Страница:
Элизабет очень сомневалась, что баронесса ограничилась кратким пояснением. Похоже, она зачем-то упорно стремилась свести их вместе.
— Луиза обожает заниматься сватовством, — вздохнула она.
— Согласен. Она не из тех, кто будет ходить вокруг да около, прибегая к намекам и прочим тонкостям. По правде говоря, она превозносила ваши достоинства с прямолинейностью греческого хора. — Он помолчал, пристально глядя на Элизабет. — Что плохого, если мы позволим ей думать, что ее затея удалась? Уверяю вас, она направит свои усилия на кого-нибудь другого, как только убедится, что добилась успеха.
Золотистые глаза Элизабет сузились.
— По-моему, вы склонны манипулировать людьми ни чуть не меньше, чем Луиза, — проговорила она после короткой паузы.
В улыбке Нортхэма не было и тени раскаяния.
— Что я слышу, леди Элизабет? Неужели вас не интригует тот факт, что леди Баттенберн считает, что мы подходим друг другу?
Интригует? Она бы так не сказала. Ужасает. Это, пожалуй, ближе к истине.
— Думаю, вам следует обратить свой интерес на кого-нибудь другого, — посоветовала она. — Может, общество прочих дам и не столь занимательно, как мое, зато менее обременительно. — Нортхэм иронически приподнял брови, и Элизабет поняла, что ей не удалось поколебать его решимость. — Так и быть, милорд. Я составлю вам компанию на охоте. А что касается вашего дальнейшего пребывания в Баттенберне, тут мы еще посмотрим.
Нортхэм сгреб со стола свои книги и поднял свечу. Огонек затрепетал, отражаясь солнечными бликами в блестящих волосах Элизабет.
— Спокойной ночи, — произнес он неожиданно мягко.
Элизабет не ответила. Нетерпеливо отвернувшись, она потянулась к перу, давая понять, что намерена вернуться к прерванному занятию. Нортхэм приглушенно хмыкнул и вышел из комнаты. Когда за ним закрылась дверь, Элизабет подняла полные слез глаза. Ее рука, державшая перо, дрожала.
Виконт Саутертон громко захлопнул дверь и со свойственной ему бесцеремонностью проследовал в спальню приятеля, не дожидаясь приглашения.
Разбуженный внезапным вторжением, Нортхэм приоткрыл один глаз. Он только что заснул — так по крайней мере ему казалось. Увидев, кто потревожил его сон, он устроился поудобнее и сунул голову под подушку.
— Убирайся, — пробормотал он на тот случай, если Саут еще не разобрался в его настроении.
Но тот пропустил его слова мимо ушей.
— Я стащил чайный поднос у одной из горничных. Вообще-то он предназначался леди Хитеринг, но, уверен, достойная дама только поблагодарит меня за своевременное вмешательство. Она все еще наслаждается компанией лорда Аллена, хотя они и переместились из бельевой кладовки в его комнату. Я опять наткнулся на них, пока добирался сюда.
Поскольку Саутертон был одним из лучших навигаторов в королевском флоте, казалось маловероятным, что он вдруг утратил способность ложиться на верный курс.
— Что тебе нужно? — пробурчал Нортхэм, приподняв подушку ровно настолько, насколько требовалось, чтобы его услышали.
Виконт усмехнулся:
— Оказать тебе любезность.
Нортхэм махнул рукой, не желая слышать продолжения. Последовало благословенное молчание.
— Где Брилл? — наконец спросил Нортхэм.
— Твой камердинер чертовски тобой недоволен. Большинство гостей давно на ногах, а он так и не удостоился чести заняться твоим туалетом. — Саутертон налил чашку чаю, добавил кусочек сахара и поднес ее к постели. — Вот, выпей. Это приведет тебя в чувство. — Взгляд его серых глаз упал на книги, лежавшие на прикроватном столике. — Ты что, только недавно заснул?
Нортхэм неохотно сел и, усталым жестом откинув со лба волосы, взял чашку из рук приятеля.
— Да, я читал.
Саутертон поднял верхнюю книжку.
— «Замок Рэкрент». Готический роман. — Он вскинул бровь. — И из-за такой чепухи ты не спал?
— Представь себе, не мог оторваться.
Виконт рассмеялся. Он отложил книгу и взял сборник статей.
— А вот это настоящее снотворное. Наверняка ты рассчитывал с ее помощью заснуть.
— Ты угадал.
— Ладно, испытаешь ее сегодня вечером.
— Нет, я должен дочитать «Замок Рэкрент».
Саутертон, положив книгу, направился к креслу и рухнул в него. Затем, словно вспомнив о чем-то, поднялся, подошел к креслу-качалке и оттуда принялся осматривать комнату.
— Что ты ищешь?
— Свою табакерку.
— Ты же не нюхаешь табак, — удивился Норт.
— Это не значит, что у меня нет табакерки. Кстати, ты ее видел. Прелестная вещица из черной эмали, отделанная золотом и бриллиантами. Без нее я не сажусь играть в карты. Может, это и суеверие, но оно себя оправдывает. Вчера, спасаясь от леди Пауэлл, я провел весь вечер за карточным столом. Уверен, табакерка была при мне. — Его ищущий взгляд уперся в постель. Он нагнулся, приподнял полог и заглянул под кровать. — Впрочем, надо будет сказать камердинеру, чтобы получше пошарил в моей комнате. Возможно, я настолько привык носить ее в кармане, что внушил себе мысль, будто она всегда со мной. Может, я ее просто выронил.
Нортхэм кивнул, задумчиво глядя в свою чашку.
— Вполне возможно.
Саутертон, отказавшись от поисков, вернулся в свое кресло.
— Дело не в самой табакерке, а в том, что она принадлежала еще моему деду. Свадебный подарок от бабушки. Она дорога мне как память.
— Да и бриллианты, думаю, чего-то стоят, — хмыкнул Норт.
Саутертон гордо произнес:
— Пять сотен фунтов, не меньше. — Он кивнул на чашку друга. — Пей. А то Брилл уже скребется в дверь. Подожду, пока ты оденешься, а потом вместе позавтракаем. Я не осмеливаюсь появиться в столовой, пока там рыщет эта леди Пауэлл. Надеюсь, ты спасешь меня от нее?
— По первому сигналу.
После короткого колебания Саут отозвался:
— Я учту.
Нортхэм взглянул на него поверх чашки:
— Похоже, ты уже не столь решительно настроен избегать предприимчивую вдовушку, как говорил об этом вчера вечером.
— Знаешь, это была долгая ночь.
— Губы Нортхэма лукаво изогнулись:
— Я мог бы одолжить тебе «Замок Рэкрент».
Глава 3
— Луиза обожает заниматься сватовством, — вздохнула она.
— Согласен. Она не из тех, кто будет ходить вокруг да около, прибегая к намекам и прочим тонкостям. По правде говоря, она превозносила ваши достоинства с прямолинейностью греческого хора. — Он помолчал, пристально глядя на Элизабет. — Что плохого, если мы позволим ей думать, что ее затея удалась? Уверяю вас, она направит свои усилия на кого-нибудь другого, как только убедится, что добилась успеха.
Золотистые глаза Элизабет сузились.
— По-моему, вы склонны манипулировать людьми ни чуть не меньше, чем Луиза, — проговорила она после короткой паузы.
В улыбке Нортхэма не было и тени раскаяния.
— Что я слышу, леди Элизабет? Неужели вас не интригует тот факт, что леди Баттенберн считает, что мы подходим друг другу?
Интригует? Она бы так не сказала. Ужасает. Это, пожалуй, ближе к истине.
— Думаю, вам следует обратить свой интерес на кого-нибудь другого, — посоветовала она. — Может, общество прочих дам и не столь занимательно, как мое, зато менее обременительно. — Нортхэм иронически приподнял брови, и Элизабет поняла, что ей не удалось поколебать его решимость. — Так и быть, милорд. Я составлю вам компанию на охоте. А что касается вашего дальнейшего пребывания в Баттенберне, тут мы еще посмотрим.
Нортхэм сгреб со стола свои книги и поднял свечу. Огонек затрепетал, отражаясь солнечными бликами в блестящих волосах Элизабет.
— Спокойной ночи, — произнес он неожиданно мягко.
Элизабет не ответила. Нетерпеливо отвернувшись, она потянулась к перу, давая понять, что намерена вернуться к прерванному занятию. Нортхэм приглушенно хмыкнул и вышел из комнаты. Когда за ним закрылась дверь, Элизабет подняла полные слез глаза. Ее рука, державшая перо, дрожала.
Виконт Саутертон громко захлопнул дверь и со свойственной ему бесцеремонностью проследовал в спальню приятеля, не дожидаясь приглашения.
Разбуженный внезапным вторжением, Нортхэм приоткрыл один глаз. Он только что заснул — так по крайней мере ему казалось. Увидев, кто потревожил его сон, он устроился поудобнее и сунул голову под подушку.
— Убирайся, — пробормотал он на тот случай, если Саут еще не разобрался в его настроении.
Но тот пропустил его слова мимо ушей.
— Я стащил чайный поднос у одной из горничных. Вообще-то он предназначался леди Хитеринг, но, уверен, достойная дама только поблагодарит меня за своевременное вмешательство. Она все еще наслаждается компанией лорда Аллена, хотя они и переместились из бельевой кладовки в его комнату. Я опять наткнулся на них, пока добирался сюда.
Поскольку Саутертон был одним из лучших навигаторов в королевском флоте, казалось маловероятным, что он вдруг утратил способность ложиться на верный курс.
— Что тебе нужно? — пробурчал Нортхэм, приподняв подушку ровно настолько, насколько требовалось, чтобы его услышали.
Виконт усмехнулся:
— Оказать тебе любезность.
Нортхэм махнул рукой, не желая слышать продолжения. Последовало благословенное молчание.
— Где Брилл? — наконец спросил Нортхэм.
— Твой камердинер чертовски тобой недоволен. Большинство гостей давно на ногах, а он так и не удостоился чести заняться твоим туалетом. — Саутертон налил чашку чаю, добавил кусочек сахара и поднес ее к постели. — Вот, выпей. Это приведет тебя в чувство. — Взгляд его серых глаз упал на книги, лежавшие на прикроватном столике. — Ты что, только недавно заснул?
Нортхэм неохотно сел и, усталым жестом откинув со лба волосы, взял чашку из рук приятеля.
— Да, я читал.
Саутертон поднял верхнюю книжку.
— «Замок Рэкрент». Готический роман. — Он вскинул бровь. — И из-за такой чепухи ты не спал?
— Представь себе, не мог оторваться.
Виконт рассмеялся. Он отложил книгу и взял сборник статей.
— А вот это настоящее снотворное. Наверняка ты рассчитывал с ее помощью заснуть.
— Ты угадал.
— Ладно, испытаешь ее сегодня вечером.
— Нет, я должен дочитать «Замок Рэкрент».
Саутертон, положив книгу, направился к креслу и рухнул в него. Затем, словно вспомнив о чем-то, поднялся, подошел к креслу-качалке и оттуда принялся осматривать комнату.
— Что ты ищешь?
— Свою табакерку.
— Ты же не нюхаешь табак, — удивился Норт.
— Это не значит, что у меня нет табакерки. Кстати, ты ее видел. Прелестная вещица из черной эмали, отделанная золотом и бриллиантами. Без нее я не сажусь играть в карты. Может, это и суеверие, но оно себя оправдывает. Вчера, спасаясь от леди Пауэлл, я провел весь вечер за карточным столом. Уверен, табакерка была при мне. — Его ищущий взгляд уперся в постель. Он нагнулся, приподнял полог и заглянул под кровать. — Впрочем, надо будет сказать камердинеру, чтобы получше пошарил в моей комнате. Возможно, я настолько привык носить ее в кармане, что внушил себе мысль, будто она всегда со мной. Может, я ее просто выронил.
Нортхэм кивнул, задумчиво глядя в свою чашку.
— Вполне возможно.
Саутертон, отказавшись от поисков, вернулся в свое кресло.
— Дело не в самой табакерке, а в том, что она принадлежала еще моему деду. Свадебный подарок от бабушки. Она дорога мне как память.
— Да и бриллианты, думаю, чего-то стоят, — хмыкнул Норт.
Саутертон гордо произнес:
— Пять сотен фунтов, не меньше. — Он кивнул на чашку друга. — Пей. А то Брилл уже скребется в дверь. Подожду, пока ты оденешься, а потом вместе позавтракаем. Я не осмеливаюсь появиться в столовой, пока там рыщет эта леди Пауэлл. Надеюсь, ты спасешь меня от нее?
— По первому сигналу.
После короткого колебания Саут отозвался:
— Я учту.
Нортхэм взглянул на него поверх чашки:
— Похоже, ты уже не столь решительно настроен избегать предприимчивую вдовушку, как говорил об этом вчера вечером.
— Знаешь, это была долгая ночь.
— Губы Нортхэма лукаво изогнулись:
— Я мог бы одолжить тебе «Замок Рэкрент».
Глава 3
Из-за дождя начало охоты задержалось на несколько часов. Все это время гости барона бродили по дому как неприкаянные, нетерпеливо поглядывая на небо, делая прогнозы и заключая на них пари. Баронесса, беседовавшая с леди Пауэлл и леди Хитеринг, заявила, что не удивится, если гости протоптали на ковре дорожку. Словно в подтверждение ее слов грянул гром. Несколько мужчин быстро поднялись со своих мест и поспешили к окнам, чтобы понаблюдать за капризами погоды.
Возникла даже мысль перенести охоту на завтра. Никто не хотел, чтобы их лошади месили грязь и, не дай Бог, захромали. Но когда ближе к полудню небо прояснилось и солнечные лучи осветили окрестные поля и перелески, все пришли к выводу, что не в состоянии больше ждать ни минуты.
Мужчины собрались на заднем дворе, ожидая, пока конюхи приведут оседланных лошадей. В ярко-алых двубортных камзолах со сверкающими на солнце медными пуговицами, они как магнитом притягивали к себе женские взгляды. Правда, зрительницы сошлись во мнении, что больше всего они напоминают бойцовых петухов. Это сравнение вызвало смех, шутки и нелестные эпитеты в адрес мужчин.
Лишь немногие из приглашенных дам пожелали присоединиться к охоте на лис. Этот вид спорта считался мужским, поскольку женщины, вынужденные сидеть в седле боком, подвергались серьезной опасности. Элизабет уже несколько раз принимала участие в охоте. Готовность, с какой Баттенберны предоставили ей эту возможность, раз и навсегда пресекла все сплетни. Впрочем, Элизабет не нуждалась ни в чьем благословении. Она наслаждалась погоней, пьянящей возможностью нестись во весь опор, перепрыгивая через овраги и изгороди, и скакать по лесу, рискуя сломать шею при малейшей ошибке.
Хромая, Элизабет подошла к груму, державшему ее коня. Она давно привыкла к любопытным взглядам, сопровождавшим ее неловкое передвижение, и научилась разбираться в них. Одни смотрели на нее с жалостью, другие с восхищением, но Элизабет не видела особой разницы между тем и другим. Это были две стороны одной и той же медали, ибо являлись естественной реакцией на ее физический недостаток. Однако те, кто хорошо ее знал, не обращали на ее хромоту никакого внимания. Леди Баттенберн не потерпела бы никаких замечаний в ее адрес, а барон никогда не признавал публично, что ее возможности ограничены. Друзья, следуя их примеру, быстро переставали замечать, что Элизабет чем-то отличается от других. И она по опыту знала, что к концу двух недель пребывания в Баттенберне ее увечье будет вызывать не больше интереса, чем длина ее носа.
С помощью грума она забралась в седло и ласково потрепала по шее своего серебристого жеребца, нетерпеливо гарцевавшего на месте.
— Прекрасное животное, — одобрительно заметил Нортхэм, поравнявшись с ней. Его придирчивый взгляд прошелся по коню — от челки на лбу до кончика хвоста — и не нашел ни одного изъяна. Элизабет позабавила смесь восхищения и легкой зависти, отразившаяся на его лице. Он поднял глаза и перехватил ее взгляд, в котором плясали смешливые искорки. — Я что-то не так сказал?
Она покачала головой, продолжая молча улыбаться.
Норт озадаченно нахмурился.
— Вы уверены… — начал он.
Но его перебил виконт Саутертон, появившийся рядом.
— Ах, леди Элизабет! — воскликнул он. — Вы сегодня просто очаровательны. Поистине свежий воздух и предвкушение охоты творят чудеса с прекрасным полом. Не будет преувеличением сказать, что на ваших щечках расцвели розы.
Элизабет вспыхнула от такой беззастенчивой лести, и ее щеки действительно заалели.
— Вы очень добры.
На ней была черная амазонка, плотно облегавшая фигуру. Широкая юбка, рассчитанная на то, чтобы прикрыть перекинутую через луку седла ногу, позволяла полюбоваться стройными щиколотками, обутыми в кожаные полусапожки. Придержав жеребца, она поправила черный газовый шарф, который удерживал у нее на макушке надетую под кокетливым углом шляпку, по форме напоминающую мужской цилиндр.
— Боюсь, я произвожу удручающее впечатление на фоне этих алых оттенков.
— Чепуха, — снисходительно отмахнулся Саутертон. — Для чего, по-вашему, нужны все эти петушки, как не для того, чтобы оттенить такую прелестную курочку, как вы.
Хотя Элизабет не могла утверждать, что ей польстило сравнение с курицей, она весело рассмеялась, вдохновив лорда Саутертона на дальнейшее развитие своей мысли.
— В этом смысле мы мало чем отличаемся от пернатых, вы не находите? — спросил он. — Самцы распускают хвосты и надувают грудь, чтобы привлечь внимание самок. Думаю, именно этим руководствовались портные, изобретая фасоны охотничьих камзолов. Уверяю вас, лисицам нет никакого дела до наших плюмажей и прочих деталей туалета.
— Я вижу, вы серьезно размышляли на эту тему, — заметила Элизабет с улыбкой, покосившись на Нортхэма. Он мол чал, но было видно, что эта ситуация его искренне забавляет.
— Разумеется. — Саутертон проследил за ее взглядом. — Только не говорите, что Норт не отметил, как прелестно вы выглядите.
— Он был слишком занят — он восхищался моим Бекетом. — Услышав свое имя, жеребец переступил ногами — Его светлость изволил заметить, что это великолепное животное.
Саутертон закатил глаза, не обращая внимания на грозные взгляды, которые метал в него Норт.
— Мне следовало бы догадаться! Мало того, что он обладатель самой замечательной пары гнедых, какую мне приходилось видеть, он к тому же не пропускает ни одного аукциона в Таттерсоле. Но даже страсть к лошадям не может служить оправданием…
Тяжелый вздох Нортхэма заставил его замолчать.
— Пожалуй, мне следует извиниться, — кисло пробурчал Норт — Вас удовлетворит признание, что я искренне раскаиваюсь?
Элизабет, подавшись вперед, положила затянутую в перчатку руку на его алый рукав и слегка потрепала — примерно так, как она делала это, успокаивая своего жеребца. Этот неосознанный жест не остался незамеченным. Саутертон расхохотался, а уши графа покраснели.
Когда до Элизабет дошло, что она делает, щеки ее залились румянцем, и она поспешно отдернула руку. Слишком смущенная, чтобы найти подходящие к случаю слова, она украдкой стеганула Бекета и не стала сдерживать его, когда он рванулся вперед.
Нортхэм и Саутертон молча смотрели, как она въехала в гущу алых камзолов, занимавших места для предстоящей гонки.
— Она отлично держится в седле, — заметил виконт.
Вместо ответа Нортхэм буркнул что-то неразборчивое и развернул своего жеребца.
— Почему бы тебе не поискать Иста?
Саутертон добродушно усмехнулся:
— Если хочешь знать мое мнение, не так уж плохо, когда с тобой обращаются, как с лошадью, если в седле сидит леди Элизабет.
— Между прочим, ее конь, — невозмутимо изрек Нортхэм, — мерин.
Последовала короткая заминка, после чего Саутертон быстро сказал:
— Пожалуй, мне и в самом деле следует поискать Иста.
— Прекрасная мысль.
Элизабет беседовала с лордом Алленом и мистером Радерфордом, когда подъехал Нортхэм. Он ничего не сказал и не проявил никакого интереса к разговору. Элизабет говорила мало, но делала вид, что чрезвычайно увлечена обсуждаемой темой, позволяя каждому из мужчин думать, что она разделяет его мнение.
— Из вас получился бы отличный дипломат, — заметил Нортхэм, когда они заняли свои места. Сорок гончих, почуяв запах лисы, неистово лаяли, доводя себя до исступления Лошади, чувствуя всеобщее возбуждение, рыли копытами землю. Граф с удовольствием наблюдал, как легко Элизабет справляется с Бекетом. — Это был очень ловкий маневр.
Не зная, кого он имеет в виду — Аллена с Радерфордом или Бекета, — Элизабет просто молча кивнула и сосредоточила свое внимание на распорядителе охоты.
— Вы хотите держаться позади? — не оборачиваясь, спросила она.
— Только если таково будет ваше желание.
— Я предпочитаю скакать сбоку. Так безопасней. Но вы не обязаны следовать за мной или беспокоиться о моем удобстве. Тогда вы не получите удовольствия от охоты. — Она указала подбородком в сторону леса. — Видите ту прогалину среди дубов? Вот где можно пустить лошадей в галоп. Ни одна лиса не сунется на открытое место. К тому же в последний раз ее видели в чаще. Представляю, какая там будет давка. Почище чем в «Олмэксе» в разгар сезона.
— В таком случае мне лучше остаться с вами.
Элизабет кивнула, чуть улыбнувшись:
— Сейчас дадут сигнал. — Напряженно вглядываясь в окружающий пейзаж, она вдруг выпрямилась и показала кончиком хлыста на дальний край луга. — Смотрите! Вон она. До чего же шустрая! По-моему, она нарочно дразнит гончих.
Нортхэм едва успел заметить вытянутую морду, ярко-рыжий мех и пушистый хвост с белым кончиком, прежде чем животное скрылось в высокой траве. Только длинные стебли продолжали колебаться, словно невидимый палец прочертил линию, пересекавшую поле Внезапно лиса снова появилась, огибая скрытое травой препятствие, и опять исчезла, на сей раз в лесу.
Оглянувшись на Элизабет, он не заметил на ее лице никаких признаков страха. Только целеустремленность, азарт и восторг. Она казалась такой открытой и уязвимой, что у него возникло ощущение, будто он вторгся в нечто глубоко личное, не предназначенное для чужих глаз.
— Осторожно! — крикнула она.
Прямо перед собой граф увидел остатки старой каменной изгороди. Видимо, это было то самое препятствие, скрытое среди пышно разросшейся травы, на которое наткнулась лиса. Если бы не предупреждение Элизабет, он не успел бы собраться для прыжка, и скорее всего охота закончилась бы для него позорным падением. Преисполненный благодарности, Нортхэм обернулся к Элизабет, но в этот момент ее конь перепрыгнул через заросшие бурьяном развалины и понесся вперед.
Солнце померкло, когда они въехали под сень деревьев. Было слышно, как где-то рядом с ними лошади и гончие продираются сквозь густую чащу. Ярко-алый камзол барона указывал Элизабет и Норту направление погони, и тропа развертывалась перед ними, как ковровая дорожка.
Элизабет направила Бекета наперерез гончим. Помедлив перед неглубоким ручьем, пересекавшим пастбище, собаки плюхнулись в воду и, перебравшись на другой берег, снова взяли след. Баттенберн, Элизабет и Норт устремились за ними, слыша за спиной приближающийся топот копыт.
Гости, не принимавшие участия в охоте, собрались у зубчатого парапета стены замка. Отсюда открывался ничем не ограниченный вид на окрестности, и алые фигурки всадников, рассыпавшиеся по полям и лугам, были видны как на ладони. Зрители приветствовали аплодисментами появление лидеров гонки, строя догадки относительно того, кто бы это мог быть. К общему восторгу, баронесса велела принести бинокль, и все по очереди смотрели в него, подробнейшим образом описывая остальным, что происходит внизу.
Все это, разумеется, должно было скоро кончиться, и весьма печально для лисы. Несчастный хищник не имел ни малейших шансов ускользнуть от своры гончих и лошадиных копыт. В конечном итоге собаки настигли лисицу, спрятавшуюся между корнями могучего дуба. Царапая когтями ствол, они теснили друг друга, пытаясь добраться до бедняги.
Элизабет развернула коня, не дожидаясь развязки. Ей не нужно было оглядываться, чтобы узнать, последовал ли Норт за ней. Серебристая шкура Бекета блестела от пота, свидетельствуя о его героических усилиях. Элизабет похлопала коня по шее и похвалила, но не замедлила скачки.
Нортхэм догнал ее, и они двинулись кружным путем назад в Баттенберн.
— Смотрите! — Элизабет показала на парапет башни, где между каменными зубцами стены виднелись разноцветные платья. На ветру весело трепетали перья и ленты, украшавшие дамские шляпки. Она взмахнула рукой, приветствуя зрителей. — Они наблюдают за нами. Помашите им.
Нортхэм ограничился тем, что приподнял шляпу, искренне надеясь, что его приветствие останется незамеченным.
Элизабет рассмеялась. В отличие от графа, на лице которого появилось недовольное выражение, ее щеки разрумянились, а на губах играла улыбка. Она источала жизненную энергию так же естественно, как и нежный аромат лаванды, которым благоухали ее кожа и одежда.
— Я вижу, вы не склонны выставлять себя шутом, если рядом нет ваших приятелей.
— Именно это я и пытался объяснить вам вчера.
Было ли причиной тому радостное возбуждение после охоты или мелочное желание сбить с графа спесь, но какой-то бесенок словно подтолкнул Элизабет под локоть. Прежде чем Нортхэм сообразил, что у нее на уме, она поддела кончиком хлыста его шляпу и сбросила ее с его головы. Стукнувшись о круп лошади, цилиндр, подпрыгнув, упал на землю и покатился по траве.
Элизабет не стала любоваться его ошарашенным видом и, воспользовавшись хлыстом по назначению, стеганула Бекета. Норт последовал за ней, но не раньше, чем слез с лошади, поднял цилиндр, отряхнул его и водрузил на голову. Все это было проделано отнюдь не из рабского поклонения моде. Он уже доказал, сняв сюртук на пикнике, что не является ярым последователем Браммела. Скорее это было сделано для того, чтобы дать Элизабет время подумать о своем поступке и прийти к заключению, что он не успокоится, пока не заставит ее расплатиться за глупую выходку.
Бекет скакал уверенно и грациозно, и его бег вызывал зависть у многих мужчин. Они были бы не прочь отказаться от своих лошадей ради такого красавца. Своей хозяйке конь подчинялся беспрекословно. Он скорее надорвал бы свое большое сердце, чем отказался повиноваться, но Элизабет Пенроуз никогда бы не потребовала такой жертвы от своего жеребца. Когда она увидела, что Бекет начинает выдыхаться, она перевела его на неспешную рысь и позволила Нортхэму ее догнать.
К счастью, их нельзя было увидеть с парапета башни, и это позволяло надеяться, что они выяснят отношения раньше, чем зрители их обнаружат. Раскрасневшаяся и улыбающаяся, Элизабет осадила коня и выставила руку, призывая Нортхэма держаться на расстоянии. Дьявольские огоньки в его глазах не предвещали ничего хорошего.
— Надеюсь, вы не собираетесь мстить? — невинным голоском произнесла она, выравнивая дыхание.
— Вы слишком хорошего мнения обо мне, леди Элизабет. — Он приблизил свою кобылу вплотную к Бекету. Лошади фыркали и трясли головами, косясь друг на друга и переступая ногами.
Поведение Бекета, проявившего неожиданную симпатию к кобыле графа, на секунду отвлекло Элизабет, и Нортхэму этого оказалось вполне достаточно.
Он схватил ее за талию, без видимых усилий поднял с седла и усадил перед собой. Элизабет не успела даже охнуть. Судорожный вздох, слетевший с ее губ, мог выражать протест или недовольство не слишком удобной позой, но что он выражал на самом деле, Норт пока не знал.
— Вы даже не сопротивляетесь. — Ее лицо было совсем рядом, и он видел нежный румянец, проступивший на ее щеках. — Что это, кокетство или полное отсутствие страха?
— И то и другое.
Эти слова, произнесенные вежливо-холодным тоном, вызвали у Нортхэма коварную усмешку. Его планы возмездия не заходили дальше того, чтобы забрать у нее шляпку и, возможно, немного подразнить, прежде чем вернуть ей головной убор. Или оставить себе в качестве сувенира ее черный газовый шарф — просто для того, чтобы показать, на чьей стороне сила.
Он дернул затянутыми в перчатки руками за кончики шарфа, кокетливо завязанного у нее под подбородком, и с интересом ожидал ее реакции. Бант легко развязался, шляпка, не удержавшись на макушке, соскользнула в его подставленную ладонь. Граф спрятал ее у себя за спиной, а другой рукой накрутил на запястье шарф. Все это было проделано с быстротой и ловкостью фокусника.
Он был удивлен, когда Элизабет никак на это не прореагировала. Она просто молча смотрела на него. Ее золотисто-каштановые волосы были собраны в тяжелый узел, подчеркивая тонкие черты лица и экзотический разрез глаз. В устремленном на него взгляде не было осуждения, лишь терпеливое ожидание, когда он кончит развлекаться и вернет ей шляпку.
Ее нежная кожа сияла. Влажные губы подрагивали, обнажая ровные зубы, между которыми мелькнул кончик розового языка.
Нортхэм пришел к выводу, что каковы бы ни были его намерения, теперь это уже не имеет значения.
Склонив голову, он прижался к ее губам. Они были свежими и манящими и раздвинулись, подчиняясь его нажиму. Ее зубы коснулись чувствительной внутренней поверхности его губ и прикусили ее, а затем принялись двигаться с восхитительной методичностью, то покусывая, то отпуская.
Кровь, отхлынув от головы Норта, ударила в чресла.
В последний раз, когда Элизабет целовалась, она была отчаянно влюблена. Даже сейчас, по прошествии стольких лет, она не могла бы назвать иначе свое тогдашнее состояние. Представить свой первый сердечный опыт как увлечение — значило бы свести на нет то, что она испытывала, и даже опошлить это чувство. Она не забыла мгновений безумного восторга, когда ее сердце неистово колотилось, а кровь бешено пульсировала в ушах. Она помнила пьянящее ощущение, которое охватывало ее при звуках собственного имени, произнесенного ласковым тоном, и сладостное предвкушение, когда она узнавала знакомые шаги. Время не помогло ей забыть. Нежность ее была все так же реальна и неизменна. Она радовалась ей тогда и не стыдилась сейчас, но никогда не путала ее с любовью.
Любовь не исчерпывалась ощущениями. Она допускала существование разных мнений и подтверждала известный тезис, что без разногласий не может быть гармонии. Любовь нуждалась в понимании, и для нее это подразумевало необходимость меняться самой, а не требовать многого от других. Любовь могла быть нежной и колючей. Жестокой и доброй Она основывалась на доверии — но прощала предательство. Для любви недостаточно было взаимного влечения, она требовала союза душ и умов.
Когда-то Элизабет Пенроуз познала все это. Не просто флирт, увлечение или страсть. Она любила и была любима И знала, что второго раза не будет.
Она просто не допустит ничего подобного.
И этот поцелуй, пусть даже чувственный и страстный, не имеет никакого отношения к любви. Именно отсутствие этой важнейшей составляющей и сделало его возможным.
Они неохотно оторвались друг от друга, и граф окинул ее оценивающим взглядом. Элизабет не пыталась изобразить смущение или осыпать его незаслуженными упреками. Когда его затянутая в перчатку рука легла на ее щеку, она не стала противиться. Он погладил пальцем ее нижнюю губу, коснувшись влажной внутренней поверхности, и Элизабет ощутила вкус кожи и соли — и жизненной силы, присущей этому мужчине.
Его глаза, пристально вглядывавшиеся в нее, напоминали темные зеркала. В них не было ни улыбки, ни насмешки, ни осуждения. Страсть угасла, уступив место расчетливой задумчивости. Нортхэм дышал ровно, взгляд его был ясен, на лицо вернулись обычные краски. На его гладком лбу не было ни единой морщинки. В плотно сжатых губах не ощущалось ни малейшего напряжения, ни один мускул не трепетал на щеке.
Наконец его рука упала, но ощущение прикосновения осталось. Элизабет чувствовала его даже после того, как ладонь Норта, скользнув вниз по ее руке, легла ей на талию. Вытащив из-за спины ее шляпку, он надел ее ей на голову. И только тогда Элизабет смогла отвести взгляд. Словно возвращение шляпки перечеркнуло последние мгновения и вернуло их обоих к тому моменту, когда благие намерения еще что-то значили и события могли принять другой оборот.
Возникла даже мысль перенести охоту на завтра. Никто не хотел, чтобы их лошади месили грязь и, не дай Бог, захромали. Но когда ближе к полудню небо прояснилось и солнечные лучи осветили окрестные поля и перелески, все пришли к выводу, что не в состоянии больше ждать ни минуты.
Мужчины собрались на заднем дворе, ожидая, пока конюхи приведут оседланных лошадей. В ярко-алых двубортных камзолах со сверкающими на солнце медными пуговицами, они как магнитом притягивали к себе женские взгляды. Правда, зрительницы сошлись во мнении, что больше всего они напоминают бойцовых петухов. Это сравнение вызвало смех, шутки и нелестные эпитеты в адрес мужчин.
Лишь немногие из приглашенных дам пожелали присоединиться к охоте на лис. Этот вид спорта считался мужским, поскольку женщины, вынужденные сидеть в седле боком, подвергались серьезной опасности. Элизабет уже несколько раз принимала участие в охоте. Готовность, с какой Баттенберны предоставили ей эту возможность, раз и навсегда пресекла все сплетни. Впрочем, Элизабет не нуждалась ни в чьем благословении. Она наслаждалась погоней, пьянящей возможностью нестись во весь опор, перепрыгивая через овраги и изгороди, и скакать по лесу, рискуя сломать шею при малейшей ошибке.
Хромая, Элизабет подошла к груму, державшему ее коня. Она давно привыкла к любопытным взглядам, сопровождавшим ее неловкое передвижение, и научилась разбираться в них. Одни смотрели на нее с жалостью, другие с восхищением, но Элизабет не видела особой разницы между тем и другим. Это были две стороны одной и той же медали, ибо являлись естественной реакцией на ее физический недостаток. Однако те, кто хорошо ее знал, не обращали на ее хромоту никакого внимания. Леди Баттенберн не потерпела бы никаких замечаний в ее адрес, а барон никогда не признавал публично, что ее возможности ограничены. Друзья, следуя их примеру, быстро переставали замечать, что Элизабет чем-то отличается от других. И она по опыту знала, что к концу двух недель пребывания в Баттенберне ее увечье будет вызывать не больше интереса, чем длина ее носа.
С помощью грума она забралась в седло и ласково потрепала по шее своего серебристого жеребца, нетерпеливо гарцевавшего на месте.
— Прекрасное животное, — одобрительно заметил Нортхэм, поравнявшись с ней. Его придирчивый взгляд прошелся по коню — от челки на лбу до кончика хвоста — и не нашел ни одного изъяна. Элизабет позабавила смесь восхищения и легкой зависти, отразившаяся на его лице. Он поднял глаза и перехватил ее взгляд, в котором плясали смешливые искорки. — Я что-то не так сказал?
Она покачала головой, продолжая молча улыбаться.
Норт озадаченно нахмурился.
— Вы уверены… — начал он.
Но его перебил виконт Саутертон, появившийся рядом.
— Ах, леди Элизабет! — воскликнул он. — Вы сегодня просто очаровательны. Поистине свежий воздух и предвкушение охоты творят чудеса с прекрасным полом. Не будет преувеличением сказать, что на ваших щечках расцвели розы.
Элизабет вспыхнула от такой беззастенчивой лести, и ее щеки действительно заалели.
— Вы очень добры.
На ней была черная амазонка, плотно облегавшая фигуру. Широкая юбка, рассчитанная на то, чтобы прикрыть перекинутую через луку седла ногу, позволяла полюбоваться стройными щиколотками, обутыми в кожаные полусапожки. Придержав жеребца, она поправила черный газовый шарф, который удерживал у нее на макушке надетую под кокетливым углом шляпку, по форме напоминающую мужской цилиндр.
— Боюсь, я произвожу удручающее впечатление на фоне этих алых оттенков.
— Чепуха, — снисходительно отмахнулся Саутертон. — Для чего, по-вашему, нужны все эти петушки, как не для того, чтобы оттенить такую прелестную курочку, как вы.
Хотя Элизабет не могла утверждать, что ей польстило сравнение с курицей, она весело рассмеялась, вдохновив лорда Саутертона на дальнейшее развитие своей мысли.
— В этом смысле мы мало чем отличаемся от пернатых, вы не находите? — спросил он. — Самцы распускают хвосты и надувают грудь, чтобы привлечь внимание самок. Думаю, именно этим руководствовались портные, изобретая фасоны охотничьих камзолов. Уверяю вас, лисицам нет никакого дела до наших плюмажей и прочих деталей туалета.
— Я вижу, вы серьезно размышляли на эту тему, — заметила Элизабет с улыбкой, покосившись на Нортхэма. Он мол чал, но было видно, что эта ситуация его искренне забавляет.
— Разумеется. — Саутертон проследил за ее взглядом. — Только не говорите, что Норт не отметил, как прелестно вы выглядите.
— Он был слишком занят — он восхищался моим Бекетом. — Услышав свое имя, жеребец переступил ногами — Его светлость изволил заметить, что это великолепное животное.
Саутертон закатил глаза, не обращая внимания на грозные взгляды, которые метал в него Норт.
— Мне следовало бы догадаться! Мало того, что он обладатель самой замечательной пары гнедых, какую мне приходилось видеть, он к тому же не пропускает ни одного аукциона в Таттерсоле. Но даже страсть к лошадям не может служить оправданием…
Тяжелый вздох Нортхэма заставил его замолчать.
— Пожалуй, мне следует извиниться, — кисло пробурчал Норт — Вас удовлетворит признание, что я искренне раскаиваюсь?
Элизабет, подавшись вперед, положила затянутую в перчатку руку на его алый рукав и слегка потрепала — примерно так, как она делала это, успокаивая своего жеребца. Этот неосознанный жест не остался незамеченным. Саутертон расхохотался, а уши графа покраснели.
Когда до Элизабет дошло, что она делает, щеки ее залились румянцем, и она поспешно отдернула руку. Слишком смущенная, чтобы найти подходящие к случаю слова, она украдкой стеганула Бекета и не стала сдерживать его, когда он рванулся вперед.
Нортхэм и Саутертон молча смотрели, как она въехала в гущу алых камзолов, занимавших места для предстоящей гонки.
— Она отлично держится в седле, — заметил виконт.
Вместо ответа Нортхэм буркнул что-то неразборчивое и развернул своего жеребца.
— Почему бы тебе не поискать Иста?
Саутертон добродушно усмехнулся:
— Если хочешь знать мое мнение, не так уж плохо, когда с тобой обращаются, как с лошадью, если в седле сидит леди Элизабет.
— Между прочим, ее конь, — невозмутимо изрек Нортхэм, — мерин.
Последовала короткая заминка, после чего Саутертон быстро сказал:
— Пожалуй, мне и в самом деле следует поискать Иста.
— Прекрасная мысль.
Элизабет беседовала с лордом Алленом и мистером Радерфордом, когда подъехал Нортхэм. Он ничего не сказал и не проявил никакого интереса к разговору. Элизабет говорила мало, но делала вид, что чрезвычайно увлечена обсуждаемой темой, позволяя каждому из мужчин думать, что она разделяет его мнение.
— Из вас получился бы отличный дипломат, — заметил Нортхэм, когда они заняли свои места. Сорок гончих, почуяв запах лисы, неистово лаяли, доводя себя до исступления Лошади, чувствуя всеобщее возбуждение, рыли копытами землю. Граф с удовольствием наблюдал, как легко Элизабет справляется с Бекетом. — Это был очень ловкий маневр.
Не зная, кого он имеет в виду — Аллена с Радерфордом или Бекета, — Элизабет просто молча кивнула и сосредоточила свое внимание на распорядителе охоты.
— Вы хотите держаться позади? — не оборачиваясь, спросила она.
— Только если таково будет ваше желание.
— Я предпочитаю скакать сбоку. Так безопасней. Но вы не обязаны следовать за мной или беспокоиться о моем удобстве. Тогда вы не получите удовольствия от охоты. — Она указала подбородком в сторону леса. — Видите ту прогалину среди дубов? Вот где можно пустить лошадей в галоп. Ни одна лиса не сунется на открытое место. К тому же в последний раз ее видели в чаще. Представляю, какая там будет давка. Почище чем в «Олмэксе» в разгар сезона.
— В таком случае мне лучше остаться с вами.
Элизабет кивнула, чуть улыбнувшись:
— Сейчас дадут сигнал. — Напряженно вглядываясь в окружающий пейзаж, она вдруг выпрямилась и показала кончиком хлыста на дальний край луга. — Смотрите! Вон она. До чего же шустрая! По-моему, она нарочно дразнит гончих.
Нортхэм едва успел заметить вытянутую морду, ярко-рыжий мех и пушистый хвост с белым кончиком, прежде чем животное скрылось в высокой траве. Только длинные стебли продолжали колебаться, словно невидимый палец прочертил линию, пересекавшую поле Внезапно лиса снова появилась, огибая скрытое травой препятствие, и опять исчезла, на сей раз в лесу.
Оглянувшись на Элизабет, он не заметил на ее лице никаких признаков страха. Только целеустремленность, азарт и восторг. Она казалась такой открытой и уязвимой, что у него возникло ощущение, будто он вторгся в нечто глубоко личное, не предназначенное для чужих глаз.
— Осторожно! — крикнула она.
Прямо перед собой граф увидел остатки старой каменной изгороди. Видимо, это было то самое препятствие, скрытое среди пышно разросшейся травы, на которое наткнулась лиса. Если бы не предупреждение Элизабет, он не успел бы собраться для прыжка, и скорее всего охота закончилась бы для него позорным падением. Преисполненный благодарности, Нортхэм обернулся к Элизабет, но в этот момент ее конь перепрыгнул через заросшие бурьяном развалины и понесся вперед.
Солнце померкло, когда они въехали под сень деревьев. Было слышно, как где-то рядом с ними лошади и гончие продираются сквозь густую чащу. Ярко-алый камзол барона указывал Элизабет и Норту направление погони, и тропа развертывалась перед ними, как ковровая дорожка.
Элизабет направила Бекета наперерез гончим. Помедлив перед неглубоким ручьем, пересекавшим пастбище, собаки плюхнулись в воду и, перебравшись на другой берег, снова взяли след. Баттенберн, Элизабет и Норт устремились за ними, слыша за спиной приближающийся топот копыт.
Гости, не принимавшие участия в охоте, собрались у зубчатого парапета стены замка. Отсюда открывался ничем не ограниченный вид на окрестности, и алые фигурки всадников, рассыпавшиеся по полям и лугам, были видны как на ладони. Зрители приветствовали аплодисментами появление лидеров гонки, строя догадки относительно того, кто бы это мог быть. К общему восторгу, баронесса велела принести бинокль, и все по очереди смотрели в него, подробнейшим образом описывая остальным, что происходит внизу.
Все это, разумеется, должно было скоро кончиться, и весьма печально для лисы. Несчастный хищник не имел ни малейших шансов ускользнуть от своры гончих и лошадиных копыт. В конечном итоге собаки настигли лисицу, спрятавшуюся между корнями могучего дуба. Царапая когтями ствол, они теснили друг друга, пытаясь добраться до бедняги.
Элизабет развернула коня, не дожидаясь развязки. Ей не нужно было оглядываться, чтобы узнать, последовал ли Норт за ней. Серебристая шкура Бекета блестела от пота, свидетельствуя о его героических усилиях. Элизабет похлопала коня по шее и похвалила, но не замедлила скачки.
Нортхэм догнал ее, и они двинулись кружным путем назад в Баттенберн.
— Смотрите! — Элизабет показала на парапет башни, где между каменными зубцами стены виднелись разноцветные платья. На ветру весело трепетали перья и ленты, украшавшие дамские шляпки. Она взмахнула рукой, приветствуя зрителей. — Они наблюдают за нами. Помашите им.
Нортхэм ограничился тем, что приподнял шляпу, искренне надеясь, что его приветствие останется незамеченным.
Элизабет рассмеялась. В отличие от графа, на лице которого появилось недовольное выражение, ее щеки разрумянились, а на губах играла улыбка. Она источала жизненную энергию так же естественно, как и нежный аромат лаванды, которым благоухали ее кожа и одежда.
— Я вижу, вы не склонны выставлять себя шутом, если рядом нет ваших приятелей.
— Именно это я и пытался объяснить вам вчера.
Было ли причиной тому радостное возбуждение после охоты или мелочное желание сбить с графа спесь, но какой-то бесенок словно подтолкнул Элизабет под локоть. Прежде чем Нортхэм сообразил, что у нее на уме, она поддела кончиком хлыста его шляпу и сбросила ее с его головы. Стукнувшись о круп лошади, цилиндр, подпрыгнув, упал на землю и покатился по траве.
Элизабет не стала любоваться его ошарашенным видом и, воспользовавшись хлыстом по назначению, стеганула Бекета. Норт последовал за ней, но не раньше, чем слез с лошади, поднял цилиндр, отряхнул его и водрузил на голову. Все это было проделано отнюдь не из рабского поклонения моде. Он уже доказал, сняв сюртук на пикнике, что не является ярым последователем Браммела. Скорее это было сделано для того, чтобы дать Элизабет время подумать о своем поступке и прийти к заключению, что он не успокоится, пока не заставит ее расплатиться за глупую выходку.
Бекет скакал уверенно и грациозно, и его бег вызывал зависть у многих мужчин. Они были бы не прочь отказаться от своих лошадей ради такого красавца. Своей хозяйке конь подчинялся беспрекословно. Он скорее надорвал бы свое большое сердце, чем отказался повиноваться, но Элизабет Пенроуз никогда бы не потребовала такой жертвы от своего жеребца. Когда она увидела, что Бекет начинает выдыхаться, она перевела его на неспешную рысь и позволила Нортхэму ее догнать.
К счастью, их нельзя было увидеть с парапета башни, и это позволяло надеяться, что они выяснят отношения раньше, чем зрители их обнаружат. Раскрасневшаяся и улыбающаяся, Элизабет осадила коня и выставила руку, призывая Нортхэма держаться на расстоянии. Дьявольские огоньки в его глазах не предвещали ничего хорошего.
— Надеюсь, вы не собираетесь мстить? — невинным голоском произнесла она, выравнивая дыхание.
— Вы слишком хорошего мнения обо мне, леди Элизабет. — Он приблизил свою кобылу вплотную к Бекету. Лошади фыркали и трясли головами, косясь друг на друга и переступая ногами.
Поведение Бекета, проявившего неожиданную симпатию к кобыле графа, на секунду отвлекло Элизабет, и Нортхэму этого оказалось вполне достаточно.
Он схватил ее за талию, без видимых усилий поднял с седла и усадил перед собой. Элизабет не успела даже охнуть. Судорожный вздох, слетевший с ее губ, мог выражать протест или недовольство не слишком удобной позой, но что он выражал на самом деле, Норт пока не знал.
— Вы даже не сопротивляетесь. — Ее лицо было совсем рядом, и он видел нежный румянец, проступивший на ее щеках. — Что это, кокетство или полное отсутствие страха?
— И то и другое.
Эти слова, произнесенные вежливо-холодным тоном, вызвали у Нортхэма коварную усмешку. Его планы возмездия не заходили дальше того, чтобы забрать у нее шляпку и, возможно, немного подразнить, прежде чем вернуть ей головной убор. Или оставить себе в качестве сувенира ее черный газовый шарф — просто для того, чтобы показать, на чьей стороне сила.
Он дернул затянутыми в перчатки руками за кончики шарфа, кокетливо завязанного у нее под подбородком, и с интересом ожидал ее реакции. Бант легко развязался, шляпка, не удержавшись на макушке, соскользнула в его подставленную ладонь. Граф спрятал ее у себя за спиной, а другой рукой накрутил на запястье шарф. Все это было проделано с быстротой и ловкостью фокусника.
Он был удивлен, когда Элизабет никак на это не прореагировала. Она просто молча смотрела на него. Ее золотисто-каштановые волосы были собраны в тяжелый узел, подчеркивая тонкие черты лица и экзотический разрез глаз. В устремленном на него взгляде не было осуждения, лишь терпеливое ожидание, когда он кончит развлекаться и вернет ей шляпку.
Ее нежная кожа сияла. Влажные губы подрагивали, обнажая ровные зубы, между которыми мелькнул кончик розового языка.
Нортхэм пришел к выводу, что каковы бы ни были его намерения, теперь это уже не имеет значения.
Склонив голову, он прижался к ее губам. Они были свежими и манящими и раздвинулись, подчиняясь его нажиму. Ее зубы коснулись чувствительной внутренней поверхности его губ и прикусили ее, а затем принялись двигаться с восхитительной методичностью, то покусывая, то отпуская.
Кровь, отхлынув от головы Норта, ударила в чресла.
В последний раз, когда Элизабет целовалась, она была отчаянно влюблена. Даже сейчас, по прошествии стольких лет, она не могла бы назвать иначе свое тогдашнее состояние. Представить свой первый сердечный опыт как увлечение — значило бы свести на нет то, что она испытывала, и даже опошлить это чувство. Она не забыла мгновений безумного восторга, когда ее сердце неистово колотилось, а кровь бешено пульсировала в ушах. Она помнила пьянящее ощущение, которое охватывало ее при звуках собственного имени, произнесенного ласковым тоном, и сладостное предвкушение, когда она узнавала знакомые шаги. Время не помогло ей забыть. Нежность ее была все так же реальна и неизменна. Она радовалась ей тогда и не стыдилась сейчас, но никогда не путала ее с любовью.
Любовь не исчерпывалась ощущениями. Она допускала существование разных мнений и подтверждала известный тезис, что без разногласий не может быть гармонии. Любовь нуждалась в понимании, и для нее это подразумевало необходимость меняться самой, а не требовать многого от других. Любовь могла быть нежной и колючей. Жестокой и доброй Она основывалась на доверии — но прощала предательство. Для любви недостаточно было взаимного влечения, она требовала союза душ и умов.
Когда-то Элизабет Пенроуз познала все это. Не просто флирт, увлечение или страсть. Она любила и была любима И знала, что второго раза не будет.
Она просто не допустит ничего подобного.
И этот поцелуй, пусть даже чувственный и страстный, не имеет никакого отношения к любви. Именно отсутствие этой важнейшей составляющей и сделало его возможным.
Они неохотно оторвались друг от друга, и граф окинул ее оценивающим взглядом. Элизабет не пыталась изобразить смущение или осыпать его незаслуженными упреками. Когда его затянутая в перчатку рука легла на ее щеку, она не стала противиться. Он погладил пальцем ее нижнюю губу, коснувшись влажной внутренней поверхности, и Элизабет ощутила вкус кожи и соли — и жизненной силы, присущей этому мужчине.
Его глаза, пристально вглядывавшиеся в нее, напоминали темные зеркала. В них не было ни улыбки, ни насмешки, ни осуждения. Страсть угасла, уступив место расчетливой задумчивости. Нортхэм дышал ровно, взгляд его был ясен, на лицо вернулись обычные краски. На его гладком лбу не было ни единой морщинки. В плотно сжатых губах не ощущалось ни малейшего напряжения, ни один мускул не трепетал на щеке.
Наконец его рука упала, но ощущение прикосновения осталось. Элизабет чувствовала его даже после того, как ладонь Норта, скользнув вниз по ее руке, легла ей на талию. Вытащив из-за спины ее шляпку, он надел ее ей на голову. И только тогда Элизабет смогла отвести взгляд. Словно возвращение шляпки перечеркнуло последние мгновения и вернуло их обоих к тому моменту, когда благие намерения еще что-то значили и события могли принять другой оборот.