Страница:
терять, зато посмотрю, что это такое - вытрезвитель, сам-то там ни разу не
был. И стал я самым что ни на есть настоящим милиционером: в форме и
фуражке. И был этим чрезвычайно горд.
Сначала даже интересно было. Грязи, конечно много. Зато клиенты - такой
народ веселый, чего только не увидишь... Но все равно я потом заскучал
как-то. Там хорошо тому, кто уже от службы устал, кому на пенсию пора
собираться. Или кому для личных дел много свободного времени нужно. Я туда и
гири свои перетащил, чтобы хоть чем-то свободные часы занять. Но все равно
скучно. Слава богу, тут СОБР стали создавать. Я и пошел проситься. У меня
ведь душа рвалась в бой, хотелось победить всю преступность, если не во всей
стране, то хотя бы на территории нашей области. Ну, на худой конец, хотя бы
в родном городе...
- Ну и что, победил преступность-то? - рассмеялись опера.
- Частично. Оказывается, тут до хрена работы, быстро не управишься, -
улыбнулся Дэн своей обычной улыбкой: открытой, спокойной.
Но в глазах его лукавые огоньки блеснули. Не так уж и прост этот
парень. И как бы в подтверждение этой мысли Дэн вдруг добавил:
- А все равно я правильно сделал, что в СОБР пошел. Вот вас тут два
майора и капитан. А все равно вас начальство без меня, младшего лейтенанта,
на серьезную работу не отпускает...
Подпрыгнули ветераны сыска, от неожиданности у всех синхронно в мозгах
коротнуло. Сидят, друг на друга поглядывают: кто быстрей и остроумней на
этот неожиданный выпад ответит.
Не успели. Прошло время для достойно короткой паузы. Заржали дружно
(правда, шепотом).
- Ах ты, нахал!
И в этот момент в квартире дверной звонок затрещал. Кто-то решил
квартиру посетить.
Снова переглянулись опера. Но теперь уже не шуточки шутить надо. А
серьезное решение принимать: запустить гостей или не подавать признаков
жизни, ждать, пока сами зайдут?
Игорь палец к губам приложил, головой покачал. Показал рукой: 'По
местам!' По информации, у тех, кого они ждали, ключи от этой квартиры должны
быть. Так что вполне может этот звонок быть проверкой. Как только щелкнет в
двери открываемый операми замок, рванут вниз гостеньки, и поминай как звали.
Снова звонок, настойчивый, продолжительный, на нервы давящий.
Пауза длинная.
Часы на руках громко тикают, секунды в минуты сливаются. Неужели ошибку
допустили? Кто приходил-то? Может быть, все же надо было рискнуть?
Но вот завозились за дверью, заскреблись. И щелкнул замок, открываемый
снаружи! Вошли двое. У одного в руках монтировка. У второго револьвер,
газовик-переделка под боевой патрон (хвастались они как-то этой игрушкой в
тесной компании). Игорь в полный голос рявкнул: 'Бросай оружие!' - и
навстречу этим двоим выпрыгнул.
Попытался тот, что с револьвером, ствол свой приподнять. Но слева и
справа, из ванной и кладовки, еще два опера вылетели. Заклинило бандита от
неожиданности: в кого первого стрелять? Долго думаешь! Сверху, с антресолей,
прямо на него дэновские девяносто пять кило обрушились.
Второй негодяй своей монтировкой замахнулся, но не успел Игорь пистолет
к его голове вскинуть (так хотелось на спуск нажать!), как страшный удар
собровца сокрушил, раздробил в мелкие обломки челюсть убийцы. Вылетело уже
бесчувственное тело на лестничную площадку, мягким мешком скатилось по
ступенькам, ломая ребра.
Все в две-три секунды закончилось. Что успел Дэн со 'стрелком' до
расправы с 'монтером' сделать, ни один из оперов не заметил. Вроде бы просто
упал на него. Но и этот, выронив свое оружие, лежал на полу смятой куклой,
без сознания. А его рука, когда-то колотившая молотком по голове беззащитной
женщины, словно сама побывала под кузнечным молотом. Смотреть страшно.
Вот для чего Дэн долгими часами по штурмовой полосе в полном снаряжении
носился. Вот для чего, истекая потом, железом в спортзале громыхал. Вот для
чего, не считая своих и чужих синяков, бился с друзьями на татами. Зря
жаловались коллеги на его спортивную злость. Теперь видно, что им
доставались только легкие дружеские плюхи. Ни одному из них не пришлось
отведать таких ударов, какие веселый и доброжелательный Дэн подарил
любителям насиловать умирающих.
Если мы, мужчины, не будем защищать людей от ублюдков, кто их защитит?
Грозный
Дауд постучал в дверь: три коротких, один сдвоенный.
Выждал паузу, негромко сказал:
- Это я.
Дверь бесшумно приоткрылась: ровно настолько, чтобы он мог втиснуться
один, но никто не сумел ворваться вместе с ним.
В комнате было темно, лишь настольная лампа, стоящая на тумбочке у
стены и развернутая отражателем ко входу, била ему в глаза электрическим
светом, делая невидимым все вокруг.
Дауд плотно притворил дверь, одобрительно кивнул головой. Молодцы. Все
делают, как он учил.
Легкая гибкая тень скользнула за его спину, защелкали дверные замки.
Тонкие руки обняли его сзади и горячая, даже через куртку, щека прижалась к
спине.
- Все хорошо, маленькая...
Дауд, привыкая к перепаду освещения, наклонил голову, протянул руку
назад, привлек к себе дочь, ласково потрепал за волосы. Раньше бы они
обязательно подурачились. Он, не поворачиваясь, ловил бы вертлявую озорницу
за своей спиной, а поймав, долго крутил бы в воздухе, наслаждаясь ее веселым
писком и заливистым смехом. Но теперь их любимое баловство осталось в
прошлом, как и многое другое. И дело не только в том, что его девочка
выросла. Просто сегодня и того, что они могут быть рядом, было достаточно,
чтобы хоть на миг почувствовать себя счастливыми.
Слепящий свет лампы скользнул в сторону. Раздался тихий щелчок и
следом, через секунду, очень своеобразный звук: слившиеся воедино стук
твердого предмета о дерево и короткий лязг стали о сталь. Тот, кто слышал
подобные аккорды сотни раз, понял бы сразу: это был щелчок предохранителя и
звук автоматического оружия, поставленного на приклад.
Дауд шагнул вперед. Элиза стояла в проеме двери, ведущей в спальню,
устало опираясь на стоящий у ее ноги ручной пулемет. Она сама-то была не
намного выше этой смертоносной машинки. Как и дочь, Элиза была одета в
джинсы, мужскую рубашку и свитер. Волосы коротко острижены. Надень на них с
Аидой кепки - два брата-подростка, даже хорошие знакомые сразу не узнают.
Лицо Элизы было бледным, руки, обнявшие вороненый ствол, подрагивали. Дауд
ласково и ободряюще улыбнулся, забрал оружие и занес в спальню, положив
пулемет на его обычное место: на кровать, с краю.
Он неторопливо умылся, давая жене прийти в себя после очередного
пережитого ею испытания. Вот уже два месяца, как они переходили и переезжали
с места на место, маскируясь и пряча свои лица, каждую минуту ожидая
предательского выстрела из-за угла, внезапного нападения. И в те дни, когда
они вынужденно бездействовали, затаившись в очередном убежище, приходилось
спать вполглаза, во сне слышать все, происходящее вокруг. Из этого дома,
предоставленного им старым другом, никто из них вообще не выходил две
недели, даже во двор, даже по ночам. Нужно было укрепить слух, прошедший
среди тех, кто их искал, что им уже удалось выскользнуть из города и
укрыться у сельской родни. Но сегодня Дауду пришлось выйти из убежища, чтобы
встретиться с людьми, готовившими их уход из Грозного. Перед тем как ступить
за порог, Дауд еще раз заставил жену повторить все, что она должна делать в
случае опасности. По его жесточайшему требованию, если бы кто-то ворвался в
дом, или он постучал в дверь тремя медленными сдвоенными ударами, Элиза
расстреляла бы в проем двери весь магазин - сорок пять патронов. Дауд обещал
ей, что упадет на землю, или увернется в сторону, подставив тех, кто сумеет
его выследить. Обещал, понимая, что сделать это будет практически
невозможно. А потом его женщины должны были попытаться уйти через подвал и
задний двор. Если же не получится... И у Элизы, и у девятилетней Аиды на
поясах, в черных сумочках-барсетках, хранилось по одной гранате РГО. Стоит
выдернуть чеку и отпустить пластмассовый предохранительный рычаг, и никто не
сумеет ни перехватить гранату, ни отбросить ее подальше. От любого толчка
небольшие, насеченные в мелкую сетку шарики цвета хаки немедленно рванут,
выбросив правильной сферой сотни стальных осколков.
В том, что его женщины смогут это сделать, Дауд был абсолютно уверен.
Слишком многое им пришлось пережить, узнать и своими глазами увидеть за
последние месяцы. Поэтому, даже если у Аиды дрогнет рука, ее мать никому не
позволит коснуться грязной лапой ни себя, ни тоненького тела ее
единственного теперь ребенка.
- Все готово. Сегодня мы выберемся в село.
- С кем?
- С нами поедет Заявди. А на посту, через который мы выедем из города,
сегодня дежурит Анзор.
Элиза задумалась.
Заявди был двоюродным братом Дауда по материнской линии. Этой осенью,
поддавшись на уговоры новой власти, он вернулся на службу в МВД, под
руководство Казбека Махашева - нового дудаевского министра. От большинства
своих соратников хитрый, комбинативно мыслящий Махашев отличался предельным
рационализмом и откровенно предпочитал безыдейных профессионалов религиозным
фанатикам. Поэтому он, с одной стороны, провел блестящую операцию, в
результате которой чеченцы, осужденные за разные преступления по всей
России, были стянуты в 'родные' колонии и СИЗО, а затем оказались на
свободе, в национальной гвардии и в других силовых структурах. Но, с другой,
он же сделал все возможное, чтобы привлечь на сторону дудаевцев максимальное
количество бывших сотрудников милиции. А когда один из новоявленных
исламских 'замполитов' стал резко возражать против возвращения в МВД людей,
'служивших Российской империи', Махашев только брезгливо бросил ему:
- А кто преступления будет раскрывать? Ты?!
Заявди, конечно, не входил в руководство, занимая скромную должность
оперативного дежурного МВД. Но именно благодаря этой должности его хорошо
знали и руководители на местах и многие рядовые сотрудники. К тому же
министерское удостоверение нового образца и легальный, закрепленный за ним
'на постоянку' автомат Калашникова, по нынешним временам - наилучшие
пропуска. И главное: Заявди был не только очень близким, по меркам Чечни,
родственником, но и порядочным, надежным человеком.
А вот Анзор... Тоже из родни, но - седьмая вода на киселе. И натура у
него гниловатая. Он служил в национальной гвардии в невысоких чинах. Но нос
задирал страшно, стал вдруг истинно верующим мусульманином (раньше еле
помнил, в какую сторону надо обращаться при совершении намаза), не гнушался
взятками и поборами даже со своих, прихихикивая: 'Не для себя, а во имя
службы'...
- Подведет Анзор. Продаст. К нему ведь наверняка не раз подходили
насчет тебя.
- Я не сам с ним разговаривал. Ему брат велел, он знает о нашей беде, -
несмотря на всю серьезность разговора, Дауд слегка улыбнулся.
Элиза поняла его без лишних объяснений. Всем было известно, что Анзор,
как огня, боялся своего старшего брата Мусу - честного, решительного,
жесткого и отважного человека. И хотя Муса был убежденным сторонником
Дудаева, это ничего не меняло. Предательства с этой стороны теперь можно
было не опасаться. Случись что с Даудом и его семьей, при малейшем
подозрении на участие в этом Анзора старший брат своими руками ему голову
отрежет.
Конечно, в такой сложной ситуации все не рассчитаешь и не
предусмотришь. Опасных случайностей могут быть десятки на каждом сантиметре
их пути. Но ни Дауда, ни его женщин, столько времени проживших бок о бок со
смертью, они остановить не могли. Оставаться дальше в городе было в тысячу
раз опасней.
- Я тебе подарок принес, Заявди передал, - Дауд вытащил из внутреннего
кармана ПСМ компактный, малокалиберный пистолет, остроконечные пули которого
хоть и не обладают большой останавливающей силой, но зато могут прошить
насквозь легкий бронежилет. - Кстати, знаешь, что он сказал?
- Что?
- Что он желает своим детям, внукам и правнукам таких жен, как ты.
- Спасибо.
- И я хочу тебе сказать, что он прав. Мне очень повезло. Когда все это
закончится, у нас еще будут дети. Много детей. И я буду просить Аллаха,
чтобы нашим будущим сыновьям повезло так же, как их отцу.
Элиза молча уткнулась мужу в грудь, и Дауд почувствовал, что его
рубашка мгновенно промокла. Он стоял, обняв жену за тонкие плечи, и
терпеливо ждал, когда ее слезы иссякнут. Он готов был стоять так целую
вечность, наплевав на весь мир и на все суровые обычаи своего народа.
Невероятное мужество этой маленькой женщины заслуживало такой награды.
Магадан
- Товарищ генерал! Ну, какой из меня командир ОМОНа? Я еще и опер-то не
из самых опытных. Но здесь у меня хотя бы что-то получается, да и нравится
мне эта работа. А ОМОН - подразделение строевое, там военную подготовку надо
капитальную иметь.
- Ты же офицер запаса, в армии служил...
- Двухгодичник, 'пиджак' в батальоне связи. Какой из меня строевик?
- Ты пойми: отряду сейчас не строевщина нужна. Людей надо одеть, обуть,
снарядить, подготовить к реальной боевой работе. Ты уже год в СОБРе, и что,
ничему у своего командира не научился?
- Я же начальник оперативного отделения, а не боевого. Мы половину
специальных тренировок пропускаем, носимся по своим делам...
- Слушай, а тебе не кажется, что ты слишком много пререкаешься, а? -
генерал явно начинал терять терпение. - Ты вообще понимаешь, что такие
предложения офицеру не каждый день делаются и, если откажешься, то будешь
сидеть на своей прежней должности до морковкина заговенья?... В общем, так:
я считаю, что ты можешь и должен возглавить отряд. И пока не напишешь рапорт
о назначении, из моего кабинета не выйдешь. Понял?
- Так точно!
Игорь приуныл.
Вот попал! Месяца два назад руководство УВД приняло решение назначить
нового командира ОМОНа: у прежнего, бывшего афганца, стало регулярно 'башню
срывать'. Во время одной из последних воспитательных бесед с личным
составом, проходившей на стрельбище, он пообрывал бойцам погоны, а потом,
для вящей убедительности, засадил обойму из пистолета в столб рядом с ними.
По слухам, и один из разговоров с 'замполитом' отряда закончился стрельбой в
деревянные панели кабинета. В общем-то, жаль его, поломала жизнь мужика. Но
и держать, конечно, на такой должности с такими нервишками нельзя. А с новым
командиром дело зависло.
И вот те здрасьте: нашли кандидата... Но какая же ты все-таки, братец,
зараза строптивая! Понимаешь, что прав генерал. Понимаешь, что, не
согласившись, выйдешь из его кабинета с невидимым клеймом на лбу и в личном
деле: 'Конец карьере'. Но кровь твоя своенравная, любого насилия не
терпящая, бурлит пузырьками, пьянит бесшабашно, дескать: ну и черт с вами и
вашими милостями! Я - опер, я от этой работы азартной, как наркоман от
героина, балдею. Мне мои комбинации ночами снятся - теми ночами, в которые
удается до кровати добраться. Я от некоторых своих находок, бесовски
хитроумных, в пустом кабинете иногда в голос хохочу, кричу сам себе, как
Пушкин: 'Ай да Игорь, ай да сукин сын!' Мои пацаны, всего год назад с улицы
набранные вертолетчики, кулинары да моряки, сегодня больше тяжких
преступлений раскрывают, чем все ветераны 'бандитского отдела', вместе
взятые. Не зря начальник УБОПа недавно старикам шпильку в задницу по этому
поводу вставил. И вот тебе, пожалуйста: равняйсь, смирно, на патрулирование
города ша-агом марш! Ужас как интересно! И кому такая идея в голову
пришла?..
Игорь уже и сам не рад был своей упертости. Но и отступать не
собирался. Вздернул голову самолюбиво, застыл в строевой стойке у
генеральского стола. Только отшагнул чуть, вполоборота, чтобы не застить
начальнику УВД экран телевизора. А тот в руку пульт взял, программу
переключил. На ОРТ 'Время' началось, очередной выпуск. На экране - танки и
бэтээры застыли, толпы людей им дорогу перекрывают. Женщины в черных платках
под гусеницы лезут. Мужики бородатые за их спинами кулаками машут. А ведь
только-только завершилась позором и трагедией очередная авантюра с 'тихой'
помощью ГРУ антидудаевской оппозиции. Сдали ребят с потрохами, как рижский
ОМОН, как 'альфовцев' в Вильнюсе. Ох, похоже, и крутая заваруха в этой самой
Чечне вызревает...
Погас экран.
- Видишь, что творится! Я тебе (без выноса за пределы этого кабинета)
скажу: насколько я чеченцев знаю и насколько ситуацию понимаю - будет война,
и будет большая кровь. ОМОНы туда, как и в Осетию-Ингушетию, обязательно
пойдут. Уже пошли. Пойми, Игорь, в другой обстановке я бы с тобой, нахалом,
больше минуты и разговаривать не стал. Но сейчас ты нужен, у тебя все
козыри: молод, энергичен, депутатом тебя избрали - значит сможешь всю
область на помощь отряду поднять. Да и вырос ты здесь, люди тебя знают,
верят... Я ведь тебе не карьерный взлет, не булку с маслом предлагаю. Хлеб
твой командирский несладким будет, с дерьмом и горчицей. Но надо отряд
поднимать и готовить. И я тебя, как офицер офицера, прошу: помоги мне.
Чтобы, не дай Бог, с нашими ребятами беды не вышло, чтобы беда эта потом на
мою и твою совесть не легла...
Игорь посмотрел генералу в глаза. И теперь уже не шальная кровь, а
жгучий стыд за свое мальчишество залил багровой краской его лоб и щеки.
- Когда принести рапорт, товарищ генерал?
- Возьми листок у секретаря. Пиши прямо сейчас, занесешь мне.
- Есть!
- А это что за латы? - В голосе Игоря сквозила откровенная насмешка.
Злиться и переживать - смысла не было. Никаких бы сил на эти переживания не
хватило. Двадцать минут назад закончился строевой смотр отряда, больше всего
напоминавший сбор партизан на лесной полянке. Повседневная милицейская форма
у одних, застиранный линялый камуфляж у других. Купленные на личные деньги
береты и классические форменные 'сковородки' с сияющими за километр
кокардами... Так что к картине, которая открылась перед ним в отрядной
оружейке, Игорь был уже морально готов.
- Жилет 'Чешуя' не держит ни х..., - в тон Игорю позволил себе
маленькую вольность оперативный дежурный, который, нервно побрякивая связкой
ключей, стоял за спиной у нового командира и сопровождающих его офицеров.
- Как он по паспорту называется?
- Так и называется: 'Чешуя'. Предназначен для защиты от холодного
оружия. Только непонятно от какого. Мужики на сборах говорили, что 'заточку'
он, например, не держит.
- Да-а... А это? - Игорь попинал ногой лежащий в углу предмет, больше
всего похожий на застиранный зеленый кухонный фартук, карманы которого
выжившая из ума хозяйка набила кусками расколовшихся сковородок.
- ЖЗТ. Тяжелый жилет, но беспонтовый. Любой автомат его насквозь
прошивает. Это же все - старье, ему лет по десять, если не больше. Мы их
всего один раз надевали, когда мужик с обрезом в квартире заперся. А если на
серьезные мероприятия взять, то таскать замучаешься, и толку - никакого.
- И сколько у нас таких?
- Четыре.
- Ну-ну... Что там у нас еще интересного? Кстати: это у кого такой
выхлоп, как из пасти у дракона?...
- Да это... у меня вчера день рождения был, - виновато потупившись,
пробасил дежурный, здоровенный мужик, бывший армейский прапорщик, добирающий
в отряде недостающую до 'военной' пенсии выслугу.
- Вчера? В общем, так: прием-передачу вооружения продолжит ваш
помощник. А вы сейчас напишете объяснение, почему позволяете себе выход на
службу в таком состоянии, и отправитесь домой. Завтра в десять тридцать
прибудете ко мне для принятия решения по этому поводу. А вы, - обернулся
Игорь к угрюмо помалкивающему кадровику, сдающему свои полномочия 'и. о.
командира', - обеспечите замену дежурного. И доведете до сведения всего
личного состава, что следующий 'Змей Горыныч' вылетит из отряда в двадцать
четыре часа, невзирая на должность, звание и любые заслуги... Надеюсь, всем
понятно?
- Понятно... - через силу выдавил из себя кадровик, которого народ, по
старой памяти, чаще величал 'замполитом'. Стоявшие тут же командиры взводов
отмолчались. Но по всему было видно, что резкие телодвижения нового
командира тоже пришлись им явно не по душе.
Через несколько минут командир с сопровождающими его офицерами покинул
оружейку. Отстраненный дежурный, сидя в уголке за столом и зло царапая
авторучкой по замусоленному листу бумаги, громко пробурчал ему вслед:
- Смотри ты, унюхал... 'Змей Горыныч'...Сам ты Змей!
В коридоре толпились бойцы, которые готовились заступить в наряд, и
ждали, когда можно будет получить оружие. Услышав ворчание 'залетчика',
омоновцы заулыбались.
- Змей, говоришь...
Закрывшись в кабинете, усевшись в высокое удобное кожаное кресло и
положив ноги в новеньких высоких шнурованных 'берцах' на старый,
сохранившийся со времен НКВД-ОГПУ стол, Игорь смотрел в потолок. На
прогнувшуюся стальную балку, с помощью которой этот потолок пытались
удержать в горизонтальном положении ремонтники из хозяйственного отдела УВД.
На срывающиеся в специально подставленный тазик веселые капельки, в которые
превращался лед, наросший в трещине под балкой.
Штаб ОМОНа размещался в бывшем управлении пересыльной тюрьмы - одном из
первых деревянных зданий, построенных в городе в далекие тридцатые годы. Так
что наружность штаба находилась в полной гармонии с его внутренним
содержанием.
Но не вид командирского кабинета, а именно это 'внутреннее содержание'
и привело новоиспеченного командира в состояние, близкое к шоку. На сто
человек - двадцать пять пистолетов, шесть автоматов, одна снайперская
винтовка и целый склад ну о-о-очень полезных, доведись воевать
по-настоящему, резиновых палок, дюралевых щитов и пластиковых шлемов...
Впрочем в ступоре Игорь пребывал недолго. Не та у него была натура.
Если бы полчаса спустя кто-нибудь смог заглянуть в его кабинет или хотя бы
просто подслушать, что происходит за двойными, обитыми дерматином дверями,
то он решил бы, что командира самого впору отстранять от службы. А как еще
воспринимать поведение человека в форме, который, забросив на служебный стол
ноги и раскачиваясь в кресле, с энтузиазмом распевает песни. Причем
исполняет их хоть и не очень громко, но зато очень старательно, мешая в кучу
революционные марши, шлягеры из советских кинофильмов и песни всенародного
любимца Владимира Семёновича Высоцкого...
Змей
- Вихри враждебные веют над нами,
Черные силы нас злобно гнетут...
...Интересно, как старые офицерские кадры себя дальше поведут? Смогут
мужики переступить через свои амбиции, понять необходимость завинчивания
гаек или начнут воду мутить?...
- А нам все равно, а нам все равно,
Пусть боимся мы волка и сову...
Да, по фигу... Кто поведет себя по-мужски - станем товарищами. А кто
будет заниматься ерундой - отверну башку, тут сюси-муси разводить некогда...
- Это есть наш последний и решительный бой!...
Если облажаюсь, то точно: будет и последний и решительный. Господи,
сделай так, чтобы нас не бросили в эту долбаную Чечню уже завтра! Ну, хоть
три месяца, а?! Ну что Тебе стоит, Господи?!
- У них денег куры не клюют,
А у нас на водку не хватает...
Ладно бы, на водку. А то тыловики из службы вооружения убили просто:
'Патроны у нас - только на НЗ. А если хочешь тренировочные стрельбы
проводить, то надо из Хабаровска завозить, с окружных складов. Найдешь
спонсоров, чтобы оплатить доставку самолетом, порешаем вопрос. А нет -
значит нет...' Цирк! Скажи кому-нибудь на Западе, что в России
спецподразделения на войну за свой счет собираются, командиры отрядов с
шапкой по кругу ходят, ведь не поверит никто...
- Если друг оказался вдруг,
И не друг и не враг, а так...
Кстати, Серёга еще на прошлой неделе манишку на груди рвал: 'Игорь,
если что надо помочь, я завсегда! Мой новый ресторан-казино такие бабки
приносит, что хоть в бочках засаливай...' Вот и подмотаем его за язычок,
раскулачим слегка. И Николая Васильевича, соседа по подъезду, не грех
тряхнуть: как-никак брат-депутат, а по совместительству - буржуин.
Практически все склады бывшего треста столовых и ресторанов сумел
прихватизировать. Ежели он по амбарам поскребет, да по сусекам пометет -
всему отряду сухой паек на месяц. По натуре он не жлоб, в таком деле
поможет. Так: кто у нас еще богатенький Буратино? Только надо не вразнобой
вспоминать, а по порядочку. Начнем с одногоршечников, с кем еще в детском
саду кашки и какашки ели. Потом - одноклассники, потом...
- Клич пионера: всегда будь готов!
- Есть желающие поехать добровольно? - начальник УБОП, выдерживая
паузу, выжидательно смотрел на собровцев, сидящих перед ним в актовом зале
управления.
Только что была зачитана телеграмма из МВД с приказом направить в Чечню
в состав сводного отряда экипаж для БТРа из двух человек: механика-водителя
и стрелка-оператора.
Дэн тоже держал паузу. Он внимательно разглядывал затылок сидящего
впереди него Рэмбо. На прошлой неделе их отделение, вернувшись в УБОП с
заснеженного, насквозь промерзшего полигона, чистило оружие. Разомлев в
благодатном тепле и привычно-ловко надраивая оттаявшие стволы, народ
обсуждал последние новости из Чечни. И все запомнили, как, закончив чистку и
спустив курок собранного автомата, Рэмбо - рослый красавец с самоуверенными,
развязными манерами - заявил:
- Мочить этих сволочей надо при каждой возможности. Если надо будет, я
первый туда поеду!
Но сейчас Рэмбо молчал. И его подбритый под 'спецовское каре' затылок
был. И стал я самым что ни на есть настоящим милиционером: в форме и
фуражке. И был этим чрезвычайно горд.
Сначала даже интересно было. Грязи, конечно много. Зато клиенты - такой
народ веселый, чего только не увидишь... Но все равно я потом заскучал
как-то. Там хорошо тому, кто уже от службы устал, кому на пенсию пора
собираться. Или кому для личных дел много свободного времени нужно. Я туда и
гири свои перетащил, чтобы хоть чем-то свободные часы занять. Но все равно
скучно. Слава богу, тут СОБР стали создавать. Я и пошел проситься. У меня
ведь душа рвалась в бой, хотелось победить всю преступность, если не во всей
стране, то хотя бы на территории нашей области. Ну, на худой конец, хотя бы
в родном городе...
- Ну и что, победил преступность-то? - рассмеялись опера.
- Частично. Оказывается, тут до хрена работы, быстро не управишься, -
улыбнулся Дэн своей обычной улыбкой: открытой, спокойной.
Но в глазах его лукавые огоньки блеснули. Не так уж и прост этот
парень. И как бы в подтверждение этой мысли Дэн вдруг добавил:
- А все равно я правильно сделал, что в СОБР пошел. Вот вас тут два
майора и капитан. А все равно вас начальство без меня, младшего лейтенанта,
на серьезную работу не отпускает...
Подпрыгнули ветераны сыска, от неожиданности у всех синхронно в мозгах
коротнуло. Сидят, друг на друга поглядывают: кто быстрей и остроумней на
этот неожиданный выпад ответит.
Не успели. Прошло время для достойно короткой паузы. Заржали дружно
(правда, шепотом).
- Ах ты, нахал!
И в этот момент в квартире дверной звонок затрещал. Кто-то решил
квартиру посетить.
Снова переглянулись опера. Но теперь уже не шуточки шутить надо. А
серьезное решение принимать: запустить гостей или не подавать признаков
жизни, ждать, пока сами зайдут?
Игорь палец к губам приложил, головой покачал. Показал рукой: 'По
местам!' По информации, у тех, кого они ждали, ключи от этой квартиры должны
быть. Так что вполне может этот звонок быть проверкой. Как только щелкнет в
двери открываемый операми замок, рванут вниз гостеньки, и поминай как звали.
Снова звонок, настойчивый, продолжительный, на нервы давящий.
Пауза длинная.
Часы на руках громко тикают, секунды в минуты сливаются. Неужели ошибку
допустили? Кто приходил-то? Может быть, все же надо было рискнуть?
Но вот завозились за дверью, заскреблись. И щелкнул замок, открываемый
снаружи! Вошли двое. У одного в руках монтировка. У второго револьвер,
газовик-переделка под боевой патрон (хвастались они как-то этой игрушкой в
тесной компании). Игорь в полный голос рявкнул: 'Бросай оружие!' - и
навстречу этим двоим выпрыгнул.
Попытался тот, что с револьвером, ствол свой приподнять. Но слева и
справа, из ванной и кладовки, еще два опера вылетели. Заклинило бандита от
неожиданности: в кого первого стрелять? Долго думаешь! Сверху, с антресолей,
прямо на него дэновские девяносто пять кило обрушились.
Второй негодяй своей монтировкой замахнулся, но не успел Игорь пистолет
к его голове вскинуть (так хотелось на спуск нажать!), как страшный удар
собровца сокрушил, раздробил в мелкие обломки челюсть убийцы. Вылетело уже
бесчувственное тело на лестничную площадку, мягким мешком скатилось по
ступенькам, ломая ребра.
Все в две-три секунды закончилось. Что успел Дэн со 'стрелком' до
расправы с 'монтером' сделать, ни один из оперов не заметил. Вроде бы просто
упал на него. Но и этот, выронив свое оружие, лежал на полу смятой куклой,
без сознания. А его рука, когда-то колотившая молотком по голове беззащитной
женщины, словно сама побывала под кузнечным молотом. Смотреть страшно.
Вот для чего Дэн долгими часами по штурмовой полосе в полном снаряжении
носился. Вот для чего, истекая потом, железом в спортзале громыхал. Вот для
чего, не считая своих и чужих синяков, бился с друзьями на татами. Зря
жаловались коллеги на его спортивную злость. Теперь видно, что им
доставались только легкие дружеские плюхи. Ни одному из них не пришлось
отведать таких ударов, какие веселый и доброжелательный Дэн подарил
любителям насиловать умирающих.
Если мы, мужчины, не будем защищать людей от ублюдков, кто их защитит?
Грозный
Дауд постучал в дверь: три коротких, один сдвоенный.
Выждал паузу, негромко сказал:
- Это я.
Дверь бесшумно приоткрылась: ровно настолько, чтобы он мог втиснуться
один, но никто не сумел ворваться вместе с ним.
В комнате было темно, лишь настольная лампа, стоящая на тумбочке у
стены и развернутая отражателем ко входу, била ему в глаза электрическим
светом, делая невидимым все вокруг.
Дауд плотно притворил дверь, одобрительно кивнул головой. Молодцы. Все
делают, как он учил.
Легкая гибкая тень скользнула за его спину, защелкали дверные замки.
Тонкие руки обняли его сзади и горячая, даже через куртку, щека прижалась к
спине.
- Все хорошо, маленькая...
Дауд, привыкая к перепаду освещения, наклонил голову, протянул руку
назад, привлек к себе дочь, ласково потрепал за волосы. Раньше бы они
обязательно подурачились. Он, не поворачиваясь, ловил бы вертлявую озорницу
за своей спиной, а поймав, долго крутил бы в воздухе, наслаждаясь ее веселым
писком и заливистым смехом. Но теперь их любимое баловство осталось в
прошлом, как и многое другое. И дело не только в том, что его девочка
выросла. Просто сегодня и того, что они могут быть рядом, было достаточно,
чтобы хоть на миг почувствовать себя счастливыми.
Слепящий свет лампы скользнул в сторону. Раздался тихий щелчок и
следом, через секунду, очень своеобразный звук: слившиеся воедино стук
твердого предмета о дерево и короткий лязг стали о сталь. Тот, кто слышал
подобные аккорды сотни раз, понял бы сразу: это был щелчок предохранителя и
звук автоматического оружия, поставленного на приклад.
Дауд шагнул вперед. Элиза стояла в проеме двери, ведущей в спальню,
устало опираясь на стоящий у ее ноги ручной пулемет. Она сама-то была не
намного выше этой смертоносной машинки. Как и дочь, Элиза была одета в
джинсы, мужскую рубашку и свитер. Волосы коротко острижены. Надень на них с
Аидой кепки - два брата-подростка, даже хорошие знакомые сразу не узнают.
Лицо Элизы было бледным, руки, обнявшие вороненый ствол, подрагивали. Дауд
ласково и ободряюще улыбнулся, забрал оружие и занес в спальню, положив
пулемет на его обычное место: на кровать, с краю.
Он неторопливо умылся, давая жене прийти в себя после очередного
пережитого ею испытания. Вот уже два месяца, как они переходили и переезжали
с места на место, маскируясь и пряча свои лица, каждую минуту ожидая
предательского выстрела из-за угла, внезапного нападения. И в те дни, когда
они вынужденно бездействовали, затаившись в очередном убежище, приходилось
спать вполглаза, во сне слышать все, происходящее вокруг. Из этого дома,
предоставленного им старым другом, никто из них вообще не выходил две
недели, даже во двор, даже по ночам. Нужно было укрепить слух, прошедший
среди тех, кто их искал, что им уже удалось выскользнуть из города и
укрыться у сельской родни. Но сегодня Дауду пришлось выйти из убежища, чтобы
встретиться с людьми, готовившими их уход из Грозного. Перед тем как ступить
за порог, Дауд еще раз заставил жену повторить все, что она должна делать в
случае опасности. По его жесточайшему требованию, если бы кто-то ворвался в
дом, или он постучал в дверь тремя медленными сдвоенными ударами, Элиза
расстреляла бы в проем двери весь магазин - сорок пять патронов. Дауд обещал
ей, что упадет на землю, или увернется в сторону, подставив тех, кто сумеет
его выследить. Обещал, понимая, что сделать это будет практически
невозможно. А потом его женщины должны были попытаться уйти через подвал и
задний двор. Если же не получится... И у Элизы, и у девятилетней Аиды на
поясах, в черных сумочках-барсетках, хранилось по одной гранате РГО. Стоит
выдернуть чеку и отпустить пластмассовый предохранительный рычаг, и никто не
сумеет ни перехватить гранату, ни отбросить ее подальше. От любого толчка
небольшие, насеченные в мелкую сетку шарики цвета хаки немедленно рванут,
выбросив правильной сферой сотни стальных осколков.
В том, что его женщины смогут это сделать, Дауд был абсолютно уверен.
Слишком многое им пришлось пережить, узнать и своими глазами увидеть за
последние месяцы. Поэтому, даже если у Аиды дрогнет рука, ее мать никому не
позволит коснуться грязной лапой ни себя, ни тоненького тела ее
единственного теперь ребенка.
- Все готово. Сегодня мы выберемся в село.
- С кем?
- С нами поедет Заявди. А на посту, через который мы выедем из города,
сегодня дежурит Анзор.
Элиза задумалась.
Заявди был двоюродным братом Дауда по материнской линии. Этой осенью,
поддавшись на уговоры новой власти, он вернулся на службу в МВД, под
руководство Казбека Махашева - нового дудаевского министра. От большинства
своих соратников хитрый, комбинативно мыслящий Махашев отличался предельным
рационализмом и откровенно предпочитал безыдейных профессионалов религиозным
фанатикам. Поэтому он, с одной стороны, провел блестящую операцию, в
результате которой чеченцы, осужденные за разные преступления по всей
России, были стянуты в 'родные' колонии и СИЗО, а затем оказались на
свободе, в национальной гвардии и в других силовых структурах. Но, с другой,
он же сделал все возможное, чтобы привлечь на сторону дудаевцев максимальное
количество бывших сотрудников милиции. А когда один из новоявленных
исламских 'замполитов' стал резко возражать против возвращения в МВД людей,
'служивших Российской империи', Махашев только брезгливо бросил ему:
- А кто преступления будет раскрывать? Ты?!
Заявди, конечно, не входил в руководство, занимая скромную должность
оперативного дежурного МВД. Но именно благодаря этой должности его хорошо
знали и руководители на местах и многие рядовые сотрудники. К тому же
министерское удостоверение нового образца и легальный, закрепленный за ним
'на постоянку' автомат Калашникова, по нынешним временам - наилучшие
пропуска. И главное: Заявди был не только очень близким, по меркам Чечни,
родственником, но и порядочным, надежным человеком.
А вот Анзор... Тоже из родни, но - седьмая вода на киселе. И натура у
него гниловатая. Он служил в национальной гвардии в невысоких чинах. Но нос
задирал страшно, стал вдруг истинно верующим мусульманином (раньше еле
помнил, в какую сторону надо обращаться при совершении намаза), не гнушался
взятками и поборами даже со своих, прихихикивая: 'Не для себя, а во имя
службы'...
- Подведет Анзор. Продаст. К нему ведь наверняка не раз подходили
насчет тебя.
- Я не сам с ним разговаривал. Ему брат велел, он знает о нашей беде, -
несмотря на всю серьезность разговора, Дауд слегка улыбнулся.
Элиза поняла его без лишних объяснений. Всем было известно, что Анзор,
как огня, боялся своего старшего брата Мусу - честного, решительного,
жесткого и отважного человека. И хотя Муса был убежденным сторонником
Дудаева, это ничего не меняло. Предательства с этой стороны теперь можно
было не опасаться. Случись что с Даудом и его семьей, при малейшем
подозрении на участие в этом Анзора старший брат своими руками ему голову
отрежет.
Конечно, в такой сложной ситуации все не рассчитаешь и не
предусмотришь. Опасных случайностей могут быть десятки на каждом сантиметре
их пути. Но ни Дауда, ни его женщин, столько времени проживших бок о бок со
смертью, они остановить не могли. Оставаться дальше в городе было в тысячу
раз опасней.
- Я тебе подарок принес, Заявди передал, - Дауд вытащил из внутреннего
кармана ПСМ компактный, малокалиберный пистолет, остроконечные пули которого
хоть и не обладают большой останавливающей силой, но зато могут прошить
насквозь легкий бронежилет. - Кстати, знаешь, что он сказал?
- Что?
- Что он желает своим детям, внукам и правнукам таких жен, как ты.
- Спасибо.
- И я хочу тебе сказать, что он прав. Мне очень повезло. Когда все это
закончится, у нас еще будут дети. Много детей. И я буду просить Аллаха,
чтобы нашим будущим сыновьям повезло так же, как их отцу.
Элиза молча уткнулась мужу в грудь, и Дауд почувствовал, что его
рубашка мгновенно промокла. Он стоял, обняв жену за тонкие плечи, и
терпеливо ждал, когда ее слезы иссякнут. Он готов был стоять так целую
вечность, наплевав на весь мир и на все суровые обычаи своего народа.
Невероятное мужество этой маленькой женщины заслуживало такой награды.
Магадан
- Товарищ генерал! Ну, какой из меня командир ОМОНа? Я еще и опер-то не
из самых опытных. Но здесь у меня хотя бы что-то получается, да и нравится
мне эта работа. А ОМОН - подразделение строевое, там военную подготовку надо
капитальную иметь.
- Ты же офицер запаса, в армии служил...
- Двухгодичник, 'пиджак' в батальоне связи. Какой из меня строевик?
- Ты пойми: отряду сейчас не строевщина нужна. Людей надо одеть, обуть,
снарядить, подготовить к реальной боевой работе. Ты уже год в СОБРе, и что,
ничему у своего командира не научился?
- Я же начальник оперативного отделения, а не боевого. Мы половину
специальных тренировок пропускаем, носимся по своим делам...
- Слушай, а тебе не кажется, что ты слишком много пререкаешься, а? -
генерал явно начинал терять терпение. - Ты вообще понимаешь, что такие
предложения офицеру не каждый день делаются и, если откажешься, то будешь
сидеть на своей прежней должности до морковкина заговенья?... В общем, так:
я считаю, что ты можешь и должен возглавить отряд. И пока не напишешь рапорт
о назначении, из моего кабинета не выйдешь. Понял?
- Так точно!
Игорь приуныл.
Вот попал! Месяца два назад руководство УВД приняло решение назначить
нового командира ОМОНа: у прежнего, бывшего афганца, стало регулярно 'башню
срывать'. Во время одной из последних воспитательных бесед с личным
составом, проходившей на стрельбище, он пообрывал бойцам погоны, а потом,
для вящей убедительности, засадил обойму из пистолета в столб рядом с ними.
По слухам, и один из разговоров с 'замполитом' отряда закончился стрельбой в
деревянные панели кабинета. В общем-то, жаль его, поломала жизнь мужика. Но
и держать, конечно, на такой должности с такими нервишками нельзя. А с новым
командиром дело зависло.
И вот те здрасьте: нашли кандидата... Но какая же ты все-таки, братец,
зараза строптивая! Понимаешь, что прав генерал. Понимаешь, что, не
согласившись, выйдешь из его кабинета с невидимым клеймом на лбу и в личном
деле: 'Конец карьере'. Но кровь твоя своенравная, любого насилия не
терпящая, бурлит пузырьками, пьянит бесшабашно, дескать: ну и черт с вами и
вашими милостями! Я - опер, я от этой работы азартной, как наркоман от
героина, балдею. Мне мои комбинации ночами снятся - теми ночами, в которые
удается до кровати добраться. Я от некоторых своих находок, бесовски
хитроумных, в пустом кабинете иногда в голос хохочу, кричу сам себе, как
Пушкин: 'Ай да Игорь, ай да сукин сын!' Мои пацаны, всего год назад с улицы
набранные вертолетчики, кулинары да моряки, сегодня больше тяжких
преступлений раскрывают, чем все ветераны 'бандитского отдела', вместе
взятые. Не зря начальник УБОПа недавно старикам шпильку в задницу по этому
поводу вставил. И вот тебе, пожалуйста: равняйсь, смирно, на патрулирование
города ша-агом марш! Ужас как интересно! И кому такая идея в голову
пришла?..
Игорь уже и сам не рад был своей упертости. Но и отступать не
собирался. Вздернул голову самолюбиво, застыл в строевой стойке у
генеральского стола. Только отшагнул чуть, вполоборота, чтобы не застить
начальнику УВД экран телевизора. А тот в руку пульт взял, программу
переключил. На ОРТ 'Время' началось, очередной выпуск. На экране - танки и
бэтээры застыли, толпы людей им дорогу перекрывают. Женщины в черных платках
под гусеницы лезут. Мужики бородатые за их спинами кулаками машут. А ведь
только-только завершилась позором и трагедией очередная авантюра с 'тихой'
помощью ГРУ антидудаевской оппозиции. Сдали ребят с потрохами, как рижский
ОМОН, как 'альфовцев' в Вильнюсе. Ох, похоже, и крутая заваруха в этой самой
Чечне вызревает...
Погас экран.
- Видишь, что творится! Я тебе (без выноса за пределы этого кабинета)
скажу: насколько я чеченцев знаю и насколько ситуацию понимаю - будет война,
и будет большая кровь. ОМОНы туда, как и в Осетию-Ингушетию, обязательно
пойдут. Уже пошли. Пойми, Игорь, в другой обстановке я бы с тобой, нахалом,
больше минуты и разговаривать не стал. Но сейчас ты нужен, у тебя все
козыри: молод, энергичен, депутатом тебя избрали - значит сможешь всю
область на помощь отряду поднять. Да и вырос ты здесь, люди тебя знают,
верят... Я ведь тебе не карьерный взлет, не булку с маслом предлагаю. Хлеб
твой командирский несладким будет, с дерьмом и горчицей. Но надо отряд
поднимать и готовить. И я тебя, как офицер офицера, прошу: помоги мне.
Чтобы, не дай Бог, с нашими ребятами беды не вышло, чтобы беда эта потом на
мою и твою совесть не легла...
Игорь посмотрел генералу в глаза. И теперь уже не шальная кровь, а
жгучий стыд за свое мальчишество залил багровой краской его лоб и щеки.
- Когда принести рапорт, товарищ генерал?
- Возьми листок у секретаря. Пиши прямо сейчас, занесешь мне.
- Есть!
- А это что за латы? - В голосе Игоря сквозила откровенная насмешка.
Злиться и переживать - смысла не было. Никаких бы сил на эти переживания не
хватило. Двадцать минут назад закончился строевой смотр отряда, больше всего
напоминавший сбор партизан на лесной полянке. Повседневная милицейская форма
у одних, застиранный линялый камуфляж у других. Купленные на личные деньги
береты и классические форменные 'сковородки' с сияющими за километр
кокардами... Так что к картине, которая открылась перед ним в отрядной
оружейке, Игорь был уже морально готов.
- Жилет 'Чешуя' не держит ни х..., - в тон Игорю позволил себе
маленькую вольность оперативный дежурный, который, нервно побрякивая связкой
ключей, стоял за спиной у нового командира и сопровождающих его офицеров.
- Как он по паспорту называется?
- Так и называется: 'Чешуя'. Предназначен для защиты от холодного
оружия. Только непонятно от какого. Мужики на сборах говорили, что 'заточку'
он, например, не держит.
- Да-а... А это? - Игорь попинал ногой лежащий в углу предмет, больше
всего похожий на застиранный зеленый кухонный фартук, карманы которого
выжившая из ума хозяйка набила кусками расколовшихся сковородок.
- ЖЗТ. Тяжелый жилет, но беспонтовый. Любой автомат его насквозь
прошивает. Это же все - старье, ему лет по десять, если не больше. Мы их
всего один раз надевали, когда мужик с обрезом в квартире заперся. А если на
серьезные мероприятия взять, то таскать замучаешься, и толку - никакого.
- И сколько у нас таких?
- Четыре.
- Ну-ну... Что там у нас еще интересного? Кстати: это у кого такой
выхлоп, как из пасти у дракона?...
- Да это... у меня вчера день рождения был, - виновато потупившись,
пробасил дежурный, здоровенный мужик, бывший армейский прапорщик, добирающий
в отряде недостающую до 'военной' пенсии выслугу.
- Вчера? В общем, так: прием-передачу вооружения продолжит ваш
помощник. А вы сейчас напишете объяснение, почему позволяете себе выход на
службу в таком состоянии, и отправитесь домой. Завтра в десять тридцать
прибудете ко мне для принятия решения по этому поводу. А вы, - обернулся
Игорь к угрюмо помалкивающему кадровику, сдающему свои полномочия 'и. о.
командира', - обеспечите замену дежурного. И доведете до сведения всего
личного состава, что следующий 'Змей Горыныч' вылетит из отряда в двадцать
четыре часа, невзирая на должность, звание и любые заслуги... Надеюсь, всем
понятно?
- Понятно... - через силу выдавил из себя кадровик, которого народ, по
старой памяти, чаще величал 'замполитом'. Стоявшие тут же командиры взводов
отмолчались. Но по всему было видно, что резкие телодвижения нового
командира тоже пришлись им явно не по душе.
Через несколько минут командир с сопровождающими его офицерами покинул
оружейку. Отстраненный дежурный, сидя в уголке за столом и зло царапая
авторучкой по замусоленному листу бумаги, громко пробурчал ему вслед:
- Смотри ты, унюхал... 'Змей Горыныч'...Сам ты Змей!
В коридоре толпились бойцы, которые готовились заступить в наряд, и
ждали, когда можно будет получить оружие. Услышав ворчание 'залетчика',
омоновцы заулыбались.
- Змей, говоришь...
Закрывшись в кабинете, усевшись в высокое удобное кожаное кресло и
положив ноги в новеньких высоких шнурованных 'берцах' на старый,
сохранившийся со времен НКВД-ОГПУ стол, Игорь смотрел в потолок. На
прогнувшуюся стальную балку, с помощью которой этот потолок пытались
удержать в горизонтальном положении ремонтники из хозяйственного отдела УВД.
На срывающиеся в специально подставленный тазик веселые капельки, в которые
превращался лед, наросший в трещине под балкой.
Штаб ОМОНа размещался в бывшем управлении пересыльной тюрьмы - одном из
первых деревянных зданий, построенных в городе в далекие тридцатые годы. Так
что наружность штаба находилась в полной гармонии с его внутренним
содержанием.
Но не вид командирского кабинета, а именно это 'внутреннее содержание'
и привело новоиспеченного командира в состояние, близкое к шоку. На сто
человек - двадцать пять пистолетов, шесть автоматов, одна снайперская
винтовка и целый склад ну о-о-очень полезных, доведись воевать
по-настоящему, резиновых палок, дюралевых щитов и пластиковых шлемов...
Впрочем в ступоре Игорь пребывал недолго. Не та у него была натура.
Если бы полчаса спустя кто-нибудь смог заглянуть в его кабинет или хотя бы
просто подслушать, что происходит за двойными, обитыми дерматином дверями,
то он решил бы, что командира самого впору отстранять от службы. А как еще
воспринимать поведение человека в форме, который, забросив на служебный стол
ноги и раскачиваясь в кресле, с энтузиазмом распевает песни. Причем
исполняет их хоть и не очень громко, но зато очень старательно, мешая в кучу
революционные марши, шлягеры из советских кинофильмов и песни всенародного
любимца Владимира Семёновича Высоцкого...
Змей
- Вихри враждебные веют над нами,
Черные силы нас злобно гнетут...
...Интересно, как старые офицерские кадры себя дальше поведут? Смогут
мужики переступить через свои амбиции, понять необходимость завинчивания
гаек или начнут воду мутить?...
- А нам все равно, а нам все равно,
Пусть боимся мы волка и сову...
Да, по фигу... Кто поведет себя по-мужски - станем товарищами. А кто
будет заниматься ерундой - отверну башку, тут сюси-муси разводить некогда...
- Это есть наш последний и решительный бой!...
Если облажаюсь, то точно: будет и последний и решительный. Господи,
сделай так, чтобы нас не бросили в эту долбаную Чечню уже завтра! Ну, хоть
три месяца, а?! Ну что Тебе стоит, Господи?!
- У них денег куры не клюют,
А у нас на водку не хватает...
Ладно бы, на водку. А то тыловики из службы вооружения убили просто:
'Патроны у нас - только на НЗ. А если хочешь тренировочные стрельбы
проводить, то надо из Хабаровска завозить, с окружных складов. Найдешь
спонсоров, чтобы оплатить доставку самолетом, порешаем вопрос. А нет -
значит нет...' Цирк! Скажи кому-нибудь на Западе, что в России
спецподразделения на войну за свой счет собираются, командиры отрядов с
шапкой по кругу ходят, ведь не поверит никто...
- Если друг оказался вдруг,
И не друг и не враг, а так...
Кстати, Серёга еще на прошлой неделе манишку на груди рвал: 'Игорь,
если что надо помочь, я завсегда! Мой новый ресторан-казино такие бабки
приносит, что хоть в бочках засаливай...' Вот и подмотаем его за язычок,
раскулачим слегка. И Николая Васильевича, соседа по подъезду, не грех
тряхнуть: как-никак брат-депутат, а по совместительству - буржуин.
Практически все склады бывшего треста столовых и ресторанов сумел
прихватизировать. Ежели он по амбарам поскребет, да по сусекам пометет -
всему отряду сухой паек на месяц. По натуре он не жлоб, в таком деле
поможет. Так: кто у нас еще богатенький Буратино? Только надо не вразнобой
вспоминать, а по порядочку. Начнем с одногоршечников, с кем еще в детском
саду кашки и какашки ели. Потом - одноклассники, потом...
- Клич пионера: всегда будь готов!
- Есть желающие поехать добровольно? - начальник УБОП, выдерживая
паузу, выжидательно смотрел на собровцев, сидящих перед ним в актовом зале
управления.
Только что была зачитана телеграмма из МВД с приказом направить в Чечню
в состав сводного отряда экипаж для БТРа из двух человек: механика-водителя
и стрелка-оператора.
Дэн тоже держал паузу. Он внимательно разглядывал затылок сидящего
впереди него Рэмбо. На прошлой неделе их отделение, вернувшись в УБОП с
заснеженного, насквозь промерзшего полигона, чистило оружие. Разомлев в
благодатном тепле и привычно-ловко надраивая оттаявшие стволы, народ
обсуждал последние новости из Чечни. И все запомнили, как, закончив чистку и
спустив курок собранного автомата, Рэмбо - рослый красавец с самоуверенными,
развязными манерами - заявил:
- Мочить этих сволочей надо при каждой возможности. Если надо будет, я
первый туда поеду!
Но сейчас Рэмбо молчал. И его подбритый под 'спецовское каре' затылок