Герберт Фрэнк. Ящик Пандоры

   – Ожидание – штука такая, – ответил Иллуянк. – Подумай лучше, сколько ты проживешь, если все время будешь ждать.
   Льюис не ожидал от Иллуянка настолько глубоких мыслей. Придется перевести его в Колонию. Он слишком много видел, а еще больше – понял. Это не к добру. Но сначала – выбраться из пультовой. А единственный путь наружу проходит через зараженные нервоедами помещения Редута. Хлор очистит их… но не сразу.
   – Можем мы связаться отсюда с Мердоком? – спросил Льюис.
   – Только через аварийный передатчик, – ответил Иллуянк.
   – Тогда отправь ему кодовый сигнал установить блокаду, – распорядился Льюис. – Пока мы тут все не расчистим, никто не должен здесь появляться. Нельзя, чтобы кто-то увидел и…
   Льюис многозначительно покосился на телохранителя. Иллуянк кивнул.
   – Кому-то придется слетать в Колонию и разъяснить им там все правильно.
   Льюис так и думал, что Иллуянк подставится.
   – Прекрасно. Тебя и пошлем. И проследи, чтобы они не пытались ничего объяснять боссу на борту. Это моя работа.
   – Точно.
   – Больше, чем надо, не рассказывай. И… пока ты там будешь… покрутись среди колонистов. Поживи их жизнью, поработай с ними…
   – И разузнай, не просочились ли вести… – Иллуянк обвел рукой экраны, – об этом.
   – Молодец.
   «Даже слишком».

   Как мастер учится использовать свои инструменты, ты можешь научиться использовать людей, чтобы они исполняли твою волю. Но когда ты можешь создать особенного человека для достижения конкретной цели, твоя власть увеличивается многократно.

Морган Оукс, «Дневники».

   Легата Хэмилл знала, что когда-нибудь нижсторона станет домом для всех корабельников. И все равно не любила, когда Оукс отправлял ее туда в качестве инспектора. Конечно, это давало ей возможность ощутить собственную власть – тут сомнений не было. Служебный пропуск позволял Легате проходить всюду – порой хватало одного взгляда, брошенного охраннику. Она была правой рукой Моргана Оукса. Легата знала, кого видят эти громилы – невысокую, белокожую, женственно пышную брюнетку. Женщину, которой похоть босса дарит власть и опасную силу.
   И каждая проверка, с которой Оукс отправлял ее на нижсторону, порождала все большее напряжение.
   Сейчас он послал ее в Первую лабораторию Колонии. И вся поездка должна быть записана на головидео, чтобы Оукс мог на досуге внимательно во всем разобраться.
   – Проникни туда, – приказал босс, и слова эти в его устах звучали почти непристойно.
   Легата никогда не бывала в Первой – одно это могло бы подстегнуть ее любопытство. Льюис держал там своего верного прихлебателя – Сая Мердока; с ним Легате и предстояло встретиться. Обычно Льюиса можно было найти среди блестящих пластальных стен лаборатории за тройными дверями шлюза. Но не сегодня. «С Льюисом связаться невозможно» – странная какая формулировка. Неудивительно, что Оукс встревожен.
   – Выясни, куда он подевался и чем занят!
   Когда челнок коснулся поверхности Пандоры, в небе стояли оба солнца – значит, вспышек следовало опасаться больше обычного. Из посадочного комплекса Легату спешно провели в сервок, который довез ее до выхода из туннеля. Работники-колонисты были торопливы и нервны – ходили слухи об очередных стычках с многочисленными демонами Пандоры на периметре.
   Легату передернуло. При одной мысли о кровожадных тварях, населявших бесплодные земли за периметром Колонии, ее начинало трясти.
   Мердок встретил ее в ярко освещенном, полном народа зале за последним люком, отделявшим лабораторию от входного туннеля. То был крепко сложенный, светлокожий и голубоглазый мужчина. Русые волосы его были коротко острижены, ногти коротких толстых пальцев – ровны и чисты, щеки – всегда гладко выскоблены.
   – Что на сей раз? – поинтересовался он.
   Легате нравилась его манеры. Вопрос следовало понимать так: «Мы здесь и так заняты, что еще Оуксу от нас потребовалось?»
   Хорошо же. Она тоже может быть резкой.
   – Где Льюис?
   Мердок оглянулся, словно кто-то мог подслушать их. Но простых работников поблизости не было.
   – В Редуте.
   – Почему он не отвечает на вызовы?
   – Не знаю.
   – Когда прервалась связь?
   – Он послал аварийный код. Все транспорты – задержать. Посадка вблизи Редута запрещена до дальнейших распоряжений.
   Легата задумалась. Авария? Что же могло случиться там, за морем?
   – Почему об этом не сообщили доктору Оуксу?
   – Код требовал абсолютной секретности.
   Это Легата могла понять. Доверить сообщение подобной важности обычной радиосвязи между Кораблем и Колонией было невозможно. Но авария случилась двое полных пандоранских суток назад. Легата чувствовала, что в последнем шифрованном послании Льюиса был скрыт еще один запрет – собственным подручным. Пытаться доказать это бессмысленно, но посланница была уверена, что так оно и есть.
   – Вы не пытались пролететь над Редутом?
   – Нет.
   Значит, запрет распространяется и на воздушное пространство. Плохо… совсем плохо. Что же, придется перейти к настоящему ее заданию.
   – Я прибыла, чтобы проинспектировать лаборатории.
   – Знаю.
   Все время разговора Мердок пристально разглядывал свою собеседницу. Приказ босса был недвусмысленно прост – она может заглядывать куда захочет, кроме Комнаты ужасов. Время для этого придет позже… как приходило оно для всех работников. Красотка, этакая карманная Венера с кукольным личиком и изумрудными глазами. Но в ее головке, судя по всему, прячутся первоклассные мозги.
   – Если знаете, тогда пошли, – приказала Легата.
   – Сюда.
   Мердок повел ее по узкому проходу между рядами чанов, где зрели первичные клономатки, в отдел микрообработки.
   Поначалу интерес Легаты к работе в лабораториях был сугубо умозрительным. Она понимала это сама, и знание это ее успокаивало. В какой-то момент – они как раз проходили сквозь строй клономаток особого назначения – Мердок взял ее за руку, вдохновенно повествуя о методиках и приборах. Легата не отстранилась. Прикосновение его было медицински холодным, а может, и вовсе непреднамеренным. Ничего плотского в нем не было точно.
   Но Легата знала Первую лабораторию, как немногие другие, быть может, не хуже самого Льюиса… и ей еще никогда не приказывали забираться так глубоко в ее чрево.
   – …Но с этим я согласился, – говорил Мердок.
   Начало фразы Легата упустила, разглядывая недоразвитый, непропорциональный эмбрион, плывший за стеной из хрустального плаза.
   – Согласились с чем? – Она глянула на своего провожатого. – Простите, я… тут все так интересно.
   – Километры пластали, баки и трубы, псевдотела и псевдомысли… – Мердок раздраженно взмахнул рукой.
   Легата сообразила, что у Мердока началась фаза маниакального возбуждения, и ей вдруг расхотелось задавать вопросы о странном плоде, колыхавшемся за плазовой стеной.
   – Так с чем вы согласились? – спросила она.
   – Мы здесь порождаем людей. Здесь мы зачинаем их, растим в утробах, извлекаем на свет, кое-кого отправляем на борт учиться… Вам не кажется странным, что на нижсторону не допускаются природнорожденные?
   – Корабль решает не без причины, а ради блага…
   – …Всех корабельников, я знаю. Это я слышу не реже вашего. Но так решил не Корабль. Еще никто не нашел – даже вы, лучший наш поисковик, как я слышал, – в записях приказа Корабля, чтобы все роды происходили на борту. Никто и нигде.
   Легата, сама не зная как, вдруг поняла, что он повторяет речь Льюиса. Дословно. Мердок так никогда не говорил. Зачем ей слышать это? Или Оукс задумал разделаться с корабельными акушерами, с наталями?
   – Но нам заповедано богоТворить, – возразила она. – Что же мы можем предложить Кораблю большего, чем забота о наших детях? В этом есть смысл…
   – И смысл, и логика, – согласился Мердок. – Но это не прямой приказ. А такое ограничение ставит всю нашу работу в Первой в неоправданно жесткие рамки. Мы могли бы…
   – Владеть этим миром? Морган говорит, что у вас и так неплохо получается.
   Пусть переварит это! Не босс и не доктор Оукс – Морган.
   Мердок отпустил ее руку. Щеки его залила краска стыдливого восторга.
   «Он знает, что все это записывается, – подумала Легата, – а я испортила ему спектакль».
   Ей пришло в голову, что Мердок разыгрывал свое представление для иного зрителя – для самого Оукса. Если авария на Черном Драконе окажется для Льюиса фатальной… да, ему потребуется замена. Она представила, как Оукс будет вглядываться в картинку, плывущую над коробкой бортового сканера. Но… пусть Мердок еще помучается. Теперь она взяла его за руку.
   – Я бы хотела посмотреть Сад.
   Это было правдой только наполовину. Она видела каталоги, которые Оукс прятал от посторонних глаз, знала, в каком широком ассортименте производят здесь спецсозданных клонов – каждого для определенной цели. На борту Корабля не более дюжины человек представляли, что подобный процесс вообще возможен. А в Колонии Первая лаборатория занимала отдельный комплекс зданий, поодаль от остальных, и цели, преследуемые его создателями, скрывало загадочное название.
   «Первая лаборатория!»
   Спроси любого, что творится за стенами Первой, и он ответит: «Да Корабль их знает!» Или начнет пересказывать детские страшилки про ученых рабов, которые, не разгибая спины, сидят над микроскопами и вглядываются в сердце самой жизни.
   Легата знала, что Оукс и Льюис поощряют эти слухи и даже запускают новые, когда прежние начинают утихать. В результате весь комплекс окружала атмосфера всеобщего страха. В последнее время началось даже брожение в народе: слишком много, дескать, провизии поглощает Первая. И для корабельников, и для колонистов отправиться сюда значило сгинуть навеки. Все работники перемещались во внутренние бараки и за редкими исключениями не возвращались ни на борт, ни в саму Колонию.
   При мысли об этом Легата ощутила холодок неразрешенных сомнений. «Меня сюда не направляли», – пришлось ей напомнить себе. Этого и не случится до тех пор, пока Оукс еще желает видеть ее нагой на своей кровати… и проникать в нее.
   Легата глубоко вздохнула, глотая теплый воздух. Температура и влажность здесь, как и во всех зданиях Колонии, соответствовали бортовым. Но в стенах Первой лаборатории Легату пронизывал до костей особенный холод, покрывая мурашками кожу, стягивая соски болезненно тугими узелками, проступающими сквозь ткань комба.
   – Ваши работники, – проговорила она торопливо, чтобы скрыть смятение, – кажутся такими старыми.
   – Большинство из них трудится здесь с самого начала.
   Мердок отвечал уклончиво. Легата обратила на это внимание, но предпочла пока не заострять вопрос.
   – Но эти люди… они кажутся еще старше…
   – Вы знаете, – перебил ее Мердок, – что смертность у нас выше, чем в Колонии?
   Она покачала головой. Вранье, очевидное вранье.
   – Мы стоим на самом периметре, – пояснил Мердок. – И защищены хуже всех остальных. Здесь, близ холмов, особенно часто проклевываются нервоеды.
   Легату невольно передернуло. «Нервоеды!» Эти суетливые червячки были самыми страшными из всех демонов Пандоры. Им была присуща неукротимая тяга к нейронам человека – проникнув под кожу, они неторопливо прогрызали себе дорогу вдоль нервных волокон, пока, добравшись до мозга, не наедались досыта, чтобы инкапсулироваться и отложить яйца.
   – Паршиво, – бросил Мердок, заметив ее реакцию. – Тяжелая работа, конечно… но этого мы ожидали с самого начала. Здесь собрались самые преданные на всей нижстороне работники.
   Легата глянула на кучку этих преданных работников, сидевших среди плазовых чанов, – на невыразительные кислые лица. Все, кого видела Легата в переходах лаборатории, были бледны, морщинисты, изнурены. Никто не смеялся; даже нервная улыбка не нарушала всеобщей тоски. Только брякали инструменты, гудели машины, ныла тягостная пустота отчуждения.
   Мердок внезапно ухмыльнулся.
   – Но вы желали поглядеть на Сад, – бросил он, поворачиваясь и подавая знак следовать за ним. – Сюда.
   Он провел Легату через сдвоенный шлюз в помещение, служившее, казалось, тренировочным залом для молодых спецклонов. Несколько созданий крутилось у входа, и при виде Мердока они расступились.
   «Они его боятся», – поняла Легата.
   В другом конце зала, за барьером, виднелся еще один шлюз.
   – А там что? – поинтересовалась она.
   – Туда мы сегодня не попадем, – ответил Мердок. – Идет дезинфекция.
   – О! А что там такое?
   – М-м-м… можно сказать, сердце Сада. Я называю его Теплицей. – Он обернулся к бродившим неподалеку молодым спецклонам. – Вот, кстати, и юная поросль, только что из нашей Теплицы. Они…
   – А другого названия у вашей Теплицы нет? – поинтересовалась Легата.
   Ей не нравилось, как отвечает на ее вопросы Мердок. Слишком уклончиво. Он лжет.
   Мердок обернулся к ней, и Легата ощутила укол страха. В глазах его плескался восторг, выдававший потаенное, гнусное знание.
   – Некоторые еще называют ее Комнатой ужасов, – ответил он.
   «Комната ужасов?»
   – И нам туда нельзя?
   – Не сегодня. Быть может, вы истребуете пропуск немного позже?
   На сей раз Легата смогла сдержать дрожь. Но он так смотрел на нее, с таким жадным блеском в глазах…
   – Я вернусь и осмотрю вашу… Теплицу позднее, – решила она.
   – О да. Непременно вернетесь.

   От вас Аваата узнает слова великого поэта-философа, сказавшего: «Не повстречав чужого разума, ты не узнаешь, что значит быть человеком».
   Так и Аваата не знала, что значит быть Аваатою.
   Это истина и одновременно – поэзия. А поэзия теряется в переводе. Потому мы позволяем вам называть этот мир Пандорой, а нас – Аваата. Первые же из вас называли нас растением. Сквозь это слово проглядывали глубинные пласты вашего прошлого, и Аваата ощутила страх. Вы пожираете растения, чтобы потребить накопленную ими энергию. Ваше бытие построено на чужой погибели. Бытие Авааты строится на чужой жизни. Аваата поглощает минералы, камни, море, солнечный свет и порождает из всего этого новую жизнь. Скала Авааты усмиряет буйство морей и гасит колебания, вызванные притяжением солнц и лун.
   Познав человека, Аваата вспоминает все. Помнить – хорошо, и Аваата помнит. Мы пожираем собственную историю, и она сохраняется. Мы – один разум, один язык. Смятение бурь не может оторвать нас друг от друга, от скал, что держат нас, от небес, замыкающих в себе море и омывающих нас приливами. Это так, ибо так повелели мы.
   Мы заполняем море своими телами, смиряя волны. В тени Авааты водные создания обретают убежище, в нашем свете находят пропитание. Они дышат источаемыми нами богатствами. За то, что мы отвергаем, сражаются они между собою. В хищном буйстве своем не смотрят они на нас, а мы взираем, как растут они, как вспыхивают, подобно солнцам, в морской толще и гаснут на дальнем краю ночи.
   Море питает нас, и в токах его мы возвращаемся в море. Сила Авааты – в скале, и вместе с силой растет гнездо. В скале единение Авааты, ее тягость и кровь. Своей силой Аваата приносит морям успокоение, смиряет капризный гнев приливов. Без Авааты море визжит от ярости в столкновении льда и камня, жарким безумием подстегивает ветры. Без Авааты гнев волн захлестнет этот мир тьмой на тонкой белой грани смерти.
   Это так, ибо так сделали мы – Аваата: барометр жизни.
   Атом к атому – выйдет молекула; молекула за молекулой – в цепочку, вьющуюся снова и снова в лучах света; клетка за клеткой – выйдет бластула, ресничка к щупальцу – и из тишины прорастает шевеление жизни.
   Аваата выделяет загадочный газ из морских вод и взлетает в мир облаков и гор, где в страхе пробегают по небесам звезды. Аваата взмывает из моря на крыльях газа, чтобы найти край, где проросла искра жизни. И там Аваата отдает себя любви и возвращается в море, и замыкается круг, не имея конца.
   Аваата питает и поглощает. Аваата дает кров в своем убежище. Пожирает и кормит собой. Любит и любима. Рост – вот путь Авааты. В росте – жизнь. Смерть таится в покое, в то время как Аваата ищет покоя в росте, ищет равновесия течений, и Аваата живет.
   Ибо так творит Аваата.
   Если ты познаешь все это о чужом разуме и сочтешь его чужим – ты не знаешь, что значит быть человеком.

Керро Паниль, переводы из «Авааты».

   Вас называют «Проект „Сознание“, но ваша истинная цель – проникнуть за рамки, которые всеобщий импринтинг ставит человечеству. Ответить на неизбежный вопрос: не является ли самосознание лишь разновидностью галлюцинации? Повышаете вы уровень самосознания или понижаете его порог? Опасность последнего в том, что вы, пользуясь военной аналогией, не можете позволить себе бездействия.

Из первоначального задания капеллан-психиатру безднолета «Землянин».

   Во время своих ночьсторонних прогулок Оукс любил блуждать бесцельно, не привлекая внимания к своей важной персоне. Он приложил много сил и стараний к тому, чтобы и на борту, и на нижстороне оставаться лишь именем. Немногие знали его в лицо, а большую часть официальных обязанностей капеллан-психиатра брали на себя помощники – установленные богоТворения в коридорных часовнях, распределение продуктов на нижстороне, контрольные проверки тех корабельных функций, которые не требовали человеческого вмешательства вовсе. Власти капеллан-психиатра полагалось быть сугубо номинальной. А он хотел большего.
   Кингстон бросил как-то в сердцах: «У нас слишком много свободного времени. Мы как те пустые руки из поговорки, и бес найдет нам дело».
   Той ночью воспоминания о его предшественнике преследовали Оукса неотступно. Во всех внешних проходах стены и потолки были усеяны сенсорами – глазами и ушами Корабля. Они тускло поблескивали в лилово-синем ночном свете, поворачивались к каждому проходящему мимо, а потом теряли его из виду.
   От Льюиса до сих пор ни слова. Отчет Легаты ставит больше вопросов, чем дает ответов. Или Льюис решил начать свою игру? Невозможно! Смелости у него на это не хватит. Он по натуре своей не вожак, он вечный закулисный кукловод.
   Тогда что же случилось?
   Слишком много навалилось на плечи Оукса, и все разом. Невозможно дольше откладывать отправку этого поэтишки… Керро Паниля… на нижсторону. Да еще новый кэп, которого Корабль вытряхнул из спячки! Обоих следовало бы привязать друг к другу и следить за ними непрестанно. А еще пора уже начинать программу уничтожения электрокелпа. Народ на нижстороне достаточно поголодал, чтобы наброситься на любого козла отпущения.
   Да в придачу неприятная история с воздухом в его каюте. Это что же – корабль правда пытался удушить его? Или отравить?
   Завернув за угол, Оукс увидал на стенах коридора светящиеся зеленые стрелки, показывавшие направление к обшивке корабля. По потолку проходила пунктирная линия, где каждой точкой был сенсор.
   Оукс по привычке отмечал, как пробуждается при его приближении каждый сенсор. Механическое око пристально следило за его передвижением, а когда проходящий исчезал из его поля зрения, следующий циклопов глаз опасливо обращался к нему, не сводя взгляда с человека. Теоретически Оуксу должна была бы нравиться подобная бдительность – он всегда одобрял это качество и у корабельников, и у простых машин, – но мысль о том, что за этим стеклянным взглядом скрывается чужой, возможно, враждебный разум, леденила его сердце.
   На его памяти сенсоры никогда не выходили из строя. А попытка сломать какой-нибудь кончалась приходом робокса-ремонтника – упрямой, одновременно рабочей и боевой машины, превыше человеческого здоровья и жизни ставившей благополучие Корабля.
   «Нет, черт бы тебя побрал, корабля!»
   Столько лет индоктринации – даже он не мог до конца стряхнуть ее оковы, что уж говорить о тех, кто слабее умом и волей?
   Оукс вздохнул. Он и не ожидал, что сможет переубедить кого-то. Он с самого начала намеревался пользоваться теми орудиями, что были под рукой. Умный человек все сможет обратить себе на пользу. Даже такое опасное орудие, как Хесус Льюис.
   Внимание его привлекла еще одна пара сенсоров, над входом в доки. Здесь было тихо; в воздухе висел неуловимый запах множества спящих. Когда на Колонию опускалась ночьсторона, туда переставали отправлять даже грузы. Иногда нижнее время совпадало с корабельным, чаще – нет. Суета деньстороны отступала перед братством во сне.
   За исключением, напомнил себе Оукс, двух мест – секции жизнеобеспечения и аграриумов.
   Остановившись, Оукс вгляделся в ряды сенсоров. Из всех корабельников именно ему следовало бы ценить их. Он имел доступ ко всему, что они записывали. Каждая сторона жизни на борту была ему открыта. И это он проследил, чтобы все помещения Колонии были оснащены подобным же образом. Он поставил бдительность Корабля на службу себе.
   «Чем больше мы знаем, тем обширнее пространство нашего выбора», – прозвучал в его ушах поучающий голос Кингстона.
   «Каким же прекрасным сырьем я был!»
   В искусстве управления человеками Кингстон был почти мастером. Но только почти. Управление есть функция выбора. А Кингстон отвергал определенные варианты, даже не рассматривая.
   «Я не отвергаю ничего».
   Выбор – последствие знания. Это Оукс усвоил твердо.
   «Но как ты познаешь последствия своего выбора?»
   Оукс покачал головой и вновь двинулся в свой бесцельный путь. Под ложечкой у него сосало от предчувствия опасности. Но остановить его могла бы только смерть. Ноги сами вели его в проход, уходивший в секцию аграриумов. Даже не признай ночьсторонний бродяга ведущие к автоматическому шлюзу впереди рельсы грузовых вагонеток, его насторожил бы особенный, зеленый запах в коридоре. Оукс перешагнул через загрузочную площадку, прошел через шлюз и очутился на тускло освещенном, пугающе огромном пространстве.
   Это место тоже находилось на ночьстороне. Даже растениям требовался суточный ритм. Подсвеченная изнутри желтым схема на стене по левую руку подсказывала, где находится случайно забредший сюда человек и как ему выбраться отсюда, а заодно скудно освещала аграриум. Под производство продовольствия были заняты самые большие помещения на борту, но Оукс не заходил в эти комплексы уже много лет – с тех пор, как он занимался снабжением первой базы на пандоранском континенте Черный Дракон. Это было задолго до того, как колонистам удалось закрепиться на Яйце.
   «Первая большая ошибка Кингстона».
   Оукс подошел к схеме. Он обратил внимание, что вдали что-то шевелится, но чертеж интересовал его больше. И он не был готов к тому, что показывала ему схема. Аграриум, куда он забрел случайно, был едва ли не больше корабельного ядра. Прорастая корнями изначальную обшивку, он, подобно вееру, выдавался в космос. Цифры в отчетах ремонтников, которые Оукс одобрял не читая, здесь обретали стальную плоть. Но еще важнее были пояснения внизу схемы.
   Оторвав наконец взгляд от ужасающих цифр, Оукс увидал, как ночная смена работников отправляется на обеденное богоТворение. Каждый шел в тускло освещенный синим притвор словно по собственной воле, без видимого недовольства или чужого приказа.
   «Они верят! – мелькнуло в голове у Оукса. – Они и правда верят, что корабль – это Бог!»
   Когда старший смены начал богослужение, на капеллан-психиатра вдруг накатила тоска – острая до слез. Он понял, что завидует вере эти работников, тому утешению, что давал им бессмысленный ритуал.
   Кривоногий, приземистый надзиратель с измазанными грязью коленями и ладонями завел псалом Верного Роста.
   – Узрите почву. – Он уронил на пол щепотку земли. – И спящее в ней семя.
   Работники, как один, подняли и вновь опустили свои стаканы.
   – Узрите воду. – Он окропил пол из стакана. – И даруемое ею пробуждение.
   Все подняли стаканы.
   – Узрите свет. – Надзиратель поднял лицо к ультрафиолетовым лампам. – И рождаемую им жизнь.
   Молящиеся обернули к свету ладони.
   – Узрите тяжесть зерна и свежесть листа. – Старший зачерпнул из общего котла и плеснул похлебки своему соседу слева. – И семя жизни, павшее в нас.
   Каждый переложил по ложке варева от себя в миску соседа.
   – Узрите Корабль и пищу, дарованную Им. – Надзиратель сел. – И радость общества, принесенную Им.
   Все приступили к трапезе.
   Оукс, оставшийся незамеченным, отвернулся.
   «Радость общества! – фыркнул он про себя. – Будь у нас поменьше общество и посытнее жратва, радости было бы куда как побольше!»
   Он сделал несколько шагов к обшивке Корабля, за которой всего в нескольких метрах находился вакуум. Мысли его путались.
   Этот аграриум мог прокормить тридцать тысяч человек. Вместо того чтобы пересчитывать корабельников, можно пересчитать аграриумы и сложить данные! Оукс знал, что поставки с борта составляют восемьдесят процентов потребляемого Колонией продовольствия. Вот ключ к верным числам! Как он раньше не сообразил?
   Но даже в миг озарения Оукс в глубине души понимал – Корабль никогда не позволит ему этого. Проклятая железяка не желала сообщить, сколько людей кормит. Любые попытки произвести перепись населения она сводила к нулю, она прятала гиберкомплексы и путала людей бесчисленными переходами.
   Корабль вывел из спячки безымянного кэпа и объявил, что на нижстороне запущен новый проект, не подчиненный указаниям с борта.
   Что же… и на нижстороне случаются несчастья, от которых не застрахован даже драгоценный кэп с Корабля.