Страница:
Дайру и Нургидан даже с места не двинулись: если Нитха говорит, что выбрала всю добычу, значит, так оно и есть.
– Такую удачу переводить на такого стервеца! – сожалеющее протянул Нургидан.
А это и впрямь была редкая удача. Древесный гриб под названием «счастье Дейдана» (названный так в честь Охотника, который добыл его первым) высоко ценился лекарями. Они размалывали его в тонкий порошок и добавляли в снадобья, снимающие боль и придающие силу мышцам и ясность уму. А уж если съесть такой гриб целиком…
Унсай проворно, пока девчонка не передумала, схватил серый комок с ее ладони и стал жевать, давясь сухими крошками. Дайру снял с пояса флягу с водой, протянул своему врагу. Тот приложился к горлышку, но не поблагодарил даже кивком, сосредоточенно прислушиваясь к своим ощущениям.
– Не жалко, – ответила Нитха Нургидану. – Любые деньги отдашь, лишь бы не тащить его на руках из складки в складку… ой, это уже действует, да? Так быстро?
С лица Унсая исчезла бледность, плечи расправились, глаза блеснули остро и ясно. Он по-прежнему опирался на палку, которую дала ему Нитха, и оберегал ногу в повязке, но даже в этой позе не выглядел беспомощным.
– Вы с ним поосторожнее, – предупредил несносный Фитиль. – Он так силушки набрался, что эти дрыном сумеет нас всех уложить!
Нургидан презрительно хмыкнул.
– Не дергайся, напарник, – ответил Унсай звучно и ровно (причем в слово «напарник» плеснул яду). – Я знаю, что эта сила – ненадолго. И не рад буду остаться один в какой-нибудь мерзкой складке, да еще со сломанной ногой. Мне надо скорее добраться до лекаря.
– Тебя же сразу в Допросные Подвалы… – удивился Фитиль. Но Охотник отмахнулся от него, как от назойливой мухи, и продолжил:
– Сейчас у нас общее дело: выбраться за Грань, причем поближе к дому. Я знаю самую короткую дорогу. Опасную, но быструю.
У Фитиля округлились глаза:
– Да ты что… да ты с ума… там вообще брести трудно, а еще и тебя тащить…
– Плыть я смогу и сам. Боли все равно не чув-ствую.
– Плыть? – вскинулся Дайру, предвкушая новое знание.
– Да. Здесь есть подземная река. Она прошивает складки напрямую, как игла.
– Но сопляков-то как туда тащить? – запротестовал Фитиль. – Ты прикинь: сколько лет мы по складкам ходим, сколько – они…
«Сопляки» немедленно высказались – бурно, гневно и наперебой. Самой связной была речь Нитхи:
– Ах, вы по складкам ходите на сколько-то там лет дольше?! Ну и что? У нас в Наррабане говорят: «У паука восемь ног, у коня – только четыре. Но кто кого обгонит?»
Завтра… нет, уже сегодня столица заговорит о том, как бесстрашный Мрабиш скрутил Совиную Лапу! Ну, не один на один, понятно, а с десятком… так ведь в одиночку машут мечами только вояки из дурацких баллад. А настоящие герои должны уметь командовать.
Что-что, а командовать Мрабиш умеет…
– Афгир, Лепешка – выбить калитку!
Двое самых сильных стражников дружно ударили в калитку – и она враз легла навзничь, словно по-кладистая девчонка.
Эх, жаль, что с арбалетами только двое…
– Один арбалетчик остается тут, глядит за выходом и за окнами с этой стороны. И за вторым этажом присматривайте, не то он сверху сиганет, с него станется… Дрозд, останься с арбалетчиком. Зуркат, Носатый – бегом к черному ходу! Смотреть в оба, чтоб и мышь не выскочила! Окна с той стороны тоже ваши… Остальные – со мной!
Лепешка и Афгир, лихо взлетев на крыльцо, без команды вышибли дверь – молодцы, парни!
Мрабиш сроду никуда не вламывался первым. Даже когда служил рядовым «крысоловом». А уж десятнику сами Безликие велят пропустить перед собою парочку верзил.
Вбежав за стражниками в дверной проем, Мрабиш очутился в полутемной прихожей, стены которой были украшены резными вешалками: оленья голова, рыбина с разинутой пастью, что-то еще… разглядывать было некогда: в двух шагах впереди стражники склонились над лежащим у стены человеком в холщовой рубахе.
– Не Шенги, – буркнул Афгир.
Это десятник видел и сам: бедолага в ужасе закрыл голову обеими руками. Уж точно не Совиная Лапа.
Мрабиш нагнулся, отпихнул дрожащие руки, схватил пленника за волосы, приподнял голову, заглянул в лицо:
– Кто таков?
– По… повар господина Унсая.
– Где Шенги?
– Где-то наверху… не бейте, господин!
Мрабиш выпустил волосы слуги, скомандовал:
– Парни, вперед! Фариторш, арбалет на взводе?
– А как же!
– Держи наготове, но сразу не стреляй… берем живьем!
Стражники гурьбой ввалились в трапезную и разом остановились.
Перед ними уходила наверх лестница с резными перилами. А на верхней ступеньке стоял тот, кого искали Мрабиш и его парни. И глядел прямо на стражников.
Несколько мгновений царило молчание, затем десятник опомнился:
– Шенги Совиная Лапа, ты арестован! Меч на ступеньки – и подтолкнуть ногой к нам! Не дергаться, ты на прицеле! Лапу держать на виду! Лапу на виду, я сказал!..
Подгорный Охотник с готовностью простер перед собою руки:
– Не стреляйте, парни, я безоружен. Все в порядке.
За плечом десятника кто-то охнул. У Мрабиша встал в горле комок. Одно дело – слушать рассказы про Совиную Лапу, а совсем другое – видеть эти жуткие когти…
Но десятник быстро овладел собою:
– Лепешка, Приблуда – связать его!
Стражники двинулись к лестнице, Афгир без команды направился следом. Десятник тряхнул головой, отгоняя странное чувство: чем-то царапнула его мирная фраза Охотника, что-то в ней было неправильное…
Шенги протянул руки к Приблуде, который дер-жал наготове веревку. Сейчас стражник привычным, заученным движением набросит петлю на запястья пленника…
Вот тут-то события и рванулись вперед со скоростью щепки в водопаде!
Никто не успел углядеть стремительное и мощное движение, которым Охотник ухватил стражников за грудки и столкнул лбами. Приблуда и Лепешка обвисли на руках преступника – и тут же он швырнул их в поднимавшегося Афгира. Трое стражников ссыпались по лестнице.
Щелкнул спусковой крючок, взвизгнула тетива, метнулась к лицу черная лапа…
Все окаменели, глядя на стрелу, застывшую в длинных птичьих пальцах. Страшные мгновения… а затем раздался сухой треск – и на лестницу из-под сомкнувшихся когтей посыпались обломки арбалетного болта.
В эти короткие мертвые мгновения в мозг десятника Мрабиша ударило воспоминание. Он понял, что же было фальшивого в словах Шенги.
Ведь в каждой легенде о Совиной Лапе звучит фраза: «Я никогда не бываю безоружным!»
Да, когтистая лапа, «подаренная» древним демоном, в миг опасности действовала со страшной силой и быстротой. Но стрел на лету она до сих пор не ловила. И теперь, удирая от замешкавшихся стражников, Шенги удивлялся: «Оказывается, я и так умею?!»
Влетев в спальню Унсая, Охотник краем глаза заметил перепуганного Хиави, который прыгал на костылях по комнате в поисках убежища, и тут же кинулся к окну.
«Решетка от воров? А вот мы ее лапой!..»
Железные прутья выдержали, зато не выдержала деревянная рама и подоконник.
– Ты что собираешься?..
Хиави, оказавшийся за спиной, на окончил фразу. Со двора свистнула стрела. Шенги, уронив решетку на пол, шарахнулся в сторону. Рядом раздался вскрик. Обернувшись, Шенги увидел, как Хиави пытается удержаться на костылях, а в груди торчит древко болта.
Все это вместилось в несколько мгновений, а за дверью уже стучали сапоги стражников.
Раз под окном ждут – остается только драка!
Одним прыжком Шенги очутился у двери – как раз в тот миг, когда в комнату ворвался самый шустрый и самый глупый стражник. С разгону проскочил мимо «дичи», получил такую плюху, что перемахнул спальню и, чудом не налетев на Хиави, бессильно повис на обломках подоконника.
А Шенги уже обернулся к следующему – вце-пился в него, как в крысу, ударил о стену, отшвырнул…
Расправа над двумя стражниками была быстрой. Шенги бил яростно и точно, оба противника даже не вскрикнули… только звуки ударов и стонущие всхлипывания Хиави… а в дверь уже сунулся третий, с мечом наготове.
Развернувшись к противнику, Охотник принял удар меча на лапу. Сталь скользнула по твердой чешуе, когти сомкнулись на запястье, сжали его, заставили выронить оружие. Левая рука вцепилась в волосы врага.
Еще миг – и этот стражник тоже врезался бы головой в стену… Но тут Шенги узнал того, кто отдавал приказы.
– А ну, назад! – рявкнул он «крысоловам», ворвавшимся в комнату. – Порешу командира, а вам отвечать!
Отвечать стражники явно не хотели, они шарахнулись прочь. Пленник покорно замер, не пытаясь вырваться. На всякий случай Шенги клацнул когтями у него перед глазами:
– Ты мне велел держать лапу на виду… так хорошо видно?
Ответа не было, да Охотник на него и не рассчитывал. Он перехватил заложника левой рукой за шиворот, чтобы удобнее было держать.
– Эй, «крысоловы», слушать меня! Сейчас прогуляетесь со мною до ворот. Там я видел сарайчик. Вот туда я вас всех и…
И тут со двора донесся громогласный, раскатистый, бесконечно родной голос:
– Эй, сынок! Шенги, эй! Где ты? Живой? Отклик– нись!
– Эге-ей, я здесь! – завопил Совиная Лапа.
Он окинул стражников свирепым взглядом – мол, не дурить! – подтащил безвольного пленника к окну и рывком, словно куклу, отшвырнул в сторону того «Крысолова», что все еще висел без сознания на подоконнике.
Во дворе озирались двое: Лауруш и незнакомый пожилой бородач в алом камзоле и с перевязью «крысолова» через плечо.
Глава Гильдии, увидев в окне бывшего ученика, радостно рявкнул:
– Сынок, спускайся! Я пригляжу, чтоб с тобою обошлись по совести!
Бородач басом поинтересовался:
– Эй, Охотник, ты там никого из моих героев не пришиб?
При звуках этого баса пленный десятник затрепыхался в руках Шенги.
– Вроде живы, – окинул взглядом комнату Совиная Лапа. – Один поймал стрелу, но это не ваш, да и не я его…
На Шенги навалилось облегчение, такое пронзительное, что закружилась голова.
А со двора неслось:
– Эй, «крысоловы»! Говорит начальник стражи. У меня королевский приказ. Если Совиная Лапа сдаст оружие – не трогать его, проводить во дворец живым и целым.
– Слышишь, сынок? – присоединил к басу свои раскаты Лауруш. – Отдай им оружие и выходи во двор. Король обещал разобраться толком в этой поганой истории!
Шенги прислонился к оконной раме и расхохотался. Громко, всласть, словно в жизни не слышал более смешной шутки.
– Сдать… оружие?.. – с трудом выговорил он в ошалевшую рожу пленника – и перевел безумно– веселый взгляд на стражников, которые настороженно притихли у двери. – Где вы у меня… видите… оружие? Лапу сдать… не согласен!..
Смех уплыл так же внезапно, как и нахлынул. Шенги с отвращением взглянул на свою добычу и сообщил:
– Вот командира вам верну с удовольствием!
Сильным толчком отправил пленника в сторону «крысоловов» (те подхватили десятника, не дали ему упасть) и крикнул в окно:
– Выхожу!
Огляделся. Только сейчас вспомнил о Хиави: тот сидел на полу, прижав руки к груди, сквозь пальцы текла кровь. Хиави медленно раскачивался, глядя перед собой вытаращенными глазами и тихо постанывая. От боли, видно, соображение потерял…
– Помогите ему – повелительно бросил Шен– ги. – Он пригодится королю живым.
Рябой стражник шагнул к раненому… и тут до него дошла нелепость ситуации:
– Мать твою на еловом пне… он еще и командует!
Шенги не обернулся на эти слова. Ровной походкой он направился к дверям. «Крысоловы» расступились, давая ему дорогу.
Из шестерых стражников, что вошли в дом вместе с Мрабишем, на ногах держались трое… ну, еще и сам десятник, который пришел в себя и поспешно начал отдавать приказы. Двое стражников остались в спальне, чтобы привести в чувство своих товарищей и заняться раненым. Сам Мрабиш вместе с третьим стражником последовал за Совиной Лапой. «Крысолову» некогда было предаваться мыслям о своем позоре. Надо было не спускать глаз с этого… этого… арестован он или не арестован…
А Шенги спускался по лестнице, не оглядываясь на стражников. Весь он был – как арбалет, который туго взвели, нацелили на врага… и вдруг сняли с прицельной канавки болт и вхолостую спустили тетиву.
Из трапезной Совиная Лапа вышел в полутемную прихожую, где со всех сторон торчали вычурные резные вешалки, не глядя протянул руку к своему плащу, дернул…
Плащ остался на месте. Шенги сердито дернул сильнее. Плащ удержался на вешалке так прочно, словно был прибит к ней гвоздями.
Вроде ерунда… но пустота и усталость в душе вдруг сменились злостью. Что за фокусы вытворяет Заплатка? Почему он, Шенги, должен на глазах у «крысоловов» устраивать танцы в чужой прихожей?!
Шенги рванул ткань изо всей силы. На этот раз плащ подался легко, словно сам спрыгнул в хозяй-ские руки… вместе с вешалкой.
В волне коричневого сукна глазам Охотника открылась темная, длиннопалая, чешуйчатая лапа.
Она была вырезана из очень темного, почти черного дерева. Размером и пропорциями она точно повторяла живую лапу, что держала ее сейчас. Вот только деревянные когти не отливали стальным блеском.
«Вешалка… просто вешалка, которую Унсай от нечего делать мастерил долгими зимними вечерами… Рабы наверняка видели ее по сто раз на дню, перестали замечать, им и в голову не пришло… о Безликие!»
Они шли впятером по скользкому, мягкому руслу подземной реки. Долговязому Фитилю вода была по грудь, Нитхе – по шею, девочка больше плыла, чем шла. Все пятеро были связаны веревкой, все передвигались вдоль стены подземного коридора. Течение волокло их вперед, забирая влево. Но Унсай велел держаться правой стены, ибо та прошита корнями, за которые можно цепляться. А у левого берега – глубина и хищные твари, мелкие, но кусачие.
Живая гроздь на ощупь шарила во мраке, и время от времени тьма оглашалась криками:
– Держу!
– Есть!
– Поймала!
Это означало, что один из пятерых надежно «встал на якорь», а остальные могут выпустить корни и дать течению унести себя вперед. Они отчаянно работали руками, стараясь держаться правее, и когда кому-то удавалось непослушными от холода пальцами нашарить во тьме шершавый корень, счастливчик вопил: «Есть!» – давая спутникам знать, что можно двинуться вперед.
Холод подземных струй мог сгубить человека вернее меча, но Унсай заверил всех что идти по реке придется недолго.
«Костер, – беззвучно шептал Дайру онемевшими губами, – костер, костер…»
Каким счастьем будет усесться у огня, сбросить мокрую тяжелую одежду, которая сейчас норовит утопить своего хозяина… поставить босые ноги у самых углей…
– Скоро еще? – выплюнул он вместе с водой.
– Рядом! – отозвался справа Унсай. – Там громадное дерево, древнее, как сами складки.
Голос Охотника не изменился, словно Унсай и не боролся с ледяным течением. Какое все-таки сильное средство – «счастье Дейдана»!
– У него корни – что колонны, дерево стоит на них… Там размыло землю, зверье приходит к «по-лынье» на водопой… о, вот!
Дайру был так измучен, что даже не сумел как следует обрадоваться этому чуду из чудес – светлому пятну впереди.
– По корням дерева – и наверх! – распорядился Унсай громче. – Держу!
Дайру выпустил длинный тонкий корешок, за который цеплялся, и забарахтался в потоке, стараясь приблизиться к пятну света. Но веревка, вместо того чтобы натянуться, помочь, вдруг резко ослабла.
Дайру закувыркался в тугих струях, чувствуя, как черная река тащит его все левее. Его то вышвыри-вало на поверхность, то вновь погружало в ледяной мрак. К телу прильнуло что-то мягкое. Дайру почувствовал, что студенистые пелены закутывают его, тянут все глубже. Заболела грудь, в глазах по-плыли яркие пятна, мелькнула мысль о ноже за голенищем, но дотянуться до него не было сил, и разом все стало безразлично… а потом и вовсе исчезло…
Когда в легкие ударил воздух, а в глаза вернулся свет, возвратилась и боль в груди. Руки и ноги почти не слушались, но тело все же дергалось, пытаясь держаться на плаву. Впрочем, больше пользы было от чужой сильной руки, что поддерживала его на поверхности.
Дайру налетел на что-то твердое, большое – и распахнул объятия нежданной опоре.
– Лезь по корню на ствол! – проорал в ухо Фитиль – ах, так это он тащил Дайру к спасению?..
Дайру блаженно придвинулся к костру – так близко, как только могла выдержать покрасневшая кожа – и спросил:
– Что это была за тварь?
– Не знаю, – откликнулся Фитиль, отхлебнув из маленькой чашечки и протянув ее Нургидану.
Чашечка уже успела обойти всех по кругу. Выточенная из древесины «ходячего ясеня», чашка придавала кипятку мутно-белесый цвет и горький вкус, но как превосходно бодрил этот напиток! Ни один Охотник не отказался бы иметь в своей суме такую чашку… Увы, пытаться срубить «ходячий ясень» или хотя бы сломить ветку мог только недоумок или шальной смельчак, не ценящий свою жизнь ни в медяк. Приходится искать сучья, которые дерево само сбрасывает, как змея – кожу…
Дайру проводил чашку завистливым взглядом и спросил:
– Но она ведь хищная, тварь-то? Охотилась?
– Угу. И он это прекрасно знал. – Фитиль повел взглядом на лежащего рядом Унсая.
Тот не отозвался. Действие древесного гриба подходило к концу, и теперь Охотник расплачивался мучительной слабостью и болью. Но крепился пока…
– Это точно, – вступил в разговор Нургидан. – Еще бы не знал…
– Тише, – сказал ему Дайру и взглядом показал на спящую Нитху. Измученное личико девочки казалось не смуглым, а серым.
Нургидан перешел на громкий шепот:
– Уж очень хорошее место для охоты, тут у зверья водопой… А занятно было бы вытащить эту тварь на бережок да рассмотреть поближе!
– Эй, ты только не вздумай!..
– Да ладно, я же понимаю, нам сейчас некогда…
Дайру вскользь (и не в первый раз уже) подивился выносливости друга. Тот первым вскарабкался по древесным корням на берег, помог выкарабкаться остальным, вытащил привязанные на конце веревки мешки – и сразу начал собирать хворост для костра. От самого Дайру, увы, пользы почти не было…
– Мой напарник знал, что под берегом кто-то сидит! – повторил Фитиль с удовольствием (мол, я так и знал, что все люди сволочи!). – И решил скормить нас твари.
– Может, веревка сама лопнула, – нехотя ото-звался Дайру (не потому, что в это верил, просто неприятно было соглашаться с Фитилем).
В голове поднимался шум, горло саднило. «Заболею», – равнодушно подумал Дайру и покосился на Нитху. Ей-то каково, хрупкой южаночке? Они, все трое, скинули одежду и сушат над костром, а глупая девчонка раздеться отказалась наотрез.
Впрочем, Дайру припомнилось, что Нитха, отдав Унсаю драгоценный гриб, слизнула с ладони крошки. Может, и продержится до города…
– А на кой Унсаю нас топить? – усомнился Нургидан. – У него заемная сила кончается, он же пропадет посреди складки! На ногу-то не ступить!
– А тут Ворота рядом, – объяснил Фитиль. – За Воротами до проезжей дороги можно и ползком, а там проезжие подберут…
– Да, дедушка, – сочувственно вздохнул принц, развалившись на перламутровом троне. – Вот такой мерзавец этот Хиави – взял да и помер, не спросив у тебя дозволения… куда катится мир?
– Не дерзи деду, паршивец! – стукнул Зарфест ладонью по золотому подлокотнику. – А ты, отец, успокойся. Нам не вернуть на тетиву тот болт, что пустил идиот-«крысолов». Надо принимать вещи такими, как есть. Мы потеряли Хиави, который был единственным, кто имел дело с Хастаном. Что за дурни стражники: сперва стреляют в кого по– пало, потом тащат раненого во дворец, вместо того чтобы привести лекаря на место драки!.. – Зарфест осекся, сообразив, что тоже сокрушается о том, че-го не вернуть. – Теперь мы имеем только слова Шенги…
– …Который может оказаться главным злодеем! – напомнил король-отец. – Трудно ли свалить вину на покойника, которого сам подставил под стрелу?
– А книга? – ревниво взвился принц. – Книга, которую я… ну, мы с Прешкатом…
– Которую вам всучил неведомый бродяга, – уточнил Эшузар. – И в которой алхимик мог написать всякую ложь… если ее действительно написал Эйбунш!
– Это так, – хмыкнул король. – Но кого же считать надежным свидетелем?
– Того, кто пройдет пытку, – жестко ответил Эшузар. – Вот единственное истинное свидетель-ство. Всех на пытку – и Совиную Лапу, и Унсая…
– И Лауруша… – коварно подсказал внук.
– И Лау… – с разгона продолжил Эшузар. – Тьфу! Шуточки тут будешь шутить, сопляк?
– Пытка – это не так уж надежно, – вздохнул король. – В руках палача человек признается в том, что это он в последнее новолуние украл луну с неба… К тому же того, кого я охотно положил бы под кнут, на допрос брать нельзя.
– Ну да, Хастан… – мечтательно кивнул Эшузар. – Кстати, Глава Гильдии уверял, что у него есть говорушка. Может, нам посланника угостить вином?
– Я об этом думал. Увы, мои люди сообщают, что наш гость каждый день принимает некое сна-добье. Однажды проболтался, что оно лишает силы все яды – и не только яды…
– Ну да, проболтался! – хохотнул Эшузар. – Нарочно сказал, чтоб мы не трудились…
– А почему бы вам без всякой пытки, вежливо не спросить посланника, виновен ли он в гибели кораблей на рейде? – любезно осведомился принц.
Отец и дед обратили к наследнику взоры, в которых читалась одна и та же мысль. Вслух ее произнес Эшузар:
– Какую же наглую, дерзкую и глупую тварь мы вырастили!
– Да, с большей пользой мы могли призвать на совет обезьяну из зверинца. Пошел вон, паршивец. Ступай к себе, упражняйся в острословии с прислугой.
Наследный принц не пошевелился на троне. Так и продолжал сидеть в наглой, небрежной позе – развалился, ноги вытянуты вперед…
– Я серьезен, как жрец у погребального костра. Утром я послал Венчигира проведать почтенного Ваштора из Клана Лебедя. Через кузена я передал больному бочонок наррабанского вина и свиток со стихами Джаши Странника – я знаю, Ваштор любит лирические поэмы. И попросил узнать, когда чародей сможет присутствовать на допросе.
Король всем телом подался в сторону перламутрового трона. Принц, скрывая в голосе торжество, продолжил:
– Ваштор ответил: ему нужно полмесяца, не меньше, чтобы полностью прийти в себя. Но он понимает, что этот разговор с ним не стали бы затевать без крайней необходимости. И уверен, что сумеет, собрав все силы, отделить правду от лжи в ответе на один вопрос, который будет задан при нем. Один-единственный. Потом, скорее всего, опять надолго сляжет в постель. Но в одном ответе он прочтет правду или ложь.
Отец и дед Ульфеста переглянулись, а потом вновь уставились на принца. Юноша поежился – таким непривычным было для него уважение в этих глазах.
Эшузар пристукнул по полу древком топорика.
– Да! – азартно воскликнул он. – Одного вопроса нам хватит!
Дайру удержался от грубости. Напомнил себе, что этот рыжий несносный тип спас его в подземной реке. И ответил ровно и учтиво:
– Не хочу, чтобы руки привыкали к мечу. У меня, чуть опасность, ремень сам собой в ладонь прыгает, пряжка сама в воздух взвивается… Зачем мне переучиваться?
Показалось ему или нет, что Фитиль разочаро– ван ответом? На ссору, что ли, нарывается? Но зачем?
А ведь запросто может нарваться! Все устали, еле тащатся по лесой дороге. Впереди, за деревьями, уже видна городская стена, но это совсем не подбадривает, не придает сил.
Все четверо имеют вид самых распоследних, потерявших всякую надежду бродяг. Пару раз мимо прогромыхали крестьянские телеги, но возницы на просьбу подвезти лишь молча замахивались кнутами. Что ж, этих земляных жуков можно понять.
Нургидан, самый выносливый, принял на плечи руку Унсая, идет при пленном враге вместо костыля. А тот так измучен болью, что подрастерял свои злодейские планы. Поди попрыгай на одной ноге от Врат до самого Аргосмира! Через овраг, через осинник, потом по дороге… Вот и ковыляет, отупев от боли…
Нитха тоже едва переставляет ноги. Даже не протестовала, когда Дайру снял с ее плеча котомку. А обыч– но возмущается, когда ей помогают. Гордая, так и перетак ее наррабанских богов!
– Такую удачу переводить на такого стервеца! – сожалеющее протянул Нургидан.
А это и впрямь была редкая удача. Древесный гриб под названием «счастье Дейдана» (названный так в честь Охотника, который добыл его первым) высоко ценился лекарями. Они размалывали его в тонкий порошок и добавляли в снадобья, снимающие боль и придающие силу мышцам и ясность уму. А уж если съесть такой гриб целиком…
Унсай проворно, пока девчонка не передумала, схватил серый комок с ее ладони и стал жевать, давясь сухими крошками. Дайру снял с пояса флягу с водой, протянул своему врагу. Тот приложился к горлышку, но не поблагодарил даже кивком, сосредоточенно прислушиваясь к своим ощущениям.
– Не жалко, – ответила Нитха Нургидану. – Любые деньги отдашь, лишь бы не тащить его на руках из складки в складку… ой, это уже действует, да? Так быстро?
С лица Унсая исчезла бледность, плечи расправились, глаза блеснули остро и ясно. Он по-прежнему опирался на палку, которую дала ему Нитха, и оберегал ногу в повязке, но даже в этой позе не выглядел беспомощным.
– Вы с ним поосторожнее, – предупредил несносный Фитиль. – Он так силушки набрался, что эти дрыном сумеет нас всех уложить!
Нургидан презрительно хмыкнул.
– Не дергайся, напарник, – ответил Унсай звучно и ровно (причем в слово «напарник» плеснул яду). – Я знаю, что эта сила – ненадолго. И не рад буду остаться один в какой-нибудь мерзкой складке, да еще со сломанной ногой. Мне надо скорее добраться до лекаря.
– Тебя же сразу в Допросные Подвалы… – удивился Фитиль. Но Охотник отмахнулся от него, как от назойливой мухи, и продолжил:
– Сейчас у нас общее дело: выбраться за Грань, причем поближе к дому. Я знаю самую короткую дорогу. Опасную, но быструю.
У Фитиля округлились глаза:
– Да ты что… да ты с ума… там вообще брести трудно, а еще и тебя тащить…
– Плыть я смогу и сам. Боли все равно не чув-ствую.
– Плыть? – вскинулся Дайру, предвкушая новое знание.
– Да. Здесь есть подземная река. Она прошивает складки напрямую, как игла.
– Но сопляков-то как туда тащить? – запротестовал Фитиль. – Ты прикинь: сколько лет мы по складкам ходим, сколько – они…
«Сопляки» немедленно высказались – бурно, гневно и наперебой. Самой связной была речь Нитхи:
– Ах, вы по складкам ходите на сколько-то там лет дольше?! Ну и что? У нас в Наррабане говорят: «У паука восемь ног, у коня – только четыре. Но кто кого обгонит?»
* * *
Десятник Мрабиш Кошачий Глаз кипел веселым азартом. Удача, какая удача! Храни Безликие ту красотку рабыню, что рассказала о ворвавшемся в дом преступнике! Схватить самого Шенги… да тут дело пахнет не только звонкой наградой! Деньги – тьфу, пропил и нету. А вот ежели его поставят вместо этой старой сволочи сотника… нет, правда, пора уже ему с внуками нянчиться!Завтра… нет, уже сегодня столица заговорит о том, как бесстрашный Мрабиш скрутил Совиную Лапу! Ну, не один на один, понятно, а с десятком… так ведь в одиночку машут мечами только вояки из дурацких баллад. А настоящие герои должны уметь командовать.
Что-что, а командовать Мрабиш умеет…
– Афгир, Лепешка – выбить калитку!
Двое самых сильных стражников дружно ударили в калитку – и она враз легла навзничь, словно по-кладистая девчонка.
Эх, жаль, что с арбалетами только двое…
– Один арбалетчик остается тут, глядит за выходом и за окнами с этой стороны. И за вторым этажом присматривайте, не то он сверху сиганет, с него станется… Дрозд, останься с арбалетчиком. Зуркат, Носатый – бегом к черному ходу! Смотреть в оба, чтоб и мышь не выскочила! Окна с той стороны тоже ваши… Остальные – со мной!
Лепешка и Афгир, лихо взлетев на крыльцо, без команды вышибли дверь – молодцы, парни!
Мрабиш сроду никуда не вламывался первым. Даже когда служил рядовым «крысоловом». А уж десятнику сами Безликие велят пропустить перед собою парочку верзил.
Вбежав за стражниками в дверной проем, Мрабиш очутился в полутемной прихожей, стены которой были украшены резными вешалками: оленья голова, рыбина с разинутой пастью, что-то еще… разглядывать было некогда: в двух шагах впереди стражники склонились над лежащим у стены человеком в холщовой рубахе.
– Не Шенги, – буркнул Афгир.
Это десятник видел и сам: бедолага в ужасе закрыл голову обеими руками. Уж точно не Совиная Лапа.
Мрабиш нагнулся, отпихнул дрожащие руки, схватил пленника за волосы, приподнял голову, заглянул в лицо:
– Кто таков?
– По… повар господина Унсая.
– Где Шенги?
– Где-то наверху… не бейте, господин!
Мрабиш выпустил волосы слуги, скомандовал:
– Парни, вперед! Фариторш, арбалет на взводе?
– А как же!
– Держи наготове, но сразу не стреляй… берем живьем!
Стражники гурьбой ввалились в трапезную и разом остановились.
Перед ними уходила наверх лестница с резными перилами. А на верхней ступеньке стоял тот, кого искали Мрабиш и его парни. И глядел прямо на стражников.
Несколько мгновений царило молчание, затем десятник опомнился:
– Шенги Совиная Лапа, ты арестован! Меч на ступеньки – и подтолкнуть ногой к нам! Не дергаться, ты на прицеле! Лапу держать на виду! Лапу на виду, я сказал!..
Подгорный Охотник с готовностью простер перед собою руки:
– Не стреляйте, парни, я безоружен. Все в порядке.
За плечом десятника кто-то охнул. У Мрабиша встал в горле комок. Одно дело – слушать рассказы про Совиную Лапу, а совсем другое – видеть эти жуткие когти…
Но десятник быстро овладел собою:
– Лепешка, Приблуда – связать его!
Стражники двинулись к лестнице, Афгир без команды направился следом. Десятник тряхнул головой, отгоняя странное чувство: чем-то царапнула его мирная фраза Охотника, что-то в ней было неправильное…
Шенги протянул руки к Приблуде, который дер-жал наготове веревку. Сейчас стражник привычным, заученным движением набросит петлю на запястья пленника…
Вот тут-то события и рванулись вперед со скоростью щепки в водопаде!
Никто не успел углядеть стремительное и мощное движение, которым Охотник ухватил стражников за грудки и столкнул лбами. Приблуда и Лепешка обвисли на руках преступника – и тут же он швырнул их в поднимавшегося Афгира. Трое стражников ссыпались по лестнице.
Щелкнул спусковой крючок, взвизгнула тетива, метнулась к лицу черная лапа…
Все окаменели, глядя на стрелу, застывшую в длинных птичьих пальцах. Страшные мгновения… а затем раздался сухой треск – и на лестницу из-под сомкнувшихся когтей посыпались обломки арбалетного болта.
В эти короткие мертвые мгновения в мозг десятника Мрабиша ударило воспоминание. Он понял, что же было фальшивого в словах Шенги.
Ведь в каждой легенде о Совиной Лапе звучит фраза: «Я никогда не бываю безоружным!»
* * *
Стражники были потрясены до глубины своих крысоловьих душ… но больше всех изумлен был Шенги.Да, когтистая лапа, «подаренная» древним демоном, в миг опасности действовала со страшной силой и быстротой. Но стрел на лету она до сих пор не ловила. И теперь, удирая от замешкавшихся стражников, Шенги удивлялся: «Оказывается, я и так умею?!»
Влетев в спальню Унсая, Охотник краем глаза заметил перепуганного Хиави, который прыгал на костылях по комнате в поисках убежища, и тут же кинулся к окну.
«Решетка от воров? А вот мы ее лапой!..»
Железные прутья выдержали, зато не выдержала деревянная рама и подоконник.
– Ты что собираешься?..
Хиави, оказавшийся за спиной, на окончил фразу. Со двора свистнула стрела. Шенги, уронив решетку на пол, шарахнулся в сторону. Рядом раздался вскрик. Обернувшись, Шенги увидел, как Хиави пытается удержаться на костылях, а в груди торчит древко болта.
Все это вместилось в несколько мгновений, а за дверью уже стучали сапоги стражников.
Раз под окном ждут – остается только драка!
Одним прыжком Шенги очутился у двери – как раз в тот миг, когда в комнату ворвался самый шустрый и самый глупый стражник. С разгону проскочил мимо «дичи», получил такую плюху, что перемахнул спальню и, чудом не налетев на Хиави, бессильно повис на обломках подоконника.
А Шенги уже обернулся к следующему – вце-пился в него, как в крысу, ударил о стену, отшвырнул…
Расправа над двумя стражниками была быстрой. Шенги бил яростно и точно, оба противника даже не вскрикнули… только звуки ударов и стонущие всхлипывания Хиави… а в дверь уже сунулся третий, с мечом наготове.
Развернувшись к противнику, Охотник принял удар меча на лапу. Сталь скользнула по твердой чешуе, когти сомкнулись на запястье, сжали его, заставили выронить оружие. Левая рука вцепилась в волосы врага.
Еще миг – и этот стражник тоже врезался бы головой в стену… Но тут Шенги узнал того, кто отдавал приказы.
– А ну, назад! – рявкнул он «крысоловам», ворвавшимся в комнату. – Порешу командира, а вам отвечать!
Отвечать стражники явно не хотели, они шарахнулись прочь. Пленник покорно замер, не пытаясь вырваться. На всякий случай Шенги клацнул когтями у него перед глазами:
– Ты мне велел держать лапу на виду… так хорошо видно?
Ответа не было, да Охотник на него и не рассчитывал. Он перехватил заложника левой рукой за шиворот, чтобы удобнее было держать.
– Эй, «крысоловы», слушать меня! Сейчас прогуляетесь со мною до ворот. Там я видел сарайчик. Вот туда я вас всех и…
И тут со двора донесся громогласный, раскатистый, бесконечно родной голос:
– Эй, сынок! Шенги, эй! Где ты? Живой? Отклик– нись!
– Эге-ей, я здесь! – завопил Совиная Лапа.
Он окинул стражников свирепым взглядом – мол, не дурить! – подтащил безвольного пленника к окну и рывком, словно куклу, отшвырнул в сторону того «Крысолова», что все еще висел без сознания на подоконнике.
Во дворе озирались двое: Лауруш и незнакомый пожилой бородач в алом камзоле и с перевязью «крысолова» через плечо.
Глава Гильдии, увидев в окне бывшего ученика, радостно рявкнул:
– Сынок, спускайся! Я пригляжу, чтоб с тобою обошлись по совести!
Бородач басом поинтересовался:
– Эй, Охотник, ты там никого из моих героев не пришиб?
При звуках этого баса пленный десятник затрепыхался в руках Шенги.
– Вроде живы, – окинул взглядом комнату Совиная Лапа. – Один поймал стрелу, но это не ваш, да и не я его…
На Шенги навалилось облегчение, такое пронзительное, что закружилась голова.
А со двора неслось:
– Эй, «крысоловы»! Говорит начальник стражи. У меня королевский приказ. Если Совиная Лапа сдаст оружие – не трогать его, проводить во дворец живым и целым.
– Слышишь, сынок? – присоединил к басу свои раскаты Лауруш. – Отдай им оружие и выходи во двор. Король обещал разобраться толком в этой поганой истории!
Шенги прислонился к оконной раме и расхохотался. Громко, всласть, словно в жизни не слышал более смешной шутки.
– Сдать… оружие?.. – с трудом выговорил он в ошалевшую рожу пленника – и перевел безумно– веселый взгляд на стражников, которые настороженно притихли у двери. – Где вы у меня… видите… оружие? Лапу сдать… не согласен!..
Смех уплыл так же внезапно, как и нахлынул. Шенги с отвращением взглянул на свою добычу и сообщил:
– Вот командира вам верну с удовольствием!
Сильным толчком отправил пленника в сторону «крысоловов» (те подхватили десятника, не дали ему упасть) и крикнул в окно:
– Выхожу!
Огляделся. Только сейчас вспомнил о Хиави: тот сидел на полу, прижав руки к груди, сквозь пальцы текла кровь. Хиави медленно раскачивался, глядя перед собой вытаращенными глазами и тихо постанывая. От боли, видно, соображение потерял…
– Помогите ему – повелительно бросил Шен– ги. – Он пригодится королю живым.
Рябой стражник шагнул к раненому… и тут до него дошла нелепость ситуации:
– Мать твою на еловом пне… он еще и командует!
Шенги не обернулся на эти слова. Ровной походкой он направился к дверям. «Крысоловы» расступились, давая ему дорогу.
Из шестерых стражников, что вошли в дом вместе с Мрабишем, на ногах держались трое… ну, еще и сам десятник, который пришел в себя и поспешно начал отдавать приказы. Двое стражников остались в спальне, чтобы привести в чувство своих товарищей и заняться раненым. Сам Мрабиш вместе с третьим стражником последовал за Совиной Лапой. «Крысолову» некогда было предаваться мыслям о своем позоре. Надо было не спускать глаз с этого… этого… арестован он или не арестован…
А Шенги спускался по лестнице, не оглядываясь на стражников. Весь он был – как арбалет, который туго взвели, нацелили на врага… и вдруг сняли с прицельной канавки болт и вхолостую спустили тетиву.
Из трапезной Совиная Лапа вышел в полутемную прихожую, где со всех сторон торчали вычурные резные вешалки, не глядя протянул руку к своему плащу, дернул…
Плащ остался на месте. Шенги сердито дернул сильнее. Плащ удержался на вешалке так прочно, словно был прибит к ней гвоздями.
Вроде ерунда… но пустота и усталость в душе вдруг сменились злостью. Что за фокусы вытворяет Заплатка? Почему он, Шенги, должен на глазах у «крысоловов» устраивать танцы в чужой прихожей?!
Шенги рванул ткань изо всей силы. На этот раз плащ подался легко, словно сам спрыгнул в хозяй-ские руки… вместе с вешалкой.
В волне коричневого сукна глазам Охотника открылась темная, длиннопалая, чешуйчатая лапа.
Она была вырезана из очень темного, почти черного дерева. Размером и пропорциями она точно повторяла живую лапу, что держала ее сейчас. Вот только деревянные когти не отливали стальным блеском.
«Вешалка… просто вешалка, которую Унсай от нечего делать мастерил долгими зимними вечерами… Рабы наверняка видели ее по сто раз на дню, перестали замечать, им и в голову не пришло… о Безликие!»
* * *
Дайру ненавидел темноту… вернее, ненавидел свою беспомощность в ней. У него не было ни звериного нюха Нургидана, ни редкой интуиции Нитхи. Он был всего лишь слепым человеком, окруженным древними страхами. А что он не визжал от ужаса и не заставлял других нянчиться с собою… так ведь это само собой разумеется, разве может быть иначе?..Они шли впятером по скользкому, мягкому руслу подземной реки. Долговязому Фитилю вода была по грудь, Нитхе – по шею, девочка больше плыла, чем шла. Все пятеро были связаны веревкой, все передвигались вдоль стены подземного коридора. Течение волокло их вперед, забирая влево. Но Унсай велел держаться правой стены, ибо та прошита корнями, за которые можно цепляться. А у левого берега – глубина и хищные твари, мелкие, но кусачие.
Живая гроздь на ощупь шарила во мраке, и время от времени тьма оглашалась криками:
– Держу!
– Есть!
– Поймала!
Это означало, что один из пятерых надежно «встал на якорь», а остальные могут выпустить корни и дать течению унести себя вперед. Они отчаянно работали руками, стараясь держаться правее, и когда кому-то удавалось непослушными от холода пальцами нашарить во тьме шершавый корень, счастливчик вопил: «Есть!» – давая спутникам знать, что можно двинуться вперед.
Холод подземных струй мог сгубить человека вернее меча, но Унсай заверил всех что идти по реке придется недолго.
«Костер, – беззвучно шептал Дайру онемевшими губами, – костер, костер…»
Каким счастьем будет усесться у огня, сбросить мокрую тяжелую одежду, которая сейчас норовит утопить своего хозяина… поставить босые ноги у самых углей…
– Скоро еще? – выплюнул он вместе с водой.
– Рядом! – отозвался справа Унсай. – Там громадное дерево, древнее, как сами складки.
Голос Охотника не изменился, словно Унсай и не боролся с ледяным течением. Какое все-таки сильное средство – «счастье Дейдана»!
– У него корни – что колонны, дерево стоит на них… Там размыло землю, зверье приходит к «по-лынье» на водопой… о, вот!
Дайру был так измучен, что даже не сумел как следует обрадоваться этому чуду из чудес – светлому пятну впереди.
– По корням дерева – и наверх! – распорядился Унсай громче. – Держу!
Дайру выпустил длинный тонкий корешок, за который цеплялся, и забарахтался в потоке, стараясь приблизиться к пятну света. Но веревка, вместо того чтобы натянуться, помочь, вдруг резко ослабла.
Дайру закувыркался в тугих струях, чувствуя, как черная река тащит его все левее. Его то вышвыри-вало на поверхность, то вновь погружало в ледяной мрак. К телу прильнуло что-то мягкое. Дайру почувствовал, что студенистые пелены закутывают его, тянут все глубже. Заболела грудь, в глазах по-плыли яркие пятна, мелькнула мысль о ноже за голенищем, но дотянуться до него не было сил, и разом все стало безразлично… а потом и вовсе исчезло…
Когда в легкие ударил воздух, а в глаза вернулся свет, возвратилась и боль в груди. Руки и ноги почти не слушались, но тело все же дергалось, пытаясь держаться на плаву. Впрочем, больше пользы было от чужой сильной руки, что поддерживала его на поверхности.
Дайру налетел на что-то твердое, большое – и распахнул объятия нежданной опоре.
– Лезь по корню на ствол! – проорал в ухо Фитиль – ах, так это он тащил Дайру к спасению?..
* * *
Сбывшаяся мечта потрескивала чернеющим хворостом, приплясывала прозрачными, едва видимыми в солнечном свете язычками пламени, источала благословенный жар.Дайру блаженно придвинулся к костру – так близко, как только могла выдержать покрасневшая кожа – и спросил:
– Что это была за тварь?
– Не знаю, – откликнулся Фитиль, отхлебнув из маленькой чашечки и протянув ее Нургидану.
Чашечка уже успела обойти всех по кругу. Выточенная из древесины «ходячего ясеня», чашка придавала кипятку мутно-белесый цвет и горький вкус, но как превосходно бодрил этот напиток! Ни один Охотник не отказался бы иметь в своей суме такую чашку… Увы, пытаться срубить «ходячий ясень» или хотя бы сломить ветку мог только недоумок или шальной смельчак, не ценящий свою жизнь ни в медяк. Приходится искать сучья, которые дерево само сбрасывает, как змея – кожу…
Дайру проводил чашку завистливым взглядом и спросил:
– Но она ведь хищная, тварь-то? Охотилась?
– Угу. И он это прекрасно знал. – Фитиль повел взглядом на лежащего рядом Унсая.
Тот не отозвался. Действие древесного гриба подходило к концу, и теперь Охотник расплачивался мучительной слабостью и болью. Но крепился пока…
– Это точно, – вступил в разговор Нургидан. – Еще бы не знал…
– Тише, – сказал ему Дайру и взглядом показал на спящую Нитху. Измученное личико девочки казалось не смуглым, а серым.
Нургидан перешел на громкий шепот:
– Уж очень хорошее место для охоты, тут у зверья водопой… А занятно было бы вытащить эту тварь на бережок да рассмотреть поближе!
– Эй, ты только не вздумай!..
– Да ладно, я же понимаю, нам сейчас некогда…
Дайру вскользь (и не в первый раз уже) подивился выносливости друга. Тот первым вскарабкался по древесным корням на берег, помог выкарабкаться остальным, вытащил привязанные на конце веревки мешки – и сразу начал собирать хворост для костра. От самого Дайру, увы, пользы почти не было…
– Мой напарник знал, что под берегом кто-то сидит! – повторил Фитиль с удовольствием (мол, я так и знал, что все люди сволочи!). – И решил скормить нас твари.
– Может, веревка сама лопнула, – нехотя ото-звался Дайру (не потому, что в это верил, просто неприятно было соглашаться с Фитилем).
В голове поднимался шум, горло саднило. «Заболею», – равнодушно подумал Дайру и покосился на Нитху. Ей-то каково, хрупкой южаночке? Они, все трое, скинули одежду и сушат над костром, а глупая девчонка раздеться отказалась наотрез.
Впрочем, Дайру припомнилось, что Нитха, отдав Унсаю драгоценный гриб, слизнула с ладони крошки. Может, и продержится до города…
– А на кой Унсаю нас топить? – усомнился Нургидан. – У него заемная сила кончается, он же пропадет посреди складки! На ногу-то не ступить!
– А тут Ворота рядом, – объяснил Фитиль. – За Воротами до проезжей дороги можно и ползком, а там проезжие подберут…
* * *
– Как – умер?! – возмущался Эшузар. – Что значит – умер?! Он же нужен нам… единственная ниточка, что ведет к Серебряному подворью…– Да, дедушка, – сочувственно вздохнул принц, развалившись на перламутровом троне. – Вот такой мерзавец этот Хиави – взял да и помер, не спросив у тебя дозволения… куда катится мир?
– Не дерзи деду, паршивец! – стукнул Зарфест ладонью по золотому подлокотнику. – А ты, отец, успокойся. Нам не вернуть на тетиву тот болт, что пустил идиот-«крысолов». Надо принимать вещи такими, как есть. Мы потеряли Хиави, который был единственным, кто имел дело с Хастаном. Что за дурни стражники: сперва стреляют в кого по– пало, потом тащат раненого во дворец, вместо того чтобы привести лекаря на место драки!.. – Зарфест осекся, сообразив, что тоже сокрушается о том, че-го не вернуть. – Теперь мы имеем только слова Шенги…
– …Который может оказаться главным злодеем! – напомнил король-отец. – Трудно ли свалить вину на покойника, которого сам подставил под стрелу?
– А книга? – ревниво взвился принц. – Книга, которую я… ну, мы с Прешкатом…
– Которую вам всучил неведомый бродяга, – уточнил Эшузар. – И в которой алхимик мог написать всякую ложь… если ее действительно написал Эйбунш!
– Это так, – хмыкнул король. – Но кого же считать надежным свидетелем?
– Того, кто пройдет пытку, – жестко ответил Эшузар. – Вот единственное истинное свидетель-ство. Всех на пытку – и Совиную Лапу, и Унсая…
– И Лауруша… – коварно подсказал внук.
– И Лау… – с разгона продолжил Эшузар. – Тьфу! Шуточки тут будешь шутить, сопляк?
– Пытка – это не так уж надежно, – вздохнул король. – В руках палача человек признается в том, что это он в последнее новолуние украл луну с неба… К тому же того, кого я охотно положил бы под кнут, на допрос брать нельзя.
– Ну да, Хастан… – мечтательно кивнул Эшузар. – Кстати, Глава Гильдии уверял, что у него есть говорушка. Может, нам посланника угостить вином?
– Я об этом думал. Увы, мои люди сообщают, что наш гость каждый день принимает некое сна-добье. Однажды проболтался, что оно лишает силы все яды – и не только яды…
– Ну да, проболтался! – хохотнул Эшузар. – Нарочно сказал, чтоб мы не трудились…
– А почему бы вам без всякой пытки, вежливо не спросить посланника, виновен ли он в гибели кораблей на рейде? – любезно осведомился принц.
Отец и дед обратили к наследнику взоры, в которых читалась одна и та же мысль. Вслух ее произнес Эшузар:
– Какую же наглую, дерзкую и глупую тварь мы вырастили!
– Да, с большей пользой мы могли призвать на совет обезьяну из зверинца. Пошел вон, паршивец. Ступай к себе, упражняйся в острословии с прислугой.
Наследный принц не пошевелился на троне. Так и продолжал сидеть в наглой, небрежной позе – развалился, ноги вытянуты вперед…
– Я серьезен, как жрец у погребального костра. Утром я послал Венчигира проведать почтенного Ваштора из Клана Лебедя. Через кузена я передал больному бочонок наррабанского вина и свиток со стихами Джаши Странника – я знаю, Ваштор любит лирические поэмы. И попросил узнать, когда чародей сможет присутствовать на допросе.
Король всем телом подался в сторону перламутрового трона. Принц, скрывая в голосе торжество, продолжил:
– Ваштор ответил: ему нужно полмесяца, не меньше, чтобы полностью прийти в себя. Но он понимает, что этот разговор с ним не стали бы затевать без крайней необходимости. И уверен, что сумеет, собрав все силы, отделить правду от лжи в ответе на один вопрос, который будет задан при нем. Один-единственный. Потом, скорее всего, опять надолго сляжет в постель. Но в одном ответе он прочтет правду или ложь.
Отец и дед Ульфеста переглянулись, а потом вновь уставились на принца. Юноша поежился – таким непривычным было для него уважение в этих глазах.
Эшузар пристукнул по полу древком топорика.
– Да! – азартно воскликнул он. – Одного вопроса нам хватит!
* * *
– Я вот чего не понимаю, лопоухий: почему ты за Грань меч не берешь? Здесь же ни господина, ни стражи. Дружки на тебя хозяину не донесут, а тварям твой ошейник не интересен даже как закуска перед главным блюдом.Дайру удержался от грубости. Напомнил себе, что этот рыжий несносный тип спас его в подземной реке. И ответил ровно и учтиво:
– Не хочу, чтобы руки привыкали к мечу. У меня, чуть опасность, ремень сам собой в ладонь прыгает, пряжка сама в воздух взвивается… Зачем мне переучиваться?
Показалось ему или нет, что Фитиль разочаро– ван ответом? На ссору, что ли, нарывается? Но зачем?
А ведь запросто может нарваться! Все устали, еле тащатся по лесой дороге. Впереди, за деревьями, уже видна городская стена, но это совсем не подбадривает, не придает сил.
Все четверо имеют вид самых распоследних, потерявших всякую надежду бродяг. Пару раз мимо прогромыхали крестьянские телеги, но возницы на просьбу подвезти лишь молча замахивались кнутами. Что ж, этих земляных жуков можно понять.
Нургидан, самый выносливый, принял на плечи руку Унсая, идет при пленном враге вместо костыля. А тот так измучен болью, что подрастерял свои злодейские планы. Поди попрыгай на одной ноге от Врат до самого Аргосмира! Через овраг, через осинник, потом по дороге… Вот и ковыляет, отупев от боли…
Нитха тоже едва переставляет ноги. Даже не протестовала, когда Дайру снял с ее плеча котомку. А обыч– но возмущается, когда ей помогают. Гордая, так и перетак ее наррабанских богов!