Затем страдальцев отправили на второй этаж и разместили в двух спальнях, замотав в толстые одеяла и обвязав бечевой, чтоб одеяла не сбились: больным надо как следует пропотеть!
С Нитхой вышла заминка: ей успели шепнуть, что к Рахсан-дэру уже послан слуга с сообщением о том, что Нитха нашлась, и ее опекун вот-вот будет здесь. Это сильно встревожило Нитху, и она заявила, что не останется ночевать в этом доме, пока ей не скажут, где тут женская половина. Лауруш не сразу понял ее: ведь он и так приказал уложить девочку отдельно от остальных! Но потом понял, что малышке для оправдания перед суровым наставником требуется официальное подтверждение того, что она не нарушала обычаев родины. У Лауруша хватило доброты не напоминать забавной девчушке, что прошлую ночь она провела в одной тесной каморке со своими собратьями по учебе – и никто не подумал об этом ничего плохого. Вместо этого Глава Гильдии разворошил в памяти свои запасы наррабанских традиций и с суровой торжественностью заявил, что на все время дальнейшего пребывания Нитхи-шиу в его доме комната эта объявляется женской половиной и в нее запрещается вход всем мужчинам, кроме Шенги, ибо у учителя есть все права отца. Только после девочка успокоилась и позволила пожилой добродушной служанке увести себя в комнату, раздеть и замотать в одеяло.
(Тогда это казалось Лаурушу игрой, чтобы успокоить больную девочку. Но как же похвалил Глава Гильдии себя за предусмотрительность, когда ему пришлось объясняться с Рахсан-дэром, серым от волнения и свирепым, как пустынный лев!)
Теперь четыре тугих «кокона» лежали в темноте наверху, а снизу доносилось многоголосое пение: Гильдия собралась поприветствовать своего оправданного героя.
Охотнику даже не пришлось пить «зелье правды»: Лауруш сказал, что говорушки у него мало, хватит лишь на то, чтобы развязать язык одному человеку. Три правителя, посовещавшись, решили, что это будет Унсай. Уже первые фразы размякшего, расплывшегося в блаженной улыбке преступника сняли с Шенги подозрения, и Лауруш выпросил у короля дозволения увести своих людей: они измучены и, возможно, больны…
И теперь Гильдия бурно веселилась – а сам виновник торжества потихоньку выскользнул из трапезной и отправился наверх – проведать учеников…
Он вошел в комнату Нитхи без свечи, чтобы не потревожить больную.
Лунный свет падал на лицо старой служанки, дремлющей на сундуке у кровати. Скрип двери разбудил женщину, она хотела что-то сказать, но Шенги приложил к губам палец, подошел к постели девочки и легонько тронул лоб – нет ли жара?
Длинные ресницы дрогнули на лице Нитхи – словно две ночные бабочки, что вот-вот взлетят. Девочка по-кошачьи изогнула шейку и ласково потерлась о руку Шенги.
Тот смутился, отвел руку, кивнул служанке – мол, не спи! – и вышел.
В соседней комнате Фитиль и Нургидан уже спали хорошим, спокойным сном выздоравливающих людей. А Дайру повернул голову к вошедшему учителю.
– Лежи, – строго шепнул ему Шенги. – Как ты себя чувствуешь?
– Как мертвое тело покойного трупа, – зашептал в ответ Дайру. – Где моя поленница?!
– Хвала всем богам, с девочкой все в порядке, как и с ее друзьями. Она будет сладко спать всю ночь, а утром встанет здоровой и веселой.
– Гратхэ грау дха, Гарх-то-Горх! – негромко возблагодарил старый Рахсан Отца Богов.
– И приготовься к бурному разговору, – ухмыльнулся Шенги. – Принцесса была весьма недовольна, когда узнала, что ты просил у короля Зарфеста воинов для ее спасения.
– Ничего, – откликнулся счастливый вельможа, – мне тоже найдется что сказать этой… этой надежде своего царственного отца!
Охотник учтиво кивнул старику и двинулся дальше вдоль скамьи с шумными гостями.
Его место было во главе стола, рядом с Лаурушем, – и никто, как бы пьян он ни был, не посмел бы это место занять.
Плюхнувшись на скамью, Шенги спросил Главу Гильдии:
– Не много ли пьешь? Сердце позволяет?
– Не бойся за мое сердце, сынок! – Лицо Лауруша побагровело, усы встопорщились. – От радости не умирают.
Шенги улыбнулся, плеснул себе вина из кувшина в чашу и сказал:
– А мои-то каковы! Сунуться без учителя в Подгорный Мир, отмахать столько складок, отыскать врага, приволочь его в Аргосмир… Я тебе говорю как Главе Гильдии: ну, чем тебе это не испытание? Пройденное уже, да еще как пройденное! Красиво! С блеском!
Лауруш перестал улыбаться.
– Я им задания не давал! – упрямо отозвался он. – Охотники это задание не проверяли!
– Король проверял!
– А где у короля браслет?
Шенги не нашелся, что ответить, и сменил направление атаки:
– Я прошлую ночь в тюрьме просидел! Мне пыткой грозили! А если бы сломался, взял бы на се– бя чужой грех – хрипеть бы мне в удавке на по-зорном эшафоте! Ты все это знал… ты за меня переживал?
Лауруш молча глядел тяжелым взглядом прямо перед собою, не видя, как напротив него Джарина в такт песне размахивает опустевшим кубком и голосит:
У портного бойкая жена – И без мужа тоже не одна! И, стежочек за стежочком, Шьет она с дружком всю ночку – Ей не жалко своего сукна!..
– Вот так же и я за своих переживаю! – убедительно сказал Шенги. – Они ж мои ученики, все трое. Я ж от своей души три куска оторвал и этим паршивцам раздал…
– Послезавтра, – глухо бросил Глава Гильдии.
– Что – послезавтра? – не понял Охотник.
– Ну, завтра же праздник, – заставил себя улыбнуться Лауруш. – Грех завтра испытание проходить. Добрые люди дела откладывают и идут в храмы. А вот послезавтра…
Безнадежно-тоскливое выражение лица Шенги сменилось радостной, почти детской улыбкой. Он вскочил на ноги и запел, перекрывая пьяный хор:
У купчишки бойкая жена, Муж ушел – уже с дружком она. И меняет, и торгует, И ласкает, и целует, И при барыше всегда она!..
Причем и луне он наверняка успел надоесть. Было бы рядом облачко – заслонилась бы от пронзительного, неотступного взгляда…
За спиной с кровати доносится сонное женское дыхание: Лейтиса, недавно прибежавшая на Серебряное подворье, быстро сообщила новости, прыгнула на кровать и сразу уснула. Хастан не стал ее тревожить: умаялась!
К тому же принесенные вести сейчас волновали его больше, чем женщина. Они пахли кровью и гарью, эти вести.
– Жаль, ты не можешь взглянуть на город днем, – негромко сказал посланник луне. – Увидела бы завтра много любопытного.
Луна не ответила. Ей и ночью много раз доводилось видеть огонь, кровь и смерть, коварство и жестокость. Что нового мог ей показать этот человечишка?
С Нитхой вышла заминка: ей успели шепнуть, что к Рахсан-дэру уже послан слуга с сообщением о том, что Нитха нашлась, и ее опекун вот-вот будет здесь. Это сильно встревожило Нитху, и она заявила, что не останется ночевать в этом доме, пока ей не скажут, где тут женская половина. Лауруш не сразу понял ее: ведь он и так приказал уложить девочку отдельно от остальных! Но потом понял, что малышке для оправдания перед суровым наставником требуется официальное подтверждение того, что она не нарушала обычаев родины. У Лауруша хватило доброты не напоминать забавной девчушке, что прошлую ночь она провела в одной тесной каморке со своими собратьями по учебе – и никто не подумал об этом ничего плохого. Вместо этого Глава Гильдии разворошил в памяти свои запасы наррабанских традиций и с суровой торжественностью заявил, что на все время дальнейшего пребывания Нитхи-шиу в его доме комната эта объявляется женской половиной и в нее запрещается вход всем мужчинам, кроме Шенги, ибо у учителя есть все права отца. Только после девочка успокоилась и позволила пожилой добродушной служанке увести себя в комнату, раздеть и замотать в одеяло.
(Тогда это казалось Лаурушу игрой, чтобы успокоить больную девочку. Но как же похвалил Глава Гильдии себя за предусмотрительность, когда ему пришлось объясняться с Рахсан-дэром, серым от волнения и свирепым, как пустынный лев!)
Теперь четыре тугих «кокона» лежали в темноте наверху, а снизу доносилось многоголосое пение: Гильдия собралась поприветствовать своего оправданного героя.
Охотнику даже не пришлось пить «зелье правды»: Лауруш сказал, что говорушки у него мало, хватит лишь на то, чтобы развязать язык одному человеку. Три правителя, посовещавшись, решили, что это будет Унсай. Уже первые фразы размякшего, расплывшегося в блаженной улыбке преступника сняли с Шенги подозрения, и Лауруш выпросил у короля дозволения увести своих людей: они измучены и, возможно, больны…
И теперь Гильдия бурно веселилась – а сам виновник торжества потихоньку выскользнул из трапезной и отправился наверх – проведать учеников…
Он вошел в комнату Нитхи без свечи, чтобы не потревожить больную.
Лунный свет падал на лицо старой служанки, дремлющей на сундуке у кровати. Скрип двери разбудил женщину, она хотела что-то сказать, но Шенги приложил к губам палец, подошел к постели девочки и легонько тронул лоб – нет ли жара?
Длинные ресницы дрогнули на лице Нитхи – словно две ночные бабочки, что вот-вот взлетят. Девочка по-кошачьи изогнула шейку и ласково потерлась о руку Шенги.
Тот смутился, отвел руку, кивнул служанке – мол, не спи! – и вышел.
В соседней комнате Фитиль и Нургидан уже спали хорошим, спокойным сном выздоравливающих людей. А Дайру повернул голову к вошедшему учителю.
– Лежи, – строго шепнул ему Шенги. – Как ты себя чувствуешь?
– Как мертвое тело покойного трупа, – зашептал в ответ Дайру. – Где моя поленница?!
* * *
Когда Шенги спустился в трапезную, гости не обратили на его возвращение особого внимания, продолжая вразнобой выводить слова веселой песни:Лишь один взгляд тревожно метнулся навстречу Совиной Лапе. Наррабанский вельможа даже привстал от волнения со скамьи. Шенги задержался, проходя мимо него:
Бойкая у стражника жена,
Сцапала разбойника она.
Если муж уйдет дозором —
Приглядит жена за вором.
В городе покой и тишина!..
– Хвала всем богам, с девочкой все в порядке, как и с ее друзьями. Она будет сладко спать всю ночь, а утром встанет здоровой и веселой.
– Гратхэ грау дха, Гарх-то-Горх! – негромко возблагодарил старый Рахсан Отца Богов.
– И приготовься к бурному разговору, – ухмыльнулся Шенги. – Принцесса была весьма недовольна, когда узнала, что ты просил у короля Зарфеста воинов для ее спасения.
– Ничего, – откликнулся счастливый вельможа, – мне тоже найдется что сказать этой… этой надежде своего царственного отца!
Охотник учтиво кивнул старику и двинулся дальше вдоль скамьи с шумными гостями.
Его место было во главе стола, рядом с Лаурушем, – и никто, как бы пьян он ни был, не посмел бы это место занять.
Плюхнувшись на скамью, Шенги спросил Главу Гильдии:
– Не много ли пьешь? Сердце позволяет?
– Не бойся за мое сердце, сынок! – Лицо Лауруша побагровело, усы встопорщились. – От радости не умирают.
Шенги улыбнулся, плеснул себе вина из кувшина в чашу и сказал:
– А мои-то каковы! Сунуться без учителя в Подгорный Мир, отмахать столько складок, отыскать врага, приволочь его в Аргосмир… Я тебе говорю как Главе Гильдии: ну, чем тебе это не испытание? Пройденное уже, да еще как пройденное! Красиво! С блеском!
Лауруш перестал улыбаться.
– Я им задания не давал! – упрямо отозвался он. – Охотники это задание не проверяли!
– Король проверял!
– А где у короля браслет?
Шенги не нашелся, что ответить, и сменил направление атаки:
– Я прошлую ночь в тюрьме просидел! Мне пыткой грозили! А если бы сломался, взял бы на се– бя чужой грех – хрипеть бы мне в удавке на по-зорном эшафоте! Ты все это знал… ты за меня переживал?
Лауруш молча глядел тяжелым взглядом прямо перед собою, не видя, как напротив него Джарина в такт песне размахивает опустевшим кубком и голосит:
У портного бойкая жена – И без мужа тоже не одна! И, стежочек за стежочком, Шьет она с дружком всю ночку – Ей не жалко своего сукна!..
– Вот так же и я за своих переживаю! – убедительно сказал Шенги. – Они ж мои ученики, все трое. Я ж от своей души три куска оторвал и этим паршивцам раздал…
– Послезавтра, – глухо бросил Глава Гильдии.
– Что – послезавтра? – не понял Охотник.
– Ну, завтра же праздник, – заставил себя улыбнуться Лауруш. – Грех завтра испытание проходить. Добрые люди дела откладывают и идут в храмы. А вот послезавтра…
Безнадежно-тоскливое выражение лица Шенги сменилось радостной, почти детской улыбкой. Он вскочил на ноги и запел, перекрывая пьяный хор:
У купчишки бойкая жена, Муж ушел – уже с дружком она. И меняет, и торгует, И ласкает, и целует, И при барыше всегда она!..
* * *
Интересно, сколько времени сможет умный, с сильным характером мужчина выдержать это бессмысленное и тупое занятие – стоять у окна и пялиться на луну?Причем и луне он наверняка успел надоесть. Было бы рядом облачко – заслонилась бы от пронзительного, неотступного взгляда…
За спиной с кровати доносится сонное женское дыхание: Лейтиса, недавно прибежавшая на Серебряное подворье, быстро сообщила новости, прыгнула на кровать и сразу уснула. Хастан не стал ее тревожить: умаялась!
К тому же принесенные вести сейчас волновали его больше, чем женщина. Они пахли кровью и гарью, эти вести.
– Жаль, ты не можешь взглянуть на город днем, – негромко сказал посланник луне. – Увидела бы завтра много любопытного.
Луна не ответила. Ей и ночью много раз доводилось видеть огонь, кровь и смерть, коварство и жестокость. Что нового мог ей показать этот человечишка?