил в нескольких окнах верхних этажей чьи-то напуганные лица, но все окна нижних этажей были наглухо забраны ставнями, отчего весь город казался вымершим. Только две пожилые женщины никак не могли закрыть свою лавку.
   Де Пузаж остановил своего коня в центре городской площади и начал отдавать приказы. С почтовой станции уже вывели всех лошадей. По площади то и дело пробегали вестовые с озабоченными лицами. Маркиз подозвал одного из своих офицеров и вполголоса что-то приказал ему. Тому с большим трудом удалось собрать своих людей, после чего они двинулись по направлению к мосту. Еще один отряд отправился в противоположном направлении, чтобы охранять Музильяк с тыла. Остальные солдаты собрались на площади и рядом с ней. Большинство из них жевало хлеб, добытый из находящейся здесь же булочной. Ее обитая железом дверь была сорвана с петель и валялась рядом со входом. Несколько раз на площадь приводили каких-то штатских. После короткого допроса де Пузаж приказывал отвести их в городскую тюрьму и запереть. Штурм и взятие Музильяка завершились полной победой над отсутствующим противником.
   Спустя некоторое время, маркиз и Хорнблоуэр направились к дамбе. Граница города заканчивалась еще до того места, где начали появляться первые признаки заболоченности. Здесь раскинулся обширный каменистый пустырь, на котором расположился на отдых отряд, посланный охранять мост. Солдаты развели костры и поджаривали на кончиках штыков кусочки мяса, вырезанные из туши лежащей неподалеку заколотой коровы. На самом мосту сидел одинокий часовой, прислонясь спиной к парапету и греясь на солнышке. Его мушкет стоял в стороне, небрежно приставленный к ограде. Все выглядело тихо и мирно. Де Пузаж доехал до середины моста и внимательно осмотрел южный берег. Никаких признаков неприятеля там не обнаружилось.
   Когда они вернулись в город, их ждал сюрприз: в гости пожаловал сам лорд Эдрингтон.
   - Я прискакал лично осмотреть местность, - объяснил он свой визит. Эта позиция выглядит весьма сильной. Как только вы установите пушки, вы сможете удерживать этот мост или то, что от него останется после взрыва, сколь угодно долго. Но ниже по течению есть брод, примерно в полумиле отсюда. При отливе он вполне преодолим. Я займу позицию у брода. Если неприятель прорвется там, он сможет зайти вам в тыл и полностью окружить. Переведите этому джентльмену, забыл, как его зовут, слово в слово все, что я сказал.
   Хорнблоуэр перевел речь Его Светлости и потом занимался тем же еще битый час, пока оба достойных полководца, указывая в разные стороны и рисуя на песке, вырабатывали диспозицию предстоящей обороны.
   - Вот и договорились, - сказал наконец Эдрингтон. - А вы, м-р Хорнблоуэр, не забывайте, что я жду сведений о любом повороте событий.
   Он кивнул на прощание, повернул коня и поскакал прочь. Как только он скрылся из вида, на центральной улице Музильяка показалась телега, за которой с лязгом катились две шестифунтовки с "Неутомимого". В каждую из них была впряжена пара лошадей. А на телеге расположился с максимальным комфортом ни кто иной, как старый приятель Хорнблоуэра мичман Брейсгердл. В ответ на приветствие Хорнблоуэра он расплылся в широкой улыбке.
   - От шканцев до телеги золотаря лежит вовсе не такой уж большой путь, - философски заметил он, - равно как и от мичмана, до артиллерийского капитана.
   Он спрыгнул с телеги и огляделся вокруг.
   - Если поставить пушки здесь и здесь, можно устроить перекрестный огонь, - предложил Хорнблоуэр.
   - Совершенно с вами согласен, - подтвердил Брейсгердл.
   Под его руководством оба орудия были установлены и наведены. Вонючую телегу быстренько разгрузили, сложив пороховые картузы на расстеленный брезент, а ядра и мешочки с шрапнелью возле пушек. Матросы расчетов обоих орудий работали споро и весело, радуясь каждой минуте, проведенной на твердой земле.
   - Голь, как известно, на выдумки хитра, - сказал Брейсгердл, - но позвольте все-таки полюбопытствовать, глубокоуважаемый сэр, не приходилось ли вам прежде взрывать мостов?
   - Увы! - ответил Хорнблоуэр.
   - Значит, мы - товарищи по несчастью. Сэр, вы чего сидите, пойдемте взрывать. Или вы желаете, чтобы я предложил вам место в этой благоухающей карете?
   - Желаю, - мрачно ответил Хорнблоуэр и взгромоздился на телегу рядом с приятелем.
   Двое матросов взяли лошадь под уздцы и повели ее через дамбу к мосту. Здесь мичмана вылезли и некоторое время молча смотрели на стремительное из-за начавшегося отлива течение реки. Одновременно они изучали перекрытия моста, выглядевшие весьма и весьма внушительно.
   - Нам следует взорвать заряд под центральной точкой моста, - сказал наконец Брейсгердл.
   Разумеется, это был классический способ, рекомендуемый во всех учебниках. Хорнблоуэр, однако, не спешил с ним соглашаться, переводя взгляд с моста на Брейсгердла и обратно. Чем-то ему это предложение не нравилось. Пороховые газы при взрыве распространяются во все стороны, а как, скажите на милость, заставить их пойти вверх?
   - А что если попробовать взорвать быки? - нерешительно предложил он.
   - Что ж, давай посмотрим. Хенней, веревку!
   Они привязали веревку к парапету и спустились по ней до одной из площадок, на которых стояли быки. Узкий карниз скользил под ногами, река бурлила, обдавая их брызгами; под темной аркой было сыро и холодно.
   - Ты гений, Хорнблоуэр! - сказал наконец Брейсгердл.
   Пока они делали все необходимые приготовления, время неслось со сказочной быстротой. Хорнблоуэр мобилизовал часть солдат из отряда, оставленного сторожить мост, и заставил их немного поработать. Ему не без труда удалось найти все необходимые инструменты: стамески, ломы и кирки. Наконец все было готово: из быков под серединой моста вытащили по два больших блока, заложили на место внутренних заряды и поставили на место боковые. К каждому заряду был проведен фитиль. Все трещины и отверстия были тщательно замазаны и забиты землей, глиной, щепками и всем, что попалось под руку. Уже смеркалось, когда одуревшие от усталости солдаты поднялись по веревке наверх. Хорнблоуэр и Брейсгердл остались под аркой вдвоем. Они обменялись взглядами.
   - Ты - следующий, - сказал Брейсгердл. - А я подожгу фитили.
   Хорнблоуэр начал взбираться вверх по веревке, а Брейсгердл достал из кармана мешочек с кресалом и трутом. Очутившись на мосту, Хорнблоуэр отослал телегу, а сам остался ждать. Минуты две или три спустя над парапетом показалась голова Брейсгердла. Он тяжело перевалился через ограждение и выговорил одно только слово: "Бежим!"
   Вдвоем они опрометью бросились с моста к дамбе и едва успели скатиться в сторону и спрятаться, как послышался глухой удар, земля под ногами слегка качнулась, и над мостом поднялось большое облако черного дыма.
   - Пойдем посмотрим на дело рук своих, - предложил Брейсгердл, поднимаясь на ноги и отряхиваясь.
   Над местом взрыва все еще клубилась туча дыма и пыли, но когда они подошли поближе, она успела уже порядком рассеяться.
   - Только частично... - начал Брейсгердл, и в этот момент раздался второй взрыв, чуть не сбивший друзей с ног. Крупный обломок с силой врезался в парапет рядом с ними и разорвался, как бомба, осыпав их мелкими осколками. Часть пролета моста медленно отделилась и с оглушительным всплеском рухнула в реку.
   - Второй фитиль оказался длиннее, чем я думал, - сказал Брейсгердл, вытирая неожиданно вспотевшее лицо. - Мне надо было подумать об этом раньше. Представляешь, как бездарно могла бы закончиться карьера двух многообещающих молодых людей?
   - Ладно, - сказал Хорнблоуэр, - все-таки мы его взорвали.
   - Все хорошо, что хорошо кончается, - добавил Брейсгердл.
   Семьдесят фунтов пороха сделали свое дело. Мост был перерезан в самой середине зияющим провалом шириной в несколько футов. За пределами провала мостовая кладка оказалась практически не поврежденной, что доказывало, с одной стороны, правильность выбранного Хорнблоуэром метода минирования, а с другой, - свидетельствовало о добросовестной работе неизвестных мостостроителей. Обломки пролета почти перегородили реку.
   - Сегодня ночью нам понадобится не больше одного вахтенного, - сказал Брейсгердл.
   Хорнблоуэр оглянулся и поискал взглядом своего чалого. Он с радостью вернулся бы в Музильяк, ведя его в поводу, но гордость не позволила ему решиться на столь малодушный поступок. Ощущая боль и ломоту в определенных частях тела, он все же заставил себя сесть в седло и тронул шагом в направлении города. Солнце уже клонилось к западу.
   Он проехал по главной улице, повернул на площадь, но за поворотом его ожидало такое зрелище, что он непроизвольно натянул поводья и остановил своего коня. Площадь была заполнена народом: горожанами, солдатами и крестьянами из окрестных деревень. Посреди площади в небо вздымался длинный узкий прямоугольный брус со сверкающим ножом на конце. Вот он сорвался вниз и упал с глухим стуком, и тут же вокруг основания бруса возникло движение: несколько человек наклонились и поволокли что-то тяжелое в сторону, где уложили в общую кучу. Хорнблоуэр с ужасом понял, что наблюдает гильотину в работе.
   Он весь дрожал от тошноты и омерзения. Это было еще хуже, чем самое жестокое телесное наказание, применяемое во флоте. Он уже хотел повернуть своего коня и уехать прочь от этого ужасного места, но тут ухо его уловило странные звуки. То были звуки пения. Хорнблоуэр оглянулся и увидел высокого мужчину могучего телосложения с кудрявыми черными волосами. Он был одет в белую рубаху и темные штаны. Он шел под конвоем нескольких солдат и пел ясным и звонким голосом. Мелодия ничего не значила для Хорнблоуэра, но слова звучали отчетливо, и он узнал: то было начало одной из революционных песен.
   - "Вперед, сыны Отчизны милой..." - пел приговоренный к казни, одетый в белую рубаху. Когда он появился на площади, и горожане услышали его пение, в толпе возник глухой ропот. Почти все опустились на колени прямо на землю и склонили головы, скрестив руки на груди.
   Палачи уже успели снова установить нож гильотины и подготовить это чудовищное изобретение для очередной жертвы. Человек в белой рубахе следил взглядом за всеми приготовлениями, но ни на секунду не прекращал пения. Он замолк только тогда, когда палачи набросились на него разом, скрутили руки и бросили на помост. Опять раздался глухой чмокающий удар ножа, и обезглавленное тело оттащили к куче остальных жертв.
   Похоже было, что на сегодня казни закончились. Солдаты начали разгонять горожан по домам, а Хорнблоуэр поехал вперед, пробираясь сквозь редеющую толпу. Внезапно его конь стал на дыбы и чуть не выбросил Хорнблоуэра из седла - видимо, почуял запах свежей крови, исходящий от кучи сваленных тел казненных, лежащих рядом с гильотиной. На противоположном конце площади стоял прелестный двухэтажный дом с балконом. Хорнблоуэр поднял глаза и увидел на балконе маркиза де Пузажа, по-прежнему одетого в свой роскошный белый мундир с голубой лентой. Он стоял на балконе в окружении своего штаба. Хорнблоуэр заметил, что у парадного входа в дом стоят часовые. Одному из них он передал поводья своего чалого и вошел. На середине лестницы его встретил спускающийся де Пузаж.
   - Добрый вечер, сэр, - приветствовал его маркиз с отменной вежливостью. - Я очень рад, что вы сами нашли нашу штаб-квартиру. Мы отправляемся обедать, и я предлагаю вам присоединиться. Ваша лошадь внизу? Очень хорошо. Месье де Вилле распорядится, чтобы о ней позаботились.
   Это представлялось невероятным. Светский джентльмен, разряженный и утонченный аристократ, только что распоряжавшийся кровавой бойней беззащитных людей, отправляется обедать и способен говорить об этом так легко и непринужденно. А его свита, все эти блестящие молодые дворяне? Что заставляет их обагрять руки в крови, добиваясь реставрации старого и уничтожения нового, хотя и молодого, но уже доказавшего свою жизнеспособность режима. Эти и подобные мысли вертелись в голове Хорнблоуэра, когда он улегся, наконец, в гигантскую четырехспальную кровать на верхнем этаже постоялого двора. Но больше всего мучил его вопрос, какого черта он, мичман Горацио Хорнблоуэр, делает в такой компании, да еще рискует жизнью впридачу?
   Из окна доносились многочисленные женские рыдания по казненным. После захода солнца родственникам было разрешено забрать обезглавленные тела. Хорнблоуэр был уверен, что после столь обильного впечатлениями дня не сможет заснуть, но усталость и молодость взяли свое, и он проспал большую часть ночи. Сон его не был спокоен, и проснулся он весь в поту, разбуженный каким-то кошмарным сновидением. Было еще совсем темно, и он не сразу вспомнил, куда его занесло. Почему-то он спал в постели, а не в подвесном гамаке, как привык, не было никакой качки и не пахло морем, и не было привычных запахов кубрика. Было душно, но то была духота запертого помещения в теплую летнюю ночь, а не спертая вонь и одуряющая жара межпалубного пространства. Он находился в доме, на берегу, в настоящей постели. Вокруг царила тишина, настолько глубокая, что в ней, казалось, было что-то противоестественное, особенно для человека, привыкшего к непрестанному движению и звукам, обычным на большом корабле.
   Теперь он вспомнил. Он был на постоялом дворе маленького провинциального городка Музильяка в Бретани, в гостях и одновременно на службе у бригадного генерала маркиза де Пузажа, командующего французской половиной экспедиционного корпуса, который, в свою очередь, был частью армии вторжения, призванной восстановить монархию во Франции. Пульс Хорнблоуэра забился сильнее, под ложечкой немного засосало. Итак, он находился во Франции, в десяти милях от побережья и родного "Неутомимого", в окружении наемного сброда, половина которого даже не была французами по происхождению. Теперь он начал жалеть, что приложил в свое время столько усилий для изучения французского языка, знание которого послужило единственной причиной его появления здесь. Сейчас он больше всего мечтал очутиться среди своих, если уж не на борту фрегата, так хотя бы среди красных мундиров лорда Эдрингтона, защищающих брод в полумиле отсюда.
   Как ни странно, именно мысль о британских пехотинцах заставила его подняться с постели. Он вспомнил, что на него была возложена обязанность поддерживать связь и координировать совместные действия британского и французского подразделений. Прошли уже почти сутки, и ситуация могла измениться в любую секунду.
   Раздвинув полог, Хорнблоуэр слез с постели на пол и чуть не застонал. Все кости ломило так, словно вчера его весь день молотили цепами. С трудом доковыляв до окна, Хорнблоуэр выглянул наружу. Луна в три четверти ярко освещала пустынную улицу и треуголку часового, замершего у входа с мушкетом с примкнутым штыком.
   Отойдя от окна, Хорнблоуэр отыскал свою одежду и оделся наощупь. Потом надел пояс с тесаком и кортиком и засунул за него пистолет. Выйдя из комнаты, он бесшумно спустился по лестнице в вестибюль. За конторкой, освещенной одинокой свечой, спал французский сержант. Как ни легки были шаги мичмана, они все же разбудили сержанта. Он поднял голову и уставился на него. На полу вповалку спали и громко храпели остальные солдаты караульного взвода, напомнив Хорнблоуэру свиней в загоне. Их мушкеты были беспорядочно сложены вдоль стены.
   Кивнув сержанту, он открыл дверь и вышел на улицу. Свежий ночной воздух наполнил легкие. Нет, то был, скорее, утренний воздух - на востоке уже разалелось. Часовой, заметив британский военно-морской мундир, неуклюже вытянулся и взял под козырек. На площади все еще возвышалось зловещее изобретение доктора Гильотена, а вокруг чернели лужи засохшей крови. Интересно, кем были казненные? Должно быть, это были отъявленные негодяи, раз де Пузаж распорядился казнить их практически без суда и следствия. Но Хорнблоуэр уже достаточно нагляделся за вчерашний день, чтобы здраво смотреть правде в глаза. Скорее всего, среди обезглавленных не было ни одного по-настоящему опасного республиканца, а были те, кто попался под руку: мэр, таможенный чиновник, судья, мелкие правительственные служащие, да и вообще люди, против которых у де Пузажа и его окружения мог быть какой-то зуб за прошлое. Это был жестокий мир, в котором он, Хорнблоуэр, чувствовал себя потерянным и одиноким.
   От этих мрачных мыслей его отвлекло появление караульного взвода во главе с сержантом. Сначала они сменили часового на дверях, затем на других постах вокруг дома. Следом за караульными из дома напротив вышли под началом другого сержанта четверо барабанщиков. По команде сержанта они выстроились в ряд и ударили в барабаны. Продолжая стучать, они размеренным шагом тронулись по главной улице. Возле каждого дома барабанщики останавливались и начинали работать палочками в более быстром темпе. Затем они двигались к следующему дому, опять переходя на прежний, более спокойный и ровный ритм. Они играли "зорю", или, проще сказать, "подъем". Ничего особенного в их барабанном бое не было, но Хорнблоуэру, лишенному музыкального слуха, зато наделенному обостренным чувством ритма, этот бой казался настоящей, самой прекрасной музыкой на свете. Из-за дома снова появился сержант со сменившимися часовыми. Улица стала понемногу оживать. Из домов вылезали заспанные солдаты, многие из них сладко зевали. Раздался стук копыт по булыжной мостовой, и к штабу промчался верховой курьер. Начинался новый день.