Страница:
Впрочем, для выходных в горах потребуется кое-что еще. До пикника оставался всего день. Он уже чувствовал усиливающийся поток энергии, чувствовал изменения уровня излучения. Энергия — это сила, это власть. Власть же для него — необходимое условие существования. Его власть над другими.
Шторы на окнах были задернуты, и все же в комнате стоял полумрак, а не полная темнота. Четырехваттная лампочка в ванной давала слабый свет, едва достигавший кровати. Он видел только потому, что глаза привыкли, и видел прекрасно. Рисунок на покрывале. Округлости под покрывалом. Ее голову на подушке.
Он тихо сделал шаг, потом еще один, пока не оказался у края кровати, стоя прямо над ней. Она крепко спала. Неудивительно. После пережитого на прошлой неделе она, наверное, не могла отличить день от ночи.
Это была власть.
Он положил собранный вещевой мешок на стул, потом водрузил черный кожаный мешок на комод и расстегнул молнию. Внутри лежали резиновые перчатки. Трехфутовая палка. Кусок веревки. Более длинный кусок все той же желтой нейлоновой веревки. И нож.
Это тоже была власть. Но более достижимая.
На этот раз не будет ни реквизита, ни инструментов — никаких мирских орудий. Ему придется призвать глубинные силы. Он был уверен, что сможет. У него есть этот дар. Он знал. Нужно только захотеть. И оно случится.
Он сделал глубокий очистительный вдох, закрыл глаза и сосредоточился. Медленно выдохнул. Легкие опустели, но он продолжал выдыхать. Тело требовало воздуха, но разум говорил «нет». Легкие начали гореть, но мужчина отказывался делать вдох. Он боролся с болью, пока она не превратилась в оцепенение. Закружилась голова. Он почувствовал, что зашатался. В тот момент, когда это стало казаться невыносимым, чернота превратилась в видение. Внезапно он увидел натягивающуюся веревку, затем — сжимающуюся на шее… Он почувствовал конвульсии женского тела, услышал биение ее сердца. Он использовал все свои силы концентрации, все свои силы излучения — каждую каплю ментальной силы и энергии. На лбу собрались капли пота. Лицо исказилось. Пальцы впились в край комода. Лицо в последний раз исказилось, и он упал на колени, почти теряя сознание.
Застонал, хватая ртом воздух, жадно глотая его быстрыми, неровными вдохами. Через несколько мгновений взял себя в руки. Сделал еще один глубокий очистительный вдох и улыбнулся про себя, еще не открывая глаз. Это была улыбка победителя. Его успех был ощутимым, реальным, как никогда прежде. Дело сделано. Такова его сила.
Сила источника.
48
ЧАСТЬ V
49
50
Шторы на окнах были задернуты, и все же в комнате стоял полумрак, а не полная темнота. Четырехваттная лампочка в ванной давала слабый свет, едва достигавший кровати. Он видел только потому, что глаза привыкли, и видел прекрасно. Рисунок на покрывале. Округлости под покрывалом. Ее голову на подушке.
Он тихо сделал шаг, потом еще один, пока не оказался у края кровати, стоя прямо над ней. Она крепко спала. Неудивительно. После пережитого на прошлой неделе она, наверное, не могла отличить день от ночи.
Это была власть.
Он положил собранный вещевой мешок на стул, потом водрузил черный кожаный мешок на комод и расстегнул молнию. Внутри лежали резиновые перчатки. Трехфутовая палка. Кусок веревки. Более длинный кусок все той же желтой нейлоновой веревки. И нож.
Это тоже была власть. Но более достижимая.
На этот раз не будет ни реквизита, ни инструментов — никаких мирских орудий. Ему придется призвать глубинные силы. Он был уверен, что сможет. У него есть этот дар. Он знал. Нужно только захотеть. И оно случится.
Он сделал глубокий очистительный вдох, закрыл глаза и сосредоточился. Медленно выдохнул. Легкие опустели, но он продолжал выдыхать. Тело требовало воздуха, но разум говорил «нет». Легкие начали гореть, но мужчина отказывался делать вдох. Он боролся с болью, пока она не превратилась в оцепенение. Закружилась голова. Он почувствовал, что зашатался. В тот момент, когда это стало казаться невыносимым, чернота превратилась в видение. Внезапно он увидел натягивающуюся веревку, затем — сжимающуюся на шее… Он почувствовал конвульсии женского тела, услышал биение ее сердца. Он использовал все свои силы концентрации, все свои силы излучения — каждую каплю ментальной силы и энергии. На лбу собрались капли пота. Лицо исказилось. Пальцы впились в край комода. Лицо в последний раз исказилось, и он упал на колени, почти теряя сознание.
Застонал, хватая ртом воздух, жадно глотая его быстрыми, неровными вдохами. Через несколько мгновений взял себя в руки. Сделал еще один глубокий очистительный вдох и улыбнулся про себя, еще не открывая глаз. Это была улыбка победителя. Его успех был ощутимым, реальным, как никогда прежде. Дело сделано. Такова его сила.
Сила источника.
48
Энди всегда была разумно терпелива, но к середине четверга ее терпение лопнуло. Прошло больше двадцати четырех часов с тех пор, как Айзек заявил, что хочет подумать о ее задании. Она не собиралась ждать до скончания века. В этом отношении ФБР ничем не отличалось от других контор: слишком много решений принималось путем непринятия решений.
— Можно? — спросила Энди, остановившись в открытой двери.
Андервуд не выглядел удивленным при виде ее, но не выглядел и взволнованным. Он сделал ей знак войти и закрыть дверь. Энди так и сделала, потом села в кресло напротив стола Айзека. Он откинулся в кожаном кресле и сказал:
— Насколько я понимаю, ты хочешь услышать мое решение.
— Не хочу быть назойливой, но блечмановский пикник завтра.
— Да, есть множество причин, чтобы отпустить тебя. Ты — логичный выбор, поскольку уже сделала первый шаг. По моему мнению, ты — самый талантливый молодой агент в управлении. И, говоря совершенно откровенно, у меня не так уж много агентов, рвущихся рискнуть жизнью, внедрившись в секту. Что вызывает закономерный вопрос — почему ты хочешь сделать это?
— Потому что искренне верю — это приведет нас к Бет Уитли.
Айзек наклонился вперед, поставив локти на стол.
— Нет, я хочу знать, почему ты на самом деле хочешь сделать это?
— Ты имеешь в виду, считаю ли я это профессиональным вызовом? Что это хорошо для карьеры? Лучше, чем еще одни выходные с взятым напрокат кино и поп-корном из микро-волновки?
— Я серьезно. Это опасное задание. Я не хочу, чтобы мой сотрудник брался за него из ложных побуждений.
— Каких таких ложных побуждений?
— Ну, не знаю. Но гипотетически предположим, некто еще чувствует себя обиженной или смущенной из-за свадьбы, превратившейся буквально в драку у алтаря. Может быть, этот некто готов ухватиться за опасное задание как за удобную возможность побега от реальности…
На мгновение Энди лишилась дара речи.
— Это тут совершенно ни при чем.
— Не злись. Я лишь хочу быть уверенным, что ты идешь на это с ясной головой. Это моя профессиональная обязанность.
— Я знаю, что свадьба была вроде бы совсем недавно. Да только эмоционально Рик остался так далеко в прошлом, что теперь это даже не смешно.
— Ты уверена?
— А ты уверен, что твой интерес чисто профессиональный? — Энди не обличала. Просто давала ему еще один шанс.
Айзек заговорил мягче, но по-прежнему сугубо деловым тоном:
— Вероятно, на этом пикнике новобранцы должны будут рассказать о себе. Если я санкционирую задание, то, как ты понимаешь, тебе понадобятся не просто фальшивые документы. Придется создать целую семейную историю.
— Это легко. Я же приемыш, помнишь? Никто не думает о другой жизни больше приемного ребенка. Не считай меня сумасшедшей, но я обладаю богатым выбором воображаемых родителей.
— Секты обычно охотятся на эмоционально нестабильных, чем-то обиженных людей. Тебе придется придумать что-то подходящее.
— Никаких проблем. Поездка в Якиму уже дала кое-какие идеи.
— Что ты имеешь в виду?
Энди имела в виду пьяную проститутку в гостинице, однако не видела смысла делиться с Айзеком своими мыслями о матери, которой к тому же она никогда не знала.
— Да в общем-то ничего. Просто поверь, я могу сочинить такую липовую семью, что они признают меня новобранцем месяца.
— Только не переусердствуй. Одна из самых серьезных проблем для агентов, работающих под прикрытием, — точная память о рассказанной «легенде». Отличная идея как можно больше придерживаться правды — по крайней мере в мелочах. Например, есть ли у тебя братья или сестры? Занималась ли ты в детстве танцами? Чем зарабатывает на жизнь твой отец?
— Являюсь ли я полукровкой, удочеренной и воспитанной белыми родителями из среднего класса?
— Да, кстати, раз уж ты упомянула об этом, вот довольно правдоподобные истоки проблем для человека, которого со временем могло бы потянуть в секту… — Айзек заметил выражение лица Энди и пошел на попятную: — Я не имел в виду тебя…
— Все в порядке.
— Я не хочу, чтобы ты, стремясь заслужить мое одобрение, придумывала какую-то особенную «легенду». Если бы я отправлялся на это задание, мне бы, разумеется, пришлось идти как чернокожему. Но ты выглядишь белой, ты воспитана белыми, ты можешь быть белой. Или можешь быть индеанкой. Или можешь быть помесью. В твоем распоряжении эта уникальная роскошь.
— Далеко не роскошь, — заметила Энди.
— Прости, я неудачно выбрал слово.
Очень неудачно. Энди могла бы рассказать Айзеку, как в колледже поехала на пау-вау — встречу индейцев — в университетский кампус, и ее избегали как просто еще одну сексуально озабоченную белую цыпочку, охотящуюся за загорелым индейским воином. Как студенческий комитет отказал ей в притязаниях на статус коренной американки, потому что Энди понятия не имела, к какому племени принадлежала ее мать. Как в детстве она вела дневник веревочным письмом, отмечая самые важные события в жизни узелками и цветными бусинами, а мать отобрала его и сожгла, испугавшись, что это связано с какой-либо разновидностью сатанизма.
— Айзек, дашь ты мне это задание или нет?
— Да. Даю.
— Спасибо. — Энди была испугана, но довольна.
— Не за что. И тебе, пожалуй, следовало бы больше благодарить Викторию, чем меня.
— Викторию?
— Я с ней разговаривал около часа назад. Хотел узнать, что она думает о поручении этого задания тебе. Последнее время Сантос что-то хандрит — и поэтому так тускло и выглядит в этом деле. Мне кажется, в тебе она видит саму себя в молодости. Если ты хорошо сыграешь, то, возможно, найдешь подходящего наставника.
— Она хотела бы учить меня?
— Она уже присматривается к тебе. И не хочет, чтобы тебя считали молодой и неопытной для рискованных заданий вроде этого. Не хочет, чтобы у тебя не было шанса заполучить репутацию, необходимую для достижения вершины.
Энди знала о неудачной попытке Виктории занять пост главы отдела по розыску педофилов и серийных убийц, знала, что в Квонтико женщина никогда не возглавляла отдел, занимающийся психопатологией насилия.
— Забавно, но самыми жесткими моими критиками всегда были женщины. Приятно, что хоть одна на моей стороне. Спасибо, что передал это.
— Не за что. И еще раз извиняюсь за глупые замечания о сектах и твоем смешанном происхождении. Я вел себя неподобающе.
— Забудь об этом. Просто у приемного ребенка все в жизни очень сложно. Постоянно думаешь о самых разных вещах вроде братьев или сестер, которые, возможно, воспитываются где-то еще. Вдруг их жизни труднее, чем моя… А может быть, они понимают, кто они такие, лучше, чем я… Есть ли в этом какой-то смысл?
— Конечно.
Они посидели молча, словно все важное уже сказано. Энди посмотрела на часы:
— Если мы договорились, то мне лучше нанести визит техникам.
— Определенно.
Она встала и пошла к двери.
— Эй, Энди, — окликнул Андервуд.
Она остановилась и обернулась. Айзек покачал головой, наполовину улыбаясь, наполовину хмурясь.
— Черт тебя побери, Кира. Ты завалила первый тест.
— Больше не повторится, сэр. — Энди улыбнулась и, выходя, изобразила, что отдает салют. И добавила про себя: «По крайней мере надеюсь на это». Улыбка погасла.
Над Пьюджет-Саунд занималось туманное утро пятницы. До восхода солнца оставался еще час, поэтому плотный серый покров, висящий над Вашингтонским женским исправительным центром, даже не начинал рассеиваться. В предрассветной тишине голый цементный пол и шлакоблочные стены были ужасно холодными.
Большинство заключенных спали в камерах. Несколько дюжин, однако, проводили ночь в большой общей спальне — временная мера, облегчавшая перенаселенность отделения общего режима. Ряды металлических коек с белыми простынями и голубыми одеялами. Неудачницы, оказавшиеся возле забранных сеткой ламп, лежали, засунув головы под подушки, чтобы загородиться от света. Те, у кого соседки храпели, затыкали уши скомканной туалетной бумагой.
В пять утра надзиратель проходил по залу, пересчитывая всех по головам. Он шел таким медленным и ровным шагом, что ритмичное пощелкивание каблуков было похоже на тиканье гигантских часов. Он обходил ряд за рядом, никого не тревожа. Большинство даже не просыпались. Немногие проснувшиеся быстро переворачивались на другой бок и снова отрубались. Добравшись до заднего ряда, надзиратель пошел еще медленнее. Здесь было темнее, дальше от света и потому труднее что-то разглядеть. Подсчет продолжался без остановок, пока он не добрался до девятой койки. Под одеялом что-то выпирало, но как-то странно. Надзиратель включил фонарик. Койка оказалась пуста. Само по себе это не вызывало паники. Довольно часто заключенные незаметно ускользали в ванную или забирались в койку к любовницам. Но тут он заметил кое-что еще. Сдернул одеяло. Простыни не было.
Это встревожило надзирателя.
Он схватил рацию и вызвал дежурку.
— Брешь в системе защиты первого отделения! — настойчиво повторял надзиратель. — Включить свет!
Взвыла сирена, аварийные огни включились на полную мощность. Несколько дюжин сонных женщин, ворча, скатывались с коек. Команда надзирателей помчалась по запертому коридору к спальне. Когда электронные двери распахнулись, они разбились на пары и рассредоточились по отделению.
— Стройся! — кричали они.
Заключенные стояли неровными рядами, пока охрана отмечала их и заглядывала под койки. Спали все по одной; парочек не обнаружилось. Это означало, что одна заключенная отсутствует.
Трое охранников бросились в ванную. Их шаги гулко отдавались от ярко-белых стен.
— Есть тут кто-нибудь? — крикнул старший.
Быстрый визуальный осмотр не обнаружил никого в длинном ряду раковин и туалетов. Они вошли в большую общую душевую и застыли.
Пропавшая простыня, натянутая и скрученная, была привязана к водопроводной трубе под потолком. На этом подобии веревки висело тело женщины, пальцы ног болтались всего в шести дюймах над душевым стоком. Самоубийца была совершенно голой, одежда скомкана и брошена в углу.
— Снимите ее!
Самый высокий охранник поддерживал безвольное тело, пока остальные развязывали самодельную петлю на шее. Они положили женщину на пол, проверили пульс. Ничего. В отчаянии один из охранников начал делать непрямой массаж сердца, но другой остановил его. Тело было слишком холодным. Реанимация помочь уже не могла.
Старший охранник, сердитый и растерянный, отступил, покачав головой.
— Чтоб тебя, Ширли. Что, черт побери, заставило тебя сделать это?
— Можно? — спросила Энди, остановившись в открытой двери.
Андервуд не выглядел удивленным при виде ее, но не выглядел и взволнованным. Он сделал ей знак войти и закрыть дверь. Энди так и сделала, потом села в кресло напротив стола Айзека. Он откинулся в кожаном кресле и сказал:
— Насколько я понимаю, ты хочешь услышать мое решение.
— Не хочу быть назойливой, но блечмановский пикник завтра.
— Да, есть множество причин, чтобы отпустить тебя. Ты — логичный выбор, поскольку уже сделала первый шаг. По моему мнению, ты — самый талантливый молодой агент в управлении. И, говоря совершенно откровенно, у меня не так уж много агентов, рвущихся рискнуть жизнью, внедрившись в секту. Что вызывает закономерный вопрос — почему ты хочешь сделать это?
— Потому что искренне верю — это приведет нас к Бет Уитли.
Айзек наклонился вперед, поставив локти на стол.
— Нет, я хочу знать, почему ты на самом деле хочешь сделать это?
— Ты имеешь в виду, считаю ли я это профессиональным вызовом? Что это хорошо для карьеры? Лучше, чем еще одни выходные с взятым напрокат кино и поп-корном из микро-волновки?
— Я серьезно. Это опасное задание. Я не хочу, чтобы мой сотрудник брался за него из ложных побуждений.
— Каких таких ложных побуждений?
— Ну, не знаю. Но гипотетически предположим, некто еще чувствует себя обиженной или смущенной из-за свадьбы, превратившейся буквально в драку у алтаря. Может быть, этот некто готов ухватиться за опасное задание как за удобную возможность побега от реальности…
На мгновение Энди лишилась дара речи.
— Это тут совершенно ни при чем.
— Не злись. Я лишь хочу быть уверенным, что ты идешь на это с ясной головой. Это моя профессиональная обязанность.
— Я знаю, что свадьба была вроде бы совсем недавно. Да только эмоционально Рик остался так далеко в прошлом, что теперь это даже не смешно.
— Ты уверена?
— А ты уверен, что твой интерес чисто профессиональный? — Энди не обличала. Просто давала ему еще один шанс.
Айзек заговорил мягче, но по-прежнему сугубо деловым тоном:
— Вероятно, на этом пикнике новобранцы должны будут рассказать о себе. Если я санкционирую задание, то, как ты понимаешь, тебе понадобятся не просто фальшивые документы. Придется создать целую семейную историю.
— Это легко. Я же приемыш, помнишь? Никто не думает о другой жизни больше приемного ребенка. Не считай меня сумасшедшей, но я обладаю богатым выбором воображаемых родителей.
— Секты обычно охотятся на эмоционально нестабильных, чем-то обиженных людей. Тебе придется придумать что-то подходящее.
— Никаких проблем. Поездка в Якиму уже дала кое-какие идеи.
— Что ты имеешь в виду?
Энди имела в виду пьяную проститутку в гостинице, однако не видела смысла делиться с Айзеком своими мыслями о матери, которой к тому же она никогда не знала.
— Да в общем-то ничего. Просто поверь, я могу сочинить такую липовую семью, что они признают меня новобранцем месяца.
— Только не переусердствуй. Одна из самых серьезных проблем для агентов, работающих под прикрытием, — точная память о рассказанной «легенде». Отличная идея как можно больше придерживаться правды — по крайней мере в мелочах. Например, есть ли у тебя братья или сестры? Занималась ли ты в детстве танцами? Чем зарабатывает на жизнь твой отец?
— Являюсь ли я полукровкой, удочеренной и воспитанной белыми родителями из среднего класса?
— Да, кстати, раз уж ты упомянула об этом, вот довольно правдоподобные истоки проблем для человека, которого со временем могло бы потянуть в секту… — Айзек заметил выражение лица Энди и пошел на попятную: — Я не имел в виду тебя…
— Все в порядке.
— Я не хочу, чтобы ты, стремясь заслужить мое одобрение, придумывала какую-то особенную «легенду». Если бы я отправлялся на это задание, мне бы, разумеется, пришлось идти как чернокожему. Но ты выглядишь белой, ты воспитана белыми, ты можешь быть белой. Или можешь быть индеанкой. Или можешь быть помесью. В твоем распоряжении эта уникальная роскошь.
— Далеко не роскошь, — заметила Энди.
— Прости, я неудачно выбрал слово.
Очень неудачно. Энди могла бы рассказать Айзеку, как в колледже поехала на пау-вау — встречу индейцев — в университетский кампус, и ее избегали как просто еще одну сексуально озабоченную белую цыпочку, охотящуюся за загорелым индейским воином. Как студенческий комитет отказал ей в притязаниях на статус коренной американки, потому что Энди понятия не имела, к какому племени принадлежала ее мать. Как в детстве она вела дневник веревочным письмом, отмечая самые важные события в жизни узелками и цветными бусинами, а мать отобрала его и сожгла, испугавшись, что это связано с какой-либо разновидностью сатанизма.
— Айзек, дашь ты мне это задание или нет?
— Да. Даю.
— Спасибо. — Энди была испугана, но довольна.
— Не за что. И тебе, пожалуй, следовало бы больше благодарить Викторию, чем меня.
— Викторию?
— Я с ней разговаривал около часа назад. Хотел узнать, что она думает о поручении этого задания тебе. Последнее время Сантос что-то хандрит — и поэтому так тускло и выглядит в этом деле. Мне кажется, в тебе она видит саму себя в молодости. Если ты хорошо сыграешь, то, возможно, найдешь подходящего наставника.
— Она хотела бы учить меня?
— Она уже присматривается к тебе. И не хочет, чтобы тебя считали молодой и неопытной для рискованных заданий вроде этого. Не хочет, чтобы у тебя не было шанса заполучить репутацию, необходимую для достижения вершины.
Энди знала о неудачной попытке Виктории занять пост главы отдела по розыску педофилов и серийных убийц, знала, что в Квонтико женщина никогда не возглавляла отдел, занимающийся психопатологией насилия.
— Забавно, но самыми жесткими моими критиками всегда были женщины. Приятно, что хоть одна на моей стороне. Спасибо, что передал это.
— Не за что. И еще раз извиняюсь за глупые замечания о сектах и твоем смешанном происхождении. Я вел себя неподобающе.
— Забудь об этом. Просто у приемного ребенка все в жизни очень сложно. Постоянно думаешь о самых разных вещах вроде братьев или сестер, которые, возможно, воспитываются где-то еще. Вдруг их жизни труднее, чем моя… А может быть, они понимают, кто они такие, лучше, чем я… Есть ли в этом какой-то смысл?
— Конечно.
Они посидели молча, словно все важное уже сказано. Энди посмотрела на часы:
— Если мы договорились, то мне лучше нанести визит техникам.
— Определенно.
Она встала и пошла к двери.
— Эй, Энди, — окликнул Андервуд.
Она остановилась и обернулась. Айзек покачал головой, наполовину улыбаясь, наполовину хмурясь.
— Черт тебя побери, Кира. Ты завалила первый тест.
— Больше не повторится, сэр. — Энди улыбнулась и, выходя, изобразила, что отдает салют. И добавила про себя: «По крайней мере надеюсь на это». Улыбка погасла.
Над Пьюджет-Саунд занималось туманное утро пятницы. До восхода солнца оставался еще час, поэтому плотный серый покров, висящий над Вашингтонским женским исправительным центром, даже не начинал рассеиваться. В предрассветной тишине голый цементный пол и шлакоблочные стены были ужасно холодными.
Большинство заключенных спали в камерах. Несколько дюжин, однако, проводили ночь в большой общей спальне — временная мера, облегчавшая перенаселенность отделения общего режима. Ряды металлических коек с белыми простынями и голубыми одеялами. Неудачницы, оказавшиеся возле забранных сеткой ламп, лежали, засунув головы под подушки, чтобы загородиться от света. Те, у кого соседки храпели, затыкали уши скомканной туалетной бумагой.
В пять утра надзиратель проходил по залу, пересчитывая всех по головам. Он шел таким медленным и ровным шагом, что ритмичное пощелкивание каблуков было похоже на тиканье гигантских часов. Он обходил ряд за рядом, никого не тревожа. Большинство даже не просыпались. Немногие проснувшиеся быстро переворачивались на другой бок и снова отрубались. Добравшись до заднего ряда, надзиратель пошел еще медленнее. Здесь было темнее, дальше от света и потому труднее что-то разглядеть. Подсчет продолжался без остановок, пока он не добрался до девятой койки. Под одеялом что-то выпирало, но как-то странно. Надзиратель включил фонарик. Койка оказалась пуста. Само по себе это не вызывало паники. Довольно часто заключенные незаметно ускользали в ванную или забирались в койку к любовницам. Но тут он заметил кое-что еще. Сдернул одеяло. Простыни не было.
Это встревожило надзирателя.
Он схватил рацию и вызвал дежурку.
— Брешь в системе защиты первого отделения! — настойчиво повторял надзиратель. — Включить свет!
Взвыла сирена, аварийные огни включились на полную мощность. Несколько дюжин сонных женщин, ворча, скатывались с коек. Команда надзирателей помчалась по запертому коридору к спальне. Когда электронные двери распахнулись, они разбились на пары и рассредоточились по отделению.
— Стройся! — кричали они.
Заключенные стояли неровными рядами, пока охрана отмечала их и заглядывала под койки. Спали все по одной; парочек не обнаружилось. Это означало, что одна заключенная отсутствует.
Трое охранников бросились в ванную. Их шаги гулко отдавались от ярко-белых стен.
— Есть тут кто-нибудь? — крикнул старший.
Быстрый визуальный осмотр не обнаружил никого в длинном ряду раковин и туалетов. Они вошли в большую общую душевую и застыли.
Пропавшая простыня, натянутая и скрученная, была привязана к водопроводной трубе под потолком. На этом подобии веревки висело тело женщины, пальцы ног болтались всего в шести дюймах над душевым стоком. Самоубийца была совершенно голой, одежда скомкана и брошена в углу.
— Снимите ее!
Самый высокий охранник поддерживал безвольное тело, пока остальные развязывали самодельную петлю на шее. Они положили женщину на пол, проверили пульс. Ничего. В отчаянии один из охранников начал делать непрямой массаж сердца, но другой остановил его. Тело было слишком холодным. Реанимация помочь уже не могла.
Старший охранник, сердитый и растерянный, отступил, покачав головой.
— Чтоб тебя, Ширли. Что, черт побери, заставило тебя сделать это?
ЧАСТЬ V
49
Автобус отправился из Якимы в десять утра. Это был старый школьный автобус, перекрашенный в уныло-голубой цвет. Длинная трещина на ветровом стекле напоминала очертаниями Большую Медведицу. Резиновый настил в некоторых местах истерся до голого металла. За прошедшие годы множество юношеских граффити покрыли спинки сидений: «ДЖО + ДОННА», «ДОННА ТРАХАЕТСЯ», «ДЖО — ГОМИК».
Энди узнала двух мужчин и трех женщин с собрания во вторник. И насчитала еще шесть женщин и пять мужчин, включая шофера. Вели они себя друг с другом как старые знакомые, поэтому Энди предположила, что эти одиннадцать уже входят в секту. Командовали посадкой Фелисия и Том, выступавшие на собрании. Они отметили по списку пришедших, проследили, чтобы багаж был должным образом сложен и чтобы каждый рекрут занял соответствующее место в автобусе. Сиденья были распределены заранее. Казалось, во всем царит четкое планирование.
Когда автобус выезжал из города, Фелисия встала впереди и обратилась к пассажирам, перекрикивая грохот старого мотора:
— Теперь, когда мы наконец в пути, я хочу официально поприветствовать каждого из вас и поблагодарить за приход. На пикниках новички могут познакомиться с нами, а действующие члены восстановить энергию. Возможно, для некоторых из вас эти выходные станут самыми важными в жизни. Не расстраивайтесь, если не почувствуете сразу же изменений в своем потоке энергии или уровне излучения. Считайте эти дни первым шагом на пути, а не законченным путешествием. Поездка займет часа три. Мы старались, чтобы в автобусе было поровну опытных членов и новичков. Поэтому, пожалуйста, познакомьтесь с соседями. Поговорите, если хочется. Или просто смотрите в окно и отдыхайте. Есть вопросы?
Все молчали. Через некоторое время руку поднял один старик — тот самый, над которым Блечман подтрунивал на собрании во вторник. Жены с ним не было.
— Куда именно мы едем?
Энди это тоже интересовало. Точное место назначения так и не было названо.
— К источнику. — Фелисия сделала паузу, словно подчеркивая, что других слов не требуется, потом самодовольно улыбнулась и села на свое место.
За первые девяносто минут поездки Энди немного поговорила с мужчиной, сидевшим сзади, и двумя женщинами по другую сторону прохода. Никто из них не показался ей особенно фанатичным. Женщины казались молоденькими, практически девочками. Они перебивались случайными заработками, не зная, как распорядиться жизнью. Мужчина был музыкантом, играющим в ночных клубах при второразрядных гостиницах. Энди говорила только о недавней работе в магазине одежды «Второй шанс», а дальше в историю Киры углубляться и не требовалось. Довольно быстро Энди поняла, что работа под прикрытием очень похожа на собеседование. Для успеха надо только изображать интерес и позволять собеседнику самому говорить на его любимые темы.
По дороге Фелисия расхаживала по салону, останавливаясь, чтобы минут десять — пятнадцать побеседовать наедине с каждым новичком. Энди сидела ближе к концу. Фелисия добралась до нее через два часа — точно по расписанию.
— Кира, можно на минутку присесть к тебе?
— Конечно.
Фелисия села у прохода, но ничего не сказала. Энди догадалась, что сама должна задавать вопросы.
— И часто у вас бывают такие пикники?
— Примерно раз в месяц. Летом — по два раза.
Чаще, чем Энди предполагала. То, что пикник организовали в ту же самую неделю, когда она устроилась работать в магазин одежды, не было просто удачным совпадением, как сначала решила Энди.
— Это хорошая публика?
— Ага, довольно порядочная.
В голове Энди кружился миллион вопросов, но она боялась показаться слишком уж любопытной, похожей на копа. После нескольких минут молчания Фелисия спросила:
— Кира, тебя что-нибудь интересует особенно? «Да. Где, черт побери, Бет Уитли?»
— Нет, ничего на ум не приходит. Я всего-навсего послушалась твоего совета. Ну, знаешь, делать один шаг за раз.
— На самом деле это единственный способ. Один шаг за раз.
— Извини, а сколько всего шагов?
Фелисия улыбнулась, словно вопрос был наивным:
— Это зависит от человека.
— Надеюсь, не возражаешь, если я спрошу, сколько шагов сделала ты?
— Одна из твоих задач — разгадать это самой. К концу этих выходных ты уже должна научиться воспринимать энергию, выделяемую другими, и определять их уровень излучения.
— Значит, ты знаешь, на каком уровне нахожусь я?
— На самом основном, Кира. Очень человеческом. Но не унывай. Мы все начинали с самого начала. Даже Стив Блечман.
— А он будет на этом пикнике? Когда я спрашивала во вторник, ты сказала, что Стив едет.
— Он едет.
— А почему его нет в автобусе?
— Ему надо быть очень осторожным на пикниках.
— Что ты имеешь в виду?
— Ему приходится ограничивать время, которое он проводит с нами.
— Нам всем надо встретиться с Блечманом, верно? Фелисия заколебалась.
— Боюсь, ты не встретишься с ним. И никто из новичков.
— Почему?
— Он проведет все время с более опытными членами.
— Он что, даже не поздоровается с нами?
— Все не так просто. Для встречи наедине со Стивом надо подготовиться. Без должной подготовки новички слишком сильно высасывают его энергию. Они становятся пиявками. А такое излишество ни к чему. Надо знать точно, сколько брать. И нельзя забирать больше.
— А как начать подготовку?
Похоже, Фелисия была довольна вопросом, словно такое рвение оказалось хорошим знаком.
— Ты начнешь сегодня вечером.
— Жду не дождусь, — ответила Энди. И она имела в виду именно то, что сказала.
Смерть Ширли ошеломила Гаса. На пятницу он планировал еще один визит, чтобы разобраться в догадках ее адвоката насчет сговора с целью убийства. Состояла Ширли в банде или нет, это не так уж и важно. Ему просто нужны были имена ее сообщников. Гас хотел выяснить, знали ли они Бет. Возможно, они даже знали, что с ней произошло. Похоже, Ширли и ее безымянные сообщники были его лучшей зацепкой. До этого дня.
Все утро Гас названивал Энди и оставлял записи на автоответчике, но она так и не ответила. Наконец ему позвонил некий агент Хэйверс и сказал, что теперь он вместо агента Хеннинг занимается делом Уитли. Гасу это не понравилось. Что-то было неладно, а на его вопросы по телефону не отвечали. В обед Гас отправился в городское отделение ФБР и попросил о встрече с начальником Энди.
Лундкуист заставил его прождать в вестибюле почти час. Лишь когда стало ясно, что Гас не собирается сдаваться и уходить, секретарь провел его в угловой кабинет. После краткого представления и нескольких вступительных слов Уитли перешел прямо к делу:
— Где агент Хеннинг, и почему она не отвечает на мои звонки?
От такой прямоты Лундкуист вздрогнул.
— Ее отправили на другое задание.
— Куда? В Сибирь?
— Тема задания и местонахождение агента засекречены. Как и сказал вам утром агент Хэйверс.
— Он мне ни черта не сказал. Только что дела Энди переданы ему.
— И что же вам еще надо знать?
— Мне надо знать, почему ФБР внезапно изменило обращение со мной. Вначале я чувствовал себя полностью информированным. Но с тех пор как моя жена позвонила по телефону-автомату из Орегона, складывается впечатление, будто кто-то перерезал провода.
— Мы должны соблюдать равновесие, мистер Уитли. С одной стороны, ФБР хочет держать семью жертвы в курсе дела. С другой — мы не можем допускать утечек.
— Но я участвую в расследовании. И если от меня будут скрывать сведения, то я не смогу помочь вам.
— Вот почему я прошу вас по-прежнему передавать нам любую информацию, какой вы располагаете, какой бы незначительной она вам ни казалась.
— Однако и я ожидаю, что ФБР ответит на мои вопросы.
— Я постараюсь.
— Внезапное исчезновение агента Хеннинг как-то связано с тем, что Ширли Бордж сегодня утром нашли мертвой?
— Я не могу ответить на вопрос.
— В этом-то все и дело, не так ли? Вы считаете, что Ширли была членом некоей группы, каким-то образом связанной с исчезновением Бет.
Его догадка удивила Лундкуиста.
— Боюсь, это не обсуждается.
— Энди работает под прикрытием, не так ли?
— Я не могу говорить об этом.
— Вы бы предпочли, чтобы я начал рассуждать об этом? Публично?
Лундкуист бросил на Гаса раздраженный взгляд:
— Болтовня о секте может повредить вашей жене или агенту Хеннинг.
— Секта? Я думал, это банда.
— Почему вы думаете, что в деле участвовала банда? Гас хотел упомянуть Керби Тумбса, но удержался.
— Больше не думаю. Так что прекратите играть словами и скажите мне, почему ФБР считает, будто здесь действует секта.
— По многим причинам, большинство из которых я не имею права упоминать. Достаточно сказать, что некие факты навели наших экспертов на мысль, что, возможно, мы столкнулись с группой, практикующей ритуальные убийства.
— Что вы имеете в виду? Что-то вроде «семьи» Мэнсона? Лундкуист не ответил, да этого и не требовалось.
— Боже мой, — прошептал Гас. — Будем надеяться, что вы ошибаетесь.
— Мистер Уитли, я не хочу, чтобы вы тратили время, беспокоясь, вовлечена ли в эти убийства какая-то секта. Для вас проблема сводится к более личному вопросу. К чему-то, что должно помочь вам понять, почему изменился поток информации между вами и ФБР.
— К сожалению, не понимаю.
— Вам нужно задать себе тот же самый вопрос, который задаем мы. Кто ваша жена? Жертва? Или соучастница?
— Простите?
— Вы меня слышали.
Эти слова словно прочертили у ног Гаса пограничную линию. Он внезапно порадовался, что не упомянул о разговоре с Керби Тумбсом. Если его жена находится под подозрением, то ему надо очень осторожно беседовать с агентами ФБР.
А сейчас уходить, пока не сказал чего-нибудь, о чем потом пожалеет.
— Благодарю за откровенность, — сказал Гас, вставая.
— Пожалуйста.
Гас пошел к двери, но затем остановился.
— Позвольте только сказать кое-что вам и всему треклятому ФБР. Если вы хоть на секунду допускаете, что моя жена имеет какое-то отношение к этим убийствам, то вы не в своем уме.
— Посмотрим, — холодно ответил Лундкуист.
Гас пристально смотрел агенту в глаза, пока тот не отвел взгляд. Потом Уитли закрыл дверь, постаравшись хлопнуть ею за собой.
Энди узнала двух мужчин и трех женщин с собрания во вторник. И насчитала еще шесть женщин и пять мужчин, включая шофера. Вели они себя друг с другом как старые знакомые, поэтому Энди предположила, что эти одиннадцать уже входят в секту. Командовали посадкой Фелисия и Том, выступавшие на собрании. Они отметили по списку пришедших, проследили, чтобы багаж был должным образом сложен и чтобы каждый рекрут занял соответствующее место в автобусе. Сиденья были распределены заранее. Казалось, во всем царит четкое планирование.
Когда автобус выезжал из города, Фелисия встала впереди и обратилась к пассажирам, перекрикивая грохот старого мотора:
— Теперь, когда мы наконец в пути, я хочу официально поприветствовать каждого из вас и поблагодарить за приход. На пикниках новички могут познакомиться с нами, а действующие члены восстановить энергию. Возможно, для некоторых из вас эти выходные станут самыми важными в жизни. Не расстраивайтесь, если не почувствуете сразу же изменений в своем потоке энергии или уровне излучения. Считайте эти дни первым шагом на пути, а не законченным путешествием. Поездка займет часа три. Мы старались, чтобы в автобусе было поровну опытных членов и новичков. Поэтому, пожалуйста, познакомьтесь с соседями. Поговорите, если хочется. Или просто смотрите в окно и отдыхайте. Есть вопросы?
Все молчали. Через некоторое время руку поднял один старик — тот самый, над которым Блечман подтрунивал на собрании во вторник. Жены с ним не было.
— Куда именно мы едем?
Энди это тоже интересовало. Точное место назначения так и не было названо.
— К источнику. — Фелисия сделала паузу, словно подчеркивая, что других слов не требуется, потом самодовольно улыбнулась и села на свое место.
За первые девяносто минут поездки Энди немного поговорила с мужчиной, сидевшим сзади, и двумя женщинами по другую сторону прохода. Никто из них не показался ей особенно фанатичным. Женщины казались молоденькими, практически девочками. Они перебивались случайными заработками, не зная, как распорядиться жизнью. Мужчина был музыкантом, играющим в ночных клубах при второразрядных гостиницах. Энди говорила только о недавней работе в магазине одежды «Второй шанс», а дальше в историю Киры углубляться и не требовалось. Довольно быстро Энди поняла, что работа под прикрытием очень похожа на собеседование. Для успеха надо только изображать интерес и позволять собеседнику самому говорить на его любимые темы.
По дороге Фелисия расхаживала по салону, останавливаясь, чтобы минут десять — пятнадцать побеседовать наедине с каждым новичком. Энди сидела ближе к концу. Фелисия добралась до нее через два часа — точно по расписанию.
— Кира, можно на минутку присесть к тебе?
— Конечно.
Фелисия села у прохода, но ничего не сказала. Энди догадалась, что сама должна задавать вопросы.
— И часто у вас бывают такие пикники?
— Примерно раз в месяц. Летом — по два раза.
Чаще, чем Энди предполагала. То, что пикник организовали в ту же самую неделю, когда она устроилась работать в магазин одежды, не было просто удачным совпадением, как сначала решила Энди.
— Это хорошая публика?
— Ага, довольно порядочная.
В голове Энди кружился миллион вопросов, но она боялась показаться слишком уж любопытной, похожей на копа. После нескольких минут молчания Фелисия спросила:
— Кира, тебя что-нибудь интересует особенно? «Да. Где, черт побери, Бет Уитли?»
— Нет, ничего на ум не приходит. Я всего-навсего послушалась твоего совета. Ну, знаешь, делать один шаг за раз.
— На самом деле это единственный способ. Один шаг за раз.
— Извини, а сколько всего шагов?
Фелисия улыбнулась, словно вопрос был наивным:
— Это зависит от человека.
— Надеюсь, не возражаешь, если я спрошу, сколько шагов сделала ты?
— Одна из твоих задач — разгадать это самой. К концу этих выходных ты уже должна научиться воспринимать энергию, выделяемую другими, и определять их уровень излучения.
— Значит, ты знаешь, на каком уровне нахожусь я?
— На самом основном, Кира. Очень человеческом. Но не унывай. Мы все начинали с самого начала. Даже Стив Блечман.
— А он будет на этом пикнике? Когда я спрашивала во вторник, ты сказала, что Стив едет.
— Он едет.
— А почему его нет в автобусе?
— Ему надо быть очень осторожным на пикниках.
— Что ты имеешь в виду?
— Ему приходится ограничивать время, которое он проводит с нами.
— Нам всем надо встретиться с Блечманом, верно? Фелисия заколебалась.
— Боюсь, ты не встретишься с ним. И никто из новичков.
— Почему?
— Он проведет все время с более опытными членами.
— Он что, даже не поздоровается с нами?
— Все не так просто. Для встречи наедине со Стивом надо подготовиться. Без должной подготовки новички слишком сильно высасывают его энергию. Они становятся пиявками. А такое излишество ни к чему. Надо знать точно, сколько брать. И нельзя забирать больше.
— А как начать подготовку?
Похоже, Фелисия была довольна вопросом, словно такое рвение оказалось хорошим знаком.
— Ты начнешь сегодня вечером.
— Жду не дождусь, — ответила Энди. И она имела в виду именно то, что сказала.
Смерть Ширли ошеломила Гаса. На пятницу он планировал еще один визит, чтобы разобраться в догадках ее адвоката насчет сговора с целью убийства. Состояла Ширли в банде или нет, это не так уж и важно. Ему просто нужны были имена ее сообщников. Гас хотел выяснить, знали ли они Бет. Возможно, они даже знали, что с ней произошло. Похоже, Ширли и ее безымянные сообщники были его лучшей зацепкой. До этого дня.
Все утро Гас названивал Энди и оставлял записи на автоответчике, но она так и не ответила. Наконец ему позвонил некий агент Хэйверс и сказал, что теперь он вместо агента Хеннинг занимается делом Уитли. Гасу это не понравилось. Что-то было неладно, а на его вопросы по телефону не отвечали. В обед Гас отправился в городское отделение ФБР и попросил о встрече с начальником Энди.
Лундкуист заставил его прождать в вестибюле почти час. Лишь когда стало ясно, что Гас не собирается сдаваться и уходить, секретарь провел его в угловой кабинет. После краткого представления и нескольких вступительных слов Уитли перешел прямо к делу:
— Где агент Хеннинг, и почему она не отвечает на мои звонки?
От такой прямоты Лундкуист вздрогнул.
— Ее отправили на другое задание.
— Куда? В Сибирь?
— Тема задания и местонахождение агента засекречены. Как и сказал вам утром агент Хэйверс.
— Он мне ни черта не сказал. Только что дела Энди переданы ему.
— И что же вам еще надо знать?
— Мне надо знать, почему ФБР внезапно изменило обращение со мной. Вначале я чувствовал себя полностью информированным. Но с тех пор как моя жена позвонила по телефону-автомату из Орегона, складывается впечатление, будто кто-то перерезал провода.
— Мы должны соблюдать равновесие, мистер Уитли. С одной стороны, ФБР хочет держать семью жертвы в курсе дела. С другой — мы не можем допускать утечек.
— Но я участвую в расследовании. И если от меня будут скрывать сведения, то я не смогу помочь вам.
— Вот почему я прошу вас по-прежнему передавать нам любую информацию, какой вы располагаете, какой бы незначительной она вам ни казалась.
— Однако и я ожидаю, что ФБР ответит на мои вопросы.
— Я постараюсь.
— Внезапное исчезновение агента Хеннинг как-то связано с тем, что Ширли Бордж сегодня утром нашли мертвой?
— Я не могу ответить на вопрос.
— В этом-то все и дело, не так ли? Вы считаете, что Ширли была членом некоей группы, каким-то образом связанной с исчезновением Бет.
Его догадка удивила Лундкуиста.
— Боюсь, это не обсуждается.
— Энди работает под прикрытием, не так ли?
— Я не могу говорить об этом.
— Вы бы предпочли, чтобы я начал рассуждать об этом? Публично?
Лундкуист бросил на Гаса раздраженный взгляд:
— Болтовня о секте может повредить вашей жене или агенту Хеннинг.
— Секта? Я думал, это банда.
— Почему вы думаете, что в деле участвовала банда? Гас хотел упомянуть Керби Тумбса, но удержался.
— Больше не думаю. Так что прекратите играть словами и скажите мне, почему ФБР считает, будто здесь действует секта.
— По многим причинам, большинство из которых я не имею права упоминать. Достаточно сказать, что некие факты навели наших экспертов на мысль, что, возможно, мы столкнулись с группой, практикующей ритуальные убийства.
— Что вы имеете в виду? Что-то вроде «семьи» Мэнсона? Лундкуист не ответил, да этого и не требовалось.
— Боже мой, — прошептал Гас. — Будем надеяться, что вы ошибаетесь.
— Мистер Уитли, я не хочу, чтобы вы тратили время, беспокоясь, вовлечена ли в эти убийства какая-то секта. Для вас проблема сводится к более личному вопросу. К чему-то, что должно помочь вам понять, почему изменился поток информации между вами и ФБР.
— К сожалению, не понимаю.
— Вам нужно задать себе тот же самый вопрос, который задаем мы. Кто ваша жена? Жертва? Или соучастница?
— Простите?
— Вы меня слышали.
Эти слова словно прочертили у ног Гаса пограничную линию. Он внезапно порадовался, что не упомянул о разговоре с Керби Тумбсом. Если его жена находится под подозрением, то ему надо очень осторожно беседовать с агентами ФБР.
А сейчас уходить, пока не сказал чего-нибудь, о чем потом пожалеет.
— Благодарю за откровенность, — сказал Гас, вставая.
— Пожалуйста.
Гас пошел к двери, но затем остановился.
— Позвольте только сказать кое-что вам и всему треклятому ФБР. Если вы хоть на секунду допускаете, что моя жена имеет какое-то отношение к этим убийствам, то вы не в своем уме.
— Посмотрим, — холодно ответил Лундкуист.
Гас пристально смотрел агенту в глаза, пока тот не отвел взгляд. Потом Уитли закрыл дверь, постаравшись хлопнуть ею за собой.
50
Они находились где-то на севере центрального Вашингтона — Энди не представляла, где именно. Последние полчаса никаких дорожных знаков и указателей не попадалось. Хотя поездка заняла три часа, Энди чувствовала, что далеко они от Якимы не отъезжали — просто ездили кругами. Реши она сейчас повернуть назад, это было бы невозможно. И если бы она захотела через три недели повторить этот маршрут, это тоже оказалось бы невозможно. Поэтому некая параноидальная логика в этом хождении по кругу присутствовала.
Вокруг высились скорее холмы, чем горы. Девять грубых хижин с каменными трубами стояли над холодной, как лед, рекой, петляющей среди неровностей рельефа. По календарю весна началась меньше двух недель назад, и пучки голубых и желтых полевых цветов едва начали пробиваться сквозь бурую корку земли. Оттаивающая почва была такой топкой, что норовила сорвать с ног увязавшие сапоги. В сумерки вершины холмов покроет лед, а невдалеке высились горы, с которых так что бы не проехал по проселочным дорогам над нижней границей снега. Конечно, Блечман прекрасно знал об этом, когда обещал пикник «в горах». Небольшая невинная ложь, чтобы с гарантией скрыть от не пожелавших поехать истинное место назначения.
Энди поселили в хижину с еще тремя женщинами. Все новенькие. Две из них — те девушки, с которыми Энди разговаривала в автобусе. Третья — вдова пятидесяти с чем-то лет по имени Ингрид. Энди поискала в хижине ванную, но не нашла. Единственным источником воды был ручной насос на кухне. А единственная уборная на девять хижин располагалась в рощице у реки — к счастью, с подветренной стороны. Ни телефона, ни электричества в хижине тоже не было. Единственным источником света оказались три окошка и свечка на каминной полке. Камин явно действовал: в нем еще лежали обуглившиеся остатки дров. Постелями служили простые брезентовые койки без матрасов. Их распределили заранее, чтобы избежать споров из-за спальных мест.
Вокруг высились скорее холмы, чем горы. Девять грубых хижин с каменными трубами стояли над холодной, как лед, рекой, петляющей среди неровностей рельефа. По календарю весна началась меньше двух недель назад, и пучки голубых и желтых полевых цветов едва начали пробиваться сквозь бурую корку земли. Оттаивающая почва была такой топкой, что норовила сорвать с ног увязавшие сапоги. В сумерки вершины холмов покроет лед, а невдалеке высились горы, с которых так что бы не проехал по проселочным дорогам над нижней границей снега. Конечно, Блечман прекрасно знал об этом, когда обещал пикник «в горах». Небольшая невинная ложь, чтобы с гарантией скрыть от не пожелавших поехать истинное место назначения.
Энди поселили в хижину с еще тремя женщинами. Все новенькие. Две из них — те девушки, с которыми Энди разговаривала в автобусе. Третья — вдова пятидесяти с чем-то лет по имени Ингрид. Энди поискала в хижине ванную, но не нашла. Единственным источником воды был ручной насос на кухне. А единственная уборная на девять хижин располагалась в рощице у реки — к счастью, с подветренной стороны. Ни телефона, ни электричества в хижине тоже не было. Единственным источником света оказались три окошка и свечка на каминной полке. Камин явно действовал: в нем еще лежали обуглившиеся остатки дров. Постелями служили простые брезентовые койки без матрасов. Их распределили заранее, чтобы избежать споров из-за спальных мест.