Гудмэн Джо. Буду твоим единственным

   — Ну, Элизабет, — снова заговорила она, — ты понимаешь, какой позор навлекла на нас?
   Элизабет взглянула на барона, поскольку он тоже оказался в числе униженных и оскорбленных. До сих пор Луиза, похоже, не собиралась ни с кем делиться своим статусом жертвы.
   — Никто не винит тебя в том, что произошло, — тихо ответила Элизабет. — Я всего лишь достала из тайника за картиной Вермера то, что там лежало.
   — Вот именно!
   — Лорд Нортхэм все равно достал бы табакерку, не сделай этого я.
   Баронесса топнула ногой, обутой в комнатную туфлю.
   — Ты выводишь меня из терпения!
   — Я пыталась защитить вас с Харрисоном, — пояснила Элизабет.
   Барон, очнувшийся от своих размышлений, склонил голову набок.
   — Вот как? — сухо спросил он, вперив в нее взгляд холодных голубых глаз. — Как мило. Право, Луиза, с ее стороны очень мило пытаться нас защитить.
   — Это самое меньшее, что она могла сделать. Самое меньшее.
   Барон медленно кивнул:
   — Пожалуй.
   Пальцы Элизабет сжались в кулаки.
   — Вор оказал нам всем любезность, вернув табакерку. Почему бы тебе не взглянуть на это дело под таким углом?
   — Потому что я не терплю вмешательства в мои планы!
   — Не исключено, что он вернет также и часы с брелоком.
   — Да уж, пусть лучше вернет, — угрожающе произнесла баронесса.
   Харрисон небрежно махнул рукой:
   — Не тревожься о таких пустяках, дорогая. Тоже мне ценность!
   Баронесса снова принялась расхаживать по комнате, шурша шелковым платьем.
   — Прочь с моих глаз! — Видя, что Харрисон с Элизабет обменялись вопросительными взглядами, она добавила: — Вы оба. Я совершенно без сил.
   Харрисон поднялся, чмокнул жену в щеку, которую та подставила ему, кивнул Элизабет и вышел из комнаты, направившись в тишину и уют собственной спальни. Элизабет уже взялась за дверную ручку, когда баронесса окликнула ее.
   — Мы еще не закончили, — заявила она.
   — Но ты сказала…
   — Я говорю не о данном моменте. Сейчас можешь отправляться куда угодно, но имей в виду, разговор не окончен. Эта история будет иметь последствия. Для тебя в частности.
   Ладонь Элизабет, сжимавшая ручку, увлажнилась, и ей не сразу удалось открыть дверь, что не прошло незамеченным для хозяйки дома, достопочтенной леди Баттенберн.
   Элизабет лежала поверх сбившихся одеял, уставившись в потолок. То, что она испытывала сейчас, едва ли можно было объяснить беспокойством, вызванным вечерними событиями. Это был самый настоящий страх, скрутивший в узел ее внутренности и лишивший ее сна.
   Она не нуждалась в напоминании, что вопрос далеко не исчерпан. Элизабет ни на секунду не верила, что леди Баттенберн удовлетворится обличительной речью. Баронесса никогда не бросала слов на ветер, даже в гневе, и ее прощальная фраза должна была служить Элизабет предупреждением, что ее ждет суровая кара. Но существовало слишком много аспектов, где она чувствовала себя уязвимой. С какой стороны ждать нападения?
   Элизабет поднялась с постели и подошла к окну. Отдернув шторы, она распахнула обе створки и высунулась наружу. От прохладного ветерка, шевелившего волосы, ее кожа покрылась мурашками. Она заставила себя посмотреть вниз. Интересно, разобьется ли она насмерть, упав с такой высоты? Или только покалечится? И будет ли это хуже того, с чем ей приходится жить сейчас?
   Но если она умрет…
   По спине ее пробежали мурашки, когда раздался шорох открывающейся стенной панели. Элизабет не ожидала, что баронесса явится так скоро. Хотя, может, это и к лучшему — все наконец разрешится и она избавится от невыносимого напряжения.
   Она обернулась и спокойно заговорила, не сразу сообразив, что вместо Луизы в комнате находится совсем другой человек:
   — Я не ждала тебя.
   — Мне это и в голову не приходило. — Нортхэм выпрямился и отряхнулся. Он все еще был в вечернем костюме — черном фраке, темно-серых брюках и ослепительно белой сорочке с накрахмаленным воротничком и элегантно повязанным галстуком, — ничуть не пострадавшем от путешествия по пыльному коридору. — Но возникает естественный вопрос: кого еще ты не ожидала увидеть?
   — Уходи.
   — Я заметил, что столик больше не закрывает вход. Из чего можно заключить, что это сделано в ожидании посетителей. Насколько мне известно леди Баттенберн время от времени пользуется этим путем. А как насчет ее мужа?
   Элизабет отшатнулась, словно ее ударили.
   — Уходи! — повторила она гневно.
   Нортхэм склонил голову набок, словно размышляя над ее реакцией.
   — Должно быть, я ошибся. Прошу прощения. — Он нагнулся, закрыл панель и снова выпрямился. — Знаешь, я совсем не уверен, что нашел бы этот проход, если бы не сегодняшнее развлечение. Я случайно наткнулся на него, когда мы с леди Пауэлл охотились за подсказками.
   Элизабет ни на секунду не поверила, что он хоть что-то делает случайно. Если Нортхэм оказался в этой части дома во время охоты за сокровищем, то сделал это сознательно, а не потому, что неправильно истолковал подсказку. Бросив взгляд в сторону гардеробной, она решила спрятаться там, подпереть дверь шкафом и не выходить, пока граф не уберется из ее спальни.
   — Мне казалось, что ты не выносишь замкнутого пространства.
   Нортхэм оглянулся на закрытую панель.
   — Пожалуй, я слегка преувеличил. Я боюсь только платяных шкафов.
   Элизабет скрипнула зубами.
   — Ты должен уйти. — Как будто со стороны она отметила ровное звучание своего голоса, и это было странно, потому что находилось в полном противоречии с подступающей истерикой. Когда в последний раз она до такой степени поддавалась эмоциям?
   Ответ пришел мгновенно вместе с обжигающей вспышкой стыда. Она стояла в нескольких шагах от того места, где Нортхэм прижал ее к стене, заставив забыть обо всем на свете, кроме наслаждения. В то утро она словно превратилась в сгусток эмоций, и это не принесло ей душевного покоя. Сколько еще ей придется расплачиваться за это?
   Нортхэм подвинул бедром туалетный столик, так что он частично закрыл проход Он не стал спрашивать у Элизабет, заперта ли дверь, — просто подошел и запер ее. Затем указал на открытое окно.
   — Я не намерен уходить этим путем, — заявил он — Даже если мое пребывание здесь закончится поспешным браком.
   Нортхэм придвинул к себе мягкий табурет и уселся на него, скрестив на груди руки и вытянув длинные ноги.
   — Может, ты тоже сядешь, Элизабет? — учтиво предложил он. — Я не причиню тебе вреда.
   Элизабет не сдвинулась с места. — Принести тебе шаль?»Совсем как Луиза, — подумала Элизабет. — Проявляет заботу, чтобы замаскировать жестокость». Она отказалась.
   — Прости. Похоже, я неудачно начал.
   Элизабет не стала оспаривать его слова, считая, что это еще мягко сказано. Она стояла на фоне темного проема окна, озаренная светом одинокой свечи, горевшей на столике у кровати, и он видел легкую дрожь, сотрясавшую ее тело. — Мы могли бы стать друзьями, если бы ты позволила. Я не могу отделаться от ощущения, что ты нуждаешься в помощи. И предлагаю тебе свою защиту От чистого сердца и без каких-либо обязательств с твоей стороны. Можешь не опасаться, что я потребую что-нибудь взамен.
   Элизабет глубоко втянула в грудь воздух, затем медленно выдохнула и закрыла глаза. Когда она вновь подняла ресницы, ее взгляд был лишен всяких эмоций. Страсть и боль, страх и смирение — все было подавлено, уступив место абсолютно бесстрастному выражению.
   — Уходи, — повторила она снова. — Больше мне от тебя ничего не нужно.
   Нортхэм ненадолго задумался, затем встал, вздохнул и двинулся к ней. Она была настолько неподвижна, что ему захотелось ее встряхнуть. Или, наоборот, обнять и прижать к себе. Но он не сделал ни того, ни другого. Остановившись в шаге от нее, он тихо произнес:
   — Что такого ты сказала Сауту, что он так хохотал? — По какой-то непонятной причине в его голосе прозвучали хриплые нотки.
   Элизабет внезапно поняла, что ему не обязательно касаться ее, чтобы лишить присутствия духа. Как выяснилось, Нортхэм мог совершить это чудо силой одних лишь слов. Она напомнила себе, что он военный и, надо полагать, преуспел в стратегии куда больше, чем она.
   — Я усомнилась в его умственных способностях.
   — Нортхэм приподнял брови.
   — Неужели? И он счел это забавным?
   — Возможно, все дело в том, как я это сказала.
   Он задумчиво улыбнулся, скользнув взглядом по ее лицу.
   — Могу себе представить. У тебя иногда бывает такой вид. — Ему не хотелось задевать ее чувства, однако позволить ей изображать равнодушие он тоже не мог — Саутертон доказал сегодня вечером, что он на редкость умен, не так ли?
   — Да, — ответила Элизабет, не понимая, куда он клонит — Он разгадал значение всех подсказок.
   — Наверное, так оно и было. — Его губы слегка изогнулись в улыбке. — Хотя я имел в виду тот факт, что ему удалось свести нас вместе.
   — Ничего подоб… — Она прервала на полуслове свой бурный протест, задумавшись о вечерних событиях. Ее брови поползли вверх, по мере того как истина доходила до ее сознания. Похоже, их с Нортхэмом передвигали по галерее как шахматные фигуры. — Ловко, ничего не скажешь.
   — Он считает себя чрезвычайно хитроумным и к тому же подозревает, что между нами существует некое притяжение.
   Элизабет распахнула глаза.
   — И зачем ему понадобилось нас сводить?
   — Об этом надо спросить его. Может, ему захотелось вы играть пари?
   — А что, существует еще одно пари?
   — Да.
   Элизабет нервно сглотнула.
   — Насчет нас?
   — Похоже на то. Я не знаю деталей. Впрочем, как ты могла убедиться на охоте, они способны заключать пари по любому поводу.
   — А ты?
   — В этом пари я не участвую.
   Едва ли это могло сойти за ответ на ее вопрос, но Элизабет не стала уточнять.
   — Надеюсь, мы стоим больше шиллинга?
   — Кажется, они упоминали ставки в один соверен.
   — О, целый соверен.
   — Понимаю. Это довольно унизительно.
   Элизабет вдруг ощутила дрожь в коленях и поняла, что больше не в силах стоять.
   — Думаю, мне лучше сесть.
   Она не стала противиться, когда он поддержал ее под локоть. Это было легчайшее прикосновение и вопреки здравому смыслу необыкновенно приятное. Когда она расположилась в глубоком кресле, Нортхэм отошел и тут же вернулся с ее шерстяной шалью. Она позволила ему набросить шаль ей на плечи и вздрогнула, когда его пальцы скользнули по ее шее.
   Нортхэм передвинул мягкий табурет от туалетного столика к ее креслу, а затем уселся на него, избавив Элизабет от заблуждения, что табурет предназначен для ее удобства.
   — Как твоя нога? — заботливо спросил он.
   — Нормально. — По правде говоря, она и думать забыла о ноге и была благодарна ему за напоминание. Это поможет ей сосредоточиться. — Я написала полковнику. Передала ему твои наилучшие пожелания и заверила, что со мной все в порядке.
   — Этого достаточно, чтобы убедить его?
   — Если ты сначала убедишь меня.
   — Ответ был вполне предсказуем:
   — Не представляю, как это сделать. Ты ведь не веришь мне.
   — Поверю, когда услышу правду. — Он выдержал паузу, а затем нанес удар: — С кем ты разговаривала, прежде чем поняла, что это я?
   Элизабет молчала, опустив голову.
   — Баронесса предупредила тебя, что сокровище спрятано за картиной Вермера?
   Элизабет все так же молча смотрела в пол.
   — Почему для тебя так важно, чтобы я к тебе не подходил?
   Она иронически выгнула бровь.
   Нортхэм подтянул ноги и подался вперед, упираясь локтями в колени и сложив руки домиком под подбородком.
   — Сколько у тебя было любовников?
   Элизабет не удалось сдержать тихий возглас.
   — Прошу вас, милорд, не надо, — поморщилась она, не поднимая головы.
   — Меня зовут Брендан, — твердо выговорил он. — Можно Норт, если тебе так больше нравится. Мы были близки и должны вести себя соответствующим образом.
   Он вытянул ноги, коснувшись башмаком ее голой ступни. Элизабет пронзила дрожь. Был ли это страх? Отвращение? Желание? Она не знала.
   Нортхэм не сводил с нее пристального взгляда.
   — А знаешь, я ревновал тебя. Сегодня вечером. Когда услышал смех Саута. Да и раньше, когда ты уделяла внимание всем, но только не мне. Для меня это совершенно новый опыт. Поначалу я решил, что ты права и я должен презирать тебя, но после некоторого размышления понял, что испытываю к тебе совсем иные чувства.
   — Не совсем, — поправила она его. — Просто тебе хочется уложить меня в постель.

Глава 7

   Норт вспомнил, как он доказал Элизабет, что она по-прежнему уязвима. И теперь она отплатила ему той же монетой. Он никогда не слышал, чтобы женщины, за исключением самых вульгарных, употребляли подобные слова. Но даже тогда они резали ему слух, ибо, по его глубокому убеждению, женщины относились к нежному полу, которому не пристало произносить их в присутствии мужчины.
   Он резко втянул в грудь воздух и медленно выдохнул.
   — Если бы ты представляла себе продолжительность лекции, от которой я только что воздержался, то сказала бы мне спасибо.
   — Вы ханжа, милорд, независимо от того, будете вы читать мне мораль или нет. Можете прочитать, если вам угодно.
   Нортхэм видел, что его снова поставили перед выбором. Он мог возмутиться и встать в позу или сделать вид, что эта ситуация его забавляет. Он выбрал последний вариант именно потому, что Элизабет этого никак не ожидала, а также потому, что это больше соответствовало его настроению. Ласковая улыбка скользнула по его губам и коснулась глаз.
   — Не думаю, что у тебя есть основания называть меня ханжой, — возразил он, — хотя я и придаю значение условностям. Но непристойные выражения действительно шокируют меня. Если ты хотела меня смутить, то можешь быть довольна — ты своего добилась.
   Он развел руками в беспомощном жесте.
   — Хотя в чем-то ты права, — добавил он и увидел, что глаза Элизабет слегка расширились. — Я действительно хочу… — Он запнулся.
   — Чего?
   Несколько секунд Нортхэм молча смотрел на нее, затем в два шага преодолел разделявшее их расстояние и склонился над ее креслом, положив ладони на подлокотники. Элизабет пришлось запрокинуть голову, чтобы видеть его лицо. И хотя в ее вздернутом подбородке и твердом взгляде читался вызов, Нортхэм разглядел в глубине ее глаз желание.
   — Чего? — снова спросила она.
   Склонившись к ее уху, он шепотом сообщил, что именно собирается с ней проделать, употребив именно те слова, которые она хотела услышать. Руки Элизабет скользнули вверх и обвились вокруг его шеи. Она тихо застонала, когда он поднял ее с кресла и поцеловал. Не отрываясь от ее губ, Норт подхватил ее на руки, шагнул к кровати и опустил на матрас. Элизабет не разомкнула объятий, увлекая его за собой.
   Когда он повернулся на бок, она повернулась вместе с ним; ее ночная рубашка задралась до бедер, а согнутая нога оказалась перекинутой через его ноги.
   — Позволь мне, — шепнула Элизабет.
   Нортхэм поднял голову. Прядь светлых волос упала ему на лоб, на лице играли отсветы пламени свечи. Элизабет нежно провела кончиками пальцев по его лбу, затем вниз по щеке к четко очерченной линии рта.
   — Ты удивительно красив, — тихо шепнула она и, заметив, что он смутился, добавила: — Правда-правда. — Она потерлась носом о его подбородок. — Неужели никто не говорил тебе об этом?
   Конечно, говорил, но у Норта хватило ума промолчать. К тому же он не возражал против шутливого поддразнивания Элизабет.
   Она молча прижалась губами к его пальцам, затем потянула его руку вниз, к своей груди. Повернувшись к прикроватному столику, она задула свечу.
   Норт приподнялся ровно настолько, чтобы избавиться от сюртука и рубашки. Элизабет, изображая служанку, сняла с него башмаки и чулки и расстегнула брюки. Когда ее рука скользнула ниже, он тихо застонал. Он не думал, что может быть еще тверже и больше, но случайное прикосновение ее ногтей к его самому чувствительному месту сотворило невозможное.
   Элизабет ловко избавила его от остатков одежды.
   — Ты смеешься? — прошептала она, заметив, что его губы изогнулись. — Почему?
   Нортхэм перекатился на середину кровати и приподнялся на локте, нависнув над ней.
   — Просто я подумал, что ты все еще одета, а я… — Он прижался чреслами к ее животу. — А я — нет.
   Она провела ладонью по его спине, от плеч до ягодиц. Кожа его была гладкой, теплой и упругой.
   — Верно, — отозвалась Элизабет.
   На секунду она пожалела, что погасила свет. Ей хотелось видеть его черты, линию рта, игру мускулов. Но глаза Нортхэма, такие темные, что казались черными, в свою очередь, наблюдали за ней. Темнота давала Элизабет ощущение безопасности, защищая от его проницательного взгляда.
   Было что-то необыкновенно эротичное в том, чтобы лежать под ним одетой, пусть даже в ночной рубашке. Подол задрался вверх, а лиф спустился вниз, к талии.
   Нортхэм поцеловал ее обнаженную грудь. Элизабет согнула колени, почувствовав, что готова его принять. Но при первых признаках вторжения прикусила губу и судорожно выдохнула. Хотя она не была девственницей, прошло слишком много времени с тех пор, как она в последний раз была с мужчиной. И даже недавняя близость с Нортом оказалась недостаточной, чтобы она могла чувствовать себя уверенно.
   Норт помедлил, давая ей время привыкнуть к себе. Ее прерывистое дыхание замедлилось, и, хотя она лежала неподвижно, ее внутренние мышцы непроизвольно расслабились, заставив его сделать движение. Элизабет ахнула.
   Он заглушил ее возглас, прижавшись к ее губам в требовательном поцелуе.
   — Ты должен… — Она задохнулась, когда он начал двигаться. — Ты не должен…
   Ее лоно продолжало растягиваться, приспосабливаясь к нему. Элизабет судорожно вцепилась в его плечи.
   — Обещай… — выдохнула она. — Обещай, что не оставишь во мне свое семя.
   Она скорее ощутила, чем увидела перемену, вызванную ее словами. Плечи Нортхэма напряглись. Он не ударил ее, хотя она подозревала, что у него возникло такое желание. Вместо этого он воспользовался своим телом, чтобы ее наказать. Он двигался глубоко и мощно, больше не заботясь о ее наслаждении. Закрыв глаза и прикусив губу, Элизабет молча принимала его удары. И когда он в очередной раз вонзился в нее, почувствовала вкус своей крови.
   Элизабет усмотрела в этом некую справедливость. Пусть она не смогла отдать ему свою девственность, но эта боль и кровь порождены им. Она обхватила ладонями его голову и притянула его рот к своим губам, давая ему почувствовать, что сотворил его гнев.
   Нортхэм замер, ощутив вкус ее крови, и медленно поднял голову. Дыхание с шумом вырвалось из его груди.
   — Прости, — прошептал он. — Я не хотел… — Он замолчал, когда Элизабет покачала головой, отказываясь принять его извинения.
   — Это не имеет значения, — ответила она.
   Норт никогда не думал, что способен причинить боль женщине, а тем более проделать это таким способом… Он не мог оправдать себя даже тем, что все произошло помимо его воли. Он хотел сделать ей больно.
   Он начал выходить из нее, но она сжала ноги и обхватила его бедра. Норт не стал противиться этому сладкому плену.
   Элизабет коснулась его лица, убрав со лба прядь волос.
   — Ты забыл, да? Забыл, что ты не первый. — Она погладила его по щеке. — Я не могу стать ради тебя девственницей. — Ее рука скользнула ему на шею и удержала, когда он попытался отстраниться. — Нет. Не покидай меня. Пожалуйста.
   Нортхэм склонил голову, почти касаясь ее губ.
   — Это не должно было превращаться в наказание, — покаянно проговорил он.
   — Некоторые вещи сильнее нас, милорд. — Она положила руку ему на плечо. — Тут уж ничего не поделаешь.
   Низкое рычание вырвалось из его горла. Он жадно поцеловал ее, а затем начал двигаться, мощно и уверенно, поощряемый ее тихими стонами.
   И лишь в последнее мгновение он вспомнил о ее просьбе. Он не давал обещаний, но знал, что исполнит желание Элизабет. И все же чуть не пропустил тот самый момент. С хриплым криком и усилием, потребовавшим от него напряжения всех сил, он вышел из нее, оставив свое семя на сбившихся простынях.
   Элизабет молча лежала под ним, слушая, как успокаивается его дыхание. Когда Нортхэм откатился в сторону, она не стала удерживать его.
   Молча она поднялась с постели и поправила ночную рубашку, подтянув лиф и одернув подол. Затем, бесшумно ступая босыми ногами по ковру, направилась в гардеробную.
   Норт повернулся на бок, глядя ей вслед. Дверь за ней закрылась. Он слышал, как Элизабет налила воду в тазик, затем послышался плеск. Представив себе, как она охлаждает разгоряченное лицо, он задумался о том, какие чувства она испытывает, глядя на себя в зеркало.
   Удовлетворение? Недовольство?
   Наверное, она испытывает не больше желания размышлять о том, что произошло между ними, чем он сам, и, что более важно, о чувствах, которые связаны с этим.
   В соседней комнате наступила тишина. Норт предположил, что Элизабет смывает с себя остатки его семени. Однажды он уже проделал подобное с полковой потаскушкой, напуганный мыслью, что он может наградить ее ребенком. Его любовницы никогда не выдвигали подобных требований. Видимо, они умели предохраняться, и за многие годы ни одна из них не подарила ему ребенка.
   Ему следовало бы радоваться, но его начали одолевать мрачные мысли, способен ли он вообще стать отцом. К тому же его мать все более нетерпеливо требовала, чтобы он наконец обзавелся наследниками. Похоже, ее перестало волновать, будут ли они законнорожденными, но она утверждала, что одного сына недостаточно. Последнее требование было излишним. Нортхэм и сам понимал, что второй сын необходим как гарантия от трагических случайностей.
   Элизабет вышла из гардеробной со свечой в руке. Нортхэм лежал в непринужденной позе поверх одеяла. Огонек свечи осветил мощный изгиб его бедра и мускулистую ногу, согнутую в колене.
   Подойдя ближе, Элизабет зажгла вторую свечу, стоявшую на прикроватном столике. Во сне красивое лицо Нортхэма казалось совсем юным. Элизабет не была уверена, что выглядит такой же умиротворенной, когда спит. Слишком велик груз, лежащий на ее совести, чтобы наслаждаться безмятежным сном.
   Она поставила свечу на столик и принесла из гардеробной тазик с водой и салфетку. Присев на краешек постели, она увидела, что глаза Норта открыты. Он улыбнулся, словно угадав ее мысли, потом взял ее руку, поднес к губам и поцеловал костяшки пальцев. Нежность этого жеста растрогала ее до слез, но она дала себе слово, что плакать не будет.
   — Я думала, ты спишь.
   Он положил ее руку себе на грудь, так и не выпустив из своей ладони.
   — А ты бы предпочла, чтобы я спал?
   — Только если ты этого хочешь.
   — Он выгнул бровь.
   — Как любезно. А что, если я хочу снова заняться с тобой любовью?
   Она молчала, и Норт подумал, что ей не понравилась эта формулировка. Но взгляд Элизабет переместился на спрятанное в тени соединение его бедер, где покоилось его расслабленное естество, и на лице ее отразилось такое сомнение, что он рассмеялся.
   — Я понимаю твое недоверие, — ухмыльнулся он. — Может, чуть позже.
   Его беззаботная улыбка, полная искреннего веселья, заворожила ее.
   — Как пожелаешь, — вымолвила она, едва ли сознавая, что говорит.
   — О чем ты думаешь?
   — Элизабет покачала головой:
   — Так, ни о чем. Просто…
   — Знаешь, Элизабет, порой мне кажется, что твое «ни о чем» куда интереснее, чем глубочайшие умозаключения большинства людей. — Он слегка сжал ее руку. — Скажи мне.
   Она помедлила в нерешительности.
   — Это ужасно глупо. Я думала о том, что в твоей улыбке нет ни капли горечи. — Она на секунду отвернулась, а когда снова взглянула на Норта, увидела, что его улыбка исчезла. Что ж, возможно, именно этого она и добивалась. По крайней мере ей удалось избавиться от его чар. — Ну и о том, насколько легкой была твоя жизнь.
   Он не отрывал пристального взгляда от ее лица.
   — Полагаю, легче, чем твоя.
   Элизабет не ожидала, что ответ ударит рикошетом по ней самой. Она попробовала вытащить свою руку из его хватки, но Нортхэм не позволил и крепче стиснул ее пальцы.
   — Не хочешь послушать? — мягко спросил он.
   Элизабет сама не знала, чего она хочет. Она избрала трусливый путь и промолчала, предоставив решать ему самому.
   — Свои детские годы я провел — как это принято говорить? — ах да, в лоне любящей семьи.
   Уголок ее рта приподнялся в улыбке.
   — В лице отца, пятого графа Нортхэма, матери, старшего брата Гордона, названного в честь отца, старшей сестры Летиции и двух младших сестер, Памелы и Регины. Как я понял, ты единственный ребенок?
   Элизабет кивнула, но вдруг вспомнила, что теперь обстоятельства изменились.
   — Сначала так и было. Но теперь у меня есть сводный брат Адам. Виконт Селден.
   — Ах да, я совсем забыл. — Помолчав, он продолжил: — Как и все дети, мы часто ссорились, выясняя, кому водить в прятках, кто разрежет торт, кто будет предводителем пиратов. Гордон был достаточно великодушен, чтобы держаться на равных, не злоупотребляя правами старшего брата. Сложнее было с Летицией — как это часто бывает с девочками, — и мы с Гордоном всегда радовались, когда она играла с младшими сестрами. Памела и Регги ничуть не возражали, когда она командовала ими. — Он снова помолчал. — Мой отец увлекался политикой, как и твой.