Страница:
Пока юноша трудился, остальные писцы ушли обедать. Звали и его, но он отмахнулся – мол, ступайте без меня!
Копия была готова, осталось сшить страницы… но тут юноша увидел в окне старшего переписчика, тот шел через двор к пристройке.
Скорее! Спрятать свое сокровище!.. Но куда? Под рубаху не запихаешь. В комнате ничего, кроме столов и скамей… да гигантского сундука для рукописей, но он заперт.
А за дверью уже слышались шаги – и в отчаянии писец сунул рукопись в щель между сундуком и стеной.
И тут же вошел старший переписчик. Не заметил ничего подозрительного, отругал ленивого подчиненного за то, что мало сделал. Попутно сообщил, что приезжий бедолага лежит в бреду и, похоже, не выживет.
После его ухода писец попытался достать рукопись из-за сундука. Но проклятое дубовое чудовище то ли было намертво приделано к полу, то ли сволочь-столяр сделал его тяжелым, как грех отцеубийцы… не отодвинуть от стены! А ведь возиться с сундуком пришлось так, чтобы этого никто не заметил!
Сутки прошли в безуспешных попытках вернуть рукопись. За это время удалось узнать, что злополучный гонец скончался. И что высокородный Санфир решил ввести в «Летопись» именно этот вариант сказания о Двенадцати Магах.
А через сутки писец плюнул на все на свете. Сундук за два года никто от стены не отодвигал. Поче– му бы рукописи не полежать еще? Путеводная фра– за звенела в памяти – призывно, пронзительно, властно. Зачем ему куски кожи, испачканные чернилами?
Прихватив кошелек старшего переписчика, писец отправился в путь. На каждом шагу его дразнила, звала вперед та фраза, заученная наизусть. Он засыпал с нею, он просыпался с нею, она стелила ему под ноги незримую тропу. И тропа эта оборвалась в темной пещере, куда пришлось протискиваться по скальным трещинам, едва не свернув себе шею. Да и пещерой это нельзя было назвать – просто расширился лаз в скале, а рука впотьмах нашарила на стене потеки влаги. Странной, терпкой на вкус, вяжущей рот…
– Нет, это как раз дело понятное, – после ко-роткого молчания объяснила Лейтиса. – Вот мне сейчас Орхидея рассказала: когда чародей впервые чувствует свой Дар, а управлять им еще не умеет… это как сесть на необъезженную лошадь. Ты чего-то хочешь – а Дар сделает все наоборот. У того дурня-писца не было учителя, объяснить было некому…
– Во-во! – обрадовался Недомерок. – Именно так. Писец прямо в пещере и уснул. А проснулся, выбрался наружу – и почувствовал, как в крови заиграла волшебная сила. Ну, и захотел враз перенестись в Тайверан. А Дар все сделал наоборот. Перенес его не через… как его, повтори… не через пространство, а через время. И не вперед, а назад. Лет на триста.
Лейтиса охнула. Шершень присвистнул.
– И еще, – продолжал Недомерок, – в памяти стерлось то, что он последние дни повторял назубок. Забыл дорогу от Тайверана к пещере – именно потому, что об этом больше всего думал!
Красавчик, приоткрыв рот, слушал Недомерка, как дети слушают бродячего сказителя.
– Бедняга не сразу понял, в какую передрягу угодил. А когда понял… ну, жить как-то надо! А историю он учил у самого Санфира. Припомнил, что король Джиликат привечал мудрых и ученых людей. Подался к нему, пробился во дворец, поразил там всех ученостью, особенно по части философии… это я его слова говорю… расхвастался, шибко умный!
– Дальше ясно, – сухо бросил Шершень. – Вот мой «сосед» уже черными словами бранится. Они-то считали, что Фолиант жутко прозорливый, любое историческое событие наперед предвидит! А он, прохвост, все знал из летописей!
– Эй! – сообразила Лейтиса (сама, без помощи Орхидеи). – Если так… выходит, Фолиант заранее знал, что Шадридаг разгромит Ночных Магов, а от Кровавой крепости крошево оставит. Так с какой дури он в это провальное дело влез?
Недомерок помолчал, вслушиваясь в ответ Фолианта, а потом удивленно ответил:
– Тут ерунда выходит. Он говорит: во времена его молодости не то что историки – дети малые знали, что Восемь Ночных Магов отбили войска Шадридага, подчинили себе почти все края, которые сейчас мы зовем Силураном, и заставили почитать себя как богов. Говорит, правили после этого полтораста лет. А лет за тридцать до Железных Времен перессорились и друг друга извели.
Ответом было ошеломленное молчание. Наконец подал голос Шершень:
– Это что же – вся история поменялась из-за того, что одного мага-недоучку в прошлое закинуло?
– Может, и не из-за этого, – задумчиво сказала то ли Лейтиса, то ли Орхидея. – Что мы знаем о течении времени?
– Он еще говорит, – уточнил Недомерок, – что пробовал менять разные мелкие события, про которые читал в трудах историков. В свою пользу, ясное дело. И ничего, менялось самым удачным образом…
– Ураган просит передать: «Доменялся, кретин!» – усмехнулся главарь.
– Ага, – ответно ухмыльнулся Недомерок. – Шибко умный потому что!
– И что мы тепе-ерь будем де-елать? – нараспев вмешался в разговор Красавчик. Все разом обернулись к нему – словно заговорила колода для рубки дров.
– А правда, что теперь? – подхватила Лейтиса.
– Он говорит, надо найти рукопись, – принялся Недомерок повторять слова «соседа». – Он ее увидел, когда я проходил мимо лавки книготор-говца. Шенги ее как раз покупал, в руках держал. А глаза у меня зоркие, вот Фолиант свою работу и признал… Говорит, надо добраться до той пещеры. Если, мол, все четверо станем магами – сумеем подобрать для «соседей» тела. Будет нас семеро – наделаем дел!
– А то вы, дохлятина древняя, мало наделали! – возмутилась Лейтиса. – Вас в свое время били, так теперь хотите наши бока под тумаки подставить?.. Орхидея, заткнись, когда я разговариваю… Чего-о?! Да сама ты после этого дурища еловая, необструганная… шлюшка замызганная, кошка драная, помоечная шваль…
– Бабка, цыц! – по привычке прикрикнул главарь.
– За бабку – в глаз! – немедленно откликнулась Лейтиса. – Какая я тебе теперь бабка? Внучек нашелся!..
Тут ссора оборвалась: мимо распахнутых во– рот пронеслись трое всадников. Впереди скакал седой наррабанец, похожий на орла. Благородный облик, гордая посадка в седле. За ним следовали двое слуг – чернокожие хумсарцы в диковинных нарядах.
– Эх, кони хороши! – с завистью сказал Шершень.
– Знать бы заранее – остановили бы их на дороге, упросили бы отдать лошадок, – мечтательно улыбнулась матерая разбойница Лейтиса.
– Нет, – твердо сказал атаман Шершень. – У таких на пути становиться – себе дороже. Наваляют. Даром что их трое, а нас четверо.
– Та-ак ведь их гла-авный – ста-арик! – удивился Красавчик.
– Ну и что? Он – воин, я таких видел…
– И я видела, – отрешенно, задумчиво протянула Лейтиса, – где ж я его видела?.. О, помню! В Издагмире, с той заморской соплячкой Нитхой! Они по улице вместе шли, разговаривали! А теперь он в столицу скачет?
Четверка многозначительно переглянулась…
– Ли-ихо ска-ачет, – пропел Красавчик. – Надо-олго на-ас обго-онит!
– Нет, – усмехнулся Шершень. – Мы появим-ся в Аргосмире почти одновременно с ним, хоть и не гоним скакунов. Наши «соседи» знают проре– хи в Грани уж как-нибудь получше, чем Гильдия. В конце-то концов, это ж они когда-то Грань из-решетили! Вот и проведут нас быстренько до столицы…
– За Грань? – поморщилась Лейтиса?
– Да мы ненадолго! И безопасными тропинками! Ураган ручается…
Щегол не глядел на собеседника. Он лежал на скамье, закинув руки за голову, глядел в потолок и цедил слова так лениво, словно в десятый раз пересказывал наскучившую историю. Но Умменес Глиняная Ограда, служитель с Серебряного подворья чувствовал себя от этого равнодушного голоса весьма неуютно. Он оглянулся – но у выхода торчал, подпирая дверной косяк, бородатый детина.
– Ну, не сумел… – вякнул Умменес. – Книжища такая, что под рубаху не сунешь и со двора не унесешь. Да и вообще ее брать… заметят ведь!
– Понятно, – вздохнул Щегол. – Как до дела дошло, так «заметят»… А люди говорят: кто слово не держит, тот на свете долго не живет…
– Примета такая, – негромко уточнил от двери Кудлатый.
Умменес уже не в первый раз проклял день и час, когда сел играть с этой парочкой в «радугу».
– Проигрыш я отдам. Деньги достану.
– Так же, как книгу достал? Нет уж, мы с Кудлатым твой проигрыш сами вернем. Сходим на Серебряное подворье, попросим провести нас к почтеннейшему Хастану. И скажем: «Не хочет ли господин посланник заплатить за рассказ? Здешний слуга Умменес по всем кабакам треплет доброе имя хозяина. Болтает, будто господин посланник в свите своей привез алхимика по имени Эйбунш. И якобы тот Эйбунш в подвале ставит богомерз-кие опыты – не иначе как варит отраву на пагубу гурлианскому королю и всему Аргосмиру. Что на тех опытах вызнает, то в здоровенную книгу пишет, а прислуге про алхимика болтать не велено…» Как думаешь, раскошелится посланник?
Умменеса прошиб холодный пот. По слухам, и сам Хастан, и его свита – из бывших пиратов. А пираты круто обходятся с теми, кто болтает лишнее.
– Да я что, я бы рад… у нас ведь со двора книгу не вынесешь: у ворот охранник стоит, глазищами зыркает!
– А с корзинкой за покупками пойти? А книгу на дно корзины положить?
Умменес побледнел, в испуге замотал головой.
Щегол вздохнул.
– Кудлатый, будь другом, принеси нам всем ви-на, – устало попросил он.
Бородач мгновение помедлил, а потом молча вышел, прикрыв за собою дверь.
Щегол тут же обернулся к Умменесу. Юноша отбросил небрежную томность, он был серьезен и деловит, заговорил быстро и четко:
– Сможешь этой ночью напроситься в сторожа – по двору ходить?
– И напрашиваться не надо, сегодня мой черед.
– Отлично. Возьмешь потихоньку у алхимика книгу… еще как возьмешь, попробуй только не взять! На заднем дворе, где за стеной Грошовый тупик… там еще дерево у стены растет… у этого дерева жди меня. За полночь, ближе к утру, закрепи на ветке веревку, а конец брось через стену, чтоб я мог влезть. Я забираю книгу – и мы квиты. А не сделаешь – завтра иду говорить с Хастаном…
Открыв пинком дверь, вошел Кудлатый. В ру– ках у него был поднос с кувшином и тремя кружками.
– А мы уже договорились, – лениво протянул Щегол. – Умменес завтра еще раз попробует вынести книгу с подворья. Сюда и притащит, в «Шумное веселье»… Ну что, приятель, сладим дело?
– Сладим, – обреченно вздохнул Умменес.
Не справится? Еще как справится. Если этот хваленый герой и трепыхнуться не сможет, хоть заживо его на костер клади!
А главное – кто заказчик? Жабье Рыло! Вот такая честь выпала Блохе, такой почет и уважение! Нет, ясное дело, приказ-то он не сам отдает, но все-таки через одного из своих ближних подручных!..
– Совиная Лапа так буянил, что его на всякий случай приковали к стене – до утра, до следующе-го допроса. Уж со скованным-то пленником разберешься?
– Да, господин.
– Все-таки будь настороже, не хлопай ушами по спине. Шенги есть Шенги.
– Да, господин.
– Табишу уже заплачено. В полночь к нему придет сменщик, на которого все и будет свалено. Табиш его напоит вином с нужными травками, а потом откроет тебе дверь.
– Да, господин.
– Я бы все дело Табишу поручил, но он до самого Праздника Всех богов соблюдает Малый Обет. Старые грехи замаливает.
– Да, господин.
Это Блохе, конечно, повезло, что старшего тюремщика грехи заели. Малый Обет – значит, нельзя убивать ни одно живое существо, даже мух и комаров. Так что пускай та тюремная харя хоть до поноса обзавидуется, а вся слава и весь почет за мертвого Подгорного Охотника достанутся – ура! – Блохе!
Шумели не для торговца – для однорукого ни-щего, что сидел у ворот. Каждый день на этом са-мом месте. Не уходил, хоть тут и скверно подавали. И то сказать, зачем ему милостыня? Ему в другом месте неплохо платят, такому глазастому да приметливому…
Хастан Опасный Щит, посланник Круга Семи Островов, вышел к пришлому человеку, изображая ленивую заинтересованность. Ему хотелось ударить «торговца» по плечу, спросить: «Ну, просоленная душа, каково плавается с новым капитаном?» Но нельзя, нельзя. Из окна наверняка поглядывает какой-нибудь слуга, который получает прибавку к жалованью из тех же рук, что и нищий у ворот. А потому Хастан с показным равнодушием протянул руку к горке безделушек – мол, прихоть, каприз…
Но рука замерла над лотком. Поверх кучки грошовых поделок лежала бронзовая рыбка с колечком в плавнике. Такие фигурки привязывают к поясу – для красоты.
Такие – да не такие! Эту бронзовую рыбешку Хастан последний раз видел на Вайаниди, Высоком Острове. На ладони Тагиора, Главы Круга.
«Если тебе пришлют этот знак…»
Посланник, помнится, тогда хмыкнул про себя: угу, пришлют, как же… Выходит, ошибался! Ай да Тагиор! Ай да одряхлевший любитель боевых псов! Жив, стало быть, в нем тот лихой капитан, что вел «Наглеца» прямо на береговые катапульты Яргимира!
– Да, капитан, да! – тихо и весело шепнул «торговец». – Мы стоим в Кружевном заливе. Помнишь, где мы меняли фок-мачту на «Раскате»?
Помнит ли Хастан? Еще как помнит! Отличное место. Побережье изрезано причудливыми заливчиками – настоящее кружево. Можно спрятать хоть эскадру!
Хастан взял с лотка тяжелую рыбку. Достал из кошелька монету, не глядя протянул «торговцу».
Тот поспешно спрятал монету, сдержав удивленный возглас: бывший капитан платил золотом.
– Пять кораблей! – истово и тихо добавил он. – Если что, пришли с кем-нибудь эту рыбку, а уж мы…
Но Хастан уже успел прикинуть возможный оборот событий.
– Вряд ли, – сказал он с сожалением. – Вряд ли, боцман. У меня и без кораблей пока неплохо получается. А сорвется – так у меня другая затея есть, все уже подготовлено… А знаешь, боцман, не так уж это скучно – быть дипломатом. Зачем вести своих людей на клинки, если можно уговорить врагов перерезать друг друга?
13
Копия была готова, осталось сшить страницы… но тут юноша увидел в окне старшего переписчика, тот шел через двор к пристройке.
Скорее! Спрятать свое сокровище!.. Но куда? Под рубаху не запихаешь. В комнате ничего, кроме столов и скамей… да гигантского сундука для рукописей, но он заперт.
А за дверью уже слышались шаги – и в отчаянии писец сунул рукопись в щель между сундуком и стеной.
И тут же вошел старший переписчик. Не заметил ничего подозрительного, отругал ленивого подчиненного за то, что мало сделал. Попутно сообщил, что приезжий бедолага лежит в бреду и, похоже, не выживет.
После его ухода писец попытался достать рукопись из-за сундука. Но проклятое дубовое чудовище то ли было намертво приделано к полу, то ли сволочь-столяр сделал его тяжелым, как грех отцеубийцы… не отодвинуть от стены! А ведь возиться с сундуком пришлось так, чтобы этого никто не заметил!
Сутки прошли в безуспешных попытках вернуть рукопись. За это время удалось узнать, что злополучный гонец скончался. И что высокородный Санфир решил ввести в «Летопись» именно этот вариант сказания о Двенадцати Магах.
А через сутки писец плюнул на все на свете. Сундук за два года никто от стены не отодвигал. Поче– му бы рукописи не полежать еще? Путеводная фра– за звенела в памяти – призывно, пронзительно, властно. Зачем ему куски кожи, испачканные чернилами?
Прихватив кошелек старшего переписчика, писец отправился в путь. На каждом шагу его дразнила, звала вперед та фраза, заученная наизусть. Он засыпал с нею, он просыпался с нею, она стелила ему под ноги незримую тропу. И тропа эта оборвалась в темной пещере, куда пришлось протискиваться по скальным трещинам, едва не свернув себе шею. Да и пещерой это нельзя было назвать – просто расширился лаз в скале, а рука впотьмах нашарила на стене потеки влаги. Странной, терпкой на вкус, вяжущей рот…
* * *
– Я дальше не понимаю… – растерянно сообщил друзьям Недомерок. – Дальше Фолиант бренчит про какую-то обратную волну…– Нет, это как раз дело понятное, – после ко-роткого молчания объяснила Лейтиса. – Вот мне сейчас Орхидея рассказала: когда чародей впервые чувствует свой Дар, а управлять им еще не умеет… это как сесть на необъезженную лошадь. Ты чего-то хочешь – а Дар сделает все наоборот. У того дурня-писца не было учителя, объяснить было некому…
– Во-во! – обрадовался Недомерок. – Именно так. Писец прямо в пещере и уснул. А проснулся, выбрался наружу – и почувствовал, как в крови заиграла волшебная сила. Ну, и захотел враз перенестись в Тайверан. А Дар все сделал наоборот. Перенес его не через… как его, повтори… не через пространство, а через время. И не вперед, а назад. Лет на триста.
Лейтиса охнула. Шершень присвистнул.
– И еще, – продолжал Недомерок, – в памяти стерлось то, что он последние дни повторял назубок. Забыл дорогу от Тайверана к пещере – именно потому, что об этом больше всего думал!
Красавчик, приоткрыв рот, слушал Недомерка, как дети слушают бродячего сказителя.
– Бедняга не сразу понял, в какую передрягу угодил. А когда понял… ну, жить как-то надо! А историю он учил у самого Санфира. Припомнил, что король Джиликат привечал мудрых и ученых людей. Подался к нему, пробился во дворец, поразил там всех ученостью, особенно по части философии… это я его слова говорю… расхвастался, шибко умный!
– Дальше ясно, – сухо бросил Шершень. – Вот мой «сосед» уже черными словами бранится. Они-то считали, что Фолиант жутко прозорливый, любое историческое событие наперед предвидит! А он, прохвост, все знал из летописей!
– Эй! – сообразила Лейтиса (сама, без помощи Орхидеи). – Если так… выходит, Фолиант заранее знал, что Шадридаг разгромит Ночных Магов, а от Кровавой крепости крошево оставит. Так с какой дури он в это провальное дело влез?
Недомерок помолчал, вслушиваясь в ответ Фолианта, а потом удивленно ответил:
– Тут ерунда выходит. Он говорит: во времена его молодости не то что историки – дети малые знали, что Восемь Ночных Магов отбили войска Шадридага, подчинили себе почти все края, которые сейчас мы зовем Силураном, и заставили почитать себя как богов. Говорит, правили после этого полтораста лет. А лет за тридцать до Железных Времен перессорились и друг друга извели.
Ответом было ошеломленное молчание. Наконец подал голос Шершень:
– Это что же – вся история поменялась из-за того, что одного мага-недоучку в прошлое закинуло?
– Может, и не из-за этого, – задумчиво сказала то ли Лейтиса, то ли Орхидея. – Что мы знаем о течении времени?
– Он еще говорит, – уточнил Недомерок, – что пробовал менять разные мелкие события, про которые читал в трудах историков. В свою пользу, ясное дело. И ничего, менялось самым удачным образом…
– Ураган просит передать: «Доменялся, кретин!» – усмехнулся главарь.
– Ага, – ответно ухмыльнулся Недомерок. – Шибко умный потому что!
– И что мы тепе-ерь будем де-елать? – нараспев вмешался в разговор Красавчик. Все разом обернулись к нему – словно заговорила колода для рубки дров.
– А правда, что теперь? – подхватила Лейтиса.
– Он говорит, надо найти рукопись, – принялся Недомерок повторять слова «соседа». – Он ее увидел, когда я проходил мимо лавки книготор-говца. Шенги ее как раз покупал, в руках держал. А глаза у меня зоркие, вот Фолиант свою работу и признал… Говорит, надо добраться до той пещеры. Если, мол, все четверо станем магами – сумеем подобрать для «соседей» тела. Будет нас семеро – наделаем дел!
– А то вы, дохлятина древняя, мало наделали! – возмутилась Лейтиса. – Вас в свое время били, так теперь хотите наши бока под тумаки подставить?.. Орхидея, заткнись, когда я разговариваю… Чего-о?! Да сама ты после этого дурища еловая, необструганная… шлюшка замызганная, кошка драная, помоечная шваль…
– Бабка, цыц! – по привычке прикрикнул главарь.
– За бабку – в глаз! – немедленно откликнулась Лейтиса. – Какая я тебе теперь бабка? Внучек нашелся!..
Тут ссора оборвалась: мимо распахнутых во– рот пронеслись трое всадников. Впереди скакал седой наррабанец, похожий на орла. Благородный облик, гордая посадка в седле. За ним следовали двое слуг – чернокожие хумсарцы в диковинных нарядах.
– Эх, кони хороши! – с завистью сказал Шершень.
– Знать бы заранее – остановили бы их на дороге, упросили бы отдать лошадок, – мечтательно улыбнулась матерая разбойница Лейтиса.
– Нет, – твердо сказал атаман Шершень. – У таких на пути становиться – себе дороже. Наваляют. Даром что их трое, а нас четверо.
– Та-ак ведь их гла-авный – ста-арик! – удивился Красавчик.
– Ну и что? Он – воин, я таких видел…
– И я видела, – отрешенно, задумчиво протянула Лейтиса, – где ж я его видела?.. О, помню! В Издагмире, с той заморской соплячкой Нитхой! Они по улице вместе шли, разговаривали! А теперь он в столицу скачет?
Четверка многозначительно переглянулась…
– Ли-ихо ска-ачет, – пропел Красавчик. – Надо-олго на-ас обго-онит!
– Нет, – усмехнулся Шершень. – Мы появим-ся в Аргосмире почти одновременно с ним, хоть и не гоним скакунов. Наши «соседи» знают проре– хи в Грани уж как-нибудь получше, чем Гильдия. В конце-то концов, это ж они когда-то Грань из-решетили! Вот и проведут нас быстренько до столицы…
– За Грань? – поморщилась Лейтиса?
– Да мы ненадолго! И безопасными тропинками! Ураган ручается…
* * *
– Что значит «не сумел достать»?Щегол не глядел на собеседника. Он лежал на скамье, закинув руки за голову, глядел в потолок и цедил слова так лениво, словно в десятый раз пересказывал наскучившую историю. Но Умменес Глиняная Ограда, служитель с Серебряного подворья чувствовал себя от этого равнодушного голоса весьма неуютно. Он оглянулся – но у выхода торчал, подпирая дверной косяк, бородатый детина.
– Ну, не сумел… – вякнул Умменес. – Книжища такая, что под рубаху не сунешь и со двора не унесешь. Да и вообще ее брать… заметят ведь!
– Понятно, – вздохнул Щегол. – Как до дела дошло, так «заметят»… А люди говорят: кто слово не держит, тот на свете долго не живет…
– Примета такая, – негромко уточнил от двери Кудлатый.
Умменес уже не в первый раз проклял день и час, когда сел играть с этой парочкой в «радугу».
– Проигрыш я отдам. Деньги достану.
– Так же, как книгу достал? Нет уж, мы с Кудлатым твой проигрыш сами вернем. Сходим на Серебряное подворье, попросим провести нас к почтеннейшему Хастану. И скажем: «Не хочет ли господин посланник заплатить за рассказ? Здешний слуга Умменес по всем кабакам треплет доброе имя хозяина. Болтает, будто господин посланник в свите своей привез алхимика по имени Эйбунш. И якобы тот Эйбунш в подвале ставит богомерз-кие опыты – не иначе как варит отраву на пагубу гурлианскому королю и всему Аргосмиру. Что на тех опытах вызнает, то в здоровенную книгу пишет, а прислуге про алхимика болтать не велено…» Как думаешь, раскошелится посланник?
Умменеса прошиб холодный пот. По слухам, и сам Хастан, и его свита – из бывших пиратов. А пираты круто обходятся с теми, кто болтает лишнее.
– Да я что, я бы рад… у нас ведь со двора книгу не вынесешь: у ворот охранник стоит, глазищами зыркает!
– А с корзинкой за покупками пойти? А книгу на дно корзины положить?
Умменес побледнел, в испуге замотал головой.
Щегол вздохнул.
– Кудлатый, будь другом, принеси нам всем ви-на, – устало попросил он.
Бородач мгновение помедлил, а потом молча вышел, прикрыв за собою дверь.
Щегол тут же обернулся к Умменесу. Юноша отбросил небрежную томность, он был серьезен и деловит, заговорил быстро и четко:
– Сможешь этой ночью напроситься в сторожа – по двору ходить?
– И напрашиваться не надо, сегодня мой черед.
– Отлично. Возьмешь потихоньку у алхимика книгу… еще как возьмешь, попробуй только не взять! На заднем дворе, где за стеной Грошовый тупик… там еще дерево у стены растет… у этого дерева жди меня. За полночь, ближе к утру, закрепи на ветке веревку, а конец брось через стену, чтоб я мог влезть. Я забираю книгу – и мы квиты. А не сделаешь – завтра иду говорить с Хастаном…
Открыв пинком дверь, вошел Кудлатый. В ру– ках у него был поднос с кувшином и тремя кружками.
– А мы уже договорились, – лениво протянул Щегол. – Умменес завтра еще раз попробует вынести книгу с подворья. Сюда и притащит, в «Шумное веселье»… Ну что, приятель, сладим дело?
– Сладим, – обреченно вздохнул Умменес.
* * *
До сих пор Блохе не доводилось в одиночку выполнять заказ. Разнюхать, когда жертва пройдет по нужному переулку, или на углу «ветер послушать», пока другие с бедолагой разбираются, – это всегда пожалуйста! А вот чтобы самому дело провернуть от начала до конца – такого случая еще не подворачивалось. И вдруг заказ – и на кого?! На великого героя, про которого легенды рассказывают! Это как же свои будут уважать Блоху?Не справится? Еще как справится. Если этот хваленый герой и трепыхнуться не сможет, хоть заживо его на костер клади!
А главное – кто заказчик? Жабье Рыло! Вот такая честь выпала Блохе, такой почет и уважение! Нет, ясное дело, приказ-то он не сам отдает, но все-таки через одного из своих ближних подручных!..
– Совиная Лапа так буянил, что его на всякий случай приковали к стене – до утра, до следующе-го допроса. Уж со скованным-то пленником разберешься?
– Да, господин.
– Все-таки будь настороже, не хлопай ушами по спине. Шенги есть Шенги.
– Да, господин.
– Табишу уже заплачено. В полночь к нему придет сменщик, на которого все и будет свалено. Табиш его напоит вином с нужными травками, а потом откроет тебе дверь.
– Да, господин.
– Я бы все дело Табишу поручил, но он до самого Праздника Всех богов соблюдает Малый Обет. Старые грехи замаливает.
– Да, господин.
Это Блохе, конечно, повезло, что старшего тюремщика грехи заели. Малый Обет – значит, нельзя убивать ни одно живое существо, даже мух и комаров. Так что пускай та тюремная харя хоть до поноса обзавидуется, а вся слава и весь почет за мертвого Подгорного Охотника достанутся – ура! – Блохе!
* * *
Обычно охранники Серебряного подворья гнали прочь разносчиков и прочую горластую шантрапу. А этого торговца дешевыми украшениями впустили во двор, хоть и пошумели: мол, шляются тут всякие… ну ладно, заходи, вдруг да приглянется кому-нибудь твой хлам…Шумели не для торговца – для однорукого ни-щего, что сидел у ворот. Каждый день на этом са-мом месте. Не уходил, хоть тут и скверно подавали. И то сказать, зачем ему милостыня? Ему в другом месте неплохо платят, такому глазастому да приметливому…
Хастан Опасный Щит, посланник Круга Семи Островов, вышел к пришлому человеку, изображая ленивую заинтересованность. Ему хотелось ударить «торговца» по плечу, спросить: «Ну, просоленная душа, каково плавается с новым капитаном?» Но нельзя, нельзя. Из окна наверняка поглядывает какой-нибудь слуга, который получает прибавку к жалованью из тех же рук, что и нищий у ворот. А потому Хастан с показным равнодушием протянул руку к горке безделушек – мол, прихоть, каприз…
Но рука замерла над лотком. Поверх кучки грошовых поделок лежала бронзовая рыбка с колечком в плавнике. Такие фигурки привязывают к поясу – для красоты.
Такие – да не такие! Эту бронзовую рыбешку Хастан последний раз видел на Вайаниди, Высоком Острове. На ладони Тагиора, Главы Круга.
«Если тебе пришлют этот знак…»
Посланник, помнится, тогда хмыкнул про себя: угу, пришлют, как же… Выходит, ошибался! Ай да Тагиор! Ай да одряхлевший любитель боевых псов! Жив, стало быть, в нем тот лихой капитан, что вел «Наглеца» прямо на береговые катапульты Яргимира!
– Да, капитан, да! – тихо и весело шепнул «торговец». – Мы стоим в Кружевном заливе. Помнишь, где мы меняли фок-мачту на «Раскате»?
Помнит ли Хастан? Еще как помнит! Отличное место. Побережье изрезано причудливыми заливчиками – настоящее кружево. Можно спрятать хоть эскадру!
Хастан взял с лотка тяжелую рыбку. Достал из кошелька монету, не глядя протянул «торговцу».
Тот поспешно спрятал монету, сдержав удивленный возглас: бывший капитан платил золотом.
– Пять кораблей! – истово и тихо добавил он. – Если что, пришли с кем-нибудь эту рыбку, а уж мы…
Но Хастан уже успел прикинуть возможный оборот событий.
– Вряд ли, – сказал он с сожалением. – Вряд ли, боцман. У меня и без кораблей пока неплохо получается. А сорвется – так у меня другая затея есть, все уже подготовлено… А знаешь, боцман, не так уж это скучно – быть дипломатом. Зачем вести своих людей на клинки, если можно уговорить врагов перерезать друг друга?
13
За окнами сгущались сумерки. Дворцовые повара давно уже злились про себя: пора подавать ужин, все давно готово, а их величества, все трое, изволят протирать штаны на тронах. Хотя даже малым детям ясно, что жаркое по-наррабански, если остынет, вновь разогревать нельзя, травы потеряют аромат. И пироги с клюквой – их же теплыми есть полагается! Ну, ничего эти коронованные особы не понимают в кулинарии!
А коронованные особы и в самом деле не думали о терпящем урон ужине. Они беседовали с городскими советниками о том, не могут ли слухи о причастнос– ти Гильдии Подгорных Охотников к гибели кораб-лей послужить причиной волнений в городе.
– Народ на гильдейских коситься начал… – вздохнул ювелир Туарри.
– Хуже всего, что Шенги такая знаменитость! – угрюмо бросил начальник стражи. – У любого сказителя в запасе уйма баек про Совиную Лапу. Дети в него играют, сам видел!
– И что? – ядовито поинтересовался Эшузар. – Раз он такая знаменитость, так с него пылинки сдувать? Есть свидетель, который видел лапу? Есть. Маг подтвердил, что свидетель не лжет? Подтвердил. Вот и прижать этого Шенги, вот и ободрать до костей…
– Нет, – ответил король разгневанному от– цу. – Одна ночь ничего не решит. Лекарь обещал, что к полудню Лауруш придет в себя. Поговорим с Шенги в его присутствии – уж учителю врать не станет!.. Ты со мною согласен? – обернулся Зарфест к наследнику.
Тот сегодня не дерзил: сидел на перламутровом троне в скромной и вежливой позе, не отпустил ни одной наглой шуточки. На вопрос отца серьезно и почтительно кивнул. Ну, будто подменили паршивца! Интересно, надолго ли ему хватит благовоспитанности?
Золотая маска, украшенная рубинами, обернулась в сторону черного трона.
– Решено, – сказал король так твердо, что Эшузар не промолвил ни слова возражения своему цар-ственному сыну.
Нургидан и Дайру молча следовали за своим шустрым спутником из переулка в переулок. Они знали, что не удаляются от дворца: высокая стена, по гребню усаженная заточенными лезвиями, маячила за кособокими домишками и облупленными оградами.
– Это наружная стена, – пояснил на ходу Ще-гол, – за нею еще вторая есть…
Но когда путь закончился на самой настоящей помойке, Нургидан возроптал. И его можно было понять: с двух сторон – высоченные заборы, с третьей – бревенчатая стена без единого окошка. А посреди этого закутка – куча мерзкого вонючего мусора.
– И куда же ты нас вывел? – полюбопытствовал Нургидан.
– Не видишь? На свалку, – пожал плечами Щегол, обходя дохлую собаку и аккуратно обогнув зловонную лужу. – Ох, и скопилось же всякой дряни! Мусорщики, лодыри бесстыжие, совсем не вывозят мусор. Драть их надо, скажу я вам, драть без всякой жалости!
– Как бы этим мусорщикам, – задумчиво сказал Дайру, – когда они сюда заявятся, не пришлось бы и тебя на тачке вывозить!
– Но тебе это будет уже неинтересно! – завершил Нургидан мысль друга.
– Ой-ой-ой, какие мои господа грозные! – расхохотался Щегол. – С чего бы? Я ведь даже денег еще не получил!
Он взмахнул в воздухе двумя кусками плотной черной ткани.
– А теперь завяжем глаза! Я же не обязывался за одну-единственную монету показать вам потайной ход в королевский дворец?
Нургидан и Дайру тревожно переглянулись. Этого они не ожидали.
– А мы, – тяжело проговорил Нургидан, – не подписывались торчать с завязанными глазами на свалке в глухом тупике, чтобы всякий аргосмирский проходимец мог сделать с нами что угодно. Скажем, вставить нож под ребро.
– С какой стати? – оскорбился Щегол. – Что у вас можно взять? Вы что, с головы до ног обвешаны золотыми побрякушками? Я, между прочим, вам поверил на слово, повел, куда велено, хотя плату еще не получил. А вы мне не верите, да?
– А с какой стати мы тебе… – начал было Нургидан.
Но Дайру перебил его:
– Я завяжу глаза. Но ты, приятель, учти: наша напарница знает, с кем мы ушли. Если с нами что стрясется, тебе лучше в Аргосмире не появляться. Она на тебя Гильдию натравит.
Дайру блефовал. Он помнил, что они с Нургиданом еще не члены Гильдии. Судьба учеников волнует только учителя, а их учитель сейчас ни в какой беде не защитник.
Но Щегол понимающе кивнул: мол, ясно, дураков нету – против Гильдии переть!
Дайру дал завязать себе глаза. Нургидан неохотно последовал его совету, положившись на слух и чутье.
Чутье его и впрямь было изощренным. То, что для Дайру было просто зловонием, для Нургидана распадалось на множество запахов, каждый из которых он мог узнать и выследить отдельно. Поэтому легко было понять, где сейчас находится проводник. Отошел в сторону, к стене. Звук дыхания сместился ниже: нагнулся, что-то ищет у самой земли…
Оборотень усмехнулся. Повязка, ха! Не знает этот ворюга волков! Теперь, если понадобится, он, Нургидан, берется отыскать потайной ход!
Щегол возился у стены, постукивая чем-то деревянным. Потом поднялся, подошел к Нургидану. Тот напрягся, но Щегол лишь тронул его за рукав:
– Идите, куда веду… осторожнее, здесь крутые ступеньки!
Сейчас-то Охотник понимал, что нужно было выслушать холодно и спокойно тот бред, который с серьезным видом нес дознаватель. Постараться разумно и дотошно найти прорехи в лживой сети его доводов.
Вместо этого – скамья, изломанная в щепки о спины тюремщиков, и стол, перевернутый на до-знавателя. Что, разумеется, очень, очень приблизило торжество справедливости… хорошо еще, этим зрелищем не любовались ни ученики, ни Лауруш.
Увы, Шенги понимал: вернись время вспять, он вновь не сумел бы сдержаться.
Потому что самым мерзким было даже не обвинение. На него-то Шенги не очень обиделся. Всего-навсего обозвал дознавателя поганым отродьем Болотной Хозяйки и пропахал когтями стол перед ним.
Нет, драка случилась, когда тщедушный ублюдок, способный, видите ли, чуять магию, сообщил до-знавателю, что у арестованного на груди – талисман огромной силы. Нельзя, мол, такую вещь оставлять заключенному. Кто знает, каких он здесь чудес наворочает!
И когда рука стражника потянулась к цепочке на шее Шенги… вот тут-то все и началось!
Сильный талисман? Еще бы! А когда-то был еще сильнее – до того как неведомые маги разделили его на три части. И части эти странствуют по мирам, выполняя любое желание того, к кому попадут в руки. Одно-единственное. Главное.
К Шенги осколок талисмана попал после того, как он, еще девятнадцатилетний парнишка, заблудился в Подгорном Мире. Какой это был позор! Но это не повторится: талисман в любой миг покажет Шенги мир вокруг, словно карту…
То есть мог показать, пока цепочка не была со-рвана с шеи…
Шенги застонал. Острая боль потери, глухая тос– ка была даже сильнее обиды от несправедливо– го обвинения, сильнее стыда за свое неразумное буйство.
Но душу тяготило еще что-то. Сквозь мучительные воспоминания пробивалось другое чувство, донельзя знакомое и привычное. То, без чего не выжить в Подгорном Мире. То, что начинает вырабатываться еще в ученичестве и живет в Охотнике до его по-следнего дня.
Ощущение близкой опасности.
«Шкурой чую», – говорила Ульнита-напарни-ца. А Шенги чуял – кровью. Близкая беда тугими толчками отзывалась в жилах, быстрее гнала кровь, тупыми молоточками постукивала в висках.
Но какая опасность может ждать среди ночи человека, запертого в тюремной камере? Откуда она возьмется? Из крысиной норы вылезет?
Вот утром – это да… Утром – допрос. Вероятно, с пыткой. Придется терпеть и доказывать свою правоту. Спокойно, сдержанно доказывать, без вчерашней дурости…
Нет. Молоточки в висках бьют все нетерпеливее. Не вечер принесет беду – ночь!
Шенги оценивающе оглядел камеру. Небольшая – шагов этак на шесть в длину и ширину. Под потолком – крошечное окошко, забранное решеткой. Вместо одной из стен – решетка, она же дверь. Каждое движение узника видно из коридора. И один раз по этому коридору уже прошли, позевывая, два стражника.
Шенги сидит не на голом полу и не на охапке прелой соломы: для него в камеру принесли матрас. Похоже, таких излишеств узникам не полагается, это уж его уважили. Кроме матраса, в камере только кувшин и ведро вполне понятного назначения.
И все?.. Ну уж нет, самое главное напоследок.
Цепи.
Две цепи – от запястий к ржавым кольцам, вделанным в стену. Можно лежать, можно сидеть, можно дотянуться до кувшина или до ведра, благо они рядом. А вот во весь рост, увы, не встанешь.
Сам виноват. Добушевался.
Эта мысль почти не вызывает стыда: тревога заглушает все. Чутье матерого Охотника твердит: близок враг. Какой? Разберемся, когда появится. В Подгорном Мире опасность тоже не ходит с герольдом и не возвещает о своем приближении звуками труб.
Ничего. Не привыкать.
А Нургидан ловил и запоминал запахи земли, гнилого дерева и кротов. Он сматывал эти запахи, как ниточку на клубок: вдруг пригодится на обратном пути?
Ни один из них не пытался снять с глаз повязку. Они требовали от проводника честной игры – и сами играли честно.
Наконец впереди послышалось тихое, повелительное: «Стойте и ждите!» Короткий щелчок, стук сдвигаемой плиты…
Щегол помог спутникам взобраться наверх, со щелчком вернул плиту на место и только тогда по-зволил снять повязки. Нургидан и Дайру сорвали их и обнаружили, что стоят в мрачном коридоре. Когда-то он освещался факелами, но сейчас ржавые скобы на стенах были пусты. Темноту развеивали полосы закатного света, падавшего сверху в полукруглые оконца. Света хватало, чтобы разглядеть вереницу портретов по стенам.
А коронованные особы и в самом деле не думали о терпящем урон ужине. Они беседовали с городскими советниками о том, не могут ли слухи о причастнос– ти Гильдии Подгорных Охотников к гибели кораб-лей послужить причиной волнений в городе.
– Народ на гильдейских коситься начал… – вздохнул ювелир Туарри.
– Хуже всего, что Шенги такая знаменитость! – угрюмо бросил начальник стражи. – У любого сказителя в запасе уйма баек про Совиную Лапу. Дети в него играют, сам видел!
– И что? – ядовито поинтересовался Эшузар. – Раз он такая знаменитость, так с него пылинки сдувать? Есть свидетель, который видел лапу? Есть. Маг подтвердил, что свидетель не лжет? Подтвердил. Вот и прижать этого Шенги, вот и ободрать до костей…
– Нет, – ответил король разгневанному от– цу. – Одна ночь ничего не решит. Лекарь обещал, что к полудню Лауруш придет в себя. Поговорим с Шенги в его присутствии – уж учителю врать не станет!.. Ты со мною согласен? – обернулся Зарфест к наследнику.
Тот сегодня не дерзил: сидел на перламутровом троне в скромной и вежливой позе, не отпустил ни одной наглой шуточки. На вопрос отца серьезно и почтительно кивнул. Ну, будто подменили паршивца! Интересно, надолго ли ему хватит благовоспитанности?
Золотая маска, украшенная рубинами, обернулась в сторону черного трона.
– Решено, – сказал король так твердо, что Эшузар не промолвил ни слова возражения своему цар-ственному сыну.
* * *
Надо же! Почти за дворцовой стеною – такая путаница темных слепых закоулков, такие облезлые заборы, такая вонючая черед свалок и закрытых каменными крышками колодцев для нечистот. Конечно, стена – задняя, и вонь не долетает до главных ворот, в которые чинно входят послы и прочие почетные гости. Но все-таки…Нургидан и Дайру молча следовали за своим шустрым спутником из переулка в переулок. Они знали, что не удаляются от дворца: высокая стена, по гребню усаженная заточенными лезвиями, маячила за кособокими домишками и облупленными оградами.
– Это наружная стена, – пояснил на ходу Ще-гол, – за нею еще вторая есть…
Но когда путь закончился на самой настоящей помойке, Нургидан возроптал. И его можно было понять: с двух сторон – высоченные заборы, с третьей – бревенчатая стена без единого окошка. А посреди этого закутка – куча мерзкого вонючего мусора.
– И куда же ты нас вывел? – полюбопытствовал Нургидан.
– Не видишь? На свалку, – пожал плечами Щегол, обходя дохлую собаку и аккуратно обогнув зловонную лужу. – Ох, и скопилось же всякой дряни! Мусорщики, лодыри бесстыжие, совсем не вывозят мусор. Драть их надо, скажу я вам, драть без всякой жалости!
– Как бы этим мусорщикам, – задумчиво сказал Дайру, – когда они сюда заявятся, не пришлось бы и тебя на тачке вывозить!
– Но тебе это будет уже неинтересно! – завершил Нургидан мысль друга.
– Ой-ой-ой, какие мои господа грозные! – расхохотался Щегол. – С чего бы? Я ведь даже денег еще не получил!
Он взмахнул в воздухе двумя кусками плотной черной ткани.
– А теперь завяжем глаза! Я же не обязывался за одну-единственную монету показать вам потайной ход в королевский дворец?
Нургидан и Дайру тревожно переглянулись. Этого они не ожидали.
– А мы, – тяжело проговорил Нургидан, – не подписывались торчать с завязанными глазами на свалке в глухом тупике, чтобы всякий аргосмирский проходимец мог сделать с нами что угодно. Скажем, вставить нож под ребро.
– С какой стати? – оскорбился Щегол. – Что у вас можно взять? Вы что, с головы до ног обвешаны золотыми побрякушками? Я, между прочим, вам поверил на слово, повел, куда велено, хотя плату еще не получил. А вы мне не верите, да?
– А с какой стати мы тебе… – начал было Нургидан.
Но Дайру перебил его:
– Я завяжу глаза. Но ты, приятель, учти: наша напарница знает, с кем мы ушли. Если с нами что стрясется, тебе лучше в Аргосмире не появляться. Она на тебя Гильдию натравит.
Дайру блефовал. Он помнил, что они с Нургиданом еще не члены Гильдии. Судьба учеников волнует только учителя, а их учитель сейчас ни в какой беде не защитник.
Но Щегол понимающе кивнул: мол, ясно, дураков нету – против Гильдии переть!
Дайру дал завязать себе глаза. Нургидан неохотно последовал его совету, положившись на слух и чутье.
Чутье его и впрямь было изощренным. То, что для Дайру было просто зловонием, для Нургидана распадалось на множество запахов, каждый из которых он мог узнать и выследить отдельно. Поэтому легко было понять, где сейчас находится проводник. Отошел в сторону, к стене. Звук дыхания сместился ниже: нагнулся, что-то ищет у самой земли…
Оборотень усмехнулся. Повязка, ха! Не знает этот ворюга волков! Теперь, если понадобится, он, Нургидан, берется отыскать потайной ход!
Щегол возился у стены, постукивая чем-то деревянным. Потом поднялся, подошел к Нургидану. Тот напрягся, но Щегол лишь тронул его за рукав:
– Идите, куда веду… осторожнее, здесь крутые ступеньки!
* * *
Бешенство ушло, сменилось отчаянием, тоской, горьким стыдом. И злостью – даже не на идиотов, которые посмели помыслить такое про него, Шенги… нет, злостью на себя, дурака! Знал же свою вспыльчивость, пробовал с нею бороться. Но чтоб так разбуяниться!..Сейчас-то Охотник понимал, что нужно было выслушать холодно и спокойно тот бред, который с серьезным видом нес дознаватель. Постараться разумно и дотошно найти прорехи в лживой сети его доводов.
Вместо этого – скамья, изломанная в щепки о спины тюремщиков, и стол, перевернутый на до-знавателя. Что, разумеется, очень, очень приблизило торжество справедливости… хорошо еще, этим зрелищем не любовались ни ученики, ни Лауруш.
Увы, Шенги понимал: вернись время вспять, он вновь не сумел бы сдержаться.
Потому что самым мерзким было даже не обвинение. На него-то Шенги не очень обиделся. Всего-навсего обозвал дознавателя поганым отродьем Болотной Хозяйки и пропахал когтями стол перед ним.
Нет, драка случилась, когда тщедушный ублюдок, способный, видите ли, чуять магию, сообщил до-знавателю, что у арестованного на груди – талисман огромной силы. Нельзя, мол, такую вещь оставлять заключенному. Кто знает, каких он здесь чудес наворочает!
И когда рука стражника потянулась к цепочке на шее Шенги… вот тут-то все и началось!
Сильный талисман? Еще бы! А когда-то был еще сильнее – до того как неведомые маги разделили его на три части. И части эти странствуют по мирам, выполняя любое желание того, к кому попадут в руки. Одно-единственное. Главное.
К Шенги осколок талисмана попал после того, как он, еще девятнадцатилетний парнишка, заблудился в Подгорном Мире. Какой это был позор! Но это не повторится: талисман в любой миг покажет Шенги мир вокруг, словно карту…
То есть мог показать, пока цепочка не была со-рвана с шеи…
Шенги застонал. Острая боль потери, глухая тос– ка была даже сильнее обиды от несправедливо– го обвинения, сильнее стыда за свое неразумное буйство.
Но душу тяготило еще что-то. Сквозь мучительные воспоминания пробивалось другое чувство, донельзя знакомое и привычное. То, без чего не выжить в Подгорном Мире. То, что начинает вырабатываться еще в ученичестве и живет в Охотнике до его по-следнего дня.
Ощущение близкой опасности.
«Шкурой чую», – говорила Ульнита-напарни-ца. А Шенги чуял – кровью. Близкая беда тугими толчками отзывалась в жилах, быстрее гнала кровь, тупыми молоточками постукивала в висках.
Но какая опасность может ждать среди ночи человека, запертого в тюремной камере? Откуда она возьмется? Из крысиной норы вылезет?
Вот утром – это да… Утром – допрос. Вероятно, с пыткой. Придется терпеть и доказывать свою правоту. Спокойно, сдержанно доказывать, без вчерашней дурости…
Нет. Молоточки в висках бьют все нетерпеливее. Не вечер принесет беду – ночь!
Шенги оценивающе оглядел камеру. Небольшая – шагов этак на шесть в длину и ширину. Под потолком – крошечное окошко, забранное решеткой. Вместо одной из стен – решетка, она же дверь. Каждое движение узника видно из коридора. И один раз по этому коридору уже прошли, позевывая, два стражника.
Шенги сидит не на голом полу и не на охапке прелой соломы: для него в камеру принесли матрас. Похоже, таких излишеств узникам не полагается, это уж его уважили. Кроме матраса, в камере только кувшин и ведро вполне понятного назначения.
И все?.. Ну уж нет, самое главное напоследок.
Цепи.
Две цепи – от запястий к ржавым кольцам, вделанным в стену. Можно лежать, можно сидеть, можно дотянуться до кувшина или до ведра, благо они рядом. А вот во весь рост, увы, не встанешь.
Сам виноват. Добушевался.
Эта мысль почти не вызывает стыда: тревога заглушает все. Чутье матерого Охотника твердит: близок враг. Какой? Разберемся, когда появится. В Подгорном Мире опасность тоже не ходит с герольдом и не возвещает о своем приближении звуками труб.
Ничего. Не привыкать.
* * *
Путь с завязанными глазами по крутым ступенькам не располагает к разговорам. Дайру думал только о том, как бы не переломать себе ноги. Время от времени, чтобы не потерять равновесия, он касался рукою заплесневелых досок и с тревогой отдергивал пальцы. Ему казалось, что он бредет среди каких-то трухлявых подпорок, поддерживающих ненадежный свод, и от любого неосторожного движения все это хрупкое сооружение рухнет, как игрушечный домик из костяшек для «радуги».А Нургидан ловил и запоминал запахи земли, гнилого дерева и кротов. Он сматывал эти запахи, как ниточку на клубок: вдруг пригодится на обратном пути?
Ни один из них не пытался снять с глаз повязку. Они требовали от проводника честной игры – и сами играли честно.
Наконец впереди послышалось тихое, повелительное: «Стойте и ждите!» Короткий щелчок, стук сдвигаемой плиты…
Щегол помог спутникам взобраться наверх, со щелчком вернул плиту на место и только тогда по-зволил снять повязки. Нургидан и Дайру сорвали их и обнаружили, что стоят в мрачном коридоре. Когда-то он освещался факелами, но сейчас ржавые скобы на стенах были пусты. Темноту развеивали полосы закатного света, падавшего сверху в полукруглые оконца. Света хватало, чтобы разглядеть вереницу портретов по стенам.