Форестер Сесил Скотт. Мичман Хорнблоуэр

   Мой дорогой мальчик!
   Я надеюсь, вам доставит удовольствие узнать, что ваше поручение выполнено, а доверенный вами предмет благополучно доставлен по назначению. Когда я вручала его, мне сообщили, что вы находитесь в плену и дали ваш адрес. Мое сердце обливается кровью, когда я думаю о вас. Еще мне сказали, что очень довольны вашими действиями. Самое интересное, что один из этих адмиралов имеет кое-какой капитал в театрах Друри Лэйн. Кто бы мог подумать?! Он улыбнулся мне, а я улыбнулась ему. Тогда я еще не знала, что у него есть акции и улыбнулась просто так, от чистого сердца. Когда он стал меня расспрашивать, боюсь, я немного наврала ему о всяких опасностях и препятствиях, которые стояли на моем пути. Но он мне поверил, хотя на самом деле ничего такого, конечно же, не было. Мой рассказ так расстрогал этого милого старичка, что он в тот же день встретился с Шерри и потребовал для меня роль в его новом спектакле. Спешу похвастаться: Китти Кобхэм снова играет на сцене, пускай и на вторых ролях. Иногда мне хлопают, и это очень приятно. Между прочим, в пожилом возрасте есть свои преимущества, о которых я раньше и не подозревала. С тех пор как мы виделись в последний раз, я не выпила ни глотка вина и в будущем не собираюсь. Адмирал обещал переслать вам мое письмо. Я очень надеюсь, письмо найдет вас и доставит несколько приятных минут, а также утешит в вашей беде.
   Я молюсь за вас каждую ночь.
   Преданная вам навеки
   Кэтрин Кобхэм.
   "Утешит в беде?" Что ж, пожалуй. Было приятно сознавать, что он не ошибся и доверил бумаги достойной женщине. Было также приятно слышать, что в Адмиралтействе довольны его поведением. Даже мысль о том, что Китти Кобхэм обрела на сцене вторую жизнь, отзывалась теплом в душе Хорнблоуэра. Но все это вместе взятое могло лишь на незначительную толику облегчить его страдание и отчаяние.
   Вошел стражник в сопровождении переводчика - рыжего ирландца, добровольно перешедшего на сторону испанцев, - и через него сообщил Хорнблоуэру, что комендант крепости желает его видеть. На столе коменданта лежали какие-то бумаги, и Хорнблоуэр решил, что они прибыли вместе с полученным им письмом.
   Всегда вежливый комендант поздоровался с Хорнблоуэром и предложил ему стул.
   - Благодарю вас, сэр, - ответил Хорнблоуэр с благодарностью на своем пока еще нетвердом испанском, который он начал изучать с первых же дней пребывания в плену.
   - Вы получили повышение, - бесстрастным голосом перевёл ирландец слова коменданта.
   - Что-что? - спросил Хорнблоуэр, не веря своим ушам.
   - Повышение, - повторил ирландец. - Вот письмо... "Настоящим уведомляются испанские власти, что за доблестную службу исполняющий обязанности лейтенанта Флота Его Величества мичман Горацио Хорнблоуэр произведен в лейтенанты с зачетом выслуги за время исполнения обязанностей такового. Лорды Адмиралтейства выражают уверенность, что испанские власти по получении этого уведомления незамедлительно предоставят вышеупомянутому м-ру Хорнблоуэру соответствующие его новому рангу содержание и привилегии". Теперь вы довольны, молодой человек?
   - Примите мои поздравления, м-р Хорнблоуэр, - сказал комендант.
   - Благодарю вас, сэр.
   Пожилой комендант одарил Хорнблоуэра доброй улыбкой и начал что-то говорить, но познаний Хорнблоуэра в испанском было явно недостаточно, и он вопросительно поглядел на переводчика.
   - Господин комендант сообщает вам, что вы будете переведены в отделение для старших офицеров.
   - Благодарю, - сказал Хорнблоуэр.
   - Вы будете получать содержание, равное половинному жалованью лейтенанта флота.
   - Благодарю, - повторил Хорнблоуэр.
   - Вам может быть предоставлена относительная свобода передвижения в пределах крепости, а также ежедневный двухчасовой отпуск в город, если вы согласитесь дать честное слово офицера, что не будете пытаться совершить побег.
   - Благодарю вас, сэр! - сказал Хорнблоуэр с чувством, близким к экстазу.
   Эти двухчасовые прогулки за пределы крепости во многом скрасили горечь плена, хотя полностью изгладить ее было, конечно же, невозможно. Хорнблоуэр бродил по узким городским улочкам, заходил в кофейни выпить чашку шоколада или стакан изумительного местного вина, если в кармане звенели деньги, вступал в разговоры с местными жителями и солдатами гарнизона, совершенствуя свой испанский, но чаще всего его влекло на природу. Он мог часами стоять на прибрежных скалах за городской чертой, взбираясь туда по узеньким козьим тропам, и смотреть на море, ощущая свежее дыхание ветра и тепло солнечных лучей на коже. В такие минуты он ненадолго забывал о своей неволе и чувствовал себя свободным. К тому же теперь у него было сносное помещение, лучше питание, а самое главное, у него был чин лейтенанта заветная ступень, на которую ему все же удалось шагнуть, причем в тот момент, когда он никак не мог этого ожидать. Конечно, чин лейтенанта - не Бог весть что, но все-таки он теперь был королевским офицером, а значит, мог рассчитывать, что не умрет с голоду даже в случае окончания войны. Хорнблоуэр знал, что на половинное жалованье особенно не разгуляешься, а получить место для лейтенанта с малой выслугой было почти невозможным, но об этом он старался не думать. Он честно заработал свои эполеты и недаром удостоился одобрения высоких чинов в Адмиралтействе. Эти мысли часто согревали его по ночам и во время его одиноких прогулок.
   Пришла зима и принесла с собой частые шторма, налетающие из Юго-западной Атлантики. В тот день тоже бушевал шторм. Он зародился за три тысячи миль от берегов Испании, но донес до них всю свою нерастраченную мощь. Завывающий ветер обрушивал на прибрежные утесы гигантские валы, покрытые белой пеной. Они разбивались с неумолчным грохотом, не позволяющим услышать находящегося в двух шагах собеседника. Хорнблоуэр стоял на вершине скалы, возвышающейся над бухтой Эль-Ферроль и кутался в старый заношенный плащ, чуть наклоняясь вперед, чтобы противостоять мощным порывам ветра. Он был настолько силен, что порой у Хорнблоуэра перехватывало дыхание. Он мог бы повернуться спиной, но тогда ветер лохматил бы ему давно не стриженные волосы и заворачивал бы полы плаща. К тому же, он смотрел бы тогда не на море, а на крепость. У Хорнблоуэра не было ни малейшего желания ни смотреть на свою тюрьму, ни возвращаться в нее. Его два часа еще не истекли. Только два драгоценных часа каждый день он мог ощущать себя свободным и побыть в одиночестве. Он мог вдыхать соленый воздух Атлантики, мог бродить по берегу или окрестностям города, мог делать, одним словом, все, что ему вздумается. Он часто приходил сюда, чтобы посмотреть на море. Со скалы можно было изредка разглядеть одинокий британский военный корабль, крейсирующий вдоль побережья в надежде перехватить какое-нибудь торговое или каботажное судно, а также с целью наблюдения за действиями запертых в гаванях испанских кораблей. Когда Хорнблоуэру удавалось увидеть такой корабль, он неотрывно провожал его взглядом, чувствуя себя умирающим от жажды, которому показали кувшин с водой, а затем унесли его за пределы досягаемости. Он жадно впитывал мельчайшие детали оснастки, изгибов корпуса, даже цвета краски на его бортах. В такие минуты отчаяние переполняло его, и черная пелена мрака застилала глаза.
   Заканчивался второй год пребывания Хорнблоуэра в плену. Двадцать два месяца по двадцать два часа каждый день он вынужден был находиться под замком в небольшой комнате, которую он делил еще с пятью такими же свежеиспеченными лейтенантами. Как он завидовал ветру, свободно летевшему куда угодно и изливавшему свою ярость на любые преграды. Упрямо подставляя лицо ветру, Хорнблоуэр вглядывался в затянутый облаками горизонт. Вдали белели нарядные домики Ла-Коруньи, похожие на кусочки сахара, разбросанные по склонам холма. Между скалой и Ла-Коруньей открывалась узкая бухта, соединяясь слева с гаванью Эль-Ферроль. Справа нес седые волны Атлантический океан. От подножия скалы начиналась длинная цепь острых подводных камней, прозванных местным населением "Зубами Дьявола". Они тянулись узкой полосой в северном направлении, преграждая путь набегающим валам. С тридцатисекундными интервалами гигантские волны обрушивались на рифы с такой ужасающей силой, что вздрагивала даже скала под ногами Хорнблоуэра, а волна словно взрывалась, рассыпаясь на облако брызгов. Порывы ветра моментально подхватывали облако и уносили прочь, снова открывая взгляду черные торчащие пики "Зубов Дьявола".
   Хорнблоуэр был на скале не один. В нескольких ярдах от него притулился артиллерист с береговой батареи с подзорной трубой в руках. Здесь был наблюдательный пост. Время от времени артиллерист подносил свой инструмент к глазам и принимался обозревать унылый и пустынный горизонт. Война с Англией научила испанцев осторожности и предусмотрительности - в любую минуту у берегов мог появиться мощный флот, высадить целую армию, захватить Эль-Ферроль, взорвать батареи и сжечь стоящие в гавани суда. Сегодня на это надеяться нечего, решил Хорнблоуэр, в такой шторм высадка десанта заранее обречена на провал.
   Артиллерист-наблюдатель вел себя как-то странно. Он вот уже целую минуту напряженно вглядывался в одну точку. Потом достал платок, вытер промокшее от дождя и соленых брызг лицо и снова уставился в ту же точку. Хорнблоуэр тоже перевел взгляд в том же направлении, но без подзорной трубы ему трудно было что-нибудь увидеть в столь ненастный день. Наблюдатель что-то пробормотал себе под нос, повернулся и бегом бросился к караульной будке, где размещался небольшой отряд местной милиции, поставленный охранять береговую батарею. Через несколько минут он вернулся в сопровождении сержанта. Сержант взял трубу и приложил к глазу. Через несколько секунд он опустил инструмент, повернулся к артиллеристу, и они о чем-то оживленно заспорили на ужасном галисийском диалекте. Хотя Хорнблоуэр за два года плена научился очень прилично разговаривать как на галисийском, так и на кастильском наречиях, он не смог разобрать их слов из-за шума ветра. Когда же оба испанца пришли, наконец, к согласию, Хорнблоуэр мог уже невооруженным взглядом рассмотреть предмет их дискуссии. На горизонте возник светло-серый квадрат, который мог означать только одно - верхний парус приближающегося судна. Скорее всего, оно было испанским и спешило укрыться от шторма в бухте Эль-Ферроля.
   Капитан корабля сильно рисковал - в такую погоду войти в узкую горловину бухты было весьма опасным предприятием. На его месте Хорнблоуэр лег бы в дрейф и переждал шторм в открытом море. Он пожал плечами и в очередной раз подивился стремлению испанских капитанов как можно скорее укрыться в безопасной гавани.
   Но поведение двух испанцев как-то не вязалось с появлением обычного судна, торопящегося в гавань. Они снова принялись за спор. Хорнблоуэр не мог больше сдержать охватившего его любопытства и осторожно приблизился к спорщикам, одновременно формулируя по-испански в уме свои последующие слова.
   - Прошу прощения, господа, - обратился он к ним с изысканной вежливостью, - не могли бы вы объяснить мне, что там происходит?
   Сержант смерил его взглядом, секунду подумал, а потом молча протянул подзорную трубу. Хорнблоуэр с трудом удержался, чтобы не выхватить ее из рук испанца. Он еще раз вежливо поклонился, принял трубу и только тогда позволил себе посмотреть в море. Теперь он отчетливо видел трехмачтовый парусник с сильно зарифленными парусами, хотя на месте капитана Хорнблоуэр вообще убрал бы их в такой шторм. Парусник стремительно несся прямо на Эль-Ферроль. А секунду спустя Хорнблоуэр понял, почему испанский капитан так спешит и почему он рискнул оставить так много парусов. Следом за испанцем показался еще один корабль. Пока можно было различить только его марселя, но фок-мачта второго корабля была существенно ниже грота. Это, да еще характерная оснастка, убедительно свидетельствовали о принадлежности второго судна к британскому военно-морскому флоту. Теперь картина вырисовывалась. Где-то в Атлантике английский фрегат повстречал испанский капер и бросился за ним в погоню. Для капера эта погоня должна была закончиться печально. Даже если он сумеет вовремя достичь пределов досягаемости береговых батарей, спасшись таким образом от преследователя, в таком бурном море проблема входа в гавань может оказаться неразрешимой.
   Хорнблоуэр опустил подзорную трубу, чтобы дать передохнуть глазам, и сержант тут же выхватил ее у него из рук. Все это время он, оказывается, следил за Хорнблоуэром, и теперь выражение лица англичанина без всяких слов сказало ему обо всем, что ему хотелось знать. Теперь сержант мог со спокойной совестью разбудить начальника караула и поднять тревогу на береговых и крепостных батареях. Сержант и артиллерист оба бросились бежать к караульной будке. Спустя несколько минут береговая батарея была подготовлена к бою. Артиллеристы застыли наготове у своих орудий у подножия скалы, на которой оставался теперь один Хорнблоуэр. Но одиночество его продолжалось недолго. По каменистой тропе зацокали копыта, и на скале появился конный офицер. Он бросил только один взгляд в подзорную трубу на приближающиеся корабли и тут же повернул коня и поскакал обратно на батарею. Еще через минуту одно из орудий произвело холостой выстрел, предупреждая остальные батареи Эль-Ферроля. На флагштоке батареи взвился испанский флаг. Спустя несколько секунд такой же флаг подняли на батарее, установленной у мыса Сан-Антонио. Теперь все орудия крепости и береговой охраны были приведены в полную боевую готовность, и плохо пришлось бы тому англичанину, который рискнул бы приблизиться к берегу на расстояние пушечного выстрела.
   Преследуемый и преследователь тем временем уже успели подойти довольно близко и находились сейчас как раз напротив входа в бухту Ла-Коруньи. Оба корабля были повернуты вполоборота по отношению к Хорнблоуэру, и он ясно видел, с какой огромной скоростью они несутся. Он с замиранием сердца ожидал в любую секунду, что на английском корабле могут полететь мачты или порывом ветра сорвет паруса, и тогда все усилия окажутся напрасными. Но английские корабли строились на совесть, и ничего этого не произошло. Фрегат отделяло от капера не меньше полумили. При таком волнении пушечная стрельба на этой дистанции была бы малоэффективной, поэтому английский капитан прилагал все усилия, чтобы подойти поближе.
   На скале появился комендант крепости со своей свитой из офицеров гарнизона. Заметив Хорнблоуэра, комендант слегка приподнял шляпу и поклонился в знак приветствия. Хорнблоуэр поклонился в ответ, стараясь казаться столь же церемонным, хотя у него шляпы не было. Комендант на своей лошади остановился рядом с Хорнблоуэром и перенес свое внимание на разыгрывающуюся в море драму. Хорнблоуэр положил руку на круп лошади и крикнул прямо в ухо коменданту - иначе тот его просто не услышал бы:
   - Прошу прощения, сэр, мои два часа истекают через десять минут. Могу я попросить вас продлить мой отпуск, пока все не закончится?
   - Да-да, - закивал комендант, - конечно оставайтесь, сеньор Хорнблоуэр.
   Теперь Хорнблоуэр мог на законных основаниях следить за завершающей фазой погони. Заодно он не упускал из виду малейшие подробности подготовки батарей к открытию огня. Он давал честное слово не пытаться бежать, но никто не мог запретить ему смотреть и запоминать все, что может в будущем оказаться полезным. В один прекрасный день он обретет свободу, а в другой прекрасный день его знания об оборонительных порядках Эль-Ферроля могут здорово пригодиться. Теперь на скале собралась целая толпа. Чем ближе подходили оба судна, тем сильнее становилось всеобщее возбуждение. Английский капитан хоть и держался на сотню ярдов мористее, никак не мог настичь своего испанского коллегу. Создавалось даже впечатление, что капер начинает вырываться вперед. Но англичанин знал свое дело. Взяв круче к ветру, он, проиграв немного в скорости, отрезал испанскому кораблю пути отступления в открытое море. Испанцу осталось только войти в шторм в бухту Ла-Коруньи или погибнуть на глазах у своих соотечественников.
   Капер поравнялся со скалой. Теперь ему следовало поворачивать и не мешкая, еще немного и спасительный вход в бухту станет недоступен. Испанский капитан все это хорошо знал и начал свой маневр вовремя. Но стихия непредсказуема. Как раз в тот момент, когда испанский корабль стал поворачивать, ветер, по странному капризу судьбы, на мгновение изменил направление, и сильнейший шквал ударил капер сбоку. Корабль замедлил ход и содрогнулся. Ветер теперь снова подул в прежнем направлении, но судну уже был нанесен непоправимый урон. В главном марселе образовалась дыра. Хорнблоуэр знал, что сейчас произойдет. В такой шторм дырявый парус не мог продержаться и нескольких секунд. Так и получилось. В считанные мгновения марсель изорвало в клочья и унесло в море, а капер потерял управление. Его развернуло по ветру, словно флюгер. Будь у испанцев время заменить парус, они еще могли бы рассчитывать на спасение, но как раз времени-то им отпущено не было. Всего минуту назад до спасительной гавани было рукой подать, теперь же эта возможность оказалась утраченной навсегда.
   Оставался, впрочем, последний шанс - попытаться войти в бухту Эль-Ферроля. Но для этого ветер должен был дуть в строго определенном направлении. Он и дул в этом направлении, но не совсем строго. Хорнблоуэр пытался поставить себя на место испанского капитана и предугадать его действия. Он видел, как тот старается выправить курс, чтобы вписаться в узкую горловину входа в бухту, хорошо известного морякам сложностью своего фарватера. Он уловил момент поворота, и на секунду ему даже показалось, что попытка вот-вот увенчается успехом. Но тут снова налетел боковой шквал. Будь рулевой чуточку порасторопней, все еще могло бы кончиться хорошо, но отсутствие главного марселя сыграло с ним злую шутку. Без основного верхнего паруса судно уже не так хорошо слушалось руля и реагировало на повороты штурвала гораздо медленней. В результате, капер снова развернуло по ветру и понесло в сторону. Теперь даже неискушенному в морском деле человеку было понятно, что корабль обречен. Но испанский капитан решил, видимо, сражаться со стихией и судьбой до последнего. Он не стал выбрасываться на прибрежные скалы, а отвернул вправо в отчаянной попытке прорваться в открытое море.
   Это был смелый шаг, но заранее обреченный на провал. Хотя испанцу и удалось обогнуть скалистый мыс, за ним он попал под такой штормовой заряд, что его снова развернуло по ветру и понесло прямо на торчащие из воды "Зубы Дьявола". Собравшиеся на скале с ужасом ожидали финального акта трагедии. Прекрасный корабль был теперь лишь игрушкой ветра и волн. Его со страшной скоростью влекло на рифы. Казалось даже, что по мере приближения к роковым скалам скорость его нарастает.
   Удар от столкновения с рифом был ужасающим. Все три мачты снесло в одно мгновение. Когда рассеялось облако морских брызг, окутавшее судно в момент удара, на скалах торчал один только корпус. Увлекшая его волна подбросила корабль так высоко, что он почти миновал торчащий зуб, пропоров об него днище, и повис, зацепившись кормовой частью. Носовая же оказалась наполовину под водой в сравнительно тихой заводи с подветренной стороны рифа.
   Часть экипажа сумела спастись. Хорнблоуэр видел человеческие фигурки, нашедшие убежище на юте. Еще одна гигантская волна с грохотом разбилась о "Зубы Дьявола", окутав искалеченный корпус облаком брызг и пены. Когда она схлынула, стало ясно, что существенного вреда не нанесено. Капер унесло слишком далеко за риф, и теперь та же скала, что была причиной его гибели, защищала его останки от разбушевавшейся стихии. Конечно, рано или поздно ветер и волны не оставят и следа от потерпевшего крушение судна, но пока у копошащихся на его сильно наклонившейся палубе людей оставалось еще немного времени. Сколько его оставалось - пять минут или пять часов - вряд ли кто решился бы ответить.
   Когда Хорнблоуэр спустился со скалы и появился на берегу, он застал там сильно возбужденную толпу из местных жителей и солдат гарнизона. Одни читали молитвы, другие плакали, третьи обсуждали подробности гибели капера, происшедшей у них на глазах, и все без исключения проклинали английский фрегат, явившийся косвенным виновником несчастья. Фрегат же, вполне удовлетворенный случившимся, лихо развернулся на глазах у толпы и направился в открытое море. Здесь ему больше нечего было делать, а лезть под пушки береговых укреплений не имело смысла.
   Хорнблоуэру стало не по себе от этого душераздирающего зрелища. Пусть это были испанцы и враги, но вместе с тем это были живые люди, а Хорнблоуэр еще не научился хладнокровно относиться к чужим страданиям. Уцелевших моряков ожидала неминуемая смерть. Она могла наступить в любую минуту, если возникнет достаточно большая волна, чтобы сорвать с рифа зацепившийся кормой остов. В противном случае их ждала медленная смерть от переохлаждения и других волн, неспособных смыть с рифа застрявший корпус, но вполне способных смыть в воду зазевавшегося или слишком ослабевшего матроса. Надо было срочно что-то предпринять для спасения несчастных. Но что именно? Любому было ясно, что ни одна лодка при таком волнении не сможет и близко подойти к "Зубам Дьявола". Это было настолько очевидно, что даже не нуждалось в обсуждении. Но... Мысли Хорнблоуэра вдруг завертелись с бешеной скоростью, в голове зароились различные варианты. Комендант на своей лошади что-то доказывал морскому офицеру, а тот разводил руками и отрицательно качал головой, словно отказываясь принять на себя ответственность. Хорнблоуэр еще раз все обдумал. С одной стороны, он ставил на кон собственную жизнь, но с другой - ему так осточертел плен, что стало наплевать, будет он жить или умрет. Он махнул рукой и решительной походкой направился к коменданту.
   - Позвольте мне попытаться спасти этих несчастных, сэр, - сказал Хорнблоуэр. - У меня есть план, но мне потребуется помощь нескольких рыбаков.
   Комендант вопросительно взглянул на испанского моряка, но тот только пожал плечами и отвернулся.
   - Что вы предполагаете предпринять, сеньор? - спросил комендант.
   - Я берусь добраться до рифов на лодке и снять людей. Но сначала мне нужно ее оборудовать соответствующим образом на верфи. Если вы хотите спасти этих бедолаг, надо спешить. У меня не хватает слов, чтобы все объяснить подробно, но я могу вам показать на верфи.
   - Если я вас правильно понял, вы хотите добраться до верфи?
   - Да и как можно быстрее.
   - Тогда садитесь на лошадь сзади меня, - просто сказал комендант.
   Хорнблоуэр неуклюже взгромоздился на лошадь и ухватился за пояс коменданта. Тот развернул коня и погнал его вскачь. Хорнблоуэра сразу же немилосердно затрясло. Часть собравшейся толпы, слышавшая их разговор, кинулась следом.
   Судоверфь Эль-Ферроля за два года военных действий совсем захирела. Из-за британской блокады испанского побережья она превратилась в дерево, лишенное корней и побегов. Снабжение материалами прекратилось, да и новых кораблей никто не заказывал. Надеяться на поставки сухопутным путем тоже не приходилось из-за бездорожья и отдаленности Эль-Ферроля от крупных промышленных центров. К тому же последний визит в эту бухту испанской эскадры совсем истощил довоенные запасы. Работы прекратились, а большинство рабочих верфи были насильно завербованы в матросы. Но Хорнблоуэр всегда отличался редкой наблюдательностью и поэтому знал - то, что ему нужно, на верфи имеется. Он соскочил с крупа лошади, чудом избежав удара копытом, и постарался сосредоточиться. Заметив ломовую подводу, представлявшую собой просто деревянную платформу на колесах, он указал на нее пальцем и сказал одно только слово: "Лошадей". Сразу же десятки добровольных помощников в считанные минуты нашли лошадей и упряжь. Теперь предстояло подобрать лодку. Возле пристани стояло на приколе не меньше дюжины самых разных лодок. Здесь же находилась лебедка, тросы и все необходимое для перемещения тяжелого груза. Поднять шлюпку и погрузить ее на подводу потребовало не больше пяти минут совместных усилий. Эти испанцы в повседневной жизни могли быть беззаботными лентяями, но стоило пробудить в них энтузиазм, внушить веру в успех, и они преображались на глазах. Вот и сейчас они работали, как черти. Многие из них были моряками и служили на верфи, так что работы по переоборудованию шлюпки шли полным ходом. Весла, мачта, парус, руль, румпель, ковшики, - все было на месте. Последними были установлены уключины.
   - А теперь бочонки, - приказал Хорнблоуэр.
   Смуглый рыбак-галисиец понял Хорнблоуэра с полуслова и начал объяснять суть его замысла толпе, выразительно жестикулируя. Толпа взревела от восторга и разбежалась. Через несколько минут в распоряжении Хорнблоуэра оказалось не меньше дюжины пустых анкерков для пресной воды с плотно подогнанными затычками. Рыбак-галисиец начал привязывать их к бортам шлюпки. Сразу же на помощь ему ринулся десяток добровольных помощников. Эти бочонки могли сохранить на плаву даже полностью залитую водой шлюпку.
   - Мне нужно шесть добровольцев! - крикнул Хорнблоуэр, вскочив на подводу и оглядывая толпу. - Шесть рыбаков, умеющих хорошо управляться с веслами.