Горбань Валерий. ... и будем живы

любившего покуролесить по ресторанам, желающих померяться с ним силами
практически не осталось. Но поначалу кое-кому пришлось познакомиться с его
коронным номером, когда он, впадая в бешенство, хватал со стола первую
попавшуюся бутылку, пусть даже из-под шампанского, и разбивал ее о
собственный лоб. А затем с дикой рожей, держа в руке 'розочку' - ощерившееся
сколами горлышко от бутылки, пер хоть на пятерых, хоть на десятерых
противников. Но в жизни мирной и повседневной был он добродушен и покладист.
Его широкое округлое лицо с маленькими глубоко сидящими черными глазками и
слегка приплюснутым небольшим носом обычно освещала немного странноватая,
наивная, какая-то детская улыбка. И тогда происхождение его клички
становилось совершенно очевидным. Буквально в первые дни после приезда в
город он подружился со вторым Санькой, который однажды, просто из чувства
справедливости, поддержал чужака в ходе неравной драки с местными блатными.
И с тех пор Чудик в любых делах охотно шел на поводу у своего закадычного
дружка, не особенно напрягая свою бронированную голову.
Лидер и заводила этой парочки - Санька-Князь, в отличие от друга, чаще
пользовался тем, что располагается за лобной костью, и являлся главным
автором их наиболее хитроумных комбинаций. Он вырос в прекрасной семье
порядочных людей, интеллигентов старой закваски. Поздний, долгожданный,
единственный и безумно обожаемый ребенок, он обостренно-болезненно любил и
порой одновременно ненавидел своих родителей. Любил, потому что невозможно
было не отвечать на их бесконечную преданность и не видеть их удивительную
человеческую чистоту. Ненавидел, потому что его злила их жалкая
беспомощность в этом взбесившемся мире оголтелого обогащения. И потому, что
они не могли дать ему такую же красивую и яркую жизнь, какой жили многие его
приятели - дети кооператоров, руководителей 'хлебных' предприятий,
автомобильных спекулянтов и иной денежной публики. Еще в детстве Князь
получил свою кличку за врожденную элегантность и свободу манер, благородный
рисунок волевого лица и всегдашнюю готовность к дуэли. Правда, за неимением
шпаг схватки происходили в основном на кулаках. В бурные годы
павловско-гайдаровско-чубайсовских реформ и грабежей, убедившись, что
скромные возможности родителей никак не покрывают его аристократические
потребности, Санька активно включился в процесс 'экспроприации
приватизаторов'. Особенно удачно дело пошло, когда он спелся с Чудиком.
Игорь убежденно презирал и ненавидел тех, кто жирует на чужой беде, на
обмане ближних, на их слезах и, уж тем более - на крови. И никогда не верил
в дружбу разного рода 'братков', особенно из блатной воровской среды. И не
без оснований. Что бы там ни ваяли в своих фильмах наемные режиссеры, и как
бы ни впадали в экстаз от 'благородных' бандитов экзальтированные дамочки,
не было в его практике, за одним-единственным исключением, случая, чтобы
кто-то из этих, живущих по волчьим законам человекоподобных, не сдал с
потрохами любого из своих собратьев, если этого требовала его личная выгода
и безопасность.
Но, как ни странно, к этим двум Санькам Игорь не испытывал никакой
особенной неприязни. Скорее, наоборот.
Во-первых, будучи отчаянными и жесткими бойцами, они успешно
зарабатывали себе на веселую жизнь, участвуя в разного рода разборках среди
не поделивших 'бабки' дельцов. Но никогда не светились в делах, связанных с
насилием и жестокостью по отношению к беззащитным и беспомощным людям.
Чудик, может быть, и порезвился бы иной раз, но Князь так и не смог
переступить грань, отделяющую рискового авантюриста от конченого негодяя. И,
пользуясь своим влиянием на приятеля, удерживал того от наиболее грязных
приключений.
А во-вторых, эта парочка и была тем самым исключением, о котором
говорилось выше.
Однажды они, прилично поддатые, попались на машине известному всему
городу своей принципиальностью гаишнику Якову. Автомобиль был отправлен на
штрафплощадку, а права у сидевшего за рулем Князя мгновенно изъяты. Ситуация
для Санек была практически безнадежной, но уговорить Якова похерить дело за
соответствующую мзду они все же попытались. Хуже не будет, а попытка - не
пытка. Но им вдвойне не повезло. Случайно узнавший об этом инциденте Игорь
попросил Якова подыграть немного, изобразить 'готовность к диалогу' и
задокументировать покушение на дачу взятки. Конечно, эта комбинация слегка
попахивала провокацией. Но, во-первых, никто их за руку к сотруднику ГАИ с
долларами и бутылкой виски не вел. А во-вторых, никто их и сажать не
собирался. Зато припереть к стене и под угрозой лет пяти отсидки поговорить
о внутренних делах группировки 'спортсменов', с которой эта парочка тесно
общалась, было бы просто замечательно. Много они знали и про воровские
заморочки в городе, частенько пересекаясь с блатными то в общих делах, то в
конфликтах. Да и друг про друга могли бы сообщить немало интересного.
Проделано все было изящно, на первоклассном оперативном уровне. Запись
получилась идеальной, вещдоки изъяли в присутствии 'своих', безупречно
надежных понятых.
Но вот дальше все пошло не совсем по плану. Чудик, улыбаясь своей
обаятельной, добродушной и немного странноватой улыбкой, охотно и правдиво
рассказывал все, что угодно. Но лишь только разговор приближался к темам,
которые могли хоть как-то затронуть интересы его приятеля, Чудик напрягался
и, морща свой знаменитый лоб, начинал нести всякую ахинею. В конце концов,
эти невероятно сложные умственные упражнения ему надоели, и он
бесхитростно-прямо заявил:
- Виталич! Если тебе надо кого из воров посадить - нет проблем. Если
хочешь, могу даже грохнуть любого из них. Или барыгу какого-нибудь. А про
Саньку ты меня не спрашивай, лучше сразу сажай.
Князь с разговора о чужих делах вообще мягко соскользнул. Так покружили
немного вокруг да около. А вот в отношении своего друга он неожиданно
проявил непривычную, почти чудикову прямолинейность:
- Виталич! Я понимаю, конечно, что сделал ты нас красиво. Так и надо
дуракам. Мне особенно. Как я мог повестись, что Яков бабки брать
собрался?!... Но Чудику ты все равно ничего не пришьешь. Я все на себя
возьму, так что ты его отпусти, а?
- Это уж я сам буду решать: отпускать или не отпускать. Ты мне другое
скажи. Тебе не надоело все это? Ведь сядешь же. Сядешь обязательно. И рано
или поздно через кровь переступишь. Сам не решишься - дружки втянут или
подставят. Ты же умный парень. Бизнесом каким-нибудь займись, что ли. - И
добавил с подначкой: - А Чудик тебя 'крышевать' будет...
Санька тогда расхохотался от души. А просмеявшись, заговорил серьезно:
- Знаешь, Виталич, меня и самого уже притомила вся эта бодяга. И
стариков жалко... Но только притихну немного, начну подумывать, чтобы
завязать, как вдруг - трах-бах, и все понеслось по новой! То на ребят наших
кто-то наедет, нельзя не помочь. То бабки куда-то разлетятся. А куда без
них? Не знаю, не знаю.... Но, наверное, все-таки надо что-то делать...
И тогда случилось нечто, для всех участников той истории, кроме Игоря,
неожиданное.
Еще раз обстоятельно поговорив с Чудиком, Игорь на следующий день
сокрушенно сообщил Якову, что проклятая техника опять подвела, запись
разговора со 'взяткодателями' не получилась. А без этой записи изъятие
баксов и бутылки можно как угодно истолковать. И попросил держать язык за
зубами: нужно ли начальству знать о наших проколах? А потом, убедившись, что
с подачи Якова никаких проблем не возникнет, закрылся в кабинете и пленку ту
стер. Зачем документировать самого себя и свои труднообъяснимые решения.
Могут найтись такие бдительные ребята, которые так все истолкуют, что
замучаешься потом объясняться в инспекции по личному составу или в
прокуратуре. Такой же совет помалкивать он дал и ошалевшим от неожиданной
удачи Санькам. Только с другими комментариями: 'Как бы братки не подумали,
что купили вы свободу, столковавшись с операми...'
Может быть, это было и глупо. Может быть, и противозаконно, факт-то
'имел место'. Но не любил Игорь таких дурно попахивающих дел. Считал, что
чистоплотность - главная граница между операми и бандитами, которые в своей
вечной борьбе зачастую пользуются одними и теми же оперативными приемами. И
еще, честно говоря, тронула его простая, человечная и настоящая готовность
этих двух балбесов выручить друга даже ценой собственной свободы.
Тем более что месяц спустя он уже с чистой совестью и полным осознанием
своей правоты помог парням из 'бандитского' отдела УБОП прихватить Князя на
вымогательстве. Чудик, против обыкновения, приятеля не сопровождал,
закрутился где-то с подружкой. Поэтому задержание происходило спокойно и
буднично. Князь, овладев собой после первых шоковых минут, даже подарил
Игорю приветливую и жизнерадостную улыбку:
- Ну вот, Виталич, опять мне не повезло, придется все же
переквалифицироваться в бизнесмены.
Но с бизнесом ему теперь придется подождать.
А ведь дело его уже практически сползло с вымогательства на
обыкновенное самоуправство. Опять выяснилось, что бывшие партнеры, не
поделив шальные деньги, привлекли к своим разбирательствам кулачных бойцов.
Причем оба. Только заявитель подобрал кадры более неудачно и был вынужден
спасаться от наседавшего на пятки компаньона, прибежав с заявлением в УБОП.
Так что при наихудшем раскладе светило Саньке месяцев шесть отсидки, не
больше. Не было и смысла бегать из-за такой ерунды. Оставался бы на месте -
вообще получил бы условно. В общем, снова он намудрил не по делу.
Чудак-человек! А вообще-то посидеть бы ему чуток не мешало. Охолонуть,
понять истинный вкус бандитской 'романтики'. Так что, может быть, все и к
лучшему...

Грозный

- Опять пошел развлекаться со своими русскими шлюхами! Мне уже стыдно
на улицу выходить. Люди пальцами вслед показывают!
- А ты не выходи. Нечего по улицам шляться в такое время. Сиди, вон, с
ребенком занимайся, - язвительно ухмыльнулся Ахмед.
Сегодня он даже не потрудился изобразить, что оправляется на службу по
срочному вызову, окончательно наплевав и на внешние приличия и на самолюбие
своей благоверной. Некогда было, да и неохота зря напрягаться. И без этого
проблем хватает. А ведь еще вчера даже и подумать не мог, что какой-то мент,
да еще свой, чеченец, вдруг решит сунуть нос в его дела. В такое-то время, в
этом городе! А вот поди ж ты, нашелся умник. Ну ладно... А может, даже и
хорошо. А то его ребятишки в последние дни без дела засиделись. Вот пусть и
поработают, не все развлекаться.
Ахмед брезгливо обошел жену и, хлопнув дверью, исчез за порогом. Было
слышно, как поджидавшая его за воротами машина фыркнула мотором и покатилась
вдоль улицы.
Насият, кипя, как самовар, вернулась в спальню и, зло зарыдав, ничком
кинулась на кровать.
- Грязный пес, пес, пес! Будь проклят тот день, когда я вышла за тебя
замуж! - ее нежные, никогда не знавшие настоящей работы руки, сжавшись в
кулаки, бессмысленно колотили по и без того тщательно взбитой белоснежной, в
затейливых кружевах подушке.
Вообще-то, эта вздорная, самодовольная, жадная двадцатипятилетняя
женщина, большая любительница посплетничать и облить других грязью, и сама
пользовалась дурной репутацией. Ее отец был скромным директором одного из
городских рынков, но, несмотря на свою небольшую зарплату, еще в советские
времена умудрился построить себе роскошный особняк. Перестроечные годы
ознаменовались возведением таких же домов для двух его сыновей, трудившихся
на том же рынке, один - в должности контролера, другой - сторожа. Должность
младшего сына долго была любимым предметом для шуток и подначек острых на
язык соседских парней. Встретившись со 'сторожем' на танцах или увидев его
поздно вечером у ворот отцовского дома, редкий из них отказывал себе в
удовольствии наивно спросить:
- Э-э! А как же рынок? Ты что, его сегодня без присмотра оставил?
К началу дудаевского правления оба брата Насият были уже женаты, но,
как только в воздухе запахло войной, они исчезли из Грозного, оставив свои
семьи на попечение отца. По слухам, их видели на одном из московских рынков,
где они вели себя по-хозяйски и явно жили гораздо вольготней, чем дома.
Жесткая сила общественного мнения вряд ли позволила бы им в открытую
таскаться по родному городу в пьяном виде с кучей верещащих вульгарных
девиц. В столице же мало кого интересовали шальные выходки двух рыночных
молодчиков. Там таких прожигателей жизни пруд пруди.
Дочерям особняки были ни к чему. Ни один уважающий себя мужчина не
пойдет жить примаком в дом жены. Но такого количества золотых побрякушек с
настоящими бриллиантами и таких супермодных нарядов, как у Насият, не было
ни у кого в школе и на всей их небедной, в общем-то, улице. Зато она была,
наверное, единственной во всем микрорайоне, у кого никогда не было подруг.
Сама Насият и ее родные, конечно, объясняли это только черной завистью со
стороны других девушек. Но непонятно было, почему их дом обходят стороной и
женихи. Если сами молодые глупцы не понимали, какое счастье они приведут к
себе в дом, то уж их-то отцы должны были сообразить, какие неисчислимые
выгоды сулит им такое перспективное родство.
Но, очевидно, отцы думали и о другом: какой будет жизнь их сыновей и
кто будет рожать и воспитывать их внуков.
Многие люди, не знающие реальной жизни Чечни, и создавшие себе
представление о Кавказе на основе популярного чтива, полагают, что чеченская
женщина - это просто бесправная рабыня в доме своего отца или мужа.
Это далеко не так.
Действительно, в традиционной чеченской семье женщина беспрекословно
подчиняется родителям, а затем своему мужу и его старшим родственникам. Она
прекрасно знает и строго соблюдает все традиции, связанные со старшинством в
роду. Сноха никогда не позволит себе перечить не только свекру, но и
свекрови, потому что эта женщина - мать мужа. На замужней чеченке лежит
масса различных обязанностей по дому, по уходу за детьми и за другими
членами семьи. В больших городах эти обязанности все больше приближаются к
тому объему забот и хлопот, который несут на своих плечах обыкновенные
российские домохозяйки. Но во многих семьях, особенно в сельской местности,
до сих пор сохраняются обычаи, которые европейской женщине покажутся
дикостью и унижением. Например, обязанность разуть приехавших в гости
старших родственников и вымыть им ноги с дороги. Есть и такие семьи, в
которых средневековые понятия о чести могут обернуться убийством молодой
девушки или замужней женщины. Убийством, совершенным не только ревнивым
женихом, мужем или его родственниками, но и родным братом и даже собственным
отцом...
И тем не менее женщина - хозяйка дома, женщина-мать имеет и свое
твердое положение и свою власть. Ответственность женщины - это и ее права.
Никогда настоящий мужчина не будет вмешиваться в дела женской половины дома.
На главе семьи лежит священная обязанность обеспечить семью, и стыд и позор
тому, кто не может этого сделать. Чеченский парень, став мужем и отцом,
может превратиться в семейного деспота. Но трудно найти более послушных и
почтительных сыновей, чем чеченцы.
Впрочем и в отношении своих жен и детей, демонстрируя традиционно
сдержанное отношение к ним, лишь немногие из мужчин позволяют себе настоящую
жестокость и самодурство. Вряд ли чеченцы унижают и бьют своих домашних
чаще, чем русские мужики в какой-нибудь запившейся российской деревне.
Скорее, наоборот. Не столько Коран и законы Шариата, сколько древние адаты
оберегают жизнь и честь женщины - продолжательницы рода. И в жилах чеченок
течет та же гордая кровь, что у их мужчин. А неумение справиться с
собственной женой достойными методами, неспособность сохранить в своем доме
порядок и взаимное уважение считается одним из наиболее постыдных проявлений
мужской слабости. А самая презренная смерть для мужчины - умереть от руки
собственной жены, возненавидевшей своего мужа или доведенной им до отчаяния.
А поскольку не только в селах, но и в столице Чечни люди знают друг о друге
все, это является мощным сдерживающим фактором для тех, кто в иной
обстановке мог бы позволить себе слишком многое.
Именно поэтому, репутация будущей невесты находится под тотальным
контролем родни, соседей и всех окружающих с того момента, когда она только
начинает делать первые шаги.
Так что желающих заполучить в дом такую невестку, как Насият, было
немного. Находились, конечно, и те, для которых богатое приданое и
возможность породниться с рыночным кланом были важней всего остального. Но
тут уж родители Насият начинали проявлять разборчивость. Никогда
родственники жениха не зашлют сватов, без предварительной разведки и не
заручившись заранее положительным ответом. Официальный, публичный отказ -
это позор, от которого один шаг к вражде. Благодаря этому обычаю претенденты
на бриллиантовую руку кичливой невесты из числа 'нищих' и невлиятельных
семей отсеивались еще на дальних подступах. В общем, 'одетый в черкеску меня
замуж не берет, а за одетого в бешмет я сама не пойду'.
Дело грозило затянуться, и Насият уже подходила к порогу, за которым
невеста считалась неприлично старой. Но достойный ее и ее репутации кандидат
все же нашелся. У отца Насият был давний приятель, директор нефтебазы и сети
автозаправок. И получилось так, что в Грозный неожиданно рано, не доучившись
в Москве, вернулся его младший сын. Ахмед, так звали молодого человека, не
без 'барашка в бумажке', был пристроен отцом в один из столичных вузов, на
юридический факультет. Еще в школе он, не обладая настоящей отвагой и силой
воли, отличался хитроумием. Мало-помалу осознав свою ущербность и ведомую
роль в мальчишеских, а затем юношеских компаниях, он выработал особую манеру
поведения. Частенько ему удавалось спровоцировать более энергичных, смелых,
но простоватых приятелей на какую-нибудь авантюру. А сам он при этом всегда
оставался в тени и с большим наслаждением потом наблюдал, как выкручиваются
из неприятностей его дружки, не умевшие даже сообразить, кому они обязаны
своими проблемами. В институте же он либо расслабился, либо нашлись там
ребятки похитрее. Не проучившись и двух лет, Ахмед попал в какую-то темную
историю и был вынужден срочно покинуть столицу. За ним даже пару раз
наведывались из Москвы энергичные мужчины в штатском. Но, поскольку приезжим
сотрудникам МУРа всегда помогали местные работники милиции, многие из
которых были связаны с Ахмедом ближним или дальним родством, то к моменту
появления незваных гостей разыскиваемый обычно оказывался далеко от
родительского дома.
Однажды случилась даже почти анекдотическая история. После первой
бесплодной попытки, москвичи послали за 'неуловимым абреком' опытного
сотрудника, в свое время проработавшего несколько лет в Дагестане и
прекрасно знавшего северокавказскую специфику милицейской работы. Не
распространяясь о цели своего визита, тот, с разрешения местного начальника
райотдела, прихватил с собой обслуживающего нужный район участкового и
нагрянул в дом разыскиваемого внезапно. У сыщика была с собой фотография
бывшего студента из вузовского личного дела. Во дворе их встретил очень
похожий на беглеца парень. Оперативник напрягся, но участковый спокойно
произнес:
- Здравствуй, Али. А где Ахмед? Тут с ним человек из Москвы поговорить
хочет.
Москвич хорошо подготовился к командировке, он знал состав семьи
Ахмеда, имя его отца и имена всех его братьев. У разыскиваемого
действительно был брат Али, родившийся всего лишь на год раньше
несостоявшегося юриста. Опер внимательно посмотрел на парня, стараясь
определить по его реакции, встревожится тот, или нет: в доме его брат или
сыщикам опять не повезло.
Но тот с ленивой иронической усмешкой ответил:
- Брат уехал вчера куда-то, наверное, в Москву, доучиваться. Так что
зря уважаемый гость проделал такой путь. Могли бы и там поговорить.
Опер, еле сдержавшись, чтобы не выругаться вслух, отправился восвояси,
размышляя по пути, где же он прокололся и на каком этапе произошла утечка
информации.
Ахмед же (а это был он) проводил неожиданных гостей до ворот со всей
учтивостью уважающего власти кавказца. А затем быстро собрался и уехал к
родственникам, на случай если опер все же сообразит, что его нагло обвели
вокруг пальца.
Участковый тоже отправился к себе, в маленький уютный кабинетик,
обустроенный заботами его многочисленной клиентуры. На душе у него было
легко, как у человека, сделавшего для близких людей хорошее дело. Два раза в
неделю, а порой и чаще он бесплатно заливал до отказа бензобак своего
служебного уазика на одной из автозаправок, на которой царствовала семья
Ахмеда. Это было весомым проявлением уважения со стороны нефтяного семейства
к человеку, несущему нелегкую государственную службу. К тому же позволяло
ему распоряжаться по своему усмотрению талонами, полученными в райотделе.
Приятно было ответить добром на добро. Согревала сердце и другая мысль. Ни
один чеченец не позволит себе остаться в долгу за любую услугу. А высокое
положение и общепризнанная состоятельность отца Ахмеда морально обязывала
отплатить спасителю сына с поистине царской щедростью. Так что участковому
выпала редкая удача, и свой шанс он использовал на все сто.
Свадьба Ахмеда и Насият затмила все местные события на ближайший месяц.
Но, ни новый дом, подаренный им семьей мужа, ни набившее этот дом приданое
супруги, не принесли им счастья. Ахмед быстро устал от характера своей
благоверной и невозможности справиться с ней. Знакомые с насмешкой, а родные
с горечью стали поговаривать, что 'жена его общипала'. Но он махнул рукой на
дом и на семью, и все свободное время стал проводить в компании таких же
обеспеченных и разбитных друзей. А уязвленная и раздраженная Насият дошла до
того, что, неслыханное дело, стала обсуждать и осуждать его поведение в
болтовне не только с родственницами, но и с соседками. Она даже не могла
понять, что, пытаясь таким образом косвенно воздействовать на мужа, позорит
не столько его и его семью, сколько саму себя. Это могло печально
закончиться, но ей повезло. Во время одного из кратких мирных периодов в
семейной жизни, она, наконец, забеременела, и отношение мужниной родни к ней
несколько смягчилось.
Но тут грянула новая беда. Когда Насият уже готовилась к родам, Ахмеда
все-таки посадили. Они с дружком в ходе жестокой, беспричинной,
спровоцированной ими же ссоры убили русского парня. Не помогли ни связи
отца, ни потраченные им огромные деньги. Убийство было совершено публично, в
присутствии множества свидетелей и сопровождалось грязными оскорблениями в
адрес 'русских собак'. Дело вылилось в громкий скандал, к нему подключились
органы госбезопасности. В ходе расследования всплыли и московские подвиги
обвиняемого. Никто из местных милицейских чинов и судей не стал рисковать
своей карьерой и положением. Ахмед получил десять лет и был отправлен в
далекую российскую колонию строгого режима.
Через год, когда страсти поулеглись, отец сумел добиться его отправки в
Чечню. Еще через год за примерное поведение, как 'твердо вставшего на путь
исправления', осужденного перевели на общий режим. А через полгода после
прихода к власти Дудаева Ахмед, как отважный борец с русскими оккупантами,
уже служил в полиции.
Вскоре о нем поползли по городу еще более неприятные, точнее, страшные
слухи. Дом Ахмеда ломился от чужих 'конфискованных' вещей. Дикие оргии с
истязаниями схваченных прямо на улице русских женщин, дареные собутыльникам
и подельникам квартиры, хозяева которых бесследно исчезали, - все это
создало Ахмеду репутацию бесчестного садиста и палача. Все чаще его родные
видели падавшие на них косые и даже испуганные взгляды, все сильнее ощущали
отчуждение и настороженность друзей и добрых знакомых. Ведь многие даже из
ярых сторонников независимости Чечни неодобрительно относились к
откровенному геноциду, развязанному против русских. Напугать и разогнать
людей нетрудно. Но скоро новые хозяева республики завершат передел ресурсов
и собственности. И будущим 'Чеченским Эмиратам' потребуются
квалифицированные специалисты. Кто будет работать на нефтеперерабатывающих
заводах, обслуживать электростанции, учить детей новой элиты и лечить их
самих? К тому же кровавые выходки дорвавшихся до оружия и власти уголовников
создавали массу проблем с формированием имиджа нового государства.
Отец долго списывал все неприятности сына на его вспыльчивый характер и
даже сам втайне винил себя в том, что не смог научить своего младшего
сдержанности и ответственности. Глава семьи охотно простил бы ему нелады с
законом, если бы тот пошел по его стопам и зарабатывал 'левые' деньги там,
где любой глупец мог поднять их с земли, не нагибаясь. Но деньги,
заработанные на крови... Серьезный разговор с сыном ничего не принес. И уж
тем более ничего не могла поделать быстро осточертевшая мужу Насият.
Ситуация зашла в тупик.

Находка

Князь, пожалуй, впервые в жизни страдал от похмелья. Изблевался весь,