Форестер Сесил Скотт. Мичман Хорнблоуэр

   - Поставить на место! - приказал он, голос его сорвался и прозвучал совсем по-детски.
   Пожилой матрос, нежно сжимая в руках бутылку, не спешил выполнить это распоряжение.
   - Поставить на место, я сказал! - на этот раз Хорнблоуэру удалось справиться с волнением, и голос его звучал тверже, но положение все равно было крайне сложным.
   Это была его первая самостоятельная миссия, обстоятельства складывались не слишком удачно, да еще от волнения он не мог совладать со своим природным темпераментом, который привык успешно скрывать в более спокойной обстановке. И все же ему удалось сохранить известную долю хладнокровия. Он совершенно четко осознавал, что если его приказ сейчас останется невыполненным, на поручении капитана Пеллью можно будет поставить крест. Рука его непроизвольно легла на рукоятку пистолета. Вполне возможно, что он будет вынужден все-таки применить оружие. Про себя Хорнблоуэр молил Небо только об одном: чтобы не было осечки после вынужденного купания. Но до крайних мер, по счастью, не дошло. Матрос бросил на Хорнблоуэра всего один взгляд и поспешно засунул бутылку обратно в ящик. Инцидент был на этом исчерпан, а на очереди стояли другие неотложные дела.
   - Запереть этих людей в носовой кубрик, - распорядился он, указывая на французов.
   - Так точно, сэр! - стройным хором откликнулись его матросы.
   Большинство французских моряков могло еще передвигаться самостоятельно, но троих пришлось тащить волоком.
   - Идить, идить, - добродушно приговаривал один из англичан, подталкивая в спину пьяненького француза. - Сюдыть заходить, - добавил он на пороге кубрика, полагая, очевидно, что искаженный таким образом английский станет более понятен несчастным лягушатникам* [Лягушатники презрительное прозвище французов за их любовь к лягушачьему мясу.]. Белокурый француз, которого волокли за шиворот, неожиданно очнулся и обратился к Хорнблоуэру, стараясь одновременно вырваться из цепких лап своего конвоира.
   - Я - офицер! - крикнул он. - Ви не иметь право запереть меня вместе с матрос.
   - Убрать его, - махнул рукой Хорнблоуэр, у которого сейчас не было времени вникать в подобные тонкости.
   Он подтащил ящик с вином к борту и пошвырял оставшиеся бутылки в воду - судя по всему, это было вино особого розлива, с такой скоростью французы старались уничтожить содержимое бутылок. Но для Хорнблоуэра марка и выдержка не имели никакого значения: он прекрасно знал, что британский матрос способен надраться до положения риз марочным кларетом с таким же успехом, как неочищенным ромом.
   Последний француз не успел еще спуститься в кубрик, а Хорнблоуэр уже закончил свое дело. Теперь, когда его команда была на какое-то время избавлена от соблазна, он мог позволить себе оглядеться. Свистящий в ушах ветер и громко хлопающий над головой парус плохо способствовали умственной деятельности, но Хорнблоуэр усилием воли все же заставил себя сосредоточиться. В первую очередь следовало заняться покалеченным кливером* [Кливер - один из передних треугольных парусов.]. Это из-за него бриг двигался рывками, то и дело зарываясь носом в волну. Еще надо было срочно поставить кого-нибудь к штурвалу, который беспечные французы бросили на произвол судьбы, когда занялись истреблением спиртного. Обладавший математическим складом ума Хорнблоуэр успел уже достаточно узнать об управлении кораблем и о соотношении парусов для оптимального хода судна. Здесь, на бриге, баланс был серьезно нарушен. Он быстро начал производить в уме необходимые выкладки, когда топот матросских башмаков по палубе известил его, что приказание выполнено и французы заперты. Тем временем ему стало ясно со всей очевидностью: повисший на остатках такелажа верхний рей может в любой момент оторваться и наделать немало бед. Но сначала следовало положить бриг в дрейф по всем правилам. На всякий случай Хорнблоуэр мысленно сформулировал приказ, прежде чем произнести его вслух.
   - Обрасопить* [Обрасопить - повернуть реи при помощи брасов в одно из крайних положений под углом к диаметральной плоскости корабля.] верхние реи левого борта!
   Матросы бросились выполнять приказ, а сам Хорнблоуэр встал к штурвалу. Ему уже приходилось несколько вахт стоять за штурвалом по распоряжению Пеллью, требовавшего от своих офицеров знания всех позиций по боевому расписанию, но он пока еще не мог считать себя настоящим рулевым. Рукоятки штурвала казались ему инородным телом, когда он осторожно начал вращать рулевое колесо. Против ожидания, дело оказалось не таким уж хитрым. С обрасопленными реями бриг моментально обрел большую часть прежних мореходных качеств и начал отзываться на легчайшие движения рук Хорнблоуэра. Он снова представлял собой логически продуманную и математически безупречную конструкцию, нуждающуюся лишь в небольшой коррекции. В тот же момент Хорнблоуэр решил в уме проблему штурвала: Теперь его можно было спокойно закрепить и оставить, что он и сделал. "Мари Галант" была развернута под ветер по правому борту и перестала рыскать и зарываться в волну, а Хорнблоуэр мог заняться другими неотложными делами.
   Матросы принимали пока его распоряжения как должное, будучи уверены в его компетентности, но сам Хорнблоуэр в душе был полон сомнений и смутных предчувствий. Вот и сейчас, глядя на запутавшуюся в снастях рею, он не представлял, как ему приступить к решению этой проблемы. К счастью, матросы, оказавшиеся под его командой, отслужили на море не один год и обладали большим опытом. Хорнблоуэр понял, что просто обязан переложить часть своей ответственности на чужие плечи.
   - Кто из вас самый опытный? - спросил он отрывисто, стараясь скрыть свою неуверенность за резкостью тона.
   - Мэтьюз, сэр, - отозвался наконец один из матросов, указывая пальцем на татуированного соседа Хорнблоуэра по банке в катере.
   - Превосходно, Мэтьюз, - сказал Хорнблоуэр, - назначаю вас временно исполняющим обязанности боцмана. Принимайтесь за работу и разберите всю эту путаницу наверху. А я пока займусь осмотром кормовой части.
   Хорнблоуэр с трепетом ожидал вопросов, на которые у него не было ответов, но Мэтьюз только откозырял, сказав: "Так точно, сэр!", повернулся на каблуках и отправился выполнять приказание.
   - И первым делом избавьтесь от этой реи, пока она не свалилась кому-нибудь на голову, - добавил ободренный успехом Хорнблоуэр.
   - Так точно, сэр! - невозмутимо отозвался Мэтьюз.
   - Можете выполнять.
   Матросы отправились на нос, а Хорнблоуэр проследовал на корму. Там он взял подзорную трубу французского капитана и обозрел горизонт. Несколько парусов маячило в отдалении. Хорнблоуэр догадался, что все они принадлежат захваченным судам каравана. Они уже изменили курс и направлялись в английские порты со всей возможной скоростью. Далеко-далеко, у самого горизонта, он различил верхние марселя "Неутомимого", продолжающего преследовать остатки каравана. Все тихоходные и старые суда уже были захвачены, так что с каждым последующим призом старику Пеллью придется повозиться. Но это уже были чужие проблемы, а самому Хорнблоуэру предстояло самостоятельное трехсотмильное плавание до берегов Британии. Триста миль двое суток с попутным ветром и неизвестно сколько, если ветер переменится.
   Он положил на место подзорную трубу. Матросы его были при деле, и Хорнблоуэр решил спуститься вниз и осмотреть свои новые владения. Внизу было три каюты: две одноместные принадлежали, очевидно, капитану и его помощнику, а третья - двухместная - скорее всего, боцману и коку, а может и судовому плотнику. Еще он нашел лазарет, дверь в который была распахнута и свободно хлопала в такт движению судна. В двери торчала оставленная кем-то связка ключей. Очевидно, французский капитан, решив, что беречь ему больше нечего, не счел нужным запирать двери, а только забрал ящик с вином. Хорнблоуэр запер дверь, а ключи положил в карман. Неожиданно он почувствовал себя очень одиноким. Он не знал еще, что в будущем ему не раз придется испытывать нечто подобное, - капитан корабля всегда одинок. Он поежился и решил вернуться на палубу. Увидев Хорнблоуэра, Мэтьюз бросился к нему, взял под козырек и почтительно спросил:
   - Прошу прощения, сэр, не считаете ли вы, что нам следовало бы использовать тали и лебедку, чтобы разобраться с этой реей.
   - Отличная мысль, Мэтьюз.
   - Спасибо, сэр, но в таком случае нам потребуются еще люди. Могу я взять на время парочку лягушатников?
   - Я не возражаю. Не уверен, правда, что они согласятся. К тому же, они настолько пьяны, что на ногах еле держатся.
   - Ничего, сэр, - ухмыльнулся Мэтьюз, - думаю, мне удастся их уговорить. И неважно, будут они пьяными или трезвыми.
   - Хорошо, выполняйте.
   Именно в эту секунду Хорнблоуэр вдруг со стыдом вспомнил, что так и не проверил, в порядке ли его пистолет. Как же он мог забыть перезарядить его после вынужденного купания? Мэтьюз отправился на нос, а Хорнблоуэр снова поспешил вниз: в капитанской каюте он видел шкатулку с пистолетами, а рядом с ней пороховницу и мешочек с пулями. Он зарядил оба капитанских пистолета и перезарядил свой, засунув все три себе за пояс. Когда он появился на палубе, один из его матросов вывел из носового кубрика полдюжины французов. Хорнблоуэр поднялся на полуют* [Полуют - возвышение корпуса над верхней палубой на корме корабля.], сложил руки за спиной и попытался принять вид старого морского волка, все повидавшего на своем веку и привыкшего ничему не удивляться. С помощью талей его матросы за какой-нибудь час установили сбитую рею на место и снова подняли спущенный парус.
   Эта работа близилась к завершению, когда Хорнблоуэр вспомнил, что через несколько минут ему предстоит прокладывать курс. Он снова бросился вниз в капитанскую каюту за картой и инструментами. Из своего кармана он извлек смятую бумажку, на которой были записаны координаты, и в очередной раз обругал себя за неосторожность. Ведь этот бесценный клочок бумаги легко мог потеряться, промокнуть, выскочить из кармана... Но ему, видите ли, в тот момент было не до координат, его больше беспокоило, как ему перебраться на катер, не замочив при этом ножки. Хорнблоуэра аж передернуло от отвращения к самому себе при одной только мысли, что эта бумажка могла пропасть из-за его преступной небрежности. С каждым мгновением он все сильнее проникался мыслью, что служба во флоте - не просто цепь кризисных ситуаций, как ему это представлялось раньше, но один постоянный, бесконечный кризис, из которого невозможно выбраться. И еще он понял, что, расправляясь с какой-то одной проблемой, он обязан одновременно обдумывать решение следующей, если не хочет безнадежно отстать от событий. Вздохнув, он склонился над картой, отметил свою позицию и проложил курс. Было как-то непривычно сознавать, что простая задачка по навигации, которая прежде представляла собой лишь теоретическое упражнение в классе под руководством м-ра Сомса, внезапно обрела решающее значение для его дальнейшей карьеры, а, может быть, и самой жизни. Он еще раз проверил свои расчеты и даже записал их для пущей верности на листочке бумаги.
   Тем временем матросы закончили ремонт, препроводили французов обратно в кубрик и ждали дальнейших приказаний. Когда Мэтьюз сообщил об этом Хорнблоуэру, тот уже был готов.
   - Ложимся на новый курс, - приказал он. - Мэтьюз, поставьте рулевого.
   Хорнблоуэр сам помог матросам ставить паруса. Ветер к этому моменту еще немного посвежел, но юный капитан чувствовал, что его команде под силу справиться с судном.
   - Какой курс держать, сэр? - спросил рулевой за штурвалом, и Хорнблоуэр поспешно достал из кармана заветную бумажку.
   - Курс норд-норд-ост! - объявил он.
   - Есть норд-норд-ост! - бодро откликнулся рулевой, и "Мари Галант" пустилась в плавание к берегам Англии.
   Начало смеркаться. Теперь уже на горизонте не было видно ни единого паруса. Хорнблоуэр знал, что на самом деле вокруг полно кораблей, но все равно остро ощущал свое одиночество и беспомощность в случае каких-либо непредвиденных осложнений. Ему столько предстояло сделать, а он был так молод и неопытен и совсем не готов к тяжкому грузу ответственности, легшему на его плечи. Надо было позаботиться об ужине для пленников, назначить вахтенных и сделать еще тысячу дел, включая даже такую мелкую проблему: раздобыть кресало и трут, чтобы зажечь бортовые огни. Он решил оставить на вахте двоих матросов - на носу и у штурвала, а двоих отправить вниз хоть немного поспать. Носовой вахтенный будет заодно приглядывать за французами. Если же понадобится спустить паруса либо произвести какой-то сложный маневр, будить придется всех - двоим или троим здесь не справиться. Хорнблоуэру стало немного жаль свой экипаж: еще двое суток придется им спать урывками и питаться на ходу галетами, запивая их холодной водой, да и то лишь в том случае, если погода не переменится. С этими мрачными мыслями Хорнблоуэр снова стал мерить палубу своими длинными журавлиными ногами.
   - Почему бы вам не прилечь на несколько склянок, сэр? - спросил его матрос у штурвала.
   - Я лягу попозже, Хантер, - ответил Хорнблоуэр, стараясь не показать, что такая мысль просто не приходила ему в голову.
   Он знал, что совет матроса был разумным, и даже попытался последовать ему. Он спустился вниз, прилег на капитанскую койку и постарался заснуть, но ему, конечно же, так и не удалось этого сделать. Когда он услышал шум на палубе и крики вахтенных, что их смена кончилась, он не смог больше улежать в постели, встал, разбудил спящих в соседней каюте матросов и вместе с ними поднялся на палубу, чтобы еще раз проверить, все ли в порядке. Убедившись, что на Мэтьюза можно положиться, Хорнблоуэр опять спустился в каюту и даже ухитрился задремать, но тут его посетила такая мысль, что он вскочил с койки как ошпаренный. На лбу у него выступил холодный пот, а в душе возникла настоящая тревога за успешный исход порученного ему дела. Он бросился на палубу и разыскал Мэтьюза, удобно пристроившегося на палубе у носовых кнехтов* [Кнехт - стальная тумба на судне, предназначенная для закрепления на ней швартовых или буксирных тросов.].
   - Мы еще не проверили, нет ли течи в трюме. Я полагаю, сейчас мы можем уделить этому немного времени.
   Хорнблоуэр заранее продумал эту фразу, так как не хотел, с одной стороны, чтобы Мэтьюз почувствовал себя виноватым в упущении, а с другой, в целях поддержания своего авторитета, не желал, чтобы матросы упрекнули его в некомпетентности.
   - Так точно, сэр, - согласился Мэтьюз.
   - Одно из ядер "Неутомимого" попало в корпус, - продолжал Хорнблоуэр, - вы не помните, куда именно оно ударило?
   - Точно не могу сказать, сэр, - ответил Мэтьюз, - я в тот момент находился на катере.
   - Ну ладно, поглядим на рассвете, - решил Хорнблоуэр, - а пока проверим трюмные отстойники.
   Это были смелые слова. Хотя Хорнблоуэр успел познакомиться с большинством корабельных служб и даже однажды проверял вместе с плотником трюмные отстойники "Неутомимого", он понятия не имел, где на "Мари Галант" следует искать эти отстойники. Но Мэтьюз невозмутимо произнес: "Так точно, сэр!" и двинулся к кормовому насосу.
   - Нам понадобится фонарь, сэр, - сказал он, остановившись у помпы, - я пойду принесу.
   Когда он вернулся, луч фонаря упал на сложенную бухту троса. Хорнблоуэр поднял трехфутовый железный стержень, привязанный к концу троса и служащий грузилом, и опустил его в отверстие отстойника, но тут же вытянул обратно, так как забыл проверить, сухой он или мокрый. Потом он снова опустил стержень в отстойник и начал травить трос, пока глухой стук, донесшийся из трюма, не дал ему понять, что стержень достиг дна. Хорнблоуэр снова вытянул трос и с трепетом взял в руки стержень. Мэтьюз осветил его фонарем.
   - Ни капельки, сэр! - довольно заметил Мэтьюз. - Сухой, как моя фляга.
   Хорнблоуэр тоже был доволен, но и несколько удивлен. Ему еще не приходилось слышать о судне, которое вообще не давало бы течи. Даже содержащийся в идеальном порядке "Неутомимый" набирал в трюмы столько воды, что ее каждое утро приходилось откачивать помпой. Поэтому он ограничился нейтральным комментарием в виде короткого: "Г-мм", и, повернувшись к Мэтьюзу, добавил:
   - Превосходно, м-р Мэтьюз. Будьте добры, сложите этот трос снова в бухту.
   Узнав об отсутствии течи в трюме "Мари Галант", Хорнблоуэр мог со спокойной душой отправиться спать дальше, но капризный ветер выбрал именно этот момент, чтобы изменить направление. Едва успел Хорнблоуэр снова улечься на капитанское ложе, как его поднял спустившийся вниз Мэтьюз. Он сообщил очень неприятные новости.
   - Мы больше не в состоянии удерживать проложенный курс, сэр, - доложил он, - ветер переменился и налетает порывами.
   - Я сейчас поднимусь. Буди остальных, - голос его звучал хрипло. Мэтьюз мог отнести это на счет внезапного пробуждения, но сам-то он знал, что в горле у него пересохло от страха и неуверенности в своих силах при этом новом ударе судьбы.
   С таким маленьким экипажем он не имел права рисковать. Сейчас, когда погода изменилась, ему надлежало в два раза тщательнее обдумывать каждое свое действие. Малейшая ошибка могла легко привести к катастрофе. Но прежде всего не следовало торопиться. Ему пришлось встать к штурвалу самому, пока его четверо матросов спускали верхние паруса. Эта работа заняла большую часть ночи, а когда она была завершена, стало ясно, что прежний курс норд-норд-ост при таком направлении ветра удержать совершенно невозможно. Хорнблоуэр передал штурвал одному из матросов и спустился вниз, чтобы взглянуть на карту. Но карта лишь подтвердила его пессимистические выводы, к которым он пришел в результате мысленных выкладок. Как бы круто к ветру они ни забирали, подойти к островам с наветренной стороны не представлялось возможным. С таким маленьким экипажем Хорнблоуэр не мог позволить себе идти прежним курсом в надежде на то, что ветер сменится более благоприятным. Все его существо противилось опасностям плавания вдоль подветренных берегов. У него не оставалось выбора - курс надо было срочно менять. На палубу Хорнблоуэр вышел с тяжелым сердцем.
   - Всем приготовиться к развороту! - отдал он приказание, стараясь при этом, чтобы голос его звучал так же зычно, как голос м-ра Болтона, третьего помощника капитана на "Неутомимом".
   Разворот прошел без происшествий, и бриг лег на новый курс, уводивший его далеко в сторону от негостеприимного французского побережья, но, к сожалению, не приближавшего его и к гостеприимным берегам Британии. Испарилась, как дым, надежда достичь английского порта в двухдневный срок, равно как и надежда соснуть этой ночью.
   Весь год, предшествующий его поступлению во флот, Хорнблоуэр брал частные уроки у обнищавшего французского эмигранта. В них входило обучение языку, музыке и танцам. Очень скоро выяснилось, что у Хорнблоуэра нет даже намека на музыкальный слух, поэтому его учитель, не желая даром получать свой гонорар, сосредоточился исключительно на обучении его французскому. Большая часть преподанных уроков намертво засела в мозгу Хорнблоуэра, хотя он никогда не думал, что они смогут ему в будущем пригодиться. Он обнаружил свою ошибку, когда на рассвете французский капитан выразил настоятельное желание поговорить с ним. Француз немного говорил по-английски, но очень скоро Хорнблоуэр выяснил, что сам он гораздо лучше владеет французским. Как только он сумел преодолеть свою застенчивость, он с восторгом обнаружил, что они с капитаном прекрасно понимают друг друга.
   Капитан жадно выпил несколько кружек из бачка с питьевой водой. Он был небрит, физиономия его слегка опухла и выглядела довольно уныло. Впрочем, трудно было ожидать чего-то другого после двенадцати часов, проведенных в переполненном кубрике среди мучающихся от похмелья матросов.
   - Мои люди голодны, - сообщил француз, хотя сам он голодным Хорнблоуэру не показался.
   - Мои тоже, - ответил он, - и я в том числе. Как это принято у французов, весь диалог сопровождался оживленной жестикуляцией.
   - У нас есть кок, - вкрадчиво проговорил капитан, делая широкий жест в сторону кубрика.
   После короткой торговли условия перемирия были выработаны и одобрены обеими сторонами. Французам позволялось выйти на палубу, кок должен был приготовить для всех горячую пищу, а французы обещали за эти поблажки не пытаться захватить свой корабль обратно.
   - Превосходно, - сказал напоследок французский капитан.
   Когда Хорнблоуэр отдал приказ выпустить пленников, он подозвал кока и отдал ему необходимые распоряжения. Вскоре из трубы камбуза потянулся дымок, вселяя радость в изголодавшихся матросов.
   Оказавшись на свободе, капитан первым делом посмотрел на затянутое серыми тучами небо, а затем перевел взгляд на нактоуз* [Нактоуз - шкафчик, в верхней части которого устанавливается судовой компас.] и стрелку компаса.
   - Неподходящий ветер для плавания в Англию, - заметил он.
   - Совершенно верно, - коротко ответил Хорнблоуэр, не желавший обсуждать с этим лягушатником вопросы, которые и так не давали ему покоя.
   Капитан тем временем замер рядом с нактоузом, склонив голову и как-будто прислушиваясь.
   - Не кажется ли вам, что ход несколько тяжеловат? - задал он внезапный вопрос.
   - Возможно, - осторожно ответил Хорнблоуэр. Он не успел еще как следует познакомиться с мореходными качествами "Мари Галант", да и вообще слабо разбирался в этой области кораблевождения, но не собирался вот так запросто обнаруживать свое невежество.
   - Течи нет? - не отставал француз.
   - Воды в трюме мы не обнаружили.
   - Ах, - воскликнул капитан, - но вы и не могли ее там обнаружить! Не забывайте, что в трюме один только рис.
   - Я помню, - выдавил из себя Хорнблоуэр.
   В этот момент ему понадобилась вся его выдержка, чтобы остаться внешне невозмутимым, в то время как мысль его лихорадочно работала, стараясь оценить всю важность и последствия только что услышанной фразы. Рис способен впитать любое количество воды. Теперь ему стало понятно, почему ночная проверка трюмных отстойников не дала результата. Тем не менее, если течь существует, с каждой вливающейся в трюм квартой воды судно становится все тяжелее и теряет ход.
   - Одно из ядер с вашего проклятого фрегата попало нам в корпус, добавил капитан, - я надеюсь, вы уже приняли меры по устранению последствий.
   - Приняли, - солгал Хорнблоуэр.
   Как только ему удалось отделаться от француза, он сразу же разыскал Мэтьюза и ознакомил его с новым поворотом событий. Тот мгновенно посерьезнел.
   - Куда попало ядро, сэр? - спросил он.
   - Насколько я помню, в правый борт, где-то ближе к носу.
   Оба вытянули шеи и перегнулись через борт, пытаясь разглядеть пробоину.
   - Ничего не видно, сэр, - сказал, наконец, Мэтьюз, - спустите меня вниз на булине* [Булинь - тонкий трос.], тогда можно будет сказать что-то более определенно.
   Хорнблоуэр готов был уже согласиться с этим предложением, но потом передумал.
   - Нет, Мэтьюз, - сказал он, - вы приготовьте булинь, а я сам спущусь и осмотрю пробоину.
   Он не успел еще проанализировать причины, толкнувшие его на этот поступок. Отчасти, ему хотелось увидеть все своими глазами, отчасти, он старался, как всегда, действовать по принципу: никогда не поручать подчиненным такого дела, которое не способен исполнить сам, но, главным образом, он хотел наказать себя за допущенную небрежность и преступное легкомыслие.
   Мэтьюз и Карсон обвязали его булинем и осторожно спустили за борт. Хорнблоуэр раскачивался на канате у правого борта, а вздымающиеся волны едва не лизали его пятки. Когда судно проваливалось в седловину между двумя валами, его захлестывало брызгами и пеной, так что в считанные минуты он оказался промокшим с ног до головы. Бортовая качка также имела свои минусы: несколько раз Хорнблоуэра довольно болезненно шваркнуло о борт брига. Державшие булинь матросы медленно перемещались вдоль борта, давая ему возможность тщательно осмотреть каждый квадратный дюйм корпуса. Но Хорнблоуэр не обнаружил никаких следов пробоины в надводной части судна, о чем и сообщил Мэтьюзу, когда его снова подняли на палубу.
   - В таком случае, сэр, пробоина находится ниже ватерлинии, - сказал Мэтьюз, произнося вслух то, о чем Хорнблоуэр уже и сам догадался. - Но вы уверены, сэр, что ядро вообще попадало в корпус?
   - Уверен! - сердито отрезал Хорнблоуэр. Бессонная ночь, груз ответственности и чувство собственной вины поставили его на грань срыва. Он вынужден был говорить с матросами грубо, подавляя тем самым свою готовность расплакаться как нашкодивший ребенок. Но и в этой ситуации он нашел в себе силы заранее спланировать следующий шаг. Эта идея родилась у него в голове, когда он висел над волнами.
   - Придется лечь на другой галс и произвести осмотр снова, - объявил он о своем решении.
   В самом деле, при переходе на другой галс бриг должен был накрениться на левый борт, и тогда пробоина могла показаться над водой.