Страница:
«Уходи же, уходи скорее!»
Внезапно из-за угла дома на утоптанную землю лег красноватый отблеск огня. Факел! Охрана с обходом!
Умменес не раздумывал ни мгновения. Из глотки само вырвалось хриплое, отчаянное:
– Воры!!
А руки взметнули палку над головой парня, просматривавшего страницы.
Щегол вскинул глаза – и, мгновенно все поняв, швырнул книгу в лицо Умменесу. Тот невольно отпрянул, руки дрогнули, удар пришелся не по голове, а по плечу парня. Тот перехватил палку, шагнул навстречу Умменесу и двинул его локтем в лицо. Незадачливый сторож взвыл и, выпустив дубинку, вскинул ладони к окровавленному лицу.
На шум бежали люди с факелами. Тут бы Щеглу и пуститься наутек! Но он задержался, нагнулся за упавшей книгой. Пока подхватил ее, пока сунул за пазуху – подоспели двое…
В доме зажигались огни: крик Умменеса разбудил Серебряное подворье. Щеглу некогда было глазеть по сторонам и оценивать опасность. Он крутанулся, уворачиваясь от протянутой к нему лапищи, на ходу пнул охранника по голени и в мгновение ока очутился у спасительного дерева. Вряд ли даже белка, вспугнутая с земли собакой, смогла бы так проворно взлететь вверх по стволу. Чья-то рука цапнула вора за каблук, он двинул наугад по преследователю второй ногой. Удачно попал: пальцы разжались. Щегол перепрыгнул с дерева на гребень стены – и обнаружил, что какая-то догадливая сволочь успела сдернуть веревку, по которой он сюда влез.
Стена была высокой, но это остановило парня лишь на мгновение. Он спрыгнул, не удержался на ногах, ушиб колено и ободрал ладони, но даже не охнул. Тронул рубаху: не обронил ли книгу? Взгляд тревожно обшаривал стену: не лезут ли преследователи?
И тут – совсем рядом! – в черной стене распахнулся проем, полыхнул факельным светом, изверг из себя темные тени и голоса:
– Тут он, поганец! Хватай его, парни! Держи!
«Калитка! В стене есть калитка, ее не видно снаружи, а Умменес, сволочь, не сказал!»
Эта мысль билась в голове Щегла, когда он летел по темному проулку. За ним неслись охранники с факелами, они улюлюкали и свистели, они вошли в раж, они почувствовали вкус охоты, они готовы были гнать беглеца хоть до…
Хоть до гигантской фигуры, что шагнула им навстречу из-за поворота.
Человек был массивен и плечист. В факельных огнях он казался багрово-черным, он походил на тролля, а могучая секира за спиной казалась продолжением плеча… нет, ветвью несокрушимого дуба!
Щегол пронесся мимо великана, не сразу смог остановиться: ноги сами несли дальше.
Но все же обернулся и увидел, как гигант, протянув, ручищу, сгреб за грудки охранника, оказавшегося ближе прочих. Поднял его на воздух, ударил в лицо лбом, швырнул оглушенного, окровавленного противника прямо на его дружков. И тут же в руках его оказалась секира – когда и выхватить-то успел?
– Ну? – жарко, яростно выдохнул гигант.
Атака захлебнулась.
Нападавших было пятеро (правда, один из них для драки уже не годился). Все они были моряками… ну, пиратами, скажем напрямик. Видели-перевиде– ли всякие драки, от потасовок в кабаках до свире– пой резни на палубе горящего судна. Именно поэтому они сейчас остановились. Не салажата сопли– вые. Умеют соображать перед лицом противника.
Одно дело – гнаться за неудачливым воришкой, чтобы взгреть как следует и отволочь к хозяину. И сов– сем другой оборот – идти на смерть. Почему, с какой стати?
Окажись рядом Хастан да крикни: «Взять его, раздери вас кракен!» – никто бы и раздумывать не стал. Разом навалились бы на верзилу. Даже оглушенный бедолага очнулся бы: по команде капитана только мертвый не встанет. И одолели бы гурлианца – хотя для двоих или даже троих бой стал бы последним. Этот кашалот сумеет за себя постоять.
Но капитан Хастан мирно спал на Серебряном подворье. А раз так, то с чего подставлять лоб под секиру аргосмирского ворья?
– Уходим! – хмуро скомандовал один из охранников и нагнулся, чтобы помочь подняться своему пострадавшему дружку.
Поэтому Шенги был настороже, как на тропе Подгорного Мира. Фонаря не было, он шел, на каждом шагу опасаясь подвоха. И когда носки сапог утонули в чем-то мягком, он решил, что это как раз подвох и есть.
Замер. Застыл, боясь пошевелиться. Сердце стукнуло с опозданием.
Затем Шенги медленно присел, вытянул левую руку… коснулся пальцами мягкого меха…
И накатило облегчение. И полетело вскачь время, отпущенное незримой дланью. И рванулось ему вслед сердце.
Ни на миг Шенги не подумал, что перед ним животное, мертвое или живое. Он узнал этот ластящийся к пальцам мех, как узнал бы ладонь друга или рукоять своего меча.
Губы беззвучно шепнули:
– Заплатка!
Нет, правда, чему и лежать поперек темного тюремного коридора, как не этому лихому куску сукна, охочему до приключений!
Шенги потянул ткань – и во мраке по камням звякнул металл.
Охотник провел рукой по витому шнуру, на конце которого было что-то привязано. Ладонь сомкнулась на холодном треугольнике – и сжалась так, что грани впились в кожу. Шенги поспешно разжал ладонь: не смял ли он серебряную пластинку?.. Нет, цела!
У сильного, волевого, много пережившего человека задрожали руки. Как же теперь отпутать цепочку от шнура? Не порвать бы!
Но распутывать не понадобилось: цепочка сама змейкой скользнула в ладонь.
Талисман вновь на шее, под рубахой, рука привычно вдавливает его в кожу – и перед глазами Охотника разворачивается план тюрьмы.
Это замечательно, это великолепно… но даже не из-за этого на Шенги снизошло в тюремном мраке теплое, лучистое счастье. Возвратилась утраченная частичка души. Он вновь был цельным перед взором богов.
– Злишься? – вприпрыжку поспешал за ним Щегол. – Ну, злись… но ведь ничего страшного не случилось! Я живой!
Бородач даже не обернулся на примирительное вяканье.
– Если б ты видел, как я ему врезал! Локтем, с разворота, как ты учил!..
На закаменевшем от гнева лице вояки отнюдь не было умиления успехами ученика.
– Ну, перепало и мне немножко… Зато книга у меня! Как не обронил – сам удивляюсь!
Верзила остановился так резко, что Щегол с разбега пролетел на несколько шагов вперед и в упор спросил юнца:
– И что с нею теперь делать, с этой книгой?
– Не знаю. Надо сначала почитать, что там нацарапал этот алхимик.
Как бы не так!
Шенги хозяином шел по тюремному коридору. Уверенно, спокойно, не сбавляя шага. Левая ладонь прижимала талисман к груди. Охотник знал, куда выводит каждый поворот. Знал, что на пути нет ловушек. Знал, что не встретит ни одного охранника.
Зато в караулке Шенги обнаружил целую кучу охранников, вповалку спящих подозрительно крепким сном. Охотник не стал выяснять причину такого странного несения службы. Храпят – и спасибо за это Безликим.
Куда больше его заинтересовал лежащий посреди комнаты труп пожилого толстяка с почерневшим от удушья лицом. На жирной шее виднелась глубокая узкая полоса.
Кто его так? Убийца, пришедший сюда по душу Подгорного Охотника? Или…
Шенги мягко, словно кота, погладил коричневое сукно плаща, тронул золотой шнур-завязку…
Ладно, пора уносить ноги, пока в дрыхнущей компании не пробудилось чувство долга. Ключи Шенги подобрал еще в камере, возле бесчувственного Блохи, а путь к выходу подскажет талисман.
14
Внезапно из-за угла дома на утоптанную землю лег красноватый отблеск огня. Факел! Охрана с обходом!
Умменес не раздумывал ни мгновения. Из глотки само вырвалось хриплое, отчаянное:
– Воры!!
А руки взметнули палку над головой парня, просматривавшего страницы.
Щегол вскинул глаза – и, мгновенно все поняв, швырнул книгу в лицо Умменесу. Тот невольно отпрянул, руки дрогнули, удар пришелся не по голове, а по плечу парня. Тот перехватил палку, шагнул навстречу Умменесу и двинул его локтем в лицо. Незадачливый сторож взвыл и, выпустив дубинку, вскинул ладони к окровавленному лицу.
На шум бежали люди с факелами. Тут бы Щеглу и пуститься наутек! Но он задержался, нагнулся за упавшей книгой. Пока подхватил ее, пока сунул за пазуху – подоспели двое…
В доме зажигались огни: крик Умменеса разбудил Серебряное подворье. Щеглу некогда было глазеть по сторонам и оценивать опасность. Он крутанулся, уворачиваясь от протянутой к нему лапищи, на ходу пнул охранника по голени и в мгновение ока очутился у спасительного дерева. Вряд ли даже белка, вспугнутая с земли собакой, смогла бы так проворно взлететь вверх по стволу. Чья-то рука цапнула вора за каблук, он двинул наугад по преследователю второй ногой. Удачно попал: пальцы разжались. Щегол перепрыгнул с дерева на гребень стены – и обнаружил, что какая-то догадливая сволочь успела сдернуть веревку, по которой он сюда влез.
Стена была высокой, но это остановило парня лишь на мгновение. Он спрыгнул, не удержался на ногах, ушиб колено и ободрал ладони, но даже не охнул. Тронул рубаху: не обронил ли книгу? Взгляд тревожно обшаривал стену: не лезут ли преследователи?
И тут – совсем рядом! – в черной стене распахнулся проем, полыхнул факельным светом, изверг из себя темные тени и голоса:
– Тут он, поганец! Хватай его, парни! Держи!
«Калитка! В стене есть калитка, ее не видно снаружи, а Умменес, сволочь, не сказал!»
Эта мысль билась в голове Щегла, когда он летел по темному проулку. За ним неслись охранники с факелами, они улюлюкали и свистели, они вошли в раж, они почувствовали вкус охоты, они готовы были гнать беглеца хоть до…
Хоть до гигантской фигуры, что шагнула им навстречу из-за поворота.
Человек был массивен и плечист. В факельных огнях он казался багрово-черным, он походил на тролля, а могучая секира за спиной казалась продолжением плеча… нет, ветвью несокрушимого дуба!
Щегол пронесся мимо великана, не сразу смог остановиться: ноги сами несли дальше.
Но все же обернулся и увидел, как гигант, протянув, ручищу, сгреб за грудки охранника, оказавшегося ближе прочих. Поднял его на воздух, ударил в лицо лбом, швырнул оглушенного, окровавленного противника прямо на его дружков. И тут же в руках его оказалась секира – когда и выхватить-то успел?
– Ну? – жарко, яростно выдохнул гигант.
Атака захлебнулась.
Нападавших было пятеро (правда, один из них для драки уже не годился). Все они были моряками… ну, пиратами, скажем напрямик. Видели-перевиде– ли всякие драки, от потасовок в кабаках до свире– пой резни на палубе горящего судна. Именно поэтому они сейчас остановились. Не салажата сопли– вые. Умеют соображать перед лицом противника.
Одно дело – гнаться за неудачливым воришкой, чтобы взгреть как следует и отволочь к хозяину. И сов– сем другой оборот – идти на смерть. Почему, с какой стати?
Окажись рядом Хастан да крикни: «Взять его, раздери вас кракен!» – никто бы и раздумывать не стал. Разом навалились бы на верзилу. Даже оглушенный бедолага очнулся бы: по команде капитана только мертвый не встанет. И одолели бы гурлианца – хотя для двоих или даже троих бой стал бы последним. Этот кашалот сумеет за себя постоять.
Но капитан Хастан мирно спал на Серебряном подворье. А раз так, то с чего подставлять лоб под секиру аргосмирского ворья?
– Уходим! – хмуро скомандовал один из охранников и нагнулся, чтобы помочь подняться своему пострадавшему дружку.
* * *
Об аргосмирской тюрьме ходили недобрые слухи. Мол, она потому так паршиво охраняется, что напичкана изнутри всякими подарочками для непрошеных гостей. Где лезвие выскочит из стены, где плита повернется под ногой, открыв колодец, где с потолка обрушится прочная сеть…Поэтому Шенги был настороже, как на тропе Подгорного Мира. Фонаря не было, он шел, на каждом шагу опасаясь подвоха. И когда носки сапог утонули в чем-то мягком, он решил, что это как раз подвох и есть.
Замер. Застыл, боясь пошевелиться. Сердце стукнуло с опозданием.
Затем Шенги медленно присел, вытянул левую руку… коснулся пальцами мягкого меха…
И накатило облегчение. И полетело вскачь время, отпущенное незримой дланью. И рванулось ему вслед сердце.
Ни на миг Шенги не подумал, что перед ним животное, мертвое или живое. Он узнал этот ластящийся к пальцам мех, как узнал бы ладонь друга или рукоять своего меча.
Губы беззвучно шепнули:
– Заплатка!
Нет, правда, чему и лежать поперек темного тюремного коридора, как не этому лихому куску сукна, охочему до приключений!
Шенги потянул ткань – и во мраке по камням звякнул металл.
Охотник провел рукой по витому шнуру, на конце которого было что-то привязано. Ладонь сомкнулась на холодном треугольнике – и сжалась так, что грани впились в кожу. Шенги поспешно разжал ладонь: не смял ли он серебряную пластинку?.. Нет, цела!
У сильного, волевого, много пережившего человека задрожали руки. Как же теперь отпутать цепочку от шнура? Не порвать бы!
Но распутывать не понадобилось: цепочка сама змейкой скользнула в ладонь.
Талисман вновь на шее, под рубахой, рука привычно вдавливает его в кожу – и перед глазами Охотника разворачивается план тюрьмы.
Это замечательно, это великолепно… но даже не из-за этого на Шенги снизошло в тюремном мраке теплое, лучистое счастье. Возвратилась утраченная частичка души. Он вновь был цельным перед взором богов.
* * *
Верзила с секирой за плечами молча, сердито вышагивал по темному переулку.– Злишься? – вприпрыжку поспешал за ним Щегол. – Ну, злись… но ведь ничего страшного не случилось! Я живой!
Бородач даже не обернулся на примирительное вяканье.
– Если б ты видел, как я ему врезал! Локтем, с разворота, как ты учил!..
На закаменевшем от гнева лице вояки отнюдь не было умиления успехами ученика.
– Ну, перепало и мне немножко… Зато книга у меня! Как не обронил – сам удивляюсь!
Верзила остановился так резко, что Щегол с разбега пролетел на несколько шагов вперед и в упор спросил юнца:
– И что с нею теперь делать, с этой книгой?
– Не знаю. Надо сначала почитать, что там нацарапал этот алхимик.
* * *
Беглый заключенный? Пленник, еще недавно сидевший на цепи? Изгой, который в любой миг может быть схвачен?Как бы не так!
Шенги хозяином шел по тюремному коридору. Уверенно, спокойно, не сбавляя шага. Левая ладонь прижимала талисман к груди. Охотник знал, куда выводит каждый поворот. Знал, что на пути нет ловушек. Знал, что не встретит ни одного охранника.
Зато в караулке Шенги обнаружил целую кучу охранников, вповалку спящих подозрительно крепким сном. Охотник не стал выяснять причину такого странного несения службы. Храпят – и спасибо за это Безликим.
Куда больше его заинтересовал лежащий посреди комнаты труп пожилого толстяка с почерневшим от удушья лицом. На жирной шее виднелась глубокая узкая полоса.
Кто его так? Убийца, пришедший сюда по душу Подгорного Охотника? Или…
Шенги мягко, словно кота, погладил коричневое сукно плаща, тронул золотой шнур-завязку…
Ладно, пора уносить ноги, пока в дрыхнущей компании не пробудилось чувство долга. Ключи Шенги подобрал еще в камере, возле бесчувственного Блохи, а путь к выходу подскажет талисман.
14
На город наползало неспешное белесое утро. Стражники у ворот лениво вытаскивали из пазов тяжелые засовы, сонно перебрехивались с ранними путниками, которым не терпелось попасть пораньше в Аргосмир. И правда, куда люди спешат? Медом, что ли, здесь намазано, в столице?
Стражники не обратили внимания на троих подростков в дорожной одежде и с холщовыми сумами, приметили разве что смуглую, нездешнюю красоту девочки.
Никто из стражи не вспомнил об этой троице, когда явился десятник с приказом: глядеть в оба! Из тюрьмы бежал опасный преступник, и тот, кто выпустит его за пределы города, крепко пожалеет о том, что пошел работать в стражу и вообще родился на свет!
Разумеется, не собирался он и возвращаться к Лаурушу. Там его будут искать прежде всего, да и не дело это – приводить беду в гостеприимный дом. Конечно, и Лауруш, и ученики рады были бы ему помочь, но уж так судьба выбросила костяшки – придется выкручиваться в одиночку.
В одиночку?
Шенги усмехнулся. На его стороне правда – а значит, их уже двое…
Высокопарно, но утешает. Впрочем, может быть, для того они и придуманы, эти красивые словечки?..
Конечно, от такой напарницы, как правда, в трудном положении толку бывает немного. Ну, разве что подбодрит тебя, шепнет на ушко: держись, мол… Ее роль начнется позже, когда ты уже разберешься с врагами – и она, вся из себя белая и величественная, воссияет во всей красе. И люди вокруг воскликнут: «Правда восторжествовала!» А ты будешь тихонько радоваться, считая свои синяки и шишки…
Ладно, придется поработать, чтоб она восторжест-вовала. И по возможности уберечь свою шкуру до этого светлого мгновения. А для этого надо держать ухо востро и помнить, что среди встречных прохожих может оказаться очень, очень много желающих получить награду за беглого преступника.
Не так уж часто доводилось Шенги оказаться в положении затравленной дичи. Но бывало и такое в его бурной жизни.
Аргосмир – родной город. Здесь он мальчишкой потерял мать и отца. Здесь бродяжил, ночевал на крышах чужих сараев, просил милостыню, а когда немного подрос – наловчился сдергивать кошельки с поясов рыночных зевак.
И здесь в один прекрасный – воистину прекрасный! – день воришку поймал за руку Лауруш Ночной Факел. Но почему-то не сдал страже, а взял в ученики. Видно, кто-то из Безликих сжалился над пареньком, что на глазах богов и людей вконец пропадал, превращался в жалкую шваль, которой прямая дорога на каторгу…
Но сейчас Шенги впервые поблагодарил судьбу за бесприютное детство. Потому что в столице он знал не только дворцовую площадь и Лунные Сады. Найдется местечко, где его не сыщет стража! Впрочем, Охотник не намеревался отлеживаться в укрытии. Он доберется до своих недругов и подержится за них вот этой лапой, что сейчас прячется под плащом!
Жаль, нельзя подать весточку ученикам. Ведь не усидят у Лауруша, полезут учителя спасать, настоящих преступников ловить… ввяжутся в передрягу, храни их Безликие!
Какая досада, что талисман выполняет лишь одно желание! Было бы очень, очень здорово на расстоянии передать ребятишкам приказ: «Скройтесь, затаитесь, сидите тихо!..»
Еще недавно они шагали по лесной дороге, весело болтая. Удача со Снадобьем приободрила подростков, разогнала уныние, и они наперебой вспоминали все, что довелось слышать о Железной Башне и лежащих за нею болотах.
Путники поднялись на пригорок, откуда дорога видна была далеко вперед. Вдруг Нитха с приглушенным вскриком метнулась в кусты. Напарники мгновенно последовали за нею – вопросы задавать можно и потом! – и припали к земле, затихли в ветвях.
Мимо по дороге промчались три всадника – старый вельможа-наррабанец и двое чернокожих невольников в цветастых одеяниях.
Когда перестук копыт, отдаляясь, затих в чаще, трое подростков выбрались из укрытия.
– Рахсан-дэр! – выдохнула Нитха с невольным восхищением. – Нет, что за человек, а?!
Значит, очень, очень нужно подцепить когтями за жабры этого заботливого человека и выяснить, чем ему корабли помешали. А единственная ниточка к цели – Ярвитуш из кабака «Акулий плавник».
Интересно, помнит ли кабатчик их детское знакомство? То давнее время, когда мальчишка-беспризорник не мечтал о славе Подгорного Охотника, да и звали его иначе…
Шенги старался даже в мыслях не называть себя прежним именем, которое потерял в девятнадцать лет. Вернее, не потерял, а пожертвовал богам – в храме Того, Кто Зажигает и Гасит Огни Человеческих Жизней.
Немалая жертва. Имя – часть тебя самого. Отдашь его – станешь другим человеком.
Но как же не отблагодарить Безликих, если юнец, едва надевший браслет Гильдии, угодил в капище древнего демона, сцепился с его жрецами – и остал– ся жив! Ведь не сам же он справился, верно? Не своими же полудетскими силенками? Конечно, это боги расстарались, даровали мальчишке настоящее, полновесное чудо!
Тогда-то молодой Охотник и оставил в храме свое прежнее имя. Получил от жреца другое – Шенги Совиная Лапа.
Но ведь и старую жизнь из памяти не выкинешь. Не забудешь, как бродяжил и воровал. А добычу сбывал хозяину «Акульего плавника»… Как его звали-то? Да, верно, Шинтуш Темный Год. Надо же, с трудом припомнился! А ведь когда-то всерьез считал прижимистого кабатчика главой преступного мира!
Вот сыночек его, Ярвитуш, вспоминается ярче. На редкость сволочной был подросток. Любил издеваться над теми, кто послабее, а сам чуть что кидался жаловаться папаше…
Город просыпался. Прохожих было мало: пройдет навстречу ранний торговец с лотком, прошаркает помелом метельщик, равнодушно протащится мимо стражник-«крысолов» с сонной рожей: он сменился с поста – и плевать ему теперь на любое беззаконие, что творится в родной столице.
Аргосмир еще не услышал о побеге Совиной Лапы. Вот и хорошо, вот и не надо пока…
Вокруг заборы – высокие, дощатые, глухие. Вот ведь интересно: чем глуше окраина, тем выше и солиднее заборы. То люди стыдятся своей бедности, то ли боятся, что кто-нибудь не побрезгует, утащит у них последнее…
А на другом конце города, что дальше от моря, вокруг богатых особняков – лишь легкие ажурные решетки. Мол, любуйтесь, люди, завидуйте! Вот такой у нас дом-красавец, вот такие клумбы с цветами, вот такая беседка краешком видна из-за деревьев, вот такие дорожки, посыпанные разноцветным песочком… а воров мы не боимся, от воров у нас охрана есть!
Хотя бывает и наоборот. Скажем, Серебряное подворье окружает такая стена, что хоть штурм за нею отбивай…
До Шенги все явственнее доносился запах моря. Заборы то расступались, словно заманивая чужака в дебри Рыбачьей слободки, то вновь стискивали улочку с двух сторон, как загулявшие наемники – веселую молодку.
Над покосившимся забором мелькнула вдали темная крыша с резным коньком в виде рыбины… да это же и есть кабак «Акулий плавник»! Совсем рядом – жаль, нельзя к нему напрямик…
Мальчишкой-то он не пошел бы в обход. Рванул бы как раз напрямик, через заборы, по чужим дворам! И пусть хозяйки бранятся вслед шалому бродяжке!
Да, когда-то его не останавливали всякие «нель-зя», «запрещено» и «чужое»… Потому, кстати, и узнал тайну «Акульего плавника», о которой вспомнилось недавно, в тюрьме…
Почему в тот день кабак был пуст?.. Ах да, умерла супруга короля, в городе был траур. Театр не давал представлений, бродячим циркачам и менестрелям велено было не появляться на улицах в своих разноцветных нарядах. Жители занавесили окна черной материей (кто победнее, те хоть клочок черной ткани на окошко вывесили). А уж хозяева игорных домов, кабатчики, трактирщики даже не думали о том, чтобы открыть свои двери для гостей.
Но у кого траур, а у городского ворья самая ра-бота – ведь на похороны собрался весь Аргосмир. Все глазеют на погребальные носилки и не очень следят за своими кошельками.
Десятилетнему воришке повезло: он подобрал на мостовой оброненную кем-то сережку с черным камешком. Гордый добытчик, проигнорировав дальнейший ход траурной церемонии («Авось королеву и без меня до костра дотащат!»), помчался в «Акулий плавник» – и во дворе напоролся на хозяйского сына. Четырнадцатилетний Ярвитуш по-взрослому солидно распекал за что-то отцовского работника. Оторвавшись от разговора, пренебрежительно глянул на мелкого гостя:
«Ты к отцу? Его нет. Вот на бревне подожди, возле поленницы. В дом не суйся, шваль, много чести…»
И продолжил распекать конюха.
На бревне? Как бы не так! Дождик начал накрапывать, ветер такой мерзкий, до костей пробирает…
Мальчуган взбежал на крыльцо и юркнул в приоткрытую дверь.
До сих пор не забылось странное чувство: словно попал не в трапезную, где бывал не раз, а в совсем другой дом – таким непривычным выглядел кабак без единого человека.
Мальчишка не успел этому подивиться: увидел в окно, как хозяйский сын направляется через двор к дому. Не хватало влезть в ссору с этим гадом! Он проворно юркнул под стол – и из этого укрытия имел удовольствие увидеть, как Ярвитуш потрошит отцовский тайник.
Ну, потрошит и потрошит, дело семейное. Но маленького воришку крепко царапнули слова, которые он через месяц случайно услышал в том же «Акульем плавнике».
Один из посетителей спросил хозяина:
«Давненько я тут не бывал… у тебя, Шинтуш, вся прислуга новая?»
«Ага, – кивнул кабатчик. – Кто-то из прежних повадился меня обворовывать. Перепорол мерзав– цев – никто не сознался. Плюнул, продал всех на болото и купил новых. Ворье кругом, просто жить нельзя!»
Мальчика, ставшего нечаянным свидетелем беседы, весьма позабавил праведный гнев скупщика краденого. Но все же он посочувствовал рабам, ни за что угодившим на болото, и окончательно убедился в давнем своем мнении, что Ярвитуш – тварь поганая…
Трое подростков давно свернули с дороги и шли напрямик сквозь осинник.
– Прямо к Лаурушу и заявится! – зловеще поддакнул вредный Нургидан. – Да ка-ак узнает, что ты сбежала неведомо куда! Ка-ак напишет в Нарра-до! А твой отец ка-ак осерчает! А ну, скажет, подать сюда мою непослушную дочку! Я на нее гневаться буду!
Дайру, который шел впереди, обернулся и негромко, сердито сказал:
– Тихо, вы!..
– А в чем дело? – возмутился Нургидан (впрочем, возмутился шепотом: напарники привыкли доверять друг другу).
– Ворота недалеко. Если там охрана – могут услышать.
Нургидан и Нитха растерянно переглянулись: оба начисто забыли про караулы.
– Сейчас проверю! – кивнул Нургидан и бесшумно двинулся сквозь подлесок.
Напарники с завистью глядели вслед: тише оборотня по лесу мог скользить разве что солнечный луч…
Парень обернулся проворно: возник из кустов, словно лесовик.
– Сидят. Двое. Беды не ждут. Арбалеты отложили, на солнышке греются. Вот тут их и… – Нургидан закончил фразу свирепым жестом.
– Никаких «и»! – вскинулась Нитха. – Тебе бы только драться! Мы же не разбойники!
– Верно, – поддержал ее Дайру. – Шенги обвиняют в том, что он «жгучую тину» для преступников добывал, а его ученики нападут на охрану возле Ворот? Ты уж сразу учителю удавку подари!
– Так что же нам, домой возвращаться?
– Зачем? Есть одна мыслишка…
До чего убого выглядят эти злые чертоги детства, этот дворец, где обитал всемогущий Шинтуш Темный Год, господин мелкого ворья…
Поганенькое заведение, даже не второсортное. Сажа из очага летает по всей трапезной: хозяин уже забыл, когда звал трубочистов. Жиденький слой соломы едва прикрывает грязный пол. Столы такие, что Шенги побрезговал бы на них облокотиться.
Но дела в «Акульем плавнике» все же идут помаленьку. За столами, несмотря на ранний час, торчит с десяток похмельных небритых рыл. Все в лохмотьях, все угрюмы, у каждого вид отпетого головореза. Не шумят, не смеются, песен не поют. Каждый молча тянет вино из глиняной кружки. Разом вскинули глаза на чужака в добротном плаще. Одинаковые взгляды – холодные, оценивающие. Дескать, если встретимся с тобою, господин, в темном переулочке, чем ты нас тогда порадуешь?
Самый оценивающий взгляд у того, кто стоит за стойкой. У хозяина этого роскошного заведения.
Шенги сдержал усмешку. И этого двуногого таракана он когда-то крепко побаивался? Ну, может, в детстве Ярвитуш и был крепким мальчишкой… хотя, помнится, при их последней встрече сын кабатчика был крепко отлуплен… Но теперь он может похвалиться разве что ростом. Тощий, грудь впалая, морда бледная, глаза ввалились – пьет, что ли? Нет, вряд ли Жабье Рыло стал бы держать пьянчужку в числе близких подручных.
Хотя о связи кабатчика с Жабьим Рылом Шенги знает только от Блохи. Может, хитрый Ярвитуш просто врет про свои дела с «ночным хозяином»?
Эти мысли промелькнули у Охотника, пока он неспешно шел от двери к стойке. Не оборачиваясь, Шенги знал, что его провожают хмурые взгляды завсегдатаев. Не любили в «Акульем плавнике» чужаков.
А вот Ярвитуш, наоборот, просиял. Прекратил беседу с каким-то забулдыгой, нежно прильнувшим к стойке. Оглянулся к солидному посетителю, всем своим видом выразил готовность служить любому капризу почтенного незнакомца.
Не узнал… ну, еще бы!
Шенги остановился у стойки, по-прежнему держа обе руки под плащом. Неприязненно покосился на забулдыгу, с отвращением сморщил нос: мол, мало мне грязи в этой жалкой дыре, так еще от всякого пьянчуги вонь нюхать?
Ярвитуш понимающе ухмыльнулся и беззлобно скомандовал:
– Бородавка, пошел вон.
– Кто? Я? Зачем? – захлопал глазами непонятливый Бородавка.
– Пошел вон, – терпеливо, тоном разъяснения повторил кабатчик.
Бородавка отлепился от стойки и плывущей походкой устремился к ближайшему столу.
– Чем могу быть полезен? – учтиво обратился кабатчик к новому гостю.
Шенги стоял спиной к кабацким выпивохам. Им не видно было, как незнакомец, откинув плащ, положил на край стойки жуткую чешуйчатую лапу и слегка побарабанил когтями по темному от времени дереву.
Ярвитуш изменился в лице, отпрянул к стене. Но не завопил, не бросился наутек и даже не потерял способности соображать. Раз единственный в мире человек, который может похвастаться такой лапой, не сидит в тюрьме (вернее, не висит мертвым на цепях), а явился именно сюда… ну, вряд ли он намерен пить вино и закусывать соленой хамсой!
– Не делай глупостей, Охотник! – тихо просипел Ярвитуш. – Мы тут не одни. Лучше уходи восвояси, я тебя не выдам.
– С чего это мне уходить? – пожал плечами Шенги. – Я еще только вошел! А что не одни – это ты очень, очень верно заметил. Пойдем-ка в чулан. – Гость кивнул на дверь в двух шагах от себя. – Там и потолкуем без лишних ушей.
– Я? С тобою? Нашел дурака! – Ярвитуш гово-рил негромко и убедительно. Он был готов в любой миг нырнуть под стойку. – Обернись, Охотник. У тебя за спиной – десять здешних морд. Все мне должны, все рады будут показать храбрость, лишь бы я с них должок списал. Ты меня… ну, может, успеешь ударить. Авось с одного раза не убьешь!
Увы, кабатчик был прав. Шенги умело дрался, но десяток портовых шакалов и впрямь может разнести его в кровавые ошметки.
Шенги глянул на дверной косяк. Деревянные планочки потемнели от грязи. Пользуется ли сейчас этот прохвост отцовским тайником?
– С чего ты взял, что я на тебя наброшусь, а потом с твоими мордоворотами драку учиню? – весело удивился Шенги. – Я перво-наперво когтями вырву из стены доску – вон ту, возле косяка. И все, что за нею схоронено, швырну под ноги пьянчугам. Очень, очень интересно, что они тогда будут делать? Тебя защищать или твое добро по полу собирать?
Новый испуг вытеснил прежний страх. Ярвитуш качнулся к Охотнику, умоляюще взглянул в лицо, дернулся даже вцепиться в когтистую лапу, удержать незваного гостя от ужасного поступка. Но вовремя опомнился, не коснулся лапы. Заговорил тихо, умоляюще:
– Не… не делай этого, не надо…
– Не буду, не буду. Чего ты, в самом деле, перетрусил? Мне же просто надо с тобою поговорить. Пойдем в чулан, чтоб пьяницы лишнего не услышали. Да прихвати кувшин: с вином беседа по гладкой дорожке катится. Согласен?.. Вот и славно, сразу бы так!
– Потому и потащился, – усмехнулся Унсай. – Со вчерашнего дня кручусь вместо Главы Гильдии. Столько дел свалилось – до полуночи все не переделал. А утром послал всех в болото. Моя очередь в караул идти? Моя. Вот и пусть они хлопочут, а я отдохну. Славно тут! – И он повел рукой, предлагая собеседнику оценить окружающую красоту.
На полянке и в самом деле было славно. Солнце успело высушить росу, густая трава полна была теплом и спелым соком, благоухала клевером и душицей. Пронзительно звенели кузнечики, мерно стучал дятел где-то в чаще. Лес навевал на людей блаженную умиротворенность, в карауле, в общем-то, лишнюю.
Стражники не обратили внимания на троих подростков в дорожной одежде и с холщовыми сумами, приметили разве что смуглую, нездешнюю красоту девочки.
Никто из стражи не вспомнил об этой троице, когда явился десятник с приказом: глядеть в оба! Из тюрьмы бежал опасный преступник, и тот, кто выпустит его за пределы города, крепко пожалеет о том, что пошел работать в стражу и вообще родился на свет!
* * *
Зря стражники пялили глаза на путников: Шенги и не думал покидать город.Разумеется, не собирался он и возвращаться к Лаурушу. Там его будут искать прежде всего, да и не дело это – приводить беду в гостеприимный дом. Конечно, и Лауруш, и ученики рады были бы ему помочь, но уж так судьба выбросила костяшки – придется выкручиваться в одиночку.
В одиночку?
Шенги усмехнулся. На его стороне правда – а значит, их уже двое…
Высокопарно, но утешает. Впрочем, может быть, для того они и придуманы, эти красивые словечки?..
Конечно, от такой напарницы, как правда, в трудном положении толку бывает немного. Ну, разве что подбодрит тебя, шепнет на ушко: держись, мол… Ее роль начнется позже, когда ты уже разберешься с врагами – и она, вся из себя белая и величественная, воссияет во всей красе. И люди вокруг воскликнут: «Правда восторжествовала!» А ты будешь тихонько радоваться, считая свои синяки и шишки…
Ладно, придется поработать, чтоб она восторжест-вовала. И по возможности уберечь свою шкуру до этого светлого мгновения. А для этого надо держать ухо востро и помнить, что среди встречных прохожих может оказаться очень, очень много желающих получить награду за беглого преступника.
Не так уж часто доводилось Шенги оказаться в положении затравленной дичи. Но бывало и такое в его бурной жизни.
Аргосмир – родной город. Здесь он мальчишкой потерял мать и отца. Здесь бродяжил, ночевал на крышах чужих сараев, просил милостыню, а когда немного подрос – наловчился сдергивать кошельки с поясов рыночных зевак.
И здесь в один прекрасный – воистину прекрасный! – день воришку поймал за руку Лауруш Ночной Факел. Но почему-то не сдал страже, а взял в ученики. Видно, кто-то из Безликих сжалился над пареньком, что на глазах богов и людей вконец пропадал, превращался в жалкую шваль, которой прямая дорога на каторгу…
Но сейчас Шенги впервые поблагодарил судьбу за бесприютное детство. Потому что в столице он знал не только дворцовую площадь и Лунные Сады. Найдется местечко, где его не сыщет стража! Впрочем, Охотник не намеревался отлеживаться в укрытии. Он доберется до своих недругов и подержится за них вот этой лапой, что сейчас прячется под плащом!
Жаль, нельзя подать весточку ученикам. Ведь не усидят у Лауруша, полезут учителя спасать, настоящих преступников ловить… ввяжутся в передрягу, храни их Безликие!
Какая досада, что талисман выполняет лишь одно желание! Было бы очень, очень здорово на расстоянии передать ребятишкам приказ: «Скройтесь, затаитесь, сидите тихо!..»
* * *
Шенги не подозревал, что именно этим его ученики сейчас и занимались. Скрылись, затаились, сидели тихо.Еще недавно они шагали по лесной дороге, весело болтая. Удача со Снадобьем приободрила подростков, разогнала уныние, и они наперебой вспоминали все, что довелось слышать о Железной Башне и лежащих за нею болотах.
Путники поднялись на пригорок, откуда дорога видна была далеко вперед. Вдруг Нитха с приглушенным вскриком метнулась в кусты. Напарники мгновенно последовали за нею – вопросы задавать можно и потом! – и припали к земле, затихли в ветвях.
Мимо по дороге промчались три всадника – старый вельможа-наррабанец и двое чернокожих невольников в цветастых одеяниях.
Когда перестук копыт, отдаляясь, затих в чаще, трое подростков выбрались из укрытия.
– Рахсан-дэр! – выдохнула Нитха с невольным восхищением. – Нет, что за человек, а?!
* * *
Почему к Шенги в тюрьму подослали убийц – это как раз не загадка. На него, на мертвого, кто-то замыслил свалить чужую вину – гибель кораблей.Значит, очень, очень нужно подцепить когтями за жабры этого заботливого человека и выяснить, чем ему корабли помешали. А единственная ниточка к цели – Ярвитуш из кабака «Акулий плавник».
Интересно, помнит ли кабатчик их детское знакомство? То давнее время, когда мальчишка-беспризорник не мечтал о славе Подгорного Охотника, да и звали его иначе…
Шенги старался даже в мыслях не называть себя прежним именем, которое потерял в девятнадцать лет. Вернее, не потерял, а пожертвовал богам – в храме Того, Кто Зажигает и Гасит Огни Человеческих Жизней.
Немалая жертва. Имя – часть тебя самого. Отдашь его – станешь другим человеком.
Но как же не отблагодарить Безликих, если юнец, едва надевший браслет Гильдии, угодил в капище древнего демона, сцепился с его жрецами – и остал– ся жив! Ведь не сам же он справился, верно? Не своими же полудетскими силенками? Конечно, это боги расстарались, даровали мальчишке настоящее, полновесное чудо!
Тогда-то молодой Охотник и оставил в храме свое прежнее имя. Получил от жреца другое – Шенги Совиная Лапа.
Но ведь и старую жизнь из памяти не выкинешь. Не забудешь, как бродяжил и воровал. А добычу сбывал хозяину «Акульего плавника»… Как его звали-то? Да, верно, Шинтуш Темный Год. Надо же, с трудом припомнился! А ведь когда-то всерьез считал прижимистого кабатчика главой преступного мира!
Вот сыночек его, Ярвитуш, вспоминается ярче. На редкость сволочной был подросток. Любил издеваться над теми, кто послабее, а сам чуть что кидался жаловаться папаше…
Город просыпался. Прохожих было мало: пройдет навстречу ранний торговец с лотком, прошаркает помелом метельщик, равнодушно протащится мимо стражник-«крысолов» с сонной рожей: он сменился с поста – и плевать ему теперь на любое беззаконие, что творится в родной столице.
Аргосмир еще не услышал о побеге Совиной Лапы. Вот и хорошо, вот и не надо пока…
Вокруг заборы – высокие, дощатые, глухие. Вот ведь интересно: чем глуше окраина, тем выше и солиднее заборы. То люди стыдятся своей бедности, то ли боятся, что кто-нибудь не побрезгует, утащит у них последнее…
А на другом конце города, что дальше от моря, вокруг богатых особняков – лишь легкие ажурные решетки. Мол, любуйтесь, люди, завидуйте! Вот такой у нас дом-красавец, вот такие клумбы с цветами, вот такая беседка краешком видна из-за деревьев, вот такие дорожки, посыпанные разноцветным песочком… а воров мы не боимся, от воров у нас охрана есть!
Хотя бывает и наоборот. Скажем, Серебряное подворье окружает такая стена, что хоть штурм за нею отбивай…
До Шенги все явственнее доносился запах моря. Заборы то расступались, словно заманивая чужака в дебри Рыбачьей слободки, то вновь стискивали улочку с двух сторон, как загулявшие наемники – веселую молодку.
Над покосившимся забором мелькнула вдали темная крыша с резным коньком в виде рыбины… да это же и есть кабак «Акулий плавник»! Совсем рядом – жаль, нельзя к нему напрямик…
Мальчишкой-то он не пошел бы в обход. Рванул бы как раз напрямик, через заборы, по чужим дворам! И пусть хозяйки бранятся вслед шалому бродяжке!
Да, когда-то его не останавливали всякие «нель-зя», «запрещено» и «чужое»… Потому, кстати, и узнал тайну «Акульего плавника», о которой вспомнилось недавно, в тюрьме…
Почему в тот день кабак был пуст?.. Ах да, умерла супруга короля, в городе был траур. Театр не давал представлений, бродячим циркачам и менестрелям велено было не появляться на улицах в своих разноцветных нарядах. Жители занавесили окна черной материей (кто победнее, те хоть клочок черной ткани на окошко вывесили). А уж хозяева игорных домов, кабатчики, трактирщики даже не думали о том, чтобы открыть свои двери для гостей.
Но у кого траур, а у городского ворья самая ра-бота – ведь на похороны собрался весь Аргосмир. Все глазеют на погребальные носилки и не очень следят за своими кошельками.
Десятилетнему воришке повезло: он подобрал на мостовой оброненную кем-то сережку с черным камешком. Гордый добытчик, проигнорировав дальнейший ход траурной церемонии («Авось королеву и без меня до костра дотащат!»), помчался в «Акулий плавник» – и во дворе напоролся на хозяйского сына. Четырнадцатилетний Ярвитуш по-взрослому солидно распекал за что-то отцовского работника. Оторвавшись от разговора, пренебрежительно глянул на мелкого гостя:
«Ты к отцу? Его нет. Вот на бревне подожди, возле поленницы. В дом не суйся, шваль, много чести…»
И продолжил распекать конюха.
На бревне? Как бы не так! Дождик начал накрапывать, ветер такой мерзкий, до костей пробирает…
Мальчуган взбежал на крыльцо и юркнул в приоткрытую дверь.
До сих пор не забылось странное чувство: словно попал не в трапезную, где бывал не раз, а в совсем другой дом – таким непривычным выглядел кабак без единого человека.
Мальчишка не успел этому подивиться: увидел в окно, как хозяйский сын направляется через двор к дому. Не хватало влезть в ссору с этим гадом! Он проворно юркнул под стол – и из этого укрытия имел удовольствие увидеть, как Ярвитуш потрошит отцовский тайник.
Ну, потрошит и потрошит, дело семейное. Но маленького воришку крепко царапнули слова, которые он через месяц случайно услышал в том же «Акульем плавнике».
Один из посетителей спросил хозяина:
«Давненько я тут не бывал… у тебя, Шинтуш, вся прислуга новая?»
«Ага, – кивнул кабатчик. – Кто-то из прежних повадился меня обворовывать. Перепорол мерзав– цев – никто не сознался. Плюнул, продал всех на болото и купил новых. Ворье кругом, просто жить нельзя!»
Мальчика, ставшего нечаянным свидетелем беседы, весьма позабавил праведный гнев скупщика краденого. Но все же он посочувствовал рабам, ни за что угодившим на болото, и окончательно убедился в давнем своем мнении, что Ярвитуш – тварь поганая…
* * *
– Интересно, Рахсан-дэр прямо отправится к Лаурушу? Или будет стороной выяснять, куда я пропала? – вздохнула Нитха, отведя с пути ветку, едва не стегнувшую по глазам.Трое подростков давно свернули с дороги и шли напрямик сквозь осинник.
– Прямо к Лаурушу и заявится! – зловеще поддакнул вредный Нургидан. – Да ка-ак узнает, что ты сбежала неведомо куда! Ка-ак напишет в Нарра-до! А твой отец ка-ак осерчает! А ну, скажет, подать сюда мою непослушную дочку! Я на нее гневаться буду!
Дайру, который шел впереди, обернулся и негромко, сердито сказал:
– Тихо, вы!..
– А в чем дело? – возмутился Нургидан (впрочем, возмутился шепотом: напарники привыкли доверять друг другу).
– Ворота недалеко. Если там охрана – могут услышать.
Нургидан и Нитха растерянно переглянулись: оба начисто забыли про караулы.
– Сейчас проверю! – кивнул Нургидан и бесшумно двинулся сквозь подлесок.
Напарники с завистью глядели вслед: тише оборотня по лесу мог скользить разве что солнечный луч…
Парень обернулся проворно: возник из кустов, словно лесовик.
– Сидят. Двое. Беды не ждут. Арбалеты отложили, на солнышке греются. Вот тут их и… – Нургидан закончил фразу свирепым жестом.
– Никаких «и»! – вскинулась Нитха. – Тебе бы только драться! Мы же не разбойники!
– Верно, – поддержал ее Дайру. – Шенги обвиняют в том, что он «жгучую тину» для преступников добывал, а его ученики нападут на охрану возле Ворот? Ты уж сразу учителю удавку подари!
– Так что же нам, домой возвращаться?
– Зачем? Есть одна мыслишка…
* * *
Кабак «Акулий плавник» показался Шенги бо– лее низким, приземистым, чем сохранила память детства. Дом словно ушел в землю по второй ве– нец бревен, и потолок в чадной, грязной трапезной будто сполз по стенам: руку вытяни вверх – и вот они, потолочные балки! Впрочем, удивляться нечему. Не кабак усох и сжался – сам Шенги вырос…До чего убого выглядят эти злые чертоги детства, этот дворец, где обитал всемогущий Шинтуш Темный Год, господин мелкого ворья…
Поганенькое заведение, даже не второсортное. Сажа из очага летает по всей трапезной: хозяин уже забыл, когда звал трубочистов. Жиденький слой соломы едва прикрывает грязный пол. Столы такие, что Шенги побрезговал бы на них облокотиться.
Но дела в «Акульем плавнике» все же идут помаленьку. За столами, несмотря на ранний час, торчит с десяток похмельных небритых рыл. Все в лохмотьях, все угрюмы, у каждого вид отпетого головореза. Не шумят, не смеются, песен не поют. Каждый молча тянет вино из глиняной кружки. Разом вскинули глаза на чужака в добротном плаще. Одинаковые взгляды – холодные, оценивающие. Дескать, если встретимся с тобою, господин, в темном переулочке, чем ты нас тогда порадуешь?
Самый оценивающий взгляд у того, кто стоит за стойкой. У хозяина этого роскошного заведения.
Шенги сдержал усмешку. И этого двуногого таракана он когда-то крепко побаивался? Ну, может, в детстве Ярвитуш и был крепким мальчишкой… хотя, помнится, при их последней встрече сын кабатчика был крепко отлуплен… Но теперь он может похвалиться разве что ростом. Тощий, грудь впалая, морда бледная, глаза ввалились – пьет, что ли? Нет, вряд ли Жабье Рыло стал бы держать пьянчужку в числе близких подручных.
Хотя о связи кабатчика с Жабьим Рылом Шенги знает только от Блохи. Может, хитрый Ярвитуш просто врет про свои дела с «ночным хозяином»?
Эти мысли промелькнули у Охотника, пока он неспешно шел от двери к стойке. Не оборачиваясь, Шенги знал, что его провожают хмурые взгляды завсегдатаев. Не любили в «Акульем плавнике» чужаков.
А вот Ярвитуш, наоборот, просиял. Прекратил беседу с каким-то забулдыгой, нежно прильнувшим к стойке. Оглянулся к солидному посетителю, всем своим видом выразил готовность служить любому капризу почтенного незнакомца.
Не узнал… ну, еще бы!
Шенги остановился у стойки, по-прежнему держа обе руки под плащом. Неприязненно покосился на забулдыгу, с отвращением сморщил нос: мол, мало мне грязи в этой жалкой дыре, так еще от всякого пьянчуги вонь нюхать?
Ярвитуш понимающе ухмыльнулся и беззлобно скомандовал:
– Бородавка, пошел вон.
– Кто? Я? Зачем? – захлопал глазами непонятливый Бородавка.
– Пошел вон, – терпеливо, тоном разъяснения повторил кабатчик.
Бородавка отлепился от стойки и плывущей походкой устремился к ближайшему столу.
– Чем могу быть полезен? – учтиво обратился кабатчик к новому гостю.
Шенги стоял спиной к кабацким выпивохам. Им не видно было, как незнакомец, откинув плащ, положил на край стойки жуткую чешуйчатую лапу и слегка побарабанил когтями по темному от времени дереву.
Ярвитуш изменился в лице, отпрянул к стене. Но не завопил, не бросился наутек и даже не потерял способности соображать. Раз единственный в мире человек, который может похвастаться такой лапой, не сидит в тюрьме (вернее, не висит мертвым на цепях), а явился именно сюда… ну, вряд ли он намерен пить вино и закусывать соленой хамсой!
– Не делай глупостей, Охотник! – тихо просипел Ярвитуш. – Мы тут не одни. Лучше уходи восвояси, я тебя не выдам.
– С чего это мне уходить? – пожал плечами Шенги. – Я еще только вошел! А что не одни – это ты очень, очень верно заметил. Пойдем-ка в чулан. – Гость кивнул на дверь в двух шагах от себя. – Там и потолкуем без лишних ушей.
– Я? С тобою? Нашел дурака! – Ярвитуш гово-рил негромко и убедительно. Он был готов в любой миг нырнуть под стойку. – Обернись, Охотник. У тебя за спиной – десять здешних морд. Все мне должны, все рады будут показать храбрость, лишь бы я с них должок списал. Ты меня… ну, может, успеешь ударить. Авось с одного раза не убьешь!
Увы, кабатчик был прав. Шенги умело дрался, но десяток портовых шакалов и впрямь может разнести его в кровавые ошметки.
Шенги глянул на дверной косяк. Деревянные планочки потемнели от грязи. Пользуется ли сейчас этот прохвост отцовским тайником?
– С чего ты взял, что я на тебя наброшусь, а потом с твоими мордоворотами драку учиню? – весело удивился Шенги. – Я перво-наперво когтями вырву из стены доску – вон ту, возле косяка. И все, что за нею схоронено, швырну под ноги пьянчугам. Очень, очень интересно, что они тогда будут делать? Тебя защищать или твое добро по полу собирать?
Новый испуг вытеснил прежний страх. Ярвитуш качнулся к Охотнику, умоляюще взглянул в лицо, дернулся даже вцепиться в когтистую лапу, удержать незваного гостя от ужасного поступка. Но вовремя опомнился, не коснулся лапы. Заговорил тихо, умоляюще:
– Не… не делай этого, не надо…
– Не буду, не буду. Чего ты, в самом деле, перетрусил? Мне же просто надо с тобою поговорить. Пойдем в чулан, чтоб пьяницы лишнего не услышали. Да прихвати кувшин: с вином беседа по гладкой дорожке катится. Согласен?.. Вот и славно, сразу бы так!
* * *
– Я слыхал, что ты в Гильдии важная шишка, – хмыкнул стражник, растянувшись в траве и покусывая листок щавеля. – Так чего сам в караул потащился, других не послал?– Потому и потащился, – усмехнулся Унсай. – Со вчерашнего дня кручусь вместо Главы Гильдии. Столько дел свалилось – до полуночи все не переделал. А утром послал всех в болото. Моя очередь в караул идти? Моя. Вот и пусть они хлопочут, а я отдохну. Славно тут! – И он повел рукой, предлагая собеседнику оценить окружающую красоту.
На полянке и в самом деле было славно. Солнце успело высушить росу, густая трава полна была теплом и спелым соком, благоухала клевером и душицей. Пронзительно звенели кузнечики, мерно стучал дятел где-то в чаще. Лес навевал на людей блаженную умиротворенность, в карауле, в общем-то, лишнюю.