Грипе Мария. Тайник теней

   Между тем все прошло хорошо. Если кто-то из зрителей и испытывал неприязнь к Ингеборг, то это было совсем не заметно. Впрочем, Ингеборг теперь вообще стало трудно обидеть. Есть только один человек на свете, который мог бы по-настоящему причинить ей боль, – это Арильд. А он никогда этого не сделает. Он действительно любит Ингеборг. Они просто созданы друг для друга, в этом мет никакого сомнения.
   Было время, когда Каролина сомневалась в этом, думая о Берте, но теперь все сомнения рассеялись. Арильд очень тепло относится к Берте, но он никогда не любил ее. И это понятно. Их союз вряд ли принес бы кому-то из них счастье, и Берта в глубине души понимает это.
   Судя по тому благоговейному письму, которое Берта прислала этой весной и в котором рассматривала любовь как «дар», она была готова к тому, что ее чувства окажутся безответными. Больше всего она ценит саму способность любить, потому что не все люди ею обладают. Для себя самой она считала счастьем ощущать и переживать любовь в своем сердце.
   Сейчас она знает все. Арильд и Ингеборг сами рассказали ей все в Замке Роз. Именно поэтому Каролина отправилась в замок – чтобы побыть рядом с Бертой, если понадобится. Но, казалось, Берта только обрадовалась. Никто не знает, что творилось внутри нее. Единственное, что она сказала Каролине тогда:
   – Подумать только, Арильд влюбился в актрису! Это было для меня несколько неожиданно, но, подумав, я решила, что это не случайно. Вначале была ты. А теперь Ингеборг. Вот, оказывается, что ему нужно.
   Она произнесла это с легкой усмешкой.
   Каролине очень хотелось знать, что же, по мнению Берты, нужно Арильду, но спрашивать она не хотела, а Берта уже сменила тему и заговорила о чем-то другом. Больше она этого не касалась. Но она не стала задерживаться в Замке Роз долго, как раньше. Она сослалась на учебу и на то, что ей нужно подыскать себе подходящее жилье в Уппсале прежде, чем разберут подходящие комнаты. Там всегда сложно найти жилье, поэтому лучше приехать заранее. Ей хотелось снять комнату с полным пансионом. Хлопот предстояло много, а Берта, как всегда, хотела все подготовить заранее. Посмотреть, какая ей потребуется литература и тому подобное. Да, у нее нашлась тысяча разных причин, чтобы уехать из Замка Роз, но Каролина все же понимала, что настоящая причина – это Арильд и Ингеборг. Хотя отношения между ними тремя все время казались открытыми и нежными.
   И вот Берта уехала в Уппсалу и принялась за учебу с таким усердием, с каким относилась ко всему, за что бралась.
   Каролина и Ингеборг снова вернулись в театр.
   Внешне все выглядело, как прежде. Хотя почти все изменилось. Конечно, все идет, как надо. Но время от времени Каролине отчего-то делается удивительно грустно.
   Дело в том, что она чувствует себя одинокой.
   Одинокой, свободной и сильной. Как раз такой, какой она хотела прожить свою жизнь. И вот ее желание исполнилось. Почему же она не рада?
   Конечно, рада. Но можно же иногда погрустить? Почему не потосковать по кому-нибудь, это ведь вполне естественно. Даже когда ты как никогда свободна и сильна…
   А ветры перемен в последнее время очень резкие.
   Удивительно. Сейчас Каролине кажется, что она единственная, кто осталась такой же, какой была. Хотя обычно бывало совсем наоборот. Как раз именно она постоянно менялась и считала, что остальные топчутся на месте.
   Это ее беспокоит.
   Но возможно, все станет лучше, когда в театре снова начнутся репетиции? Каролине вскоре предстоит сыграть Розалинду из пьесы Шекспира «Как вам это понравится» – она, конечно, рада и счастлива получить такую роль, однако ей все еще не удалось ее понять. Будучи в восторге от этой роли, Каролина думала, что она как нельзя лучше ей подходит, однако, начав репетировать, стала сомневаться. А когда Каролина начинает сомневаться, ей нелегко оставаться самой собой. И тогда разверзается настоящая бездна.
   Но разве не так же было с Иоанной, хотя Каролина уже почти забыла об этом? Конечно, так же. Потому что, если бы ей пришлось вспомнить все свои терзания и сомнения в самой себе, она никогда не осмелилась бы продолжать, никогда больше не сыграла бы ни одной роли.
   Возможно, так происходит со всеми, от этого никуда не деться?
   Но никто вида не показывает. Как и Каролина, которая хочет выглядеть «независимой». Что, конечно, не облегчает дела.
   И вот теперь, прочтя несколько раз пьесу, Каролина понимает, что играть в ней – настоящая удача; но все-таки что-то идет не совсем так, что-то никак ей не поддастся. Не удастся собраться. Мысли разбредаются. Что же происходит?
   Впрочем, и другие актеры тоже несколько рассеянны, не только она одна. Поэтому тут, наверно, пугаться нечего.
   А вот война, которая идет уже почти год и которая, как все думали, должна была закончиться давным-давно, стала непрерывной угрозой. Сама по себе война – это не самое страшное, пугает то, что люди начинают воспринимать ее как будничную жизнь. Они постепенно привыкают к войне, и она притупляет их чувства. Начинает казаться чем-то ненастоящим. Чем-то все более отвлеченным. Война еще не дошла до нас, все это нас еще не касается, и поэтому пока волноваться вроде бы нечего.
   Когда наступила годовщина войны, люди опять было взволновались, но вскоре вновь успокоились и погрузились в пучину житейских будней. Да, все медленно, но верно возвращается к «обычной жизни» и к тому, «как и должно быть».
   А вот по Давиду Каролина сильно скучает. Ей недостает его безумств, его восхищения ею. Нет! Ничто не может быть по-прежнему без Давида.
   Как-то утром она обнаруживает на ночном столике письмо от Саги.
 
   «Каролина!
   Мне кажется, ты снова не придаешь значения своим снам, и поэтому я вынуждена написать тебе. Мне не нравится напоминать тебе о таких очевидных вещах, особенно потому, что ты, по-видимому, не понимаешь, о чем я говорю. Что же мне нужно сделать, чтобы ты поняла, что тот, кого ты называешь Соглядатаем, ждет уже слишком долго?!
   Ты все-таки должна разобраться с ним. Избегать его так, как ты делаешь, никуда не годится.
   Что с тобой в самом деле происходит?
   Разве возможно, чтобы ты совсем не помнила его?
   В это мне верится с трудом. Но если это так, я помогу тебе. То, что я не помогала тебе раньше, было исключительно потому, что мне хотелось, чтобы ты разобралась во всем сама, без моей помощи. А теперь я вижу, что ты не собираешься этого делать. Ты все время прячешься за череду других дел.
   А раз тебе предстоит вскоре раствориться в Розалинде, то совсем ни к чему хранить в душе такие истории. В это время мы должны быть свободны, ты и я, – лишь тогда мы справимся с этой ролью.
   Поэтому нам надо заняться всем этим чем скорее, тем лучше. Я очень этого хочу, потому что я не могу избавиться от чувства вины за то, что случилось.
   Это очень сильно волнует меня.
   Ты помнишь ту ночь в Париже? Ты лежала у открытого окна. С улицы доносилась музыка. В доме напротив кто-то играл на клавесине. А ты спала.
   Ты помнишь, что тебе приснилось в ту ночь?
   Я помню.
   Вернее сказать, внешнюю канву сна я не запомнила. Ты можешь попытаться вспомнить ее сама, если она для тебя важна. Но я помню того, кто тебе приснился.
   Молодой человек с удивительно проницательным взглядом.
   У него были совершенно необыкновенные глаза, и его взгляд пронзил тебя, словно молния. Он проник тебе прямо в сердце и добрался даже до меня, так что я не смогла его забыть.
   А ты смогла. На следующее утро его образ выветрился у тебя из памяти. Ты все забыла.
   Тогда это был лишь один из твоих снов, он приснился тебе посреди ночи, когда ты уже очень крепко спала и оказалась на самом дне твоего сознания, и его заслонил новый сон, так что наутро, когда ты проснулась, прежний сон стерся из памяти. Но он никуда не пропал. Это знаю я, твоя Сага, хранительница твоих самых глубоких снов.
   Когда в то утро ты открыла глаза, то подумала, что провела совершенно бессонную ночь, и ничего не помнила. Тот сон оставил после себя только легкую головную боль. Нет, «боль» – это сильно сказано. Ты просто чувствовала, что голова у тебя немного тяжелая, и решила пойти прогуляться по прохладному утреннему воздуху.
   Ты хотела взять с собой Розильду, но она еще спала, и ты отправилась одна. Как ты помнишь, в то время ты была в облике Карла Якобссона. Иначе тебе не удалось бы разгуливать по Парижу одной. Но в мужском платье ты могла себе это позволить и несколько часов бродила по просыпающемуся городу. Ты гуляла и ни о чем не думала, ты шла по набережной Сены, как всегда, рассматривая дома – дома с темными окнами в утреннем свете и белыми или крашеными фасадами. Особенно тебе нравилось смотреть на дома, отражающиеся в черном зеркале воды. Тебе и самой нравилось отражаться. Ты совсем не думала, куда идешь, у тебя не было с собой даже карты. И вдруг ты заметила, что заблудилась. Ты не могла найти улицы, где вы жили, бесцельно покружила по бульварам, надеясь обнаружить хоть какое-то место или название, которое показалось бы знакомым, но ничего не находила.
   И тогда ты пришла на площадь, где располагалось уличное кафе.
   Ты села за маленький круглый столик, тебе хотелось пить, и ты заказала лимонад, решив немного посидеть, успокоиться и собраться с мыслями, чтобы придумать, как найти свою улицу. Или, в конце концов, взять пролетку. У тебя с собой были деньги, на противоположной стороне площади находилась стоянка пролеток, так что волноваться было не о чем. Но тебе больше хотелось пройтись пешком.
   Было раннее утро, и в кафе посетителей было еще немного. Но за одним из столиков по соседству сидел молодой человек и играл чем-то, напоминавшим маленький замочек. Это был не обычный висячий замок с ключом. Этот замочек был сделан из небольших валиков с разными буквами – молодой человек крутил валики туда-сюда. Казалось, юноша целиком погружен в свое занятие и ни разу не посмотрел вокруг. Так что тебя он не заметил.
   Ты заинтересовалась. Не молодым человеком, а его замочком. Ты слышала о том, что есть такие замочки без ключей, но никогда ни одного не видела. Вероятно, это был как раз такой замочек, и ты придвинула свой стул на несколько десятков сантиметров ближе к юноше, чтобы разглядеть получше. Он не обратил внимания. Ты придвинулась еще на несколько сантиметров. Он снова ничего не заметил, и ты придвинулась еще, оказавшись совсем рядом с ним. Ты вытянула шею, чтобы разглядеть… И вдруг юноша поднял глаза.
   И ты увидела его удивительные глаза. От неожиданности ты отпрянула. Тебе был знаком этот взгляд, и ты поняла, что видела его раньше, но не могла вспомнить, где или при каких обстоятельствах. Безусловно одно: видела ты его совсем недавно. И в самых смелых фантазиях ты не могла себе представить, что это было прошлой ночью во сне. Ведь ты позабыла свой сон.
   Чтобы что-нибудь сказать, ты спросила по-французски, как пройти на твою улицу. И к твоему несказанному удивлению молодой человек ответил по-шведски. Совершенно без акцента. Должно быть, он швед, а улица, которую ты искала, находилась совсем неподалеку. Ведь ты ходила через эту площадь чуть ли не ежедневно. Действительно, непостижимо, как ты могла заблудиться.
   Да, все это просто удивительно. Хотя у тебя было ощущение, что ты бродишь по улицам, совершенно ни о чем не думая, по-видимому, на самом деле ты была так глубоко погружена в свои мысли, что не заметила, где находишься. Как будто сон, приснившийся тебе прошлой ночью, продолжался – но только в действительности. Так иногда случается. Порой что-то начинается в жизни, а продолжается затем во сне. Или наоборот – как в этот раз. Главное, что сам человек редко до конца осознает это, как в первом, так и во втором случае.
   Между тем ты поблагодарила молодого человека за разъяснение и быстро поднялась из-за столика, собираясь уйти. Но тут юноша поймал твой взгляд и удержал его своим. Ты оказалась прямо перед ним. Он тоже поднялся. Как будто вы приковали друг друга взглядами.
   Он взял твои руки в свои, и вы стояли, глядя друг другу в глаза, не замечая времени.
   Вдруг ты очнулась, поспешно выдернула свои руки и хотела уйти.
   Но молодой человек остановил тебя.
   – Вы не мужчина, – сказал он. – Вы – переодетая женщина.
   Удивительно, но ты совсем не обиделась и снова сделала попытку уйти.
   Тогда юноша показал тебе замочек. Ты хотела сделать вид, что тебе это неинтересно, но не могла оторвать взгляда от его пальцев, крутящих валики, из которых буква за буквой составлялось имя – Адам.
   Ты поняла, что это имя молодого человека, и когда он спросил, как зовут тебя, ты ответила:
   – Каролина.
   – «Адам» означает «человек», – тихо добавил он, глядя на тебя своими удивительными глазами.
   И ты пошла прочь с трепетом в сердце. Когда ты обернулась, он все еще стоял возле своего столика с замочком в руке. Все время, пока ты шла через площадь, ты спиной чувствовала его горящий взгляд. Ты дрожала.
   Но придя домой, ты выкинула его из памяти, не желая больше о нем думать. Случилось много других событий.
   Максимилиам уехал в Адрианополь, а вы вернулись назад в Замок Роз.
   Начались серые будни.
   Поездка в Париж начала казаться тебе чем-то далеким.
   И когда ты много позже снова увидела этого юношу, ты его даже не узнала. И встречи с ним даже стали раздражать тебя.
   Теперь, во всяком случае, ты знаешь, кто он такой.
   Твоя Сага».

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

   Однажды Ингеборг приходит в театр и говорит, что умерла Вещая Сигрид.
   Стоит и произносит эти слова.
   Вначале Каролина ничего не понимает. Она даже раздражается. Откуда Ингеборг это взяла? Что у нее может быть общего с Сигрид? Разве она знакома с ней? Почему Ингеборг знает о Сигрид что-то, чего не знает Каролина? Да и к тому же такой вздор… И так просто – сказала и молчит…
   Разве она не понимает, что произнесла?
   Ингеборг вдруг показалась Каролине чужачкой, дерзкой захватчицей. Арильд ведь прежде всего брат ей, Каролине. А между тем приходит Ингеборг и… и…
   Нет, она ничего не понимает. Ингеборг протягивает к ней руку, но Каролина отталкивает ее, начинает рыдать и бросается домой.
   Перед глазами все кружится.
   Вещая Сигрид умерла. Это невероятно. Такие, как она, не умирают.
   Но ведь Ингеборг должна была откуда-то это взять!
   Может, кто-то это выдумал? В таком случае кто?
   И зачем?
   Чтобы напомнить ей, Каролине, что все мы смертны?
   Но тогда Каролина должна была узнать эту скорбную новость первой. Прежде Ингеборг.
   И если это не выдумка – что же могло случиться? И почему?
   Может, в этом есть какая-то вина Каролины?
   Вряд ли. Но почему же она не зашла к Сигрид, когда гостила в Замке Роз в июле? Она хотела зайти, но… но…
   Это сложно описать…
   Вещая Сигрид жила уединенно, в собственных комнатах. Но все равно словно присутствовала в замке повсюду. Тот, кто хоть раз видел ее, мог почувствовать ее в каждом уголке – Каролине кажется, что именно так человек, если он верит в Бога, ощущает его в каждом уголке церкви. В то время как Бог – если он вообще существует – на самом деле где-то высоко на небесах. Далеко-далеко от всех.
   Все знают, где находится храм. Он всегда в одном и том же месте. Туда можно прийти, когда захочешь. Поэтому ты частенько это откладываешь. На следующий раз. На лучшее время, когда в твоей душе будет больше гармонии.
   Бог ждет.
   И Каролине казалось, что Сигрид тоже будет ждать всегда.
   Каролина провела в Замке Роз всего несколько дней. Многих нужно было навестить. Со многими увидеться. Она металась от одного к другому. То и дело вспоминая о Вещей Сигрид. Она хотела оставить их встречу, как самое приятное, на потом. Когда со всем прочим она уже разделается. И тогда она зайдет к Сигрид. В совершенно особенном расположении духа.
   В тот раз не получилось. Но в следующий раз…
   И вот получается, что следующего раза уже не будет.
   Но как же Сигрид могла умереть? Ничего не сообщив Каролине…
   Это словно последний большой обман. Каролина в отчаянии и бешенстве. Она и не знала, что Сигрид так много значила для нее. Никогда бы не подумала, что станет так горевать. Так безумно. Так безутешно.
   Прошла пара дней, и Каролина получает письма. Одно за другим.
   Маленькие плотно расположенные строчки в маленьких шуршащих конвертах. Ей даже не хотелось брать их в руки. Ведь никто не знает, что за новости они таят.
   Лидия пишет… Берта пишет… Амалия пишет… И Хедда. Они говорят о случившемся в уместных случаю выражениях, со смирением: «Ведь она была такой старенькой…»
   Ничего подобного!
   Они совсем ничего не понимают.
   Она была древней и вечно молодой. В одно и то же время. Должно быть, просто-напросто произошел несчастный случай. Такие, как Вещая Сигрид, так просто не умирают. Во всяком случае, не предупредив заранее.
   В письмах её называют «уснувшая вечным сном».
   Как это – уснувшая? Ведь она умерла? Это не одно и то же. К чему это лицемерие?
   Расскажите лучше, как она умерла. И почему? Об этом никто не пишет ни слова, только о том, что Сигрид была такая старенькая, черт возьми!
   Собственно, Каролине следовало бы самой поехать туда и узнать, что случилось.
   Но она будто парализована.
   Проходит неделя, и приезжает Розильда.
   Приятный солнечный день, стоит бабье лето. Но Розильда, словно ангел смерти, вся в черном. Вот она стоит у Каролины в дверях, отбрасывая впереди себя темную тень, которая ложится на залитые золотом солнца половицы.
   Каролина указывает на нее пальцем и громким голосом произносит:
   – Человек, не загораживай мне солнце! Отойди!
   Розильда в испуге отшатывается назад. Тогда Каролина подбегает к ней и берет ее за руку.
   – Нет-нет. Я хочу сказать, входи. Но ты должна немедленно снять с себя этот ужасный наряд.
   Каролина бросается к гардеробу и находит свое лучшее платье. То самое, которое она надевала в Замке Роз, когда хотела показать, что она Каролина, а не Карл.
   – Вот! Возьми мое платье!
   Розильда смотрит на нее с удивлением и легким испугом, но делает, что ей говорят. С собой у нее большой сверток. Она кладет его на стол и начинает послушно снимать свою одежду и надевать платье.
   Она переодевается не спеша, Каролина помогает ей. Траурное платье Розильды тяжелое и роскошное. Нижняя юбка из плотного блестящего шелка, а само платье отделано более тонким матовым, лиф крепится к юбке маленькими обтянутыми шелковой нитью крючками и петлями, которые скрывает широкий пояс. Это старомодное платье, застегивающееся на тысячу черных пуговок. Каролина вне себя.
   – Как ты могла напялить на себя такое?
   – У нас ведь траур. Я не задумывалась над этим.
   – Траур? По Вещей Сигрид?
   – Да.
   – Но ведь она совсем не хотела, чтобы по ней скорбели. Разве ты не знаешь? Она хотела, чтобы день ее смерти отметили, как праздник.
   Розильда кивает.
   – Я тоже так думала, и папа со мной согласился. Мы ведь отметим, ты и я, правда? Собственно, за этим я и приехала. И еще, чтобы подарить тебе подарок.
   – Подарок? Но у меня не день рождения.
   – Подожди и увидишь!
   Розильда берет сверток и осторожно вкладывает его Каролине в руки.
   – Какой тяжелый!
   – Да. Это тебе.
   – От тебя?
   – Нет, – говорит Розильда, покачав головой.
   – От мамы?
   Но Розильда снова отрицательно качает головой.
   – Ты поймешь, от кого этот подарок, как только развернешь его.
   Дрожащими руками Каролина снимает бумагу. Розильда помогает ей. Подарок слой за слоем завернут в оберточную бумагу и старые газеты. Под ними оказывается что-то большое и твердое, завернутое в льняное полотно. Пальцы у Каролины так трясутся, что она едва может развязать узел. Она начинает подозревать, что…
   – Давай подождем с подарком, Розильда. Думаю, мне надо развернуть его, когда я буду одна.
   – Ты поняла, что там?
   – Думаю, да.
   – Хочешь, я подожду на кухне?
   Но Каролина качает головой.
   – Нет, нечего тут ждать. Мне надо побыть одной довольно долго.
   Розильда вздыхает и огорченно улыбается.
   – А я думала, это будет сюрприз!
   – Это и есть сюрприз.
   – Но ведь ты уже догадалась, что это.
   – Да. Но все равно это очень неожиданно.
   – А почему мне нельзя быть с тобой, когда ты его откроешь? Может, ты не хочешь, чтобы я его видела?
   – Дело не в этом. Но ты как никто другой должна понимать, что мне необходимо остаться с этим подарком один на один. Ведь я так долго не видела его.
   Конечно, Розильда все понимает, она молча кивает.
   Они стоят друг против друга, а между ними льняной сверток. Каролина бережно прикрывает его рукой. Тогда Розильда говорит:
   – Так или иначе, ты должна знать, что это мне доверили передать его тебе. Она просила позвать именно меня.
   Собравшись с духом, Каролина тихо спрашивает:
   – А как она умерла, Розильда? Это был несчастный случай?
   – Да нет. Насколько мы знаем, она почувствовала небольшую усталость. Доктор был у нее за день до этого и не заметил ничего угрожающего. Просто некоторое перенапряжение. Ты ведь знаешь, с тех пор, как приехал папа, в замке все закрутилось-завертелось. И Сигрид это одобряла. Ей нравилась эта атмосфера, она с радостью во всем принимала участие. Хотя она редко покидала свою башню, Сигрид всегда держала под своим неусыпным взором все, что происходило в замке. Незадолго до кончины у нее побывал папа. И Аксель Торсон, конечно. И Арильд. Они обсуждали будущее замка. А Сигрид всегда приходили в голову такие хорошие идеи. Прежде всего она знала, как замком управляли раньше, и папа хотел от нее это услышать. Чтобы оставить все лучшее и изменить остальное. Сигрид была ему очень нужна. Она также помогала ему ладить с мамой. Никто из них не говорил об этом, но я все равно понимала. Мама вместе с папой бывали у нее много раз.
   – А ты? Ты часто заходила к ней?
   – Я как раз хотела рассказать об этом. Когда она узнала от папы, что я собираюсь всерьез заняться живописью, она позвала меня к себе – думаю, хотела испытать. Она не сказала мне этого, но ей хотелось проверить, гожусь ли я в художницы. И видимо, она одобрила меня, потому что тут же стала давать мне уроки ваяния. Мы напряженно занимались все лето. Это было просто замечательно. И теперь я знаю, что в первую очередь выберу именно класс ваяния. Мне не придется бросать из-за этого живопись. Знаешь, Сигрид мне очень помогла. В последние недели она написала множество рекомендательных писем к разным знакомым ей скульпторам, чтобы я могла к кому-то из них обратиться, когда стану учиться дальше. Наверно, она предчувствовала, что с ней случится… Но мне это и в голову не приходило. Да и вообще никто об этом не думал. Мы все верили, что Вещая Сигрид не может умереть.
   – Она не умерла. Для меня она жива. Я не могу представить себе ее мертвой.
   Голос у Каролины глухой и взволнованный. В горле у нее ком, и она вынуждена все время сдерживать рыдания.
   – Не рассказывай больше! – просит она. – Лучше мы отметим день ее ухода.
   Но Розильда выкладывает все до конца:
   – Наступило последнее утро. Как обычно, она провела со мной урок. Она всегда любила начинать пораньше, и я приходила к ней каждое утро в половине шестого. К этому моменту она уже успевала встать и поработать пару часов. Летом между половиной шестого и половиной девятого освещение в ее мастерской бывало самым лучшим. Для нее самой это было неважно, ведь она была слепа, но для меня это имело значение. В то утро мы работали как обычно. Все шло прекрасно. Сигрид была бодрой и веселой. Она только немного жаловалась на жару – я подумала, потрогав ее лоб, что обычно он у нее бывал прохладнее, но только потом поняла, что у нее был жар. Никакой усталости не было заметно. Я ей так и сказала.
   – А разве у меня есть время уставать? – отозвалась она.
   Вскоре после этого урок Розильды закончился, и она ушла. Но всего лишь через несколько часов Сигрид снова попросила ее подняться к ней. Когда Розильда пришла, в башне были открыты все окна и двери. Дул свежий ветер, белые летние занавески и драпировки надулись, как паруса. Розильде показалось, что она ступила на борт мчащегося по волнам парусника. А Сигрид сидела на своем стуле посреди мастерской на самом сквозняке, как будто на семи ветрах. На коленях у нее лежал большой сверток.
   – Как сильно здесь дует! – сказала ей Розильда. – Это совсем ни к чему. Может, закрыть окна?
   Но Сигрид не позволила.
   – Сегодня мой день рождения, – торжественно произнесла она. – Поэтому я решила сегодня отдохнуть и заняться тем, чем мне хочется.
   Она шутит?
   Все это выглядело несколько странно. У Сигрид всегда была ясная голова. Ее день рождения отмечали недавно большим пышным застольем. Об этом ей было, конечно, хорошо известно. Это читалось по ее лицу. Она выглядела, как шаловливый ребенок, который задумал что-то особенное и прекрасно знает, что его не все понимают.
   Розильда ничего не сказала. Но оставила окна открытыми. Она решила, что Сигрид самой виднее, как лучше. Если она хочет сидеть, овеваемая во всех сторон ветром, с этим ничего не поделаешь. Розильда просто хотела узнать, зачем за ней посылали. Видимо, у Сигрид настолько срочное дело, что она не может ждать до утра, когда Розильда снова придет к ней на урок.
   – Да, – подтвердила Вещая Сигрид. – Это касается вот этого свертка. Он предназначается Каролине, и я хочу, чтобы ты передала его ей как можно скорее. На следующей неделе вам придется подумать о другом, как я полагаю, но через неделю ты должна будешь отправиться в Стокгольм и передать ей это от меня. Собственно, ей нужно было получить его много раньше. Я думала, что у меня в запасе больше времени, но главное, чтобы она получила его сейчас, потому что он нужен ей в ее работе. В дополнение к зеркалам. Тебе не придется объяснять больше того, что я сказала. Каролина сразу поймет, что я имею в виду.