Горбань Валерий. ... и будем живы

все больше и больше втягивался в плечи. Просто удивительно было, как это у
него получалось. Сто очков вперед любой черепахе!
Дэну стало смешно, противно и стыдно. Так невыносимо стыдно, что он
поднял руку и негромко сказал:
- Я могу поработать стрелком.
Больше добровольцев не нашлось.
Нет, все остальные собравшиеся в зале офицеры СОБРа не были поголовно
такими же трусами, как их хвастливый, но не набравшийся мужества подтвердить
свои слова делом коллега. Многие из них уже не раз достойно проявляли себя в
самых опасных ситуациях. Просто ни у кого не было особого желания ехать в
зону вооруженного конфликта, от которого даже здесь, на расстоянии многих
тысяч километров, потягивало явным душком братоубийственной политической
авантюры. Но и уклоняться от исполнения своего долга никто не собирался.
Поэтому практически все решили переложить свою личную ответственность на
волю жребия.
В титановый шлем бросили кучу свернутых в трубки чистых бумажек. И одну
- с надписью 'командировка' (крестик не стали рисовать из суеверных
соображений). Ехать выпало Руслану - симпатичному, щепетильно аккуратному и
очень самолюбивому лейтенанту, лишь недавно завершившему стажировку в
отделе. Дэн досадливо мотнул головой. Не очень хороший выбор сделала судьба.
В общем-то, Руслан - парень неплохой. Во всяком случае старательный и
честный. Но водитель из него... Одним словом - наездник. А ведь там надо
будет не только уметь рулить. В боевой обстановке любая, самая мелкая
поломка может стать грозной, смертоносной проблемой. А слесарей из
автохозяйства УВД с собой в Чечню не потащишь...
Но, видимо, небесные кураторы СОБРа и сами заметили свою оплошность.
Когда народ, негромко обсуждая завершившееся мероприятие, уже стал
расходиться, в актовый зал заглянул еще один новичок. Звали его Василий, и
по виду он меньше всего был похож на офицера спецподразделения. Классический
российский работяга с простым лицом рубахи-парня, с носом уточкой и с
вечными пятнами разнообразной 'мазуты' на руках и на физиономии. Собственно,
работягой он и был. Водитель-трассовик, оставшийся не у дел после развала
родной автобазы и пересевший из-за баранки КамАЗа в милицейский уазик. И
кличку в отделе он получил соответствующую: Вася-Камаз.
Собрята - народ крутой! С лихим визгом тормозов подрезать на своей
автомашине 'тачку' с бритоголовыми братками или устроить за ними бесшабашную
погоню по городским колдобинам - это - хлебом не корми. Внезапно блокировать
неуклюжими уазиками стильные иномарки только что получивших очередную дань
вымогателей - это запросто. Но техническое обслуживание, замена фильтров и
масла, прокатка изувеченных на городских бордюринах дисков и прочая возня с
видавшей виды милицейской техникой... В общем, как-то так само собой
получилось, что с первых же дней своего появления в СОБРе Василий стал
практически внештатным механиком подразделения, постоянно помогал своим
лихим и пижонистым товарищам толковыми советами, а чаще - делом. Вот и
сегодня он опоздал на собрание, поскольку полдня провозился с очередным
техническим ребусом и на обед поехал, когда остальные уже ужинать
собирались. Жребий за него тащил начальник отделения.
Василий подошел к Дэну и Руслану, которые, усевшись рядом, внимательно
перечитывали длинную телеграмму МВД с подробным перечнем требований к
сотрудникам, направляемым в Чечню, и их снаряжению:
- Руслик, а правда, что в Чечню вы пойдете через Моздок?
- В телеграмме так указано.
- У меня же там батя живет. Я его лет пять уже не видел... Слушай: все
равно нам всем там придется побывать. Давай я вместо тебя поеду, а ты - в
другой раз. Дэн, а ты не против?
- Я-то не против... - Денис с интересом посмотрел на Василия, а затем
перевел взгляд на Руслана. Тот, пытаясь не показать вспыхнувшую радость от
неожиданной отсрочки, с деланно безразличным видом пожал плечами:
- Ну, если хочешь...
Но честно добавил:
- Только вряд ли в Моздоке удастся долго побыть. В телеграмме сказано,
что сначала нужно получить технику в Астрахани, а потом уже идти в Моздок
своим ходом. Можете и проскочить его транзитом.
- Ну и ладно, на обратном пути загляну, - улыбнулся Василий. - По
рукам?
В зал заглянул человек в такой же камуфляжной форме, как и у них, но с
черными нашивками на рукавах и в черном же берете. Дэн узнал Игоря, которого
недавно назначили командиром ОМОНа. По уши погрузившись в новые заботы, тем
не менее Игорь старых товарищей не забывал. Вот и теперь, прослышав о том,
что собрята первыми в области направляют своих бойцов в Чечню, заскочил,
чтобы узнать, что и как.
Расспросив Дэна и Василия о предстоящем выезде, на прощание обнял
обоих. Тихо, только для них двоих, сказал:
- Без трепа: мы тоже скоро едем. К 1 апреля должны быть там, шестьдесят
человек. А вы как раз успеете домой вернуться. Так что будете нас потом
наставлять, почем в Чечне фунт лиха. Не знаю, вырвусь ли вас проводить,
поэтому заранее: главное, ребята, возвращайтесь живыми и здоровыми. Ну, ни
пуха ни пера!
- К черту!
Грозный
Колонна сползала с холма к окраине города, рыча двигателями, лязгая
гусеницами, поднимая за собой туманную взвесь из мельчайших брызг грязи и
выхлопов солярки. Возглавляли и замыкали колонну танки. Из башни переднего,
опершись спиной на откинутую крышку люка и ухватившись за рукоятки большого,
закрепленного на броне пулемета, торчал человек в танковом шлеме и в больших
овальных очках на лице.
Мадина остановилась на обочине, сначала инстинктивно прижавшись к
какому-то столбу. Но потом пересилила себя и шагнула на видное место. Если
будешь прятаться - могут выстрелить сразу, не разбираясь, кто там
скрывается.
И вовремя. Впереди всей колонны, метрах в двухстах, ехал открытый, без
тента, уазик. В нем, настороженно ощетинившись стволами, сидели трое, одетые
в теплые непромокаемые куртки цвета снега с грязью и в черных лыжных
шапочках. Лица их от ледяного встречного ветра закрывали такие же черные
трикотажные маски, в прорезях которых сверкали белки внимательных
напряженных глаз. Когда Мадина решила выйти к дороге, один из них уже
вскинул автомат и стал разворачиваться, краем глаза заметив силуэт
прячущегося за бетонным столбом человека.
Поравнявшись с женщиной, машина притормозила. В нижней прорези маски
блеснули белые зубы, их обладатель игриво помахал рукой и крикнул:
- Эй, красавица, зачем так опасно гуляешь?
Мадина опустила голову.
Не получив ответа, человек в машине тем не менее так же весело
прокричал, перекрывая фырканье двигателя и грохот наползавшей колонны:
- Как тут у вас? Боевиков нет? Что молчишь? Не бойся, мы таких красивых
не обижаем!
Мадина по-прежнему упорно не поднимала глаз. Во-первых, сказалась
выработанная с детства привычка не пялить глаза на мужчин, особенно на
чужих. А во-вторых, неужели он думает, что ему здесь кто-то может радоваться
и кто-то будет с ним любезно разговаривать? После этих сумасшедших бомбежек
и обстрелов? После того как улицы города устелили сотни трупов?
- Нет у нас никаких боевиков. Здесь мирные все.
- Ой, смотри, красивая!
Уазик зарычал, и машина, вновь набирая дистанцию, отделявшую ее от
колонны, пошла вперед.
Мадина продолжала стоять в нерешительности. Перебежать дорогу сейчас
или уже дождаться, пока пройдет вся техника, такая страшная, полная тяжелой
угрозы?
Вообще-то, настоящей вражды к федералам она не испытывала. Помнила, как
спокойно входили в город, прокатившись через центр в сторону
железнодорожного вокзала, первые колонны. А потом началась бойня, и
отчаявшиеся окровавленные люди в военной форме метались между каменными
коробками, а их убивали, убивали, убивали... Может быть, это было и
правильно, и справедливо. Мужчины в эти дни только и говорили о своих
победах. Хвастались даже те, кто никакого участия в боях не принимал. Но
Мадина женским сердцем, сердцем матери не могла принять ту жестокость,
которую проявляли победители. Особенно ей запомнился худенький рыжий
мальчишка в солдатской форме, странно похожий на ее старшего - Алхазура.
Наверное, ее сын будет так же выглядеть в восемнадцать лет. Ведь в армию
берут с восемнадцати? Хотя это в России. А как теперь будет у них, в
Ичкерии?
Это было на их улице. В городе после страшной стрельбы в центре на
несколько часов установилось затишье, и Мадина рискнула сходить через
несколько домов к соседке. У той муж служил в национальной гвардии, можно
было узнать новости: что происходит и, самое главное - чего ждать дальше. А
возвращаясь, она увидела этого рыжего. Его вели по улице двое увешанных
оружием взрослых бородатых мужчин и поминутно били прикладами автоматов то
по спине, то по затылку. Солдатик был раздет, в одной белой бязевой рубашке
и разорванных брюках. Его короткие кирзовые сапоги с налипшими комьями грязи
хлябали голенищами и норовили свалиться с ног. Он трясся от пронизывающего
сырого холода. Но не от страха. На его лице было написано лишь злое
упрямство, совсем как у Алхазура, когда ему не удавалось победить в
очередной борцовской схватке с приятелями или двоюродными братьями. После
одного из ударов, рыжий упал на колени и, повернувшись к тем, кто его бил,
что-то прокричал. Должно быть, что-то злое и обидное. И тогда его ударили
уже в лицо. У одного из мужчин в руке появился большой нож. Он наклонился к
мальчишке... Мадину затрясло, и женщина, наклонив лицо, чтобы ничего не
видеть, быстрым шагом пошла, почти побежала домой. Но, пройдя немного, не
выдержала и обернулась. Тело рыжего, прогнувшись в спине и мелко подрагивая,
лежало на асфальте животом вниз. Но его лицо, неестественно белое,
завернутое, запрокинутое к плечу, смотрело почти что вверх, к небу. Из-под
плеча на асфальт стремительно наплывала густая бурая лужа.
Мадина не помнила, как добралась домой. Она жила недалеко от центра
Грозного, в уцелевшем пока квартале частных домов, у своего свекра. После
смерти мужа, за месяц сгоревшего от рака позвоночника, она, по обычаю,
осталась в его семье. У них было четверо детей, трое сыновей и девочка, все
- погодки. Мадина была не только красива, но и замечательно по-женски
здорова. И Аллах не давал пустовать ее чреву, к гордости мужа и на радость
рано овдовевшему свекру, видевшему, как наполняется их дом. Свекор, строгий,
молчаливый, жестко державший в жилистом кулаке всю семью, младшей снохой был
доволен. Не показывая этого явно, он все же в каких-то малозаметных, вроде
бы и пустяковых, моментах отличал ее, вызывая легкую ревность старшей
невестки Хажар. Женское сердце чутко... У той тоже были дети, двое, мальчик
и девочка. Но после третьей беременности, закончившейся выкидышем, она уже
не могла рожать. И утешала себя лишь тем, что все же успела подарить мужу
наследника, крепкого бойкого мальчишку, ставшего старшим в очередном
поколении большого и сильного рода. Несмотря на эти нюансы, невестки ладили
между собой. Особенно сблизились они после смерти мужа Мадины. Старший брат
умершего, муж Хажар, Иса, известный всему городу своими золотыми руками
автомеханик, заменил детям отца, обеспечивая и воспитывая их наравне со
своими. А тетка стала для них второй матерью. Незадолго до смерти отца
старшему из погодков - Алхазуру исполнилось четыре года. Сейчас ему было
шесть и осенью он должен был бы пойти в подготовительный класс... Как же он
все-таки похож на этого убитого мальчишку. Неужели и его судьба - одеть
военную форму и сгинуть в какой-нибудь резне?
Когда Мадина вернулась домой, у нее был такой вид, что, Хажар,
снимавшая просохшее белье во дворе, чуть не выронила тазик из рук. Выслушав
страшный сбивчивый рассказ невестки, она потемнела лицом и с тоской
оглянулась на окно, из которого доносились детские голоса. Свекор,
строгавший во дворе под навесом какую-то деревяшку, тоже все слышал. Он
нашел среди инструментов, хранившихся в пристройке к дому, штыковую лопату.
Затем молча взял из тазика Хажар только что сложенную чистую простыню,
позвал Ису и вместе с ним вышел на улицу.
Потом соседи рассказывали, что отец с сыном отнесли тело солдатика на
небольшой пустырь за домами и похоронили в импровизированном саване. Старик
даже прочитал над убитым короткую молитву. Кое-кому это очень не
понравилось. Но никто не посмел сделать ему замечание. Зачем наживать вражду
с человеком, у которого только родных братьев шесть человек и только в
ближних ветвях рода больше мужчин, чем в иных полных тейпах.
А потом на город обрушилась настоящая война. Непрерывный стрекот
стрельбы; грохот самолетов; жуткий вой и шелест в небе; взрывы, сливающиеся
в один мощный ровный гул; постоянно дрожащий, как от землетрясения, и
подпрыгивающий от близких попаданий дом.
Две невестки, обнимая детей, сидели в большом, занимавшем всю площадь
под домом подвале, среди банок с консервами, и непрерывно молили Аллаха о
том, чтобы он пощадил их, отвел беду. В какой-то момент наиболее частая
стрельба отдалилась от их дома. Чеченское ополчение и гвардейцы вновь смогли
выбить часть федералов из центра к окраине, а остальных заблокировать в
занятых ими районах. И тогда по-прежнему молчаливый свекор вывел из гаража
свои старенькие 'жигули'. Он укрепил на дверце палку с белым полотенцем и
медленно, объезжая лежащие на улицах трупы, останавливаясь на каждый окрик
любого человека с оружием, повез Мадину с детьми к ее родителям. Здесь,
действительно, было безопасней. Этот район война почти не затронула. Мадина
сначала не понимала, почему свекор не отвез сюда и вторую сноху. Лишь потом
она осознала, что мудрый старик, многое повидавший в жизни, предвидел, что
после первых неудач федералы обрушатся на Грозный с новой силой. И он
специально разделил свою семью. Чтобы одна бомба или один снаряд не смогли
уничтожить ее всю сразу.
Здесь, на окраине, было не только тише. Но и с едой получше. В подвалах
оставалось еще немало зимних запасов. И практически все живущие здесь
держали скотину. В том числе и двоюродная сестра Мадины, ровесница и самая
близкая подруга детства, жившая всего в пяти минутах ходьбы, за старым
кладбищем. От нее-то по удобной тропинке, соединявшей две параллельные
улицы, и возвращалась Мадина с трехлитровой банкой молока в матерчатой
сумке.
Сейчас эта огромная бронированная змея сползет с холма, втянется в
улицы, и город вновь загрохочет, окутается дымом пожаров. И снова хлынет
кровь. Как там родные? Когда друзья Исы пришли звать его в ополчение, он
обратился за советом к отцу. Тот ответил коротко: 'Война не рождает сыновей.
Она их убивает. На тебе - твои дети и дети брата. А эта война - грязная, в
ней нет справедливости'. И сын внял мудрому совету. Лишь бы ничего не
случилось с Хажар и с детьми. Тогда никто и ничто не удержит Ису дома. Да
отец в таком случае и удерживать не станет. Как все страшно!
Мадина понимала, что никто не будет тормозить колонну из-за одинокой
женщины на обочине. Тем более что разведчики федералов уже останавливались и
разговаривали с ней. Опасны солдаты - одиночки, или их мелкие группы.
Оставшись без командиров, пробираясь через враждебный город с оружием в
руках, голодные, испуганные и ожесточенные, они часто готовы выместить свое
озлобление и страх на любом, кто попадется им на пути. А в данной ситуации
безопаснее всего было оставаться на месте и ждать, пока вся техника пройдет
мимо. И она, отступив несколько шагов назад, подальше от грязной обочины,
продолжала стоять, прижимая к животу драгоценную по нынешним временам банку.
Жирное, парное, еще теплое молоко сквозь ткань сумки приятно согревало
зябнущие руки в тонких перчатках.
Вот с ней поравнялся передний танк....
И вдруг что-то произошло.
Танк внезапно остановился, словно наткнувшись на какое-то препятствие.
И вся колонна, лязгая, как тормозящий железнодорожный состав, стала
замедлять ход. А потом вдруг расползлась в стороны, тяжко переваливаясь
через неглубокие кюветы, сминая придорожный кустарник и разворачиваясь в
подкову.
Оглушенная грохотом техники Мадина оказалась внутри этой подковы.
Ничего не понимая, она испуганными глазами смотрела, как прямо на нее
наползает, покачивая жутким жерлом своей пушки, один из танков. Женщина
шарахнулась в сторону. Танк, выбросив ей в лицо комья липкой грязи и сизую
струю выхлопа, крутнулся на одной гусенице и развернулся в сторону домов. С
его кормы, оскальзываясь и приседая, прыгали солдаты в грязных, покрытых
серой коркой ватных штанах и бушлатах, в завязанных под подбородками теплых
шапках. Один их них, чуть не столкнувшись с Мадиной, вскинул автомат и
ненавистно заорал:
- Наводчица! Тварь!
Другой с силой рванул ствол его оружия вниз:
- Охерел?! - Но тут же сам, так же сипло и яростно рявкнул на Мадину: -
Х.. смотришь?! Не видишь, что делается?! Уматывай, дура! Беги, пока цела!
Мадина беспомощно оглянулась: куда ей бежать?! И, мгновенно забыв о
собственном страхе, замерла, словно окаменела: в самом начале их улицы, в
нескольких метрах от крайнего дома, уткнувшись в столб освещения, стоял
уазик. А рядом с ним как разбросанные неряшливой девчонкой куклы, раскинув
руки, лежали две фигурки в бело-грязных куртках, с черными безлицыми
головами. Третий разведчик, уткнувшись лицом в рулевое колесо, замер на
водительском сиденье, будто решил вздремнуть минутку-другую после тяжелого и
напряженного марша.
Этот дом на углу уже давно пустовал. Его хозяин Дауд, бывший сотрудник
уголовного розыска, имевший кровные счеты с дудаевцами, исчез из города
вместе с уцелевшими членами семьи. Но сейчас в его окруженном кирпичным
забором дворе были люди. Вот над основательной коричневой кладкой мелькнула
чья-то голова и сзади за ней взметнулось облако плотного белого дыма. Над
забором вспыхнула яркая оранжевая звезда, стремительно понеслась вперед по
пологой дуге и ударила в одну из машин на ближнем краю подковы. Через
секунду до Мадины донесся звук взрыва.
И тут же, рядом с ней страшно хлестанула танковая пушка. Резкий удар
мощной воздушной пощечиной сбил ее с ног, дикой болью рванул перепонки. Но
она не потеряла сознание. А наоборот, в какие-то доли секунды, в жутком и
безнадежном просветлении осознала, что сейчас произойдет. Встав на
четвереньки и пошатываясь, Мадина подняла голову. Крайнего дома не было.
Зеленые железные ворота, раньше горделиво возвышавшиеся перед ним, сейчас
валялись на земле. А в пустом проеме между столбами, над холмом мусора
оседала туча известково-белой пыли.
Ударила еще одна пушка. Второй дом от края улицы вспучился, его
стропила с шифером приподнялись, будто крышка над кастрюлей с выползающим
тестом. А затем все осело. И над кучей битых кирпичей, растопырившихся
стропил и медленно сползающего с них шифера, осталась стоять только одна
уцелевшая боковая стена.
Их дом, в котором сейчас под присмотром стариков оставались ее дети,
был четвертым с краю.
Мадина не бежала, она летела. Летела, как в страшном кошмарном сне: с
неистовой силой перебирая ногами, но оставаясь почти на месте и понимая, что
не успевает, никак не успевает.
Подпрыгнул и осел третий дом...
Когда колонна снова свернулась в походный порядок и, словно горячий нож
сквозь масло, прошла дальше через этот район, на расстрелянную улицу
сбежались люди.
И родственники увидели на развалинах живую Мадину. Изодранными в кровь,
разбитыми до голых костей руками она молча и яростно расшвыривала в стороны
доски и кирпичи на месте бывшей кухни. Там, где в центре пола должна была
быть крышка погреба. Только в погребе старики могли спрятать ее детей. И
только там они могли уцелеть. Подошедшие и сразу принявшиеся за работу
мужчины попытались ее остановить, отвести в сторону. Но она молча вырвалась
из их рук. Ее двоюродная сестра, плачущая, разрывающаяся между общей бедой и
страхом за своих, тоже оставленных с родителями детей, хотела ее перевязать.
Мадина так глянула черными провалами пустых глаз, что у той и руки
опустились. И продолжала копать.
Тогда мужчины стали работать рядом с ней, полагаясь на ее материнское
чутье и вытаскивая то, что ей было не под силу. Рядом оставалась и сестра,
понимая, что предстоит увидеть, и боясь это увидеть.
Часа через два, подняв оторванную створку посудного шкафа, среди
крошева штукатурки Мадина увидела мертвое лицо своей матери. Очистив и
бережно приподняв голову мамы, она стала высвобождать ее грудь и плечи.
Затем - вытягивать из-под щебня ее руку. Рука эта была почему-то
необыкновенно длинной, и ее никак не удавалось вытащить. Но все вокруг,
вместо того чтобы помочь, вдруг перестали работать и замерли с окаменевшими
лицами.
А Мадина все еще не могла, а точнее, просто не хотела увидеть и понять
то, что видели и понимали остальные.
Кисть ее матери закоченевшей хваткой сжимала тонкие пальчики детской
руки, уходящей под огромный пласт обрушившейся стены...

Астрахань

- Слушай, Дэн! Давай махнемся водилами, а! - Лешка из ульяновского
СОБРа, перекуривая вместе с другими братишками из сводного отряда,
завистливо разглядывал нагруженный, словно ишак, БТР дэновского экипажа.
- Э-э, не-е! Такая корова нужна самому! - Денис довольно засмеялся. С
каждым днем он все больше убеждался, что с Василием ему действительно
повезло. Если честно, то обветренное, в красных прожилках лицо и
незатейливые манеры напарника первое время внушали ему опасение, как бы тот
не оказался чрезмерным любителем спиртного. Но в этой части Василий ничем
особенным не выделялся. От других не отставал, но и сильно не увлекался.
Зато в Астрахани в первый же день, пока его коллеги, съехавшиеся с разных
концов страны, еще отсыпались и ждали у моря погоды, Василий разузнал, где
предстоит получать БТРы и быстро скорешился с обслуживавшими их технарями. А
к моменту появления на базе остальных водителей сводного отряда, он уже
успел облазить и проверить на ходу самый свежий из бронетранспортеров,
укомплектовать его по фантастической норме положенности и выцыганить кучу
разного вспомогательного барахла. В данный же момент он, от старательности
высунув язык, как первоклашка над прописями, тщательно выводил на борту
грозной машины ее новое имя: 'Домовой'.
- Вот сам он домовой и есть. Хозяин! - Лёха вздохнул и, досадливо
отшвырнув в сторону докуренную до фильтра сигарету, пошел воспитывать своего
напарника, который, заполонив нутро их БТРа жутким перегаром, отсыпался на
водительском сиденье.
А Дэн, подойдя к 'Домовому', ласково похлопал его по окрашенному в
защитный цвет боку. Теперь эта восьмиколесная, одетая в броню машина
становилась для них с Василием не просто боевой техникой, но и их домом и
крепостью. Могла стать и братской могилой. Но об этом как-то думать не
хотелось.
- Высохнуть-то успеет?
- Краска - нитро. На ацетоне. За кистью сохнет. Хочешь побалдеть, еще
осталось? - Василий, балуясь, сунул банку под нос напарнику.
- Отвали, юный токсикоман! Ты ведь, куркуль, точно, остатки не
выкинешь, заначишь. Только я тебя умоляю, не тащи в машину, где-нибудь
сверху засунь. А то и в самом деле нанюхаемся.

Пронзительный свист пронесся вдоль выстроившейся на обочине дороги
колонны. И следом за ним прокатилась повторенная на разные голоса команда:
- По машинам!
Народ, жадно, на ходу делая последние затяжки, щелчками отстреливая в
разные стороны бычки и перебрасываясь короткими репликами, разбежался к
своим бэтээрам.
- Ну, с Богом! - Дэн хлопнул напарника по плечу и еще раз заглянул
товарищу в глаза: как он, готов ли душой к опасному путешествию?
А тот отошел к корме БТРа, не торопясь расстегнул камуфлированные штаны
и серьезно, с чувством, оросил заднее колесо. Застегнулся. Кивнул головой на
большую алюминиевую канистру с водой:
- Полей.
Вымыл руки, обтер чистой ветошкой и, приторочив канистру к бесчисленным
вьюкам на броне, неторопливо полез в люк.
И от этой незатейливой сценки вдруг стало у Дэна на сердце легко и
спокойно.
Обстоятельный человек. С таким не пропадешь.

Грозный

Кто-то снаружи со всей дури лупанул по броне то ли палкой, то ли
прикладом. Еще удар и еще!...
- Какого хрена! - Дэн сердито приподнялся на локте и прислушался. Удары
прекратились. Если бы кому-то действительно что-то надо было от экипажа, он
бы давно забрался на броню и постучал в люк, как все порядочные люди. Скорее
всего, дурковал один из бойцов, отмечавших накануне свое прибытие в Грозный.
Горе-вояки! Вставать и разбираться не хотелось. В машине, под бушлатом, было
так тепло и уютно. А за броней висела враждебная, ледяная, пронизывающая до
костей мгла.
Город в первый день так разглядеть и не удалось. Шли колонной, открыв
верхние люки на случай обстрела из гранатометов, но сами из люков не
высовывались. Вероятность словить пулю, пусть даже случайную, была вполне
реальной. Но повезло, проскочили без обстрелов со стороны боевиков. Зато
вдоволь нагляделись, как стреляют свои. На подходе к городу встречавшие
колонну блок-посты салютовали длинными очередями из автоматов и пулеметов
вверх или лупили по обочинам дороги, придавливая огнем зеленку на пути
товарищей.
Дэн, слышавший стрельбу и видевший из башни через оптику своего прицела