Герритсен Тесс. Бешенство

   Она посмотрела на лежачую больную.
   — Полагаю, госпожа Слоткин тоже не сможет мне ничего рассказать.
   — К сожалению, Агнес вообще не говорит.
   — Инсульт?
   — Субарахноидальное кровоизлияние. Судя по карте, она здесь уже год. Похоже, не выходит из вегетативного состояния. Однако время от времени она вроде как смотрит на меня. Верно, Агнес? — сказал он. — Ты ведь поглядываешь на меня, дорогая?
   Женщина в кровати не шелохнулась, даже ресницы не дрогнули.
   Он подошел к постели и начал осматривать свою пациентку. Его темные руки резко контрастировали с бледностью ее кожи. Он прослушал стетоскопом сердце и легкие, проверил живот — нет ли метеоризма, посветил фонариком в глаза, исследуя зрачки. Сделав несколько движений ее руками и ногами, проверил подвижность суставов. Затем повернул ее на бок, осматривая кожные покровы на спине и ягодицах. Никаких пролежней. Он снова осторожно уложил ее на подушки и прикрыл одеялом.
   — Хорошо выглядишь, Агнес, — промурлыкал он. — Приятного дня.
   Тоби последовала за ним из комнаты, чувствуя себя лилипутом, который плетется за великаном.
   — Для человека, уже год пребывающего в вегетативном состоянии, она весьма неплохо выглядит.
   Он открыл карту и записал результаты последнего осмотра.
   — Разумеется. У нас обслуживание класса «Роллс-Ройс».
   — И по таким же ценам?
   Брэйс оторвался от записей, на губах впервые появилось некое подобие улыбки.
   — Скажем так, у нас нет пациентов со страховкой для малоимущих.
   — Они сами оплачивают пребывание здесь?
   — Они могут себе это позволить. У нас есть весьма обеспеченные постояльцы.
   — Это место исключительно для пенсионеров?
   — Нет, несколько человек еще продолжают активно трудиться, а место в Казаркином Холме они купили просто для того, чтобы иметь гарантию на будущее. Мы предоставляем проживание, питание, медицинскую помощь. Пожизненный уход, если это необходимо. Возможно, вы заметили, мы расширяемся.
   — Еще я заметила превосходное поле для гольфа.
   — Есть также теннисные корты, кинотеатр и крытый бассейн. — Он закрыл карту и усмехнулся. — Так и на пенсию пораньше потянет, верно?
   — Вряд ли я смогу себе позволить пожить здесь на пенсии.
   — Открою секрет: я тоже. — Он взглянул на часы. — Приятно было познакомиться, доктор Харпер. Простите, мне нужно осмотреть и других пациентов.
   — Как я могу побольше разузнать о Гарри?
   — Доктор Валленберг вернется в понедельник. Тогда и поговорите с ним.
   — Но мне хотелось бы сейчас узнать, с чем я имела дело. Это меня действительно волнует. А вы не могли бы посмотреть амбулаторную карту? Позвоните мне, если найдете что-нибудь интересное.
   Она быстро записала свой домашний номер на визитке и протянула ему.
   Он неохотно принял карточку.
   — Я погляжу, что можно сделать, — только и сказал он.
   Затем повернулся и пошел в следующую палату, оставив Тоби стоять в коридоре.
   Она со вздохом отвернулась от закрытой двери. Тоби сделала все возможное, чтобы раздобыть информацию, но Казаркин Холм упорно отказывался от сотрудничества. Теперь голод и усталость навалились на нее; она ощущала настойчивые призывы своего организма. Есть. Спать. Сейчас же. На ватных ногах она поплелась к лифту. Но застыла на полпути.
   Кто-то кричал.
   Крик доносился из палаты в дальнем конце коридора, и в нем звучала не боль, а страх.
   Тоби кинулась на крик и услышала за спиной нестройные голоса и топот бегущих по коридору ног. Она добралась до комнаты раньше всех и распахнула дверь.
   Первое, что она увидела, был пожилой мужчина, стоявший на четвереньках на постели. Ниже пояса он был голый, и его морщинистые ягодицы двигались вверх-вниз в непристойном собачьем танце.
   Затем Тоби разглядела распростертую под ним женщину, ее хрупкое тело скрывалось под скомканным одеялом и простынями.
   — Уберите его от меня! Пожалуйста, уберите его! — кричала она.
   Тоби схватила его за руку и попыталась оттащить. Но он с такой силой толкнул ее, что Тоби отлетела и растянулась на полу. В палату вбежала медсестра.
   — Господин Хакетт, перестаньте! Прекратите! — Сестра попыталась оттащить мужчину, однако тоже была отброшена в сторону.
   Тоби с трудом поднялась на ноги.
   — Хватайте его за одну руку, а я — за другую! — скомандовала она, обходя кровать.
   Вместе им удалось ухватить мужчину за руки. Но даже пока его стаскивали, он продолжал дергаться, словно нелепый сексуальный робот, у которого не предусмотрен выключатель. Женщина на кровати свернулась в позу эмбриона и заплакала, кутаясь в одеяло.
   Внезапно мужчина вывернулся, заехав Тоби локтем в подбородок. Челюсть клацнула, пронзив острой болью скулу. В глазах у Тоби вспыхнуло, и она чуть не выпустила больного, однако бешеная ярость помогла удержать его. Старик снова кинулся на нее. Эта была звериная схватка; Тоби чувствовала запах его пота, каждый напряженный борьбой мускул. Сестра потеряла равновесие, споткнулась и выпустила его. Старик дотянулся до затылка Тоби и схватил ее за волосы. Теперь он тыкался в нее — торчащий пенис мужчины толкался ей в бедро. Омерзение и злость клокотали в ее горле. Она напрягла ногу, изготовившись садануть ему коленом в пах.
   Однако мишень исчезла. Пара громадных черных рук подняла противника в воздух. Роби Брэйс протащил его по комнате и рявкнул сестре:
   — Несите халдол, быстро! Пять кубиков внутримышечно. Срочно!
   Медсестра выскочила из комнаты и через минуту вернулась, держа в руке шприц.
   — Давайте же, я не могу его тут вечно удерживать, — сказал Брэйс.
   — Мне бы до его задницы добраться…
   — Живей, живей!
   — Но он выворачивается…
   — Черт, а парень-то силен. Чем вы его тут кормите?
   — Он на протокольном лечении, а еще у него Альцгеймер… Не достать мне его никак!
   Брэйс сменил хватку, повернув мужчину задом к медсестре. Она ухватила кожу на голой ягодице в складку и воткнула иглу. Старик взвизгнул, взбрыкнул и вырвался от Брэйса. Заметавшись, он схватил с тумбочки стакан с водой и запустил доктору в лицо.
   Стакан угодил Брэйсу в висок и разбился.
   Тоби рванулась вперед и ухватила старика за запястье, прежде чем тот снова успел замахнуться. Она жестко скрутила его руку, осколок выпал из сжатых пальцев.
   Брэйс обхватил гигантскими ручищами больного за плечи и проорал:
   — Всадите ему остаток халдола!
   Сестра повторно воткнула иглу в ягодицу и вдавила поршень.
   — Ну, все! Боже, я надеюсь, это сработает лучше, чем мелларил.
   — Этот парень на меллариле?
   — Круглосуточно. А я говорила доктору Валленбергу, что это на него не действует. За этими пациентами с Альцгеймером глаз да глаз нужен, а не то… Доктор, да у вас кровь! — ахнула она.
   Тоби с тревогой подняла глаза и увидела, как струйка крови, сбегая по щеке Брэйса, капает на белый халат. Осколок стекла раскроил ему кожу на виске.
   — Надо остановить кровотечение, — сказала Тоби. — Вам нужно наложить швы.
   — Для начала позвольте мне убедиться, что этот парень надежно привязан. Прошу вас, сэр. Вернемся в вашу палату.
   Старик смачно плюнул.
   — Черномазый! А ну, выпусти меня!
   — Бог ты мой! Пытаешься взбесить меня, а?
   — Ненавижу черномазых!
   — Ага, как и все, — отозвался Брэйс, скорее устало, чем сердито. Ему все-таки удалось вывести — а отчасти вынести — старика в коридор. — Похоже, приятель, ты заслужил свидание со смирительной рубашкой.
 
   — Ой! Только не превращайте меня в чудовище Франкенштейна, ладно?
   Тоби аккуратно опорожнила шприц с ксилокаином и вытащила иглу. Она ввела местный анестетик в оба края раны и, немного выждав, осторожно уколола кожу.
   — Чувствуете?
   — Нет. Все онемело.
   — Вы уверены, что не хотите поручить это дело пластическому хирургу?
   — Вы ведь работаете в неотложке. Разве вам не приходится постоянно этим заниматься?
   — Да, но если вас беспокоит косметический эффект…
   — С чего бы? Я и так страшен как черт. Шрам, глядишь, послужит украшением.
   — Ну, у вас появится еще один отличительный признак, — сказала она, беря пинцет и нитку.
   Все необходимое нашлось в прекрасно оснащенном медицинском кабинете. Как и все прочее в Казаркином Холме, оборудование было самым лучшим и современным. Стол, на котором лежал Роби Брэйс, можно было установить в самых разных положениях, что делало его удобным для работы хоть с травмами головы, хоть с геморроем. Яркости верхних ламп хватило бы для любого хирургического вмешательства. В углу на случай необходимости стоял мобильный реанимационный набор, последней модели, разумеется.
   Она еще раз смазала рану бетадином и проткнула края изогнутой хирургической иглой. Роби Брэйс лежал на боку, не шевелясь. Большинство пациентов в такой ситуации опустили бы веки, однако его глаза оставались широко открытыми и неотрывно смотрели на противоположную стену. Хоть габаритов он был устрашающих, глаза смягчали грозное впечатление. Они были тепло-карими, с густыми, как у ребенка, ресницами.
   Тоби сделала еще стежок и протянула нитку через кожу.
   — Порез довольно глубокий, — заметила она. — Хорошо еще, в глаз не попал.
   — Думаю, он целил мне в глотку.
   — И он круглосуточно принимает успокоительное? — она покачала головой. — Вам стоит удвоить дозу и держать его взаперти.
   — Обычно так и есть. Мы держим пациентов с Альцгеймером в изолированном помещении, где можно контролировать их действия. Наверное, господину Хакетту удалось выбраться оттуда. И знаете, иногда эти старички не могут справиться со своим либидо. Самоконтроль-то исчезает, а телесные желания остаются.
   Тоби отрезала нитку и закрепила последний стежок. Рана теперь была закрыта, и Тоби промокнула ее спиртом.
   — А что за протокольное лечение?
   — А?
   — Сестра сказала, что господин Хакетт на протокольном лечении.
   — А, это исследования Валленберга. Инъекции гормонов пожилым людям.
   — Для чего?
   — Для омоложения, для чего же еще? У нас богатые клиенты, и большинство из них мечтают жить вечно. Они все с радостью готовы участвовать в новейших медицинских выходках.
   Он сел на край стола и помотал головой, словно пытаясь избавиться от внезапного приступа головокружения. Тоби охватила паника: чем люди крупнее, тем тяжелее падают. И тем тяжелее поднимать их с пола.
   — Лягте обратно, — велела она. — Вы слишком рано поднялись.
   — Я в порядке. Пора возвращаться к работе.
   — Нет, вы пока посидите здесь, ладно? Иначе вы можете упасть, и мне придется зашивать вас с другой стороны.
   — Еще один шрам, — проворчал он, — еще чуть больше отличий.
   — Вы и так ни на кого не похожи, доктор Брэйс.
   Он улыбнулся, но взгляд его оставался несколько рассеянным. Тоби опасливо наблюдала за ним минуту-другую, готовая подхватить, если тот отключится, однако он сумел удержаться на ногах.
   — Так расскажите мне побольше об этом протоколе. Что за гормоны колет Валленберг?
   — Целый коктейль. Гормон роста. Тестостерон. Дегидроэпиандростерон. Еще какие-то. На эту тему существует масса работ.
   — Я знаю, что гормон роста увеличивает мышечную массу у пожилых. Но мне как-то не попадались материалы по комбинированному применению.
   — Но все же в этом есть смысл, верно? С возрастом деятельность гипофиза угасает. И он перестает вырабатывать соки, свойственные молодости. Если верить теории, в этом-то и состоит причина старения — наши гормоны загибаются.
   — А Валленберг, стало быть, заменяет их?
   — Похоже, это дает некий эффект. Вон, взгляните на господина Хакетта. Парень хоть куда.
   — Да уж. Но почему вы даете гормоны пациенту с Альцгеймером? Он же не может дать на это согласие.
   — Возможно, он согласился несколько лет назад, когда еще соображал.
   — Исследование длится так долго?
   — Валленберг работает над этим с девяносто второго года. Загляните в «Указатель медицинских публикаций». Увидите, его имя мелькает в нескольких десятках изданий. Все, кто занимается гериатрией, знают Валленберга. — Брэйс осторожно поднялся из-за стола. Помедлив несколько мгновений, он удовлетворенно кивнул. — Непоколебим как скала. И когда снимать швы?
   — Через пять дней.
   — А когда я получу счет?
   Она улыбнулась:
   — Обойдемся без счета. Просто окажите мне услугу.
   — Угу.
   — Посмотрите карту Гарри Слоткина. Позвоните мне, если что-нибудь найдете. То, что я могла упустить.
   — А вы полагаете, что пропустили что-то?
   — Не знаю. Но собственных ошибок не выношу. Гарри могло хватить сообразительности добраться назад в Казаркин Холм. Возможно даже, в палату к жене. Будьте начеку.
   — Я предупрежу сестер.
   — Его нельзя не заметить. — Тоби потянулась к своей сумочке. — Он в костюме Адама.
 
   Тоби подъехала к своему дому, остановилась рядышком с «Хондой» Брайана и заглушила мотор. Она не сразу вылезла из машины, а задержалась на некоторое время: сидела и слушала тихое пощелкивание остывающего двигателя, наслаждаясь мгновениями покоя, когда никто ничего не требует. Как же их много, этих требований! Она сделала глубокий вдох и откинула голову на подголовник. Девять тридцать, тихое время в округе, населенной провинциальными интеллигентами. Родители ушли на работу, дети отправлены в школу или детсад, дома опустели в ожидании домработниц, которые все отдраят и пропылесосят, а затем исчезнут, оставив после себя характерный лимонный запах полироли. Это был безопасный район с ухоженными домиками; не самая изысканная часть Ньютона, но вполне удовлетворявшая потребность Тоби в том, что касалось упорядоченности жизни. После неожиданностей ночного дежурства в неотложке начинаешь ценить тщательно подстриженную лужайку.
   Чуть дальше по улице внезапно пробудился садовый пылесос. Затишье кончилось. Служба наружной уборки на своих пикапах уже вторглась в округу.
   Тоби неохотно покинула «Мерседес» и поднялась на крыльцо.
   Брайан, помощник ее матери, поджидал у двери, скрестив на груди руки и неодобрительно щурясь. Он был похож на жокея, изящный миловидный молодой человек, однако преграду он представлял собой значитльную.
   — Ваша мама сегодня прямо на стенку лезла, — сообщил он. — Не стоит так с ней поступать.
   — А ты разве не сказал ей, что я задержусь?
   — Без толку. Знаете же, она этого не понимает. Она ждет, что вы придете рано, а если нет, она принимается за свое — ну, знаете, подходит к окну и в ожидании вашей машины начинает раскачиваться взад-вперед, взад-вперед до бесконечности.
   — Прости, Брайан. Я ничего не могла поделать. — Тоби вошла следом за ним в дом и положила сумку на стол в прихожей.
   Нарочито медленно вешая куртку, она твердила про себя: «Спокойно, спокойно. Не кипятись. Он тебе нужен. Он нужен маме».
   — Мне-то все равно, задерживаетесь вы на два часа или нет, — продолжал он. — Я свое получаю. И получаю очень неплохо, спасибо вам. Но вот вашей маме, бедняжке, это не растолкуешь.
   — У нас проблемы на работе.
   — Она не притронулась к завтраку. Вон, у нее в тарелке остывшая яичница.
   Тоби хлопнула дверцей стенного шкафа:
   — Я приготовлю ей другой завтрак!
   Молчание.
   Она стояла к нему спиной, продолжая держать руку на дверце. В голове крутилось: «Я не хотела отвечать так резко. Я просто устала. Я так устала!»
   — Что ж, — проговорил Брайан, обозначив этим все. Обиду. Поражение.
   Тоби повернулась к молодому человеку. Они были знакомы уже два года, но так и не стали настоящими друзьями, никогда не заходили дальше отношений работника и нанимателя. Она ни разу не была у него дома, не видела Ноэля, его соседа по дому. И все же в этот момент она понимала, что зависит от Брайана больше, чем от кого-либо. Именно он делал ее жизнь относительно нормальной, и Тоби не могла потерять его.
   — Прости, — извинилась она. — Мне просто не потянуть сейчас еще и это. У меня была премерзкая ночь.
   — Что случилось?
   — Мы потеряли двух пациентов. За час. И я до сих пор чувствую себя просто ужасно. Я не хотела на тебе отыгрываться.
   Он слегка кивнул, неохотно принимая извинения.
   — А как у вас прошла ночь?
   — Она проспала всю дорогу. Я только что вывел ее в сад. Это всегда успокаивает.
   — Надеюсь, она не повыдергает весь салат.
   — Не хочу вас огорчать, но салат пошел в семена уже месяц назад.
   «Ну вот, теперь я еще и садовник никудышный», — подумала Тоби, направляясь через кухню к черному ходу. Каждый год с самыми радужными надеждами она разбивала огородик. Она сажала салат, цуккини и зеленую фасоль, и ростки успешно всходили. Но затем наваливались всевозможные дела, и она забрасывала огородные хлопоты. Салат зацветал, желтая перезревшая фасоль висела на плетистых стеблях. Тоби с отвращением все обрывала и давала себе клятву на следующий год постараться как следует, но прекрасно знала, что и следующий год принесет урожай несъедобных цуккини, больше похожих на бейсбольные биты.
   Она вышла во двор. Сначала она не заметила маму. Сад разросся, превратившись в полные сорняков джунгли; цветы и вьющиеся растения доходили в высоту до подбородка. Этот сад всегда отличался приятным художественным беспорядком: клумбы, разбитые без всякого плана, просто по чьей-то садоводческой прихоти, расползались вширь год от года. Когда Тоби купила этот дом лет восемь назад, она собиралась повыдергать самые непокорные растения и установить безжалостный садовый порядок. Но тогда Элен отговорила ее; Элен объяснила, что в саду надо культивировать как раз беспорядок.
   И вот теперь Тоби стояла у задней двери и оглядывала сад, разросшийся так, что не было видно мощеных дорожек. Что-то зашуршало среди цветов, и в поле зрения появилась соломенная шляпка. Элен, стоя на коленках, ковырялась в земле.
   — Мамочка, я дома.
   Шляпка запрокинулась, открыв круглое загорелое личико Элен Харпер. Увидев дочь, она помахала ей; рука ее что-то сжимала. К тому времени, как Тоби прошла через двор и шагнула в заросли переплетенных стеблей, мама поднялась на ноги, и Тоби увидела, что у нее в кулачке зажат пучок одуванчиков. По иронии судьбы в этом состояла одна из особенностей болезни Элен: она разучилась готовить и умываться, но не разучилась — и, наверное, уже никогда не разучится — отличать сорняки от цветов.
   — Брайан говорит, ты еще не ела, — сказала Тоби.
   — Мне кажется, ела. А разве нет?
   — Ладно, я собираюсь приготовить завтрак. Не хочешь пойти в дом и позавтракать со мной?
   — Но у меня еще так много дел. — Элен со вздохом оглядела клумбы. — Я наверно, никогда не смогу все закончить. Ты видишь вот это? Эту гадость?
   Она помахала зажатой в кулачке вялой зеленью.
   — Это одуванчики.
   — Да. Они везде. Если я их не повыдергиваю, они полезут дальше, вон в те фиолетовые. Как ты там их называешь…
   — Фиолетовые? Честно, мам, даже и не знаю.
   — Все равно, места ведь больше не будет, значит, придется все расчищать. Это борьба за место. Так много дел, и вечно не хватает времени.
   Она придирчиво оглядела сад, ее щеки раскраснелись от солнца. «Так много дел, и вечно не хватает времени». Это была типичная присказка Элен, прямо-таки мантра, уцелевшая после распада остальной части памяти. Почему только эта фраза сохранилась в сознании? Неужели жизнь овдовевшей матери двух дочерей до такой степени сдавливалась узкими рамками времени, бременем неисполненных дел?
   Элен опустилась на колени и снова принялась копаться в земле. Что она искала, Тоби не знала, наверное, снова ненавистные одуванчики. Тоби подняла глаза и увидела, что на небе ни облачка, день выдался приятный и теплый. Элен можно спокойно оставить тут и без присмотра. Калитка заперта, сама Элен выглядит вполне довольной. Здесь она обычно и проводит летние деньки. Тоби сделает ей сандвич и оставит на кухонном столе, а потом пойдет спать. В четыре часа пополудни она проснется, и они с Элен вместе пообедают.
   Она услышала, как отъехала машина Брайана. В половине седьмого он вернется, чтобы остаться с Элен на ночь. А Тоби снова уйдет на свое обычное дежурство в клинику.
   «Так много дел, и вечно не хватает времени». Эта мысль стала мантрой и для Тоби. Что матери, что дочери — обеим вечно не хватает времени.
   Она сделала глубокий вдох и медленно выдохнула. Вызванный утренней нервотрепкой адреналин выветрился, и теперь усталость каменной глыбой навалилась на плечи. Тоби знала, что ей лучше сразу пойти спать, но шевельнуться не было сил. Она продолжала наблюдать за матерью, думая о том, как молодо та выглядит, похожа, скорее, на круглолицую девочку в панамке, чем на пожилую женщину. На девочку, которая радостно лепит куличики из земли.
   «Теперь мама — я», — пронеслось в голове у Тоби. И как любая мать, она внезапно осознала, насколько быстро летит время, проносятся мгновения.
   Она присела на корточки рядом с мамой.
   Элен покосилась на нее, в голубых глазах мелькнуло удивление.
   — Тебе что-то нужно, дорогая? — осведомилась она.
   — Нет, мамочка. Я просто подумала, что надо помочь тебе и выдернуть несколько сорняков.
   — О! — Элен улыбнулась и, подняв испачканную в земле руку, убрала с щеки Тоби выбившуюся прядь. — А ты уверена, что знаешь, какие дергать?
   — Ты же мне покажешь?
   — Вот. — Элен мягко подвела руку Тоби к пучку зелени. — Можешь начать с этих.
   И встав на колени бок о бок, мать и дочь принялись дергать одуванчики.

5

   Ангус Парментер запустил беговую дорожку и почувствовал, как резиновая лента слегка дернулась у него под ногами. Он ускорил шаг до бодрых одиннадцати километров в час. Пульс его тоже участился — это было видно на небольшом цифровом мониторе, прикрепленном к поручню тренажера. 112, 116, 120. Надо заставить сердце вкалывать и кровь струиться в жилах! «Встряхнись! Вдох-выдох, вдох-выдох. Пусть мышцы поработают».
   На экране, который висел прямо перед глазами, чтобы разнообразить тренировку, плыли булыжные улочки греческой деревни. Однако взгляд Ангуса был прикован к цифровому монитору. Он следил, как пульс подползает к 130. Наконец нужная частота сердечных сокращений достигнута. Он постарается удержать ее в течение следующих двадцати минут, даст себе хорошую нагрузку, чтобы улучшить кислородный обмен. Затем поостынет, позволив своему пульсу постепенно упасть до сотни, затем до восьмидесяти, затем и до его обычной частоты покоя в 68 ударов. После этого настанет время «Наутилуса» — тренажера для верхней половины тела, а потом — водные процедуры. К тому времени пора будет идти на обед — обезжиренная, богатая протеинами и грубой клетчаткой пища подается в местной столовой. Вместе с едой он примет и несколько обычных пилюль: витамин Е, витамин С, цинк, селен. Арсенал чудесных средств, удерживающих годы в узде.
   Пока все это, похоже, действует. В свои восемьдесят два Ангус Парментер чувствовал себя хорошо как никогда. И с наслаждением вкушал плоды своих трудов. Он без устали вкалывал, чтобы нажить свое состояние, — гораздо больше, чем любой из этих хлюпиков. У него были деньги, и он намеревался жить, пока они не кончатся — все до последнего цента. Пусть следующее поколение само для себя зарабатывает. Настало его время пожить в свое удовольствие.
   После обеда он сыграет в гольф с Филом Дорром и Джимом Бигелоу, его друзьями-соперниками. Затем у него есть возможность прокатиться на принадлежащем Казаркину Холму микроавтобусе в город — сегодня вечером они собирались на «Кошек» в театральный центр «Вонг». Наверное, он слиняет. Пусть дамочки тащатся от выводящих рулады кисок, это не для него; как-то раз он уже видел это шоу на Бродвее, и этого больше чем достаточно.
   Он услышал, как рядом затарахтел велотренажер, и обернулся. Джим Бигелоу яростно крутил педали. Ангус кивнул:
   — Привет, Джим.
   — Здорово, Ангус.
   Некоторое время они потели рядом, сосредоточенные на тренировке, а потому молчаливые. На экране виды греческих улочек сменились грязной дорогой в тропическом лесу. Сердечный ритм Ангуса непоколебимо держался на 130 ударах в минуту.
   — Ты что-нибудь уже знаешь? — спросил Бигелоу, перекрикивая стрекот велосипеда. — Насчет Гарри?
   — Нет.
   — Я видел их… полицию… они обыскивали пруд. — Бигелоу задыхался, ему было тяжело крутить педали и говорить одновременно.
   Его трудности, думал Ангус. Бигелоу никогда не отказывал себе в десерте, а в спортзал наведывался не чаще раза в неделю. Он терпеть не мог зарядку, ненавидел здоровую пищу. В семьдесят шесть Бигелоу и выглядел на свой возраст.
   — Я слышал… за завтраком… его еще не нашли… — Бигелоу подался вперед, его лицо раскраснелось от натуги.
   — Это и я слышал, — отозвался Ангус.
   — Странно. Непохоже на Гарри.
   — Да уж.
   — Правда, он уже неделю… вел себя как-то не так. Не заметил?
   — Ты о чем?
   — Рубашку наизнанку надел. Носки непарные. Раньше за ним такого не водилось.
   Ангус не отрывал взгляд от экрана. Тропические заросли расступались перед ним. По ветке дерева над головой скользил боа-констриктор.
   — А его руки… обратил внимание? — пропыхтел Бигелоу.
   — Что с ними?
   — Они дрожали. Всю прошлую неделю.
   Ангус промолчал. Вцепившись в рукоятки, он сосредоточился на тренировке. «Раз-два, раз-два, качай икры, пусть будут крепкими и молодыми».
   — Чертовски странная вещь, — сказал Бигелоу. — Этот случай с Гарри. А тебе не кажется…
   — Мне ничего не кажется, Джим. Будем просто надеяться, что он вернется.