Страница:
Джеймс Гриппандо
Под покровом тьмы
ПРОЛОГ
Петля была приготовлена тщательно. Ведь если сделать слишком большой узел, да еще в неудачном месте, можно вырвать куски мяса из лица и шеи. А слишком короткая веревка при подставке, расположенной очень далеко, способна вообще оторвать голову.
С веревкой ошибок лучше не совершать.
Он выбрал простой скользящий узел, а не классическую петлю. Классический вариант используется при быстрой казни: длинный узел на свернутой кольцами веревке бьет по затылку, словно дубиной, лишая жертву сознания. Шейные позвонки ломаются. Осколки костей рвут спинной мозг, что приводит к параличу и — теоретически — к безболезненной смерти. Теоретически. Веками очевидцы утверждали, что смерть никогда не бывала по-настоящему безболезненной. Они рассказывали о лицах, искаженных гримасами, о телах, неистово бьющихся на конце веревки, о легких, хрипящих в тщетной попытке втянуть воздух. Это просто рефлекс, возражали одни, как у куриц, бегающих по двору с отрубленными головами. Нет, настаивали другие, даже при «чистом» повешении боль реальна.
К сегодняшнему случаю старые споры отношения не имеют. Это повешение, по его плану, и не должно быть «чистым».
Желтая синтетическая веревка восьми футов длиной и три четверти дюйма шириной. Украдена со стройки примерно в миле от дома. Перерезать ее было так же трудно, как пилить стальной трос. Такой веревкой можно разом тянуть пять-шесть спортсменов на водных лыжах или вырвать из земли три больших, с мощными корнями, пня.
Конечно же, она выдержит вес пятнадцатилетнего паренька.
С веревкой в руке он влез на стремянку, наступая на потрепанные отвороты брюк. Самый обычный прикид — мешковатые джинсы и хлопчатобумажный свитер с высоким воротом. Он, несомненно, был самым толковым в классе, однако отметки получал средние и почти ничем не выделялся среди других мальчишек. Худой и долговязый. Ноги из-за больших ступней походили на букву «L». Россыпь прыщей напоминала о начале половой зрелости. Несколько драгоценных волосков на лице создавали видимость усов.
Он выглянул в темное окно гаража. Прикрепленный к оконной раме термометр показывал сорок девять градусов[1] — тепло для середины зимы, но почему-то в гараже казалось холоднее, чем на улице. Он перевел взгляд на стропила и сосредоточился на стальном вороте, прикрепленном к сосновой балке. Осторожно набросил на ворот веревку, захлестнув петлей. Теперь над агрегатом висели две эдакие четырехфутовые косички. Одна заканчивалась петлей. Другая — просто растрепанными прядями. Он дернул за этот конец. Ворот заскрипел, и петля медленно поползла вверх. Все в исправности. Он глубоко вздохнул и надел петлю на шею. Чувства мгновенно обострились, словно веревка была волшебной. Внезапно пришло острое осознание окружающего. Дождь ритмично стучал по старой крыше и двери гаража. Верстаку стены будто испускал флуоресцентный свет. Пятна масла из дряхлого отцовского «бьюика» усеивали потрескавшийся цементный пол. Парень поднялся всего на два фута, а казалось, намного выше. Вдруг вспомнились экстремалы, виденные в каком-то телевизионном шоу для любителей острых ощущений: люди со связанными длинным эластичным шнуром лодыжками и горящими от возбуждения глазами бросались с моста в каньон.
«Пусть-ка попробуют это», — подумал он.
Расправил и аккуратнейшим образом разгладил ворот свитера. Ткань должна подвернуться под петлю, защищая нежную кожу шеи от прикосновения веревки. Синяки, конечно, неизбежны, но ссадины от троса он научился предотвращать.
Поплотнее затянул скользящий узел на шее. Сразу же появилось ощущение легкости, хотя ноги еще крепко стояли на стремянке. С каждым глотком веревка прижималась к кадыку. Он медленно потянул.
Заскрипел ворот. Слабина исчезла. Петля стиснула шею и откинула голову назад. Пятки приподнялись. Теперь парень стоял на цыпочках.
Он потянул еще.
И услышал свой стон. В глазах потемнело. Стон перешел в хрип. Он снова и снова тащил, переставляя кулаки все выше по веревке. Пальцы ног инстинктивно потянулись к полу, однако спасение было недостижимо. Он болтался в воздухе, подвешенный за шею.
Есть! Отрыв!
Ладони крепче стиснули веревку. Ноги дрыгались. Между конечностями шла война: ноги хотели вернуться на землю, но руки не давали.
Петля работала отлично. Артерии гнали кровь к голове и шее, отнимая ее у сердца. Вены же полностью сжались, не оставляя крови возможности оттока, увеличивая давление на мозг. В ушах стоял гул, голова болела невообразимо. Глаза вылезли из орбит. Лицо побагровело. Во рту появился привкус крови из-за мелких кровоизлияний во влажной и мягкой слизистой оболочке губ и рта.
А потом он ощутил это — странный физиологический результат не поддающихся контролю сокращений и расслаблений сфинктеров.
Известно три способа достичь эрекции, а затем и оргазма.
Сон. Секс. И повешение.
Глаза закрылись. Все почернело. Смертельная хватка разжалась. Заскрипел ворот, и отпущенная веревка быстро размоталась. Безвольное тело рухнуло на пол, свалив стремянку.
Он инстинктивно привстал на колени и ослабил петлю. Закашлялся, хватая ртом воздух. Грудь ходила ходуном, худые плечи непроизвольно поднимались и опускались. Постепенно чернота перед глазами начала рассеиваться. Зрение потихоньку возвращалось в норму.
— Эй! Какого черта там происходит?
Отец всегда орал. Пожалуй, последний нормальный разговор у них произошел в этом самом помещении незадолго до смерти матери — до того, как сын-подросток нашел ее безвольное тело висящим на стропилах чердака в их старом доме.
— Ничего. — Его голос срывался на визг — и дело было не в половом созревании.
— Только сломай что-нибудь, и я тебе задницу надеру! Старик почти нажрался, и поэтому сын выкинул его из головы. Сел, скорчившись, уперев руки в колени, перевел дыхание. Ощущение было лучше любого кайфа у бегуна, лучше любого прилива эндорфинов. Ах, если бы он мог поделиться с друзьями! Но они ни за что не поймут. Пусть лучше считают синяки на шее засосами. Пока этот опыт лишь для себя.
Мальчик смотал веревку и развязал узел. Он уже пользовался ею раньше. И воспользуется снова. «Тренировка — путь к совершенству», — говаривала мать. Он определенно приближался к совершенству. И когда-нибудь укажет путь другим. Потому что он уже побывал там. Много раз.
И знает путь назад.
С веревкой ошибок лучше не совершать.
Он выбрал простой скользящий узел, а не классическую петлю. Классический вариант используется при быстрой казни: длинный узел на свернутой кольцами веревке бьет по затылку, словно дубиной, лишая жертву сознания. Шейные позвонки ломаются. Осколки костей рвут спинной мозг, что приводит к параличу и — теоретически — к безболезненной смерти. Теоретически. Веками очевидцы утверждали, что смерть никогда не бывала по-настоящему безболезненной. Они рассказывали о лицах, искаженных гримасами, о телах, неистово бьющихся на конце веревки, о легких, хрипящих в тщетной попытке втянуть воздух. Это просто рефлекс, возражали одни, как у куриц, бегающих по двору с отрубленными головами. Нет, настаивали другие, даже при «чистом» повешении боль реальна.
К сегодняшнему случаю старые споры отношения не имеют. Это повешение, по его плану, и не должно быть «чистым».
Желтая синтетическая веревка восьми футов длиной и три четверти дюйма шириной. Украдена со стройки примерно в миле от дома. Перерезать ее было так же трудно, как пилить стальной трос. Такой веревкой можно разом тянуть пять-шесть спортсменов на водных лыжах или вырвать из земли три больших, с мощными корнями, пня.
Конечно же, она выдержит вес пятнадцатилетнего паренька.
С веревкой в руке он влез на стремянку, наступая на потрепанные отвороты брюк. Самый обычный прикид — мешковатые джинсы и хлопчатобумажный свитер с высоким воротом. Он, несомненно, был самым толковым в классе, однако отметки получал средние и почти ничем не выделялся среди других мальчишек. Худой и долговязый. Ноги из-за больших ступней походили на букву «L». Россыпь прыщей напоминала о начале половой зрелости. Несколько драгоценных волосков на лице создавали видимость усов.
Он выглянул в темное окно гаража. Прикрепленный к оконной раме термометр показывал сорок девять градусов[1] — тепло для середины зимы, но почему-то в гараже казалось холоднее, чем на улице. Он перевел взгляд на стропила и сосредоточился на стальном вороте, прикрепленном к сосновой балке. Осторожно набросил на ворот веревку, захлестнув петлей. Теперь над агрегатом висели две эдакие четырехфутовые косички. Одна заканчивалась петлей. Другая — просто растрепанными прядями. Он дернул за этот конец. Ворот заскрипел, и петля медленно поползла вверх. Все в исправности. Он глубоко вздохнул и надел петлю на шею. Чувства мгновенно обострились, словно веревка была волшебной. Внезапно пришло острое осознание окружающего. Дождь ритмично стучал по старой крыше и двери гаража. Верстаку стены будто испускал флуоресцентный свет. Пятна масла из дряхлого отцовского «бьюика» усеивали потрескавшийся цементный пол. Парень поднялся всего на два фута, а казалось, намного выше. Вдруг вспомнились экстремалы, виденные в каком-то телевизионном шоу для любителей острых ощущений: люди со связанными длинным эластичным шнуром лодыжками и горящими от возбуждения глазами бросались с моста в каньон.
«Пусть-ка попробуют это», — подумал он.
Расправил и аккуратнейшим образом разгладил ворот свитера. Ткань должна подвернуться под петлю, защищая нежную кожу шеи от прикосновения веревки. Синяки, конечно, неизбежны, но ссадины от троса он научился предотвращать.
Поплотнее затянул скользящий узел на шее. Сразу же появилось ощущение легкости, хотя ноги еще крепко стояли на стремянке. С каждым глотком веревка прижималась к кадыку. Он медленно потянул.
Заскрипел ворот. Слабина исчезла. Петля стиснула шею и откинула голову назад. Пятки приподнялись. Теперь парень стоял на цыпочках.
Он потянул еще.
И услышал свой стон. В глазах потемнело. Стон перешел в хрип. Он снова и снова тащил, переставляя кулаки все выше по веревке. Пальцы ног инстинктивно потянулись к полу, однако спасение было недостижимо. Он болтался в воздухе, подвешенный за шею.
Есть! Отрыв!
Ладони крепче стиснули веревку. Ноги дрыгались. Между конечностями шла война: ноги хотели вернуться на землю, но руки не давали.
Петля работала отлично. Артерии гнали кровь к голове и шее, отнимая ее у сердца. Вены же полностью сжались, не оставляя крови возможности оттока, увеличивая давление на мозг. В ушах стоял гул, голова болела невообразимо. Глаза вылезли из орбит. Лицо побагровело. Во рту появился привкус крови из-за мелких кровоизлияний во влажной и мягкой слизистой оболочке губ и рта.
А потом он ощутил это — странный физиологический результат не поддающихся контролю сокращений и расслаблений сфинктеров.
Известно три способа достичь эрекции, а затем и оргазма.
Сон. Секс. И повешение.
Глаза закрылись. Все почернело. Смертельная хватка разжалась. Заскрипел ворот, и отпущенная веревка быстро размоталась. Безвольное тело рухнуло на пол, свалив стремянку.
Он инстинктивно привстал на колени и ослабил петлю. Закашлялся, хватая ртом воздух. Грудь ходила ходуном, худые плечи непроизвольно поднимались и опускались. Постепенно чернота перед глазами начала рассеиваться. Зрение потихоньку возвращалось в норму.
— Эй! Какого черта там происходит?
Отец всегда орал. Пожалуй, последний нормальный разговор у них произошел в этом самом помещении незадолго до смерти матери — до того, как сын-подросток нашел ее безвольное тело висящим на стропилах чердака в их старом доме.
— Ничего. — Его голос срывался на визг — и дело было не в половом созревании.
— Только сломай что-нибудь, и я тебе задницу надеру! Старик почти нажрался, и поэтому сын выкинул его из головы. Сел, скорчившись, уперев руки в колени, перевел дыхание. Ощущение было лучше любого кайфа у бегуна, лучше любого прилива эндорфинов. Ах, если бы он мог поделиться с друзьями! Но они ни за что не поймут. Пусть лучше считают синяки на шее засосами. Пока этот опыт лишь для себя.
Мальчик смотал веревку и развязал узел. Он уже пользовался ею раньше. И воспользуется снова. «Тренировка — путь к совершенству», — говаривала мать. Он определенно приближался к совершенству. И когда-нибудь укажет путь другим. Потому что он уже побывал там. Много раз.
И знает путь назад.
ЧАСТЬ I
1
ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ
Дождь предвещает удачу и счастье.
Сегодня Андреа Хеннинг слышала это уже по крайней мере раз тридцать. Интересно, проводил ли когда-нибудь мистер Гэллап опрос, чтобы выяснить, действительно ли пары, поженившиеся в солнечные дни, разводятся чаще, чем те, кто брел к алтарю по лужам. Хотя какая разница. Да, на этой свадьбе шел дождь. И неудивительно — ведь в Сиэтле конец зимы.
Энди — ее никогда не называли «Андреа» — не беспокоил ни дождь, ни другие мелочи, из-за которых обычно волнуются невесты. Может, дело было в выучке агента ФБР, а может, во врожденном здравом смысле. Если проблему оказывалось нельзя разрешить, Энди просто принимала ее к сведению, и обычно этот прием срабатывал. Строгая диета — настоящее бедствие, зато платье сидит безукоризненно. Шафер — идиот, однако ухитрился не забыть о разрешении на брак. И старая, освещенная свечами церковь никогда не выглядела лучше. Везде букеты белых роз с кружевами и розовыми лентами. Белая ковровая дорожка протянулась по центральному проходу к алтарю. Ну, дождь или не дождь — о такой свадьбе, по словам мамы, должна мечтать любая девушка.
Энди вошла в распахнутые двойные двери. Свадебный консультант нес за ней атласный шлейф.
Впереди, у алтаря, ждал седой священник, справа от него стояли подружки невесты в красных бархатных платьях, а слева — трое друзей жениха и будущий муж Энди. Даже издали было видно, что красавец Рик нервничает. Серо-стальные глаза блестели. Пожалуй, взгляд можно назвать остекленевшим — видимо, из-за выпитого накануне с друзьями. Взятый напрокат смокинг, кажется, немного жал в груди и плечах, но скорее всего Рик просто глубоко дышал. Ему было бы гораздо удобнее в джинсах. Да и Энди тоже.
Стихла музыка арфы. Умолкли гости. Все головы повернулись назад — туда, откуда должна появиться невеста.
Энди взяла отца за руку. Пусть и на полфута ниже ее, он обычно был воплощением силы. А вот сейчас у него дрожали руки.
— Готова? — спросил он. Энди не ответила. Час настал.
Грянул орган, и Энди невольно сжалась. Она недвусмысленно приказала органисту не играть традиционное «Гряди, невеста». Опять мамочка влезла не в свое дело. Рука об руку с отцом Энди пошла по проходу. В лицо сверкнула вспышка. Еще одна. Словно смотришь прямо в источник стробоскопического света. Чего доброго, ей в этом году придется не только заполнить совместную — на мужа и жену — налоговую декларацию, но и ответить «да» на вопрос анкеты «Слепы ли вы?». Энди шла по проходу, сосредоточив взгляд на горящих свечах.
Друзья и родственники радостно улыбались ей. И она действительно чувствовала себя прекрасной. Впрочем, ей и так всю жизнь твердили, что она красавица. Разумеется, Энди совершенно не походила на приемных родителей. Выступающие скулы и черные как вороново крыло волосы матери-индеанки, которую Энди никогда не видела. И темно-зеленые глаза — по-видимому, от отца, классического англоамериканца. Результат столь экзотической наследственной смеси оказался поразительным.
На полпути к алтарю Энди замедлила шаг. Отец нервничал и шел слишком быстро. Она чуть сжала его потную руку, а затем быстро выпустила. И вот они уже бок о бок остановились перед священником. Гром органа резко смолк.
В желудке словно порхали бабочки. Священник воздел руки, потом опустил, разрешая гостям сесть. Церковь наполнил тихий шорох: две сотни человек опускались на дубовые скамьи. Когда все стихло, священник возвысил голос:
— Кто отдает эту невесту?
Эхо вопроса отразилось от готических каменных арок. Отец с трудом сглотнул.
— Ее мать и я.
Энди с трудом узнала дрожащий голос. Отец поднял вуаль и поцеловал дочь в щеку.
— Я тебя люблю, — шепнула она.
Отец не мог говорить. Повернулся и пошел к передней скамье, заняв место рядом с женой.
Энди поднялась по двум мраморным ступеням. Жених протянул руку. Невеста, однако, обернулась лицом к гостям. Глубоко вздохнула, а после заговорила — спокойно и уверенно:
— Я знаю, что так не принято, но, прежде чем мы начнем, хочу поблагодарить некоторых людей.
Гости казались озадаченными. Родители переглянулись. Все замерли.
Энди продолжала:
— Во-первых, я хочу поблагодарить своих родителей. Мама, папа, я очень люблю вас обоих. Хочу поблагодарить преподобного Дженкинса, который знал меня с тех пор, как я была неуклюжим подростком, и который, возможно, больше всех ждал этого дня. Хочу также поблагодарить всех и каждого из вас за то, что пришли сегодня. Ваша дружба, ваша поддержка очень много значат для меня. — Ее голос замер. Энди опустила глаза, потом глубоко вздохнула и посмотрела прямо на часы на задней стене церкви. — Но больше всего, — ее голос задрожал, — я хочу поблагодарить Линду, мою красавицу сестру и подружку на свадьбе. — Энди посмотрела направо. — За то, что спала с женихом нынче ночью!
Все ахнули. Энди резко обернулась и ударила жениха букетом в грудь. Гнев и замешательство бурлили в жилах девушки. Она подхватила подол длинного белого платья и побежала к боковому выходу.
— Ах ты, сукин сын! — взревел отец, бросаясь к жениху. Шафер прыгнул вперед, чтобы остановить старика, но неловким ударом случайно сбил его с ног.
— Моя спина! — простонал растянувшийся на полу старик. Шафер возвышался над ним — Майк Тайсон против Реда Баттонса.
— Он вмазал ее отцу! — крикнул кто-то.
Это походило на сцену из старой комедии: еще дюжина мужчин повскакали с мест, кто-то стал помогать упавшему отцу невесты, другие бросились в атаку. Приятели Рика кинулись на защиту друга. Послышались крики, началась давка, и через мгновение черно-белый клубок дерущихся покатился к алтарю. Жуткий визг перекрыл шум — это перепуганная подружка невесты мчалась к выходу.
— Держи ее! — закричала девочка, державшая букет.
Толпа бросилась врассыпную. Визжали женщины. Мелькали кулаки. Жених внезапно взлетел в воздух и с грохотом врезался в аналой.
— Люди, прошу вас! — вскричал преподобный Дженкинс. — Не в доме Божьем!
Энди не останавливалась. Выскочила за дверь и побежала дальше по коридору. За спиной словно ревел стадион. Она надеялась, что никто не бросится следом. Ей надо побыть одной. Энди нырнула в пустую комнату и быстро заперла дверь.
Девушке не хватало воздуха, все тело била дрожь. Хотелось разреветься, но она крепилась. Он не стоит того, чтобы плакать. Не стоит того, чтобы выходить за него замуж.
По щеке скатилась слеза. Энди быстро смахнула ее. Всего одна слеза. Это можно себе позволить. Привалившись к стене, она нечаянно нажала спиной на выключатель. В комнате стало темно. Энди слабо улыбнулась, вспомнив предсмертные слова дедушки.
— Выключите свет, вечеринка закончилась, — тихо повторила она.
Тусклая улыбка погасла. Она была одна в темноте.
Дождь предвещает удачу и счастье.
Сегодня Андреа Хеннинг слышала это уже по крайней мере раз тридцать. Интересно, проводил ли когда-нибудь мистер Гэллап опрос, чтобы выяснить, действительно ли пары, поженившиеся в солнечные дни, разводятся чаще, чем те, кто брел к алтарю по лужам. Хотя какая разница. Да, на этой свадьбе шел дождь. И неудивительно — ведь в Сиэтле конец зимы.
Энди — ее никогда не называли «Андреа» — не беспокоил ни дождь, ни другие мелочи, из-за которых обычно волнуются невесты. Может, дело было в выучке агента ФБР, а может, во врожденном здравом смысле. Если проблему оказывалось нельзя разрешить, Энди просто принимала ее к сведению, и обычно этот прием срабатывал. Строгая диета — настоящее бедствие, зато платье сидит безукоризненно. Шафер — идиот, однако ухитрился не забыть о разрешении на брак. И старая, освещенная свечами церковь никогда не выглядела лучше. Везде букеты белых роз с кружевами и розовыми лентами. Белая ковровая дорожка протянулась по центральному проходу к алтарю. Ну, дождь или не дождь — о такой свадьбе, по словам мамы, должна мечтать любая девушка.
Энди вошла в распахнутые двойные двери. Свадебный консультант нес за ней атласный шлейф.
Впереди, у алтаря, ждал седой священник, справа от него стояли подружки невесты в красных бархатных платьях, а слева — трое друзей жениха и будущий муж Энди. Даже издали было видно, что красавец Рик нервничает. Серо-стальные глаза блестели. Пожалуй, взгляд можно назвать остекленевшим — видимо, из-за выпитого накануне с друзьями. Взятый напрокат смокинг, кажется, немного жал в груди и плечах, но скорее всего Рик просто глубоко дышал. Ему было бы гораздо удобнее в джинсах. Да и Энди тоже.
Стихла музыка арфы. Умолкли гости. Все головы повернулись назад — туда, откуда должна появиться невеста.
Энди взяла отца за руку. Пусть и на полфута ниже ее, он обычно был воплощением силы. А вот сейчас у него дрожали руки.
— Готова? — спросил он. Энди не ответила. Час настал.
Грянул орган, и Энди невольно сжалась. Она недвусмысленно приказала органисту не играть традиционное «Гряди, невеста». Опять мамочка влезла не в свое дело. Рука об руку с отцом Энди пошла по проходу. В лицо сверкнула вспышка. Еще одна. Словно смотришь прямо в источник стробоскопического света. Чего доброго, ей в этом году придется не только заполнить совместную — на мужа и жену — налоговую декларацию, но и ответить «да» на вопрос анкеты «Слепы ли вы?». Энди шла по проходу, сосредоточив взгляд на горящих свечах.
Друзья и родственники радостно улыбались ей. И она действительно чувствовала себя прекрасной. Впрочем, ей и так всю жизнь твердили, что она красавица. Разумеется, Энди совершенно не походила на приемных родителей. Выступающие скулы и черные как вороново крыло волосы матери-индеанки, которую Энди никогда не видела. И темно-зеленые глаза — по-видимому, от отца, классического англоамериканца. Результат столь экзотической наследственной смеси оказался поразительным.
На полпути к алтарю Энди замедлила шаг. Отец нервничал и шел слишком быстро. Она чуть сжала его потную руку, а затем быстро выпустила. И вот они уже бок о бок остановились перед священником. Гром органа резко смолк.
В желудке словно порхали бабочки. Священник воздел руки, потом опустил, разрешая гостям сесть. Церковь наполнил тихий шорох: две сотни человек опускались на дубовые скамьи. Когда все стихло, священник возвысил голос:
— Кто отдает эту невесту?
Эхо вопроса отразилось от готических каменных арок. Отец с трудом сглотнул.
— Ее мать и я.
Энди с трудом узнала дрожащий голос. Отец поднял вуаль и поцеловал дочь в щеку.
— Я тебя люблю, — шепнула она.
Отец не мог говорить. Повернулся и пошел к передней скамье, заняв место рядом с женой.
Энди поднялась по двум мраморным ступеням. Жених протянул руку. Невеста, однако, обернулась лицом к гостям. Глубоко вздохнула, а после заговорила — спокойно и уверенно:
— Я знаю, что так не принято, но, прежде чем мы начнем, хочу поблагодарить некоторых людей.
Гости казались озадаченными. Родители переглянулись. Все замерли.
Энди продолжала:
— Во-первых, я хочу поблагодарить своих родителей. Мама, папа, я очень люблю вас обоих. Хочу поблагодарить преподобного Дженкинса, который знал меня с тех пор, как я была неуклюжим подростком, и который, возможно, больше всех ждал этого дня. Хочу также поблагодарить всех и каждого из вас за то, что пришли сегодня. Ваша дружба, ваша поддержка очень много значат для меня. — Ее голос замер. Энди опустила глаза, потом глубоко вздохнула и посмотрела прямо на часы на задней стене церкви. — Но больше всего, — ее голос задрожал, — я хочу поблагодарить Линду, мою красавицу сестру и подружку на свадьбе. — Энди посмотрела направо. — За то, что спала с женихом нынче ночью!
Все ахнули. Энди резко обернулась и ударила жениха букетом в грудь. Гнев и замешательство бурлили в жилах девушки. Она подхватила подол длинного белого платья и побежала к боковому выходу.
— Ах ты, сукин сын! — взревел отец, бросаясь к жениху. Шафер прыгнул вперед, чтобы остановить старика, но неловким ударом случайно сбил его с ног.
— Моя спина! — простонал растянувшийся на полу старик. Шафер возвышался над ним — Майк Тайсон против Реда Баттонса.
— Он вмазал ее отцу! — крикнул кто-то.
Это походило на сцену из старой комедии: еще дюжина мужчин повскакали с мест, кто-то стал помогать упавшему отцу невесты, другие бросились в атаку. Приятели Рика кинулись на защиту друга. Послышались крики, началась давка, и через мгновение черно-белый клубок дерущихся покатился к алтарю. Жуткий визг перекрыл шум — это перепуганная подружка невесты мчалась к выходу.
— Держи ее! — закричала девочка, державшая букет.
Толпа бросилась врассыпную. Визжали женщины. Мелькали кулаки. Жених внезапно взлетел в воздух и с грохотом врезался в аналой.
— Люди, прошу вас! — вскричал преподобный Дженкинс. — Не в доме Божьем!
Энди не останавливалась. Выскочила за дверь и побежала дальше по коридору. За спиной словно ревел стадион. Она надеялась, что никто не бросится следом. Ей надо побыть одной. Энди нырнула в пустую комнату и быстро заперла дверь.
Девушке не хватало воздуха, все тело била дрожь. Хотелось разреветься, но она крепилась. Он не стоит того, чтобы плакать. Не стоит того, чтобы выходить за него замуж.
По щеке скатилась слеза. Энди быстро смахнула ее. Всего одна слеза. Это можно себе позволить. Привалившись к стене, она нечаянно нажала спиной на выключатель. В комнате стало темно. Энди слабо улыбнулась, вспомнив предсмертные слова дедушки.
— Выключите свет, вечеринка закончилась, — тихо повторила она.
Тусклая улыбка погасла. Она была одна в темноте.
2
Гас Уитли больше всего любил работать по воскресеньям. Время с понедельника до пятницы неизменно превращалось в непрерывную цепь совещаний и встреч в стенах юридической фирмы или за ее пределами. В субботу тоже постоянно кто-то мешает. Честолюбивые молодые юристы то и дело останавливаются возле углового кабинета — просто чтобы управляющий партнер знал: они проводят выходные не на теннисных кортах. Только в воскресенье можно включить стерео и расчистить стол.
Для трудоголика Гас был во впечатляюще хорошей физической форме — в основном благодаря преувеличенно серьезному отношению к рассказам врача об истории сердечных заболеваний в семье Гаса. Перед рассветом он обычно бегал трусцой или ездил на велосипеде. Совещания часто проводились на бегущей дорожке в небольшом фитнес-зале рядом с кабинетом. Он редко пил на деловых обедах или вечеринках, предпочитая всегда сохранять ясность мысли. Его самоуверенная красота везде привлекала внимание. В сорок один год он был самым молодым юристом, когда-либо работавшим управляющим партнером в главной юридической фирме Сиэтла «Престон и Кулидж». Вся юридическая карьера Гаса прошла здесь, если не считать работы на должности клерка в Верховном суде после окончания юридической школы Стэнфорда. Для кого-нибудь год в главном суде страны стал бы выдающимся опытом, Гасу же составление заключений по апелляциям казалось слишком академичным занятием. Ведь с первого дня на юридическом факультете он хотел возглавить одну из ведущих юридических фирм страны. В «Престон и Кулидж» Гас мог жить этой мечтой. День и ночь. Семь дней в неделю.
Формально в фирме было пять членов исполнительного комитета, но никто не сомневался, что на самом деле заправляет всем именно Гас — милостивый диктатор, властвующий над судьбами двухсот юристов. Уитли любил власть, хотя требовалось искусство виртуозного политика, чтобы достичь согласия среди партнеров, которые с трудом уживались в одном здании. Требовалась страсть, чтобы управлять юридической фирмой и при этом находить время поболтать с новыми клиентами и даже самому не прекращать практики. Разумеется, Гаса не оставили без помощи. Две лучшие секретарши фирмы поддерживали порядок в его жизни. А еще в распоряжении Уитли были два мальчика на побегушках — преданные молодые люди, занимавшиеся всем: от встречи клиентов в аэропорту до чистки ботинок босса. Для более серьезных дел существовала юрист-международник Марта Голдстейн, его референт. Впрочем, это было слишком невыразительное звание для такого завидного положения, ведь предполагалось, что Гас готовит Марту себе на смену. Впрочем, это должно было произойти в слишком отдаленном будущем. Однако в любом случае Марта отлично соображала и обладала харизмой, достаточной, чтобы произвести впечатление на клиентов, если Гаса не было на месте. Голдстейн справлялась с большинством внутренних административных проблем фирмы, с которыми не любил возиться Уитли. Можно, конечно, назвать это сексизмом, но факт оставался фактом: пожилые партнеры-мужчины меньше ругались из-за годовых премий, когда их расчет подавала на рассмотрение привлекательная тридцатишестилетняя женщина.
Гас постукивал карандашом по лежащим перед ним бухгалтерским бланкам в такт музыке из стереофонической системы. Только Синатра мог добавить бодрости обязательной проверке одиннадцати миллионов долларов по ежемесячным счетам фирмы. Колонки на стойке розового дерева начали дребезжать. Так, слишком сильно звучит «Нью-Йорк, Нью-Йорк». Гас откинулся на спинку кресла и уменьшил громкость.
— Хочешь заказать китайский?
Женский голос в дверях застал Уитли врасплох. Марта. Гас посмотрел на свой «Ролекс», не понимая, что уже пора обедать.
— А… да, конечно, — улыбнулся он. — Счет выставим твоему клиенту или моему?
Марта понимала, что это шутка. Она только что потеряла клиента — крупный международный банк, — отправив счет, включавший расходы на «услуги прачечной», которые один из ее коллег включил в итоговый документ. И речь шла не об отмывании денег. Юрист действительно посылал рубашки в прачечную отеля, а затем потребовал, чтобы клиент все оплатил.
— Не смешно, Гас.
Телефон на столе зазвенел. Гас нажал кнопку громкой связи.
— Алло.
— Мистер Уитли? — спросил женский голос.
— Да.
— Это миссис Уолп из детского центра.
— Кто?
— Я — инструктор группы акробатики для детей от шести до восьми лет. Ваша дочь занимается по воскресеньям днем.
— А, верно, — сказал Гас, хотя даже не подозревал об этом. — Морган любит акробатику.
— На самом деле она все еще побаивается. Только звоню я не из-за этого. Дочь просила не беспокоить вас, но она уже больше двух часов ждет, когда ее заберут домой. Все ушли. Мы скоро закрываемся.
— Спасибо, что позвонили, однако об этом должна позаботиться мать Морган.
— Да, обычно она и заботится. К сожалению, вашу жену весь день никто не видел. И мы не можем ей дозвониться.
Гас бросил взгляд на Марту, внимательно слушавшую разговор.
— Просто пошли такси, — шепнула она.
Глаза Уитли сверкнули, словно Марта была гением.
— Миссис Уолп, если вы подождете еще несколько минут, я сейчас же пришлю такси.
На линии возникла пауза.
— Простите, сэр. Но детей до двенадцати лет из центра могут забирать лишь родители или доверенные компаньоны, чьи фотографии и подписи есть в дирекции. Мы не отправляем детей домой с незнакомыми людьми.
— О, разумеется. — Гас задумчиво провел рукой по волосам. — Вы уверены, что не можете дозвониться моей жене?
— Я пыталась два часа.
— Ладно, — раздраженно ответил он. — Попробую найти ее. Кто-нибудь из нас приедет, как только сможет.
Он отключился, потом быстро набрал номер мобильника жены. После четырех гудков автоответчик сообщил, что абонент недоступен.
— Черт побери, Бет, включи свой дурацкий телефон!.. — Гас с явной досадой посмотрел на Марту. — Пообедаем в другой раз. Похоже, мне придется изображать шофера.
— Где Бет?
— Черт ее знает.
— И часто она так? В смысле забывает забрать ребенка? Гас встал из-за стола и сорвал пальто с крючка за дверью.
— Вечно с ней какая-то чертовщина.
— Похоже, твоей супруге не помешал бы хороший шлепок по заднице.
Гас бросил на референта короткий взгляд.
— Это просто метафора, — объяснила Марта. — Один мой британский клиент недавно так выразился.
— Надеюсь, не о своей жене.
— Не сердись. Я же не в буквальном смысле.
— Да ладно. Завтра увидимся.
Уитли вышел в коридор. При помощи электронного пропуска прошел через металлические ворота, оберегавшие эффектный трехэтажный вестибюль фирмы по выходным. Нажал кнопку, вызывая лифт. Ожидая, Гас размышлял о словах Марты. Довольно неудачная шутка, учитывая состояние его брака. За пятнадцать лет у них с Бет бывали и ссоры, и взаимные обвинения. В этом нет ничего смешного. А может быть, в последнее время он стал более чувствительным и смог яснее осознать, в каком расстройстве пребывают его собственные чувства.
Иногда казалось чудом, что они с Бет до сих пор не расстались.
Для трудоголика Гас был во впечатляюще хорошей физической форме — в основном благодаря преувеличенно серьезному отношению к рассказам врача об истории сердечных заболеваний в семье Гаса. Перед рассветом он обычно бегал трусцой или ездил на велосипеде. Совещания часто проводились на бегущей дорожке в небольшом фитнес-зале рядом с кабинетом. Он редко пил на деловых обедах или вечеринках, предпочитая всегда сохранять ясность мысли. Его самоуверенная красота везде привлекала внимание. В сорок один год он был самым молодым юристом, когда-либо работавшим управляющим партнером в главной юридической фирме Сиэтла «Престон и Кулидж». Вся юридическая карьера Гаса прошла здесь, если не считать работы на должности клерка в Верховном суде после окончания юридической школы Стэнфорда. Для кого-нибудь год в главном суде страны стал бы выдающимся опытом, Гасу же составление заключений по апелляциям казалось слишком академичным занятием. Ведь с первого дня на юридическом факультете он хотел возглавить одну из ведущих юридических фирм страны. В «Престон и Кулидж» Гас мог жить этой мечтой. День и ночь. Семь дней в неделю.
Формально в фирме было пять членов исполнительного комитета, но никто не сомневался, что на самом деле заправляет всем именно Гас — милостивый диктатор, властвующий над судьбами двухсот юристов. Уитли любил власть, хотя требовалось искусство виртуозного политика, чтобы достичь согласия среди партнеров, которые с трудом уживались в одном здании. Требовалась страсть, чтобы управлять юридической фирмой и при этом находить время поболтать с новыми клиентами и даже самому не прекращать практики. Разумеется, Гаса не оставили без помощи. Две лучшие секретарши фирмы поддерживали порядок в его жизни. А еще в распоряжении Уитли были два мальчика на побегушках — преданные молодые люди, занимавшиеся всем: от встречи клиентов в аэропорту до чистки ботинок босса. Для более серьезных дел существовала юрист-международник Марта Голдстейн, его референт. Впрочем, это было слишком невыразительное звание для такого завидного положения, ведь предполагалось, что Гас готовит Марту себе на смену. Впрочем, это должно было произойти в слишком отдаленном будущем. Однако в любом случае Марта отлично соображала и обладала харизмой, достаточной, чтобы произвести впечатление на клиентов, если Гаса не было на месте. Голдстейн справлялась с большинством внутренних административных проблем фирмы, с которыми не любил возиться Уитли. Можно, конечно, назвать это сексизмом, но факт оставался фактом: пожилые партнеры-мужчины меньше ругались из-за годовых премий, когда их расчет подавала на рассмотрение привлекательная тридцатишестилетняя женщина.
Гас постукивал карандашом по лежащим перед ним бухгалтерским бланкам в такт музыке из стереофонической системы. Только Синатра мог добавить бодрости обязательной проверке одиннадцати миллионов долларов по ежемесячным счетам фирмы. Колонки на стойке розового дерева начали дребезжать. Так, слишком сильно звучит «Нью-Йорк, Нью-Йорк». Гас откинулся на спинку кресла и уменьшил громкость.
— Хочешь заказать китайский?
Женский голос в дверях застал Уитли врасплох. Марта. Гас посмотрел на свой «Ролекс», не понимая, что уже пора обедать.
— А… да, конечно, — улыбнулся он. — Счет выставим твоему клиенту или моему?
Марта понимала, что это шутка. Она только что потеряла клиента — крупный международный банк, — отправив счет, включавший расходы на «услуги прачечной», которые один из ее коллег включил в итоговый документ. И речь шла не об отмывании денег. Юрист действительно посылал рубашки в прачечную отеля, а затем потребовал, чтобы клиент все оплатил.
— Не смешно, Гас.
Телефон на столе зазвенел. Гас нажал кнопку громкой связи.
— Алло.
— Мистер Уитли? — спросил женский голос.
— Да.
— Это миссис Уолп из детского центра.
— Кто?
— Я — инструктор группы акробатики для детей от шести до восьми лет. Ваша дочь занимается по воскресеньям днем.
— А, верно, — сказал Гас, хотя даже не подозревал об этом. — Морган любит акробатику.
— На самом деле она все еще побаивается. Только звоню я не из-за этого. Дочь просила не беспокоить вас, но она уже больше двух часов ждет, когда ее заберут домой. Все ушли. Мы скоро закрываемся.
— Спасибо, что позвонили, однако об этом должна позаботиться мать Морган.
— Да, обычно она и заботится. К сожалению, вашу жену весь день никто не видел. И мы не можем ей дозвониться.
Гас бросил взгляд на Марту, внимательно слушавшую разговор.
— Просто пошли такси, — шепнула она.
Глаза Уитли сверкнули, словно Марта была гением.
— Миссис Уолп, если вы подождете еще несколько минут, я сейчас же пришлю такси.
На линии возникла пауза.
— Простите, сэр. Но детей до двенадцати лет из центра могут забирать лишь родители или доверенные компаньоны, чьи фотографии и подписи есть в дирекции. Мы не отправляем детей домой с незнакомыми людьми.
— О, разумеется. — Гас задумчиво провел рукой по волосам. — Вы уверены, что не можете дозвониться моей жене?
— Я пыталась два часа.
— Ладно, — раздраженно ответил он. — Попробую найти ее. Кто-нибудь из нас приедет, как только сможет.
Он отключился, потом быстро набрал номер мобильника жены. После четырех гудков автоответчик сообщил, что абонент недоступен.
— Черт побери, Бет, включи свой дурацкий телефон!.. — Гас с явной досадой посмотрел на Марту. — Пообедаем в другой раз. Похоже, мне придется изображать шофера.
— Где Бет?
— Черт ее знает.
— И часто она так? В смысле забывает забрать ребенка? Гас встал из-за стола и сорвал пальто с крючка за дверью.
— Вечно с ней какая-то чертовщина.
— Похоже, твоей супруге не помешал бы хороший шлепок по заднице.
Гас бросил на референта короткий взгляд.
— Это просто метафора, — объяснила Марта. — Один мой британский клиент недавно так выразился.
— Надеюсь, не о своей жене.
— Не сердись. Я же не в буквальном смысле.
— Да ладно. Завтра увидимся.
Уитли вышел в коридор. При помощи электронного пропуска прошел через металлические ворота, оберегавшие эффектный трехэтажный вестибюль фирмы по выходным. Нажал кнопку, вызывая лифт. Ожидая, Гас размышлял о словах Марты. Довольно неудачная шутка, учитывая состояние его брака. За пятнадцать лет у них с Бет бывали и ссоры, и взаимные обвинения. В этом нет ничего смешного. А может быть, в последнее время он стал более чувствительным и смог яснее осознать, в каком расстройстве пребывают его собственные чувства.
Иногда казалось чудом, что они с Бет до сих пор не расстались.
3
Гас с дочерью смотрели по видео «Короля-льва». В это время по воскресеньям Морган давно полагалось спать, но Уитли решил, что лучше отвлечь ее, разрешив остаться у телевизора в неурочное время. Не сработало.
— Когда вернется мама? — Этот вопрос она задавала каждые пятнадцать минут.
Гас уже перебрал все объяснения, какие смог придумать. Пробки. К десяти часам его воображение истощилось. Он начал укладывать Морган в постель, и это оказалось суровым испытанием. Гас читал дочери, сидел рядом и в конце концов залез к ней в кровать. Что угодно, только бы успокоить. Несомненно, девочка чувствовала его тревогу.
Наконец она уснула.
Гас упал в кожаное кресло, взял пульт и начал перебирать телеканалы, останавливаясь на местных новостях. Обычный обзор совершенных за выходные дни преступлений придал его мыслям новое направление, а затем Гас вообще наткнулся на репортаж о страшной автокатастрофе на шоссе И-5. На экране появилась жуткая мешанина — остатки двух машин и самосвала. Гас подался вперед, потом расслабился. Жертвы были мужчинами, ни одна женщина в аварии не пострадала.
Он выругал себя за участившийся пульс. Разумеется, здесь и не могло быть Бет. Ее машина стоит в гараже.
Это-то, однако, и смущало Уитли.
Гас знал, что жена оставила дочь в детском центре в два часа дня. Это Морган точно подтвердила. Они обсудили ситуацию несколько раз, но девочка так и не смогла вспомнить: говорила мама, что вернется в четыре, или же сказала, что ее должен забрать папа. Гас напрягал мозги, пытаясь вспомнить, упоминала ли Бет о том, что пойдет куда-то, и просила ли забрать Морган. Может, он просто забыл об этом. Вполне возможно. Последние несколько месяцев они почти не разговаривали. Возможно, три дня назад жена и пробормотала что-то, когда он уже выходил. Типично для Бет.
Гас встал из кресла и пошел на кухню. Уголок для завтрака в их большом доме на склоне холма был устроен в форме шестиугольной стеклянной шкатулки, окна во всю стену открывали панораму на двести семьдесят градусов. Сам Гас больше всего любил ночной вид. (Хотя другого он, собственно говоря, и не знал. Уходил всегда до рассвета, возвращался в сумерках.) Уитли жили к северу от деловой части Сиэтла, в дорогом квартале Магнолия, где из окон домов были видны и город, и залив. Башни из стекла и камня зажигали горизонт на юго-востоке. Правда, сегодня, как и во многие другие ночи, вершины самых высоких башен будто срезали низко нависшие тучи. Кабинет Гаса находился как раз на линии туч — постоянно освещенная кабинка в небе. Западнее простирался залив Пьюджет-Саунд, огромный, вытянутый с севера на юг отделяющий портовый город Сиэтл от полуостровов Китсап и Олимпик. Надо напрячь воображение, но если представить северо-западный Вашингтон в виде большой рукавицы, надетой на правую руку, то похожие на большой палец полуострова и хребет Олимпик на западе не давали Тихому океану опустошить Пьюджет-Саунд и Сиэтл на востоке. Залив сейчас был темным, виднелись только корабельные огни. Гас сосредоточил взгляд на самом слабом огоньке где-то в ночи. «Где же, черт побери, Бет?»
Утром понедельника скучать не пришлось. Прежде всего Гас не спал всю ночь. В шесть утра он почувствовал, как заложенная в нем программа требует обычного потока звонков клиентам на Восточном побережье, у которых утро началось на три часа раньше. Программу, однако, оказалось довольно просто отключить. Да, вот так легко удалось сменить приоритеты человеку, обычно столь поглощенному собственной профессией. А все потому, что сердце и разум заняты другим.
Морган проснется через полчаса. Она захочет знать, где мама.
Он и сам хотел знать, где ее мама.
Гас сидел на кухне с чашкой черного кофе. «Уолл-стрит джорнал», «Нью-Йорк тайме» и «Сиэтл пост интеллиджен-сер» валялись непрочитанными на кухонном столе. В окно тихонько стучал дождь. Солнце еще не встало. Густой предрассветный туман лишил Уитли всякого вида из окна — ни луны, ни звезд, ни городских огней. Еще рано, но он должен получить хоть какие-то ответы до того, как проснется дочь. С самого рождения Морган жена держала на холодильнике напечатанный список телефонов людей, которым надо звонить в непредвиденных случаях. Гас набрал первый номер в списке и сосредоточился, готовясь к битве.
После четвертого гудка в трубке послышалось хрипловатое:
— Алло.
— Карла, это Гас. Прости, что разбудил.
Ответа не было. Мгновение Гасу казалось, что она повесит трубку. Карла была его младшей сестрой, только это не важно. Главное, что она лучшая подруга жены. В детстве брат и сестра никогда не были близки. И то, что он женился на Бет и встал между ней и лучшей подругой, лишь ухудшило положение. Когда Бет жаловалась на Гаса, Карла моментально ее поддерживала. Иногда казалось, будто Карла даже подначивает подругу. Хотя все эти годы они с Гасом поддерживали определенный уровень вежливости. Очень низкий уровень.
— Когда вернется мама? — Этот вопрос она задавала каждые пятнадцать минут.
Гас уже перебрал все объяснения, какие смог придумать. Пробки. К десяти часам его воображение истощилось. Он начал укладывать Морган в постель, и это оказалось суровым испытанием. Гас читал дочери, сидел рядом и в конце концов залез к ней в кровать. Что угодно, только бы успокоить. Несомненно, девочка чувствовала его тревогу.
Наконец она уснула.
Гас упал в кожаное кресло, взял пульт и начал перебирать телеканалы, останавливаясь на местных новостях. Обычный обзор совершенных за выходные дни преступлений придал его мыслям новое направление, а затем Гас вообще наткнулся на репортаж о страшной автокатастрофе на шоссе И-5. На экране появилась жуткая мешанина — остатки двух машин и самосвала. Гас подался вперед, потом расслабился. Жертвы были мужчинами, ни одна женщина в аварии не пострадала.
Он выругал себя за участившийся пульс. Разумеется, здесь и не могло быть Бет. Ее машина стоит в гараже.
Это-то, однако, и смущало Уитли.
Гас знал, что жена оставила дочь в детском центре в два часа дня. Это Морган точно подтвердила. Они обсудили ситуацию несколько раз, но девочка так и не смогла вспомнить: говорила мама, что вернется в четыре, или же сказала, что ее должен забрать папа. Гас напрягал мозги, пытаясь вспомнить, упоминала ли Бет о том, что пойдет куда-то, и просила ли забрать Морган. Может, он просто забыл об этом. Вполне возможно. Последние несколько месяцев они почти не разговаривали. Возможно, три дня назад жена и пробормотала что-то, когда он уже выходил. Типично для Бет.
Гас встал из кресла и пошел на кухню. Уголок для завтрака в их большом доме на склоне холма был устроен в форме шестиугольной стеклянной шкатулки, окна во всю стену открывали панораму на двести семьдесят градусов. Сам Гас больше всего любил ночной вид. (Хотя другого он, собственно говоря, и не знал. Уходил всегда до рассвета, возвращался в сумерках.) Уитли жили к северу от деловой части Сиэтла, в дорогом квартале Магнолия, где из окон домов были видны и город, и залив. Башни из стекла и камня зажигали горизонт на юго-востоке. Правда, сегодня, как и во многие другие ночи, вершины самых высоких башен будто срезали низко нависшие тучи. Кабинет Гаса находился как раз на линии туч — постоянно освещенная кабинка в небе. Западнее простирался залив Пьюджет-Саунд, огромный, вытянутый с севера на юг отделяющий портовый город Сиэтл от полуостровов Китсап и Олимпик. Надо напрячь воображение, но если представить северо-западный Вашингтон в виде большой рукавицы, надетой на правую руку, то похожие на большой палец полуострова и хребет Олимпик на западе не давали Тихому океану опустошить Пьюджет-Саунд и Сиэтл на востоке. Залив сейчас был темным, виднелись только корабельные огни. Гас сосредоточил взгляд на самом слабом огоньке где-то в ночи. «Где же, черт побери, Бет?»
Утром понедельника скучать не пришлось. Прежде всего Гас не спал всю ночь. В шесть утра он почувствовал, как заложенная в нем программа требует обычного потока звонков клиентам на Восточном побережье, у которых утро началось на три часа раньше. Программу, однако, оказалось довольно просто отключить. Да, вот так легко удалось сменить приоритеты человеку, обычно столь поглощенному собственной профессией. А все потому, что сердце и разум заняты другим.
Морган проснется через полчаса. Она захочет знать, где мама.
Он и сам хотел знать, где ее мама.
Гас сидел на кухне с чашкой черного кофе. «Уолл-стрит джорнал», «Нью-Йорк тайме» и «Сиэтл пост интеллиджен-сер» валялись непрочитанными на кухонном столе. В окно тихонько стучал дождь. Солнце еще не встало. Густой предрассветный туман лишил Уитли всякого вида из окна — ни луны, ни звезд, ни городских огней. Еще рано, но он должен получить хоть какие-то ответы до того, как проснется дочь. С самого рождения Морган жена держала на холодильнике напечатанный список телефонов людей, которым надо звонить в непредвиденных случаях. Гас набрал первый номер в списке и сосредоточился, готовясь к битве.
После четвертого гудка в трубке послышалось хрипловатое:
— Алло.
— Карла, это Гас. Прости, что разбудил.
Ответа не было. Мгновение Гасу казалось, что она повесит трубку. Карла была его младшей сестрой, только это не важно. Главное, что она лучшая подруга жены. В детстве брат и сестра никогда не были близки. И то, что он женился на Бет и встал между ней и лучшей подругой, лишь ухудшило положение. Когда Бет жаловалась на Гаса, Карла моментально ее поддерживала. Иногда казалось, будто Карла даже подначивает подругу. Хотя все эти годы они с Гасом поддерживали определенный уровень вежливости. Очень низкий уровень.