Геммел Дэвид. Кровь-камень

   Где-то позади раздался выстрел. Потом второй. Он услышал, как пуля ударила в доску козел, и пригнулся. Затем тележка еще стремительнее покатила во тьму, оставив стрелявших далеко позади.
 
   — Я хотел бы понять, что происходит, — сказал Клему Нестор Гаррити, как только они остались вдвоем. Клем отвел глаза и вонзил нож в бифштекс. — Кто он? Кто он на самом деле? — не отступал Нестор.
   Клем отодвинул тарелку и утер рот салфеткой.
   — Он тот, кем себя называет.
   — Взыскующий Иерусалима? Не может быть! Я же его знаю. Бога ради, он же Пастырь!
   — Времена меняются, Нестор. И люди меняются. Он сражался с Кинжалами и понял, что с него достаточно. Ты подумай, малый. Он был печальным ожесточенным человеком и искал город, которого нет. Потом он послал Меч Божий сквозь время и уничтожил мир. А может быть, и два. Он был влюблен в Бет. И хотел иной жизни. Последняя капелька силы в Камне Даниила вернула ему молодость. Это было новое начало. Насколько я знаю, когда он вернулся из-за Стены, его узнали только двое — Джозия Брум и Эдрик Скейс. Скейс унес эту тайну в могилу. Ну а Брум? Он мирный мечтатель, и ему нравился человек, которым старался быть Шэнноу. Вот и все, Нестор.
   — А как же книги? Вознесение на небо в колеснице? Одно вранье?
   — По большей части, — сказал Клем с сухой усмешкой. — Ну да все легенды на том стоят, сынок. Мы помним не так и не то. И чаще всего без умысла. Возьми для примера меня. Когда я был мальчишкой, мой учитель сказал, что из меня выйдет разбойник или зачинатель войн. Выгнал меня из школы, а моим сказал, что я ни на что не гожусь. Теперь у меня три тысячи акров земли, и я богатый влиятельный человек. В прошлом году я свиделся с этим учителем. Он приезжал в Пернум. Знаешь, что он сказал?» Клем, я всегда знал, что в вас есть семена великих свершений «. И он не лгал, понимаешь?
   Нестор замотал головой.
   — Ничего я не понимаю! Все построено на вранье — Диакон, ну все! Одно вранье. Вся эта библейская жвачка. Все, чему нас учат. Вранье!
   — Тпру-у, сынок! Не смешивай все в одну кучу, — предостерег Клем. — Нам всем требуются герои, и Шэнноу был… Он хороший человек. Не важно, что о нем понаписали другие, он всегда делал только то, что считал правильным, и никогда не проходил мимо, когда творилось зло. И некоторые его деяния неоспоримы. Он сражался с исчадиями и он покончил с Хранителями, которые стояли за этой войной. Нестор, он хороший человек, и не его вина, если другие — политического склада ума — употребляли его имя всуе.
   — Я хочу вернуться домой, — сказал Нестор. — Не хочу больше его искать!
   — Само собой, сынок, — сказал Клем. — Я понимаю. Он заплатил за еду и встал. Встал и Нестор, сгорбившись, глядя в никуда. Клем пожалел мальчишку: чугунные копыта реальности растоптали его мечту в прах.
   — Пошли, — сказал он, и они вышли на улицу. Раздался выстрел, и из косяка рядом с головой Клема брызнули щепки. Он пригнулся, выхватил пистолет и прыгнул вперед. Навстречу шагнул стрелок. Клем выстрелил, пуля ударила стрелка в плечо, повернула, и он выронил ружье. Нестор окаменел и вдруг увидел буяна из трактира.
   Сахс целился из пистолета в спину Клема. Не думая, Нестор выхватил свой пистолет, спустил курок, и пуля пронзила грудь Сахса. Внезапно весь гнев Нестора вырвался наружу: подойдя к раненому, он опять выстрелил. И опять. Оба выстрела попали в цель, и Сахс отлетел к стене дома.
   — Сволочь! — вопил Нестор, продолжая нажимать на спусковой крючок даже после того, как в пистолете не осталось ни одного патрона, а несостоявшийся убийца валялся мертвый у его ног. Клем подошел к мальчику и бережно забрал у него пистолет. Нестор плакал, сотрясаясь от судорожных рыданий.
   — Все вранье, — всхлипнул он.
   — Знаю, — сказал Клем.
   К ним подошел Сиф Уилер с длинным пистолетом в руке.
   — Что, во имя Ада, тут происходит? — спросил он Клема.
   — Раньше мы немного повздорили с… с этим, — сказал Клем, кивая на труп. — Когда мы вышли отсюда, они принялись в нас палить. Там у угла типчик с раздробленным плечом, думаю, он расскажет вам побольше.
   — Ну, — сказал Уилер, — Сахс, во всяком случае, нам ничего не скажет, черт дери. А вы, ребята, пройдитесь-ка со мной до штаба. Мне нужно составить рапорт для городских старейшин.
   — Дурак чертов, — с горечью сказал Клем. — Полез под пулю из-за пролитого пива.
   — Он, думается, убивал других по причинам куда незначительнее, — буркнул Уилер. — Только доказательств ни разу найти не удалось.
   Позднее, когда Сиф Уилер закончил свой рапорт, давшийся ему нелегко, он отложил перо и посмотрел на Нестора. Юноша был белее мела, глаза смотрели куда-то вдаль.
   — Тебе нехорошо, сынок? — спросил Крестоносец. Нестор мотнул головой, но ничего не сказал. Уилер всмотрелся в него. — Думается, ты еще никогда не бывал в таких кровавых переделках. — Нестор упрямо глядел в пол, и Уилер повернулся к Клему. — По-моему, вам лучше убраться из города. Сахса здесь не слишком любили, но у него были дружки-собутыльники. Крутые ребята. И они могут решить, что им надо бы… Ну… сами понимаете.
   Клем кивнул.
   — Мы, собственно, собирались уехать утром. Но почему бы и не сейчас? Уилер кивнул.
   — Полагаю, поедете в Доманго. Последний раз вашего друга видели там.
   — Пожалуй, — согласился Клем.
   — Ну, так я был бы вам очень признателен, если бы вы по дороге заглянули к моей матери узнать, все ли у нее хорошо. У нее ферма сразу за хребтом. Если ехать по дороге на Доманго, вы легко ее найдете. Старый дом в долинке на восток от дороги. Она вас накормит до отвала и устроит на ночлег.
   — Что-нибудь передать ей?
   Уилер пожал плечами и ухмыльнулся совсем по-мальчишески:
   — Скажите просто, что у Сифа и Пэда все в порядке, и мы к ней нагрянем в конце лета.
   Уилер взвесил на ладони пустой пистолет Нестора, выдвинул нижний ящик стола и достал коробку с патронами. Молниеносно зарядив пистолет, он протянул его Нестору.
   — От незаряженного пистолета никому нет никакой пользы, — сказал он. — Да заберите и эти, не помешают, — добавил он, подталкивая коробку к Клему.
   — Может, было бы лучше, если бы все пистолеты оставались незаряженными, — ответил Клем, пожимая руку Крестоносца.
   — Аминь, — сказал Сиф Уилер.
 
   Лежа без сна в спальне для гостей, Шэнноу смотрел в окно на яркие звезды. Они с Амазигой говорили до глухой ночи, а потом она проводила его в эту ни на что не похожую комнату. Металлическая кровать с пухлым матрасом, а вместо шерстяных одеял одно, набитое пухом. У кровати — столик со странной лампой, горящей ярко без всякой заправки. Ее можно было зажигать и гасить, нажимая на что-то вроде пуговицы, вделанной в основание. Рядом стояла коробочка, на которой горели цифры 03:14. Но когда Шэнноу снова посмотрел на нее, цифры изменились — 03:21. Он начал наблюдать и обнаружил, что последние цифры меняются через равные промежутки. Приспособление для отсчета времени!
   Он встал с постели, подошел нагой к окну и открыл его. Ночной воздух был свежим, но не холодным. Собственно говоря, снаружи было заметно теплее, чем внутри. Внезапно послышалось жужжание, исходившее из стены у кровати. Там он заметил металлическую решетку и подошел к ней. Оттуда бил холодный воздух.
   Шэнноу прошел через спальню во вторую комнату, которую ему показала Амазига. Шагнув в высокий стеклянный ящик, он повернул металлическое колесико, как она ему объяснила. Из миски над ним потекли струйки холодной воды. Взяв брусок мыла, он начал соскребать с себя пыль скитаний. Однако вода становилась все горячей, и ему пришлось выскочить из ящика. Встав на колени, он рассмотрел колесико: две нарисованные стрелки указывали на два цветных кружка, один голубой, другой красный. Такие же кружки были на кранах над раковиной рядом со стеклянным ящиком. Шэнноу нажал на каждый: один горячий, а другой холодный.
   Вернувшись к душу, он повернул колесико в голубую сторону. Постепенно пар исчез, и вода стала прохладнее.
   Тогда он снова шагнул в ящик и смыл мыло с тела.
   Освеженный, он вытерся полотенцем и вернулся к кровати. Вверху все еще жужжало, и его охватило раздражение — словно он устроился ночевать рядом с пчелиным ульем. Он встал на кровати и заглянул в зарешеченное окошечко, ища способа закрыть его. Увидел рычажок и уже поднял руку, чтобы нажать на него, как вдруг услышал голос Люкаса:
   — …слишком опасно, Амазига. Это ведь уже чуть было не привело к гибели мира. Зачем так страшно рисковать?
   Ее ответа Шэнноу не расслышал, но Люкас быстро ее перебил:
   — Как ты знаешь, ничто не бывает гарантированным стопроцентно. Но вероятность слишком уж велика. Разреши, я покажу тебе данные.
   Спрыгнув с кровати, Шэнноу направился к двери, осторожно открыл ее и шагнул в устланный ковром коридор. Тут голоса зазвучали громче, и он услышал Амазигу.
   — …вероятность очень велика, но иначе и быть не может. И она останется такой, какие бы действия я ни предприняла. Саренто воплотился в Кровь-Камень, а располагая силой Камня вдобавок к собственному высочайшему интеллекту, он почти наверное обнаружит порталы. Разве не так?
   — Речь не о том, — раздался рассудительный голос машиночеловека. — Твои действия увеличивают вероятность.
   — На ничтожную долю, — сказала Амазига.
   — Ну а Шэнноу? Риск для него очень велик. Он может погибнуть во время поисков, на которые ты его посылаешь.
   — Не такая уж большая потеря для культуры планеты, — съязвила Амазига. — Он убийца, человек, исповедующий насилие. А спасение Сэма значило бы так много! Он был… То есть он — ученый и гуманист. Вместе мы, возможно, даже сумеем предотвратить падение этого мира. Ты понимаешь? Хотя бы на этом варианте Земли мы могли бы помешать апокалиптическим ужасам. Ради одного этого стоит рискнуть жизнью Шэнноу.
   Иерусалимец вернулся в свою комнату и лег.
   В жестоких словах, которые он услышал, была правда. Откуда-то из глубин его памяти всплыли слова Джозии Брума;» Мне страшно подумать, что находятся люди, которые смотрят на Йона Шэнноу с уважением. Что такие дают миру? Ровным счетом ничего, вот что я тебе скажу!«Со спинки стула свисали его пистолеты. Оружие Громобоя.
   » Кому они принесли мир? — подумал он с тоской. — Что хорошего ты хоть когда-нибудь сделал?«
   На этот вопрос у него не было ответа, и он погрузился в тревожный сон.
 
   — Лежите спокойно, — сказал чей-то голос, но Джозия Брум не мог послушаться. Плечо нестерпимо болело, пальцы левой руки мучительно подергивало. На него волнами накатывала тошнота, сквозь плотно закрытые веки сочились слезы, стекали по исхудалым щекам. Открыв глаза, он увидел старика с длинной седой бородой.
   — В меня стреляли, — сказал Джозия Брум. — Они в меня стреляли.
   И тут же понял, как глупо это звучит. Конечно, старик уже знает, что в него стреляли, — ведь грудь — и плечо у него перевязаны.
   — Извините меня, — сказал Брум, плача и не понимая, в чем и почему он извиняется. Рану ожгла боль, и он застонал.
   — Пуля отскочила вверх от ребра, сломала вам ключицу и засела под лопаткой. Скверная рана, но не смертельная. — Брум почувствовал на лбу теплую ладонь старика. — А теперь лежите спокойно, как я уже сказал. Поговорим утром.
   Брум судорожно вздохнул.
   — Зачем они? — спросил он. — У меня нет врагов.
   — Если это правда, — сухо сказал старик, — значит, вы не слишком нравитесь кому-то из своих друзей.
   Джозия Брум не заметил иронии и вскоре забылся в беспокойной дремоте, перемежавшейся жуткими кошмарами. За ним гнались по раскаленной пустыне всадники с огненными глазами и непрерывно стреляли в него, и каждая пуля впивалась в его хрупкое тело. Но он все не умирал, и боль была нестерпимой. Он привскочил, проснулся, и боль от раны достигла апогея. Брум вскрикнул, и тотчас с ним рядом оказался старик.
   — Лучше сядь-ка, сынок, — сказал он. — Дай-ка я помогу.
   Старик оказался сильнее, чем выглядел, и усадил Брума спиной к стене пещеры. Рядом горел костерок, в чугунке на нем варилось мясо.
   — Как я сюда попал? — спросил Брум.
   — Упал с тележки, сынок. Тебе повезло: чуть левее, и ты угодил бы под колесо.
   — А вы кто?
   — Называй меня Джейком.
   Брум уставился на старика. В нем чудилось что-то знакомое… Но вот что?
   — Я Джозия Брум. Скажите мне, мы знакомы, Джейк?
   — Теперь да, Джозия Брум. — Джейк отошел к костерку и помешал в чугунке длинной деревянной ложкой. — Навар будет крепкий, — сказал он.
   Брум слабо улыбнулся.
   — Вы похожи на одного из пророков, — сказал он. — На Моисея. У меня была книга с картинкой, как Моисей разделил Чермное море. Вы — ну вылитый он.
   — Только я никакой не Моисей, — отозвался Джейк, снимая куртку. Брум увидел у него на бедрах кобуры с пистолетами. Джейк оглянулся на него. — Ты кого-нибудь из них узнал?
   — Кажется… Да только я предпочел бы ошибиться.
   — Иерусалимские Конники?
   — Откуда вы знаете? — удивленно спросил Брум.
   — Они гнались за тобой и нашли тележку. Потом повернули назад. Я слышал, как они разговаривали. Чуть не лопались от ярости, можешь мне поверить.
   — Они… вас не видели?
   — Меня никто не видит, пока я этого не захочу, — сообщил ему Джейк. — Такой уж у меня талант. Кроме того, могу тебя обрадовать: я немножко умею лечить. А куда ты направлялся?
   — Направлялся?
   — Вчера вечером в тележке?
   — А! Это тележка Даниила Кейда. Он… О Господи!..
   — В чем дело?
   Брум горестно вздохнул.
   — Его вчера вечером убили. Он спас меня, застрелив этого… убийцу. Но тот был не один. Его сообщники ворвались в дом и убили Кейда. Джейк кивнул.
   — Ну, Даниил наверняка забрал с собой по-крайней мере двоих. Крепкий был человек. — Джейк усмехнулся. — Никто с этой жизнью расставаться не хочет, сынок, но старина Даниил, если бы мог выбирать, выбрал бы бой со служителями зла.
   — Вы его знали?
   — В былые дни, — сказал Джейк. — Никому не спускал.
   — Он был разбойником и убийцей, — сурово сказал Брум. — Последним из последних. Но Господь просветил его.
   Джейк засмеялся басистым веселым смехом:
   — Да уж, менхир Брум! Второе чудо на пути в Дамаск.
   — Вы над ним смеетесь? — спросил Брум, когда Джейк налил мясной отвар в деревянную чашку и вложил ее ему в руки.
   — Не смеюсь, сынок. Но и не сужу. Во всяком случае, теперь. Это дело молодых. А теперь ешь-ка! Надо восполнять потерю крови.
   — Мне бы сообщить Эльзе… — сказал Брум. — Она же будет беспокоиться.
   — И еще как! — согласился Джейк. — Судя по разговору всадников, она теперь думает, что ты убил Пророка.
   — Что-о-о?
   — Такой идет разговор, сынок. Его нашли мертвым у тебя в доме, а когда Иерусалимские Конники прискакали на выстрелы, ты уложил двоих. Ты преопаснейший человек!
   — Так никто же этому не поверит. Я всю жизнь был против насильственных действий!
   — Просто поразительно, чему способны поверить люди. А теперь доедай.
   — Я вернусь, — внезапно сказал Брум. — Обращусь к апостолу Савлу. Он меня знает. Он одарен необыкновенной проницательностью. Он меня выслушает. Джейк покачал головой:
   — Ну никак нельзя сказать, Брум, что ты все на лету схватываешь.
   Человек, назвавшийся Джейком, сидел неподвижно у входа в пещеру, слушая, как раненый постанывает во сне. Он устал, но было не время предаться блаженному темному сну без сновидений. Убийцы все еще бродили там, и куда большее зло выжидало случая просочиться в этот измученный мир. Джейк чувствовал, как его охватывает неизбывная печаль. Он протер глаза, встал и потянулся. Чуть левее на поляне мул поднял голову и поглядел на него. Вверху пролетела сова, описывая петли в поисках мышей. Джейк глубоко вдохнул горный воздух и снова сел, вытянув длинные усталые ноги.
   Его мысли обратились к прошлым годам, но глаза бдительно вглядывались в деревья, хотя убийцы вряд ли сейчас подбираются к ним. Они где-то устроились на ночлег, чтобы с утра вновь двинуться по следу. Джейк вытащил правый пистолет и прокрутил барабан.» Как давно ты не стрелял из него? Тридцать восемь лет? Сорок?«
   Убрав пистолет в кобуру, он сунул руку в широкий карман своей овчинной куртки и вытащил золотой камешек. С помощью его силы можно было вернуть себе юность. Он согнул колено, и его пронзила ревматическая боль.» Используй Камень, старый дурень «, — сказал он себе.
   И не использовал. Близилось время, когда эта сила понадобится — и понадобится для чего-то неизмеримо большего, чем исцеление сустава, изъеденного возрастом.
   » Мог бы я остановить зло? — думал он. — Возможно, если бы знал как. Но я не знал и не знаю. Единственное, что я могу, — это сразиться с ним, когда оно явится «.
   » Если у тебя будет на это время!«
   Прошли недели после последнего приступа парализующей боли в груди, тупой ноющей боли в правом бицепсе, онемения кончиков пальцев. Ему следовало бы использовать камешек тогда, но он не сделал этого. Против надвигающейся силы даже этот чистый, безупречный осколок Сипстрасси может оказаться недостаточным.
   Ночь была прохладной. Когда Джейк бесшумно вернулся в пещеру, Джозия Брум спал более спокойно. Джейк подбросил хвороста в угасающий костер. Мокрое от пота лицо Брума посерело от боли и шока.
   » Ты хороший человек, Брум, — думал Джейк. — Мир заслуживает того, чтобы в нем было побольше таких, как ты. С твоей ненавистью к насилию и твоей верой в исконное благородство человеческой натуры «. Вернувшись на свой сторожевой пост, Джейк ощутил еще большую тоску. Взглянув на бархатное небо, он грустно улыбнулся.
   — Что ты видишь в нас, Господи? — спросил он вслух. — Мы ничего не созидаем и все душим. Мы убиваем и пытаем. На каждого человека вроде Брума найдутся сотни Иаковов Мунов, десятки Савлов. — Он покачал головой. — Бедный Савл, — прошептал он. — Обойдись с ним милостиво, когда увидишь его. Господи, ведь когда-то он был предан молитве и добродетели.
   Но был ли?
   Джейк вспомнил лысеющего сутулого замухрышку, который распоряжался церковными финансами, организовывал праздники и собрания, сбор средств и пикники. Даже тогда в его плоти прятались занозы, но он справлялся с ними. В этом ему поспособствовала мать-природа, создав его невысоким и очень некрасивым. Не то что теперь!» Мне следовало бы понять это, — думал Джейк, — когда он использовал камешек, чтобы сделать себя юным красавцем. Мне следовало тогда же положить этому конец «. Но он не принял никаких мер. Наоборот, он порадовался, что Савл Уилкинс наконец обрел тело, которое сделало его счастливым.
   Но радость оказалась мимолетной, и Савл предался телесным наслаждениям, в которых его прежняя жизнь, его некрасивость и его вера ему отказывали.
   — Я не могу возненавидеть его, Господи, — сказал Джейк. — Во мне просто этого нет. И я виновен в том, что дал ему в руки такую силу. Я пытался создать мир святости и потерпел неудачу.
   Джейк оборвал беседу с самим собой и прислушался. Легкий ночной ветер перешептывался с листьями близких деревьев. Закрыв глаза, он медленно вдохнул воздух через ноздри. Запах трав и чего-то еще.
   — Выходи, малютка Пакья, — сказал он. — Я ведь знаю, что ты там.
   — Откуда ты меня знаешь? — донесся тихий голосок из кустов.
   — Я стар и знаю очень много всего. Выходи, посиди со мной.
   Маленькая волченка робко вышла из кустов и села на землю шагах в пяти от старика. Ее мех серебрился в лунных лучах, а темные глаза вглядывались в выдубленное ветрами лицо, обрамленное седой бородой.
   — В лесу люди с пистолетами, они нашли след твоего мула. Они будут тут с рассветом.
   — Я знаю, — ответил он негромко. — И благодарю тебя, что ты пришла предупредить меня. Это добрый поступок.
   — Бет попросила меня найти менхира Брума. Я чую кровь.
   — Он внутри… Спит. Я отвезу его к Бет. Пойди скажи ей.
   — Я знаю твой запах, — сказала она, — но тебя не знаю.
   — Однако знаешь, что можешь мне доверять, маленькая. Ведь так?
   Волченка кивнула.
   — Я читаю твое сердце. Оно не кроткое, но ты не лжешь.
   — Как ни грустно, но ты права. — Джейк улыбнулся. — Кротким меня назвать нельзя. После того, как ты увидишь Бет, пойди к своим. Скажи, чтобы они ушли отсюда, и поскорее. Надвигается зло, которое пронесется по этим краям, как пожар. Волчецам следует быть как можно дальше отсюда.
   — Наш святой сказал нам вот что, — ответила Пакья. — Из-за Стены грядет Зверь. Проливатель крови, пожиратель душ. Но мы не можем покинуть Бет, нашего друга.
   — Иногда, — печально сказал Джейк, — самое лучшее, что мы можем сделать для наших друзей, это покинуть их. Зверь очень силен, Пакья, но худшее состоит в его способности менять доброе на злое. Скажи своему святому, что Зверь может погрузить сердце во тьму и заставить друга перервать горло своему брату. Он может это. И он скоро явится.
   — Как мне сказать, кто посылает эти слова? — спросила Пакья.
   — Скажи ему, что это слова Диакона.
 
   Клем тревожился за паренька. С того времени, как они выехали из Чистоты, Нестор почти не открывал рта и, казалось, утратил всякий интерес к их поискам. Дважды Клем сворачивал с дороги и оглядывал залитые луной окрестности, но никаких признаков погони не заметил. Нестор ехал, понурив голову, погруженный в свои мысли, и Клем не рисковал нарушить молчание, пока они не устроились на ночлег в маленьком овражке и не разожгли костер. Нестор сидел, прислонясь к толстому комлю сосны и подтянув колени к подбородку.
   — Ты ведь ни в чем не виноват, малый, — утешил его Клем, не разобрав, из-за чего юноша так мучается. — Он же нас выслеживал! — Нестор только кивнул и ничего не сказал. Клем испустил вздох. — Да поговори же со мной, сынок. От мрачных размышлений толку же нет никакого.
   Нестор поднял голову:
   — Неужели вы никогда ни во что не верили, менхир Стейнер?
   — Я верю в неизбежность смерти.
   — Угу, — сказал Нестор, отводя глаза. Клем про себя выругался.
   — Просто скажи мне, Нестор. Я плохой разгадчик.
   — А что говорить? Все — конский навоз, и только. — Нестор засмеялся. — Знаете, я же во все это верил. Черт, ну и дурень! Диакона прислал Бог; Иерусалимец — пророк, как в Книге. Мы — избранный Богом народ! Всю свою жизнь я провел в погоне за ложью. Просто обхохочешься! — Нестор взял одеяло и разостлал его на земле.
   Клем помолчал, собираясь с мыслями, прежде чем заговорить.
   — Если тебе нужны умные поучения, Нестор, ты ночуешь тут не с тем человеком. Я стар и уже не помню, как был молодым. В твоем возрасте я мечтал только об одном: заслужить славу самого меткого стрелка в известном мире. И чихать хотел на Бога или историю. И вообще ни о чем не думал — разве что о том, как стать еще быстрее. Так что дать тебе совет я не могу. Но это не значит, будто я не знаю, что ты не прав. Мир изменить невозможно, сынок. Змеи есть, были и всегда будут. А ты можешь только одно: прожить свою жизнь так, как ты считаешь верным.
   — Ну а как насчет правды? — спросил Нестор. Его глаза пылали гневом.
   — Правды? А что такое правда, черт дери? Мы рождаемся, мы живем, мы умираем. А все остальное — только мелкие различия во мнениях.
   Нестор покачал головой:
   — Вы же не понимаете, верно? Думается, люди вашего пошиба никогда не поймут.
   Его слова уязвили Клема, но он попытался проглотить гнев.
   — Может, ты согласишься объяснить мне, какого такого пошиба?
   — Угу. Объясню. Все ваши мечты всегда были только о себе. Стрелять быстрее всех; прославиться, убив Взыскующего Иерусалима. Владеть землей и разбогатеть. Так, конечно, вам плевать, если Диакон оказался пустобрехом, а сотням ребят вроде меня все время врали. Для вас все это ничего не значит, верно? Вы и сам как другие. Врали мне. Не сказали, что Пастырь был Шэнноу… пока не пришлось.
   — Не надейся на князей, Нестор, — сказал Клем, сознавая всю горькую правду слов мальчика.
   — И как же это понимать? Клем вздохнул:
   — У Эдрика Скейса работал один старик. Он все время читал старые книги, от некоторых только листки остались. Вот он и сказал мне это. И это сущая правда, да только мы все время надеемся и надеемся на кого-то. Появляется какой-нибудь вождь, и мы уже клянемся Богом, что он лучший из лучших с тех пор, как Христос ходил по водам. А это не так. Он ведь человек, совершает ошибки, и этого мы простить не можем. Диакона я не знаю, но он сделал много хорошего. И, может, он правда верил, что Шэнноу был Иоанном Крестителем. Сдается мне, что очень многие люди, претендующие на святость, сбиваются с пути истинного. Это ведь нелегко. Смотришь в небо и спрашиваешь:» Господи, пойти мне налево или пойти направо?«И видишь, что птица полетела влево, и принимаешь это за знамение. Диакон и его люди застряли во времени на три сотни лет. Иерусалимец освободил их. Так, может, Бог и правда его послал… Я не знаю. Но, Нестор, ведь всего, чего я не знаю, хватит завалить эти горы по самые вершины. А про меня ты верно сказал, не стану оспаривать. Но вот что я скажу тебе: правда, какой бы она там ни была, не существует вне человека. Она существует у него в сердце. Йон Шэнноу никогда не лгал. Он никогда не утверждал, что он не то, чем был. Всю жизнь он сражался, защищая свет. Он никогда не пятился перед лицом зла. И не важно, что говорили о нем люди. Нет на земле человека, который мог бы отрицать в нем веру. Потому что он не навязывал эту веру людям. Она принадлежала ему, ему одному. Понимаешь? А что до правды, ну… Как-то раз я спросил его об этом. Я сказал:
   » Предположим, что все, во что вы веруете, это пыль на ветру. Предположим, это не правда. Как вы себя почувствовали бы?«Он только пожал плечами и улыбнулся. Знаешь, что он сказал?» Это ни черта не значило бы, потому что должно было быть так «.