Гудмэн Джо. Буду твоим единственным

   Элизабет покачала головой, не в состоянии поверить тому, что слышит.
   — Откуда такая снисходительность к моей персоне? Я бы не стала утверждать, что в свете это обычное явление.
   — Согласен. Наверное, это потому, что все убеждены в твоих высоких моральных принципах. И потом, позволю себе заметить, у меня тоже имеются верные сторонники. — Один из этих сторонников, сладко спавший неподалеку, всхрапнул.
   — Они дружно прыснули и зажали рты ладонями. Норт вздохнул. — И наконец, тот факт, что мы собираемся пожениться, пресек возможные сплетни в зародыше. Высший свет готов на многое смотреть сквозь пальцы, если соблюдены приличия. С его точки зрения, разумеется. Вот если бы один из нас пошел на попятную…
   Улыбка Элизабет исчезла, как и желание смеяться. Лучше бы он не произносил последних слов. Она не нуждалась в напоминании, что ничего уже не изменишь.
   — Я понимаю, — удрученно произнесла она.
   Нортхэм почувствовал, что у Элизабет испортилось настроение, и задумался над причиной, с тоской поглядывая на яблоню. Хорошо бы устроиться под ней в его излюбленной позе — прислонившись спиной к стволу, скрестив руки и вытянув ноги, — тогда, возможно, ему удалось бы сочинить теорию, которая объясняла бы слова и поступки леди Элизабет Пенроуз. Его амбиции не простираются так широко, чтобы понять всех женщин. С него хватит одной, этой.
   Он глубоко вздохнул. Да, судя по всему, озарение еще не скоро снизойдет на него, если такое вообще случится.
   — Леди Пауэлл имеет несколько иное мнение относительно твоего признания.
   Это сообщение мигом вывело Элизабет из задумчивости.
   — Вот как?
   — Она считает, что ты сама подсунула ожерелье в мой чемодан, чтобы поймать меня в ловушку и вынудить жениться. Слышала бы ты, как она восхищалась твоей ловкостью… Сравнивала тебя с Макиавелли.
   — Леди Пауэлл не способна отличить Макиавелли от моей левой ноги.
   — Ну, возможно, тут я что-то напутал. Но то, что она восхищалась тобой, — чистая правда.
   — Не сомневаюсь. Лорду Саутертону следует быть настороже, а то как бы она не последовала моему примеру.
   — Его камердинер уже проверил его чемоданы — дважды.
   — Губы Элизабет изогнулись в усмешке.
   — Вполне оправданная предосторожность.
   — Страх кого угодно сделает осторожным.
   — Элизабет заразительно рассмеялась.
   — А ты не задумывался о роли Саута в этом деле? Может, это он подложил ожерелье в твой чемодан в надежде, что я брошусь тебе на выручку? Не стоит забывать о пари. Трудно сказать, как далеко способен зайти человек, когда на кон поставлен целый соверен.
   — Выиграл Уэст. Саут ставил на то, что мы не поженимся.
   — Неужели?
   — Представь себе.
   Элизабет замолчала, потом осторожно спросила:
   — Ты считаешь, что я сознательно заманила тебя в ловушку?
   — Помнится, я предлагал тебе руку и сердце и был решительно отвергнут. Если бы ты передумала, то, надеюсь, так бы и сказала, вместо того чтобы пускаться на хитрости, которые еще неизвестно чем могли закончиться. — Нортхэм рассеянно толкнул ногой камешек, и он улетел в темноту, прошуршав по траве.
   Элизабет терпеливо ожидала продолжения.
   — Мне вдруг пришло в голову, что ты могла подумать, будто это я хотел поймать тебя в ловушку.
   Уголки ее рта приподнялись в легкой улыбке.
   — Ну, это была не слишком надежная ловушка. Ты мог придумать что-нибудь получше, чем заваривать всю эту кашу в надежде, что я приду тебе на помощь. Я слишком высокого мнения о твоих умственных способностях, чтобы подумать такое. Ты это хотел узнать, да?
   Нортхэм хмыкнул, ничуть не обескураженный тем, что она видит его насквозь.
   — По-твоему, я вор?
   Вопрос так поразил Элизабет, что она не сразу ответила.
   — Это даже не приходило мне в голову.
   — Правда? Ни разу?
   Она покачала головой.
   — Признаюсь, это меня удивляет.
   — Ты хочешь сказать, что предпочел бы, чтобы меня посещали подобные мысли? Боюсь, это выше моего понимания. Я привыкла считать, что мужчины дорожат своей честью. Если только ты не веришь в ту глупость, которую сказала леди Пауэлл.
   — Какую глупость?
   — То, что твоя репутация только выиграет от подозрения, будто ты и есть вор Джентльмен.
   Одна из его бровей приподнялась.
   — Как я понял, твое сердце не начинает безумно колотиться от этой идеи.
   — Даже не трепещет! — Низкий смешок Норта вызвал у нее улыбку. — С какой стати я должна подозревать тебя? — спросила она, удивленно глядя на него.
   Он ненадолго задумался, прежде чем ответить:
   — Я мог бы назвать несколько причин. В первый вечер в Баттенберне я столкнулся с тобой в библиотеке.
   — Ты сказал, что пришел за книгой.
   — Да. Но ты не обязана принимать мои слова на веру.
   — Понятно. — Элизабет порадовалась темноте, скрывав шей ее тщетные попытки сдержать веселье. — Видимо, мне следовало предположить, что ты явился туда в поисках ценностей, которые можно было бы украсть.
   — Вижу, вы решили позабавиться за мой счет, леди Элизабет?
   — Ты угадал.
   Нортхэм ничего не имел против. Главное, что она чувствует себя непринужденно в его обществе, пусть даже не отдавая себе в этом отчета.
   — В таком случае, чтобы развеселить тебя еще больше, позволю себе добавить, что ты могла оценить мою спортивную подготовку, когда я вылез из твоей спальни через окно. Если верить леди Баттенберн, вор покинул ее комнату именно таким образом.
   — Ну и что? — пожала плечами Элизабет. — Я была уверена, что ты приобрел опыт лазанья по стенам, скрываясь от ревнивых мужей, а не грабя представительниц высшего света.
   — Это комплимент или оскорбление?
   — Ни то и ни другое. Я просто развлекаюсь.
   Нортхэм усмехнулся:
   — На здоровье. И последнее: как ты помнишь, я помог тебе найти сокровище.
   — Странно, а я думала, что это я тебе помогла.
   — Не будем вдаваться в детали.
   Элизабет рассмеялась:
   — Ладно. Ты представил несколько убедительных фактов, доказывающих твою вину. Так что изволь вернуть Луизе золотые часы с брелоком и принести извинения обществу.
   — Я могу рассчитывать на твою поддержку?
   — Я буду писать тебе письма на каторгу.
   Нортхэм отреагировал на это заявление, произнесенное чопорным тоном, взрывом хохота.
   Элизабет прижала палец к губам, призывая его к тишине.
   — Ты разбудишь лорда Саутертона, — шепнула она.
   — Он бросил взгляд на друга.
   — Сейчас это было бы совсем некстати.
   — Почему?
   — Потому что тогда я не смог бы сделать вот этого.
   Он быстро наклонился к лицу Элизабет и прижался к ее губам. Она напряглась, но скоро ее рот с легким вздохом приоткрылся, и Нортхэм ощутил влажное прикосновение ее языка. Сделав над собой усилие, он неохотно отстранился. Зачем начинать то, чего нельзя довести до конца? Завтра все будет иначе.
   Он выпрямился и чуть-чуть отстранился от нее. Элизабет опустила голову и потупила глаза. Как бы ей ни хотелось, она не могла обвинить Нортхэма в том, что случилось. Он не требовал у нее ничего, чего она сама не желала бы ему дать.
   — Могу я говорить откровенно? — спросила она.
   Норт удивился вопросу, ибо до сих пор она так и поступала.
   — Я не желал бы ничего другого.
   — Тебе так только кажется, — возразила Элизабет, покачав головой. — Впрочем, не важно. Так вот я хотела сказать…
   — Ты не могла бы смотреть на меня?
   Как и следовало ожидать, Элизабет резко вскинула подбородок. Нортхэм отступил в сторону, свет фонаря теперь освещал ее лицо, а он оставался в тени.
   — Мне кажется, ты вообразил, будто испытываешь ко мне нежные чувства. Я права?
   — Почему же «вообразил»? Мои нежные чувства вполне реальны. — Трудно было сказать, способствовало ли это признание ее дальнейшей откровенности. Черты Элизабет, хотя и ярко освещенные, оставались непроницаемыми. — Надеюсь, ты не считаешь это препятствием для нашего брака?
   Элизабет слегка нахмурилась, неуверенная, что он не подшучивает над ней.
   — Это тебе решать. Но ты должен знать, что я не способна ни на какие чувства, кроме симпатии и уважения. — Она помолчала, вглядываясь в его лицо, однако понять, что он думает, было невозможно. — Я не допущу, чтобы ты влюбился в меня.
   Нортхэм серьезно посмотрел на нее.
   — А что, если это не в твоей власти?
   — О, я понимаю. Я даже не уверена, что такое вообще возможно. Но какова бы ни была природа твоих чувств ко мне сейчас, они изменятся. Не исключено, что в один прекрасный день ты меня возненавидишь. Вообще-то я не представляю себе, как может быть иначе. Ты, наверное, думаешь, что я забочусь о тебе, но это не так. Я забочусь о себе. Оказывается, я достаточно эгоистична, чтобы надеяться, что ты будешь ненавидеть меня меньше, если никогда не полюбишь.
   Нортхэма это признание потрясло. Он молча наблюдал, как слезы застилают глаза Элизабет. Она не мигая смотрела на него, словно не желала, чтобы они скатились вниз. Интересно, во что обошлось ее гордости это признание? И неужели она такого низкого мнения о себе? Или, наоборот, слишком высокого?
   — Нет никакой необходимости на мне жениться, — вздохнула она, но ее голос невольно дрогнул, и она опустила взгляд. — Я хочу, чтобы все было предельно ясно. Еще не поздно забрать назад твое предложение. Мы могли бы поддерживать видимость помолвки несколько месяцев, переждать скандал, а потом каждый из нас пошел бы своим путем. Твоя репутация не пострадала бы, а меня сплетни не волнуют, поскольку я не собираюсь снова выходить замуж. Получить развод куда сложнее.
   — Не будет никакого развода, — отрезал Норт. — И незачем… — И тут только до него дошло: — Что значит, ты не собираешься снова выходить замуж?
   Элизабет заморгала.
   — О чем ты?
   Нортхэм ни на секунду не поверил, что она его не расслышала. Впервые за все время их краткого знакомства Элизабет притворялась!
   — Ты сказала, что не собираешься снова выходить замуж. Из этого следует, что ты уже была замужем, Я прав?
   Она яростно замотала головой:
   — Нет. Нет, я не была замужем! Его глаза сузились.
   — Может, все-таки объяснишь?
   — Нечего здесь объяснять. Просто ты меня неправильно понял, или я оговорилась. Я имела в виду, что не собираюсь выходить замуж после нашего брака, если он состоится.
   Нортхэм попытался воспроизвести в уме эту замысловатую формулировку, но у него ничего не вышло. Зато осталось общее впечатление, что здесь что-то не так.
   — Ты не была девственницей, — напомнил он.
   Смех Элизабет прозвучал слегка истерично. Она поспешно зажала рот ладонью и, справившись с собой, ответила ровным тоном:
   — Ну, это легко объяснить, ведь я шлюха.
   Нортхэм поклялся, что не позволит ей вывести себя из терпения. Хотя избранная Элизабет тактика защиты была, мягко говоря, нетрадиционной.
   — Но если ты была замужем…
   — Я же сказала, что не была замужем.
   — Значит, имела много любовников.
   — Элизабет вздрогнула, однако тон ее не изменился:
   — Очень точное определение шлюхи.
   Нортхэм отметил, что она опять уклонилась от ответа. Раньше он считал, что смирился с тем, что не был первым у Элизабет, но теперь у него появились сомнения. Он даже не знал, что его больше тревожит: вереница любовников, проследовавших через ее спальню, или подозрение, что у нее был, только один мужчина, и не кто-нибудь… а муж?
   Он протянул ей руку.
   — Пойдем, — произнес он несколько натянутым тоном. — Я провожу тебя до дома.
   Элизабет встала, проигнорировав его помощь, и прошествовала мимо. Норт придержал ее за локоть. Она остановилась, устремив на него мятежный взгляд.
   — Я провожу тебя, — повторил он.
   Элизабет подавила детское желание вырваться. Завтра она уже не сможет поступать как ей хочется, так почему бы не начать привыкать к своему новому положению сегодня?
   В свете фонаря она ясно видела, что в его темно-голубых глазах светилось сожаление, от которого ее сердце почему-то сжалось.
   — Сюда, — позвал он. — Эта тропинка гораздо удобнее.
 
   Элизабет никогда не падала в обморок и не собиралась делать этого сейчас. Она сожалела, что Норту не полагается держать ее под руку. Он с непринужденным видом стоял рядом, тогда как она с трудом сдерживала дрожь — так туго были натянуты ее нервы.
   Она подняла чуть выше букетик, который держала в руках, и вдохнула нежный аромат ландышей. Лучше бы Луиза спрятала среди листьев флакончик с нюхательной солью. Тогда по крайней мере она была бы уверена, что выстоит церемонию до конца, даже если не сможет членораздельно изъясняться.
   И еще она думала о публике, сидевшей за ее спиной. В правом ряду расположились лорд и леди Баттенберн, единственные из присутствующих, с кем ее связывало хотя бы длительное знакомство. Приглашенных со стороны жениха было немногим больше: члены Компас-клуба, которые вели себя куда сдержаннее, чем в тот день, когда Элизабет впервые увидела их вместе, и вдовствующая графиня, сидевшая в первом ряду. Чем вызвано похвальное поведение приятелей Нортхэма — уважением к торжественному событию или страхом перед его матерью, — Элизабет не знала. Она взглянула на ее сиятельство мельком, когда шла по проходу между скамьями, направляясь к стоявшему у алтаря жениху. То, что она успела разглядеть, вовсе не способствовало ее душевному покою.
   Глаза у леди Нортхэм были чуть светлее, чем у сына, и напоминали скорее скованное льдом озеро, нежели ясное небо. Такой же скованной почувствовала себя и Элизабет, увидев эти глаза. Она так до конца и не оправилась, когда пришло время произносить клятвы.
   Она услышала, как преподобный Роулингс обратился к ней с вопросом. Сверкнувшая в его очках радуга вывела Элизабет из оцепенения. Охваченная паникой, она уставилась на Нортхэма, словно рассчитывала найти в его лице нечто такое, что успокоило бы ее страхи.
   Его улыбка была не просто доброй, она была понимающей. Он смотрел ей в глаза, ничего не требуя и не осуждая. «Ты вправе передумать, — словно говорил его взгляд, — но я принял окончательное решение».
   Викарий снова заговорил, и Элизабет услышала собственный голос, повторяющий клятвы. Он звучал четко, ясно и на удивление искренне. Она не отрывала глаз от Нортхэма, забыв на эти краткие мгновения, что они в церкви не одни. Затем она услышала те же слова, но произнесенные более звучным и уверенным тоном. Норт приносил супружеские обеты так торжественно, что Элизабет была потрясена до глубины души. Так рыцарь приносит присягу своему сюзерену, вручая ему не только свою преданность, но и свою жизнь.
   Норт надел ей кольцо на палец. Но и без этого символа супружеского союза Элизабет понимала, что он вверяет ей свою судьбу. И это после того, как она чуть ли не умоляла его перестать ей доверять.
   Наконец викарий предложил Нортхэму поцеловать молодую жену. Кивка Элизабет, выразившегося скорее в трепете ресниц, чем в движении подбородка, не заметил никто, кроме ее мужа. Он склонил голову и помедлил, чуть касаясь ее губ. Это был момент, когда она в полной мере оценила степень его терпения и продуманность стратегии. Перед своей матерью, лордом и леди Баттенберн, викарием и Богом Брендан Дэвид Хэмптон, шестой граф Нортхэм, ждал, пока она поцелует его.
   Приподнявшись на цыпочки, Элизабет прильнула к его губам. Со второй скамьи, где расположились приятели Норта, раздались одобрительные возгласы, более уместные на представлении в «Ковент-Гарден», нежели на венчании, однако они быстро смолкли под строгим взглядом матери жениха. Нортхэм улыбнулся и обнял Элизабет. Ее руки поднялись и скользнули ему на шею.
   До чего же просто влюбиться в него, мелькнуло у нее в голове.
   Этой мысли оказалось достаточно, чтобы она оцепенела в его руках. Нортхэм тотчас уловил перемену в ее настроении и разомкнул объятия. Не сказав ни слова, они одновременно повернулись к публике, теперь уже как муж и жена.
   Леди Баттенберн первой добралась до Элизабет и прижала ее к своей пышной груди.
   — Я так рада за тебя, моя дорогая. Вот увидишь, замужество идеально подойдет к твоему темпераменту. Ты вся сияешь! Правда, Баттенберн? — Она чмокнула Элизабет в щеку. — Надо быть слепым, чтобы не видеть, как ты счастлива.
   Нортхэм, бросив взгляд на лицо жены, решил, что Луиза несколько переоценивает состояние Элизабет. Она больше не выглядела так, словно вот-вот упадет в обморок, но сказать, что она сияет, — значило бы сильно погрешить против истины.
   Баттенберн отвесил Элизабет поклон, когда его жена отступила в сторону.
   — Ты и вправду прелестно выглядишь, дорогая.
   Нортхэм подумал, что это чертовски слабо сказано. Элизабет была необыкновенно хороша в это утро. Даже вполне естественная нервозность не умаляла ее очарования. На ней было платье из плотного белого щелка, отделанное кружевной оборкой по подолу и атласной тесьмой, украшавшей лиф и рукава. С золотисто-каштановыми локонами, перевитыми белыми лентами, она была похожа на ангела. Конечно, его оценка не могла быть беспристрастной, но, заметив благоговейное выражение в глазах друзей, Норт понял, что он не единственный, кто пришел к такому же выводу.
   Леди Нортхэм была на целую голову ниже своего обожаемого сына. Поскольку эта разница в росте возникла, когда ему исполнилось четырнадцать лет, графиня давно не обращала на нее внимания. Норт, со своей стороны, охотно подыгрывал матери, делая вид, что смотрит на нее снизу вверх.
   Графиня была моложавой женщиной, сохранившей как былую привлекательность, так и влияние в свете. Нортхэм подозревал, что после смерти отца у нее были любовники, но она вела себя осмотрительно, а у него не было ни малейшего желания вмешиваться в ее личную жизнь. У нее было несколько постоянных поклонников и еще больше воздыхателей, но за внешним легкомыслием скрывался пытливый ум. Политические суждения графини бывали порой столь проницательны, что Нортхэм опасался поощрять ее интерес в этом направлении. Она никогда не ограничивалась полумерами, даже в тех случаях, когда не совсем понимала, что делает.
   — Дорогая матушка, — проговорил он, склонившись к ее щеке. — С твоей стороны было очень мило приехать.
   — Есть старинная пословица о горе и Магомете, — заметила она. — Надеюсь, ты ее знаешь.
   — Еще бы!
   — Это было крайне утомительное путешествие, я уже отчаялась успеть вовремя. — Она постучала его по плечу кончиком веера из сандалового дерева. — Ну не стой столбом, представь же меня своей жене.
   Нортхэм повернулся к Элизабет и одарил ее, как он надеялся, ободряющей улыбкой.
   — Матушка, это моя жена Элизабет, леди Нортхэм. Миледи, моя мать, вдовствующая графиня Нортхэм.
   Элизабет осторожно присела, так чтобы ее хромота не бросалась в глаза.
   — Миледи, — пролепетала она. — Приятно познакомиться.
   — С чего бы это? — сухо осведомилась Сесилия Уорт Хэмптон Нортхэм. — Вы не могли не заметить, что я чрезвычайно недовольна. Правда, я еще не решила, кем именно: вами или своим сыном. В данный момент я больше сержусь на вас, но это может измениться. — Она вперила в Норта ясный взгляд голубых глаз, который если и потеплел, то ненамного. — Не так ли?
   — Ты, как всегда, права, мама.
   — Не дерзи.
   — Он хмыкнул.
   — Я всего лишь согласился с тобой.
   — Возможно, но каким тоном? — саркастически проговорила графиня и снова обратилась к Элизабет: — Думаю, вы понимаете, что я имею в виду.
   — О да, — кивнула Элизабет. — Прекрасно понимаю.
   Леди Нортхэм одобрительно посмотрела на нее:
   — Неплохо для начала. — Она указала на трех мужчин, маячивших у нее за спиной. — Видите эту троицу, моя дорогая? Когда мать знает, что ее сын выбрал себе в друзья таких вот шалопаев, может ли она надеяться, что он сделал лучший выбор, решив жениться?
   Элизабет посмотрела на приятелей Нортхэма. Окружив молодожена, они желали ему счастья, и сейчас не имело значения, что каждый из них думал о причинах этого брака. Саут, хотя и проиграл пари, чуть не лопался от самодовольства, да и Истлин с Марчменом вели себя ненамного сдержаннее. Едва ли их настроение было бы таким радужным, не будь сам Нортхэм доволен тем, как все устроилось.
   Рискуя вызвать недовольство графини, Элизабет тихо заметила:
   — Я была бы рада иметь таких друзей, мадам. Мне кажется, мать должна быть довольна, если ее сын найдет в лице своей жены хотя бы вполовину такого хорошего товарища, как эти мужчины.
   Ее слова были встречены гробовым молчанием. Элизабет очень захотелось вздернуть подбородок, но она испуганно подумала, что этот нервный жест может быть воспринят как вызов. И тут вдовствующая графиня неожиданно улыбнулась, причем весьма дружелюбно.
   — Совершенно с вами согласна, моя дорогая. — С этими словами она повернулась к членам Компас-клуба и, протянув руку, сказала: — Сто фунтов с каждого! Эх вы! Нашли с кем спорить! Говорила же я вам, что Норт никогда не женится на женщине, которая струсит перед его матерью!
   Норт застонал, а Элизабет от изумления открыла рот. Лорд и леди Баттенберн обменялись ошарашенными взглядами. Наклонившись к жене, Норт прошептал:
   — Моя мать предпочитает более крупные ставки, чем те, что мы обычно заключаем между собой.
   — Я все слышала, — вмешалась леди Нортхэм. — Слава Богу, я еще не впала в старческое слабоумие. А что касается ставок, то ни один из вас не имеет ни малейшего представления о том, как заключать пари. — Кивнув Саутертону, Истлину и Марчмену, когда они по очереди вложили банкноты в ее раскрытую ладонь, она небрежно засунула выигрыш в свою сумочку. — Благодарю вас, джентльмены. Для меня всегда большое удовольствие получать с вас деньги.
   Саутертон покачал головой со сконфуженной ухмылкой, придававшей ему мальчишеский вид.
   — Откуда нам было знать, что она вас не побоится? Мы ведь боимся.
   Графиня потрепала его по щеке.
   — Чего я и добивалась. И так будет всегда.
   — Да, мэм.
   Она повернулась к своему сыну и молодой невестке.
   — Незачем смотреть на меня с таким осуждением, Норт. Если ты не поостережешься, то скоро станешь таким же моралистом, как твой дед, а это вовсе не допустимо. — Она взглянула на Элизабет, все еще стоявшую с открытым ртом. — Дорогая, вы не должны винить в этом Норта. Он ничего не знал. У него для подобных вещей не хватает чувства юмора. Надеюсь, вы позаботитесь о том, чтобы он не превратился в безнадежного зануду. К сожалению, мне не удалось добиться особых успехов в этом направлении. — Она проигнорировала страдальческий взгляд Норта и подставила Элизабет свою гладкую щеку для поцелуя. — Ну-ка! Я предпочла бы что-нибудь понежней, чем реверанс, хотя это было проделано очень мило и почтительно. Как раз то, что нравится моему отцу, в чем вы сможете убедиться, когда встретитесь с ним.
   Все еще пребывая в шоке, Элизабет прижалась губами, к щеке графини.
   — Значит ли это, что вы вовсе не так сердиты, как могло показаться сначала?
   — Ну, я сразу поняла, что вы не робкого десятка. Тем не менее я недовольна своим сыном. Но это пройдет. Как всегда. И к сожалению, слишком скоро, поскольку я не в силах устоять перед его обаянием.
   Элизабет сжала губы, сдерживая улыбку, а Нортхэм, смутившись, переступал с ноги на ногу. Повинуясь безотчетному порыву, она взяла его под руку, Он посмотрел на нее сверху вниз и улыбнулся. На мгновение время остановилось, словно они были одни в целом свете, а не в окружении целой толпы любопытных зрителей.
   Истлин прочистил горло. Оутертон ухмыльнулся. Марчмен вежливо кашлянул, а преподобный Роулингс углубился в изучение тисненого переплета Библии. Лорд и леди Баттенберн обменялись очередным взглядом, на сей раз довольным, а вдовствующая графиня заморгала, чтобы остановить внезапный прилив слез.
   Никто не заметил, как двери церкви распахнулись, пока не раздался властный голос:
   — Похоже, я приехал слишком поздно, чтобы вручить невесту жениху?

Глава 10

   Прибытие полковника Блэквуда задержало отъезд новобрачных до вечера. К тому времени, когда пришла пора прощаться, уже стемнело. В связи с поздним часом возникла идея остаться на ночь у Баттенбернов, однако после небольшой дискуссии новобрачные сошлись на том, что лучше все же отправиться в путь.
   Утром из Лондона прибыла элегантная карета Нортхэма, запряженная четверкой серых лошадей. Брилл, строгий камердинер Норта, важно сидел на козлах рядом с грумом и кучером, юный сын которого устроился на запятках, чрезвычайно довольный своим новым статусом ливрейного лакея. В его обязанности входило наблюдать за тем, чтобы сложенные на крыше чемоданы не свалились на дорогу.
   Элизабет устроилась рядом с мужем на обитом кожей мягком сиденье, восхищаясь окружавшей ее роскошью, от фигурных окошек с украшенными гравировкой стеклами до отполированных медных светильников, освещавших карету изнутри. По собственному признанию Нортхэма, а также по свидетельствам других, Элизабет знала, что у него имеются обширные земельные владения и не менее восемнадцати тысяч ежегодного дохода, но она впервые задумалась о том, как он распоряжается таким богатством.