Гальего Рубен Давид Гонсалес. Я сижу на берегу

   Миша погрустнел. Миша начал считать. Лицо у него в это время стало, как у Сашки Поддубного, когда он над шахматным ходом думал.
   – Не сходится у тебя. Я не круглый отличник.
   – Все у меня сходится. Тебе–то зачем учиться? Ты все равно умрешь скоро. У тебя миопатия.
   – А тебе зачем?
   – Я в Новочеркасск верю. Ты знаешь про Новочеркасск?
   – Слышал. Это про интернат, где картошку дают и живут долго?
   – Про него.
   – Брехня все это. Не верю я.
   – А я верю. Только туда не всех переводят, а только тех, кто учится хорошо.
   Миша посмотрел на меня внимательно. Как на шахматную доску.
   – После ужина все пойдут кино смотреть по цветному телевизору. «Три мушкетера». Ты не ходи. И я не пойду. Я книжку читал.
   – Хорошо тут у вас. Телевизор цветной.
   – Ты дурак, Рубен. Телевизор – не главное.
   Мне хочется посмотреть кино, но я слушаюсь Мишу. К тому же я тоже читал книжку. Если читал книжку, зачем кино?
   Нам приносят обед. Я ничего не ем. Выпиваю компот. Компот по цвету и вкусу слабо отличается от воды. Я откладываю хлеб с обеда. Когда хлеб высохнет, его можно будет грызть как сухари.
   Вечером приносят ужин. На ужин я тоже ничего не ем. Хлеба на ужин дают только по полкусочка. Пытаюсь выпить содержимое стакана. На вкус – гадость.
   – Что это? – спрашиваю я Мишу.
   – Питье.
   – Я слышал, как нянечки говорили, что питье несут. Я думал, они так шутят. У вас всегда так кормят?
   – Питье как питье. Ты его не нюхай и не пробуй. Пей залпом, там дневная норма сахара. А кормят нормально. В октябре борщ еще ничего, из свежей капусты. К декабрю хуже. Летом дают яблоки. Два года назад дали арбузы, каждому по ломтику. На 7 Ноября, Новый год и День Победы дают курицу. Ты что больше любишь, ножки или крылышки?
   – Ножки. Можно кость разгрызть и долго мозг сосать.
   – Я тоже ножки, но это уж как повезет. Утром первого января дают по две ложки жареной картошки. Это специально делают, чтобы старшеклассники после пьянки проснулись. Каждый первый четверг месяца дают колбасу, шестьдесят грамм. В столовой, может, и шестьдесят грамм, нам – меньше. Еще иногда вкусные вещи дают. Капусту соленую или икру кабачковую. Можно нянечек попросить, они тебе капусту или икру на хлеб положат.
   – На хлеб больше положат?
   – Нет, не больше. Но если икру кабачковую с перловой каши снимаешь, ее совсем мало получается. А на хлебе все тебе достается. Пусть лучше она в хлеб впитается, чем в кашу. Верно ведь?
   Миша становится серьезным. Миша с гордостью прерывает рассказ.
   – Ладно, хватит болтать. Говоришь, у пацанов соль была?
   – Была. Я хотел у тебя попросить соли, я новенький, у меня своей еще нет.
   – «Попросить», – передразнивает он меня. – Интересно, кто тебе соли просто так даст? Ладно, живи, пока я добрый. Подползи к дивану, что найдешь за диваном, – неси сюда. Я и сам могу ползать, но у тебя быстрее получится.
   Я ползу к дивану. Между диваном и батареей парового отопления нахожу баночку с солью и завернутую в газету бутылку.
   – Миша, – говорю я, – ты как хочешь, но я пить не буду. Я вино еще никогда не пил.
   – Это не вино, – отвечает Миша. – Тащи сюда.
   От дивана до Миши – пара метров. Я бережно толкаю соль и бутылку к Мише. У бутылки – странный запах.
   Миша приоткрывает горлышко бутылки. Достает из кармана тетрадный лист, кладет на пол. Перекладывает на бумагу наш хлеб. Открывает баночку с солью. Щедро посыпает хлеб солью. Наклоняет над хлебом бутылку, тоненькой струйкой льет на хлеб подсолнечное масло. Я не смог бы так точно одной рукой управиться с бутылкой.
   Я не скрываю восхищения. Я поражен.
   – И часто ты так ужинаешь?
   – Когда захочу. Моя бутылка.
   Я поражен.
   – Целая бутылка подсолнечного масла?
   – Половина. Закончится – еще куплю.
   – Деньги родители передают?
   – Нет у меня родителей, – гордо говорит Миша. – Я покупаю масло на свои деньги. У нас пожарники шефы. Они каждый год конкурс наглядной агитации в детдоме проводят. Победителям дарят фотоаппараты. Я свой продаю. Понятно?
   – И каждый год ты побеждаешь в конкурсе?
   – Конечно. Я к этой наглядной агитации подписи делаю из цветной фольги. Мне все равно, кто победит. Чья бы работа ни победила, подпись будет моя. А пожарники – хорошие мужики. Они для своей выставки мне подписи заказывают. Один раз три рубля дали. В прошлом году мне шахматы подарили, я их тоже продал. Зачем мне шахматы?
   Миша не спешит есть свой хлеб. Он ждет, пока масло получше впитается. Масло уже растворило соль на хлебе. Я тоже не спешу. Мы делаем вид, что хлеб с маслом нас совсем не интересует. Миша показывает, как он делает эти подписи. Тонкими изящными пальцами он очень точно намечает шариковой ручкой на фольге контуры будущих букв. Намечает с изнанки. Плавно водит по фольге ручкой, переворачивает фольгу, опять водит ручкой. Контур проступает медленно, очень медленно. Наконец Миша откладывает ручку и протягивает фольгу мне. На фольге каллиграфическим почерком выдавлено слово, одно слово: «Рубен».
   Мы едим хлеб.
   Хлеб очень вкусный. В тот момент мне казалось, что на свете нет ничего лучше черного хлеба с солью и подсолнечным маслом.
   Я съедаю свой хлеб быстро. Миша жует не спеша. Он говорит, что ест медленно, чтобы растянуть удовольствие, но я ему не верю. Я знаю, что ему тяжело жевать.
   Миша доедает хлеб, затыкает бутылку куском газеты. Я толкаю бутылку к дивану, прячу ее. Ужин закончен.
   Миша смотрит на меня.
   – Так, говоришь, они все умерли?
   – Все.
   – Жалко.
   – Конечно, жалко, они хорошие были.
   – Ты не понял, – говорит он сухо, – жалко, что я с ними в шахматы не поиграл.

ШОКОЛАДКА

   Миша – мой друг. Это значит, что мы должны всем делиться. Дружба невыгодна Мише. Он может со мной делиться, я – нет. Он старше меня на три года. Он уже пьет вино, а один раз на Новый год пил водку. Про водку он мне рассказал сам. Он мне все рассказывает. С другом можно говорить о чем угодно. Когда мы остаемся одни, мы разговариваем. Я рассказываю ему книги. Он не любит читать. Миша говорит, что в книгах одно вранье, в жизни все не так. Я рассказываю ему про пацанов, просто пересказываю то, что пацаны говорили между собой.
   – Знаешь, как отличить настоящего друга от ненастоящего?
   – Как?
   – С настоящим другом можно говорить о смерти. Ты хочешь умереть?
   – Конечно. Только я быстро хочу умереть.
   – Знаешь, Миша, я тоже хочу умереть. Но ведь поговорить об этом не с кем, правда?
   – Со мной можешь.
   – Но кроме тебя – не с кем. Значит, ты – мой друг.
   Миша сидит в коридоре, я лежу рядом. К нам подходит старшеклассник. Нагибается и кладет перед Мишей большую шоколадку.
   – Держи, Михаил, должок с меня. Все, как договаривались.
   Старшеклассник уходит. Я ничего не понимаю. Шоколад в детдоме едят вечером, каждый в своей комнате. Старшеклассники не делятся шоколадом просто так.
   – Он проспорил тебе шоколадку? О чем вы спорили?
   – Мы не спорили.
   – Но он сказал, что был должен тебе шоколадку.
   – Правильно. Был должен, но мы не спорили. Он мне ее в покер проиграл.
   – Ты играешь в карты на шоколадки?
   – Не только. Я еще на деньги играю. Мне деньги нужны. Думаешь, с одного фотоаппарата много денег выходит? Мне нужно еще сигареты покупать.
   – Ты ж не куришь.
   – Я не себе покупаю. Мне сигареты для дела нужны.
   – Но это нечестная шоколадка. Играть в карты на деньги нехорошо.
   Миша уже шуршит шоколадной оберткой. Отламывает от шоколадки дольку, кладет в рот, еще одну молча протягивает мне. Я лежу на локтях, у меня грязные руки. Если я возьму чуть подтаявшую дольку рукой, она растечется по моим немытым пальцам, ее придется слизывать, будет невкусно. Беру шоколад ртом из его руки, жую. Мне стыдно есть эту нехорошую шоколадку, но и обижать Мишу я не могу. Весь детдом видит, как мы едим шоколад. Если бы я отказался, получалось бы, что Миша мне уже не друг.
   Миша заворачивает нашу шоколадку в обертку. Мы съедим ее потом. Съедать все сразу было бы глупо. Шоколадка будет храниться у Миши. Я уверен, он не станет есть ее один. Он – мой друг.
   – А если бы ты проиграл? – спрашиваю я.
   Миша не отвечает. Миша смотрит куда–то сквозь меня. Взгляд его холодный и пустой. Шахматный взгляд.
   – Извини, Рубен, я задумался. Что ты сказал?
   Я повторяю вопрос.
   Миша улыбается. Я люблю его улыбку. Золотистые веснушки рассыпаются по скуластому лицу. Он на мгновение становится похожим на маленького мальчика. Веселого маленького мальчика.
   – Ты дурак, Рубен. Если бы я проиграл, я купил бы ему шоколадку. Я иногда проигрываю специально. Иначе со мной играть никто не захочет. Я помню колоду. Могу карта за картой три колоды в голове держать. Они же не помнят колоду. Никто не помнит, я проверял. А когда вина выпьют, совсем дурные становятся. А я даже после вина все четко помню. Я пьяный на спор вслепую на шести досках играл. На деньги.
   – В шахматы на деньги?
   – Почему бы и нет?
   Все путается у меня в голове. Миша пьет вино и играет в карты на деньги. Он – плохой. Но он делится со мной шоколадом и подсолнечным маслом. Он – хороший. Он плохой или хороший? Я не знаю ответа, я повторяю себе: «Миша – мой друг. Миша – мой друг. Миша – мой друг».

ТЕМНАЯ

   В детдоме – скандал. Новенькому устроили темную. Темная – это когда человека накрывают покрывалом и бьют чем попало: руками, ногами, костылями, протезами. У кого что есть. Через покрывало не видно, куда бьют. И кто бьет – не видно.
   Пару дней назад новенький отобрал у Миши колбасу. Миша ел бутерброд с колбасой, а новенький подошел, взял бутерброд из его руки и съел. Все знали про колбасу и новенького, но прямых улик против Миши не было. В тот день Миша купил сигареты. Сидел во дворе и всех угощал. Всем, кто курил, он давал по сигарете.
   Все любили Мишу. Он покупал сигареты и раздавал всем. Очень часто он угощал сигаретами Федьку. Федька, здоровенный парень, таскал за собой Мишину тележку за веревочку. Он мыл Мише голову, сажал на горшок. Федька курил, как паровоз, но своих сигарет у него не было. Когда сигарет у Миши было мало, он давал их только Федьке. Никто не обижался за это на Мишу. Федька был сиротой. Я тоже был сиротой. С Федькой Миша делился сигаретами, со мной – едой. Никто не мог его ни в чем упрекнуть.
   Конечно, я знал про темную. Конечно, я был на стороне Миши. Если бы новенький попытался отнять колбасу у меня, я укусил бы его за руку. Или хотя бы попытался его укусить. Я мстил бы ему потом, как мог. И дело тут не в колбасе.

ФУТБОЛ

   Тетя Клава режет хлеб. Старается. Резать хлеб очень трудно. Если нарезать буханку на куски поровну на всех, то тете Клаве ничего не останется. Но так не бывает. Тетя Клава всегда оставляет себе полбуханки. Острым ножом нянечка пытается расщепить хлеб на тонкие ломтики. Хлеб крошится, ломается. Тетя Клава старается все сильнее, но чем сильнее она старается, тем хуже у нее выходит. Тетя Клава злится. Тетя Клава – злая нянечка.
   Нянечки бывают злые и добрые. Это понятно. Люди бывают разные. Но тетя Клава – особенная нянечка. Она – одна такая в нашем детдоме. Все нянечки – злые и добрые – приносят продукты из дома. Они едят принесенные из дома бутерброды, заваривают принесенный из дома чай. Некоторые нянечки платят в бухгалтерию детдома небольшие деньги, тогда на них выделяют дополнительные порции. Если нянечка платит деньги, она ест вместе с нами. Нянечки не хотят платить деньги. Нянечки не хотят есть вместе с нами. С нами едят только одинокие женщины, только те, у кого дома совсем никого нет. Когда нянечка ест вместе с нами, она делит хлеб на всех поровну.
   На праздники нянечки приносят из дома что–нибудь очень вкусное. Праздники у нянечек не такие, как у учителей. Годовщина Октябрьской Революции или Первое Мая их не интересуют. Настоящие праздники – это поминки и свадьбы. Если у нянечки умер или женился кто–нибудь из родственников, то в ее дежурство мы обязательно едим пироги, блины и варенье. Варенье нянечки мажут нам на хлеб или разбавляют водой. Если варенье смешать с водой – получается компот. Очень вкусный компот. Одна нянечка принесла как–то целую сумку разной еды. Она доставала из сумки уже нарезанные куски вареной и копченой колбасы, пирога и селедки. Еды было много, очень много. Мы съели не все. А под конец нянечка раздала нам каждому по пять конфет. Пять конфет – это пять конфет. Обычно нянечки раздавали нам по две конфеты. В то утро нянечка не пошла в столовую за кашей и чаем. Зачем? Даже хлеб она принесла из дома. Еще она принесла из дома большую фотографию в деревянной рамке. На фотографии был молодой солдатик в военной форме – ее сын. Сын пришел из армии – это праздник. Счастливая нянечка показывала нам фотографию, рассказывала, какой чудесный у нее сын. Отличник боевой и политической подготовки.
   Тетя Клава из дома никогда ничего не приносила. Тетя Клава носила нашу еду себе домой. Тетя Клава была особенная нянечка.
   Чемпионат мира по футболу. Серьезное соревнование. Посмотреть хочется всем. Второй тайм показывают после отбоя. Второй тайм хочется посмотреть больше, чем первый. За три дня до чемпионата детдом замирает в ожидании. Никто не ругается матом. Все старшие мальчики послушны как никогда. Курят только тайком, а когда курят, бросают окурки исключительно в мусорницы. Никаких пьянок. Какие могут быть пьянки? Чемпионат мира по футболу – это серьезно. Если твой день рождения выпал на чемпионат мира – считай, тебе повезло. Ты выпьешь с друзьями вина после чемпионата. Вина будет больше, чем обычно. Пить будете и за день рождения, и за советских футболистов.
   Серега болел за Бразилию. Почему за Бразилию, он объяснить не мог. Серега ничего не знал про Бразилию. Болел и все. Наши футболисты никуда не годились – это понятно. Но и в хоккее Серега болел за Канаду. Такой он был парень – Серега.
   Миша ни за кого не болел. Миша говорил, что гонять мяч по полю – глупость.
   Тетя Клава ходит по детдому, поджав губы. Тетя Клава громко кричит на всех, ей никто не отвечает. Директор детского дома разрешил смотреть футбол, дежурный воспитатель разрешил. Последнее слово – за тетей Клавой. У тети Клавы – власть.
   За полтора часа до отбоя все малыши помыли руки и легли спать. Тихо в детдоме. Никто не спорит с тетей Клавой. Все ведут себя хорошо. Когда тетя Клава идет по коридору, – все уступают ей дорогу. Даже те, кто на костылях. Даже безногий Серега на своей тележке. Все хорошо, все спокойно. Тете Клаве нравится, когда все спокойно. Тете Клаве нравится, когда ее уважают. Если тетя Клава разрешит смотреть футбол, все забудут про тетю Клаву. Они сядут перед телевизором, они будут радоваться и огорчаться вместе, без тети Клавы.
   Тетя Клава не разрешает. «Все, – говорит тетя Клава, – идите спать». Упрашивать тетю Клаву бесполезно. Тетя Клава непреклонна. Спать – значит, спать.
   В комнате старшеклассников спор. Серега предлагает запереть тетю Клаву в комнате.
   – А что, – говорит Серега в запальчивости, – я затолкаю ее в комнату и запру на швабру. Что она мне сделает? Посмотрим футбол и выпустим.
   С Серегой никто не спорит. Пусть. Ссориться с Серегой никто не хочет. Всем нравится Серегина идея. Все по очереди ругают тетю Клаву. Все правильно. Тетя Клава сама нарывается на скандал. Давно пора ее проучить.
   Молчит один Миша. Миша молчит и улыбается.
   – О чем ты думаешь? – спрашивает Мишу Серега.
   – О шахматах. Не о футболе же.
   – Нет. Что ты думаешь о тете Клаве?
   – Сука. Сука и дура.
   Серега подъезжает поближе к Мише.
   – Вот и мы думаем, что сука. Стоит ее проучить. Ты согласен?
   Миша улыбается. Миша почти всегда улыбается.
   – Конечно, согласен. Только запереть мало. Она вырываться станет, дверь сломает. Завтра скандал поднимется, твоих родителей вызовут.
   – Мне все равно.
   – Ну, если тебе все равно, тогда другое дело. Я думал, что тебе не все равно. Запереть себя просто так она не даст. Сопротивляться будет. Ты сильный, а в ней весу килограмм сто, наверное. В общем, если ты ей что–нибудь сломаешь, сядешь в тюрьму. Тебе шестнадцать есть?
   – Есть. Мне все равно. Сказал – должен сделать.
   – Так делай.
   На полу перед Мишей лежит пустая шахматная доска и вырезка из газеты. Фигур на доске нет, но все знают, что фигуры Мише не нужны. Все фигуры у него в голове. Миша делает вид, что анализирует шахматную партию. Миша делает вид, что ему все равно.
   Серега сердится.
   – Тебе хорошо. Твои шахматы ночью не показывают.
   – Ты ошибаешься. Последний чемпионат показывали ночью. Мне все равно. Главное – знать запись партии.
   – Что ты предлагаешь?
   – Я ничего не предлагаю. Делайте, что хотите. Можете тетю Клаву зарезать, утопить, зажарить живьем на костре, скормить крокодилам. Только где крокодилов взять, я не знаю.
   Никто в детдоме не может так разговаривать с Серегой. Только Миша. Миша говорит тихо, очень тихо. Но в комнате так тихо, что Мишины слова слышат все.
   – Миша, – говорит Серега, – у тебя голова не болит?
   – Нет.
   – Тогда сейчас заболит.
   – У меня голова никогда не болит.
   – А если коляска перевернется, заболит?
   – А с чего ей переворачиваться?
   – Я ее сейчас переверну. Случайно.
   Миша молчит. Миша думает. После недолгой паузы серьезно, чересчур серьезно, замечает:
   – Нет. Не выйдет. Ничего у тебя не выйдет. Чтобы тетю Клаву душить, две руки нужны. Чем ты будешь мою коляску переворачивать?
   Серега старается держать себя в руках. Серега не может признать перед всеми, что Миша прав.
   – Ладно, – внезапно и радостно замечает Миша, – ты малышей уложил?
   – Уложил. Они уже полчаса как спят.
   – Все спят?
   – Все.
   – Спорим на шоколадку, что не все?
   Серега не хочет спорить.
   – Ну тебя на фиг. С тобой спорить – себя не уважать. Я тебе уже три шоколадки проспорил.
   – Так всегда. Все приходится делать самому. Пойду малышей спать укладывать.
   – Ты? Как ты будешь их укладывать? Так они тебя и послушались.
   – Возьму кулек конфет и уложу. Делов–то. Давай конфеты.
   – Это не мои конфеты. Мы их для чая оставили.
   – Ничего не знаю. Без конфет я с ними не управлюсь. Кстати, объясни мне, пожалуйста, зачем тебе конфеты? Сахар для мозгов полезен, а тебе нужно мышцы качать. Мозгов у тебя все равно нет. Творог тебе нужен, а не конфеты. Да и не справедливо это. Вы будете футбол смотреть, а малышам что? Хоть конфет поедят. Так. Некогда мне с тобой разговаривать. Откати меня в комнату к малышам. Книгу только захвати.
   Серега берет в руки Мишину книгу.
   – «Хоровое пение». Ты им петь собрался?
   – Надо будет – буду петь.
   – Ну, ты и даешь. Что еще придумал? Я откачу, мне не трудно. А Федька где? Разбудить его?
   – Федьку не трожь. Я его сразу после ужина спать послал. Вам, дуракам, хорошо. Тетю Клаву на костре зажарите, вас лет через десять из тюрьмы выпустят за хорошее поведение, а Федьке чуть что – дурдом. На всю жизнь.
   Серега берется за веревку, привязанную к Мишиной тележке. Одной рукой он отталкивается от пола, другой тянет за собой Мишину тележку.
   В комнате у малышей Серега включает свет.
   – Иди спать, – говорит ему Миша шепотом. – Лежи на кровати, пока тетя Клава не позовет футбол смотреть. И все наши пусть ложатся. Скажи: мы объявляем тете Клаве бойкот. Пока о футболе не заговорит – всем молчать.
   Серега кивает. Бойкот – это серьезно. За бойкот в тюрьму не посадят.
   Малыши спят. Все накрыты одеялами с головой. Тихо.
   – Так, – говорит Миша. – Похоже, Серега, проспорил я тебе шоколадку.
   – Мы не спорили.
   – Ну, как хочешь, не спорили так не спорили. Раздадим по конфете тем, кто не спит, и пошли отсюда. Обойдешься без футбола.
   Из–под одеял показываются детские головы. Не спит никто.
   – Так, – говорит Миша, – Серега вас, чертей, уложить не смог, за это тетя Клава запретила всем смотреть футбол. А ты, Серега, пошел вон отсюда, хреновый из тебя педагог. Сегодня – я дежурный. Всем равнение на меня. Я вам не Серега, у меня не побалуешься. У меня живо все заснут. Трех часов не пройдет, как все будут спать как убитые. Всем понятно? Начнем с хорового пения.
   Серега не обижается на Мишу. До Сереги доходит. Он со смехом возвращается в свою комнату, оставляя малышей на попечение великого педагога.
   – Начнем с теоретической части. Кто из вас, скажите мне, знает наизусть Гимн Советского Союза? А Интернационал? И подойдите поближе, мне вас не слышно.
   Все молчат. Никто не верит, что Миша не шутит. Все боятся Серегу.
   – Чего молчите, – продолжает Миша, – Серегу боитесь? Или тетю Клаву? Ничего они вам не сделают. Сегодня я дежурный. А Серега с тетей Клавой поссорились и не разговаривают. Никому до вас дела нет.
   Малыши потихоньку садятся на кроватях. Никто не решается первым подойти к Мише.
   – Кто слезет с кровати первый, получит от меня конфету.
   Маленький мальчик без руки подбегает первый. Миша разрешает ему взять конфету из кулька.
   – И тому, на угловой кровати отнеси конфету, если он не спит, конечно.
   – Я не сплю.
   Мальчик без руки уже съел свою конфету и отнес одну лежачему малышу.
   – Принесите подушки, – распоряжается Миша. – Все должны сидеть в ряд и на подушках.
   Малыши очень быстро рассаживаются на подушках перед Мишей.
   – Теперь хорошо. Теперь вы похожи на хор. Тому, кто расскажет наизусть Гимн Советского Союза, я дам еще одну конфету.
   Гимн не знает никто. Миша открывает книгу и читает первый куплет. Просит малышей повторять за ним вслух.
   Малыши тихо повторяют трудные слова, осторожно открывают рты.
   – Нет, так не пойдет, так вы никогда петь не научитесь.
   Миша почти разочарованно смотрит на хор, лицо его выражает полное отчаяние. Миша думает.
   – Я принял решение. Вы у меня запоете. Сейчас будем брать «до». Кто умеет брать «до»?
   Мальчик без руки тихонько тянет ноту.
   – Тебя как зовут? – спрашивает его Миша серьезно.
   – Вася.
   – Что, Вася, вторую конфету хочешь? Не выйдет. То, что ты сейчас изобразил, – не «до». Это все, что хочешь, но не «до». Вполне возможно, что это «ми». Может быть, «си», но не «до». Где тебя так учили петь?
   – Меня бабушка учила.
   – А отбирать колбасу у беззащитных инвалидов тебя тоже бабушка учила?
   Миша смотрит нагло и уверенно. Миша играет в открытую.
   – Слушайте меня внимательно. «До» должно быть громче. Громче! Понятно? Еще раз и вместе. Повторяйте за мной: «до–о–о».
   «До» Миша изображает очень тихо, но малыши уже поняли. Сначала очень тихо, потом все громче и громче они выкрикивают один и тот же слог. Они кричат, скачут на подушках и смеются.
   Миша недоволен.
   – Нет. Это все равно не «до». Впрочем, на первый раз неплохо. Сейчас каждый возьмет у меня конфету и споет «до» как умеет.
   Все по очереди громко кричат и едят конфеты. Последним кричит Вася.
   Его «до» выходит громче всех. Вася берет вторую конфету, еще одну без напоминания относит мальчишке с угловой кровати.
   Миша недоволен. Он делает серьезное лицо.
   – Чего от вас еще можно ожидать? «До» и ту громко петь не умеете. Вернемся к Гимну. Весь Гимн вы все равно за вечер не выучите. Будем учить постепенно.
   Миша читает первое слово, малыши повторяют за ним. Повторяют вразнобой, нескладно. Они уже и не пытаются петь этот Гимн, только повторяют слова вслед за Мишей. Миша никого не поправляет, ни на кого не сердится. Все идет хорошо. Через несколько минут все очень громко повторяют первые три слова. Никого не надо уговаривать. Все кричат очень громко и каждый свое.
   Веселье внезапно обрывается. Заходит тетя Клава. Тетя Клава – человек далекий от искусства. Хоровое пение ее не вдохновляет.
   – Что вы тут делаете?
   Миша невозмутим.
   – Правда, они плохо поют? Ничего не могу с ними поделать. Учу, учу. Но кое–что уже выходит. Так, теперь все вместе повторяйте то, что выучили. Все хором поем «до».
   Малыши не боятся тетю Клаву. Малыши боятся только Серегу. Все поют. Поют «до» как умеют, кричат «до» так громко, как могут.
   – Прекратите немедленно! – тетя Клава кричит громче, чем обычно. Тетя Клава ничего не понимает в хоровом пении.
   – Я так и знал, что вам не понравится. – Миша невозмутим. – Но, вы знаете, не все так безнадежно. Если заниматься с ними каждый день, может получиться очень неплохо. Как вы думаете?
   Тетя Клава не может говорить. Она тяжело вдыхает и выдыхает воздух, пристально смотрит на Мишу.
   – Что ты, сволочь, делаешь? Собака бешеная. Да я сейчас тебя вместе с коляской в туалет откачу и на всю ночь оставлю. Да я знаешь, что с тобой могу сделать?
   – Скормить крокодилам, – невозмутимо отвечает Миша. Лицо его серьезно как никогда.
   Никто в детдоме никогда не посмел бы ударить Мишу. Но тетя Клава не как все. Тетя Клава – особенная нянечка.
   Миша не смелый. Миша все рассчитал.
   – Вот так всегда, – продолжает Миша. – Как всегда. Стараешься, стараешься – и где благодарность? Вот скажите мне, тетя Клава, где человеческая благодарность? Мы с вами уже двадцать минут боремся с этими уголовниками. Знаете, что они придумали? Вам бойкот объявили, а меня дежурить заставили.
   – Что ты мелешь, какой из тебя дежурный? Серега сегодня дежурный.
   – Вот я им так и сказал. Какой из меня дежурный? У меня здоровье слабое. Да какое здоровье? Нет у меня никакого здоровья. Как и у вас. И суставы у нас с вами болят постоянно. У вас суставы болят?