Страница:
Опираясь головой на груду подушек, Вэл полулежал на кровати и зажатой в
левой руке ложкой ел суп. С'Релла, держа миску на коленях, сидела рядом.
При появлении Марис они одновременно подняли глаза. Вэл, вздрогнув,
облился супом и выругался, С'Релла заботливо вытерла его обнаженную грудь.
Спокойно кивнув, Марис положила на пол у двери крылья, еще совсем
недавно принадлежавшие Корму с Малого Эмберли.
- Вот, Вэл, твои крылья.
Опухоль на его лице спала, он стал похож на прежнего Вэла, и лишь
разбитые губы придавали ему несвойственную ухмылку.
- С'Релла уже поведала, что ты для меня сделала, - проговорил он с
явным трудом. - Полагаю, теперь ты ждешь от меня благодарности.
Марис, сложив на груди руки, стояла и молча ждала продолжения.
- Меня избили твои дружки-летатели, - сказал он после секундной паузы.
- Если кости срастутся неправильно, то крылья больше мне не понадобятся,
если же они срастутся как надо, я все равно уже не буду так хорош в небе,
как прежде.
- Мне жаль, - сказала Марис. - Но только тебя, Вэл, избили не мои
друзья. Не все летатели мои друзья, как и не все - твои враги.
- Не уверен.
- Если хочешь - можешь ненавидеть их всех. Но можешь, хоть это для тебя
будет и непросто, присмотреться к некоторым попристальней, и уверена, что
среди них найдется немало настоящих друзей. Все в твоих руках, Вэл.
- Я скажу тебе, кого я обязательно отыщу. Вначале - тех, кто напал на
меня прошлой ночью, затем - тех, кто их подослал. Это не составит особого
труда. Ведь прежде чем обронить нож, я успел ранить одного из нападавших и
теперь непременно узнаю его по шраму.
- Понятно. А отыскав врагов, что будешь делать?
- Пущу в ход свой нож. Он снова со мной. С'Релла нашла его в кустах у
таверны.
- Куда ты направишься после выздоровления?
Вэл выглядел слегка сбитым с толку резкой переменой темы разговора.
- Вначале, наслышавшись о том, как нужен Правителю Сиатута летатель, я
собирался обосноваться там, но, по словам С'Реллы, Правитель Скални так же
не прочь заполучить к себе летателя. Я поговорю с обоими и выберу того,
кто мне больше предложит.
- Вэл с Сиатута, - нараспев произнесла Марис. - Звучит вроде неплохо.
- Ты отлично знаешь, что всегда и везде я буду Однокрылым. Для всех. И
даже для тебя.
- Летатель наполовину, - проговорила Марис. - Но мы оба - летатели
наполовину. Вопрос лишь в том, кто мы на другую половину. Ты, Вэл,
конечно, можешь выбрать того Правителя, который предложит тебе большую
плату, и, хотя большинству летателей такое придется не по нраву, среди
них, возможно, найдутся молодые да жадные до денег, и даже станут
подражать тебе. Ты можешь также, нарушая один из самых древних и мудрых
законов летателей, брать с собой в небо отцовский нож. За это летатели
осудят тебя, но поделать ничего не смогут. Но если ты найдешь тех, кто
тебя избил, и убьешь хотя бы одного из них этим самым ножом, то ты не
будешь больше Однокрылым. Летатели объявят тебя вне закона, отберут
крылья, и ни один Правитель в Гавани Ветров, как бы он ни нуждался в
летателе, не предоставит тебе убежища.
- Так ты предлагаешь мне забыть?.. - Вэл даже приподнялся на постели. -
Забыть _такое_?!
- Нет, я не предлагаю забывать и прощать обидчиков. Найди их и приведи
к Правителю, или созови суд летателей. Пусть крыльев, дома и жизни лишатся
твои враги, а не ты. Как ты находишь мое предложение?
Вэл криво усмехнулся, и Марис заметила, что после прошлой ночи у него
во рту не хватает зубов.
- Мне оно почти нравится, - пробормотал он.
- Выбор за тобой. Полетишь ты куда-нибудь нескоро, так что времени на
раздумья у тебя предостаточно. Я считаю, что ты неглуп и поступишь
правильно. - Марис взглянула на С'Реллу. - Я возвращаюсь на Малый Эмберли.
Если ты направляешься на Юг - нам с тобой по пути. Если захочешь, то
сможешь погостить денек-другой в моем доме.
- Я бы с радостью, но Вэл... Что будет с ним?
- Летателям предоставляется неограниченный кредит, - напомнил тот. -
Если я пообещаю Раггину достаточно железа, то он будет нянчиться со мной
более нежно, чем мои собственные родители.
- Тогда, Марис, я согласна, - нетерпеливо воскликнула С'Релла. - А с
тобой, Вэл, мы еще непременно увидимся. Ведь мир тесен, к тому же у нас
обоих теперь есть крылья.
- Обязательно увидимся, - подтвердил тот. - Лети.
С'Релла, поцеловав его, подошла к Марис, и они направились к двери.
- Марис! - вдруг выкрикнул Вэл.
Она повернулась и увидела, как его левая рука с молниеносной скоростью
метнулась из-за головы. Нож с длинным лезвием, просвистев в воздухе,
ударился о дверной косяк менее чем в футе от нее. Повернув голову, Марис
увидела, что нож был не железный, а обсидиановый, черный, с замысловатым
орнаментом. От удара он треснул и рассыпался по полу.
Она, должно быть, выглядела чертовски напуганной, Вэл же беззаботно
улыбался.
- Этот нож не принадлежал моему отцу, - сказал он. - Мой отец в жизни
ничем не владел. Я украл его у Арака. - Марис удивленно смотрела на него.
- Если тебя не затруднит, Однокрылая, выброси его.
Улыбнувшись, Марис нагнулась и подобрала осколки ножа.
Старость пришла к ней в одночасье.
Когда Марис рассталась с правителем Тайоса, она была еще молодая. Из
его башни на скалистой вершине она спускалась к морю по сырому мрачному
туннелю в горе. Шла она быстро, крепко держа свечу, чувствуя на спине
сложенные крылья. Ее шаги отдавались гулким эхом, вплетавшимся в
размеренный стук капель. Каменный пол покрывали лужи, и влага впитывалась
в сапоги. Но Марис торопилась отправиться в путь.
И только когда она вышла из туннеля под противоположным склоном горы,
Марис увидела небо, мутно-фиолетовое, почти черное, цвета кровоподтека,
вызывающего мучительную боль. Ветер был холодным и коварным. Марис ощутила
готовую вот-вот разразиться ярость в хмурых тучах. Она стояла внизу у
истертых ступеней, которые вели к обрыву над морем, и думала, не вернуться
ли переночевать в странноприимном доме, а улететь на утренней заре.
Но мысль о возвращении вверх по бесконечному проходу остановила ее. К
тому же Тайос наводил на нее уныние - темный негостеприимный край с грубым
Правителем - грубость эта едва маскировалась официально любезным тоном,
принятым в обращении с летателями.
Весть, которую он поручил ей доставить, угнетала ее. Злобные, алчные
слова угрожали войной, и Марис не терпелось передать их по назначению,
освободиться от этого бремени как можно скорее.
Погасив свечу, она начала подниматься по ступеням - легким и свободным
шагом. Лицо ее было покрыто сетью морщин, в волосах поблескивала седина,
но она сохранила грацию и энергию своих двадцати лет.
Ступени завершились широкой каменной платформой, и Марис развернула
крылья. В них ударил ветер, они потянули ее, когда она еще только
закрепляла последние сегменты. Фиолетовая мгла бури словно зачернила
серебристый металл, а закат отбрасывал на ткань алые полосы, точно раны,
из которых сейчас польется кровь. Марис заторопилась. Надо опередить бурю,
использовать ее фронт, чтобы набрать скорость. Она закрепила ремни, в
последний раз проверила крылья, и ее пальцы сомкнулись на привычных
упорах. Два быстрых шага - и она бросилась с обрыва, как делала несчетное
количество раз. Она отдалась объятиям своего давнего и верного
возлюбленного - ветра - и полетела.
На горизонте блеснула молния - замерший на миг трезубец у восточного
края неба, ветер сразу ослабел, размяк, и она начала падать. Сделав вираж,
Марис нащупала более мощную струю воздуха. Тут стремительно, как удар
хлыста, на нее обрушилась буря. Откуда-то с дикой силой налетел ветер, а
когда она отчаянным усилием попыталась опереться на него, сменил
направление. И еще раз. И еще. Дождь хлестал ей в лицо, молнии ослепляли,
в ушах стоял несмолкаемый гром.
Буря швырнула ее назад, перевернула, словно игрушку; она оказалась
лепестком, закрученным вихрем. Ее кидало из стороны в сторону, голова
кружилась, в глазах темнело, и Марис поняла, что падает. Обернувшись через
плечо, она увидела, что на нее мчится гора - отвесная, мокрая каменная
стена. Она рванулась прочь, но сумела лишь повернуться в свирепых объятиях
ветра. Левое крыло задело выступ, сложилось, и Марис с воплем опрокинулась
набок. Она попыталась лететь на одном правом, зная, что это невозможно. В
ее угасающем сознании мелькнула последняя ясная мысль: это конец.
Море подхватило ее, пожевало и выплюнуло. Ее нашли на следующий вечер,
искалеченную, без сознания, но живую, на каменистом берегу в трех милях от
скалы летателей Тайоса.
Много дней спустя Марис очнулась старухой.
В течение первой недели она оставалась в полубессознательном состоянии
и потом почти ничего не помнила. Боль, если она шевелилась и если лежала
неподвижно, смутное пробуждение и новое погружение в сон. Она почти все
время спала, и сны казались ей такими же реальными, как постоянная боль.
Она брела по бесконечным подземельям, пока страшная судорога не сводила
ноги, но не находила лестницы, которая вывела бы ее к небу. Она падала в
недвижном воздухе снова и снова - в безветренную погоду ее сила и умение
не играли никакой роли. Она выступала перед сотнями Советов, но ее слова
сливались в такое тихое бессвязное бормотание, что никто ничего не слышал.
Ее сжигал нестерпимый жар - она была неподвижна. Кто-то забрал ее крылья,
крепко связал руки и ноги. Марис тщилась привстать, заговорить. Ей надо
было лететь куда-то с неотложной вестью, а она не могла шевельнуться, не
могла произнести ни слова и не знала, мокры ее щеки от дождя или от слез.
Кто-то вытирал ей лицо и поил густой горькой жидкостью.
Однажды Марис осознала, что лежит в большой кровати возле пылающего
очага, укрытая тяжелыми одеялами и мехами. Ей было невыносимо жарко, она
старалась скинуть одеяла, и не могла.
В комнату как будто входили и выходили люди. Некоторых, своих друзей,
она узнавала и просила их снять с нее одеяла, но они словно не слышали,
хотя часто присаживались на край кровати и разговаривали с ней о таком
давнем, словно оно происходило сейчас, и она путалась. Но запутанным было
все, и она радовалась, что хотя бы ее друзья с ней.
Приходил Колль и пел свои песни. Его сопровождал Баррион - сверкала его
быстрая улыбка, рокотал могучий бас. Старенькая согбенная Сина
присаживалась на краешек кровати и молчала. Один раз пришел Ворон, весь в
черном, до того красивый и отважный, что у нее вновь защемило сердце от
тайной любви к нему. Гарт принес ей горячую киву и так насмешил своими
шутками, что она не смогла даже пригубить. А в дверях стоял
Вэл-Однокрылый, как всегда невозмутимый, и смотрел на них. Часто приходили
С'Релла, чтобы поделиться воспоминаниями, и Доррель - ее первая любовь и
испытанный друг. В тумане боли и путаницы ото присутствие утешало ее.
Приходили и другие - старые любовники, которых она не чаяла повидать
снова, появлялись перед ней, умоляли, обвиняли и исчезали, не сказав ни
слова в ответ на ее вопросы. Коренастый, белокурый Т'мар одаривал ее
своими поделками из камня, и Холланд, могучий чернобородый певец, совсем
не изменившийся с той поры, когда они жили вместе на Малом Эмберли. Тут
она вспомнила, что он давным-давно пропал в море, и заплакала, не различая
его сквозь слезы.
Навещал ее и какой-то незнакомец. Но почему незнакомец? Она узнавала
прикосновения его бережных умелых рук и музыкальный голос, зовущий ее по
имени. В отличие от остальных, он приближался к ней, поддерживал ее
голову, кормил горячим молочным супом, поил душистым чаем и густой горькой
настойкой, от которой она засыпала. Марис не знала, где и когда видела его
раньше, однако радовалась ему. Он был невысоким, щуплым, но жилистым.
Бледная кожа, покрытая старческими пигментными пятнами, туго обтягивала
скулы и лоб; легкие серебряные волосы начинались далеко от линии лба,
выглядевшего очень высоким. Глаза под мохнатыми бровями в паутине мелких
морщин поражали яркой голубизной. Он приходил часто, он знал ее - но Марис
не могла вспомнить, как его зовут.
Один раз, когда он стоял рядом, Марис вырвалась из полусна и
пожаловалась, как ей жарко - пусть он снимет с нее одеяла.
Но незнакомец покачал головой.
- У тебя жар, - сказал он. - В комнате холодно, а ты очень больна. Тебе
необходимо тепло.
Ошеломленная тем, что призрак вдруг ей ответил, Марис попыталась сесть,
чтобы рассмотреть его получше. Но тело отказалось подчиниться, а левый бок
пронзила боль.
- Осторожней! - сказал он и положил ей на лоб прохладные пальцы. - Не
двигайся, пока не срастутся кости. Ну-ка, выпей! - Он прижал к ее губам
гладкий край чашки. Марис почувствовала знакомую горечь и послушно выпила,
а когда опустилась на подушку, напряжение и боль рассеялись.
- Спи и ни о чем не тревожься, - пожелал он.
- Кто ты?.. - с трудом выговорила она.
- Меня зовут Эван, - ответил он. - Я целитель и ухаживаю за тобой уже
много недель. Ты поправишься, но пока еще очень слаба. Тебе необходимо
больше спать, чтобы восстановить силы.
"Много недель". Эти слова испугали ее. Как же ее искалечило, если
столько времени она провела в доме целителя?!
- Г-где?
Он прижал тонкие сильные пальцы к ее губам.
- На Тайосе. Но хватит вопросов. Я все расскажу тебе позднее, когда ты
окрепнешь. Засыпай! Дай своему организму исцелиться.
Марис перестала бороться с волнами сна. Он сказал, что она поправляется
и должна беречь силы. Уже засыпая, она подумала: только бы не этот сон о
кратком жутком полете сквозь бурю и ударах, изувечивших ее тело.
Когда Марис проснулась, кругом смыкался мрак, и только дотлевающий очаг
рождал смутные тени. Едва она пошевелилась, рядом возник Эван. Он раздул
огонь в очаге, пощупал ей лоб и осторожно присел на край постели.
- Жар спал, - сказал он, - но до выздоровления еще долго. Я знаю, тебе
хочется двигаться и будет очень трудно сдержаться, но ты должна себя
заставить. Ты еще очень слаба, и выздоровление пойдет быстрее, если ты не
станешь напрягаться. А если не сможешь, я дам тебе тесиса.
- Тесиса? - Она не узнала собственный голос и кашлянула, прочищая
горло.
- Горькое снадобье, которое успокаивает тело и дух, принося сон и
забвение. Этот настой из целебных трав может навредить, если им
злоупотреблять. Мне пришлось давать его тебе чаще, чем следовало, чтобы ты
не металась и не срывала повязки. Ты не давала покоя сломанным костям, а
выпив тесиса, погружалась в тихий целительный сон. Но больше тебе его пить
не следует. Ты почувствуешь боль, но, думаю, сумеешь ее вытерпеть. Если же
не сможешь, я вынужден буду снова напоить тебя тесисом. Ты понимаешь,
Марис?
Она посмотрела в его яркие голубые глаза.
- Да, - сказала она. - Попробую не шевелиться. Но ты мне напоминай.
- Обязательно! - Он улыбнулся, помолодев на глазах. - Ты привыкла к
активной жизни. Все время спешить, что-то делать. Но ты не можешь
отправиться куда-то за своими силами, а должна ждать, пока они сами к тебе
не вернутся. Ждать и лежать как можно спокойнее.
Марис попробовала кивнуть, но движение сразу отдалось тягучей болью в
левом боку.
- Я никогда не отличалась терпением, - пробормотала она.
- Я слышал, у тебя сильная воля. Прибегни к ней, прикажи себе не
двигаться, и ты можешь снова стать такой же, как раньше.
- Ты должен сказать мне правду! - потребовала Марис, вглядываясь в его
лицо, словно ища ответа. По ее телу ледяной волной разливался страх. Если
бы она могла подняться, ощупать руки и ноги!
- Я скажу тебе все, что знаю, - ответил Эван.
Страх поднялся к горлу, сдавил его так, что она с трудом прошептала:
- Как... как сильно я разбилась? - И закрыла глаза, боясь взглянуть на
него.
- Разбилась ты здорово, - сказал он, - но осталась жива. Обе ноги
сломаны - левая в четырех местах. Я вправил переломы, и кости срастаются
неплохо, хотя и не так быстро, как у молодых. Но, думаю, ты будешь ходить,
не прихрамывая. Левая рука оказалась раздроблена, и обломок кости торчал
наружу. Я опасался, что руку придется отнять, но не стал торопиться. - Он
прижал пальцы к ее губам и тут же отдернул. Это напоминало поцелуй. - Я
очистил рану эссенцией огнецвета и других трав. Рука будет плохо сгибаться
еще долго, но, думаю, нервы не повреждены, и, если ты будешь ее упражнять,
со временем она станет служить тебе почти как прежде. При падении ты
сломала два ребра и ударилась головой о камень. Три дня ты пролежала здесь
без сознания, и я не был уверен, что оно к тебе вернется.
- Только ноги и рука! - сказала Марис. - Падение довольно легкое, как
ни посмотри... - Она нахмурилась. - Но послание...
- Ты снова и снова повторяла его в бреду, будто заклинание, и
порывалась лететь. Но не тревожься. Правителю доложили о том, что
случилось с тобой, и он отправил сообщение Правителю Трейна с другим
летателем.
- Да, конечно, - пробормотала Марис, и словно камень свалился с ее
души.
- Какая срочная весть! - произнес Эван горько. - Будто нельзя было
подождать подходящей погоды! И она заставила тебя забыть о буре,
разбиться. Ведь ты запросто могла погибнуть! Война еще не началась, но
человеческие жизни уже не стоят ни гроша!
Его горестный тон расстроил ее сильнее, чем упоминание о войне. Он ее
просто озадачил.
- Эван, - сказала она мягко, - летатель решает сам, когда ему лететь.
Правители не властны над нами даже во время войны. И пренебречь погодой
меня заставило желание поскорее покинуть ваш унылый островок.
- А теперь этот унылый островок стал твоим домом.
- Надолго ли? - спросила она. - Когда я смогу снова летать?
Он посмотрел на нее и ничего не ответил.
Марис внезапно испугалась самого непоправимого.
- Мои крылья! - воскликнула она и попыталась встать. - Они потеряны?
- Лежи спокойно! - Эван быстро придавил ладонями ее плечи, глаза его
сердито блеснули.
- Я забыла! - прошептала она. - Я не буду шевелиться. - Даже это легкое
усилие отдалось страшной болью во всем теле. - Но... мои крылья?
- Они у меня, - ответил он и покачал головой. - Летатели! И как я не
сообразил? Мне же приходилось лечить других летателей. Крылья надо было
повесить над твоей кроватью, чтобы ты их увидела, едва откроешь глаза.
Правитель хотел отдать их в починку, но я настоял, чтобы они остались
здесь. Сейчас принесу.
Он скрылся за дверью и через минуту вернулся, держа в руках сломанные,
измятые, сложенные кое-как ее крылья. Металлическую ткань практически
ничто не могло повредить, но распорки из обычного металла либо сломались,
либо погнулись. Светлое серебро потемнело от грязи и запекшихся бурых
пятен. В неопытных руках Эвана они выглядели безнадежно исковерканными.
Но Марис знала, что это не так. Главное - они не исчезли в морских
волнах. Их можно починить! На сердце у нее стало удивительно легко. В них
заключалась вся ее жизнь. И она снова будет летать!
- Спасибо, - сказала она, сдерживая слезы.
Эван повесил крылья в ногах кровати, чтобы они постоянно были перед ее
глазами, и повернулся к ней.
- Восстановить твои силы будет гораздо труднее, чем крылья, и времени
это займет куда больше. Много больше, чем тебе хотелось бы. - Он вздохнул.
- На это потребуются не недели, а месяцы, много месяцев. Но и тогда я не
могу ничего обещать наверно. Кости раздроблены, мышцы порваны, а в твоем
возрасте вряд ли наступит полное выздоровление. Ходить ты будешь, но вот
летать...
- Я буду летать! Ноги, ребра, рука срастутся; и все станет как раньше,
- тихо возразила Марис.
- Да, со временем, надеюсь, так и произойдет. - Эван шагнул к ней, и
она увидела на его лице сострадание. - Но ушиб головы... Возможна
частичная потеря зрения и координации.
- Не надо! - вскрикнула Марис. - Пожалуйста! - Из глаз ее потекли
слезы.
- Пока еще рано судить, - сказал Эван. - Прости! - Он погладил ее по
щекам, вытирая слезы. - Ты должна отдыхать и надеяться, а не мучить себя
загодя. Пусть прежде к тебе вернутся силы. Ты опять наденешь крылья, но
только когда я скажу, что ты к этому готова!
- Прикованный к земле целитель вздумал учить летателя, когда ему
летать! - с притворной насмешкой пробормотала Марис.
Марис тяжело переносила непривычную бездеятельность. Проходили дни,
спала она все меньше и все больше страдала от скуки и нетерпения. Эван
почти не отходил от нее: уговаривал есть, напоминал, как важно лежать
спокойно, и разговаривал, без конца разговаривал с ней, стараясь скрасить
ее вынужденную неподвижность.
Он оказался чудесным рассказчиком. Себя Эван считал, скорее,
наблюдателем жизни, сохранял объективность и подмечал все подробности. Он
часто смешил Марис, иногда заставлял задумываться и умудрялся на какое-то
время отвлечь ее от печальной реальности.
Вначале Эван рассказывал о жизни на Тайосе, да так живо, что она словно
видела все своими глазами. Но потом он стал делиться с ней личным, словно
платил откровенностью за все, что она поведала ему в бреду.
Родился он в лесной глуши Тайоса - острова на северной периферии
Востока, шестьдесят лет назад. Его родители были лесниками. В лесу жили и
другие семьи, имеющие детей, с которыми Эван мог играть, но с самого
раннего детства он предпочитал одиночество. Он любил прятаться в лесу и
наблюдать за робкими бурыми копунами, бродить там, где росли самые
душистые цветы и можно было отыскать самые вкусные корешки. Любил
неподвижно сидеть на полянке с черствым ломтем, добиваясь, чтобы птицы
кормились у него с ладони.
В шестнадцать лет Эван влюбился в странствующую лекаршу Джейни -
маленькую, загорелую, острую на язык и находчивую. Чтобы бывать с ней
побольше, он назначил себя ее помощником. Сначала его интерес забавлял
Джейни, но вскоре она привыкла к нему, и Эван, чья любознательность
подстегивалась любовью, научился от нее очень многому.
Накануне того дня, когда Джейни решила отправиться дальше, он признался
ей в любви. Она не согласилась остаться и отказалась взять его с собой -
ни любовником, ни другом, ни даже помощником, хотя сама признала, что он
многому научился и рука у него легкая. Просто она всегда странствовала в
одиночестве, вот и все.
Эван продолжал лечить и после того, как Джейни ушла. Ближайшая
целительница жила в Тосси - деревне, лежавшей на расстоянии дня пути от
леса, а потому местные жители вскоре начали обращаться за помощью к Эвану.
Потом он определился в ученики к целительнице в Тосси и мог бы даже
поступить в школу целителей, но туда нужно было добираться морем, а мысль
о морском путешествии пугала его, как ничто другое.
Когда Эван перенял у своей наставницы все премудрости, он вернулся в
лес, чтобы жить и работать. Хотя он так и не женился, но не всегда жил
отшельником. Женщины искали его расположения - жены, которым требовался
скромный любовник; странницы, делившие с ним ложе по нескольку дней, а то
и месяцев; пациентки, не возвращавшиеся домой до тех пор, пока не
исцелялись от страсти к нему.
Марис слушала ласковый мелодичный голос и глядела на его лицо столько
часов, что вскоре уже знала их лучше, чем лица и голоса всех своих бывших
возлюбленных. Она почувствовала обаяние этих ярко-голубых глаз, нежных
искусных рук, высоких скул и внушительного носа.
Как-то раз, когда он рассказывал ей о семействе древесных кошек, за
которым наблюдал, она перебила его и спросила:
- Неужели ты никого не любил после Джейни?
Он посмотрел на нее с недоумением.
- Конечно, любил. Я же говорил тебе...
- Но не настолько, чтобы жениться!
- Нет, почему же? Например, С'Рей прожила со мной почти год, и мы были
очень счастливы. Я хотел, чтобы она осталась, но ее ждала другая жизнь -
не со мной. И она покинула лес и меня.
- Почему же ты не ушел вместе с ней? Разве она не звала тебя?
Эван помрачнел.
- Звала и настаивала - но это было невозможно. Не знаю, почему.
- И ты нигде больше не бывал?
- Я обошел весь Тайос, бывал всюду, где во мне нуждались, - ответил
Эван, словно оправдываясь. - А в молодости два года прожил в Тосси.
- Тайос очень однообразен. - Марис пожала здоровым плечом, не обращая
внимания на боль, тут же отразившуюся в другом плече. Теперь ей
разрешалось сидеть, и она опасалась, что если пожалуется на боль, то Эван
отнимет у нее эту возможность. - Просто кое-где больше деревьев, а кое-где
- скал.
Эван засмеялся.
- Очень поверхностный взгляд! Тебе, конечно, и лес везде кажется
одинаковым!
Ответ напрашивался сам собой, и Марис не стала тратить время на
очевидное.
- Так ты никогда не покидал Тайоса? - вернулась она к прежней теме.
- Только раз. - Эван поморщился. - Корабль наскочил на риф, одну
пассажирку покалечило, и меня отвезли туда в рыбачьей лодке. В пути меня
так укачало, что даже не знаю, сумел ли я ей толком помочь.
Марис сочувственно улыбнулась и покачала головой.
- Тогда откуда же ты знаешь, что это место для тебя самое лучшее, если
сравнивать не с чем?
- Я не утверждаю этого, Марис. Я ведь мог уехать, и моя жизнь пошла бы
совершенно по-другому. Но я выбрал эту, привычную. Она моя и в радости, и
в горе. В любом случае уже поздновато скорбеть об утраченных возможностях.
Я по-настоящему счастлив. - Он встал, обрывая разговор. - А теперь пора
отдохнуть.
- Можно мне...
- Тебе можно все, если ты будешь лежать на спине неподвижно.
Марис засмеялась и с его помощью улеглась на кровати. Она даже себе не
признавалась, что очень устала сидеть, и обрадовалась отдыху. Увечья
заживали медленно, и это действовало на нее угнетающе. Она не могла
понять, почему из-за каких-то переломов так быстро устает. Марис закрыла
глаза, слушая, как Эван укладывает поленья в очаге и прибирает комнату.
Эван! Ей он определенно нравится, а обстоятельства способствуют их
левой руке ложкой ел суп. С'Релла, держа миску на коленях, сидела рядом.
При появлении Марис они одновременно подняли глаза. Вэл, вздрогнув,
облился супом и выругался, С'Релла заботливо вытерла его обнаженную грудь.
Спокойно кивнув, Марис положила на пол у двери крылья, еще совсем
недавно принадлежавшие Корму с Малого Эмберли.
- Вот, Вэл, твои крылья.
Опухоль на его лице спала, он стал похож на прежнего Вэла, и лишь
разбитые губы придавали ему несвойственную ухмылку.
- С'Релла уже поведала, что ты для меня сделала, - проговорил он с
явным трудом. - Полагаю, теперь ты ждешь от меня благодарности.
Марис, сложив на груди руки, стояла и молча ждала продолжения.
- Меня избили твои дружки-летатели, - сказал он после секундной паузы.
- Если кости срастутся неправильно, то крылья больше мне не понадобятся,
если же они срастутся как надо, я все равно уже не буду так хорош в небе,
как прежде.
- Мне жаль, - сказала Марис. - Но только тебя, Вэл, избили не мои
друзья. Не все летатели мои друзья, как и не все - твои враги.
- Не уверен.
- Если хочешь - можешь ненавидеть их всех. Но можешь, хоть это для тебя
будет и непросто, присмотреться к некоторым попристальней, и уверена, что
среди них найдется немало настоящих друзей. Все в твоих руках, Вэл.
- Я скажу тебе, кого я обязательно отыщу. Вначале - тех, кто напал на
меня прошлой ночью, затем - тех, кто их подослал. Это не составит особого
труда. Ведь прежде чем обронить нож, я успел ранить одного из нападавших и
теперь непременно узнаю его по шраму.
- Понятно. А отыскав врагов, что будешь делать?
- Пущу в ход свой нож. Он снова со мной. С'Релла нашла его в кустах у
таверны.
- Куда ты направишься после выздоровления?
Вэл выглядел слегка сбитым с толку резкой переменой темы разговора.
- Вначале, наслышавшись о том, как нужен Правителю Сиатута летатель, я
собирался обосноваться там, но, по словам С'Реллы, Правитель Скални так же
не прочь заполучить к себе летателя. Я поговорю с обоими и выберу того,
кто мне больше предложит.
- Вэл с Сиатута, - нараспев произнесла Марис. - Звучит вроде неплохо.
- Ты отлично знаешь, что всегда и везде я буду Однокрылым. Для всех. И
даже для тебя.
- Летатель наполовину, - проговорила Марис. - Но мы оба - летатели
наполовину. Вопрос лишь в том, кто мы на другую половину. Ты, Вэл,
конечно, можешь выбрать того Правителя, который предложит тебе большую
плату, и, хотя большинству летателей такое придется не по нраву, среди
них, возможно, найдутся молодые да жадные до денег, и даже станут
подражать тебе. Ты можешь также, нарушая один из самых древних и мудрых
законов летателей, брать с собой в небо отцовский нож. За это летатели
осудят тебя, но поделать ничего не смогут. Но если ты найдешь тех, кто
тебя избил, и убьешь хотя бы одного из них этим самым ножом, то ты не
будешь больше Однокрылым. Летатели объявят тебя вне закона, отберут
крылья, и ни один Правитель в Гавани Ветров, как бы он ни нуждался в
летателе, не предоставит тебе убежища.
- Так ты предлагаешь мне забыть?.. - Вэл даже приподнялся на постели. -
Забыть _такое_?!
- Нет, я не предлагаю забывать и прощать обидчиков. Найди их и приведи
к Правителю, или созови суд летателей. Пусть крыльев, дома и жизни лишатся
твои враги, а не ты. Как ты находишь мое предложение?
Вэл криво усмехнулся, и Марис заметила, что после прошлой ночи у него
во рту не хватает зубов.
- Мне оно почти нравится, - пробормотал он.
- Выбор за тобой. Полетишь ты куда-нибудь нескоро, так что времени на
раздумья у тебя предостаточно. Я считаю, что ты неглуп и поступишь
правильно. - Марис взглянула на С'Реллу. - Я возвращаюсь на Малый Эмберли.
Если ты направляешься на Юг - нам с тобой по пути. Если захочешь, то
сможешь погостить денек-другой в моем доме.
- Я бы с радостью, но Вэл... Что будет с ним?
- Летателям предоставляется неограниченный кредит, - напомнил тот. -
Если я пообещаю Раггину достаточно железа, то он будет нянчиться со мной
более нежно, чем мои собственные родители.
- Тогда, Марис, я согласна, - нетерпеливо воскликнула С'Релла. - А с
тобой, Вэл, мы еще непременно увидимся. Ведь мир тесен, к тому же у нас
обоих теперь есть крылья.
- Обязательно увидимся, - подтвердил тот. - Лети.
С'Релла, поцеловав его, подошла к Марис, и они направились к двери.
- Марис! - вдруг выкрикнул Вэл.
Она повернулась и увидела, как его левая рука с молниеносной скоростью
метнулась из-за головы. Нож с длинным лезвием, просвистев в воздухе,
ударился о дверной косяк менее чем в футе от нее. Повернув голову, Марис
увидела, что нож был не железный, а обсидиановый, черный, с замысловатым
орнаментом. От удара он треснул и рассыпался по полу.
Она, должно быть, выглядела чертовски напуганной, Вэл же беззаботно
улыбался.
- Этот нож не принадлежал моему отцу, - сказал он. - Мой отец в жизни
ничем не владел. Я украл его у Арака. - Марис удивленно смотрела на него.
- Если тебя не затруднит, Однокрылая, выброси его.
Улыбнувшись, Марис нагнулась и подобрала осколки ножа.
Старость пришла к ней в одночасье.
Когда Марис рассталась с правителем Тайоса, она была еще молодая. Из
его башни на скалистой вершине она спускалась к морю по сырому мрачному
туннелю в горе. Шла она быстро, крепко держа свечу, чувствуя на спине
сложенные крылья. Ее шаги отдавались гулким эхом, вплетавшимся в
размеренный стук капель. Каменный пол покрывали лужи, и влага впитывалась
в сапоги. Но Марис торопилась отправиться в путь.
И только когда она вышла из туннеля под противоположным склоном горы,
Марис увидела небо, мутно-фиолетовое, почти черное, цвета кровоподтека,
вызывающего мучительную боль. Ветер был холодным и коварным. Марис ощутила
готовую вот-вот разразиться ярость в хмурых тучах. Она стояла внизу у
истертых ступеней, которые вели к обрыву над морем, и думала, не вернуться
ли переночевать в странноприимном доме, а улететь на утренней заре.
Но мысль о возвращении вверх по бесконечному проходу остановила ее. К
тому же Тайос наводил на нее уныние - темный негостеприимный край с грубым
Правителем - грубость эта едва маскировалась официально любезным тоном,
принятым в обращении с летателями.
Весть, которую он поручил ей доставить, угнетала ее. Злобные, алчные
слова угрожали войной, и Марис не терпелось передать их по назначению,
освободиться от этого бремени как можно скорее.
Погасив свечу, она начала подниматься по ступеням - легким и свободным
шагом. Лицо ее было покрыто сетью морщин, в волосах поблескивала седина,
но она сохранила грацию и энергию своих двадцати лет.
Ступени завершились широкой каменной платформой, и Марис развернула
крылья. В них ударил ветер, они потянули ее, когда она еще только
закрепляла последние сегменты. Фиолетовая мгла бури словно зачернила
серебристый металл, а закат отбрасывал на ткань алые полосы, точно раны,
из которых сейчас польется кровь. Марис заторопилась. Надо опередить бурю,
использовать ее фронт, чтобы набрать скорость. Она закрепила ремни, в
последний раз проверила крылья, и ее пальцы сомкнулись на привычных
упорах. Два быстрых шага - и она бросилась с обрыва, как делала несчетное
количество раз. Она отдалась объятиям своего давнего и верного
возлюбленного - ветра - и полетела.
На горизонте блеснула молния - замерший на миг трезубец у восточного
края неба, ветер сразу ослабел, размяк, и она начала падать. Сделав вираж,
Марис нащупала более мощную струю воздуха. Тут стремительно, как удар
хлыста, на нее обрушилась буря. Откуда-то с дикой силой налетел ветер, а
когда она отчаянным усилием попыталась опереться на него, сменил
направление. И еще раз. И еще. Дождь хлестал ей в лицо, молнии ослепляли,
в ушах стоял несмолкаемый гром.
Буря швырнула ее назад, перевернула, словно игрушку; она оказалась
лепестком, закрученным вихрем. Ее кидало из стороны в сторону, голова
кружилась, в глазах темнело, и Марис поняла, что падает. Обернувшись через
плечо, она увидела, что на нее мчится гора - отвесная, мокрая каменная
стена. Она рванулась прочь, но сумела лишь повернуться в свирепых объятиях
ветра. Левое крыло задело выступ, сложилось, и Марис с воплем опрокинулась
набок. Она попыталась лететь на одном правом, зная, что это невозможно. В
ее угасающем сознании мелькнула последняя ясная мысль: это конец.
Море подхватило ее, пожевало и выплюнуло. Ее нашли на следующий вечер,
искалеченную, без сознания, но живую, на каменистом берегу в трех милях от
скалы летателей Тайоса.
Много дней спустя Марис очнулась старухой.
В течение первой недели она оставалась в полубессознательном состоянии
и потом почти ничего не помнила. Боль, если она шевелилась и если лежала
неподвижно, смутное пробуждение и новое погружение в сон. Она почти все
время спала, и сны казались ей такими же реальными, как постоянная боль.
Она брела по бесконечным подземельям, пока страшная судорога не сводила
ноги, но не находила лестницы, которая вывела бы ее к небу. Она падала в
недвижном воздухе снова и снова - в безветренную погоду ее сила и умение
не играли никакой роли. Она выступала перед сотнями Советов, но ее слова
сливались в такое тихое бессвязное бормотание, что никто ничего не слышал.
Ее сжигал нестерпимый жар - она была неподвижна. Кто-то забрал ее крылья,
крепко связал руки и ноги. Марис тщилась привстать, заговорить. Ей надо
было лететь куда-то с неотложной вестью, а она не могла шевельнуться, не
могла произнести ни слова и не знала, мокры ее щеки от дождя или от слез.
Кто-то вытирал ей лицо и поил густой горькой жидкостью.
Однажды Марис осознала, что лежит в большой кровати возле пылающего
очага, укрытая тяжелыми одеялами и мехами. Ей было невыносимо жарко, она
старалась скинуть одеяла, и не могла.
В комнату как будто входили и выходили люди. Некоторых, своих друзей,
она узнавала и просила их снять с нее одеяла, но они словно не слышали,
хотя часто присаживались на край кровати и разговаривали с ней о таком
давнем, словно оно происходило сейчас, и она путалась. Но запутанным было
все, и она радовалась, что хотя бы ее друзья с ней.
Приходил Колль и пел свои песни. Его сопровождал Баррион - сверкала его
быстрая улыбка, рокотал могучий бас. Старенькая согбенная Сина
присаживалась на краешек кровати и молчала. Один раз пришел Ворон, весь в
черном, до того красивый и отважный, что у нее вновь защемило сердце от
тайной любви к нему. Гарт принес ей горячую киву и так насмешил своими
шутками, что она не смогла даже пригубить. А в дверях стоял
Вэл-Однокрылый, как всегда невозмутимый, и смотрел на них. Часто приходили
С'Релла, чтобы поделиться воспоминаниями, и Доррель - ее первая любовь и
испытанный друг. В тумане боли и путаницы ото присутствие утешало ее.
Приходили и другие - старые любовники, которых она не чаяла повидать
снова, появлялись перед ней, умоляли, обвиняли и исчезали, не сказав ни
слова в ответ на ее вопросы. Коренастый, белокурый Т'мар одаривал ее
своими поделками из камня, и Холланд, могучий чернобородый певец, совсем
не изменившийся с той поры, когда они жили вместе на Малом Эмберли. Тут
она вспомнила, что он давным-давно пропал в море, и заплакала, не различая
его сквозь слезы.
Навещал ее и какой-то незнакомец. Но почему незнакомец? Она узнавала
прикосновения его бережных умелых рук и музыкальный голос, зовущий ее по
имени. В отличие от остальных, он приближался к ней, поддерживал ее
голову, кормил горячим молочным супом, поил душистым чаем и густой горькой
настойкой, от которой она засыпала. Марис не знала, где и когда видела его
раньше, однако радовалась ему. Он был невысоким, щуплым, но жилистым.
Бледная кожа, покрытая старческими пигментными пятнами, туго обтягивала
скулы и лоб; легкие серебряные волосы начинались далеко от линии лба,
выглядевшего очень высоким. Глаза под мохнатыми бровями в паутине мелких
морщин поражали яркой голубизной. Он приходил часто, он знал ее - но Марис
не могла вспомнить, как его зовут.
Один раз, когда он стоял рядом, Марис вырвалась из полусна и
пожаловалась, как ей жарко - пусть он снимет с нее одеяла.
Но незнакомец покачал головой.
- У тебя жар, - сказал он. - В комнате холодно, а ты очень больна. Тебе
необходимо тепло.
Ошеломленная тем, что призрак вдруг ей ответил, Марис попыталась сесть,
чтобы рассмотреть его получше. Но тело отказалось подчиниться, а левый бок
пронзила боль.
- Осторожней! - сказал он и положил ей на лоб прохладные пальцы. - Не
двигайся, пока не срастутся кости. Ну-ка, выпей! - Он прижал к ее губам
гладкий край чашки. Марис почувствовала знакомую горечь и послушно выпила,
а когда опустилась на подушку, напряжение и боль рассеялись.
- Спи и ни о чем не тревожься, - пожелал он.
- Кто ты?.. - с трудом выговорила она.
- Меня зовут Эван, - ответил он. - Я целитель и ухаживаю за тобой уже
много недель. Ты поправишься, но пока еще очень слаба. Тебе необходимо
больше спать, чтобы восстановить силы.
"Много недель". Эти слова испугали ее. Как же ее искалечило, если
столько времени она провела в доме целителя?!
- Г-где?
Он прижал тонкие сильные пальцы к ее губам.
- На Тайосе. Но хватит вопросов. Я все расскажу тебе позднее, когда ты
окрепнешь. Засыпай! Дай своему организму исцелиться.
Марис перестала бороться с волнами сна. Он сказал, что она поправляется
и должна беречь силы. Уже засыпая, она подумала: только бы не этот сон о
кратком жутком полете сквозь бурю и ударах, изувечивших ее тело.
Когда Марис проснулась, кругом смыкался мрак, и только дотлевающий очаг
рождал смутные тени. Едва она пошевелилась, рядом возник Эван. Он раздул
огонь в очаге, пощупал ей лоб и осторожно присел на край постели.
- Жар спал, - сказал он, - но до выздоровления еще долго. Я знаю, тебе
хочется двигаться и будет очень трудно сдержаться, но ты должна себя
заставить. Ты еще очень слаба, и выздоровление пойдет быстрее, если ты не
станешь напрягаться. А если не сможешь, я дам тебе тесиса.
- Тесиса? - Она не узнала собственный голос и кашлянула, прочищая
горло.
- Горькое снадобье, которое успокаивает тело и дух, принося сон и
забвение. Этот настой из целебных трав может навредить, если им
злоупотреблять. Мне пришлось давать его тебе чаще, чем следовало, чтобы ты
не металась и не срывала повязки. Ты не давала покоя сломанным костям, а
выпив тесиса, погружалась в тихий целительный сон. Но больше тебе его пить
не следует. Ты почувствуешь боль, но, думаю, сумеешь ее вытерпеть. Если же
не сможешь, я вынужден буду снова напоить тебя тесисом. Ты понимаешь,
Марис?
Она посмотрела в его яркие голубые глаза.
- Да, - сказала она. - Попробую не шевелиться. Но ты мне напоминай.
- Обязательно! - Он улыбнулся, помолодев на глазах. - Ты привыкла к
активной жизни. Все время спешить, что-то делать. Но ты не можешь
отправиться куда-то за своими силами, а должна ждать, пока они сами к тебе
не вернутся. Ждать и лежать как можно спокойнее.
Марис попробовала кивнуть, но движение сразу отдалось тягучей болью в
левом боку.
- Я никогда не отличалась терпением, - пробормотала она.
- Я слышал, у тебя сильная воля. Прибегни к ней, прикажи себе не
двигаться, и ты можешь снова стать такой же, как раньше.
- Ты должен сказать мне правду! - потребовала Марис, вглядываясь в его
лицо, словно ища ответа. По ее телу ледяной волной разливался страх. Если
бы она могла подняться, ощупать руки и ноги!
- Я скажу тебе все, что знаю, - ответил Эван.
Страх поднялся к горлу, сдавил его так, что она с трудом прошептала:
- Как... как сильно я разбилась? - И закрыла глаза, боясь взглянуть на
него.
- Разбилась ты здорово, - сказал он, - но осталась жива. Обе ноги
сломаны - левая в четырех местах. Я вправил переломы, и кости срастаются
неплохо, хотя и не так быстро, как у молодых. Но, думаю, ты будешь ходить,
не прихрамывая. Левая рука оказалась раздроблена, и обломок кости торчал
наружу. Я опасался, что руку придется отнять, но не стал торопиться. - Он
прижал пальцы к ее губам и тут же отдернул. Это напоминало поцелуй. - Я
очистил рану эссенцией огнецвета и других трав. Рука будет плохо сгибаться
еще долго, но, думаю, нервы не повреждены, и, если ты будешь ее упражнять,
со временем она станет служить тебе почти как прежде. При падении ты
сломала два ребра и ударилась головой о камень. Три дня ты пролежала здесь
без сознания, и я не был уверен, что оно к тебе вернется.
- Только ноги и рука! - сказала Марис. - Падение довольно легкое, как
ни посмотри... - Она нахмурилась. - Но послание...
- Ты снова и снова повторяла его в бреду, будто заклинание, и
порывалась лететь. Но не тревожься. Правителю доложили о том, что
случилось с тобой, и он отправил сообщение Правителю Трейна с другим
летателем.
- Да, конечно, - пробормотала Марис, и словно камень свалился с ее
души.
- Какая срочная весть! - произнес Эван горько. - Будто нельзя было
подождать подходящей погоды! И она заставила тебя забыть о буре,
разбиться. Ведь ты запросто могла погибнуть! Война еще не началась, но
человеческие жизни уже не стоят ни гроша!
Его горестный тон расстроил ее сильнее, чем упоминание о войне. Он ее
просто озадачил.
- Эван, - сказала она мягко, - летатель решает сам, когда ему лететь.
Правители не властны над нами даже во время войны. И пренебречь погодой
меня заставило желание поскорее покинуть ваш унылый островок.
- А теперь этот унылый островок стал твоим домом.
- Надолго ли? - спросила она. - Когда я смогу снова летать?
Он посмотрел на нее и ничего не ответил.
Марис внезапно испугалась самого непоправимого.
- Мои крылья! - воскликнула она и попыталась встать. - Они потеряны?
- Лежи спокойно! - Эван быстро придавил ладонями ее плечи, глаза его
сердито блеснули.
- Я забыла! - прошептала она. - Я не буду шевелиться. - Даже это легкое
усилие отдалось страшной болью во всем теле. - Но... мои крылья?
- Они у меня, - ответил он и покачал головой. - Летатели! И как я не
сообразил? Мне же приходилось лечить других летателей. Крылья надо было
повесить над твоей кроватью, чтобы ты их увидела, едва откроешь глаза.
Правитель хотел отдать их в починку, но я настоял, чтобы они остались
здесь. Сейчас принесу.
Он скрылся за дверью и через минуту вернулся, держа в руках сломанные,
измятые, сложенные кое-как ее крылья. Металлическую ткань практически
ничто не могло повредить, но распорки из обычного металла либо сломались,
либо погнулись. Светлое серебро потемнело от грязи и запекшихся бурых
пятен. В неопытных руках Эвана они выглядели безнадежно исковерканными.
Но Марис знала, что это не так. Главное - они не исчезли в морских
волнах. Их можно починить! На сердце у нее стало удивительно легко. В них
заключалась вся ее жизнь. И она снова будет летать!
- Спасибо, - сказала она, сдерживая слезы.
Эван повесил крылья в ногах кровати, чтобы они постоянно были перед ее
глазами, и повернулся к ней.
- Восстановить твои силы будет гораздо труднее, чем крылья, и времени
это займет куда больше. Много больше, чем тебе хотелось бы. - Он вздохнул.
- На это потребуются не недели, а месяцы, много месяцев. Но и тогда я не
могу ничего обещать наверно. Кости раздроблены, мышцы порваны, а в твоем
возрасте вряд ли наступит полное выздоровление. Ходить ты будешь, но вот
летать...
- Я буду летать! Ноги, ребра, рука срастутся; и все станет как раньше,
- тихо возразила Марис.
- Да, со временем, надеюсь, так и произойдет. - Эван шагнул к ней, и
она увидела на его лице сострадание. - Но ушиб головы... Возможна
частичная потеря зрения и координации.
- Не надо! - вскрикнула Марис. - Пожалуйста! - Из глаз ее потекли
слезы.
- Пока еще рано судить, - сказал Эван. - Прости! - Он погладил ее по
щекам, вытирая слезы. - Ты должна отдыхать и надеяться, а не мучить себя
загодя. Пусть прежде к тебе вернутся силы. Ты опять наденешь крылья, но
только когда я скажу, что ты к этому готова!
- Прикованный к земле целитель вздумал учить летателя, когда ему
летать! - с притворной насмешкой пробормотала Марис.
Марис тяжело переносила непривычную бездеятельность. Проходили дни,
спала она все меньше и все больше страдала от скуки и нетерпения. Эван
почти не отходил от нее: уговаривал есть, напоминал, как важно лежать
спокойно, и разговаривал, без конца разговаривал с ней, стараясь скрасить
ее вынужденную неподвижность.
Он оказался чудесным рассказчиком. Себя Эван считал, скорее,
наблюдателем жизни, сохранял объективность и подмечал все подробности. Он
часто смешил Марис, иногда заставлял задумываться и умудрялся на какое-то
время отвлечь ее от печальной реальности.
Вначале Эван рассказывал о жизни на Тайосе, да так живо, что она словно
видела все своими глазами. Но потом он стал делиться с ней личным, словно
платил откровенностью за все, что она поведала ему в бреду.
Родился он в лесной глуши Тайоса - острова на северной периферии
Востока, шестьдесят лет назад. Его родители были лесниками. В лесу жили и
другие семьи, имеющие детей, с которыми Эван мог играть, но с самого
раннего детства он предпочитал одиночество. Он любил прятаться в лесу и
наблюдать за робкими бурыми копунами, бродить там, где росли самые
душистые цветы и можно было отыскать самые вкусные корешки. Любил
неподвижно сидеть на полянке с черствым ломтем, добиваясь, чтобы птицы
кормились у него с ладони.
В шестнадцать лет Эван влюбился в странствующую лекаршу Джейни -
маленькую, загорелую, острую на язык и находчивую. Чтобы бывать с ней
побольше, он назначил себя ее помощником. Сначала его интерес забавлял
Джейни, но вскоре она привыкла к нему, и Эван, чья любознательность
подстегивалась любовью, научился от нее очень многому.
Накануне того дня, когда Джейни решила отправиться дальше, он признался
ей в любви. Она не согласилась остаться и отказалась взять его с собой -
ни любовником, ни другом, ни даже помощником, хотя сама признала, что он
многому научился и рука у него легкая. Просто она всегда странствовала в
одиночестве, вот и все.
Эван продолжал лечить и после того, как Джейни ушла. Ближайшая
целительница жила в Тосси - деревне, лежавшей на расстоянии дня пути от
леса, а потому местные жители вскоре начали обращаться за помощью к Эвану.
Потом он определился в ученики к целительнице в Тосси и мог бы даже
поступить в школу целителей, но туда нужно было добираться морем, а мысль
о морском путешествии пугала его, как ничто другое.
Когда Эван перенял у своей наставницы все премудрости, он вернулся в
лес, чтобы жить и работать. Хотя он так и не женился, но не всегда жил
отшельником. Женщины искали его расположения - жены, которым требовался
скромный любовник; странницы, делившие с ним ложе по нескольку дней, а то
и месяцев; пациентки, не возвращавшиеся домой до тех пор, пока не
исцелялись от страсти к нему.
Марис слушала ласковый мелодичный голос и глядела на его лицо столько
часов, что вскоре уже знала их лучше, чем лица и голоса всех своих бывших
возлюбленных. Она почувствовала обаяние этих ярко-голубых глаз, нежных
искусных рук, высоких скул и внушительного носа.
Как-то раз, когда он рассказывал ей о семействе древесных кошек, за
которым наблюдал, она перебила его и спросила:
- Неужели ты никого не любил после Джейни?
Он посмотрел на нее с недоумением.
- Конечно, любил. Я же говорил тебе...
- Но не настолько, чтобы жениться!
- Нет, почему же? Например, С'Рей прожила со мной почти год, и мы были
очень счастливы. Я хотел, чтобы она осталась, но ее ждала другая жизнь -
не со мной. И она покинула лес и меня.
- Почему же ты не ушел вместе с ней? Разве она не звала тебя?
Эван помрачнел.
- Звала и настаивала - но это было невозможно. Не знаю, почему.
- И ты нигде больше не бывал?
- Я обошел весь Тайос, бывал всюду, где во мне нуждались, - ответил
Эван, словно оправдываясь. - А в молодости два года прожил в Тосси.
- Тайос очень однообразен. - Марис пожала здоровым плечом, не обращая
внимания на боль, тут же отразившуюся в другом плече. Теперь ей
разрешалось сидеть, и она опасалась, что если пожалуется на боль, то Эван
отнимет у нее эту возможность. - Просто кое-где больше деревьев, а кое-где
- скал.
Эван засмеялся.
- Очень поверхностный взгляд! Тебе, конечно, и лес везде кажется
одинаковым!
Ответ напрашивался сам собой, и Марис не стала тратить время на
очевидное.
- Так ты никогда не покидал Тайоса? - вернулась она к прежней теме.
- Только раз. - Эван поморщился. - Корабль наскочил на риф, одну
пассажирку покалечило, и меня отвезли туда в рыбачьей лодке. В пути меня
так укачало, что даже не знаю, сумел ли я ей толком помочь.
Марис сочувственно улыбнулась и покачала головой.
- Тогда откуда же ты знаешь, что это место для тебя самое лучшее, если
сравнивать не с чем?
- Я не утверждаю этого, Марис. Я ведь мог уехать, и моя жизнь пошла бы
совершенно по-другому. Но я выбрал эту, привычную. Она моя и в радости, и
в горе. В любом случае уже поздновато скорбеть об утраченных возможностях.
Я по-настоящему счастлив. - Он встал, обрывая разговор. - А теперь пора
отдохнуть.
- Можно мне...
- Тебе можно все, если ты будешь лежать на спине неподвижно.
Марис засмеялась и с его помощью улеглась на кровати. Она даже себе не
признавалась, что очень устала сидеть, и обрадовалась отдыху. Увечья
заживали медленно, и это действовало на нее угнетающе. Она не могла
понять, почему из-за каких-то переломов так быстро устает. Марис закрыла
глаза, слушая, как Эван укладывает поленья в очаге и прибирает комнату.
Эван! Ей он определенно нравится, а обстоятельства способствуют их