Он вскинул голову. В вышине сверкало что-то оранжево-золотое, ударила по ушам свистящая песнь. Прямо над ним плыл в синем тумане небольшой дирижаблик, волоча по земле пучок щупалец. Бивший в лицо ветерок разгонял мглу, принося благоухание цветов. В насыщенном водяными парами горячем воздухе видимость все увеличивалась. Томас огляделся.
   «Джунгли».
   Он понял, не зная как, что находится в огромном кратере, окруженном черными скалами, и пойманное в каменной чаше облако создает температурную инверсию, сохраняя тепло.
   Щупальце скользнуло к нему, коснулось левого запястья – сухое и теплое, как человеческая кожа. На затылок Томасу упала капля. Он глянул на дирижаблик. Вода собиралась каплями на его боках и скатывалась по другим щупальцам.
   Покой оставил его.
   «Что эта тварь со мной сделает?»
   Он шарил взглядом, но повсюду натыкался только на жаркий синий туман.
   Гром!
   Мглу в вышине пронзила ослепительная молния. Волоски на шее, на руках Томаса встали дыбом.
   «Где я?»
   – В гнезде.
   Он сообразил, что на самом деле не слышит голоса, нет… тот рождался непосредственно в слуховом центре мозга, как голос Корабля… но это говорил не Корабль.
   Но не верить глазам он был не в силах. Щупальце дирижаблика касалось его руки, с другого капало за шиворот. Вокруг были джунгли. Возможно, в бреду исполнилась самая сокровенная его мечта: легендарное прибежище, земля, текущая молоком и медом, где нет тревог и нет хода времени: Эдем.
   «Я спрятался в собственном бреду, потому что Корабль решил уничтожить всех нас!»
   Он снова глянул на укутанные туманом джунгли – пестрые купы деревьев, оплетенные лианами, расцвеченные странными цветными пятнами.
   – Чувства не лгут тебе, Раджа Томас. Это настоящие деревья и лозы. Видишь – цветы?
   Пятна были соцветиями – алыми, лиловыми, ниспадающими водопадами золота. Они были так совершенны, что казались хрупким порождением фантазии.
   – Нас цветы радуют.
   – Кто… говорит… со мной?..
   – С тобой говорит Аваата. Аваату восхищают также жито и маис, яблони и кедры. Аваата насадила здесь то, что ваш род оставил и отбросил.
   – Кто это – Аваата? – крикнул Томас нависающему над ним дирижаблику, опасаясь, что уже знает ответ.
   – Се – Аваата!
   Видения захлестнули его: планета, кружащая от тьмы к свету, утесы Черного Дракона и равнины Яйца, моря и горизонты – мятущееся множество, превосходившее способности Томаса к восприятию. Он попытался изгнать образы Авааты из своего рассудка, но те не уходили.
   – Дирижаблики… – прошептал он.
   – Зови нас лучше «Аваата», ибо мы едины во множестве.
   Видения отступили.
   – Аваата приносит тебе на помощь Паниля. Видишь?
   Томас оглянулся. Из синего тумана выступил еще один дирижаблик, поддерживавший одним щупальцем нагого Керро Паниля – тот плыл в воздухе, как остаточное изображение в кадре. Дирижаблик уронил его почти над самой землей. Поэт приземлился на ноги. Когда он шагнул к Томасу, под ногами его явственно зашуршал песок. Керро был реален, он не погиб на равнине и не был убит дирижабликами.
   – Это не бред, – проговорил Керро. – Помни. Никакой фраги не существует. Это – самообмен.
   Томас поднялся на ноги, и щупальце потянулось ему вслед, не отпуская его запястья.
   – Где мы, Керро?
   – Как ты и предположил – в саду Эдемском.
   – Ты читаешь мои мысли?
   – Не все. Кто ты, Томас? Аваату твоя загадочная природа весьма интересует.
   «Кто я?»
   – Я – гонец с дурными вестями. – То, что занимало мысли Томаса, сорвалось с языка первым. – Корабль намерен покончить с человечеством. У нас осталось… менее семи суток.
   – Но почему?
   Керро остановился менее чем в шаге от Томаса и склонил голову к плечу. Лицо его светилось веселым лукавством.
   – Потому что мы так и не научились богоТворить.
   Забытый язык нашего зверского прошлого понуждает нас поверять себя. Не ответить на вызов – значит отступить. А что этот величайший вызов, как не энтропия, те барьеры, что стоят на пути распространения жизни, ограничивая количество доступной энергии?
Керро Паниль, «Воспевая Аваате».

   Мгновение, показавшееся ей очень долгим, Хали неподвижно стояла в проходе, глядя на Мердока и оружие в его руке – смертоносный лазерный скальпель. Прямо за его спиной виднелся люк в восьмой док, где были грузовик и спасение. Оставалось меньше двух минут до того, как автопилот понесет челнок из дока, выводя на орбиту неторопливого сближения с Пандорой. Хали взглянула на Ваэлу – та по-прежнему без сознания. Но куда направлен скальпель, было ясно. Хали телом заслонила лежащую от Мердока. Ферри беззвучно всхлипнул.
   Не сводя взгляда со скальпеля, Хали прокашлялась.
   – Эти штуки, – голос ее был на удивление спокоен, – предназначены, чтобы спасать людей, Мердок, а не убивать.
   – Избавившись от этой таоЛини, я спасу чертову уйму народу!
   Слова Мердока напомнили Хали тот миг, когда Корабль позволил ей столкнуться с вонючим у лобного места.
   «Корабль!» – безмолвно взмолилась она.
   Нет ответа. Все зависело только от нее самой.
   Ферри остановил каталку в двух шагах от Мердока и замер, мелко дрожа.
   Мердок взмахнул скальпелем.
   – Скальпель придуман, чтобы иссекать из здорового тела противоестественные нарастания. Она… – Он пронзил взглядом спящую Ваэлу, – оскверняет всех нас.
   И снова из глубин памяти поднялись лица вокруг лобного места – исполненные страстей глаза, пылающая в них едва сдерживаемая жажда насилия. У Мердока было такое же лицо.
   – У тебя нет права, – проговорила она.
   – У меня есть это. – Лезвие скальпеля со щелчком прожгло воздух у ее щеки. – Вот мое право!
   – Но Корабль…
   – Будь проклят ваш корабль! – Он шагнул к Хали, протянул руку, чтобы оттолкнуть ее…
   И в это мгновение Ферри бросился на него. Движения его были так споры, что Хали заметила только, как дернулась лодыжка Мердока, как промелькнул стариковский локоть и Мердок повалился на палубу. Скальпель вылетел из его руки. Быстрота, с которой двигался старик, поразила Хали едва ли не больше, чем его действия. Он был в отчаянии.
   – Беги! – крикнул Ферри. – Увози Ваэлу!
   Мердок попытался подняться, и старик снова бросился на него.
   Хали рефлекторно ухватилась за каталку, пропихивая ее мимо дерущихся мужчин. Скрежет колесиков терзал нервы.
   «Сколько осталось времени?»
   И когда она пропихнула каталку в люк восьмого причала, в мозгу ее промелькнула другая мысль:
   «Что толкнуло Ферри на такое безрассудство?»
   Запертый шлюз грузовика лежал по другую сторону переходной камеры. Хали перетащила каталку через невысокий порог и у самого люка остановилась. Только тут ей пришло в голову, что без Ферри она бежать все равно не сумеет. Программа для автопилота на грузовике осталась у него. Без программы автомат высадит их в Колонии. Инстинкт подсказывал, что там им придется не лучше, чем в лапах Мердока. Без программы они не смогут войти в грузовик и зажарятся живьем в переходной камере. Без программы они не смогут запустить систему жизнеобеспечения на борту челнока.
   Безумное перечисление невозможностей оборвалось, когда до ушей Хали долетел лязг становящихся на свои места сменных панелей – последний этап перед расстыковкой. За спиной ее послышалось хрюканье. Она обернулась. Ферри боролся с Мердоком у самого внешнего люка и постепенно отступал к Хали. Панели клацнули снова, и один за другим с шипением начали расходиться захваты. Уходили в свои гнезда затворы, отделяя челнок и четверых человек от Корабля.
   Мердок взвыл, и по измазанной алым палубе скользнуло, точно редкий цветок, его отрезанное ухо – Ферри сумел ухватить скальпель. Обернувшись к панели, Хали откинула ее и, нашарив взглядом клавишу «Остановить выполнение программы», в отчаянии вдавила ее.
   «Надеюсь, мы здесь не застрянем…»
   Из-под пульта донеслось зловещее тиканье.
   Оттолкнув ее, Ферри сунул в приемную щель блестящую облатку. Дрожащий его палец коснулся клавиши «Добавить программу», и люк грузовика отворился. Вдвоем беглецы затолкнули каталку вовнутрь.
   Внезапно Ваэла села на каталке. Она поглядела на Ферри, потом на Хали и произнесла:
   – Мое дитя будет спать в море. Где дирижаблики усмиряют волны, качающие колыбель, там будет спать мое дитя.
   Она уронила голову на грудь. Заговорщики сняли ее с каталки и бережно пристегнули к пассажирскому креслу. До ушей Хали долетело шипение затворяющегося люка. Грузовик содрогнулся. Ферри толкнул свою спутницу к одному из пилотских кресел в передней части кабины, а сам плюхнулся во второе.
   – Доводилось на таких летать? – прохрипел он.
   Хали помотала головой.
   – Мне тоже. Только на симуляторах, но это было очень давно.
   Палец его повис над клавишей «Запустить программу», но не успел Ферри нажать ее, как на пульте загорелся красный индикатор включившегося автопилота. Хали глянула в плазмагласовый иллюминатор, откуда виден был причал, ожидая старта. Но ничего не произошло.
   – Что случилось? – спросила она, чувствуя, что вот-вот впадет в истерику. – Почему не летим?
   – Ферри! Экель! Вырубайте эту посудину и выходите!
   – Мердок, – проворчал Ферри. – Вечно он все испортит. Должно быть, сбежал из дока. Он перехватил управление, и мы не можем отстрелить причальные затворы.
   – Ферри, Экель – если мы срочно не доставим таоЛини в лазарет, она может умереть! Хотите, чтобы ее смерть была на вашей совести? Не создавайте себе про…
   Ферри отключил вокодер.
   Хали перевела дух.
   – Что теперь?
   – Теперь? Или ты запомнишь этот полет до конца дней своих, или у тебя и дня не осталось. Держись крепче!
   Ферри надавил на «Перезапуск системы», а когда огни на панели погасли – «Оверрайд» и «Ручное». На мгновение его палец задержался над кнопкой «Запустить программу».
   – Жми, – бросила Хали.
   Палец старика опустился. Пассажирский отсек сотрясла дрожь.
   Хали поглядела на своего спутника. Она не ожидала от Ферри такой отчаянной решительности. Он уже, казалось, перешел пределы отчаяния, двигаясь на некоей собственной программе. Только теперь девушка поняла, что старик трезв.
   – Нам бы еще справочник пилота, – пробормотал он.
   – У вас есть справочник, – отозвался из динамика на потолке металлический женский голос, напугав обоих.
   – Ты еще кто, черт тебя дери? – поинтересовался Ферри.
   – Я Биттен. Автопилот грузового челнока. В аварийной ситуации могу поддерживать разговор и починяться устным командам. Желаете отстыковаться от Корабля, не так ли?
   – Да, но…
   Грузовик с ревом рванулся вперед. Сквозь передние иллюминаторы сверкнула Рега, потом поплыла панорама звезд. Челнок отделился от Корабля, начиная медленный разворот к Пандоре. Хали увидала в иллюминатор зияющую на месте восьмого причала дыру, к которой, точно мошкара, уже слетались робоксы, намереваясь взяться за починку рваных краев.
   – Н-ну, – пробормотал Ферри, – и что теперь?
   Хали попыталась глотнуть, но в горле было сухо.
   – Ваэла сказала: колыбель в море, – выговорила она. – Ей что-то известно о…
   – Система жизнеобеспечения задействована, – объявил Биттен. – Спящему требуется дополнительный уход?
   Хали поспешно обернулась к своей пациентке. Ваэла спала спокойно, грудь ее мерно вздымалась. Расстегнув ремни, Хали подползла к ней и провела серию анализов. Почти все было в норме – давление чуть повышено, адреналин в крови подскочил, но уже падает. Медикаментозное лечение не требуется.
   Ее отвлек голос Ферри: старик интересовался у Биттена, когда приблизительно челнок войдет в атмосферу Пандоры.
   Хали отвернулась и с растущим недоумением уставилась на незнакомый пульт. Ее жизнь на борту была окончена, и все, что девушка могла сказать о своем будущем, – это то, что оно наступит.
   – Два часа тридцать пять минут до входа в стратосферу, – наполнил кабину скрежещущий голос Биттена. – Плюс двадцать пять минут до посадки в Колонии.
   – Мы не можем садиться в Колонии! – возразила Хали, возвращаясь на место. – Какие есть альтернативы?
   – Для данного аппарата Колония является единственным разрешенным местом посадки, – проговорил Биттен.
   – А просто на поверхность нельзя?
   – При определенных условиях такая посадка возможна без вреда для судна и экипажа. Однако при отлете были повреждены передние шасси и шлюзовочные клапаны. Для посадки в Колонии они не требуются.
   – Но мы не можем лететь в Колонию!
   Хали покосилась на старика, но тот застыл – не то от страха, не то в полнейшей покорности судьбе.
   – Выживание экипажа без дополнительных средств защиты в других точках поверхности Пандоры маловероятно, – проскрежетал Биттен.
   Голова у Хали кружилась. «Выживание маловероятно!» Ей вдруг показалось, что все случившееся – лишь спектакль, поставленная кем-то драма, выдумка. Она глянула на Ферри, но тот продолжал пялиться в иллюминатор. Вот что тревожило ее: Ферри вышел из роли, зашел слишком далеко.
   «Но ухо Мердока… дыра в обшивке Корабля…»
   – Мы не можем вернуться на борт, мы не можем садиться в Колонии, и на брюхо мы сесть тоже не можем, – заключила она.
   – Мы в ловушке, – согласился Ферри, и спокойствие в его голосе Хали очень не понравилось.
   Смотри – вот войско малое; воистину, гневают они нас, а мы – войско на страже.
Мусульманская «Книга мертвых», из корабельных архивов.

   – То, о чем ты говоришь, – это война, – проговорил Керро, покачивая головой.
   Он сидел на теплой земле, прислонившись спиной к стволу дерева. Вокруг лежала пронизанная лунными лучами тьма.
   – Война?
   Томас потер лоб, глядя на танцующие тени. Ему неприятно было глядеть на Паниля – нагого Пана, беспрестанно привязанного к здешней жизни: то прислонится к стволу, то намотает на руку щупальце пролетающего дирижаблика. Контакт, постоянный контакт: физическое прикосновение.
   – Много поколений корабельники знали о войне только в теории, – ответил Паниль. – Клоны и спецклоны вообще не знают о ней, даже через устную традицию. Я сам узнал это слово из обучающих программ Корабля.
   Одна луна стояла в зените, другая катила свой бледный серп над изрезанным горизонтом, но для Керро Томас представлялся темной тенью в звездном небе, окруженной смутным ореолом. Такой встревоженный…
   – Но мы должны взять Редут, – проговорил Томас. – Это наша единственная надежда. Корабль… Корабль нас…
   – Откуда ты знаешь?
   – За этим меня и вывели из спячки.
   – Чтобы научить нас богоТворить?
   – Нет! Чтобы поставить перед вами проблему! Корабль настаивает…
   – Проблемы нет.
   – Что значит «нет»? – возмущенно воскликнул Томас. – Корабль…
   – Оглянись. – Керро обвел рукой залитый лунным светом кратер, листву, подрагивающую на влажном ветру. – Если ты сохранишь свой дом, он укроет тебя.
   Томас глубоко вздохнул, чтобы успокоиться хотя бы внешне. Эти джунгли – да, казалось, не было никаких демонов в этом… этом гнезде, как называли его дирижаблики. Но его безопасности недостаточно! Нигде нельзя укрыться ни от Оукса, ни от Корабля! И уклониться от приказов Корабля тоже невозможно. Надо как-то втолковать это Панилю.
   – Поверь мне, прошу, – выговорил Томас, – если мы не научимся богоТворить, нам крышка. Человечества больше не будет, никогда и нигде. Я… я не хочу этого.
   – Тогда зачем нам нападать на Редут?
   – Ты же сам сказал, что это последнее поселение на нижстороне – Колония – уничтожено.
   – Верно, но чему ты научишь этих людей нападая? – Голос Паниля бесил своей рассудительностью, лился в тревожном ритме трепещущих на ветру листьев.
   – Льюис на пару с боссом уничтожают келп, дирижабликов. – Томас старался говорить так же спокойно. – Время местной биосферы тоже подходит к концу. Или они не…
   – Аваата понимает, что происходит с ней.
   – Они знают, что их хотят уничтожить?
   – Да.
   – Разве они не желают предотвратить это?
   – Желают.
   – Как они собираются это сделать, не разрушив Редута?
   – Аваата не тронет Редут.
   – Тогда что они собираются делать?
   – Что Аваата делала всегда: растить. Аваата и дальше будет спасать всех, кого может. Аваата принесет нас туда, где нам место.
   – Разве келп не убивает колонистов? Ты слышал рассказ Ваэлы…
   – Еще одна ложь Льюиса, – ответил Паниль, и Томас понял – это правда.
   Он уставился на черную стену джунглей за спиной Паниля. Где-то там – знал он – таится немалый отряд выживших, равно нормалов и спецклонов, спасенных на равнинах Пандоры дирижабликами и высаженных здесь, подобно бережно собранным земсторонним растениям. Томас не встречал еще никого из них, но Паниль и дирижаблики описали ему их судьбу. Дирижаблики были способны на такое… и в то же время… Томас в отчаянии помотал головой.
   – Такая мощь!
   – Чья?
   – Электрокелпа! Дирижабликов!
   – Авааты, ты хочешь сказать.
   – Почему они не воспользуются своей властью, чтобы защититься?
   – Аваата единственная понимает власть.
   – Что? О чем ты?
   – Обладать властью – значит пользоваться ею. Такова природа обладания. А воспользоваться властью – значит потерять ее.
   Томас зажмурился, стиснув кулаки. Паниль отказывался понимать. А отказываясь понять, он обрекал на гибель всех.
   «Какая это будет потеря! Не только человечество… но и эта Аваата!»
   – Они столь многим наделены, – прошептал Томас.
   – Кто?
   – Аваата!
   Вспомнив, что показывали ему дирижаблики, Томас высказал свой вопрос вслух:
   – Тот дирижаблик, что принес меня, – знаешь, что он мне показал, когда нас накормили?
   – Да.
   – На пару секунд прикоснувшись к нему, – продолжал Томас, не слушая, – я увидал в бреду практически полную эволюцию последних геологических и ботанических изменений на Пандоре! Подумать только, мы можем потерять это!
   – Это не бред, – возразил Паниль.
   – А что тогда? – Томас поднял глаза к плывущим в небе лунам.
   – Поначалу Аваата учит касанием. Поток информации не искажается, да, но может порой захлестнуть. По мере того, как ученик учится сосредоточению, поток информации становится для него дискретен, разборчив. Начинаешь отделять нужное от пустой болтовни.
   – Болтовни, да. Большая часть – просто шум, но…
   – Ты умеешь сосредоточиться, – объяснил Паниль. – Ты выбираешь, какие шумы слышать и понимать. Выбираешь, какие образы видеть и распознавать. Тоже разновидность сосредоточения.
   – Как мы можем сидеть тут и обсуждать… обсуждать такие… Все же скоро кончится! Навсегда!
   – Между нами перетекает истина, Раджа Томас. От власти касания Аваата переходит к прямому общению – разум к разуму. Полное отождествление с другим. Ты видел, как демоны пожирают остатки лопнувших дирижабликов?
   Слова его пробудили интерес Томаса.
   – Видел.
   – Прямое поглощение информации, самоотождествление. Тот же эффект наблюдался у примитивных созданий на древней Земле – планарий.
   – И не говори.
   – Нет… преград я не ставлю.
   Томас шарахнулся от щупалец пролетающего дирижаблика, которые скользнули по его щеке и задержались потом на миг, оплетая сидящего Паниля. Перед глазами его промелькнули чередой картинки, обрывки невиданных снов. И эта болтовня!
   – Твоя тайна продолжает завораживать Аваату, Раджа Томас, – заметил Паниль. – Кто ты?
   – Лучший друг Корабля.
   В этих словах Керро уловил нечто похожее на истину. Память вернула его в учебную комнату на борту. На долю секунды его охватила ревность и тут же ушла.
   – Лучший друг Корабля готов развязать войну?
   – Другого пути нет.
   – Но кто будет сражаться в этой войне?
   – Они и мы – больше некому.
   – Но кто это – «мы»?
   Томас обвел рукой стену джунглей, надеясь, что указывает в ту сторону, где скрываются принесенные сюда дирижабликами люди.
   – И ты намерен противостоять Оуксу насилием?
   – Оукс обманщик. Капеллан-психиатр обязан исполнять первую заповедь богоТворения – выживание. Оукс готов пожертвовать будущим всего человечества ради достижения собственных шкурных целей.
   – Это верно. Оукс эгоист.
   – Чтобы выжить, – продолжал ослепленный негодованием Томас, – необходимо планировать и жертвовать. А кэп должен быть способен жертвовать большим, нежели остальные. В богоТворении мы детей своих отдаем Кораблю. Оукс же заставляет клонов служить его целям, и это при том, что запасы провизии ограниченны. Дети голодают, покуда его игрушки…
   Томас умолк, в отчаянии соображая, как же ему заставить поэта понять, что необходимо сделать. Из-за горизонта на востоке выскочила Алки, пронизав молочно-белыми лучами стоящий в кратере туман. Вблизи отчетливо выступил из сумерек каждый блестящий от влаги лист, но в отдалении все по-прежнему сливалось, как на размытой акварельной картине.
   – Мы все в опасности, смертельной опасности, – пробормотал он.
   – Жизнь всегда в опасности.
   – Ну хоть в чем-то мы сходимся.
   Томас опустил голову. Взгляд его упал на его же собственные ботинки, и, стоило ему увидать их, как время растянулось, точно в предсмертный миг. Томас вспомнил, как беспомощно болтались его ноги, когда дирижаблик уносил его от клацающего челюстями рвача.
   «Смертельная угроза!»
   И вспомнился другой миг, сродственный этому, – когда он нажимал стоп-кран на борту безднолета «Землянин», бессчетные века и повторы тому назад. Между решением нажать клавишу и прикосновением прошли годы, и галактики махали ему ветвями на кончиках пальцев. На правом указательном пальце, у самой костяшки, встал торчком один миллиметровый волосок, и что-то крохотное и влажное скользнуло по левой щеке.
   – Зачем дирижаблик приволок меня сюда?
   – Чтобы сохранить семя.
   – Но Оукс и команда из Первой лаборатории погубят нас всех. Никто не спасется. Кого упустят они, прикончит Корабль.
   – И все же мы в Эдеме, – проговорил Паниль, легко поднимаясь на ноги. Он обвел кратер взмахом руки. – Здесь есть пища. Тепло. До прибрежных утесов менее километра, до Редута – не больше десяти. И все же мы живем в разных мирах, а ты готов свести их воедино.
   – Нет! Ты не понимаешь, что я…
   Томас сбился. На него упала тень, и, подняв голову, он увидел, как проплывают в вышине три дирижаблика, волоча в щупальцах массивный резак для пластали и несколько извивающихся человеческих тел. За ними стену кратера преодолели еще несколько дирижабликов. И все тащили с собой людей и оборудование.
   Когда один пролетал над ними, отвернув от ветра перепонку паруса, Керро дотронулся до его щупальца.
   – Льюис перевел Первую лабораторию в Редут, – проговорил он отрешенно. – Этих людей изгнали. Они в ужасе. Мы должны позаботиться о них.
   Томаса захлестнул восторг.
   – Ты спрашивал о моем войске? Вот оно! А дирижаблики несут нам оружие! Ты говоришь, они не помогут нам в бою, но…
   – Теперь я верю, что ты был когда-то кэпом, – промолвил Паниль. – Хранитель ритуалов и священных облачений – принадлежностей и одеяний беды.
   – Я говорю тебе, другого пути нет! Мы должны захватить Редут и научиться наконец богоТворить!
   Паниль уставился на него невидящими глазами.
   – Или ты не знаешь, что Корабль создан людьми? И все, что проистекает от Корабля, – также людское творение. Корабль не требует от нас ничего, что не шло бы от нас самих.
   Томас был уже не в силах сдерживать гнева и отчаяния.
   – Ты спрашиваешь меня, знаю ли я, что Корабль – людских рук дело? Да я был среди этих людей!
   Для Керро это стало откровением – Томас, клочок воскрешенного прошлого! Он почти видел в этом длань Корабля – прошлое, настоящее, будущее сплетались прекрасным узором. Не хватало только стихов, чтобы воплотить эту красоту. Керро улыбнулся собственному озарению.
   – Тогда ты должен знать, для чего вы создали Корабль! – воскликнул он.
   Томасу в его словах послышался вопрос.
   – Мы летели на безднолете «Землянин» с приказом превратить его в мыслящее существо. Нам оставалось выполнить приказ – или погибнуть. Мы его выполнили. И в миг самоосознания Корабль избавил нас от одной угрозы, чтобы превратиться в иную. Он потребовал, чтобы мы научились богоТворить. БогоТворением Корабля мы должны были наполнить свои жизни – мы и все наши потомки.
   Паниль не ответил, молча взирая, как подлетающие стайки дирижабликов сгружают людей и оборудование. Чашу кратера наполняло испуганное бормотание спасенных и негромкий пересвист дирижабликов.
   – Так значит, ты говоришь с Кораблем, как и я, – негромко произнес Керро. – И все же не слышишь собственных слов. Теперь я понимаю, для чего Кораблю понадобился поэт.
   – На самом деле нам нужен опытный военачальник, – отрезал Томас. – Но за отсутствием такового сгожусь и я.
   Развернувшись, он двинулся в сторону ближайшей кучки новоприбывших.
   – И чем ты займешься? – поинтересовался Паниль.
   – Набором рекрутов.
   В процессе ностальгической фильтрации Земсторона в сознании корабельников превратилась в сказочную страну. Представители разных народов, пересказывающие истории своих племен, могли свести их в единое целое лишь в атмосфере золотого века. Никто из корабельников не бывал во всех точках Земли, не сталкивался со всеми ее общественными структурами. На протяжении поколений позитивные воспоминания укреплялись, покуда не приобрели мифологическую окраску.