Горбань Валерий. ... и будем живы

гуляли спокойно. Значит - не знали. Значит, здесь, в домах, засады нет.
Соседи-омоновцы в курсе уже. Мимо их блока по мосту через Сунжу -
зеленый коридор.
Теперь направо. Снова через частный сектор. Здесь рысачить не надо. А
вот тут - пора вообще притормозить.
- К машине! К бою!
Длинный забор комплекса ПТУ. Параллельно - жилые частные дома. Там, в
конце этой улочки за углом бетонной ограды и начинается овражек, в котором,
прижатый огнем самодеятельных снайперов (а ведь промазали, стрелки хреновы!)
кувыркается неизвестный любитель шариться перед чужими позициями.
За уголок бережно заходить надо. Очень... И на ПТУ посматривать. И
вдоль заборчика... Где же прикрытие клоуна этого, где?
Длинную часть улицы благополучно одолели. Осторожно, но в темпе. С
момента, как первый выстрел прозвучал, минут пять прошло, не больше.
- Хлесь!
- Пс-с-с...
Ага, работают ребятки. Значит, на месте клиент!
Змей осторожно за бетонный уголок глянул.
И оторопел.
У крайних домов, присев за двумя боевыми машинами пехоты, сбился в
кучки чуть ли не взвод вэвэшников. Наших! Наряженных экономными тыловиками в
полевую форму, не доношенную отцами и старшими братьями. Правда, наши-то -
наши... Но БМП уже разворачивают в сторону комендатуры свои башни с рыщущими
в поисках цели пушками.
- Отставить! - Змей, забросив автомат на плечо и чуть приподняв
свободные от оружия руки, шагнул к ним навстречу.
Те недоверчиво вскинули стволы.
- Отставить! Я - командир ОМОН, третья комендатура. Что происходит?
Нехорошая была пауза.
Плясали нервы.
Дергались пальцы на спусковых крючках.
Но, подкативший БТР и высыпавшие из-за угла омоновцы чуток ситуацию
остудили.
Причуяли своих вэвэшники. Поверили.
Один подскочил, затараторил рваным голосом:
- Там...Там нашего лейтенанта духи обстреливают! - и рукой в сторону
овражка!!! - СВД и бесшумка! Вон оттуда! - И рукой в сторону Змеева поста!!!
А БМП уже пушки довернули, вот-вот долбанут!
- Отставить!!! - теперь уже не просто команду подал, а отчаянно заорал
Змей и - прикладом по броне! - Отставить! Вашу мать! Там наши! Там посты
комендатуры!
И в рацию свою тут же:
- Прекратить огонь, прекратить огонь! В 'зеленке' - наши!
Через пару минут вэвэшники извлекли своего лейтенанта из овражка.
Парень еле на ногах стоял. Белый, как мел. Мокрый весь, словно из душа
вылез. Бывшая желтая ткань от пота темно-коричневой сделалась. Глаза
остекленевшие слегка. Но в чувстве лейтёха. В сознании. Минут пять матом
крыл и комендатуру, и Чечню, и всю эту войну гребаную.
Змей не мешал. Чудом человек жив остался. Право имеет. Но, когда
облегчил лейтёха душу, пришла и Змеева очередь разрядить напряжение. Ведь
чуть своего не прикончил, грех на душу чуть не взял.
- А какого ты... в чужой зоне без согласования лазишь? Да ты просто в
рубашке родился! Мой штатный снайпер на обед ушел. А он на таком расстоянии
крестики пулями вышивает! Чего вам здесь нужно?
От последнего вопроса ушел вэвэшник. А вот по первому вызверился
вполную:
- Как это без согласования?! А что там ваши... в дежурке делают? Я еще
час назад заезжал, предупредил!
- Ну-ка, поехали...
В комендатуре лейтенант еще пять минут на дежурного орал. 'Придурки' -
самым мягким словом было.
Дежурный на него шумел. Брехуном недостреленным величал. Пустым
журналом размахивал.
В самый разгар этих дебатов помощник дежурного появился. Веселый такой
старший сержант. Рожа сытая, счастливая. Хорошо человек пообедал.
Лейтенант, его увидев, побелел, захлебнулся воздухом. Стоит, молча
пальцем тычет.
А помдеж осклабился радостно.
- Привет! Ну что, приехал, как обещал? Ну, ты погоди пока на периметр.
Там у нас суета какая-то со стрельбой. Попозже со своими ребятами
поработаешь. А пока давай я тебя в журнал запишу. А то перед обедом-то не
успел.
* * *
Ох уж эта неуемная парочка! Блондин - высокий, худощавый, с подвижной,
разболтанной фигурой. Один из любимцев отряда, смешливый чудак, постоянно
попадающий в какие-то мелкие несуразности и 'залеты'. И не поймешь: то ли
планида у него такая, то ли специально чудит, чтоб друзей повеселить. Фриц
тоже - тот еще кадр! Коренастый, круглолицый. Потомок немцев, которых Отец
Народов в первые же дни Отечественной войны в профилактических целях одним
махом с Поволжья на Колыму перебросил. Как-то соседи-собрята вытащили из
своего кубрика старую немецкую каску: один из них, ради прикола, прихватил в
командировку дедушкин трофей. Понятное дело - шутки, смех, фотографироваться
затеялись. Но куда там самодеятельности - против наследственности. Надел
Фриц на голову рогатую железяку, на ноги - укороченные кирзачи, закатал
рукава, повесил на шею ручной пулемет со свисающими лентами и пошел по
комендатуре 'млеко' и 'яйки' вымогать. А за ним - толпа поклонников, многие
из которых уже и смеяться не могли, только всхлипывали.
А уж когда эта парочка дуэтом выступать начинала...
Однажды, дома еще, попросила рыбацкая артель, чтобы омоновцы
организовали сопровождение с дальнего промысла машин с рыбой и красной
икрой. Десятки бочек с драгоценным продуктом, результатом каторжного труда в
течение целого сезона - большой соблазн для любителей легкой наживы. Змей на
это дело Фрица с Блондином откомандировал. Не специально, так сложилось -
остальные бойцы все в разгоне были. Когда благодарные рыбаки пригнали целую
машину соленой кеты для своих благодетелей, Змей поинтересовался: как
трасса, нормально ли добрались. Водитель, здоровенный матерый таежник,
коренной колымчанин, ухмыльнулся и ответил:
- Все отлично. Только у меня живот болит, а напарник до сих пор
икает...
- Не понял, а что такое?
- Да разве можно семьсот километров в одной кабине с такими артистами
ехать?! Чуть не уморили, черти. Мы их по дороге из машины в машину
пересаживали, чтобы они кого-нибудь до полного кондрата не довели.
Иной раз можно было бы и построже спросить с них за вечные фокусы. Но
за пределы разумного они обычно не выходили, а без таких людей в нормальном
коллективе - просто нельзя. Они, как витамины, могучему телу отряда бодрость
и тонус придают. К тому же когда дело до серьезного доходит, меняются
мгновенно. И в драке злы и отважны.
Но сегодня они залетели по полной программе. Блондин-то вроде нормально
держится, он всегда похитрей был. Конечно же, вряд ли без него этот тихий
междусобойчик прошел. И если бы не приятель, проскочил бы и на этот раз: не
пойман - не вор. А попал Фриц до смешного просто. Змей собрал отряд, чтобы
довести последние установки ГУОШа. Все прошло стандартным порядком. Но на
обычное: 'Вопросы есть?' - вдруг прозвучало звучно-нетвердое:
- Й-есть!
Вообще-то 'вопрос о вопросах' задавался не ради формальности. Всегда
лучше уточнить какие-то детали в спокойной обстановке, чем потом пожинать
печальные плоды промахов и ошибок. Слишком велика может быть их цена.
Так что в самой попытке задать вопрос ничего необыкновенного не было. А
вот явные нарушения в дикции вопрошающего чуткое командирское ухо уловило
мгновенно.
Сидящий рядом с Фрицем Фикса, сохраняя нейтральное выражение лица,
пихнул приятеля в бок стальным локтем, а кто-то из расположившихся сзади
рванул его за ремень, усаживая на место. Но поскольку органы равновесия у
потенциального оратора находились не в лучшем состоянии, чем язык, то и
результат получился не менее плачевный. Фриц сел мимо табуретки и после
сопроводившего его приземление грохота в полной тишине раздалось задумчивое
командирское:
- Ну-ну...
Разборки были недолгими. Остальных участников попойки вычислить было
совсем не сложно. И вскоре пятерка тихушников, понурив головы, стояла в
опустевшей столовой перед суровым трибуналом в лице Змея, его зама по кадрам
и командира 'отличившегося' взвода. Впрочем, кадровик, по замполитской
старой привычке, выступал, скорее, в роли адвоката. У взводного положение
тоже было весьма своеобразным: как ни крути, а вина - наполовину его, и
самому еще предстоит с командиром объясняться, что за порядок у него в
подразделении. А потому в процессе негромкого обсуждения, как же поступить с
залетчиками, двое членов революционной тройки уже потихоньку скатывались на
реплики типа: 'Конечно, сказывается напряжение... Мы поработаем с людьми...
На первый раз...'
Змей, не теряя обычного спокойно-ироничного выражения лица, вроде бы и
прислушивался к этим словам. Но было в его глазах что-то такое, что никак не
давало 'подсудимым' расслабиться и вздохнуть с надеждой на благополучный
исход.
Но ни они и никто во всем мире не понимал по-настоящему, что творится
сейчас в душе командира.
Такой злости и такой гневной беспомощности Змей не испытывал давно. Ему
хотелось изо всей дури грохнуть кулаком по столу, схватить хоть одного из
этих лопочущих жалкие оправдания здоровяков за грудки и заорать в лицо:
- Да ты хоть понимаешь, гаденыш, что мне наплевать: сколько ты выпил и
почему?! Ты понимаешь, что, сделав это втихую, у меня за спиной, ты меня
предал не как командира, а как товарища, который рассчитывает на тебя, на
твою твердую руку и твой ясный разум?! Но вместо этого, случись беда или
начнись бой, - получит пятерку шальных дураков с оружием в руках! Ты
понимаешь, что от хи-хи-смешной посадки на табурет рукой подать до неуклюже
сорванной на зачистке растяжки или до страшного ЧП с участием доверенного
тебе бэтээра? Это я, а не ты видел лицо того командира, который писал рапорт
о якобы имевшем место массированном обстреле их блокпоста боевиками и просил
транспорт для вывоза двух 'двухсотых' домой, на родину? А в это время еще
трое его товарищей орали на операционных столах в Северном, проклиная и
себя, и одного из погибших, возглавившего их пьяный поход за дровами в
нашпигованную минами лесополосу.
Ну что с вами сделать, ну что? Отправить домой, с позором изгнав из
отряда? Но это значит не только потерять пять подготовленных бойцов, но и
деморализовать остальных. То напряжение, которое начинает проявляться в этих
срывах, все равно найдет себе выход. И ты, хоть и видишь дальше этих
пацанов, хоть и понимаешь всю нарастающую опасность морального взрыва,
ничего не сможешь сделать для того, чтобы оставшиеся поняли тебя и поверили
тебе. До тех пор, пока пролетевшая впритирку смерть не хлестанет их ледяной
дланью по жизнерадостным и самоуверенным физиономиям. До тех пор, пока они
не увидят кровь: свою или тех, кто рядом. И только тогда, в минуту
настоящего животного страха, естественной человеческой слабости, для них и
начнется настоящая война. И если в этот момент ты - их командир - сумеешь
сохранить свою уверенность и твердой рукой провести их по краю этой смертной
пропасти, тогда ты обретешь настоящую власть над их душами. И дальше они
пойдут за тобой без страха и сомнений. Веря тебе на слово. Признавая твое
право распоряжаться их поступками и даже жизнями. И готовые отдать эти жизни
за тебя.
Но это право и эту власть еще надо заслужить.
А пока тебе предстоит вернуться с высоты своего предвидения или из
бездны своего одиночества и принять решение. Что делать с пятью нормальными
парнями, с пятью хорошими бойцами, совершившими глупый, подловатый и
смертельно опасный поступок, но в глубине души считающими все происшедшее
просто небольшим недоразумением?
- Я отстраняю вас от боевой работы. Не могу доверять людям, которые
обманывают меня в чем бы то ни было. И не имею права брать на боевые
операции недисциплинированных, ненадежных сотрудников. Пионер, сегодня они
отсыпаются и приводят себя в порядок под твоим контролем. С завтрашнего утра
все - в распоряжение Мамочки. Кроме них, никого на внутренние наряды,
кухонные работы и прочие хозяйственные дела не ставить. Всем все ясно?
Свободны!
* * *
Полк ушел рано утром.
Ушла грозная и беспощадная сила, привыкшая отвечать на любой выстрел и
любую провокацию всей своей огневой мощью и поэтому быстро отучившая местных
мстителей от попыток играть с огнем. Ушли обстрелянные и опытные солдаты,
которых уже не провести на дешевых трюках, не запугать шалой стрельбой по
бойницам, не заставить бездумно рассаживать боеприпасы и подставлять свой
лоб под снайперские пули.
Но это еще полбеды.
Беда в том, что полк ушел по-свински: разорив посты, повытряхивав землю
из мешков и забрав с собой эти полусгнившие рогожные сокровища. На месте
блиндажей и других укрытий по периметру комендатуры остались только ямы с
полуобвалившимися краями. Окна первого этажа школы, находившейся метрах в
пятнадцати от сплошных заборов частного сектора, в одночасье превратились в
широко распахнутые ворота для любых незваных гостей.
- Суки! Какие суки! - Чебан слов не находил от возмущения. - Это они
что, за своих жульманов так посчитались?
- Не думаю. Вряд ли командир за их битые рожи сильно переживал. Тем
более что сами и били... Просто ребята позаботились о себе. Им в горы идти.
А там мешки не растут. И тыл им ничего не даст. Много мы здесь получили из
того, что нужно? Вот и эти привыкли: все свое ношу с собой. А мы уж
как-нибудь выкрутимся.
- Хоть бы предупредили...
- Да... Я тоже не ожидал такой подлянки. Ладно, плакать некогда. Надо
срочно перекрывать все, что можно. У соседей человек десять всего на базе,
остальные на блоке и в рейде. Значит, вся работа - наша. Поднимайте ребят.
Сегодня главное - здание закрыть. Чем угодно, лишь бы на рывок нельзя было
проскочить.
- А здесь?
- Здесь хотя бы впереди минное поле есть. Если не светиться, чтобы из
подствольников не накрыли, ночь отсидеться можно.
- Змей, ты скажи коменданту, пусть его банда тоже рогом пошевелит!
- ...?! - Взгляд Змея был гораздо красноречивей всяких слов.
- Да... Это я не подумавши сказал... - И поджарый энергичный Чебан,
выбрасывая длинные тощие ноги, стремительно пошагал в расположение отряда.
Насчет комендатуры взводный действительно погорячился. Там уже третий
день шла процедура 'Прощания славянки' - подготовки к замене. Вот-вот должен
был придти новый состав, поэтому старый ушел в такой конкретный и радостный
запой, что все их предыдущие пьянки показались просто легкой разминкой перед
основным мероприятием. Тон задавали сам комендант и его правая рука -
заместитель по тылу, который держался на ногах только потому, что кому-то же
надо было таскать на рынок разное армейское барахло и менять его на водку. К
собровцам вообще подходить было страшно. В таком состоянии они могли в любой
момент погнать чертей и устроить настоящую бойню: вооружены-то до зубов.
Среди всей этой братии, сердито поблескивая стеклами своих очков, одинокой
белой вороной расхаживал по-прежнему аккуратный, доброжелательный и
обстоятельный Виктор Фёдорович. Но в данной ситуации он ничем помочь не мог.
Змей еще раз оглядел развороченные позиции, выругался сочно, от души и
отправился в здание школы, сиротливо зияющее опустевшими окнами.
Слава богу, хоть с соседями повезло. Вот уж кого называешь братишками
не только по привычке, но и от всей души.
Коллеги сумели выкроить под отдельный кубрик для командования отряда
небольшую комнатушку, какую-то бывшую подсобку. Сейчас в нем из старших
офицеров оставался только начальник штаба - невысокий, сухощавый, жилистый
татарин, носивший несколько необычное для представителя своего народа имя
Артур. Не лишенный чувства юмора, дружелюбный, общительный, в серьезных
делах он был - воплощенная ответственность и организованность. Причем, судя
по всему, имел в отряде даже больший авторитет, чем командир. Он, как и
Змей, тоже неодобрительно отнесся к недавней затее ГУОШа с участием
добровольцев-омоновцев в 'миротворческом' рейде по селам, считая, что и в
комендатуре забот хватает. Тем более что сопровождали этот рейд журналисты,
а значит, намечался просто очередной политический фарс.
Кстати, когда бойцы Змея узнали, что он заявил в ГУОШе, будто у него
нет добровольцев для участия в этом рейде, возмущений было... Чебан даже
разорался в кубрике, да так, что проходивший по коридору командир
собственными ушами услышал его, мягко говоря, нелестный отзыв о себе.
- Это не Змей, а червяк какой-то!
Усмехнулся Змей печально, но ни сразу прерывать эти вопли, ни уж тем
более потом укорять Чебана не стал. Кругозор лягушки определяется высотой ее
кочки... Парень неплохой, свое дело честно делает - и ладно. Просто немного
позже, вроде как уже по другому случаю, рассказал ему Змей замечательную,
всенародно известную сказочку. В первый раз он эту сказку от родной мамы
услышал, когда после окончания школы уезжал из отчего дома в дальние края на
учебу. И запомнил ее на всю жизнь. Во-первых, до этого он никогда не
слыхивал из маминых уст таких выражений, которые нельзя было бы поместить в
школьный учебник для младших классов. А тут... И во-вторых, хорошая все же
сказочка, мудрая.
'Жил-был мальчик. И был у него вместо пупика железный болтик. Вырос
мальчик, и стало его любопытство разбирать: что же это за болтик такой? Но
никак он не мог подобрать к нему ключик. И тогда пошел мальчик по свету.
Много лет ходил, совсем взрослым уже стал. А все успокоиться не мог. И вот в
одной дальней стране один замечательный мастер сделал ему ключик для этого
болтика. Дрожа от нетерпения, отвинтил бывший мальчик свой пупок... Тут-то у
него попа и отвалилась. А в ней записочка лежала: 'НЕ ИЩИ НА СВОЮ ЖОПУ
ПРИКЛЮЧЕНИЙ!'
Понял Чебан, к чему был тот разговор, или не понял... Но над сказочкой
призадумался. И замечательно.
А вот командир Артура, в отличие от Змея, горел желанием отличиться и
искренне верил, что вернутся они из этого похода со славой и с горами
добровольно выданного и изъятого оружия. И среди их бойцов и офицеров
нашлось немало энтузиастов. В результате часть отряда во главе с командиром
все же ушла требушить аулы. А на плечи остальных лег весь груз
ответственности за сохранность единственного в городе полностью уцелевшего,
а потому стратегически важного моста через Сунжу. Плюс посты комендатуры со
стороны главного въезда. Так что оставшимся приходилось крутиться днем и
ночью, как белкам в колесе.
Артур, только что вернувшийся с блока, лежал на кровати, задрав на
спинку ноги в длинных, домашней вязки, узорчатых носках. Он очень гордился
этим подарком дальней родни из какой-то татарской деревушки, присланным ему
за тысячи километров на Дальний Восток. И в самом деле, вязанные из
скрученных толстых шерстяных и тонких капроновых нитей, эти чудесные носки
не натирали ноги, идеально пропускали пот и не давали сопреть ступням в
жару. И так же надежно удерживали тепло, не заставляя хозяина приплясывать
на стылом асфальте в ночные заморозки. А в редкие минуты отдыха они
прекрасно заменяли своему чистоплотному и щепетильно аккуратному владельцу
домашние тапочки.
- Привет!
- Здоров!
- О, а где твоя Дашка-грудашка?
Недавно бойцы раздобыли где-то и задарили своему НШ очень сочный плакат
с могучей грудастой красоткой. Артур повесил его над столом, утверждая, что
такие картинки улучшают не только настроение, но и пищеварение. Но сегодня
место этой пикантной милашки занимал алый вымпел с надписью 'Победителю
соцсоревнования'.
- Да ну ее! Как ни повернись, смотрит на тебя и смотрит... Одно
расстройство! Такие плакаты надо дома держать, когда любимые женщины под
боком.
- Любимые женщины! Татарин, он и на Дальнем Востоке - татарин. У тебя
их сколько в гареме?
- Э-э, братишка! Дай домой вернуться, все наши будут!
- Ладно, не трави душу... Ты видел, что полковые натворили?
- Да. По-козлячьи поступили.
- Ну и что делать будем?
- Закрывать.
- Закрывать-то закрывать. А случись заваруха, чем отбиваться? У меня
два боекомплекта осталось. На одну хорошую ночь не хватит.
- У меня то же самое. Но есть одна мыслишка. Надо в гости к морпехам
съездить. Тут на окраине наш полк стоит, с острова Русский, неужели земляки
не помогут? У военных боеприпасов полно, и своих и изъятых. Только у меня
ехать некому.
- Так давай скооперируемся, я людей для сопровождения выделю.
Когда Змей, обсудив с Артуром еще несколько насущных вопросов и попив
за компанию чайку, вышел во двор, к нему подбежал один из бойцов, дежуривших
на КПП.
- Товарищ майор, там ваши за школой вдоль периметра что-то понаставили,
мины какие-то. А местные целую делегацию прислали, просят начальника, чтобы
поговорить.
- Скажи, пусть подождут. Я хоть выясню, что там мои орлы намудрили.
Змей прошел за здание школы. Вдоль длинной ее стены, как и вокруг всей
бывшей школьной территории, проходил невысокий - меньше метра - кирпичный
забор. В самом центре полосы между забором и стеной школы стоял на
четвереньках Пушной и осторожно присыпал землей округлое, тусклое дно
какой-то врытой в землю штуковины. Все пространство позади Пушного было уже
затянуто паутиной разнообразных нитей и проволок от растяжек. А на самом
заборе один из помощников сапера расставлял свеженамалеванные таблички с
надписью: 'Осторожно: мины! Разлет осколков - 25 м!'
Змей покачал головой: какие '25 м'?! Максимум в десяти метрах от нового
минного поля, через дорогу, шла линия жилых частных домов.
Дорога эта сейчас с двух сторон была перекрыта омоновцами. Дворы домов
со стороны комендатуры тоже пусты. Лишь несколько любопытных пацанов,
забравшихся на деревья, наблюдали за действиями сапера. Да на одной из крыш
из глубины чердачного окна блеснули сдвоенные стекла бинокля. Змей
машинально отметил для себя этот дом с чересчур любопытными обитателями и,
подняв к губам рацию, вызвал снайперский расчет, дежуривший на крыше школы.
- Монгол, посмотри: в центре улицы, дом красного кирпича с белыми
окнами, кто там с оптикой лазит на чердаке? Пошлите кого-нибудь
пообщаться...
- Понял!...
Змей хотел подойти к саперу, но передумал и предусмотрительно
остановился на углу. Черт его знает: где он уже успел понатыкать свои
'подарки'.
- Пушной! Ты что делаешь?
- Перекрываю периметр, как приказано!
- Ты головой своей думаешь? Тут же до домов десять метров - самое
большее. Не дай бог, ворона или кошка растяжку сорвет, осколки прямо во
дворы и в окна полетят!
- Сейчас подойду...
Пушной, не опасаясь, прошагал прямо к командиру. Значит, в этой части
он еще не успел 'порезвиться'.
Подойдя вплотную, сапер заговорщицки прошептал:
- У меня здесь будут стоять только пять сигналок, соседи поделились. А
в землю я вот эти мины устанавливаю, - и он приоткрыл свою саперную сумку, в
которой лежали три плоские, слегка вздувшиеся банки из-под рыбных консервов
с отклеенными этикетками. Таких много валялось на старой помойке в углу
комендатуры.
Змей еле-еле сдержал улыбку. Расчет этого артиста был прост до
гениальности. Пожалуй, и среди самых фанатичных боевиков нет таких дураков,
чтобы ломиться в сплошную сеть растяжек. И даже если всю эту паутину
пообрывать взрывами, или брошенными из-за укрытия досками, кто рискнет
пробежаться по земле, нашпигованной противопехотными минами? А местные в
этой ситуации вряд ли станут помогать духам, загоняя на минное поле скот,
как это они постоянно делают в других местах. И не только потому, что забор
помешает. Тут не только заранее оплаченная боевиками скотина, но и дома их
пострадают обязательно. А за свое добро они крепко держатся.
В общем, пока местные, за долгие месяцы войны поголовно ставшие
профессионалами в вопросах минной опасности, не раскусят, что здесь дело
нечисто, за это направление можно сильно не переживать.
- Надо с тобой позывными обменяться, - тихо проговорил Змей.
Пушной довольно улыбнулся. Комплимент от командира, даже такой
своеобразный, редкое событие.
А тот, развернувшись, поспешил к воротам комендатуры, где его поджидали
с десяток возмущенных женщин и трое стариков, умело прячущих свои истинные
чувства за сдержанным достоинством суровых лиц.
Лицо командира ОМОН было таким же строгим. Только один раз прозмеилась
по его губам легкая ядовитая ухмылка, показывая, что рано ему еще
расставаться со своим персональным позывным.
- Что за проблемы?
Женщины загалдели в своей обычной агрессивно-визгливой манере, к
которой они прибегали только в общении с федералами и в склоках между собой.
Со своими мужчинами они себе подобных вольностей не позволяли. И Змей, в
полном соответствии с рекомендациями отдела кадровой и воспитательной работы
ГУОШ, решил 'действовать с учетом особенностей местного менталитета'.
- Мне непонятно: почему там, где разговаривают мужчины, кричат женщины?
У нас что тут: митинг или серьезный разговор? - холодно произнес он.
Женщины слегка опешили, но тут же бешено взорвались снова, мешая
русские и чеченские слова.
- Уберите их, или разговора не будет, - таким же ледяным тоном
проговорил Змей, пристально глядя на одного из стариков, заметно
выделяющегося ясным цепким взглядом и властной осанкой еще крепкой фигуры.
Тот, повернувшись к женщинам, что-то проговорил по-чеченски. Они,
выслушав, загалдели снова. Но уже на тон ниже и не в чей-то адрес конкретно,
а так - в мировое пространство, чтобы облегчить душу. А затем пестрой
ситцево-цыганской толпой отправились в конец улицы.
- Я вас слушаю, уважаемые, - теперь уже с подобающей вежливостью
обратился Змей к собеседникам. Точнее, к собеседнику. Выбор его оказался
точен. Именно этот старик и начал разговор, с молчаливого согласия