Герритсен Тесс. Бешенство

   — Райское ощущение.
   — Всего-навсего обжаренные зерна «Колумбии».
   — Да, но мне не пришлось ничего молоть и наливать. Я могу просто сидеть и пить.
   Джейн сочувственно покачала головой.
   — Судя по всему, ночь выдалась тяжелая.
   — Такая тяжелая, что я даже не хочу об этом говорить. — Тоби поставила чашку и потерла лицо. — А как прошла ночь у вас?
   — Несколько суматошно. Вашей маме никак не спалось. Она все время бродила туда-сюда по дому.
   — Боже мой! Почему?
   — Она говорила, что должна забрать вас из школы. И повсюду искала ключи от машины.
   — Она же сто лет не водила машину. Понятия не имею, с чего она вдруг взялась искать ключи.
   — Ну, она очень не хотела, чтобы вы долго ждали ее в школе. Она беспокоилась, что вы можете простудиться. — Джейн улыбнулась. — Когда я спросила, сколько вам лет, она сказала, что одиннадцать.
   «Одиннадцать, — подумала Тоби. — В том году умер папа. В том году все свалилось на мамины плечи».
   Джейн поднялась из-за стола и вымыла чашку.
   — Во всяком случае я искупала ее вечером, так что можете не беспокоиться на этот счет. И мы хорошо перекусили в полночь. Я полагаю, она пробудет в постели еще некоторое время, а то и весь день. — Джейн поставила свою чашку в сушилку и повернулась к Тоби. — Думаю, она была замечательной матерью.
   — Да, — пробормотала Тоби.
   — Тогда вам повезло. Больше, чем мне… — Взгляд Джейн печально сполз на пол. — Но мы же не можем выбирать родителей, правда?
   Она вздохнула, словно хотела сказать что-то еще, но затем просто улыбнулась и взяла сумочку.
   — Увидимся завтра вечером.
   Тоби слышала, как сиделка вышла из дома, закрыв за собой дверь. Без Джейн кухня казалась пустой. Безжизненной. Тоби вышла из-за стола и направилась к маминой комнате. Заглянув за дверь, она увидела, что Элен спит. А потом тихо вошла в комнату и села на кровать.
   — Мама!
   Элен перевернулась на спину. Ее глаза медленно открылись и посмотрели на Тоби.
   — Мама, ты себя хорошо чувствуешь?
   — Устала, — пробормотала Элен, — я сегодня устала.
   Тоби положила руку на лоб Элен. Жара нет. Она откинула прядь серебристых волос с маминых глаз.
   — Ты не заболела?
   — Я просто хочу спать.
   — Хорошо. — Тоби чмокнула Элен в щеку. — Тогда спи, я тоже пойду.
   — Спокойной ночи!
   Тоби вышла, оставив дверь в комнате Элен открытой. Она решила, что не будет закрывать дверь в свою спальню, чтобы слышать, если мама позовет ее. Она приняла душ и надела футболку, в которой обычно спала. Едва она села на кровать, зазвонил телефон.
   Тоби взяла трубку.
   — Алло!
   Мужской голос, смутно знакомый, спросил:
   — Могу я узнать, с кем говорю?
   Изумленная такой наглостью, она ответила:
   — Сэр, если вы не знаете, кому звоните, ничем не могу помочь. До свидания!
   — Подождите. Это детектив Шиэн, полиция Бостона. Я просто пытаюсь выяснить, чей это номер.
   — Детектив Шиэн? Это Тоби Харпер.
   — Доктор Харпер?!
   — Да. Вы набрали мой домашний номер, разве вы его не знали?
   Последовало молчание.
   — Нет.
   — Откуда вы взяли этот номер?
   — Повторный набор.
   — Что?
   — Я только что нашел сотовый в машине доктора Брэйса, он лежал под сиденьем, и нажал на повторный набор. — Шиэн помолчал. — Вы были последним человеком, которому он звонил.
 
   Вики понадобилось полчаса, чтобы добраться до дома и остаться с Элен. Еще сорок минут Тоби пробивалась сквозь утренние бостонские пробки. Оказавшись на очередном допросе у детектива Шиэна, она чувствовала себя такой уставшей и раздраженной, что была готова вцепиться в любого, кто ее заденет. Что ей действительно было нужно — так это вернуться домой и улечься спать.
   Вместо этого она позвонила Вики и сказала, что ей нужно заехать еще в одно место.
   — Мама неважно выглядит, — заметила Вики. — Что с ней?
   — Вчера все было прекрасно, — сказала Тоби.
   — Ее недавно вырвало. Я дала ей попить сока, и, мне кажется, ей стало получше. Но она хочет спать.
   — Еще какие-нибудь жалобы есть?
   — В основном на расстройство желудка. Я думаю, тебе стоит сводить ее к врачу.
   — Я сама врач.
   — Ну конечно, ты знаешь лучше, — огрызнулась Вики.
   Тоби повесила трубку, разозлившись на сестру и смутно встревожившись сообщением о болезни Элен. «Какой-нибудь желудочно-кишечный вирус, — решила она. — Мама поправится через пару дней».
   Тоби вышла из полицейского участка и направилась прямиком на Олбани-стрит, в дом номер 720. Управление судмедэкспертизы.
   Дворак, похоже, сразу распознал ее мерзкое настроение. Он вежливо проводил ее в свой кабинет, налил чашку кофе и поставил перед Тоби, не спрашивая, хочет ли она его пить. Она хотела, кофеин был ей необходим.
   Тоби сделала несколько быстрых глотков, а затем посмотрела в глаза Двораку.
   — Я хочу знать, почему Шиэн вцепился в меня. Почему он меня преследует?
   — Преследует?
   — Я только что потратила на него целый час. Послушайте, я не знаю, почему Роби звонил мне. Вчера вечером меня не было дома. И отвечала ему сиделка моей матери. Я только что об этом узнала.
   — А сиделка не знает, зачем звонил Брэйс?
   — Она не поняла сообщения. Он сказал, что едет в больницу повидаться со мной, и что она может не беспокоиться и не говорить мне о звонке. Поверьте, Дэн, между нами ничего не было. Ни романа, ни секса, вообще ничего. Мы были едва знакомы.
   — И при этом его смерть вас чрезвычайно огорчила.
   — Огорчила? Роби истек кровью у меня на глазах, у меня все руки были в его крови. Я держала пальцами его сердце, заставляя его работать, пыталась сохранить ему жизнь. И вы хотите, черт побери, чтобы я не огорчалась? — Борясь со слезами, она набрала воздуха в легкие. — Но вам не понять. Вы же не с живыми людьми работаете, а с трупами.
   Он промолчал. Это молчание, казалось, подчеркнуло муку, ярость ее последних слов.
   Тоби опустилась в кресло и закрыла лицо руками.
   — Вы правы, — тихо согласился он. — Мне не понять. Мне не приходится видеть, как умирают люди. Возможно, поэтому я и выбрал то, что выбрал. Чтобы не видеть.
   Она подняла голову, но встречаться с ним взглядом ей не хотелось. Поэтому она уставилась на угол его стола.
   — Думаю, вы еще не успели сделать вскрытие.
   — Мы сделали его сегодня утром, ничего неожиданного не обнаружили.
   Тоби кивнула, все еще не глядя на Дворака.
   — А господин Парментер? Невропатолог подтвердил диагноз?
   — Болезнь Крейцфельда-Якоба. — Дэниел произнес это бесстрастно, без всякого намека на личную катастрофу, причиной которой явился этот диагноз.
   Тоби посмотрела на него, неожиданно задумавшись о собственной беде Дворака, о его страхах. Она заметила, что Дэниел в последнее время плохо спал, у него были запавшие, лихорадочно блестевшие глаза.
   — Мне просто придется с этим жить, — проговорил он. — С возможностью заболеть. Не зная, проживу я два года или сорок. Я все время твержу себе, что в любой момент могу попасть под машину на улице. Такова жизнь. Просто нужно пережить еще один день со всеми его опасностями. — Он выпрямился, словно желая стряхнуть мрачное настроение, а затем неожиданно улыбнулся: — На самом деле моя жизнь далеко не такая захватывающая.
   — И все же я надеюсь, что она будет долгой.
   Они оба встали и пожали друг другу руки. Жест чересчур формальный для друзей. Пока их отношения еще не переросли в дружбу, но Тоби казалось, что они двигаются в этом направлении. Ей хотелось, чтобы они туда двигались. Но теперь, глядя на Дворака, она испытывала смущение от своей внезапной симпатии к нему, от своей реакции на его теплое прикосновение.
   — Позапрошлым вечером вы приглашали меня на стаканчик бренди.
   — Да.
   — Я не принял его, потому что все еще был в шоке из-за диагноза. Я бы испортил вечер нам обоим.
   Тоби вспомнила, как в ту ночь она в одиночестве и смятении сидела на диване и в сопровождении мрачного Мендельсона листала медицинские журналы.
   «Вряд ли тот вечер можно было испортить», — подумала она.
   — Тем не менее, — сказал он, — я хотел бы ответить тем же. Уже почти полдень. Я провел здесь все утро и уже мечтаю выбраться из этого чертова здания. Если вы свободны… и если хотите…
   — В смысле… Прямо сейчас?
   Такого она не ожидала. Секунду Тоби смотрела на Дворака, думая о том, как ей хотелось, чтобы это произошло, и при этом опасаясь, что слишком многого ждет от этого приглашения.
   Похоже, он воспринял ее заминку как нежелание.
   — Извините, возможно, я должен был предупредить заранее. Может, в другой раз.
   — Нет, в смысле, да. Сейчас вполне подходит, — поспешила согласиться она.
   — Правда?
   — При одном условии. Если вы не против.
   Он склонил голову набок, не зная, чего ожидать.
   — Давайте посидим в парке, — задумчиво предложила Тоби. — Я знаю, на улице холодновато, но я уже неделю не видела солнца. А мне так хотелось бы сейчас посидеть на солнышке.
   — А вы знаете, мне тоже, — усмехнулся он. — Я только возьму пальто.

14

   Укутавшись в шарфы, они сидели рядышком на садовой скамейке и ели дымящуюся пиццу прямо из картонной коробки. К обоюдному удивлению они, не сговариваясь, выбрали один и тот же сорт — цыпленок по-тайски под арахисовым соусом. «Великие умы мыслят одинаково», — смеялся Дворак, пока они под облетающими деревьями шли к скамейке возле пруда. Ветер был холодным, однако на ясном небе сияло солнце.
   «Это совсем другой человек», — подумала Тоби, глядя в лицо Дворака. Его волосы растрепались, щеки раскраснелись от ветра. Стоило вытащить его из этого гнетущего здания, подальше от мертвецов, и он стал совершенно иным. Человеком со смеющимися глазами. Ей стало любопытно: а вдруг она тоже выглядит по-другому? Ветер раскидал ее волосы в разные стороны, она перепачкала руки пиццей, но в этот момент Тоби чувствовала, что уже давно не была такой привлекательной. Возможно, потому, что Дворак так смотрел на нее, — ничто не делает женщину красивее, чем улыбка желанного мужчины.
   Она подняла голову, упиваясь яркостью дня.
   — Я почти забыла, как приятно посидеть на солнышке.
   — Неужели вы так давно его не видели?
   — По-моему, несколько недель. Сначала лил дождь. А потом несколько солнечных деньков я просто проспала.
   — А почему вы предпочитаете ночные смены?
   Она доела последний кусочек пиццы и брезгливо обтерла испачканные соусом руки.
   — На самом деле выбирать особо не приходилось. Когда я закончила интернатуру, в больницу Спрингер требовались только врачи на ночную смену. Поначалу все было неплохо. После полуночи в неотложке обычно затишье, и мне даже удавалось вздремнуть. Потом я ехала домой, снова спала, и у меня весь день оставался свободным. — Она покачала головой: — Это было десять лет назад. Когда тебе чуть больше двадцати, можно довольствоваться и коротким сном.
   — Средний возраст — это кошмар.
   — Средний возраст? О чем вы, дружище?
   Он засмеялся, прищурившись от солнца.
   — Значит, прошло десять лет, вы уже дама в годах в свои — сколько? Тридцать с чем-то? И все еще гробите себя на этих дежурствах?
   — Постепенно я втянулась, это даже приносило некоторое удобство. Работала с одними и теми же сестрами. С людьми, которым могла доверять. — Тоби вздохнула. — А потом у мамы обострилась болезнь Альцгеймера. И мне нужно было весь день находиться дома. Ухаживать за ней. А сейчас у меня есть ночная сиделка, а утром я возвращаюсь с работы и принимаю дежурство.
   — Похоже, вы безрассудно тратите свою энергию.
   Она пожала плечами.
   — А что еще остается? На самом деле мне повезло. По крайней мере я могу позволить себе нанять помощника и продолжать работать, в отличие от многих других женщин. А моя мама — даже когда бывала особенно невыносимой — никогда не переставала быть… — Тоби задумалась, подыскивая наиболее точное слово. — Доброй. Она всегда, всегда была добрым человеком.
   — Мне кажется, вы очень похожи на мать, — заметил он.
   — В этом? Нет, к сожалению. — Тоби посмотрела на пруд, по воде плясала мелкая зыбь. — По-моему, я слишком нетерпелива. Слишком настойчива для доброго человека.
   — Да, настойчивости у вас не отнять, доктор Харпер. Я понял это еще во время нашего первого разговора. По лицу можно прочесть все ваши эмоции.
   — Жуть, правда?
   — Возможно, так здоровее для психики. По крайней мере вы так разряжаетесь. Честно говоря, я бы не отказался от некоторой части вашей энергии.
   — А я бы не отказалась от вашей сдержанности, — грустно призналась она.
   Последний кусок пиццы был съеден. Они встали, сунули коробку в урну и пошли прогуляться. Дворак, похоже, не замечал холода; он двигался легко и даже с некоторой долговязой грацией; пальто было расстегнуто, а шарф развевался за плечом словно шлейф.
   — Я в жизни еще не встречала ни одного патологоанатома, который не был бы сдержанным, — заметила Тоби. — Вы все, что ли, такие непроницаемые?
   — В смысле, у всех ли такой коматозный характер?
   — Ну, я встречала только тихонь. Но при этом очень осведомленных, как будто им известно все на свете.
   — Известно.
   Она посмотрела в его бесстрастное лицо и рассмеялась:
   — Отлично сыграно, Дэн. Вы меня убедили.
   — На самом деле этому нас учат на стажировке. Как делать умный вид. Те, кто не справляется, идут в хирурги.
   Запрокинув голову, она захохотала еще громче.
   — Хотя то, что вы сказали, правда, — признался Дэниел. — В патологоанатомы обычно идут тихони. Наша специализация привлекает тех, кто предпочитает работать в подвалах. Кому больше нравится смотреть в микроскоп, чем общаться с живыми людьми.
   — Вам тоже это больше нравится?
   — Я бы сказал, да. Я не слишком разбираюсь в людях. Что, возможно, объясняет мой развод.
   С минуту они шли молча. Ветер нагнал облаков, и теперь солнечные пятна перемежались с тенями.
   — Она тоже была врачом?
   — Тоже патологом. Блестящим и тоже очень скрытным. Я даже не заметил, как что-то между нами разладилось. Пока она не ушла от меня. Думаю, это доказывает, что мы оба достаточно непроницаемы.
   — Что не всегда полезно для брака, насколько я понимаю.
   — Это верно. — Внезапно Дворак остановился и взглянул на свой ремень. — Кто-то меня вызывает, — сообщил он, хмуро глядя на индикатор пейджера.
   — Там, дальше, есть таксофон.
   Пока Дворак звонил, Тоби стояла возле будки, закрыв глаза и наслаждаясь солнцем, которое ненадолго пробилось сквозь череду облаков. Моментом радости лишь оттого, что жива. Она почти не различала слов Дворака. Только услышав «Казаркин Холм», она внезапно обернулась и посмотрела на него сквозь пластиковое окошко.
   Дэниел повесил трубку и вышел.
   — Что такое? — спросила она. — Это насчет Роби, да?
   Он кивнул.
   — Это детектив Шиэн. Он сейчас в клинике Виклин, беседует с персоналом. Они сказали, что доктор Брэйс заезжал вчера. Он заходил в справочную и в патологию, интересовался историей болезни одного из прежних обитателей Казаркина Холма. Человека по имени Стенли Маки.
   Она покачала головой.
   — Никогда о таком не слышала.
   — Судя по данным Виклина, Маки умер в марте, разбив голову при падении. Что заинтересовало Шиэна, так это диагноз, поставленный при вскрытии. Болезнь, о которой он услышал только вчера вечером.
   Солнце скрылось за тучей. Во внезапном сумраке лицо Дворака показалось серым. Отчужденным.
   — Болезнь Крейцфельда-Якоба.
 
   Из окна зала совещаний на двадцатом этаже Карл Валленберг видел затейливый свод Старого дома штата. А ниже — деревья на площади; их голые ветки тянулись к ослепительно-голубому небу. «Вот такой вид и предпочитают чинуши, — заметил он про себя. — Пока некоторые из нас занимаются настоящим делом в Ньютоне, окружая заботой клиентов Казаркина Холма, Кеннет Фоули и штат его бухгалтеров сидят в этом роскошном офисе в центре города и трясутся над денежками Казаркина Холма. И стремительно их приумножают. Облаченные в Армани клоны Фоули, подумал Валленберг, глядя на людей, которые сидели за столом. Он смутно помнил их имена и звания. Человек в синем полосатом костюме был главным вице-президентом; заносчивая рыжая женщина — финансовым директором. За исключением Валленберга и Расса Хардвея, адвоката корпорации, это было сборище бумагомарателей.
   Секретарша внесла кофе, изящно разлила его в чашки китайского фарфора и расставила их на столе вместе с сахарницей и молочником. Одноразовым пакетикам на этом совещании нет места. Секретарь помедлила, предусмотрительно ожидая следующих распоряжений Фоули. Их не последовало. Пятеро за столом дождались, пока секретарша удалится и закроет за собой дверь.
   Тогда заговорил Кеннет Фоули, исполнительный директор Казаркина Холма:
   — Сегодня утром мне снова звонила доктор Харпер. Она еще раз напомнила, что Казаркин Холм плохо выполняет свою работу. Что другие жители рискуют заболеть. Это может обернуться гораздо более серьезной проблемой, чем я думал. — Фоули оглядел сидящих, его взгляд остановился на Валленберге: — Карл, ты заверил меня, что вопрос закрыт.
   — Он закрыт, — подтвердил Валленберг. — Я обсуждал это с доктором Двораком. И встречался с людьми из министерства здравоохранения. Мы пришли к единодушному мнению, что повода для беспокойства нет. Наш пищеблок находится в полном соответствии с существующими требованиями. Воду мы получаем из города. А что касается инъекции гормонов, о которой все так настойчиво твердят, — у нас есть документы, что все они из последних партий. Абсолютно безопасны. Доктор Дворак убежден: эти случаи — чистое совпадение. Статистический кластер — так это называется по-научному.
   — Вы уверены, что министерство здравоохранения и судмедэкспертиза удовлетворены?
   — Да. Они согласились, что не стоит придавать это огласке, раз нет причин для тревоги.
   — И доктор Харпер об этом знает. Нам нужно понять, как отвечать на ее вопросы. Поскольку то, что известно ей, может скоро стать достоянием общественности.
   — Были какие-то запросы из СМИ? — поинтересовался Хардвей.
   — Пока нет. Но мы можем оказаться в центре нежелательного внимания. — Фоули снова взглянул на Валленберга: — Поэтому подтверди еще раз, Карл, что нам незачем беспокоиться об этой болезни.
   — Вам незачем беспокоиться, — отозвался Валленберг. — Говорю же, эти два случая не связаны. А совпадения случаются.
   — Если всплывут другие случаи, это не будет казаться совпадением, — возразил Хардвей. — Это обернется катастрофой, потому что будет выглядеть так, будто мы не озаботились решением этой проблемы.
   — Вот почему звонок доктора Харпер меня встревожил, — подхватил Фоули. — По сути, она поставила нас в известность о своей информированности и о том, что следит за нами.
   — Похоже на угрозу, — заметил Хардвей.
   — Это и есть угроза, — сказала финансовый директор. — Сегодня утром наши акции поднялись на три пункта. Но что произойдет, если инвесторы узнают: наши пациенты умирают, а мы ничего не сделали, чтобы это предотвратить?
   — Тут нечего предотвращать, — возразил Валленберг. — Это просто истерия, совершенно безосновательная.
   — Слова доктора Харпер показались мне разумными, — сказал Фоули.
   Валленберг фыркнул:
   — В том-то и проблема. Ее слова звучат разумно, даже когда не соответствуют действительности.
   — И все-таки чего она хочет? — осведомилась финансовый директор. — Денег, внимания? Должен быть какой-то мотив, на который мы могли бы опереться. Ты не заметил чего-нибудь такого, когда говорил с ней сегодня утром, Кен?
   — Мне кажется, это все из-за доктора Брэйса, — задумчиво проговорил Фоули. — И неудачного времени его смерти.
   При упоминании Роби Брэйса все затихли и потупились. Никому не хотелось говорить о покойнике.
   — Они с Брэйсом были знакомы, — добавил Фоули.
   — А может, очень хорошо знакомы, — добавил Валленберг с ноткой отвращения.
   — Каковы бы ни были их отношения, — заметил Фоули, — смерть доктора Брэйса расстроила ее до такой степени, что у нее возникли вопросы. И кажется, она сама расследует его смерть. Доктор Харпер откуда-то узнала о диагнозе доктора Маки. И о том, что он жил в Казаркином Холме. Ни о том, ни о том публично не сообщалось.
   — Я знаю, как она выяснила, — сказал Валленберг. — От медэксперта. Она обедала с доктором Двораком.
   — Откуда вам известно?
   — До меня кое-что доходит.
   — Черт! — выругалась финансовый директор. Только ей, единственной женщине в мужской компании, позволялось произносить бранные слова. — Значит, у нее есть имена и факты, которые она может придать огласке. И это когда у нас три пункта роста.
   Фоули наклонился вперед, пристально глядя на Валленберга.
   — Карл, ты — главный врач. До сих пор мы доверяли твоим суждениям. Но если ты неправ, если обнаружится еще один пациент с этим заболеванием, рухнут все наши планы. Черт возьми, рухнет все, что мы уже имеем.
   Валленбергу усилием воли удалось подавить раздражение. Он заговорил спокойно и невозмутимо:
   — Я скажу в третий раз. Повторю еще десять раз, если придется. Это не эпидемия. Заболевание не проявится ни у кого из наших пациентов. А если проявится, я отдам все свои проклятые акции.
   — Ты уверен до такой степени?
   — Я уверен до такой степени.
   Фоули с явным облегчением откинулся на спинку кресла.
   — Тогда единственное, о чем мы должны беспокоиться, — заявила финансовый директор, — это длинный язык доктора Харпер. И к сожалению, она может доставить нам массу неприятностей, даже если ничего из заявленного ею не подтвердится.
   Все умолкли, обдумывая сказанное.
   — Я думаю, не стоит обращать на нее внимания, — предложил Валленберг. — Не отвечать на ее звонки. Ни в чем не признаваться. Постепенно она сама себе верить перестанет.
   — А тем временем успеет навредить нам, — возразила финансовый директор. — А мы не можем как-нибудь… надавить на нее? Например, через работу. Я слышала, что руководство больницы Спрингер собиралось ее уволить.
   — Они пытались, — подтвердил Валленберг. — Но главврач неотложки уперся, и они отступили. По крайней мере, на время.
   — А как насчет вашего приятеля, хирурга? Мне казалось, он способствовал увольнению.
   Валленберг покачал головой:
   — Доктор Кэри такой же, как и все остальные хирурги. Чересчур самонадеян.
   Финансовый директор нетерпеливо вздохнула.
   — Хорошо, и как же нам приструнить ее?
   Фоули посмотрел на Валленберга.
   — Возможно, Карл прав, — проговорил он. — Не будем ничего предпринимать. Ей уже и без того приходится бороться за свое место, и мне кажется, она проигрывает эту битву. Мы позволим ей самой себя добить.
   — Может, слегка помочь? — тихо предложила финансовый директор.
   — Думаю, в этом нет необходимости, — возразил Валленберг. — Поверьте мне, Тоби Харпер сама себе худший враг.
   Тоби сразу его заметила: он стоял по другую сторону свежевырытой могилы, слегка наклонив голову и не сводя глаз с гроба. С гроба Роби Брэйса. Даже без привычного белого одеяния доктор Валленберг являл собой истинное воплощение сострадательного и благочестивого врача. «Какие нечестивые мысли он скрывает?» — думала Тоби. На лицах небольшой группы врачей и администраторов Казаркина Холма застыло одно и то же выражение, словно все нацепили одинаковые скорбные маски. Кто из них действительно был другом Роби? По лицам судить было трудно.
   Казалось, Валленберг почувствовал взгляд; он поднял голову и посмотрел на Тоби. Несколько мгновений они глядели друг на друга. Затем он отвел глаза.
   Холодный ветер обрушился на собравшихся, швыряя в яму пригоршни мертвых листьев. Дочка Роби заныла на руках у матери, но не от горя — ее раздражение было вызвано слишком долгим пребыванием в обществе взрослых. Грета опустила ее на землю, и девчушка тут же принялась носиться, хихикать и лавировать среди ног старших.
 
   Священник был не в силах тягаться со смеющимся ребенком. Он смиренно поспешил произнести заключительные слова и закрыл Библию. Когда соболезнующие начали поочередно подходить к вдове, Тоби потеряла Валленберга из вида. Только обойдя могилу, она снова заметила его — он направлялся к припаркованным автомобилям.
   Тоби последовала за ним. Ей пришлось дважды окликнуть Валленберга, прежде чем тот остановился и обернулся.
   — Я почти неделю пытаюсь вам дозвониться, — сказала она. — Но ваш секретарь меня не соединяет.
   — У меня много дел.
   — Мы можем поговорить сейчас?
   — Это не самое подходящее время, доктор Харпер.
   — А когда будет подходящее?
   Вместо ответа он развернулся и двинулся прочь. Тоби пошла следом.
   — В Казаркином Холме два документально подтвержденных случая Крейцфельда-Якоба, — проговорила она. — Ангус Парментер и Стенли Маки.
   — Доктор Маки скончался от травмы.
   — Но у него тоже была БКЯ. Возможно, именно поэтому он и выпрыгнул из окна.
   — Вы говорите о неизлечимой болезни. Я что, должен чувствовать свою халатность?
   — Два случая за год…
   — Статистический кластер. Здесь живет много народу. А в Бостоне и окрестностях — еще больше. Такие вещи случаются в больших населенных пунктах. Эти два человека оказались рядом по чистой случайности.
   — А что, если это более опасная разновидность приона? Возможно, уже сейчас в Казаркином Холме есть новые носители.