Голотвина Ольга. Тьма над Гильдией

   Проводник тут же отобрал у своих спутников повязки:
   – На обратном пути сгодится… Умеете ходить тихо?
   Дайру хмыкнул, а Нургидан обиделся:
   – Мы Охотники, а не стадо коров!
   – Вот и славно. Идете за мною и не болтаете. В этом крыле мало кто бывает, но может забрести кто-нибудь из слуг, а в одном месте даже стража… Эй, ты куда уставился?
   – Какая красавица! – завороженно выдохнул Дайру, глядя на один из портретов.
   Щегол недоуменно постучал себя пальцем по виску. И впрямь, весьма странно выглядел долговязый паренек в ошейнике, который восхищенно воззрился на портрет одной из королевских родственниц. И это во дворце, куда он проник без дозволения и где его в любой миг могла схватить стража.
   Дайру, не обращая внимания на выразительную жестикуляцию молодого вора, кончиками пальцев стер пыль с нижней планки рамы и прочел вслух:
   – «Аннира Поющий Ветер, дочь короля Эшузара и королевы Аннифейи…»
   – Ты умеешь читать? – изумился Щегол, забыв о своем негодовании.
   Дайру хотел огрызнуться, но сдержался. В конце концов, удивление этого воришки вполне можно понять…
   – Ага, красивая! – взглядом знатока оценил Нургидан нежное, светлое лицо женщины лет двадцати пяти, синеглазой, с тонкими чертами, с теплой улыбкой на розовых губах.
   – Говорят, – снизошел до объяснений Щегол, – что эта самая королевская сестра была замешана в мятеже «бархатных перчаток».
   – Ее казнили? – глухо спросил Дайру.
   – Бежала. Сказители рассказывают по тавернам, что ее похитил любовник-чародей… Может, тебе угодно все портреты осмотреть? Ты для этого сюда явился?.. Ах нет?.. Тогда сейчас пойдем по коридору, там недалеко, но есть опасное место… между прочим, как раз возле покоев этой самой Анниры. Там торчит стражник. Но там, на счастье, есть лестница, стражники любят сидеть на ступеньках. Как раз за спиной и пройдем.
   – А ты неплохо знаешь здешние порядки! – недоверчиво прищурился Нургидан.
   – Ага, – не стал спорить молодой вор, – а еще у меня на кухне подружка есть!

* * *

   Нельзя встречать опасность со связанными руками. Шенги – не баран, ожидающий ножа мясника. Левое запястье не освободишь, но правое…
   Птичья лапа, покрытая жесткой чешуей, зашевелилась в железном захвате, раз за разом пытаясь из него выскользнуть. Пальцы с когтями вытянулись и прижались друг к другу так плотно, как не сойтись пальцам обычной человеческой кисти. Костяшки словно утонули под темной кожей, суставы с хрустом и болью поддались отчаянному рывку, Шенги подавил крик боли… и кисть, ставшая неестественно длинной, проскользнула в кольцо.
   Сломана? Вывихнута? Нет, пальцы могут шевелиться. Со стуком сомкнулись когти…
   – Я никогда не бываю безоружным, – произнес Шенги вслух.

* * *

   Теперь уже злился не только Щегол, но и Нургидан.
   Этот белобрысый попросту спятил! Ведет себя не как Охотник на опасной тропе, а как недотепа из глухомани, который таращит глаза на столичные диковинки.
   Вот она, лестница, о которой предупреждал проводник! Стражник дремлет на нижней ступеньке. Перед стражником – песочные часы, песок не заполнил нижнюю чашу даже наполовину. Значит смена еще не скоро. Вот и хорошо, вот и славно…
   Щегол мимо стражника – призраком! Нурги– дан – тенью!
   А Дайру… Дайру задержался. Глупо, рискованно задержался у лестницы. Таращится стражнику в спину, да так пристально, что тот вот-вот почует взгляд и проснется. А потом поднял руку, коснулся фигурки аиста на перилах. С ума сошел, дурень лопоухий?! Нургидан готов был убить напарника.
   Но вот Дайру очнулся, быстро и тихо догнал спутников.
   Когда все трое оказались за поворотом, Нургидан отвесил напарнику подзатыльник. От души отвесил, с чувством. Щегол одобрительно кивнул, а Дайру только потер затылок, не проронив ни звука. Что заработал, то и получил, а с объяснениями можно и подождать…

* * *

   Левое запястье было ободрано в кровь о холодное железо, но левая рука наотрез отказывалась повторить подвиг правой.
   Ладно, если не освободить руку – проверим цепь, звено за звеном, до самой стены…
   До стены?
   Стена сложена из больших камней, скрепленных раствором. Кольцо, от которого бежит цепь, вколочено между камнями. И залито серой дрянью – очень, очень прочной дрянью!
   Но ведь не такой прочной, как камень, верно? Если бы при себе был нож…
   А ведь у Шенги – пять ножей!
   Тревога пела в крови все сильнее, все мучительнее. И ломаный медяк цена Охотнику, который не прислушается к такому предупреждению!
   Пять стальных когтей яростно скребли раствор, левая рука пыталась расшатать кольцо.

* * *

   Пояс и впрямь был как у Шенги. Даже узор такой же. Дайру нетерпеливо сунулся проверить, есть ли что-то в стальных шариках, оплетенных нитями кистей, но отвел пальцы, увидев улыбку друга. Конечно, Нургидан не стал бы хватать «пустую» вещь, оказавшись в комнате, где спал тяжелым сном Глава Гильдии. Пусть шарики плотно закрываются, пусть запаха снадобья не уловить… это ему, Дайру, не уловить, он не волк-оборотень!
   – Я проверю обратный путь, – сказал Щегол негромко, но не шепотом. – Ждите здесь, в нише, сюда до утра никто не явится.
   И ушел – уверенно, без тени страха.
   – Как пойдем обратно, – хмыкнул Нургидан, – не вздумай стражниками любоваться и у портретов вздыхать. Выберемся – так тебя отделаю!.. Все хорошо складывается, а ты…
   И замолчал, увидев, как исказилось лицо друга.
   – Что разухмылялся? – жарким шепотом спросил Дайру. – Все зубы выставил, как пила двуручная! Все хорошо складывается, да? Во дворец вошли, как в трактир! Протопали по коридорам, только что не плясали! Стражник в двух шагах сидел – не обернулся! До комнаты Лауруша добрались – хоть бы кого по пути встретили! И дверь не заперта!
   – Да чем ты недоволен? – пытался понять Нургидан. Ему редко приходилось видеть друга таким рассерженным.
   – Чем недоволен? Тем, что для нас не выстрои– ли почетный караул стражи! И что музыка не играет! И что три правителя навстречу не вышли! С пояском этим, чтобы нам за ним не тащиться! Дурень, пойми: это королевский дворец! Он должен охраняться… ну, уж всяко получше дровяного сарая. И если два юнца во главе с мелким воришкой прошли этот самый дворец чуть ли не вдоль и поперек… ну, не бывает такого! Понимаешь, не бы-ва-ет!

* * *

   Старший тюремщик Табиш блаженствовал. Он сбросил камзол, вытащил рубаху из штанов, чтобы дать простор объемистому пузу, и любовно окинул взглядом кувшин с вином и блюдо с лепешками и ломтями окорока.
   Есть почему-то хотелось всегда. Но отвести душу можно было только на работе. Дома жена зудит над ухом: «Опять жрешь на ночь глядя! Отрастил брюхо, скоро по полу шлепать начнет!..» Сука. Любовникам бы своим указывала. И ведь нельзя словечком возразить: рука у проклятой бабы тяжелая. Так приласка– ет – ой-ой-ой…
   Табиш вздохнул и устремил взгляд в угол, где на краю скамьи лежал аккуратно свернутый коричневый плащ с меховой оторочкой. Хорошая вещь. Добротная. Шнуры-то, шнуры золотые! Вот только какой дурень нашил на капюшон заплатку, да еще и зеленую? Капюшон целехонек, дырки нет… Ну да ладно, заплатку всегда можно спороть…
   Начальник тюрьмы не запрещал тюремщикам присваивать вещи тех, кому не суждено выйти на свободу. Так чего бы и лучше – сейчас и примерить дорогой наряд!
   Но что-то останавливало Табиша.
   Нет, не то, что за стеной, в караульном помещении, дрыхли четверо стражников, а еще двое только что ушли на очередной обход коридоров. Охранни-ки – народ подчиненный, пусть только посмеют донести на Табиша! И не то, что Совиная Лапа был жив. Надолго жив-то? Скоро сдавать смену, придет дурень Никри, следом явится человек Жабьего Рыла. Дело будет сделано, а ответит за все Никри.
   Не это мешало примерить плащ, а то, что на коричневом сукне лежала треугольная серебряная пластинка, вся в загадочных знаках. И тут же – змей кой – стальная цепочка. Хоть и в драке, силой сняли с шеи узника, а не порвали…
   Дознаватель решил не тащить талисман во дворец. Кто знает, каких бед может натворить эта штуковина? А Допросные подвалы – место подходящее. Тюремщику велено приглядывать, чтоб никто не трогал амулет… Ха, трогать! Дураков нет!
   Завтра в Допросные подвалы явятся все чародеи Аргосмира. Будут думать да гадать, что означают знаки на серебре…
   Табиш с раздражением отвел взгляд от талисмана.
   Скоро, скоро сменщик Никри потянет шнурок, свисающий с косяка неприметной дверцы, что выходит в глухой переулок. И по эту сторону дверцы звякнет бронзовый колокольчик – мол, отворите, пора Табишу домой…
   А пока можно побаловать себя лепешками с ветчинкой…

* * *

   Темные повязки сдернуты с глаз. Насмешливый проводник, подбросив и поймав золотую монету, распрощался со своими подопечными, указал им короткий путь к дому Лауруша и весело передал привет «смугляночке».
   – А ведь он, зараза, нарочно водил нас кругами по переулкам-закоулкам! – хмуро глянул Нургидан в спину уходящему Щеглу. Парень только что сдержался, не дал наглецу затрещину за «смугляночку», это немного испортило ему настроение.
   – Но ты найдешь обратный путь, если понадобится? – спросил Дайру.
   – Я?! – повеселел Нургидан. – Как по ниточке дорожку размотаю!.. А ты уже перестал дергаться? Славно дело сладилось, а ты все «так не бывает»…
   – И не бывает! Это как… ну, ты в детстве на деревянных мечах с ребятами дрался?
   – Это – тоже игрушечное? – Нургидан сунул под нос придире добытую опояску.
   – Это – настоящее. А все остальное…
   Нургидан выразительно постучал себя пальцем по виску:
   – Ладно, умник, пошли, а то как бы к Нитхе опять кто не прицепился…
   Дайру кивнул.
   Девочка ждала их в «Шумном веселье». Трактирщик уверял, что юная госпожа будет дожидаться своих друзей в маленькой комнатушке на чердаке. Но кто его знает, этого Аруза? Лучше не оставлять там напарницу слишком долго.
   А оставить пришлось. Дом Лауруша – место спокойное, надежное, но там на ночь запирают калитку, а по двору ходит раб-сторож. Втихомолку не уйти! А покинуть столицу надо рано утром, едва отворят городские ворота…
   – Ты чего во дворце себя дурнем выставлял? – поинтересовался Нургидан. – Нам бы прошмыгнуть, как паре крыс по кладовой…
   – Знаю. Зато я близко подошел к тайне Хозяина. Очень близко.
   Нургидан сразу понял, о ком говорит Дайру.
   – Хозяин-то тут при чем?
   – Помнишь лестницу, что вела к покоям прин-цессы Анниры? Там еще стражник на ступеньке сидел.
   – Стражника помню, а лестница мне на кой?..
   – Дубовая. С резными перилами. Танцующие аисты и гроздья винограда. А помнишь лестницу, что Хозяин построил в ущелье, чтобы людей спасти? Какой там узор на перилах?
   – Аисты и виногра… ой!
   – То-то и есть, что «ой»… А как девчонкам отцы имена дают – помнишь? Берут половинку имени матери, а другую добавляют любую, для красоты…
   – И что?
   – Больно уж похожими кажутся мне два имени: Аннира Поющий Ветер и Вианни Живая Песня… Понял теперь?
   – Не-а!.. – честно ответил Нургидан.

* * *

   И какая же сволочь это придумала – менять старшего тюремщика именно в полночь? Табиш уже просил начальство назначить другое время, но начальство – ни в какую: именно посреди ночи! Чтоб заодно проверил, бодрствует ли хоть кто-то из охраны – или все эти лодыри дрыхнут, наплевав на ночные обходы…
   Никри, сменщик Табиша, тоже не в восторге оттого, что смена ночью. Вошел, как всегда, раздраженный и злой: завидует Табишу, которому идти домой.
   – Как наши цепные псы? Дрыхнут небось?
   – Четверо дрыхнут, двое – нет, – добродушно отозвался Табиш. – Эй, парни! Покажите-ка морды своему новому господину и повелителю!
   Из караулки вывалились двое стражников. Дурашливо подтянулись, вытаращили глаза, изобразили благоговейный трепет.
   – Когда был последний обход? – не поддержал шутку Никри.
   – Недавно. Двое прошлись по коридорам, потом разбудили вот этих обормотов себе на смену, сами спать легли. Все как полагается.
   Никри бросил взгляд на стол, на небольшой кувшин.
   – Вижу, ты не скучал?
   – А что такого? – хмыкнул Табиш. – Кувшинчик маленький, отпил я всего ничего… Знаете, парни, допейте наррабанское за мою удачу. Не тащить же домой початый кувшин!
   Парни перестали корчить рожи, заулыбались по-настоящему. Никри ухмыльнулся:
   – Ну, ладно! Каждому всего-то по глотку, но чтоб тебя, Табиш, уважить…
   Кувшин пошел по кругу, парни пили из горлышка, не затрудняясь поисками кружек.
   – Ладно, я пойду! – усмехнулся Табиш. Ему ответили приятельские взгляды: мол, славный ты мужик, Табиш, давай, топай домой, отдыхай…
   – Дверь получше захлопни, – бросил вслед Никри.
   Пройдя темный коридорчик, Табиш положил руку на замок, присушиваясь к голосам из караулки.
   Замок хороший, силуранской работы, с пружиной: хлопни покрепче дверью – сам защелкнется, без ключа.
   Дверца ведет не на тюремный двор, а прямо в темный переулок. Эта дверь – для стражи, для смены охранников. Любой посторонний, рискнув-ший сюда войти, нарвался бы на шестерых стражников и старшего тюремщика. А если бы нашлись смельчаки, решившие переступить через семь тру-пов, дальше по коридору их ждали бы убийственные сюрпризы…
   Повозившись для виду с замком, Табиш тихо вернулся в комнату. Там все уже было в порядке. Оба стражника спали на полу. Никри сполз по стене и теперь с недоуменно-тревожным видом всхрапывал в углу.
   Настой чернокрыльника не подвел!
   Табиш вернулся к двери, но теперь уже отпер ее не мешкая.
   Блоха, как было условлено, уже поджидал снаружи. Без единого слова юркнул в приоткрытую дверь.
   В караулке оба перешагнули через ноги лежащего стражника. Блоха опасливо покосился на соседнюю дверь.
   – Спят, – успокоил его Табиш. – Я их тоже хотел моим винцом попотчевать, да они сами тайком к моим запасам приложились… Погоди здесь, пока я с ловушками разберусь. Дело тонкое.
   Выйдя в коридор, тюремщик ухмыльнулся. Ха, тонкое дело! Всего-то повернуть потайной рычаг! Но ни паршивцу Блохе, ни Жабьему Рылу это знать ни к чему. Крепче будут уважать Табиша…
   Вернувшись, тюремщик подбросил на ладони тяжелую связку ключей и с брезгливым недоверием («надо же, кого прислали!») объяснил гостю, куда ему следует идти дальше.
   – Ключи на обратном пути не потеряй, грозный убивец!
   – Учить он меня будет! – ответил Блоха с не меньшим презрением. – Ты сейчас Малый Обет соблюдаешь, твое дело – думать о возвышенном!
   Он выхватил связку из руки тюремщика и двинулся было по темному коридору.
   – Эй, кровавый злодей! – окликнул его Табиш. – Фонарь забыл!
   Блоха досадливо вернулся за фонарем, хотел сказать что-то злое, но сдержался, ушел.
   Вслед ему скользнул враждебный взгляд. Табиш выругался бы, но сейчас и впрямь грешить нельзя, Обет есть Обет…
   Ладно, его дело маленькое – впустил да выпустил… Сейчас мысли тюремщика были заняты плащом. Вещь-то уже, можно считать, без хозяина!
   Цепочка талисмана ядовитой змейкой свернулась на коричневом сукне. Табиш собрался с духом и легонько потянул капюшон. Серебряная пластинка соскользнула с плаща, со стуком упала на пол.
   И ничего не произошло.
   А чему бы произойти? Этот талисман стражники сорвали с шеи его хозяина. И ни смертоубийства не случилось, ни пожара, ни демон в воздухе не возник, чтоб заступиться за Подгорного Охотника.
   Вот пускай амулет до утра на полу и лежит. Табишу такие штучки и с приплатой не нужны. А плащ можно и взять. Завтра плаща никто не хватится, не до того всем будет. А если и вспомнят о пропавшей одежке, спишут на убийцу. Прихватил, мол, заодно…
   А пока этот недотепа не вернулся, можно примерить плащ. Можно даже спороть дурацкую заплатку. Прямо сейчас! Ну-ка, где тут был нож?..

* * *

   Добыть книгу оказалось легче, чем ожидал Умменес: алхимик съел за обедом что-то не то, весь вечер маялся, а перед сном хватил настойки собственного приготовления, в целебные свойства которой верил свято, и завалился в постель, забыв и о загадочных опытах, которые проводил в подвале, и о своей книге, и вообще обо всем на свете.
   Подвал закрыт на ключ? Ну, это для дураков закрыто. Умменес на Серебряном подворье не первый год обретается. Много ключей успел подобрать – так, на всякий случай. А поскольку на плечах у него не кадка с квасом, то он немного поковырял замок ножом. Так, самую малость. Просто чтоб видно было: сюда забрел ворюга…
   Умменес порывисто огляделся, словно кто-то мог подкрасться и подслушать его мысли.
   Как только проклятый Щегол скроется с книгой, надо будет поднять крик: «Держи вора!» Он, мол, чуть не схватил чужого человека, но тот выскольз-нул, ушел… А откуда он взялся – почем сторожу знать? Подворье большое. Мог и вовсе днем прийти, когда не так следят, а до ночи спрятался у кого-то из прислуги!
   Умменес огляделся. Двор, залитый лунным серебром, казался заиндевевшим. Черным зверем лежал в этом инее дом с закрытыми глазами-ставнями. И растопырило свои лапы старое дерево, примостившееся у стены.
   Умменес посмотрел на дерево с отвращением, словно оно было сообщником воров. Затем положил книгу в сухую траву (ее укрыла черная тень забора) и выпрямился уже с мотком веревки, заранее припрятанным тут же, в пожухлых лопухах. Закрепив веревку на нижней ветке, Умменес перебросил ее конец через высокий забор. Веревка резкой прямой линией врезалась в причудливую путаницу теней, что отбрасывало на стену дерево.
   Сторож подобрал с земли свою увесистую палку и зашагал по двору, стараясь не глядеть в сторону дерева.

* * *

   Гурлианские строители могли гордиться своей работой. Хоть и прочными когтищами обзавелся Шенги после встречи с Совиным Божеством, но они напрасно скребли застывший серый раствор. Железный стержень, на котором держалось кольцо цепи, не шелохнулся.
   Когда в коридоре послышались шаги, пленник поспешно прекратил свою безуспешную работу и протянул когтистую лапу к лежащему на полу наручнику. Со стороны казалось, что Шенги по-прежнему прикован к стене.
   Шаги приближались. Это был не караул, проверяющий, все ли в порядке в камерах: шел один человек. Причем брел медленно, неуверенно, то и дело останавливаясь.
   Охотник прикорнул у стены, притворившись спящим, но был напряжен, как зверь за миг до прыжка.
   Сквозь решетчатую дверь в камеру метнулся подлый, воровской луч потайного фонаря. Ну, уж с такими охрана точно не ходит…
   Мимо? Нет. Ночной гость остановился у решетки. Поставил фонарь на пол, залязгал ключом в замке. Решетчатая дверь, с визгом качнувшись на петлях, подалась в сторону.
   Пришелец поднял фонарь. Луч метнулся по стенам камеры, вырвав из мрака цепи и неподвижного узника.
   Шенги украдкой следил за врагом. Что это враг, можно было не сомневаться. Друг окликнул бы его. Тюремщик, заглянувший для проверки, убедился бы, что все нормально, и ушел. А эта темная фигура стоит, явно собираясь с духом для какой-то пакости.
   Собрался. Вновь поставил фонарь на пол. Нерв-ным движением откинул полу плаща. Взметнул над головой короткий топорик.
   Шенги рванулся навстречу, под удар, сколько позволила цепь. Подставил под топорище правую руку и так крутанул чешуйчатой кистью, что топор вылетел из пятерни противника.
   Незадачливый убийца кинулся было прочь, но Шенги успел поставить ему подножку. Враг растянулся на полу, ударился головой о решетку и затих.
   Шенги не поинтересовался, мертв противник или оглушен. Сейчас важнее было другое: удастся ли дотянуться до отлетевшего в сторону топора?
   Удалось! Чешуйчатые сухие пальцы сомкнулись на топорище. Шенги давно заметил, что лапе нравится оружие. Она ловко принимает его и орудует им сноровисто, умело.
   Вот и сейчас – при тусклом свете потайного фонаря топор точно и тяжело ударил по крайнему звену цепи, в опасной близости от запястья. Удар, лязг железа – и Шенги с удовольствием поднялся во весь рост. На левой руке осталось железное кольцо.
   Ладно, это ерунда. Пора поглядеть, кого сюда привела за ручку Серая Старуха…
   Шенги нагнулся над лежащим, потрогал под ухом Жилу Жизни. Не помер, гад!
   Луч фонаря в лицо… нет, эту физиономию видеть не приходилось.
   Охотник поставил фонарь так, чтобы он светил на пленника, и выплеснул на голову несостоявшемуся убийце воду из кувшина. Незваный гость очнулся, дернулся со стоном, попытался встать. Но, поняв, кто склонился над ним, оставил эти попытки.
   – Кто же это оказал мне честь, в гости пожаловал? – поинтересовался Шенги.
   От этого ласкового голоса пленник еще раз дернулся.
   – Лежи, лежи. И отвечай.
   В луче фонаря над лицом пленника нависла темная чешуйчатая кисть с длинными птичьими пальцами, шишковатыми суставами и жуткими когтями.
   – Так как тебя кличут, парень? – еще приветливее спросил Шенги.
   – Блоха… – прохрипел пленник. В полутьме его зрачки расширились так, что глаза казались черными круглыми пятнами на белом лице.
   – Блоха, стало быть?.. – протянул Шенги, припоминая. – Не имел счастья слышать. – И за каким-растаким демоном ты людям спать не даешь?
   Пленник молчал – безнадежно, обреченно.
   – Верно, глупый вопрос, – признал Шенги. – Ты принес мне подарок, вот этот самый топорик. И готов поспорить, не от себя… Ну, говори, зараза: кто тебя послал?
   Блоха коротко, хрипло вздохнул – то ли сдер– жал ругательство, то ли проглотил ответ, вертевшийся на языке. Говорить правду было страшно, лгать – тоже. Подгорные Охотники – колдуны не колдуны, но… вдруг этот урод с птичьей лапой распознает вранье?
   Когти клацнули у самых глаз.
   – Парень, я ж тебе лицо сорву, – сухо преду-предил Шенги. – Ты еще будешь жив, а лица у тебя уже не будет… Ну, говори! Кто он, мой тайный воздыхатель?
   Возможно, с ножом у горла Блоха вел бы себя достойнее. Но эта когтистая кисть, похожая на злую чешуйчатую тварь…
   Парень по-щенячьи заскулил, обмирая от черного ужаса и чувствуя, как по ногам растекается что-то горячее.
   Когти хищно, нетерпеливо шевельнулись.
   – Жабье Рыло! – взвизгнул пленник.
   – Кто-о? – изумился Шенги. Он слышал, конечно, о неуловимом главаре аргосмирского ворья, которого боялся весь город, но не видел никто, кроме нескольких «приближенных». – Что бренчишь, крысенок трущобный? Может, он сам тебе это велел?
   – Не сам… – Блоха покосился на страшную лапу. Теперь, когда главное было сказано, отвечать стало легче. – Ярвитуш передал… ну, хозяин «Акульего плавника». Он у «ночного хозяина» не в последних людях ходит, Ярвитуш…
   Пленник пустился в путаные объяснения: что такое «Акулий плавник», где этот кабак находится, что за человек его хозяин…
   Шенги не слушал: в памяти всплыла яркая картина.
   Взгляд снизу вверх на кабацкую стойку, щелястый дверной косяк, длинную, до пола, занавеску в дверном проеме, сплетенную из тростника и унизанную мелкими раковинками. Именно снизу вверх – как видел это десятилетний мальчишка, спрятавшийся под столом.
   А возле двери – крепкий четырнадцатилетний подросток. Ярвитуш Горький Год, сын владельца кабака, будущий хозяин заведения. Вот он, наследничек, отцовская надежда: сдвигает планку дверного косяка, отводит в сторону доску рядом с дверью, открывает тайник и запускает обе руки в папашину захоронку…
   Воспоминание так захватило Охотника, что он опустил руку, угрожавшую пленнику. Не видя у лица страшных когтей, Блоха дернулся в сторону, перекатился на бок и попытался вскочить. Шенги точным рывком настиг беглеца и одним ударом вновь по-грузил его в беспамятство.
   Увы, во время безрассудной попытки бежать Блоха задел и опрокинул фонарь. Свеча погасла. Камера погрузилась во мрак.

* * *

   Умменес почти поверил, что Щегол не явится. Он уже прикидывал, как рано утром незаметно вернет книгу на место, пока алхимик ее не хватился. И все обойдется, а потом окажется, что хитрого сопляка зарезали в трактирной драке…
   Но эти мечты разлетелись, как пыль под ветром, едва на гребне стены, отделяющей задний двор от улицы, появилась гибкая тень, такая черная в лунном потоке.
   Умменес негромко помянул недобрым словом всех родственников Болотной Хозяйки, к которым, несомненно, относился и ненавистный Щегол. Ну что бы проклятому юнцу свалиться и свернуть себе шею – вот прямо сейчас, когда он так дерзко сиганул с ограды на толстый сук… Так нет же – скатился по стволу, стоит перед Умменесом, ухмыляется:
   – Ну? Достал?
   – Достал, – буркнул Умменес, опершись на свою длинную дубинку, как на посох. – Вон лежит, в лопухах.
   Он ожидал, что обнаглевший гаденыш прикажет подать ему книгу прямо в руки. Но Щегол покладисто нагнулся, пошуровал в лопухах, быстро нашел книгу. Луна, не прячась в тучах, лила свет на траву. Даже луна помогала ненавистному ворюге!
   Юноша уже поднимался с находкой в руках, когда Умменеса обожгла отчаянная мысль: «Убить! И поднять крик – мол, воры на дворе!..»
   Но миг был упущен, незваный гость выпрямился во весь рост. А ударить его, глядя в лицо, слуга с Серебряного подворья не посмел.
   Ну, боялся Умменес этого звереныша! Даже от себя не скрывал: боялся! Про великана Кудлатого с его пудовыми кулачищами даже не вспомнил. А как недобро сверкают эти синие глаза – увидел бы даже в темноте…
   «Забирай книгу и проваливай!» – взвыл про себя Умменес.
   Так нет же, ворюге приспичило проверить, не обманывают ли его! Шагнул в полосу лунного света, раскрыл книгу, подставил страницу под бледные лучи и застыл, словно памятник самому себе.