Горбань Валерий. ... и будем живы

чумазые улыбки стрелявших, удивлялся. Было странно видеть такое вольное
обращение с оружием после тренировок на армейских полигонах и в тире УВД,
где за каждый патрон приходилось расписываться и отчитываться, где любой
выстрел без команды расценивался как ЧП.
В Грозный вошли уже в сумерках. И Дэну, сменившему за рулем Василия,
пришлось сосредоточить все внимание на том, чтобы не оторваться от кормы
идущего впереди БТРа, но и не врезаться в нее, когда передняя машина вдруг
резко тормозит. А притормаживать приходилось часто. Весь асфальт был
исковырян выбоинами и воронками от снарядов. Эти воронки тоже вызывали
странное ощущение. По телепередачам было ясно, что в Грозном шла стрельба, и
федеральным силам, пытавшимся навести порядок, оказывалось серьезное
сопротивление. Показывали даже репортаж, как на улицах Грозного горел
подожженный чеченцами из гранатометов танк. Только вот для гранатометов и
даже для танковых пушек эти воронки были чересчур велики. Да и как
выяснилось, тот сгоревший танк был далеко не единственным. Только на пути
колоны их оказалось штук пять: черные глыбы с размотанными по грязи
гусеницами, безвольно обвисшими стволами пушек или вообще без улетевших
невесть куда башен. Еще чаще встречались погибшие собратья 'Домового' и
подбитые БМП. Дэну сразу вспомнился эпизод из горячо любимого в детстве
фильма 'На войне, как на войне', когда самоходчики младшего лейтенанта
Малешкина увидели результаты боя родных тридцатьчетверок с немецкими
'Тиграми'.
Но особо всматриваться и рассуждать было некогда.
В тех же самых влажных, промозглых сумерках, насыщенных запахами гари и
дизельных выхлопов, колонна вкатилась на территорию какого-то то ли
заброшенного, то ли недавно пережившего пожар завода. Наскоро выскочив по
нужде и недолго потусовавшись по машинам, смертельно уставшие экипажи вскоре
расползлись каждый в свой БТР. Томное тепло разогревшихся на ходу,
оснащенных мощными печками 'коробок' ласкало не только тело, но и душу,
усиливая возникающую под броней иллюзию полной безопасности. Но Дэн,
усевшись на свое место стрелка, все же покрутил башню, постарался
рассмотреть в оптику хоть какие-то ориентиры и на всякий случай загнал
патроны в патронники обоих пулеметов. Василий в это время уже вовсю
нахрапывал на сиденье в десантном отсеке. Денис улегся напротив, повертелся
немного и, несмотря на пережитое в ходе марша чувство опасности, на
волнение, охватившее его перед лицом грозной неизвестности, тоже, наконец,
сумел заснуть.

Ну вот, пожалуйста: опять!
- Бум-м! Бум-м!
- Что за идиоты! А ну их в задницу... - Дэн выругался, нащупал в
темноте лежавшую рядом армейскую шапку и, опустив ее теплые 'уши', подвязал
их под подбородком. Все звуки сразу отдалились, приглушились. А Дэн, решив
больше не обращать внимания на дурацкие выходки перепивших героев, снова
погрузился в вязкую, расслабляющую дрему.

- Подъем, штрафная рота!
Бодрый голос Василия пробрался под отпотевшую овчину шапки. Дэн
подскочил, больно ударившись плечом о выступающие рукояти башенного
поворота. Василий хихикнул и исчез, убрав черно-лохматый контур головы из
светло-серого проема люка. Было слышно, как его резиновые сапоги прошлепали
по броне и тяжело чавкнули, когда он спрыгнул с борта.
Выбравшись из машины, Дэн зябко вздрогнул от мгновенного перехода из
влажного тепла в не менее влажную стылость.
Вот он, первый настоящий день в Грозном!
В уползающей дымке смутными силуэтами постепенно проявлялись заводские
корпуса: разбитые, изуродованные. По всей территории были разбросаны плотные
рулоны разноцветной полиэтиленовой пленки и картона. Эти нелепо-яркие пятна
на грязно-сером фоне не смягчали, а наоборот, усиливали то мрачное
впечатление, которое возникало от вида насильственно приконченного творения
рук человеческих. Дэн подошел к одному из рулонов, поскоблил рантом ботинка
заляпанный влажной грязью голубой бок. Явственно проступила надпись:
'Молоко'. Слово-то какое: мирное, теплое, парное.
- Что, брат, молочка захотелось?
Дэн поднял глаза. Коренастый крепкий парень с лицом, почерневшим от
въевшейся в поры грязи, скалил зубы в дружелюбной ухмылке. Его 'Снег' -
давно облюбованный собрами камуфляжный комплект на синтепоне, покрытый
плотной болоньей цвета тающих сугробов, был весь испятнан пропалинами.
Теплые, с высоким поясом штаны на лямках и заправленная в них куртка в
нескольких местах расползлись под грубой штопкой по краям рваных дыр.
Автомат, вытертый по бокам до белого блеска, висел у парня под рукой так же,
как и у Дэна. Но прилажен он был настолько ловко и настолько гармонировал с
обликом своего хозяина, что казался составной частью его организма: третья
рука, смертоносная, точная и безотказная.
- Из новеньких?
Собственно, вопрос этот был вовсе и не вопрос, а утверждение. Но Дэн
согласно кивнул головой. Надо же как-то беседу поддержать.
- Ну, посмотри, посмотри. Только ушами не хлопай. Вон те розовые рулоны
видишь? Это обертки для кефира. А за ними - площадка, которая
простреливается с высоток. Вылезешь - можешь словить подарок от снайпера. И
воздух слушай. Могут в любой момент минометами накрыть или подствольников
накидать.
- Кто?
- Чехи, кто еще!!! Да и свои могут окучить за будь здоров, - парень
рассмеялся. - Похоже, братан, вас, как и нас, готовили. Один трендеж про
конституционный долг и ни слова правды, что здесь происходит... Ладно, мне
долго рассказывать некогда. Ты американский фильм 'Взвод' видел?
- Видел.
- Так вот, по сравнению с Грозным - у них там был детский сад. Понял?
- Понял...
- Сам запомни и ребятам своим скажи, на первые дни, пока не освоились:
здесь лучше перебздеть, чем недобздеть. Веди себя, как на минном поле. Потом
все сам поймешь. Ладно, удачи, живи, братишка! - крепкая ладонь хлопнула
Дэна по плечу, и парень, не торопясь, вразвалочку, побежал к выезжающему с
территории завода БТРу. На ходу легко запрыгнул на броню, обернулся. Дэн
приветственно вскинул вверх руку со сжатым кулаком. БТР прошел рядом, и
человек восемь собрят, таких же матерых и обугленных, шутливо ответили ему
пионерскими салютами. Белые зубы сверкали под потрескавшимися сухими губами.
Но глаза этих ребят уже не улыбались. Глаза жили отдельной жизнью.
Пронизывая висящую над городом дымку, цепкими крючками впиваясь в каждую
подозрительную деталь окружающего пейзажа, они, словно рентгеновские
установки, просвечивали город в поисках инородных, опасных для их хозяев
тел. Они уже работали.
Дэн вернулся к своему БТРу. Возле машин собрались не только свои
ребята. Подтянулись и любопытствующие из числа тех, кто обосновался на
молокозаводе раньше.
- Как отдыхалось? - Василий уже успел умыться из
своей канистры. Но, поскольку он поливал себе сам и умывался одной
рукой, на его веселой физиономии остались смешные разводы, делавшие его
похожим на мартышку.
- Нормально. Только придурок какой-то всю ночь доставал. Ты не слышал?
- Какой придурок?
- Да кто-то лазил между машинами и по броне колотил. Палкой, что ли.
Звук глухой, но как даст-даст, аж все гудит!
Василий недоуменно пожал плечами. Вот дрых, суслик, ничего не слышал!
Стоявшие рядом старожилы молокозавода весело заржали:
- Палкой, говоришь?! Такой палкой, если в самом деле по броне навернет,
то у тебя не только уши отлетят. Это саушки работали, Черноречье окучивали.
Там сейчас Дудик тусуется.
И, словно в подтверждение их слов, 'дум-м! дум-м!' - тяжелая воздушная
кувалда дважды бахнула по темени. Завибрировал, задребезжал свисающий с
крыши здания кусок металлической кровли. 'У-у-у! У-у-у!' - провыли в воздухе
снаряды явно нешуточного калибра. И два тяжких разрыва вновь сотрясли воздух
где-то совсем недалеко, на окраине города.
- Ладно, братишки! Не вы первые, не вы последние. Это мы сейчас такие
умные. А месяц назад тоже были лопухи еще те... Психотерапевт с вами?
- Какой психотерапевт?
- Какой, какой? Стеклянный, с пробкой.
- Кто ж стекло в броне возит? У нас специальная фляжечка есть, -
рассудительно ответил хозяйственный Василий.
- Ну и славно. Склад видите? Вот там на полках мы и живем. Берите свою
фляжечку и валите к нам, на инструктаж...

Но молокозавод стал для экипажей БТР, опередивших основные силы СОБРа,
всего лишь перевалочной базой. До этой смены на нем размещался весь сводный
отряд, но теперь с утра пораньше все экипажи разбросали по комендатурам.
Туда же в течение дня должны были подойти и другие подразделения. Дэну с
Василием выпала первая комендатура, расположившаяся в двухэтажном здании, в
очень неудобном месте. С одной стороны - пустые дома частного сектора, в
которых по ночам шныряли все, кому не лень. А с другой - многоэтажки. Тоже
пустые. Идеальное место для снайперов и прочих умельцев. Благо и уметь-то
много не нужно: комендатура - как на ладони. Тир! И кто такое место выбрал?
Скорее всего, никто ничего особенно и не выбирал. Где зацепились в свое
время, да укрепились более-менее, там и остались, передавая друг другу это
набитое мешками с песком здание, да его немудреное хозяйство.
Заняв две соседние кровати в комнате, предназначенной для собрят, и
наскоро забросив под панцирные сетки свои пожитки, Дэн и Василий тут же
получили свое первое задание. Старая смена комендатуры уже загрузилась в
машины и ждала команду отправляться. Надо было сопроводить 'Уралы' до места
сбора больших колонн, которые пойдут через зеленку и перевалы в Моздок,
вывозя из войны уставших, ожесточившихся и научившихся убивать. А им на
смену уже вползали в город новые колонны с необстрелянными бойцами. В лучшем
случае - с армейскими спецподразделениями, собровцами и омоновцами,
прошедшими хотя бы какую-то профильную подготовку. В основной же массе - с
обычным пушечным мясом, восемнадцатилетними пацанами-срочниками,
возглавляемыми еще не воевавшими, но уже издерганными политической
свистопляской командирами. С теми, кто будет платить своей кровью за чужие
ошибки и предательство, но, вопреки всему проявляя извечное российское
терпеливое мужество, побеждать многочисленных, хорошо подготовленных и
отважных врагов.
'Домовой' шел по городу в голове сопровождаемой колонны. Легкий морозец
с ветром осадил, разогнал гарь и туман. И Дэн увидел картину, которая
врежется в его память навсегда, на всю жизнь. Он уже видел это раньше: в
документальных фильмах. А теперь - наяву: поток людей, изгнанных из города
войной и возвращающихся к своим разгромленным, выжженным, разграбленным
гнездам... Молодых мужчин было немного. Зато нескончаемой чередой шли
старики, женщины и дети. Со скоростью пешеходов в толпе по обочинам ползли
навьюченные 'жигули', 'москвичи' и 'запорожцы'. Идущие пешком везли вещи на
тачках, в детских колясках, несли их в узлах и раздувшихся хозяйственных
сумках. Но, в отличие от тех людей, из победных хроник Великой
Отечественной, они не улыбались и не махали руками своим освободителям. Не
было на их лицах улыбок. Лишь горечь, ожесточение и печальное предчувствие
того, что их ожидает в конце пути.
А на обратном пути 'Домовой' встал. Накрылся гидроусилитель руля.
Управлять четырнадцатитонной машиной, когда руль и вдвоем не провернуть...
Так они и торчали на одной из разрушенных угрюмых улиц: вдвоем, под
обстрелом сотен недружелюбных глаз и под дамокловым мечом возможности
попасть в любой момент в серьезную переделку. Ощущение - не из приятных.
Василий за час прошел по всей системе от движка до трубок, проходящих
под настилом внутри машины, все проверил, перещупал, пересмотрел. Дэн,
загнав патрон в патронник автомата, в это время сидел на башне, справедливо
полагая, что так и обзор и возможность воспринимать обстановку будут лучше.
Наконец, вылетевший из открытого люка отборный пролетарский мат в адрес
пролетариев же - изготовителей бэтээра, возвестил о том, что неисправность
обнаружена. Василий вылез из машины, держа в руках лопнувшую по шву медную
трубку.
- Все, трандец! Надеялся, что где-то завоздушило или засорилось,
удастся продуть... А там, под пайолами - вся жидкость. Ну и где мне теперь
новую трубку брать?
К счастью, удалось тормознуть проезжающих мимо на такой же 'броне'
вэвэшников. Те не преминули сообщить свое мнение о ментах, которым доверили
солидный аппарат, но до ближайшего блокпоста, возле которого скопилось целое
кладбище мертвой техники, все же дотащили. На прощание их механик-водитель,
молодой, но очень серьезный парнишка, вдруг суеверно проговорил:
- Вообще-то с разбитой техники что-то брать - плохая примета. Говорят,
что машины с 'черными' запчастями потом первыми подбивают...
- У меня своя примета: если не сделаю БТР, то нам с Дэном придется на
соплях до комендатуры ехать, а потом вместе с десантом пешком бегать, -
ворчливо отозвался Василий, махнул рукой и нырнул в люк стоявшей на днище, с
виду начисто разграбленной 'коробки'.
Через некоторое время он появился, донельзя довольный.
- Ты представляешь: ну все поснимали, с-суки, а эта трубочка - на
месте!
В комендатуру 'Домовой' успел вернуться до темноты. Лихо зарулив в
защитную подкову из мешков с песком, БТР взревел, прокашлялся, выплюнул
накопившуюся в выхлопных коллекторах гарь и замер, угрожающе развернув свои
пулеметы в сторону подлых многоэтажек.
Дэн и Василий, измученные, переполненные впечатлениями первого дня,
неторопливо спрыгнули с брони. Разминая затекшие спины, вразвалочку
направились в расположение. Там уже вовсю устраивалась новая смена,
приехавшая, пока они провожали старую. Появление экипажа 'Домового' не
прошло незамеченным. Братья-собрята с уважением и даже некоторой робостью
уставились на боевой экипаж грозной машины, присутствие которого до этого
обозначалось лишь двумя рюкзаками под кроватями, да спальниками на самих
кроватях. Видок-то у 'домовых' был еще тот! Небрежно висящие под рукой
автоматы, усталые лица, усеянные крапинками грязи и покрытые разводами от
пота, черные после ремонта руки...
Напарники 'просекли тему' и вошли в роль мгновенно.
Два суровых, опаленных войной бойца развесили над кроватями набитые под
завязку разгрузки. Сняв грязную верхнюю одежду, перекинули ее через
проволоку, натянутую над гудящей, краснобокой буржуйкой и достали из
рюкзаков относительно чистую подменку. Пройдя между почтительно
расступившимися коллегами к выходу, наскоро ополоснулись на улице из
помятого, видавшего виды алюминиевого умывальника. А вернувшись, тут же
расстелили на кроватях куски желтоватой армейской фланели и принялись за
чистку автоматов. Причем, судя по тому, как старательно они надраивали
ершиками каналы стволов немало пострелявших автоматов...
- Братишки, компанию составите? - Жест старшего из новоприбывших не
оставлял сомнений: ветеранов приглашали к столу, и стол этот производил
очень приятное впечатление... Дэну после целого дня, проведенного в
сумасшедшем напряжении на голодный желудок, стоило больших усилий выдержать
достойную паузу. Тем не менее он вопросительно посмотрел на Василия и,
наконец, снисходительно кивнул:
- Можно. Познакомиться-то надо. Как-никак, вы - наш новый десант.

Закуска на столе все прибывала. Появилась и очередная бутылка.
- А вот это - уже лишнее, - твердо произнес Василий.
- Стандартный продукт надо экономить, - поддержал его Дэн.
Мужики в очередной раз уважительно посмотрели на 'домовых', сердито -
на собренка, проявившего излишнюю инициативу, и бутылка исчезла со стола в
мгновение ока.
Над столом повисла неловкая тишина. Еды еще оставалось море. Места в
крепких, привычных к любым перегрузкам желудках - бездна. Но настроение явно
пошло на убыль.
- Ладно, - Василий загадочно улыбнулся, - ты и ты, - ткнул он пока еще
точным пальцем в две могучие грудные клетки, обладатели которых загрустили
особенно заметно, - за мной!
Через пару минут Василий вернулся в комнату, держа в руке
полиэтиленовый тюк, набитый большими и маленькими одноразовыми бумажными
стаканчиками для мороженого. Его новоявленные адъютанты внесли следом
стандартный двадцатилитровый молочный бидон. В гробовом молчании алюминиевая
емкость для самого безалкогольного напитка в мире была водружена рядом со
столом, на месте сдвинутой торопливой ногой одинокой бутылки из-под водки.
- Мы тут утречком кое-что прихватили с собой с молокозавода. Большие
стаканчики - это ИЗ ЧЕГО кушать. Маленькие - это КУДА наливать. А вот ЧТО
наливать?... Это мы прихватили с другого завода...
От напряженного любопытства один из собрят аж нос сморщил, и все его
лицо, ярко, как у персонажа обожаемой всем российским спецназом группы
'Маски-шоу', отразило общее чувство: 'Ну, не тяни резину, хватит кровь-то
пить!'
Василий откинул крышку.
Тысяча вторая ночь!
Новая сказка Шахерезады, рассказанная джинном в тельняшке и со
славянским носом на неотмываемом от мазута лице в одной из долин Северного
Кавказа, среди дымящихся руин недавно прекрасного города.
Двадцать литров благоухающего, как шербет, напитка из бездонных
нержавеющих цистерн грозненского коньячного завода...

Вот уже третий час, с небольшими перерывами на тосты и поедание еще
сохранивших домашний вкус деликатесов, экипаж 'Домового' рассказывал
новичкам о чеченской войне. Первые два тоста были посвящены знакомству: кто
откуда и где это на карте. Третий, по традиции не чокаясь, - за погибших
товарищей. Четвертый - чтобы за них самих не пришлось пить третий... На
пятом Дэн с Василием извинились перед новыми друзьями за то, что разнесли
город и перебили большую часть духов, не дожидаясь прибытия коллег. А затем
по очереди старательно пересказали все, что услышали вчера на молокозаводе
от действительно опытных братишек.
В конце концов, воевать предстоит вместе, и грех не поделиться тем, что
уже успели узнать сами. Коллеги слушали внимательно, ловили каждое слово, и
'домовые' с удовольствием купались в лучах их восхищенных взглядов.
Но поддерживать разговор становилось все труднее, да и глаза начали
слипаться. Дэн взглянул на часы. Стрелки подбирались к двенадцати. А во
сколько завтра поднимут, один Бог ведает.
Василий понял жест напарника, поднял кружку с остатками ароматного
'антидепрессанта' на дне и со скромным достоинством произнес:
- Ну что ж, приятно было познакомиться. Будем воевать и набираться
опыта вместе. Тем более что мы с Дэном пока еще себя суперменами тоже не
считаем...
- А сколько вы уже здесь, - по-прежнему почтительно спросил один из
новых побратимов.
- На шестнадцать часов больше вас. Мы вчера вечером прибыли. А в этой
комендатуре - с сегодняшнего утра...

x x x

Иса ушел на другой день после похорон племянников. Один из
родственников, отлеживающийся дома с ранением, дал ему свой автомат, с
условием, что когда он добудет себе собственное оружие, то это вернет
хозяину.
Отец ничего не говорил сыну. Все было сказано судьбой и законом кровной
мести. Но стариковские глаза его утратили привычную жесткость и уверенность.
Вся печаль жизни была теперь в них. Жизни, которая дала ему не так уж много
хорошего. А потом еще и забрала почти все, что дала.
Иса не успел добыть свой автомат. И не вернул чужой. Но он не потерял
чести. Отряд, в который он ушел, оборонял знаменитый 'Зеленый квартал' на
подходах к дудаевскому дворцу. Оборонял стойко, нанося федералам тяжелые
потери. Но в тот день, когда в отряд пришел Иса, их атаковал батальон
балтийской морской пехоты. Многие из морских пехотинцев были такими же
мальчишками, как и те, кого доедали одичавшие собаки на городских пустырях.
Но дрались они совсем по-другому. И Иса стал шахидом.
По обычаю, погибших в бою хоронят отдельно, рядом с другими павшими
смертью воинов. Но в этом районе не было такого места. И тогда на старом
кладбище, рядом с давно заросшими могилами появился свежий холмик, в
изголовье которого была воткнута острием вверх перевязанная зеленой лентой
импровизированная пика.
Сообщить отцу о гибели сына и о том, где он похоронен, его друзья
смогли только через три дня. Бойцы, которые принесли эту черную весть,
хотели сразу уйти, чтобы не подвергать семью опасности. Но не посмели. Глава
дома не удерживал их, он просто вел себя и общался с товарищами сына так,
что уйти не было никакой возможности. Оскорбить гостеприимство достойного и
мужественного старика - это было немыслимо.
Поздний ужин, на который было собрано все, что имелось в доме
съестного, прошел по обряду поминок. Наконец, гости, многократно
извинившись, как будто уходили не в смертный бой, а на веселую пирушку,
распрощались.
За столом женщин не было, еду старшим подавал Абдул-Малик,
тринадцатилетний сын Исы.
Но проводить гостей вышли все.
Абдул-Малик хотел уйти с бойцами. Их семья потеряла пятерых, и даже
если отец успел расквитаться за предыдущие смерти, кто возьмет плату за его
жизнь? Старейшина не должен подвергаться опасности, пока в роду есть хоть
один молодой мужчина. Так что теперь этот долг на нем, на Абдул-Малике, если
старшие признают его взрослым и достойным такой чести. Его мать не
возражала. Белая, как мел, и напряженная, как натянутая струна, она стояла,
сжав губы, и молча ожидала решения отца. Хажар была готова произнести
древние и великие слова: 'Я беру весь харм на свою грудь!'
Только гордые матери могут растить гордых сыновей. Но кто знает, как им
это дается?
Старший группы избавил старика и женщину от новой тяжкой ноши. Он
сказал Абдул-Малику:
- Твой отец был всем нам братом. Его долг кровной мести перешел на нас.
Но у твоего отца был и другой долг. Теперь ты обязан заботиться обо всей
семье, о ваших женщинах. Ты станешь помогать и нам. Мы будем приходить сюда
на отдых. Может быть, прятать раненых. Мы дадим знать заранее, и ты
позаботишься, чтобы мы не попали в засаду.
Маленький мужчина понял, что ему отказывают, но так, чтобы не обидеть,
и позволить сохранить лицо. Пряча мгновенно вскипевшие слезы разочарования,
он попытался было возразить. Но услышал строгое замечание:
- Если ты хочешь стать воином, то должен понимать дисциплину.
А затем старший из гостей обратился к Мадине:
- Сестра, ты бы навестила свою соседку Насият? Ее муж просил передать
ей привет и сказать, что у него все нормально. Сам он пока не может
отлучиться домой.
- Конечно, схожу.
И бойцы ушли, полные гордой непокорности и неутолимой мстительной
ненависти.
А Мадина, уже в который раз с того черного дня, пожалела, что не
родилась мужчиной.
* * *
Хорошо быть человеком, несущим хорошую весть. И все же, Мадина шла к
соседке с тяжелым сердцем, через силу. Сама, без особой нужды она никогда не
заходила к Насият в гости. Но отказать в такой просьбе было нельзя. А дальше
действовал старый закон: слово не сказанное - твой раб, а сказанное - твой
хозяин.
Начало войны, обернувшееся страшной трагедией для всей Чечни, как ни
странно, сыграло самую благотворную роль в положении этой скандальной семьи.
Тот, кто последовательно и настойчиво боролся с российским присутствием на
чеченской земле, кто истреблял 'русскую пятую колонну', с явным нетерпением
ожидавшую прихода федералов, вновь оказался на коне. Единственным, что
омрачало торжество Ахмеда, была необходимость лично участвовать в боевых
действиях и рисковать своей, такой драгоценной и такой веселой жизнью. Но
его заслуги не остались без внимания. Его после ряда проверок делом и кровью
принял в свою личную команду возглавивший ДГБ Абу Мовсаев, отличавшийся
исключительной подозрительностью и выдающейся даже среди боевиков
жестокостью. Вскоре Ахмед прекратил бессмысленную и опасную беготню по
разбитым домам, под разрывами снарядов и злым взвизгиванием пуль. По приказу
руководства он стал личным порученцем и связным влиятельного араба, недавно
появившегося в Чечне. А затем, уже по поручению своего нового начальника,
вошел в группу, готовившую базу для организации подпольной работы в городе.
Следом он перетянул и Аслана. Свой человек - свой глаз и своя рука.
О том, какой важной птицей стал Ахмед, Мадина, естественно, не знала.
Но это было не важно. Будь он хоть Президентом Ичкерии, это не изменило бы
ее отношения ни к нему, ни к его супруге. Но перед воротами соседей она
все-таки остановилась, чтобы собраться и настроиться на дружелюбный,
уважительный лад. Лицемерить Мадина с детства не умела, а сейчас ей вообще
было безразлично, кто что подумает и кто что о ней скажет. Но, проявляя
уважение к другим, ты прежде всего уважаешь себя.
Как все изменилось! И как люди изменились... Раньше невозможно было бы
представить, чтобы загулявший где-то Ахмед передавал весточки своей семье.
Но то - мирная жизнь, когда он знал, что ничего страшней его собственных
бесчинств с близкими не случится. И другое дело - война, когда еще не
тронутая бедой улица может за несколько минут превратиться в груду развалин,
похоронив под собой всех ее обитателей...
Мадину затрясло. И она, усилием воли вырвавшись из черного круга
привычных мыслей, постучала в наглухо запертые ворота.
Насият была дома. Она на редкость приветливо встретила гостью и, не
торопясь спрашивать о цели визита, пригласила попить чаю. Хотя в ее