Грипе Мария. Тайник теней

   – Так она и сказала? – переспросила Каролина.
   – Да. Слово в слово.
   – А больше она ничего не говорила?
   – Говорила. Вот что: «Эта голова будет всегда напоминать о том, что настоящее творчество рождается изнутри. Поэтому нужно всегда опасаться своего внутреннего ока». Мне тоже следует помнить об этом во время работы, сказала она. Это касается всех.
   Затем Розильда ушла от нее. А через несколько часов Сигрид умерла. Она так и не встала со своего стула, сидела перед распахнутыми окнами, овеваемая ветрами и развевающимися занавесками.
   Розильда умолкла. Она подошла и положила свою руку на Каролинину, все еще бережно прикрывавшую подарок. Но вот наконец Каролина убирает руку, и они вместе с Розильдой снимают со скульптурной головы последнее покрывало.
   Розильда поднимает ее вверх для Каролины, которая не видела своего скульптурного портрета с тех пор, как его ваяли. Поэтому она с большим трепетом поднимает на него глаза и начинает рассматривать. Но тут же снова опускает взгляд. Она чувствует жжение в глазах. С трудом сдерживая себя, Каролина говорит как можно спокойнее:
   – Помню, она его так и не закончила.
   А Розильда ответила:
   – Нет, Сигрид говорила так, но я думаю, он выглядит вполне завершенным.
   Каролина кивнула:
   – Мне тоже так кажется. К тому же я еще и сама не вполне сложилась. Я это поняла еще в тот раз, когда его увидела. И сейчас тоже понимаю.
   Ей вспомнилось, какая буря эмоций разразилась в ней, когда она впервые оказалась перед этим портретом. Какой жалкой она себя ощущала. Она не могла понять, как другой мог найти в ней столько достойного и благородного, боялась, что никогда в жизни не сможет стать похожей на этот портрет. И безудержно разрыдалась.
   А портрет вовсе не был идеализированным. Она сама как модель содействовала его созданию, и хотя очень хотела показать себя с лучшей стороны, ей все же не свойственно приукрашивать себя.
   Нет, портрет являл ее такой, какой Каролина могла бы быть, если бы раскрывала те возможности, которые в ней скрыты и которые она постоянно растрачивала. Или как сказала Берта, когда в тот раз пыталась найти объяснение безутешным рыданиям Каролины: «Она плачет оттого, что увидела свою душу такой, какой ее задумал Творец, и почувствовала, что обманула его ожидания».
   Неудивительно, что сейчас она дрожит от страха. Она поднимает глаза и смотрит на свое лицо, каким его увидела Вещая Сигрид и каким выплеснула его из своего внутреннего «я», но ей хватает смелости лишь искоса взглянуть на него.
   – Не очень похоже на меня, правда? – наконец-то спрашивает она Розильду, как когда-то Берту.
   – Да нет, конечно похоже. Даже более того. Я узнаю родственные черты.
   Каролина испуганно смотрит на нее:
   – Что ты имеешь в виду? Я похожа на Клару де Лето?
   – На мамину маму? Нет, не думаю. Хотя… может немного, после того, как ты сказала… Да, теперь я вижу… Конечно, заметно, что вы из одного рода.
   – Разве это очень заметно? Посмотри еще!
   Каролина поворачивает к Розильде свое напряженное лицо, чтобы она могла рассмотреть сто, и Розильда с улыбкой отвечает:
   – Нет, вы с ней похожи не больше всех нас. У всех нас есть какие-то ее черты, как ты наверняка заметила. У бабушки была очень своеобразная внешность, которая, видимо, как-то проявляется в каждом из нас. Хотя сама она была очень слабым человеком. Это странно.
   – А я думаю, все же только я одна настолько унаследовала ее черты, – озабоченно говорит Каролина.
   Розильда отрицательно качает головой.
   – Но это не так. Ты ошибаешься, – произносит она таким тоном, как будто это была самая очевидная вещь на свете. – Впрочем, это совсем не важно. В тебе от нее совсем ничего нет. И ни в ком из нас.
   Каролина с удивлением поднимает на нее глаза. Как она может быть так уверена в этом? Но она, безусловно, уверена, и Каролина облегченно вздыхает.
   – А что ты имела в виду, когда сказала, что портрет более чем похож на меня? – спрашивает Каролина.
   Розильда придвигается ближе и снова разглядывает лицо Каролины. Взгляд у нее слегка смущенный.
   – Не знаю. Честно говоря, когда я впервые увидела его, то даже не поняла, что это ты. Но со временем он становился все более и более на тебя похож.
   Розильда удивленно смеется.
   – Это чистая правда. Как будто ты превращалась в свой портрет. Пойдем, ты сама увидишь!
   Она тянет Каролину к зеркалу и поднимает скульптурную голову рядом с оригиналом.
   – Смотри!
   Каролина пытается смотреть, но ничего не видит, глаза застилают слезы. Это тоже хорошо, она посмотрит на все позднее, в одиночестве. Но если все произошло так, как говорит Розильда, если она действительно становится похожей на портрет Сигрид, то можно быть спокойной. Это как раз то, к чему она втайне стремилась всей душой.
   – Когда я сейчас смотрю на это лицо, я понимаю, какой, наверное, удивительно сильной Жанной д'Арк ты была, – серьезно произносит Розильда.
   – Ты хочешь сказать, Иоанной…
   – Да. Конечно, Иоанной. Подумать только, я так и не видела тебя в этой роли. Это, должно быть, было просто потрясающе.
   Каролина всхлипывает и жалобно говорит:
   – Ты хочешь сказать, по мне этого не заметно? По моему собственному лицу?
   – Да нет, заметно. Но не так сильно, как на портрете. Там ты настоящая Иоанна.
   Каролина на мгновение задумывается. Затем решает не сдерживаться. И разражается слезами. В то же время она улыбается. Она смеется и плачет – от благодарности и отчаяния. Потом она берет одно из льняных полотен, которыми была обмотана скульптурная голова, и тщательно вытирает лицо.
   – Чувствую, этот портрет действительно мне нужен.
   – Сигрид была совершенно права. А сейчас мы отпразднуем ее уход! – восклицает Каролина. – Да, мы закатим настоящий праздник!

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
ЭПИЛОГ

   Набросок сценария для кинематографа
   Записан по памяти после увиденного сна Сагой КаролинойЯкобссон
   Действующие лица:
   ВЕЩАЯ СИГРИД
   АДАМ И КАРОЛИНА
   ФОНАРЩИК
   СТАТИСТЫ
   Спальня, совмещенная с кабинетом.
   Налево дверь с портьерой. Дверь открыта, видна часть соседней комнаты, по стене которой то и дело скользит тень молодой женщины, которая время от времени деловито ходит туда-сюда. (Здесь следует дать понять, чем женщина занята: она упаковывает чемодан. В комнате должно ощущаться некоторое напряжение.) Комната пуста, но кажется, как будто ее только что покинули.
   На заднем плане виднеется кровать со сложенным в кучу снятым постельным бельем. На каждой стене комнаты висит зеркало. Одно из них больше, чем остальные, рама белая с позолотой. На комоде лежит крупная белая роза. Рядом с розой шкатулка, которую, как змейка, обвивает наполовину вынутое ожерелье. На крышке шкатулки лежит раскрытый замочек. Ожерелье, возможно, из горного хрусталя, поскольку свет свечи на бусинах заставляет его сверкать и переливаться.
   Зритель понимает, что у женщины, живущей здесь, много дел.
   Повсюду на стульях и столах лежат книги, рукописи и фотографии.
   Особенно бросаются в глаза фотографии: они лежат или стоят почти в каждом уголке комнаты, но больше всего на письменном столе и вокруг него. Есть даже небольшой пьедестал с пальмой, около которой стоит одна фотография. На ней женское лицо.
   Фотографии, фотографии – сплошь портреты людей, ни одного пейзажа. И все без рамок.
   Помимо фотографий на письменном столе небрежной стопкой лежат большие белые листы бумаги. Окно открыто. Занавески время от времени колышутся от ветра, вороша бумаги на столе: несколько из них слетает на пол.
   На столе стоит свеча, огонек ее трепещет. Окно комнаты выходит на городскую улицу. В доме напротив темные окна. Раннее утро.
   Музыку к сцене подобрать сложно. Лучше всего подошли бы звук ветерка, шелестящего занавесками и бумагами, и шорох женской юбки, доносящийся из соседней комнаты. Вдалеке – шум просыпающегося города. Иными словами, простые, естественные звуки. Во всяком случае, музыка должна оставлять именно такое ощущение. Поэтому она должна звучать ненавязчиво, скорее приглушенно. (Собственно говоря, большая жалость, что звук и речь до сих пор не передаются в кинофильмах. Но рано или поздно они должны появиться на экране. Раз возможно передать музыку, нужно суметь передать и звуки!)
   Камера движется вначале по пустой комнате, оживляемой беспокойной игрой света и тени, колышущимися занавесками, листами бумаги, шелестящими на ветру, и темной женской тенью на стене соседней комнаты.
   Вот входит женщина в белом (Каролина), она будто бы делает шаг из собственной тени, как из темной двери.
   Первым делом подходит к окну и закрывает его, затем идет к столу, на котором стоит свеча: пламя уже перестало трепетать и теперь горит спокойно. Женщина садится за стол, открывает замок чернильницы и начинает писать на чистом листе бумаги; написав несколько строчек, задумывается и останавливается. С пером в руке она читает написанное на другом листе бумаги, который лежит в пачке на столе, то и дело обмакивая перо в чернильницу и правя текст. Как только чернила просыхают, она бросает лист на пол, берет новый, читает и отправляет вслед за предыдущим. Затем, лишь пробегая глазами листы, бросает их один за другим на пол.
   Потом собирает лежащие вокруг нее фотографии, быстро их просматривает и тоже бросает на пол. Над женским портретом у пальмы она медлит, но потом и он летит вслед за остальными. Женщина задувает свечу. Встает и идет в соседнюю комнату. Тотчас возвращается в темном пальто, наброшенном на плечи. Подходит к комоду, берет розу, становится возле зеркала и прижимает ее к груди, секунду разглядывает себя и откладывает цветок. Вместо него берет хрустальное ожерелье и застегивает его на шее. Покидает комнату через дверь напротив.
   Городской пейзаж. Пустынная, уходящая в перспективу улица. Цоканье лошадиных копыт. Легкий шум дождя.
   Дверь одного из домов открывается, и выходит молодая женщина. Останавливается, ждет. На перекрестке вдали появляется пролетка. Красивый экипаж с опущенными занавесками, в который запряжена пара лошадей, подъезжает прямо к крыльцу, где стоит Каролина.
   Пролетка дается крупным планом. На козлах сидит молодой человек (Адам). Пролетка останавливается около Каролины, и кучер спрыгивает с козел.
   Каролина подходит, открывает дверцу, но ее окликает Адам.
   АДАМ. Простите, но экипаж занят.
   КАРОЛИНА. Но это я заказала пролетку.
   АДАМ. Знаю, но она занята.
   КАРОЛИНА. И кто же там?
   АДАМ (прикладывает палец к губам). Не могу сказать. (Протягивает Каролине вожжи и хлыст…) Прошу вас!
   КАРОЛИНА (не берет их в руки). Но я не знаю адреса.
   АДАМ. Это тайна.
   Каролина берет у него вожжи и вскакивает на козлы. Адам дает ей хлыст, и пролетка трогается. Адам исчезает из кадра.
   Вид улицы с проезжающей по ней пролеткой. Это может быть любой город, Стокгольм или Париж. Людей не видно. Самое главное – это дома. Фасады с темными окнами. Здания, отражающиеся в воде. Мосты. Статуи. Парки. У зрителя должно сложиться впечатление нереальной, бесконечной, похожей на сон поездки. Освещение меняется: вначале впереди пролетки занимается утренняя заря, постепенно солнце встает в зенит, а затем свет медленно угасает, тени удлиняются. Наконец тихо спускаются сумерки, зажигаются газовые фонари и бледными сверкающими пятнами отражаются в черных блестящих от дождя камнях мостовой.
   То тут, то там появляются фонарщики со своими длинными шестами. В конце этого эпизода, как раз когда загораются фонари, пролетка подъезжает к площади, на которой располагается уличное кафе. Изящная белая мебель, маленькие круглые столики и изогнутые стулья выделяются на фоне стены дома. Кафе со всех сторон – а не только со стороны дома – окружено фонарями (желательно круглыми, как шары света).
   За одним из столиков сидит Адам и читает книгу. Завидев экипаж, он поднимается. Каролина останавливает лошадей, и Адам подходит к пей с книгой в руке.
   КАРОЛИНА. Что ты читаешь?
   Адам отвечает не сразу, Каролина наклоняется с козел и выхватывает книгу.
   КАРОЛИНА. «Портрет Дориана Грея». (Озабоченно кивает головой.) Тебе не стоит читать эту книгу.
   АДАМ. А почему нет? (Пытается забрать у нее книгу.)
   КАРОЛИНА (пряча книгу). Я напишу тебе другую.
   АДАМ (с сомнением). О чем же ты напишешь?
   КАРОЛИНА (загадочно). О другом портрете.
   АДАМ. О чьем?
   КАРОЛИНА. О моем, конечно!
   Она понукает лошадей и едет прочь. Темнота. Цокот лошадиных копыт. Вначале издали появляются фонари запряженной пролетки. Постепенно возникает и сама пролетка. Сейчас она едет медленно. Лошади устали. Экипаж останавливается под одним из уличных фонарей.
   Каролина совершенно неподвижно сидит на козлах. (Здесь важна музыка. Она должна передавать тревогу. Но не должна быть чересчур напряженной. Возможно, просто протяжный звук. Затем полная тишина.)
   Каролина спрыгивает с козел.
   Подходит к коляске, берется за ручку дверцы, но медлит.
   Затем резко распахивает дверцу. Внутри сидит Вещая Сигрид – такая, какой Каролина ее помнила при жизни, в широкой блузе и большом красном берете. Она сидит откинувшись и крепко спит.
   Каролина с нежностью смотрит на нее. Сигрид медленно открывает глаза.
   СИГРИД. Каролина! Что ты здесь делаешь?
   КАРОЛИНА. Я управляю пролеткой.
   Сигрид наклоняется, берет руки Каролины и крепко сжимает. Взгляды их встречаются.
   СИГРИД. Ах, Каролина… если бы ты знала…
   КАРОЛИНА. Я знаю. Но это неправда.
   СИГРИД. Что я умерла?
   КАРОЛИНА. Да. Не верь им!
   СИГРИД (отпускает ее руки, отодвигает занавеску, смотрит в окно, вздыхает). А зачем ты остановила пролетку?
   КАРОЛИНА. Я не знаю адреса.
   СИГРИД (очень серьезно и в то же время оживленно). Тебе и не нужно его знать. Дальше ты меня не повезешь. Здесь мы расстанемся.
   КАРОЛИНА (с отчаянием). Нет! Никогда!
   Она делает попытку войти внутрь пролетки и сесть рядом с Сигрид. Но та ее останавливает. Каролине приходится подчиниться.
   СИГРИД. Прощай.
   КАРОЛИНА (как и прежде, в отчаянии). Что же мне теперь делать? Куда мне идти?
   СИГРИД (нежно улыбаясь). Конечно, в кинотеатр. Так, как ты и задумала.
   КАРОЛИНА (печально качая головой). Нет, мне туда совсем не хочется.
   СИГРИД (все еще улыбаясь). Ты сделаешь так, как я велела.
   КАРОЛИНА. А кто же будет управлять пролеткой?
   СИГРИД. Думаю, я сама возьмусь за вожжи. Я делала это всю свою жизнь. Почему бы мне не сделать этого сейчас?
   Она выходит из коляски и ловко прыгает на козлы. Каролина остается стоять внизу.
   СИГРИД (отчасти грустно, отчасти удивленно). Жизнь так коротка, Каролина. Ее всегда не хватает.
   КАРОЛИНА (с внезапной надеждой). Так останься! Останься!
   СИГРИД (с улыбкой качает головой). Нет, не хочу. Но послушай: моя любовь останется здесь, с тобой. Она не помещается в одну жизнь. Ты понесешь ее дальше. Ты хочешь?
   КАРОЛИНА (делая книксен). Да. Если я только смогу.
   СИГРИД. Ты сможешь.
   Вещая Сигрид поднимает руку, чтобы помахать. Понукает лошадей, и экипаж медленно отправляется в путь. Скорость его все возрастает. Каролина остается стоять под фонарем и смотрит вслед исчезающей в темноте пролетке.
   ВОЗЛЕ КИНОТЕАТРА.
   Каролина покупает в окошке билет и проходит в зал. Она пришла поздно. Уже почти все места заняты, людям приходится вставать, чтобы пропустить ее. Каролина, извиняясь, протискивается мимо них.
   Вдруг она лицом к лицу сталкивается с Адамом. Взгляды их встречаются, и с минуту они смотрят друг на друга. Улыбаются.
   И Каролина целует Адама – мгновенно. Легко, как бабочка.
   А затем идет дальше по ряду.
   СНОВА В КОМНАТЕ.
   Здесь все погружено в темноту, в окне виден только свет уличного фонаря.
   На полу лежат белые листы бумаги – они как будто светятся.
   Фотографии тоже.
   Дверь открывается. Входит Каролина. Она подходит к столу и зажигает свечу. Бросает пальто на стул. Снимает хрустальное ожерелье.
   Открывает окно. Ветерок шевелит занавески. Играет с волосами и белым платьем Каролины. Она запрокидывает голову и с улыбкой закрывает глаза.
   Затем садится за стол и берет новый лист бумаги. Открывает замок чернильницы, окунает перо и пишет:
   Прощай, Берта. Прощайте, Арильд и Розильда. Прощай, Ингеборг.
   Прощайте все вы, мои дорогие!
   Это последняя страница моей книги, возможно, единственной книги, которую я напишу, и потому я хочу поблагодарить вас. Увы!
   Без вас моя жизнь никогда не была бы такой, какая она есть – и какой может стать в будущем. Да, я люблю вас, и мне очень хочется, чтобы все вы почувствовали сейчас, как я улыбаюсь, когда собираюсь на время исчезнуть со сцены, чтобы узнать нового человека в моей жизни. Для этого мне необходимо время. Он так давно ждал меня, и имя его Адам…