Геммел Дэвид. Кровь-камень

   — Идущим на поправку, — ответил Шэнноу.
   — А ваша память?
   — Тут где-нибудь поблизости есть селение?
   — Почему вы спрашиваете?
   — Когда мы еще ехали, я увидел вдали дым.
   — Я его тоже видел, — сказал Иеремия. — Но если удача нам улыбнется, завтра вечером мы уже будем далеко отсюда.
   — Удача?
   — В наши беспокойные времена странников не слишком привечают.
   — Почему?
   — Нелегкий вопрос, мистер Шэнноу. Быть может, люди, привязанные к одному какому-то месту, завидуют нашей свободе. Быть может, они видят в нас угрозу своему обычному укладу. Иными словами, я не знаю причины. С тем же успехом вы могли бы спросить, почему людям нравится убивать друг друга или почему им куда легче ненавидеть, чем любить.
   — Вероятно, дело в собственничестве, — сказал Шэнноу. — Когда люди пускают где-нибудь корни, они осматриваются по сторонам и начинают считать, что все вокруг принадлежит им — олени, деревья, самые горы. А тут являетесь вы, убиваете пару оленей, и они видят в этом воровство.
   — Конечно, отчасти и так, — согласился Иеремия. — Но вы не разделяете такую точку зрения, мистер Шэнноу?
   — Я никогда нигде не пускал корней.
   — Вы загадочны, сэр. Вы многознающи, вежливы, и все-таки у вас облик воина. Я это вижу. Мне кажется… вы смертоносный человек, мистер Шэнноу.
   Шэнноу медленно кивнул, и взгляд его темно-синих глаз встретился со взглядом Иеремии.
   — Вам незачем меня опасаться, старик. Я не зачинатель войн. Я не краду, и я не лгу.
   — Вы участвовали в той войне, мистер Шэнноу?
   — Насколько помню, нет.
   — Большинство мужчин вашего возраста участвовали в войне Единения.
   — Расскажите мне о ней.
   Но старик не успел ничего сказать. К ним подбежала Исида.
   — Всадники! — крикнула она. — И вооруженные.
   Иеремия встал и прошел между фургонами. Исида шла рядом с ним. К ним присоединились еще женщины и дети. Доктор Мередит, прижимая к груди охапку хвороста, застыл на месте рядом с беременной женщиной и ее двумя дочками. Иеремия приложил ладонь к глазам, загораживая их от лучей заходящего солнца, и пересчитал всадников. Пятнадцать, и все вооружены. Во главе ехал худощавый молодой человек с совершенно белыми, по плечи, волосами. Отряд легкой рысью приблизился к фургонам и остановил коней. Белобрысый наклонился с седла.
   — Кто вы? — спросил он с нотой пренебрежения в голосе.
   — Я Иеремия. А это мои друзья. Белобрысый поглядел на раскрашенные фургоны и что-то тихо сказал всаднику справа от себя.
   — Вы верные последователи Книги? — спросил он затем, переводя взгляд на Иеремию.
   — Конечно, — ответил старик.
   — У вас есть документ, подтверждающий Клятву? — Его голос стал мягким и превратился почти в шипение.
   — Нам никто не предлагал принести клятву, сэр. Мы странники и редко остаемся возле селений настолько долго, чтобы нас спрашивали о нашей вере.
   — Я спрашиваю о ней, — сказал белобрысый. — И мне не нравится твоя дерзость, фургонщик. Я Аарон Крейн, Клятвоприимец селения Чистота. Знаешь, почему мне поручили этот пост? — Иеремия покачал головой. — А потому, что я наделен даром обличения. Я учую язычника с пятидесяти шагов. А в Божьем краю таким места нет. Они пятно на лике земли, зловредная язва в плоти планеты и мерзость в глазах Божьих. Прочти мне сейчас же двадцать второй псалом.
   Иеремия тяжело вздохнул.
   — Я не книжник, сэр. Моя Библия у меня в фургоне… Я схожу за ней.
   — Ты язычник, — завизжал Крейн, — и твой фургон будет сожжен! — Извернувшись в седле, он махнул всадникам. — Пусть головни в их кострах послужат вам факелами. Сожгите фургоны!
   Всадники спешились и ринулись следом за Крейном. Иеремия встал перед ними.
   — Прошу вас, сэр, не… — Его отшвырнули. Иеремия тяжело ударился о землю, однако кое-как поднялся на ноги в ту секунду, когда Исида подбежала к тому, кто ударил его, занося кулак. Он отшвырнул и ее.
   И Иеремия в бессильном отчаянии смотрел, как отряд окружает костер.
   Аарон Крейн пребывал наверху блаженства. Он был рожден для этого труда, для очищения земли, ее освящения, дабы сделать ее достойной верных последователей Книги. А фургонщики были закоснелыми изгоями, не внимающими велениям Господним. Мужчины — бездельники и лентяи, бабы все подряд шлюхи. Он посмотрел на белокурую, которая чуть не ударила Лича. Ветхая одежонка, груди так и выпирают из шерстяной рубахи. Хуже шлюхи, решил он, чувствуя, как распаляется его гнев. Он уже видел, как пылают фургоны, а язычники молят о пощаде. Но милосердие не для таких, как они, это он знал твердо. Пусть молят о милосердии перед престолом Всевышнего. Да, они все умрут, решил он. Кроме, конечно, детей — он же не какой-нибудь варвар.
   Лич первый изготовил факел и вручил его Аарону Крейну.
   — Да прославит это деяние имя Господа! — закричал Крейн.
   — Аминь, — ответили его приспешники. Крейн направился к первому фургону и… остановился. Вперед выступил высокий мужчина. Он ничего не сказал и только стоял и смотрел на Крейна. Белобрысый Клятвоприимец посмотрел на него и мгновенно заметил, что, во-первых, мужчина не отрываясь смотрит ему прямо в глаза и что, во-вторых, он вооружен. Взгляд Крейна скользнул по двум кобурам с пистолетами на его бедрах. Мучительно сознавая, что его люди ждут сигнала, он вдруг растерялся. Высокий не сделал ни одного угрожающего движения, но он стоял прямо перед фургоном. И Крейн должен был пройти мимо него, чтобы запалить фургон.
   — Кто ты? — спросил Крейн, оттягивая время, чтобы подумать.
   — «Раскрыли на меня пасть свою, как лев, алчущий добычи и рыкающий», — процитировал тот негромко глубоким басом.
   Крейн был ошеломлен. Слова из псалма, который он назвал старому фургонщику, но будто заряжены скрытым смыслом.
   — Посторонись, — приказал Крейн, — и не вздумай воспрепятствовать свершениям во имя Господа. — У тебя есть выбор; жить или умереть, — сказал высокий все так же тихо и без всякого гнева.
   У Крейна противно защемило в животе от ужаса. Этот его убьет — Крейн с ледяной уверенностью поверил ему.
   Если он попытается поджечь фургон, то высокий выхватит один из своих пистолетов и уложит его. У него пересохло в горле. От факела отвалился горящий уголек и обжег ему пальцы, но Крейн не шевельнулся… Не мог шевельнуться. Позади него стояли пятнадцать вооруженных людей, но он знал, что, находись они в сотне миль отсюда, пользы ему от них было бы ровно столько же. Глаза ему залил пот.
   — Аарон, что такое? — окликнул его Лич.
   Аарон уронил факел, попятился. Руки у него тряслись. Высокий надвигался на него, и Клятвоприимца охватила паника.
   Он повернулся, кинулся к своей лошади, вскарабкался в седло и, вцепившись в поводья, почти полмили проскакал галопом, беспощадно колотя лошадь каблуками. Потом натянул поводья и спешился.
   Упав на колени, он ощутил во рту вкус желчи, и его начало рвать.
 
   У Шэнноу стучало в висках, но он шел прямо к охранникам Клятвоприимца. Аарон Крейн уже почти исчез из виду, но его люди в растерянности топтались на месте.
   — Ваш вождь уехал, — сказал Шэнноу. — У вас здесь есть еще какие-то дела?
   Коренастый парень, который подал Крейну факел, весь напрягся, и Шэнноу видел, как в нем нарастает ярость. Однако тут к ним подошел Иеремия.
   — Вы долго ехали, и вас, наверное, томит жажда, — сказал он. — Исида, принеси им воды. Клара, сходи в мой фургон за кружками. Друзья мои, — продолжал он, — в эти беспокойные времена подобные недоразумения неизбежны. Мы все верные последователи Книги, а разве она не повелевает нам любить ближних и благотворить ненавидящим нас?
   Исида, красная от гнева, принесла медный кувшин, а беременная Клара подошла к охранникам, раздавая им жестяные кружки.
   Коренастый махнул Исиде, чтобы она отошла, и уставился на Шэнноу.
   — Что ты сказал Клятвоприимцу? — прорычал он.
   — Спроси у него, — ответил Шэниоу.
   — И спрошу, черт дери! — Он обернулся к своим товарищам, которые все жадно пили из кружек. — По коням! — крикнул он.
   Когда они ускакали, Шэнноу вернулся к костру и тяжело опустился в кресло доктора Мередита. Иеремия и доктор подошли к нему.
   — Благодарю вас, друг мой, — сказал Иеремия. — Боюсь, они убили бы нас всех.
   — Было бы неразумно остаться тут на ночь, — сказал ему Шэнноу. — Они вернутся.
 
   — Среди нас есть такие, — сказал апостол Савл, а солнечный свет искрился в его длинных золотистых волосах, — кто льет слезы над тысячами тех, кто пал, сражаясь против нас в Великой войне. И говорю вам, братья, я — один из них. Ибо эти заблудшие души, отдавая жизнь за дело тьмы, веровали, будто они сражаются за свет. Но, как поведал нам благой Господь, узок путь, и немногие находят его. Тем не менее Великая война закончена, братья мои. Она выиграна во славу Бога и сына его, Иисуса Христа. И выиграна она вами, и мной, и множествами верующих, кто твердо противостоял сатанинским деяниям наших врагов, и язычников, и исчадий.
   Раздались восторженные возгласы, и Нестор Гаррити всем сердцем пожалел, что не был воином Христовым в Великой войне. Но он же тогда был еще ребенком, ходил в младшую школу и трепетал перед грозной Бет Мак-Адам. Вокруг него теснились жители и жительницы Долины Паломника, сошедшиеся на Длинном Лугу услышать апостольское слово. Кое-кто из присутствующих помнил, как двадцать лет назад над Долиной Паломника проплыла узкая серебристо-белая летающая машина, неся людям Диакона и его апостолов. Как хотелось Нестору увидеть ее в полете! Восемь лет назад отец свозил его в Единство и сводил в великий храм в центре города. Там на пьедестале из сверкающей стали покоилась эта летающая машина. То мгновение навсегда врезалось в память Нестора.
   — Да, она закончилась, друзья мои, но нас ожидает новая битва, — сказал апостол, и эти слова вернули Нестора из прошлого в настоящее. — Силы Сатаны сокрушены, но в стране еще таятся зло и погибель, ибо, как сказано в Писании, Дьявол великий обманщик, сын утренней звезды. Не заблуждайтесь, братья и сестры мои. Дьявол не безобразный зверь. Он красив и обходителен, а слова его источают мед. И многие будут обмануты им. Он голос недовольства, нашептывающий вам в уши по ночам. Он мужчина — или женщина, — кто говорит против усилий нашего Диакона и его святых вернуть сей измученный мир Господу. Ибо разве не написано «и судим будет каждый по делам своим»? И я спрашиваю вас, братья: кто принес истину в сей заблудший мир? Ответьте мне!
   Вскинув руки, он с возвышения оглядел толпу.
   — Диакон! — раздался ответный рев.
   — А кто спустился с небес, неся слово Божие?
   — ДИАКОН!!!
   Подчиняясь гипнотическому восторгу, Нестор вытянулся во весь рост, взмахивая правым кулаком при каждом ответе. Голос толпы гремел раскатами грома, и за лесом взметнувшихся рук Нестор уже почти не видел апостола. Но он слышал его.
   — И кого Бог послал через глубины времени?
   — ДИАКОНА!!!
   Апостол Савл дал реву затихнуть, а потом простер руки, требуя тишины:
   — Друзья мои, по делам его вы судили его. Он построил школы и больницы. И великие города. И вновь дети Божьи пользуются знаниями наших предков. У нас есть машины, пашущие землю, плавающие по морям, летающие по воздуху. У нас есть лекарства, образованные врачи и сестры. Этот измученный край вновь набирается сил в гармонии с Господом. И Он пребывает с нами через своего служителя в Единстве. Но повсюду вокруг таится грех, стараясь нанести нам удар. Вот почему по нашим долам и весям разъезжают Клятвоприимцы. Они садовники нового Райского Сада, высматривающие сорняки и растения, которые не цветут. Ни одна богобоязненная семья не должна страшиться Клятвоприимцев. Страх разоблачения должен томить лишь тех, кто соблазнен Сатаной. Точно так же, как только разбойники и нарушители законов должны страшиться наших новых Крестоносцев, наших прекрасных молодых воинов, таких, как ваш собственный капитан Леон Эванс.
   Нестор завопил во всю силу своего голоса, но даже сам себя не услышал в общей буре одобрительных криков.
   Когда вновь наступила тишина, апостол Савл произнес заключительное слово:
   — Друзья мои, Долина Паломника была первым селением, над которым мы пролетели, когда Господь прислал нас с небес. И поэтому роль Клятвоприимца здесь особая. Диакон попросил меня исполнять эту роль, и я буду ее исполнять с вашего благословения. А теперь помолимся…
   Когда молитвы завершились и последний духовный гимн был допет, Нестор направился к Главной улице Долины Паломника, медленно двигаясь с толпой. Почти все возвращались к себе домой, однако некоторые избранные — и Нестор в их числе — были приглашены на прием в «Отдых паломника», устраиваемый в честь нового Клятвоприимца. Нестор смаковал выпавшее на его долю счастье, хотя ему предстояло быть лишь официантом. Там творилась истерия, и юноше просто не верилось, что один из Девяти Апостолов будет жить — пусть только месяц-другой — у них в Долине Паломника. Такая великая честь!
   Джозия Брум, которому теперь принадлежал «Отдых паломника», стоял у черного хода в гостиницу, когда Нестор добрался туда. Бруму было под семьдесят — щуплый старичок с птичьими костями, облысевший и близорукий. Несмотря на склонность к велеречивости, Брум был добросердечен и нравился Нестору.
   — Это ты, юный Гаррити? — спросил Брум, наклоняясь почти к самому его носу.
   — Да, сэр.
   — Молодец! В задней комнате на втором этаже найдешь чистую белую рубашку и новенький черный галстук. Надень их и помоги Уоллесу накрывать столы.
   Нестор сказал, что обязательно, и взбежал по лестнице в помещение прислуги. Нэш Уоллес как раз. надевал белую рубашку.
   — Приветик, Нес! Хороший денёк, а? — сказал рыжий мальчишка. Он был на два года моложе Нестора, но на дюйм выше — почти шесть футов три дюйма, и худой как щепка.
   — Берегись холодного ветра, Уоллес, он тебя враз опрокинет!
   — Не опрокинет, я ж его обгоню, как стоячего! — ухмыльнулся рыжий.
   Нестор засмеялся. Нэш Уоллес был бегуном, каких поискать. В прошлый День Воскресения, когда ему было всего пятнадцать, Уоллес три раза состязался со Степным Пожаром, призовым жеребцом Эдрика Скейса, и выиграл обе короткие дистанции, проиграв только на длинной. Чудесный был день. Нестору он особенно запомнился, потому что он в первый раз напился, после чего дал себе зарок никогда больше в рот не брать спиртного. — Хочешь напитки подавать или закусь? — спросил Уоллес.
   — Все равно, — ответил Нестор, стягивая вылинявшую красную рубаху и доставая из комода чистую.
   — Ну, тогда напитки, — решил Уоллес. — Руки у меня сегодня не слишком твердые. Господи, кто бы подумал, что в наш городишко приедет апостол?
   Нестор надел белую рубашку и заправил ее в собственные черные брюки. Чуть ли не минуту мучился с галстуком, а потом подошел к зеркалу проверить узел.
   — Как по-твоему, он хоть одно чудо сотворит? — спросил Уоллес.
   — Какое еще чудо?
   — Ну, думается, он мог бы воскресить Пастыря из мертвых! — Рыжий захохотал.
   — Ничего смешного, Уоллес, тут нет. Пастырь был хороший человек.
   — А вот и нет, Нес. Он же в одной своей проповеди пошел против Диакона. Можешь ты этому поверить? Прямо в церкви. Чудо, что Бог не сразил его прямо на месте.
   — Насколько я помню, он сказал только, что не видит необходимости в Клятвоприимцах. И все.
   — Ты что, не видишь необходимости в апостоле Савле? — спросил Уоллес.
   Нестор уже хотел отпустить шуточку, но тут заметил особый блеск в глазах рыжего.
   — Да ты что, Уоллес? Он же великий человек, — ответил он, тщательно выбирая слова. — А теперь нам пора браться за работу.
   Вечер был долгим, и у Нестора совсем разламывалась спина. Он стоял в углу с медным подносом в руках. Почти никто уже не пил, а апостол Савл сидел у очага с капитаном Леоном Эвансом и Даниилом Кейдом. Старый Пророк сильно опоздал. Очень многие участники приема уже успели разойтись по домам, когда старик наконец появился в дверях. Апостол радостно его приветствовал, но Нестору показалось, что Даниилу Кейду как-то не по себе.
   — Большая честь познакомиться с вами, — сказал Савл. — Естественно, я читал о ваших подвигах в Первой войне с исчадиями. Страшные времена, требовавшие железных людей, как и нынешние. Прискорбно видеть, как вам теперь трудно передвигаться. Обязательно поезжайте в Единство. В наших больницах благодаря открытиям наших врачей ежедневно творятся истинные чудеса.
   — Благодаря Камням Даниила, хотите вы сказать, — заметил Кейд.
   — Вы хорошо осведомлены, сэр. Да, их осколки весьма полезны. Но наши поиски Камней покрупнее пока остаются тщетными.
   — Кровь и смерть — вот все, что они принесут, — сказал Кейд. — Точно так же, как прежде.
   — В руках благочестия предметы чисты, — сказал Савл.
   Как ни горел Нестор энтузиазмом в начале вечера, теперь он очень устал и начинал скучать. Вскоре после утренней зари его будут ждать на участке леса, где шла рубка, с заказами на бревна и инструкциями рабочим на лесопильне. Дядя Джозеф был придирчивым нанимателем, и если Нестор хоть разочек зевнет, в конце дня ему придется битый час слушать поучения. — Как я понял, вы знавали Взыскующего Иерусалима? — сказал Савл, и усталость Нестора как рукой сняло.
   — Да, я его знал, — проворчал старик. — И ни разу не слышал от него ни единого пророчества. Не думаю, чтобы ему понравилось прочесть, как его теперь расписывают.
   — Он был святым. — В голосе Савла не прозвучало даже намека на раздражение. — И все сказанные им слова тщательно собирались из источников повсюду. У людей, которые его знали. У людей, которые его слушали. Для меня большая трагедия, что мне не довелось узнать его лично.
   Кейд угрюмо кивнул.
   — Ну а я, Савл, его знал. Он был одиноким человеком, с сердцем, полным горечи, ожесточенным, и искал город, которого не существовало, и это было ему известно. Ну а его пророчества… Я же сказал, что ни разу от него ничего такого не слышал. Однако правда, что он забрал тебя и Диакона в наш мир, когда с громом швырнул Меч Божий в порталы времени. Мы все знаем, что так было.
   — Пути Господни порой великая тайна, — с насильственной улыбкой сказал Савл. — Мир, который мы покинули, был клоакой под властью Дьявола. Мир, который мы нашли, сулил стать Райским Садом, если бы только люди вернулись к Богу. И по Его милости мы победили. Скажите мне, сэр, почему вы отклоняли все приглашения приехать в Единство и принять почести за ваши труды во имя Господа?
   — В почестях я не нуждаюсь, — ответил Кейд. — После войны с исчадиями я почти всю мою оставшуюся жизнь прожил в Ривердейле. Была у меня хорошая жена, и мы вырастили двух высоких сыновей. Оба погибли в ваших войнах. Лизу похоронили прошлой осенью и я перебрался сюда ждать смерти. Почести? Чего они стоят?
   Савл пожал плечами.
   — Достойный довод достойного человека, мистер Кейд. А теперь скажите: по-вашему. Долина Паломника — богобоязненная община?
   — Здесь есть хорошие люди, Савл. Одни лучше других. Не думаю, что о человеке можно судить по тому лишь, что трое его друзей покажут, что он верующий. У нас в окрестностях живут фермеры, недавно тут поселившиеся, так откуда им взять троих, кто знал бы их настолько хорошо? Однако это не делает их язычниками.
   — Но у вас была и церковь, где привечали волчецов, — напомнил Савл, — и проповедник, который приобщал их к Слову Божьему. Это было гнусное кощунство, мистер Кейд. И положить ему конец пришлось людям не отсюда. Это не очень хорошо рекомендует здешнюю общину.
   — А что вы имеете против волчецов? — спросил Кейд.
   — Они не истинное творение Божье, мистер Кейд. — Глаза Савла сощурились. — В том мире, откуда явился я, животным с помощью генной инженерии придавали сходство с людьми. Делалось это в медицинских целях: человеку с больным сердцем или легкими имелась замена для них. Это было мерзостью, мистер Кейд. У животных нет души, то есть в строгом смысле жизни вечной. Эти мутанты — точно чумная зараза, напоминающая нам обо всех опасностях и катастрофах нашего прошлого. Мы не должны повторять ошибки, которые привели к тому, что Бог уничтожил старый мир. Никогда больше. Мы на пути к созданию Райского Сада, мистер Кейд. И ничто не должно нам препятствовать.
   — И мы обретем этот новый Райский Сад, изгоняя людей из их домов, убивая волчецов и всякого, кто не согласен с нами?
   — Ни Диакон, ни его апостолы не получают никакой радости от убийств. Но вы же знаете Библию, мистер Кейд. Господь Бог не терпит зла в своем народе.
   Кейд потянулся за своими палками и медленно, с трудом, поднялся на ноги.
   — А следующая война, Савл? Против кого будет она?
   — Против нечестивцев, где бы мы их ни находили.
   — Час поздний, и я устал, — сказал Кейд. — Позвольте пожелать вам доброй ночи.
   — Да пребудет с вами Господь, — сказал Савл, вставая. Кейд уже шел к двери, тяжело опираясь на палки, и ничего не ответил. Нестор подавил зевок и уже собрался спросить, нужен ли он еще, но вдруг Савл сказал капитану Эвансу:
   — Опасный человек, капитан. Боюсь, мы должны будем заняться им.
   Нестор заморгал от удивления. Тут Леон Эванс поднял голову, увидел его… и улыбнулся.
   — Иди-ка домой, Нестор, — сказал он, — пока ты не рухнул, как подрубленное дерево.
   Нестор поблагодарил его, поклонился апостолу и вышел в темноту ночи. Старый Пророк прислонился к своей повозке, не в силах взобраться на козлы. Нестор подскочил к нему и взял под руку. Напрягшись, он почти поднял Кейда и водворил на сиденье.
   — Спасибо, малый, — буркнул Кейд, побагровев от напряжения.
   — Я с радостью, сэр.
   — Берегись слов медных и железных, малый, — прошептал Пророк. Он дернул вожжи, и Нестор проводил взглядом погромыхивающую повозку.
 
   Шэнноу, оставшись один, приготовился ждать между скалами. Его лошадь была привязана в рощице шагах в ста оттуда к северу. Взглянув на восток, он различил последний фургон — странники отправились глубже в горы. Небо светлело, предвещая зарю.
   Шэнноу прислонился спиной к валуну, сел поудобнее и устремил взгляд на запад. Может быть, он ошибся. Может быть, белобрысый Клятвоприимец решил воздержаться от карательного налета. Ему хотелось надеяться на это. Ночь была прохладной, и он глубоко вдыхал покусывающий горный воздух. В одиночестве он позволил своим мыслям блуждать.
   Прошло двадцать лет с тех пор, как его имя внушало страх нечестивым. «Двадцать лет! Где я был? Как я жил?» Ища ответ, он начал перебирать в уме то, что помнил о своем прошлом — о перестрелках и сражениях, о городах и селениях.
   «Да, я помню Ольон», — подумал он и снова увидел день, когда Даниил Кейд ворвался туда со своими разбойниками. В грохоте загремевших пистолетных выстрелов трое разбойников Кейда вылетели из седел, а сам Кейд получил пулю в колено. Даниил Кейд. Брат Даниил. По какой-то причине, так и оставшейся тайной для Шэнноу, Бог избрал Даниила возглавить войну против исчадий.
   Но что потом? В сознании у него всплывали смутные обрывочные картины и тут же исчезали, как утренний туман под ветром. Белокурая женщина, высокая и сильная, и молодой забияка, молниеносно выхватывающий пистолет… Крейм? Глен?
   — Нет, — сказал Шэнноу вслух. — Клем! Клем Стейнер.
   «Вернется все, — обещал он себе. — Надо просто подождать».
   Тут до него донеслись приглушенные звуки: лошади неторопливо шагали в темноте, поскрипывали кожаные седла, постукивали копыта по сухой земле равнины. Шэнноу вынул пистолеты и попятился глубже в скалы. Лошади все приближались. Сняв широкополую шляпу, он рискнул взглянуть на запад. Теперь он различил конные фигуры, но не настолько ясно, чтобы пересчитать.
   «Я не хочу снова убивать».
   Прицелившись выше голов, он выстрелил. Несколько лошадей испуганно вздыбились, а другие помчались куда попало, не подчиняясь всадникам. Шэнноу увидел, как один человек свалился с седла, а другой сам спрыгнул с бьющей задом лошади. Несколько человек выстрелили в его сторону, но пули щелкали о камни или со свистом уносились во мрак.
   Шэнноу упал на живот и выглянул из-за камня. Все всадники уже спешились и двигались в его сторону. С востока донесся треск выстрелов.
   Фургоны! Он понял, что карательных отрядов было два, и кровопролитие уже началось. В нем поднялась волна гнева.
   Он вскочил и вышел из-за скал. Перед ним вырос человек… Шэнноу прострелил ему грудь. Справа заходил другой, и вновь его пистолет рявкнул.
   Он шел между ними, непрерывно стреляя. Ошеломленные его внезапной атакой, каратели бросились наутек.
   Справа от Иерусалимца раздался стон, а когда он прошел мимо, возле его уха пролетела пуля — так близко, что он ощутил движение воздуха и услышал почти пчелиное жужжание. Повернувшись, он спустил курки обоих пистолетов, и стрелок рухнул на землю.
   Впереди стояли две лошади. Шэнноу подошел к ближайшей и вскочил в седло. Из кустов выскочил человек, Шэнноу уложил его двумя выстрелами, ударил лошадь каблуками и повернул ее на восток. Пока она неслась галопом по равнине, он перезарядил пистолеты. Теперь им управлял гнев, в нем кипело бешенство, которое грозило полностью им овладеть, но он и не пытался с этим справиться.
   Одно и то же, одно и то же: злая сила сокрушает слабых. Насилие и смерть, низкие страсти и разрушение. Когда же это кончится? Боже милосердный, когда же это кончится?
   Полная луна заливала все вокруг серебром, а в отдалении багряное зарево оповестило его, что один фургон уже пылает. Выстрелы раздавались реже, но, во всяком случае, они свидетельствовали, что странники еще обороняются.