Гальего Рубен Давид Гонсалес. Я сижу на берегу

    Голос пожилого ангела.Где?
    Доктор (весело). Не скажу. У меня много друзей. И когда в университете учился, было много друзей. И в Москве у меня много друзей. И некоторые из них очень даже многого в жизни добились. Один мой сокурсник знаете, где работает? Тоже не скажу! Так что пишете, пишете.
    Голос пожилого ангела.Я не пишу.
    Доктор.Вы полагаете, что я вру?
    Голос пожилого ангела.Ничего я не полагаю. Не пишу, и все тут.
    Доктор.Не пишете, так не пишете. Я спорить не буду. Может быть, это и не вы писали. Ведь может такое быть, правда? Может, я почерки перепутал.
    Голос пожилого ангела.Да. Верно. Вы ж выпивали там со своим другом, мало ли что могло почудиться. Не мой это почерк.
    Доктор.Вот и хорошо, вот и славненько. Почерк не ваш, писали не вы. Вот и славненько, вот и прекрасненько. (Выходит на середину сцены. Потирает руки. Явно нервничает. Вынимает фляжку, быстро отпивает из нее, завинчивает пробку, прячет фляжку в карман. Громко кричит).Ну хорошо, вы написали заявление. Все пишут. Работа у нас такая – писать. Но зачем вы пишете неправду?
    Голос пожилого ангела.Когда? Где? Какую неправду? Я только правду пишу.
    Доктор.Вы пишете, что я пью.
    Голос пожилого ангела.Пьете.
    Доктор.Вы пишете, что я пью много.
    Голос пожилого ангела.Так вы много и пьете.
    Доктор.Это ложь.
    Голос пожилого ангела.Не ложь. Правда это.
    Доктор.Это ложь, потому что я не много пью. Я очень много пью. Я практически алкоголик. Алкоголик, слышите? (Опять вынимает фляжку. На этот раз прикладывается основательно. Пьет дольше, чем обычно. Прячет фляжку.)Вы пишете, что я пью спирт. Опять неправда. Никто на свете не станет пить чистый спирт. Я его разбавляю. А чем я его разбавляю?
    Голос пожилого ангела.Водой вы его разбавляете.
    Доктор.А какой водой я его разбавляю?
    Голос пожилого ангела.Обычной, дистиллированной.
    Доктор (медленно и по слогам). Дис–тил–ли–ро–ван–ной. А вы так и не научились писать это слово без ошибок. Три орфографические ошибки в одном слове. Как вы думаете, я могу узнать почерк, да к тому же еще с орфографическими ошибками?
    Голос пожилого ангела.Хитрый вы, Доктор.
    Доктор.Хитрый. Только вы не очень хитрая. Зачем вы написали, что я слушаю вражеские голоса? Вы понимаете по–английски? Или по–французски?
    Голос пожилого ангела.Вам не все равно, что я пишу, раз у вас друзья по всей Москве?
    Доктор.Мне не все равно. Одно заявление можно порвать. Два можно. Третье попадет, куда следует, и меня снимут. Я не вражеские голоса, я музыку слушаю. Музыку. И за эту музыку меня могут снять с работы.
    Голос пожилого ангела.Так давно пора.
    Доктор.Давно пора. Вы правы. Меня снимут с работы, а кого к вам пришлют?
    Голос пожилого ангела.Хорошего человека, непьющего.
    Доктор.Молодого. После университета. Женатого.
    Голос пожилого ангела.Хоть и молодого, ну и что? И при чем тут жена?
    Доктор.Жена при том, что и жена у него будет с дипломом. Сейчас вы имеете одного доктора с дипломом, а будете иметь двух, и тоже с дипломами. Она займет ваше место. Все, что сейчас имеете вы – достанется ей. Тринадцатая зарплата, квартальные премии, доплата за материальную ответственность, доплата за ночные дежурства, командировочные расходы. Продолжать?
    Голос пожилого ангела.Все ей?
    Доктор.Абсолютно все.
    Голос пожилого ангела.Так что ж теперь, не писать?
    Доктор.Как это – «не писать»? Зачем же сразу – «не писать»? Не писать невозможно. Пишите. Но пишите правду. Про то, что пью, пишите.
    Голос пожилого ангела.А тринадцатая зарплата? А премии? Не пойму я вас, Доктор. Чего вы от меня хотите? Вас же с работы снимут.
    Доктор (вынимает из кармана фляжку, трясет над ухом, протягивает фляжку вверх в сторону динамика). За это? За это с работы не выгоняют. Подумаешь! Кто сейчас не пьет? Я ж психиатр, а не хирург.
    Голос пожилого ангела.А за радио снимут?
    Доктор.И за радио не снимут. Так, переведут, может быть, в другое место. Но и тут мне особенно бояться нечего. Я нигде не пропаду. Дурдомов много, врачей мало. А вы без меня точно пропадете.
    Доктор подходит к Собаке. Собака спрыгивает со стула. Доктор садится на пол рядом с Собакой. Они сидят очень близко. Доктор встает, медленно ходит перед Собакой.
    Голос пожилого ангела.Доктор.
    Доктор.А?
    Голос пожилого ангела.Доктор. Вы на меня не сердитесь?
    Доктор.Не сержусь.
    Голос пожилого ангела.Совсем?
    Доктор.Абсолютно.
    Голос пожилого ангела.Доктор.
    Доктор.Да здесь я, здесь.
    Голос пожилого ангела.Доктор. Ну, вы ж понимаете, я не могла не писать. У меня же инструкции.
    Доктор.Да понимаю я. Только про радио не надо было писать.
    Голос пожилого ангела.Не буду про радио.
    Доктор.Ну, вот и хорошо, вот и славненько. Мы друг друга поняли. Надеюсь.
    Голос пожилого ангела.Доктор. А вы?
    Доктор.Что я?
    Голос пожилого ангела.Вы про меня пишете?
    Доктор.А как же? Только я не пишу, я подписываю.
    Голос пожилого ангела.Что подписываете?
    Доктор (в сторону левого динамика). Давайте! (Машет рукой.)
    Голос молодого ангела (торжественно, с огромным пафосом, почти издеваясь). Дисциплинированный, ответственный работник. Верный товарищ и активный общественник. Честная, порядочная женщина. Добросовестно выполняет возложенные на нее обязанности старшей медицинской сестры. Является примером для молодых сотрудников и надежной опорой для администрации учреждения.
    Доктор.А администрация учреждения, если вы еще помните, Степанида Евлампиевна, это я. Больше некому. Я и есть администрация учреждения. А вы – моя надежная опора.
    Голос пожилого ангела.И что, прямо так и пишете?
    Доктор.Я не пишу, я подписываю. У меня и копии есть. В сейфе хранятся. Показать?
    Голос пожилого ангела.Так, может, у вас в сейфе одни копии, а посылаете вы другие?
    Доктор.Это невозможно. То, что пишете вы, называется «докладная записка», если вы подписываетесь, и «анонимка» – в противном случае. А я пишу характеристики на всех сотрудников. Характеристики – документы строгой отчетности. Важные, заметьте, документы. Одно неточное слово в характеристике – и все, считайте, что вам не повезло. Характеристика – она, как паспорт, на всю жизнь.
    Голос пожилого ангела (тихо). Доктор.
    Доктор.Да доктор я, доктор, кто же еще? Куда я денусь?
    Голос пожилого ангела.А если вы неправду говорите? Если вы про меня все–таки другие характеристики пишете?
    Доктор.Поставим вопрос несколько иначе: если бы я писал про вас другое…
    Голос пожилого ангела.Ну, это… ну, поставим вопрос. И что?
    Доктор.А то, что тогда вы бы здесь уже не работали. А если еще учесть, что я совсем, абсолютно ничего не пишу про ведра…
    Голос пожилого ангела.Какие ведра?
    Доктор.Обыкновенные, оцинкованные. Еще простыни, лекарства, бинты, кирпич, белила, краску.
    Голос пожилого ангела.Врут они все.
    Доктор.Может, и врут. Мне какое дело? Только я у вас дома был и все сам видел.
    Голос пожилого ангела.Что вы видели, что вы видели? Не могли вы ничего видеть.
    Доктор.Ведро видел.
    Голос пожилого ангела.Доктор.
    Доктор.Здесь я.
    Голос пожилого ангела.Мы с вами давно вместе работаем.
    Доктор.Очень давно.
    Голос пожилого ангела.Простите меня, Доктор. Я не подумав написала.
    Доктор.Да ладно, чего уж там. Свои люди.
    Голос пожилого ангела.Доктор, я понимаю. Не писать нельзя, про радио нельзя. А как можно? Вы скажите, я сделаю.
    Доктор.Все просто. Напишите, например, что я на Новый год особенно сильно напился. А на Первое мая – не очень. Что пил, когда пил, когда не пил.
    Голос пожилого ангела.Так вы ж почти всегда.
    Доктор.Как это «почти всегда»? Что вы такое говорите? Вы уверены, что почти всегда? Придумайте что–нибудь, разнообразьте.
    Голос молодого ангела.Еще положительное можно писать. Прошлой зимой, когда у нас грипп был, Доктор почти каждую ночь дежурил. Правильно, Доктор?
    Доктор.Вообще–то правильно. Только что–то вы быстрая очень. Не хорошо это.
    Голос пожилого ангела.Иди отсюда. Сама знаю про положительное. Доктор после работы всегда остается. Иногда и спит на работе. Об этом можно писать?
    Доктор (грустно). Можно и об этом.
    Доктор подходит к Балерине. Выкручивает из пишущей машинки лист бумаги. Читает вполголоса. Садится на пол напротив Собаки. Балерина уходит.
    (Собаке.)И что ты тут написал? Ага, без ошибок. Здравствуйте, дорогие… Это не интересно. Так ты письмо написал? Чудак. Отсюда ж письма не ходят. Все письма Степанида Евлампиевна читает и аккуратненько в папочку складывает.
    Голос пожилого ангела.Да какие у них письма? Это разве письма? Бумажки, клочки. У нас ни карандашей нет, ни бумаги. Зачем им писать? Наполеон, тот да, Наполеон пишет. Так ему писать по сюжетной линии положено. Вот он и пишет.
    Доктор.По крайней мере, от писем Наполеона еще никому хуже не стало. И про вражеское радио он не пишет.
    Голос пожилого ангела.Доктор.
    Доктор.Что, «доктор»? Что, «доктор»?
    Голос пожилого ангела.Не надо, пожалуйста, я все поняла.
    Доктор.Кто вас знает? Сегодня вы поняли, а назавтра забудете. С какой стати я должен вам верить? Да и кому сейчас вообще можно верить на слово?
    Голос пожилого ангела.Мне можно. Я поняла все.
   Доктор. И что вы поняли? Повторите, пожалуйста.
    Голос пожилого ангела.Все поняла.
    Доктор.«Все» – это не ответ.
    Голос пожилого ангела.Я про ведра поняла.
    Доктор.Ну, тогда да, тогда я понимаю. Если поняли про ведра – вы поняли все. Вы замечательная женщина. Я вами восхищаюсь.
    Голос пожилого ангела.Вы опять шутите?
    Доктор.Почему «опять»? Я всегда шучу. (Мрачно.)И всегда серьезен. (Собаке.)Не ходят отсюда письма. И почтового ящика у нас нет. Пациенты писем не пишут, а мы со Степанидой Евлампиевной отправляем письма в городе. (Вверх.)Да еще тайком друг от друга.
    Голос пожилого ангела.Хватит вам.
    Доктор (спокойно).Хорошо, уговорили. Хватит так хватит. Больше к этой теме не возвращаемся.
    Голос молодого ангела.К какой теме?
    Голос пожилого ангела.К какой теме?
    Доктор.Да ни к какой. Это я так. Перепутал. Сбился с ритма. (Встает. Читает текст. Иногда шевелит губами. Некоторые фразы произносит вслух. Первые фразы произносит медленно, несколько рассеянно. Последние – быстро и уверенно.)Здравствуйте, дорогие мои… очень хорошо… деревья красивые… много цветов… Я еще не привык здесь жить. Тут одни дураки. Дураков выводят на ошейниках. Санитар ходит с палкой, я его боюсь. Я укусил фельдшера за палец, не хотел одевать ошейник. Потом пришел Доктор и меня спас. Но фельдшер не злая, так положено всем: на ошейниках гулять или сидеть в палате. Доктор хороший человек, только глупый очень. Все время играет сицилианскую защиту и все время проигрывает. Я пытался играть с ним ферзевый гамбит, но он не хочет, сразу нервничает и начинает рассказывать, как он учился в Москве. Я лучше буду играть сицилианскую защиту. Пожалуйста, заберите меня отсюда. (Садится на пол, кладет письмо в карман.)
    Голос пожилого ангела.Вранье все. Неправда это.
    Доктор.Что неправда?
    Голос пожилого ангела.Про Санитара неправда. У него палка так, для виду. И про меня неправда.
    Доктор.Нет. Все правда. И про вас, и про меня. Я – глупый человек и не умею играть ничего, кроме сицилианской защиты. Ходы помню, а играть не могу. И ферзевый гамбит не понимаю. Плохо.
    Голос пожилого ангела.Что «плохо», Доктор? Все же хорошо! Мало ли что и кто напишет? Письмо это я выкину. Выкину и все.
    Доктор.И все? Так просто? Выкинуть письмо, и все будет хорошо, так?
    Вынимает фляжку, долго пьет. Внезапно становится заметно, что он сильно пьян. Шатается, подходит к собаке. Садится рядом, обнимает Собаку за шею.
   Один ты у меня. Никого у меня нет. Только ты меня понимаешь. Спирта хочешь? Не хочешь. Такие дела. Спирт ты не пьешь.
    Входит Балерина.Ставит на стол перед Доктором тарелку с котлетами. Уходит. Доктор берет одну котлету, откусывает от нее, остальное протягивает Собаке. Собака ест у него с руки. Доктор одновременно говорит и кормит Собаку.
   Котлеты ешь, а спирт не пьешь. Чудак–человек. Так ты на самом деле думаешь, что они за тобой приедут? Что они хорошие люди? И Степанида Евлампиевна хороший человек? И Санитар? И я? А вот эти, которым ты пишешь, ты что, не понимаешь, что это они тебя сюда и направили? Не разобрались, ошиблись? Нет! Им просто все равно. Им на тебя полностью наплевать. Не веришь? Веришь? Как же можно доктору не верить? Я клятву давал. Гиппократа. Знаешь такого? Не прочитают они письмо и не приедут к тебе. Да и не ходят отсюда письма. Все. Не осталось у меня больше. Хорошие котлеты? А как же! Я один живу. Сам делаю котлеты. Все один и один. Приходится все делать самому. Даже котлеты.
    В ходит Балерина. Поднимает с пола пустую тарелку.
    Уходит.
    Голос пожилого ангела.Доктор. Вам спать пора.
    Доктор.Почему?
    Голос пожилого ангела.Вы перебрали сегодня. Чушь несете всякую. Вам надо бы поосторожнее с алкоголем.
    Доктор (встает с пола, вытирает руки о халат, вынимает из кармана письмо). Степанида Евлампиевна. У нас есть конверты?
    Голос пожилого ангела.Зачем вам?
    Доктор.Так, письмо надо отправить.
    Голос пожилого ангела.Вы серьезно?
    Доктор.Абсолютно.
    Голос пожилого ангела.Не надо, Доктор. Дайте письмо мне, я сама отправлю.
    Доктор.Да. Вы отправите. Не стыдно врать?
    Голос пожилого ангела.Ну, ладно, ладно. Не отправлю, положу в папочку. У меня уже есть папочка для Наполеона. Папочкой больше, папочкой меньше. Мне не жалко.
    Доктор.Не жалко?
    Голос пожилого ангела.Не жалко.
    Доктор.В дополнение ко всем вашим несомненным достоинствам вы еще и щедрая женщина. Дайте конверт.
    Входит Балерина с конвертом. Доктор берет конверт, начинает тщательно его разглядывать. Балерина уходит.
    Голос пожилого ангела.Теперь все в порядке. Спать пойдете?
    Доктор.Теперь все в порядке. Но конверт у вас без марки.
    Голос пожилого ангела.Доктор, вы взрослый человек. Вы серьезно хотите отправить эту бумажку?
    Доктор.Это не бумажка. Это письмо. И я его отправлю.
    Голос пожилого ангела.Там же про Санитара. И про цветочки. Вы разве не поняли про цветочки?
    Доктор (подходит к шахматному столику, чуть отодвигает шахматную доску в сторону). Я понял про цветочки, грамотный. (Вынимает из кармана ручку. Собаке.)Смотри. Я еще цветочки подрисую, и еще. И еще один цветочек! Адрес на конверт. (Рисует на письме, вкладывает письмо в конверт, заклеивает, пишет на конверте.)
    Голос пожилого ангела.Зачем вам это, Доктор? Не надо.
    Доктор.Почему «не надо»?
    Голос пожилого ангела.Они же прочитают.
    Доктор.Пусть читают. Нам с вами не жалко. Пусть все читают.
    Голос пожилого ангела.Нас с вами с работы снимут.
    Доктор.Не снимут.
    Голос пожилого ангела.Не понимаю я вас, Доктор.
    Доктор.Да чего тут понимать? Получат письмо, прочитают и выкинут в корзину. Или сожгут.
    Голос пожилого ангела.Вы уверены?
    Доктор.Больше чем уверен. Вы помните мужчину, который его нам привез?
    Голос пожилого ангела.Помню.
    Доктор.Тогда представьте его в качестве адресата. Я вам обещаю, они даже не ответят. Они же грамотные. Кто–то же учил его читать, писать, играть в шахматы? Или вы полагаете, они не знали, что такое дурдом? Знали, конечно знали, но парня направили именно к нам. Если разобраться, то они даже хуже нас. У нас Санитар с палкой, ошейники и успокоительные лекарства. А у них что? Ничего. Ничем они не лучше нас. Такие же сволочи.
    Голос пожилого ангела.Хитрый вы, Доктор. Все учли. У меня бы так не получилось. Им–то письмецо тоже невыгодно.
    Доктор.Оно никому не выгодно. Кроме меня.
    Голос пожилого ангела.А вы–то при чем? Вам зачем это все?
    Доктор (вынимает из кармана печать, дышит на нее). А Доктор сейчас печать поставит на конверт. Печать лечебного учреждения. И письмо дойдет. (Кричит.)У меня печать, власть! Как у капитана корабля или армейского генерала. У меня такая печать, такая печать! С такой печатью письмо и без марки дойдет. (Совсем тихо.)Ой, качает что–то. Шторм. (Кричит.)Я – капитан корабля, а вы, Степанида Евлампиевна – мой боцман!
    Доктор садится на пол. Плачет. Пытается встать, падает. Опять пытается встать. Встает на четвереньки, тихо скулит. Подползает на четвереньках к Собаке, обнимает ее. Выходит Санитар. Очень осторожно поднимает Доктора. Доктор встает на ноги, несколько секунд смотрит прямо перед собой. Сосредотачивается.
   Не надо, я сам… сам. Сейчас… я сейчас. Мне надо сказать, обязательно надо сказать.
    Доктор мягко отталкивает Санитара. Санитар отпускает Доктора, но остается стоять позади него с видом и намерением подхватить в случае чего.
   Тут написано… (Вынимает письмо из кармана, шевеля губами, читает адрес на конверте, что–то бормочет про себя.)Тут написано главное.
    Доктор подходит к краю сцены. Взглядом останавливает Санитара. Санитар остается стоять, не следуя за Доктором. Видно, что Доктор пьян, но может себя контролировать.
    Пауза.
   Тут написано, что Доктор – хороший человек. (Трясет письмом и кричит все громче.)Доктор – хороший человек. Доктор – хороший человек! Доктор – хороший человек!!
    Занавес

АКТ ВТОРОЙ

ПРАВДА

   Взрослые всегда врали. Все. Врали учителя. Учителя говорили, что мы должны хорошо учиться, только у тех, кто хорошо учится, есть перспективы. Это не было правдой. Воспитатели учили нас, что главное в жизни – слушаться старших, не пить водку и не курить. Ерунда, полная чушь. Пили водку и курили почти все взрослые, которых я знал. Чаще всех лгали врачи. Врачи лгали почти всегда. Но именно врачи соглашались иногда сыграть со мной партию–другую в шахматы. Я знал, я был уверен: те, кто хорошо умеет играть в шахматы, гораздо умнее и честнее остальных людей. Только один раз за всю мою детскую жизнь взрослый человек заговорил со мной как с равным. На прямой вопрос, не лучше ли было бы для меня и таких, как я, умереть, чтобы не портить жизнь себе и окружающим, взрослый человек ответил прямо. Он поднял голову от шахматной доски, посмотрел мне в глаза, ответил не задумываясь: «Не знаю, – сказал он, – может быть, это было бы и гуманнее. Только я тебе в таких делах не советчик. Меня профессия обязывает людям жизнь спасать». «И мне?» – спросил я. «И тебе тоже, – ответил он спокойно. – Твой ход». Быстро и уверенно передвигая фигуры, он выиграл у меня три партии подряд. Честно играл, правильно. Хороший мужик, хороший врач.
   Шахматы. Жестокая игра. Игра по строгим правилам, без передышки, без пощады. Часы включены, фигурки плавно перемещаются по доске. Время уходит, ничего нельзя сделать. Мат королю, конец. Партия.
   Те, кто умели играть в шахматы, всегда были правы. Днем и ночью они играли между собой в шахматы. Днем и ночью они разрабатывали сложные комбинации черных и белых фигур. Нормальным считалось держать в голове по шесть–семь партий одновременно. Умные, слишком умные мальчики из моего далекого детства объясняли мне устройство мира. Школьные учебники они знали почти наизусть. Если из–за частых простуд мне приходилось пропускать школьные уроки, я не особенно переживал. Пацаны поначалу объясняли мне непонятное, а потом научили читать учебники. Читай учебники как книги, говорили они. Я читал учебники как книги, читал все подряд. Читал свои учебники и учебники старших классов. У меня не было родителей. Были братья. Старшие братья, пацаны. Они учили меня всему. Однажды их отвезли в дом престарелых, и они все умерли. Умерли, потому что у них была миопатия. Умерли, потому что, если не можешь сам добраться до туалета, ты должен умереть. Умереть страшной смертью. Быстро умереть не дадут. Умереть быстро не поможет ничто, ни физика, ни химия, ни анатомия. Даже шахматы не помогут.

ЧЕСНОК

   Он полулежал на низенькой тележке с подшипниками и ел чеснок. Ноги его свисали с тележки. Ноги ему были уже не нужны. Правая рука нужна была для того, чтобы поддерживать тело, левой он подносил ко рту то хлеб, то чеснок. Голова – нормальная детская голова. Умные глаза, большой, открытый лоб, веснушки. Обычная голова, неестественно огромная по сравнению с тщедушным и почти никуда не годным телом.
   – Я могу зубок чеснока совсем без хлеба съесть, – похвастался я.
   – Ты откуда такой умный?
   Я ответил.
   Он улыбнулся. Усмехнулся невесело.
   – Тебя как зовут?
   – Рубен.
   – А меня – Миша.
   Он в очередной раз откусил от куска хлеба. Кусал он как–то странно, пытаясь за один раз запихнуть в рот как можно больше. Чеснок же он подносил ко рту бережно, от чеснока он откусывал едва заметный кусочек. Чеснок он почти лизал. Жевал медленно. Я знал, что жевать ему было тяжело. Миопатия.
   – Ты дурак, Рубен. Видишь ли, задача состоит в том, чтобы съесть как можно большее количество хлеба с как можно меньшим количеством чеснока. Понятно?
   – Понятно. Здесь плохо кормят. Значит, у тебя где–то должна быть спрятана соль в бумажном пакетике. С солью можно много хлеба съесть. И перец. Соль тебе приносят ходячие из столовой, а перец передают из дома. Я угадал?
   – Приблизительно. Соль мне действительно приносят, а перец я покупаю. Но у меня есть кое–что получше перца. Вечером покажу.
   Я начинаю надеяться.
   – Ты, Миша, как пацаны.
   – Какие пацаны?
   – Ты в шахматы вслепую можешь на шести досках?
   – Могу, а что?
   Я рассказываю про пацанов. Он слушает, забыв про хлеб и чеснок.
   – Все сходится, – говорю я. – Ты играешь на шести досках вслепую, у тебя соль в пакетике.
   – Соль у меня в пузырьке, в пузырьке она не так мокнет.
   – Неважно. У тебя есть соль, ты нормально играешь в шахматы. И ты назвал меня дураком. Меня тоже пацаны часто дураком называли.
   – И ты не обижался?
   – А на что обижаться? С виду я умный, и язык у меня хорошо подвешен, но на самом деле я – дурак.
   Я молчу. Похоже, придется рассказать ему главное. Все равно он догадается.
   – Знаешь, Миша, я и вправду дурак. Я не умею играть в шахматы. Совсем.
   – Не беда, я научу. Доставай доску.
   – В том–то и дело. С доской я умею. С доской любой дурак сумеет. Но ведь если человек не помнит, где какая фигура стоит, какой из него шахматист?
   – Все, кто не умеет играть в шахматы вслепую, по–твоему, дураки?
   – Конечно. Вот тебе пример. Меня пацаны этому учили. Представь себе, весь детдом.
   Миша откидывает голову назад, прикрывает глаза.
   – Может, ты и дурак, но с тобой весело.
   – Представил?
   – Представил.
   – Убери девочек. Они не играют в шахматы. Для девочек это неважно. Убери тех, у кого родители пьют, тех, кому хоть раз в жизни давали наркоз, тех, кто пошел поздно в школу. Теперь убери дэцэ–пэшников, ДЦП – болезнь мозга. Все эти люди по определению не могут быть умными. Кто у тебя остался?
   Миша открывает глаза.
   – Мы с Федькой.
   – У Федьки какая инвалидность?
   – Никакой, хромает немножко.
   – Я так и думал. Его сюда и привезли, потому что дурак.
   – Федька не такой уж и дурак.
   – В шахматы играет?
   – Нет.
   – Понятно. Остаешься ты. Один ты, обидно. Пацанов много было.
   – Погоди, значит, у нас тут дурдом, что ли?
   – Конечно, дурдом. И книжки специальные, и еда плохая. Дурдом и есть.
   – Нормальные книжки, никакие не специальные.
   – Ты учебник математики за какое время можешь прочитать?
   – Болел как–то долго, пропустил много. Прочитал пол–учебника за неделю.
   – Правильно, значит, ты – как пацаны. Ты нормальный. Остальные дураки. А там, на воле, все дети – нормальные. Я тоже сначала не верил. Это все пацаны между собой придумали. А потом нам учительница математики после контрольной работы сказала, что если бы мы учились в общеобразовательной школе с нормальными детьми, мы были бы двоечниками. Нам оценки из жалости ставят. Она все объяснила, она сказала, что от наших оценок нужно отнимать по два балла, получится настоящая цифра. У меня одного «тройка» вышла, у остальных «двойки» и «колы». Она настоящая учительница была, с воли, подменной у нас работала. Кричала сильно.
   – Так она со злости это сказала.
   – Конечно, со злости. Взрослые со злости только правду и говорят. Вот врачи, когда спросишь что–нибудь важное, улыбаются так добренько: «Будешь ходить, будешь ходить». А однажды мой лечащий врач в больнице ручку уронил, полез под кровать. Когда разогнулся, сказал со злостью: «И зачем его лечить? Все равно ходить не будет». Так и эта учительница. Я ее на следующий день стал про оценки спрашивать, она заулыбалась и сказала, что я ее не так понял. Добренько так сказала, ласково. Я сразу понял – врет. Я теперь всегда от своих оценок по два балла отнимаю. И учиться стараюсь хорошо. Учителя «пятерки» ставят, но я–то знаю, что это «тройки».